Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Фомич - Ночной Воин

ModernLib.Net / Меньшов Виктор / Фомич - Ночной Воин - Чтение (стр. 2)
Автор: Меньшов Виктор
Жанр:

 

 


      - Нет такой силы, чтобы победить Зло! - вскричал рассерженный Дьявол.
      - Будет такая сила! - уверенно заявил Бог.
      - Нет в мире ничего совершенного! - кричал разбушевавшийся Дьявол, постоянный и яростный спорщик. - Нет, и быть не может! Не может потому, что мир сам по себе не совершенен! Сколько сил я потратил, сколько изобретательности и изощрённого ума вложил в то, чтобы создать Абсолютное Зло, и ничего из этого не получилось. Абсолют - это и есть конец света, потому что это законченность, завершение. Дальше - Ничто! Нет Абсолюта. Нет, и быть не может!
      - Может, - не согласился Господь. - Я создам совершенное творение по образу и подобию своему. Такое создание, подобное мне, не может быть несовершенным. Ты никогда не рискнёшь поступить так же. Ты боишься создавать себе подобных, чтобы они не оказались сильнее тебя. А я создам.
      - Ну, ну, - ухмыльнулся хитрый Дьявол, который уже что-то задумал, или заранее предугадал...
      Дальше почти всё известно. Бог создал людей, поселил их в Раю, а Дьявол, пробравшись в Райский сад, соблазнил Адама и Еву.
      Так ли это было, не так ли, не в этом суть.
      Стали люди, созданные по образу и подобию Божию, жить на Земле.
      А поскольку Бог создал человека себе подобным, то изначально человек стремится к самосовершенствованию, к добру. Таково его предназначение.
      Но Дьявол не дремлет. Он знает, что как только перестанет присматривать за людьми, сразу появятся совершенные люди, и тогда наступит конец Злу.
      Вот почему Дьявол носится над Землёй, вот почему содержит целую армию Нечистой Силы, которая помогает ему смущать людей, соблазнять их.
      Щедр Дьявол на посулы и соблазны.
      Чего только не придумал дьявольский мозг для обольщения маленького, слабого человека!
      Золото, деньги, корысть, тщеславие, зависть, уныние... Всего не перечислишь.
      Только и Бог не дремлет.
      Он тоже внимательно присматривает за своими созданиями. Наставляет их на путь истинный. На путь Добра.
      Трижды не прав тот, кто говорит, что до маленького человека нет никому дела во всей вселенной.
      Бог и Дьявол яростно сражаются за каждого.
      И вот был такой период, когда Бог совсем стал брать верх над Дьяволом в этой долгой и утомительной войне.
      Очень трудно стало Нечистой Силе, слугам Дьявола, победить. Окреп человек духом. Перестал слушать увещевания дьявольские.
      Но Дьявол, он и есть Дьявол. Он нашел путь...
      Он вдохнул в человека сомнения.
      Человек сомневался, сомнения порождали неверие. Потом человек стал позволять себе маленькие слабости. Чуть-чуть обмануть, чуть-чуть украсть. Грешить понемножку.
      Казалось бы, что страшного?
      Но довольный Дьявол впервые за тысячелетия пошёл спать.
      Вселил он в людей Бесов.
      И сделал так, что вскоре люди сами в себе этих Бесов порождали. Алчностью, завистью. Каждый маленький грешок порождал маленького бесёнка.
      Человек жил, а сам, даже не зная об этом, выращивал в себе Беса.
      Хитрый Дьявол всё рассчитал. Поначалу в человека селились маленькие бесенята, которые были почти безобидны.
      Но эти бесенята были ужасно прожорливы. А питались они всё той же корыстью, лестью, обманом, жадностью, всем тем, что их породило...
      Человек совершал мелкие пакости, а в нём вырастали его личные бесенята.
      Незаметно для себя человек привязывался к ним, как к собственным детям. Он старательно и любовно выращивал и множил в себе это алчное стадо.
      Постепенно маленькие бесенята росли, поглощали один другого, становились всё больше и больше, всё больших и больших уступок требовали от человека.
      Со временем они сжирали самого человека, и со временем превращались в одного большого Беса, который не просто жил в человеке, а полностью им распоряжался и окончательно пожирал самого хозяина, в теле которого жил. Одна оболочка от человека оставалась, Бес жил внутри этой оболочки.
      Не случайно про таких людей стали говорить, что в них вселился Бес, что их бесы одолевают. Именно про них говорили, что они взбесились, что они беснуются, бесноватые...
      Вот какую страшную шутку сыграл Дьявол с человеком.
      И теперь каждый должен следить за собой, чтобы вовремя успевать уничтожать в себе маленьких бесенят, чтобы Бес не завладел самим человеком.
      Вот так вот, Дима, понял теперь, откуда Бесы взялись?
      - Понял, - кивнул я. - А не страшно, что вы Уголька раздули, что столько бесенят оказалось на Улице бездомных? Они же в кого-то поселятся.
      - Они и так в нас живут, - потянулся Фомич. - Так что каждый должен только следить, чтобы Бесы его не одолели... А ты что, так и будешь там на корточках сидеть? Давай, подходи, садись. Не бойся...
      - Да я и не боюсь, - попытался ещё раз уверить в этом я, скорее себя самого, чем хозяина этой странной избушки.
      - Я и вижу, что не боишься, застыл, как свечка, и ни с места.
      Я спохватился, подошёл к столу и сел на краешек скамьи, стараясь непроизвольно держаться подальше от Фомича.
      - Да не жмись ты, - успокоил он. - Я же тебе сказал, что не обижу. Нам с тобой, возможно, придётся вместе не одну ночь пробыть, а может, и не один день. Глядишь, - друзьями станем... Ты как - не против?
      Как только я услышал про перспективу пробыть вместе не одну ночь, кровь отлила от моих щёк.
      - Ты что, хочешь сказать, что я тоже... Ну, некоторым образом, умру?! - с трудом выдавил я из себя.
      - А что, есть желание? - спросил он с иронией. - Некоторым образом ты, несомненно, умрешь, но каким именно образом, и когда произойдёт это печальное событие, этого я тебе точно сказать не могу. Судя по твоему вполне здоровому виду, думаю, что не скоро... А что это мы сидим в темноте?
      Фомич звонко щёлкнул пальцами, и в русской печке весело и ровно сами собой загорелись дрова. Зажёгся фитилёк в керосиновой лампе на полке над столом, которую я в темноте не заметил.
      - А где у нас свечи? - спросил удивлённо Фомич, осмотрев стол. Должны были где-то здесь быть свечи. Я точно помню, что с прошлого раза оставались...
      - Свечи! - подала голос Кукушка. - Откуда могут взяться свечи там, где хозяйничают не люди, а безобразник Домовой?
      - Ты почему это до сих пор здесь сидишь? - сурово спросил её Фомич. - Я что, что-то непонятное сказал?!
      - Падумаииишь! - отвернулась Кукушка. - Что толку, что все остальные по щелям разбежались? Домашние - они и есть - Домашние: озорники, прохвосты, лодыри, пересмешники, жуликоватые, любопытные, всё слышат и всё знают. Для Домашних в доме тайн не бывает.
      И вообще, что за дискриминация такая - сидеть в тёмном крошечном домике, в придачу ещё без дверей и окон, в ходиках этих пыльных. А как время полночь, только и погулять бедной птичке, так на тебе, опять двадцать пять: отработала - и в будку.
      - А ты вот расскажи, расскажи, как ты в эту самую будку попала, как стала в часах жить? - попросило Радио.
      - Ну и стала, ну и что? - завертела головой Кукушка. - Могу и рассказать, у меня секретов нет!
      Глава пятая
      Как Кукушка в часы попала
      Когда-то оловянная Кукушка из часов была вовсе не оловянной, а самой что ни на есть лесной настоящей Кукушкой. Таких в каждом лесу полным-полно.
      Почему? А вы можете представить себе лес без кукушки? Спросишь в таком лесу:
      - Кукушка, кукушка, сколько мне жить на свете?
      А в ответ - тишина. Скука смертная! Вот почему всякий уважающий себя лес Кукушку содержит. А то и не одну. Как каждый уважающий себя хозяин во дворе собаку держит.
      Кукушка, начиная с солнечной опушки - из лесной прихожей кукует, гостей в лес приглашает. Приходите, мол, у нас здесь хорошо. Грибы, ягоды собирайте, а потом я вам много-много лет жизни нагадаю.
      Ну как в такой гостеприимный лес не зайти?
      Жила в одном лесу Кукушка. И ещё много Кукушек проживало в лесу. И все Кукушки весь день с раннего утра, до самого позднего вечера, трудились.
      Одни на опушке гостей зазывали, другие из глубины леса на грибные да ягодные места приглашали, третьи старательно и щедро куковали каждому, кто у них спрашивал, сколько ему жить на белом свете. А четвёртые сидели на ветках и слушали, не спросит кто ли ещё? О каждом госте нужно было заботу проявить, каждому гостю ответить.
      Вот так и трудились лесные Кукушки, старались, гостей в лес зазывали.
      Только злая молва ходила, что Кукушки свои яйца в чужие гнёзда подкладывают, птенцов своих другим птицам выращивать оставляют.
      На самом деле всё не так. Другие птицы помогают им высиживать яйца потому, что Кукушкам некогда самим на гнёздах сидеть. Им даже гнездо свить некогда. У Кукушек нет своих гнёзд, они живут в чужих, брошенных.
      Когда птенцы на свет появляются, мамы Кукушки приносят им еду: жучков, червячков, личинок. А как только птенцы немного подрастают, учат их летать, и вскоре забирают у приёмных родителей.
      Вот так всё на самом деле и всегда и было. Но вот однажды случилось неслыханное!
      Прилетели в своё гнездо дикие лесные голуби, их ещё витютьнями называют. Посмотрела голубка, а в гнезде, рядышком с её яйцами, лежит одно большое, в крапинку.
      Голубь хотел выбросить чужое яйцо, но голубка его остановила:
      - Не выбрасывай! Не видишь, яйцо в крапинку? Это Кукушкино. Оно потому в крапинку, что Кукушки сами рябые, пёстрые. А яйцо я высижу, а потом Кукушка прилетит за своим Кукушонком...
      Так и сделали витютьни. Голубка села яйца высиживать, а голубь ей корм приносил. Пришло время, вылупились птенцы витютьней, а следом за ними и Кукушонок из яйца выбрался. Да такой большой! Рот почти с гнездо.
      - Как же мы такого здорового прокормим? - забеспокоился витютень.
      - Прокормим, - беспечно отозвалась голубка и погладила Кукушонка по громадной голове крылышком, а голубь весь день летал по лесу, добывая корм для своих и чужих детей. Он надеялся, что на следующий день прилетит мама Кукушонка, и станет сама приносить еду для своего большеротого птенца.
      Но мама Кукушка не появилась ни на следующий день, ни позже. Она оказалась настолько беспечной, что позабыла, в какое гнездо подложила яйцо.
      А для бедных витютьней наступили чёрные дни. Голубю и голубке с трудом удавалось прокормить своих голубят, да ещё и Кукушонка.
      А он оказался невероятно горластый и прожорливый. Только и делал с утра до вечера, что просил есть.
      Бедные витютьни так уставали, что не могли не то что добыть пищу для себя, но даже за глотком воды слетать.
      И вот сидели они на ветке и жалобно просили:
      - Пиииить! Пиииить! Водич - ки! Водич - ки!
      Так с тех пор и кричат витютьни.
      Кукушонок всё же вырос, и оказалось, что это вовсе даже не Кукушонок, а Кукушка. Выросла она большая, но летать не хотела, ловить мошек и комаров для себя не желала. Сидела в гнезде, и ждала, раскрыв рот, когда ей туда что-то положат.
      Наконец кончилось терпение витютьней.
      - Ты или сама для себя еду добывай, или улетай совсем из нашего гнезда, - потребовали они у Кукушки.
      Кукушка рассердилась, выбросила из гнезда всех голубят. Хорошо ещё, что они уже летать научились! И прогнала витютьней из дому. Даже не вспомнила, что они её выкормили и вырастили. Вот такая неблагодарная оказалась Кукушка.
      Услышали про это остальные Кукушки, очень рассердились на грубую и нерадивую родственницу, прилетели и выгнали её из чужого гнезда, а заодно и из леса.
      Кукушка полетала, полетала, нашла себе лес, в котором не было ни одной Кукушки, и куда поэтому никто не ходил, и стала там жить, довольная, что её попусту тревожить не будут.
      А совсем недалеко от этого леса, на горке, стояла маленькая деревушка. И жил в той деревушке старый дедушка. Такой старый, что едва двигался.
      В деревне этой давно уже и жителей почти не осталось, все в город уехали, а дедушка ни в какую уезжать не хотел. Дети его постоянно к нему приезжали, в город с собой звали, но дедушка неизменно отказывался.
      Но вот стал он совсем старый и тяжело заболел. Собрались вокруг него дети, внуки, вся родня, как помочь думают.
      И вспомнили, что на самом краю деревни живёт совсем дряхлый старик, который всех травами, да заговорами лечит. Говорили про него, что он Колдун.
      Собрались дети и внуки дедушки, и пошли к этому Колдуну.
      Выслушал их Колдун, и сказал так:
      - Не могу я его вылечить. Нет над жизнью и смертью моей власти. Только вы не отчаивайтесь. Вы спросите его, что ему хочется. И если его желание исполнится, тогда он точно поживёт ещё.
      Вернулись все они домой, и Колдуна с собой позвали. Спросили у дедушки своего, что ему больше всего хочется.
      - Хочу я в лес, - отвечает дедушка, - спросить у Кукушки, сколько мне ещё жить осталось... Если осталось...
      - Откуда в нашем лесу Кукушка? - удивились дети и внуки.
      - Есть в лесу Кукушка, - подтвердил Колдун. - Я её слышать не слышал, а сам вчера видел, как она летала.
      Взяли дети и внуки дедушку, отнесли его на лесную опушку, посадили на мягкую травку, спиной к берёзке, лицом к солнышку.
      А сами отошли подальше, чтобы не смущать его.
      Дедушка осмотрелся вокруг, и прошептал едва слышно:
      - Кукушка, голубушка, отзовись, скажи, сколько мне жить осталось?
      И ещё тише добавил:
      - Если осталось...
      Услышала Кукушка его шёпот. Но она в гнезде отдыхать устраивалась. К тому же подумала, что если ответит дедушке, узнают все, что Кукушка в лесу появилась, повадятся ходить, приставать к ней будут, и закончится её спокойная жизнь.
      Прикрыла она крылом глаза, заткнула уши, и заснула.
      Дедушка подождал, подождал ответа, и тяжело вздохнул:
      - Ну, вот и закончилась моя жизнь.
      Улыбнулся солнышку, погладил ласково траву ладонью натруженной, и умер...
      Похоронили дедушку, а Колдун пришёл в лес, поймал Кукушку, и сказал ей так:
      - Ты, отвратительная и капризная бездельница, живущая только для себя, я тебя накажу! Будешь ты служить людям днём и ночью. Жить будешь не в вольном лесу, а в тесном и тёмном домике, в часах. И будешь каждый час из домика выскакивать, и время куковать.
      Как сказал Колдун, так и сделал.
      Наказал он Кукушку, посадил в часы. А чтобы не улетела, сделал её оловянной и повелел так, чтобы она всегда на жёрдочке сидела.
      И с тех пор появились Кукушки оловянные, которые в часах живут. А где та Кукушка, которая первой была, сейчас никто не знает...
      - Вот так вот, - грустно закончила Кукушка. - А я за неё расхлёбываюсь, тружусь не покладая крылышек... Это дискриминация!
      - Тоже мне, работа, - фыркнуло ожившее опять Радио. - Кукукнуть двенадцать раз, да блямкнуть, всего и делов, и то всё время забывает...
      - А кто в прошлую ночь с Марсом разговаривало?! - напустилась на Радио рассерженная Кукушка.
      - Это я случайно, - засмущалось Радио. - Не ту программу включило, а потом заслушалось...
      - Ну вот что, молчаливые вы мои, прекратили быстренько разговоры, пока я вас не прекратил! - прикрикнул Фомич. - И где только ты таких слов нахваталась, пигалица? Ишь ты - "дискриминация"...
      - Да по этому Радио чего только не услышишь?! - хмыкнула Кукушка. В последнее время порой такое загнёт!
      - Это не я! - возмутилось Радио. - Это по мне!
      - А ты не передавай всё что ни попадя! - не отставала от него Кукушка.
      - Да вы замолчите, наконец?! - рассердился Фомич.
      - Как бы ты, Фомич, узнал, куда свечи со стола пропали, если бы я молчала! - огрызнулась Кукушка.
      - Так где же свечи?
      - Я остаюсь? - спросила сурово Кукушка, отвернув голову.
      - Я спрашиваю: где свечи, а не про то, остаёшься ты, или нет.
      - Мой ответ зависит от твоего, - гордо заявила жительница часов. Так я остаюсь?
      - А где свечи?! - не отвечая, спросил ещё раз Фомич.
      - Тогда я не помню, - вредная птичка полезла в домик. - Как говорит про это Радио: "Что-то с памятью моей стало..."
      - Сколько лет живет эта птица в доме, а я до сих пор никак не могу ей объяснить, что это не я говорю, а по мне говорят! - возмутилось Радио.
      - А ты, если повторяешь всё подряд, значит, это как раз по тебе. Я вот, если что не по мне, так никогда в жизни этого повторять не буду. Так всегда и всем говорю: не по мне это, когда бедную птичку всё время в конуру загоняют...
      - Это - демагогия! - заявило Радио.
      - Вот вам, пожалуйста! Бедную птичку и оскорбить можно, и обозвать по-всякому. Само ты - демагогия! Лучше расскажи, почему ты вдруг заговорило само по себе? Я-то поведала, откуда оловянные Кукушки появились, и как некоторые из них в часы попали. Хотя и не очень приятно было рассказывать про свою нерадивую родственницу, которую я и в глаза не видела, но из-за которой столько прекрасных Кукушек сидит в тёмных крохотных домиках, в часах.
      - Мне стыдиться нечего, только зачем вам эта история? - нехотя протянуло Радио. - Секретов у меня никаких нет, но говорить о себе как-то неприлично...
      - Ну конечно! - возмутилась Кукушка. - Мне прилично, а ему не прилично! Так нечестно! Рассказывай!
      - Я расскажу, - прошелестело Радио. - Только вряд ли это будет интересно...
      - Ты говори, а потом мы тебе скажем, интересно, или не интересно.
      - С чего же начать? - задумалось Радио.
      - С начала, - тут же посоветовала Кукушка.
      - Так я и сделаю, - согласилось Радио, и стало рассказывать...
      Глава шестая
      Как Радио стало говорящим.
      Давно это было. В тридцатые годы. На этом месте тогда большая деревня стояла, один из самых первых колхозов в этих краях организовывался. И был в этом колхозе молодой комбайнёр. Шутя все рекорды бил, стал стахановцем, так тогда называли передовых рабочих, бригадиром. Построил дом, женился.
      Жена ему досталась красавица, любили они друг друга.
      И вот в сороковом году, после уборки урожая, вызвали комбайнёра в Москву, на съезд стахановцев, а там вручили ему звезду Героя Социалистического Труда и в качестве особо ценного подарка - радио.
      Тогда это даже в больших городах редкостью было, а уж про деревню и говорить нечего. В то время в большинстве домов стояли круглые "тарелки", динамики, с одной программой. А в деревне и вовсе на столбе висел большой громкоговоритель.
      А тут на тебе - радио!
      Поставили его торжественно на этажерку, которую специально по такому случаю купили. Под него подстелили крахмальную белую скатерку, а сверху накрыли белоснежной льняной салфеткой, вышитой по краям красными петухами.
      И такая счастливая жизнь в этом доме получилась! Так любили друг друга комбайнёр и его жена! Только вот деток у них не было.
      Весь день они оба работали, не покладая рук. И радио стояло молчаливое. Зато вечером, за ужином, его включали и слушали, подолгу распивая чаи.
      Ах, какую замечательную музыку играло тогда радио! Какие бодрые, радостные, счастливые песни пели!
      И так было всё хорошо, что лучше и не надо!
      Но однажды, летним утром, по радио передали, что началась война.
      И ушёл на фронт весёлый комбайнёр. А по радио стали играть военную, суровую музыку и тревожные сводки с фронта, которые приходили слушать всей деревней.
      Ушло веселье из дома. Поселилось в нём ожидание. А ещё тревога, голод, холод...
      Но всё плохое когда-то заканчивается. Закончилась и война. Стали возвращаться домой фронтовики. Только комбайнёр не вернулся. Погиб он на войне.
      Долго после этого радио стояло совсем выключенное. Горе поселилось в доме. Горе и одиночество.
      Но время идёт, жизнь продолжается. Стала овдовевшая хозяйка иногда включать радио. То новости послушать, то музыку.
      Много лет прошло после войны, хозяйка старушкой стала, почти все односельчане уехали в город, так что вскоре осталось из всего большого села дворов пять жилых. Остальные опустели.
      Дома стояли заброшенные, поля зарастали дикой травой, наступал на село со всех сторон быстро вырастающий бросовый лес - осина, которая только и годится на то, чтобы ложки из неё резать. Да и то, если середину ствола выбросить. А так даже на дрова её не берут, бросовое дерево. Известно, что осина - не горит без керосина.
      Электричество стали с большими перебоями подавать. Те немногие жители, кто ещё оставался, в гости друг к другу почти не ходили. Они словно стеснялись того, что когда-то весёлое, шумное село разом опустело. Словно это они, оставшиеся, были виноваты друг перед дружкой в том, что так получилось.
      А у хозяйки, одинокой старушки, только и радости теперь, что поговорить с фотографией мужа убитого, висевшей на стене в рамочке, да радио послушать.
      Новые времена пришли. Новые песни, новая, непривычная музыка. До боли в ушах вслушивалась хозяйка в звучавшие из динамика знакомые с детства песни, которые, казалось, совсем недавно пела вся страна. Последним свидетелем и соучастником тех коротких, но таких счастливых лет, оставалось радио.
      Но тут случилась ещё одна беда. Пролетел сильный ураган, повалил много леса, сорвал несколько крыш в селе, хорошо ещё, что с заброшенных домов.
      Но самое неприятное, что ураган повалил телеграфные столбы, и радио замолчало. Приехали откуда-то из города начальники, посмотрели, и сказали, что чинить не будут. Свет есть, и ладно. А так слишком дорогое удовольствие линию восстанавливать, тем более что и жителей в селе осталось всего ничего.
      Сказали так начальнички, и уехали.
      И так уж плохо стало одинокой старушке! Она за столько лет привыкла к радио. Ей, собственно, и поговорить больше не с кем.
      Затосковала совсем. По ночам тихонько плакать начала.
      А потом решила помирать собираться. Достала из старого комода чистое бельё, простыни на видное место положила, чтобы тем, кто похоронами её озаботится, хлопот меньше было, ничего искать не пришлось.
      Легла старушка спать, а радио вдруг ожило, само этого испугалось. Оказалось, что современные радиоприёмники, радиостанции, локаторы, радары, компьютерные сети, уловили по своим телепатическим каналам, что происходит в заброшенной деревушке. И всё потому что радио так переживало за старушку, что стало очень сильные невидимые сигналы передавать, которые только радиоаппараты уловить смогли.
      И решили все радиостанции и приёмники, и прочая радиоаппаратура, помочь старушке. И послали они стоявшему в избушке радио часть своей энергии. И стало радио - Радио. Оно ожило и смогло даже не только передавать для старушки программу, которую составляли все радио в мире специально для неё, но даже само разговаривать с ней.
      Вот как Радио стало говорящим. И добавило старушке, про которую позабыли равнодушные люди, несколько лет жизни.
      Но потом бабушка всё же умерла, а Радио попало в эту вот избушку, где теперь ему приходится выслушивать глупую трескотню Кукушки...
      Так закончило Радио свой рассказ.
      Кукушка тут же отреагировала на его последнее замечание:
      - Трескотню?! - вскричала она. - Больше, чем Радио, у нас здесь никто не трещит. Тебя вообще нужно выставить на улицу, кому ты здесь нужно?!
      - Или вы немедленно прекращаете этот базар, или... - не вытерпел Фомич. - Где свечи?!
      - Где, где... - Кукушка опасливо глянула в сторону нешуточно рассердившегося Фомича. - Только и знают все, что дразниться, да угрожать. Где могут быть свечи, если они пропадают? Кому они ещё могут понадобиться, кроме как Домовому?
      - С каких это пор Домовые стали свечи таскать? - удивился Фомич. Зачем они ему? Он что, ест их, что ли?
      - Зачем ест? Он ими уши чистит, - хихикнула Кукушка. - Очень ему понравилось. Свеча, она гладенькая, скользкая, в одно ухо засунул, из другого вытащил... Ты видал, какие у нашего Кондрата ухи? Он раньше их исключительно кочергой чистил. Шесть штук согнул.
      Потом ухватом пробовал, а у него два рога. Не у Кондрата, у ухвата два рога. Он сунул себе в ухо один рог, стал им ворочать, а второй рог ему в ноздрю попал, кто только потом не вытаскивали, чуть вместе с башкой не оторвали... А свечи - они безопасные. И гладко, и приятно, и усилий не требуется. Вот.
      - Что только тут творится! - покачал головой Фомич. - Вот что значит давно Живые в доме не живут... А как же ухват у него, у Кондрата, из уха вытащили?
      - А чего? Ты думал, мы без тебя ничего и сделать не можем? Ещё как можем. У нас тоже есть чем соображать. У нас, если хочешь увериться, знаешь какие умельцы? Мы тут по быстрому такое приспособление придумали...
      - Уж не ты ли придумала? - вставило ехидно Радио.
      - И я подсказала! - гордо вздёрнув клювик, заявила Кукушка. - Так вот: всё гениальное - просто. Для того, чтобы вытащить, нечего было тащить ухват за ручку, и волочить за ним по всему дому Домового. Надо было придумать ещё проще!
      - И ты придумала? - недоверчиво спросил Фомич.
      - И я придумала! - гордо ответила Кукушка, и клювик её задрался ещё выше. - Я им подсказала, как вытащить ухват! Балагула зажал Домовому дверями голову, а все остальные ухватились за ухват, кто как смог, да кааак - дёрнут!
      - И вытащили?
      - И вытащили!
      - Ты, Фомич, спроси её, пускай она расскажет, как они этот ухват вытащили, - посоветовало Радио.
      - Как, как. Как надо, так и вытащили... - отвернулась Кукушка, потерявшая всяческий интерес к разговору.
      - И всё же? - поинтересовался Фомич.
      - Да чего такого?! - пожала плечиком Кукушка. - Подумаешь, ухо! Пришили ему это его ухо обратно... Потом...
      - Какое ухо? - заинтересовался Фомич.
      - Обыкновенное ухо, которое на ухвате осталось...
      - Ну и дела вы здесь от безделья вытворяете! Посмотрите только, во что дом превратился! А они уши отрывают. Дом кто должен соблюдать?
      - А кто его, без Живых, блюсти-обихоживать будет? Домашние, они для чего? Они должны помогать людям, а заменять людей они не могут. Сам как будто не знаешь...
      - Я-то знаю, да кроме правил и совесть должна быть...
      - А я так и вообще не при чем. Моё дело - откуковала, объявила полночь, и сиди себе... Поглядывай.
      - Да, как же - наблюдательница! - вмешалось Радио. - В этом доме не было ещё случая такого, в котором ты бы не поучаствовала!
      - Поклёп! - возмутила Кукушка. - Как я могу хоть в чём-то участвовать, когда меня к этой палочке дурацкой припаяли?!
      - Всё! Хватит, в самом деле, препираться! - остановил её Фомич. - За столько лет впервые Живой в нашу глухомань забрёл, и то не дадут поговорить... Ты своё откуковала?
      - Ухожу, ухожу... - обиженно сказала Кукушка, непочтительно поворачиваясь задом, и вызывающе вертя куцым хвостиком, ушла в темноту, ожидавшую её за крохотной дверцей в домике на ходиках.
      - Давно пора! - обрадовалось Радио.
      - А ты само не слишком много отсебятины болтать стало? - охладил эту радость Фомич. - Твоё дело какое? Передавать то, что другие говорят. А ты?
      - А что - я? Почему всегда так? Всякую ерунду слушают, уши развесив, а там такое болтают, что даже повторять не хочется. Чем они умнее и интереснее меня? А меня не слушают, - Радио тяжко вздохнуло. - Вот умру, все сразу начнут ахать: ах, как мало мы знали это замечательное Радио!
      - Да ты пока умрёшь - само кого угодно на тот свет отправишь... Ты либо рассказывай что положено: новости там всякие, или ещё что, либо молчи.
      Радио пронзительно засвистело высокими частотами, забулькало коротковолновым треском и писком, а потом, фыркнув, сказало сурово:
      - Ещё рано...
      После этого в нём что-то щёлкнуло, и зеленый глазок погас.
      - Ну вот, теперь хотя бы поговорим спокойно, - вздохнул хозяин. Только свечи раздобудем... А ты что кашу не ешь? Остынет.
      - Рано ещё, только-только на огонь поставили...
      - Рано? - удивился Фомич. - Кушать только поздно бывает. И зачем еду на огне держать? Поставил - и снимай.
      Я неуверенно подошел к печке, сунул ложку в котелок, помешать крупу, да тут же и выдернул: каша была готова! Да ещё и тушёнкой заправлена, и какими-то специями, которых в моих запасах и в помине не было.
      - Ты не сомневайся, - это травки. Они для здоровья очень полезны, и вкус дают необыкновенный. Ты кушай. Домашние во вред Живому ничего сделать не могут. Наозорничать - это сколько угодно, но здоровью навредить никогда. Мы чай твой не стали заваривать, мы тебе зверобой приготовили. Травка она всегда и везде полезна.
      - Всё Живому полезно, что в рот полезло, а бедной птичке даже маленького зёрнышка никто не даёт... - раздался голос Кукушки, которая высунула голову с хитрыми, живыми глазками из дверцы.
      - Какое тебе зёрнышко, ты же механическая? - приподнялся Фомич. - И опять ты вылезла!
      - Я, возможно, и механическая, но внутри у меня живая и трепетная душа! - гордо возразила Кукушка.
      Под этот шумок я накладывал в миску кашу.
      - А ты будешь? - спросил у Фомича.
      - Я? - он удивился. - Нет. Я это... Я вприглядку. Сыт я.
      И он отвернулся к стене.
      Пожав плечами, я не стал настаивать, присел за стол, и наворачивал ложкой горячую кашу, жадно вздыхая ноздрями необыкновенно вкусный запах.
      Фомич удовлетворённо покивал, глядя на то, как я уплетаю эту чудо-кашу:
      - Ты кушай, кушай. Тебе в пути-дороге силы понадобятся... Много сил, - задумчиво повторил он.
      Тогда я опять-таки не придал значения его словам, и весь их скрытый смысл стал мне понятен значительно позже. А пока...
      - А пока мы добавим света, - потянулся Фомич. - Эй, Кондрат! Покажись, не таись. Знаю, что всё ты слышишь, не притворяйся! Вылезай, да свечи неси. Ты и так весь дом в подвал перетаскал, так теперь ещё и за свечи взялся. Давай быстро, старый безобразник. А если не выйдешь и свечи не отдашь, я приятеля твоего, дружка разлюбезного Балагулу, выгоню в лес, на Улицу. Там его место. Пускай живёт в дупле, да тебя за это благодарит...
      Именно в этот момент со скрипом открылась крышка погреба, и оттуда выбралось, пыхтя и отдуваясь, забавное существо.
      Глава седьмая
      Кондрат и Балагула
      У этого существа оказались совсем коротенькие ножки без коленок, с большими, почти огромными ступнями, с длиннющими ногтями на пальцах, которые загибались вниз и постукивали при ходьбе по полу, словно подковки цокали.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13