Чикагские гангстеры могут отдыхать

      Все выглядело именно так, как говорила Нина. Дом стоял особняком, мы едва отыскали его на полянке среди сосен, большой и двухэтажный. Внутри присутствовали следы полного и давнишнего отсутствия людей. Повсюду толстый слой пыли, воздух застоявшийся. Кроме удобных и светлых комнат, там обнаружился большой сухой подвал с несколькими кладовками, которые можно использовать как камеры - они будто созданы специально для этого: с толстыми, обитыми железом дверями, без окон и с хорошей вентиляцией.
      Во всех комнатах оказались плотные двойные шторы. В нескольких больших холодильниках мы нашли изрядные запасы консервов и спиртного, в шкафу на кухне полно круп и чая.
      Словом, осмотром мы остались довольны. Да и наружный обзор замечательный. До соснового леса простиралась небольшая полянка, вполне достаточная для того, чтобы никто не смог пройти к дому незамеченным.
      Мы вышли на задний двор и едва не ахнули, так было красиво. Даже теннисный корт, огороженный сеткой, предусмотрели заботливые хозяева. А с высокого обрыва открывался чудесный вид на огромное озеро, казавшееся отсюда бесконечным, теряясь в дымке тумана. Я сразу узнал это место по фотографии, которую рассматривал много раз. Только сосенка одна меня удивила. Но об этом я вспомнил позже.
      Сергей позвал меня в машину, надо было торопиться. Желательно успеть встретиться с Ниной и провести военный совет с ребятами.
      Вернулись мы впритирку, даже в котельную не стали заезжать, сразу к Нине поехали на условленное место.
      Она несколько задержалась на службе, заставив нас изрядно поволноваться, особенно меня. Я едва не попал под колеса её автомобиля, бросившись к ней навстречу.
      Я предложил Нине завтра с утра заехать на работу и найти предлог уйти до конца дня, чтобы не вызывать раньше времени тревоги и поисков. А самой тут же ехать на дачу и ждать нас.
      Но Нина заявила, упрямо и категорически:
      - Я не поеду ни на какие дачи.
      - В смысле? - оторопел я.
      - Я еду с вами.
      Мы наперебой принялись объяснять ей, что делать этого не стоит ни в коем случае, что завтра может получиться так, что никто из нас не уйдет с той дороги живым. Мы умоляли её, мы пугали её, но тщетно. Она умела стоять на своем.
      - Вы рискуете во многом из-за меня. Вам нужен лишний человек, стрелять из пулемета надо поверх голов, целиться не нужно. Вы поставьте пулемет заранее, покажите куда нажимать, а я выстрелю. Но одних я вас все равно не отпущу, хоть убейте.
      И мы поняли, что она не отступит. Твердости её характера можно только позавидовать.
      - Но с условием, - пригрозил Семен. - Выпустишь пару очередей - и лежи тихо. Носа не высовывай, пока не позовем. А если что - пытайся уйти лесом. Может, повезет... - не очень уверенно закончил он.
      Мы отпустили Нину, взяли недалеко от её офиса служебную машину, ключи от которой она нам оставила, и поехали в котельную. Там сменили номера на машинах, набили их оружием и припасами, поужинали и легли спать.
      Утром ограничились горячим кофе. Серега, Семен и Мишаня сразу отправились на место, а я - встречать Нину. Мы должны были успеть. Обычно шеф выезжал после двух. Нина вышла из офиса, увидев, как я припарковался невдалеке, села в машину, и я поехал за ней. Она загнала машину во двор, забрала свои вещи и пересела в мою, оставив дверцу своих "Жигулей" приоткрытой.
      Вскоре мы ехали по тем же замечательным местам, где проезжали вчера с Серегой.
      - Вот и у нас с тобой свадебное путешествие, - попробовал я пошутить.
      Шутка получилась неудачная, и я замолчал, но Нина, словно не заметила неловкости. Она отвернулась от окна и ответила:
      - Что бы там с нами ни случилось, мы уже никогда больше не расстанемся. Никогда. Правда?
      И посмотрела на меня печально и серьезно. Я только и смог кивнуть.
      Подъезжая к ущелью, я сбавил скорость до минимума и велел Нине очень внимательно оглядеться по сторонам, проверить, хорошо ли замаскировались ребята. Нина всматривалась, щурилась, но так ничего и не заметила. Я проехал ещё немного, остановил машину и свистнул. Нина испуганно вскрикнула от неожиданности: прямо возле её ног из вороха листьев поднялись довольные Серега и Семен, а ближе к началу ущелья вставал огромный Мишаня.
      - Ну, уж если ты такого мужика проглядела, то наша маскировка сработает! - веселился Семен.
      Мишаня повел Нину показывать пулемет и место засады, а мы ещё раз проверили детали. Решили начинать по выкрику сороки, который подаст Серега, загородив дорогу спереди. Мишаня начнет атаковать сзади. Они одновременно "обезножат" машины шефа и его охраны, после сигнала мы все должны надеть наушники, поскольку шумовая граната лишит нас способности общаться. Мы с Семеном лежим сбоку от дороги и после сигнала вообще не высовываем носа. А смотрим на часы. Через тридцать секунд после крика сороки мы выпрыгиваем из своего убежища. Все переговоры во время атаки ведем по радиотелефонам.
      Спустились Нина и Мишаня. Мы все переоделись в камуфляжную форму и натянули бронежилеты. Серега раздал нам наушники, ещё раз проинструктировал, и мы пошли занимать позиции. Во время захвата мы договорились подчиняться командам Сереги.
      Я проводил взглядом тонкую и гибкую фигуру Нины в камуфляжной форме, которая шла ей не меньше, чем дорогие костюмы.
      - Она не промахнется? - спросил я у Мишани.
      - Будь спок! - ответил он, выставив вперед свою лапищу. - Я выставил ей пулемет, как стрелочки часов на Спасской башне.
      Мы отогнали наши машины подальше от дороги, чтобы их не заметили. Потом нас с Семеном завалили листьями, и мы затаились. Сигнала мы ждали долго. Я даже едва не заснул. Но вот раздался выкрик сороки. Правда, ещё до этого мы услышали шум приближающихся машин.
      - Только не промахнитесь! - мысленно умолял я ребят, натянув наушники и глядя, как мучительно медленно отсчитывает секундная стрелка деления вечности на циферблате.
      Я вскочил одновременно с тем, как она коснулась тридцатого деления. Краем глаза заметил, как начала осыпаться листва с выросшего рядом со мной Семена, который уже поливал из автомата поверх голов присевших у машин оглушенных охранников. Мы словно смотрели немое кино. Под ногами охраны оседал черный дым шумовых гранат, рядом со мной валялось отброшенное взрывом колесо, оба автомобиля уткнулись носами в землю, причем второй ещё и врезался в первый, вот почему у ребят из охраны все лица оказались в ссадинах. Кто-то пытался отстреливаться из-за дверца машины, с полу, но вслепую, не поднимая головы.
      Ведя правой рукой огонь, я левой отстегнул гранату и бросил под ноги охранникам из второй машины. На секунду перевел взгляд на первую и едва удержался, чтобы не врезать очередью ниже: там, прикрывая шефа, зажимал себе уши явно контуженный Володя. Он весь был залеплен пластырем, на правой щеке чернело огромное пятно, а левый глаз закрывала толстая марлевая повязка.
      После взрыва ещё двух гранат часть охранников просто упала, хватаясь за уши, остальные, совершенно деморализованные, пытались пригнуться пониже под градом пуль, свистевших над самыми головами. Да в придачу от гранат, выпущенных из подствольников Мишани и Сереги, взрывались склоны "ущелья", осыпая сгорбившихся внизу людей комьями земли.
      Я понимал их состояние. Когда в тебя стреляют, на спину что-то сыплется - поди догадайся, осколки это или земля, - под ногами разрываются гранаты, от звука которых лопаются барабанные перепонки, а сверху свистят пули, никому в голову не придет, что все странным образом живы. Ведь это тебя, именно тебя в упор расстреливают пляшущие перед глазами фигуры в камуфляже!
      И в этот момент, словно ставя точку в этом адском спектакле, загрохотал сверху пулемет.
      - Ну, все, - мелькнуло у меня. - Сейчас после нескольких очередей надо заорать на охрану, чтобы бросали оружие. Вот только Нина ленту расстреляет...
      Но тут началось нечто совершенно не запланированное. Меня сзади что-то сильно толкнуло, ударило в плечо. Я едва не упал носом. Но тут же забыл о своем ранении, решив, что нас обошли... И вдруг сообразил, что пулемет-то стреляет по-прежнему!
      Значит... И я с ужасом заметил, как стоявший передо мной охранник прижал к груди руку и, хватая ртом воздух, валится на спину, отброшенный тяжелой пулей к машине. Рядом с ним выронил пистолет, хватаясь за руку, другой. Около меня стоял на коленях Семен, прижимая рукой бок, автомат валялся перед ним, лицо перекосилось. И потом вижу: схватившись за живот, осел на землю Володя, а следом вскинул руки к голове - шеф!
      - У Нины сбился прицел! - осенила меня страшная догадка. - Сейчас она превратит всех внизу в капусту!
      Я развернулся в сторону холма, заорал, махая руками, заслоняя собою людей на дороге.
      - Не стре-ля-а-ай!!!
      Страшный удар пришелся мне прямо в грудь, я закашлялся, выплюнул кровь, и получил ещё удар в голову...
      Очнулся я от того, что кто-то тер мне виски. В нос ударил резкий запах спирта.
      - Дыши, дыши! - услышал я из тумана команду и старательно попытался её выполнить, но в горло мне будто пробку вставили. Тогда тот же голос заорал на меня: - Нюхай! Нюхай!
      Я потянул в себя воздух, и в нос мне ударил резкий запах спирта, обжигая легкие, но зато и вытолкнул чертову пробку. Я закашлялся и завертел головой, но этот "кто-то" оказался очень настойчив. Он разжал мне рот и влил обжигающую влагу. Я глотнул, со свистом стал вдыхать воздух. Туман рассеялся. Я увидел над собой лицо Сереги.
      - Ну ты, лекарь хренов, - слабо отмахнулся я от попыток влить в меня ещё глоток.
      В голове страшно гудело, каждое движение вызывало боль. Саднила грудь. Я опустил глаза, но ни следов крови, ни бинтов не заметил.
      - Наверное, спас жилет, - подумал я.
      В воздухе пахло гарью. Опираясь на руку, я с трудом сел и осмотрелся. Картина предстала моим глазам - грустнее некуда. Охрана лежала лицом вниз, разбросав руки в стороны. Понять сразу, кто убит, а кто просто сдался, невозможно. За ними присматривал Мишаня. Семен возился над распростертым телом шефа. Рядом сидел Володя, прижимая скованные наручниками руки к животу. На лице у него застыла гримаса боли.
      - Слава Богу, Семен жив, - успокоился я. - А как же я? Мне же в голову попали!?
      Я схватился за лоб, нащупал здоровенную шишку и посмотрел тупо на свою ладонь, не понимая...
      - Пули были резиновые, - пояснил Серега, заметив выражение моего лица. - Мишаня на всякий пожарный зарядил в пулемет ленту с холостыми патронами. Это он так думал, что с холостыми, а она оказалась с резиновыми пулями. Он сразу не разобрался.
      - Как же так получилось с пулеметом?
      Он недоуменно развел руками. Нину было не видно, но ей и приказано не показываться, она должна ждать нас у машин, за склоном, чтобы её не засекла охрана.
      - А с шефом что? - спросил я.
      - Слабоват. Пуля прямо в голову угодила. Семен пытается его в чувство привести.
      Я с трудом поднялся и подумал, что вряд ли моя голова ещё способна соображать. Я, правда, напрягся и вспомнил, что дважды два - четыре, и, гордый своим открытием, пошел к Семену.
      Шеф уже дышал, даже глаза открыл.
      - Будет жить! - подмигнул Семен мне.
      Володя при виде меня попытался дотянуться и лягнуть ногой, но от слабости ничего не вышло - видать, всерьез его контузило.
      - Ну, гады! - прошипел он. - Теперь ваша песенка точно спета! Все! Хана вам.
      - Ладно, пусть по-твоему будет, - устало махнул я рукой. - Считай нас покойниками, если это согреет тебе душу. А нам, пока мы живы, это не мешает.
      Я взял его за наручники и оттащил к остальным охранникам. Мы собрали всех вместе, приковали к машинам, и я сказал:
      - Значит, так. Вам ничего плохого мы не желаем. Как видите, все остались живы, хотя мы могли вас перестрелять. Передайте в банке, что мы требуем за вашего шефа - а его мы с собой забираем - всего-навсего миллион долларов. Когда и где передать деньги, мы скажем. Не вздумайте сообщать в органы. Мы не дети, все эти штучки знаем. Если что - пристрелим шефа.
      - А вы его и так пристрелите! - выкрикнул хрипло Володя.
      - Но вас-то мы оставили в живых, - возразил Семен. - Зачем же убивать человека, если мы получим деньги?
      Неожиданно раздался рев приближающегося на скорости автомобиля. Мишаня перекинул шефа через плечо, а мы, подхватив оружие, бросились навстречу этому звуку.
      Едва не расстреляли его по колесам, но вовремя узнали нашу машину. Это Нина, не выдержав, видимо, нервного напряжения и ожидания, решила посмотреть, как дела.
      Мы бежали к ней, шеф болтался, как большая тряпичная кукла, на плече у Мишани. Мы знаками велели Нине развернуться, но она не так поняла и вышла из машины, решив, что мы зовем её. Я замахал, чтобы она поскорей лезла обратно, но, обернувшись, заметил, что Володя отчаянно тянет шею в немом изумлении. Я готов был поклясться, что он её узнал. Я придержал Семена и говорю, кивнул на Володю:
      - Кажется, узнал. Что делать?
      - А что делать? - пожал он плечами. - Либо плюнуть, либо пойти и пристрелить его.
      Я и сам понял несуразность вопроса. Конечно, такого гада оставлять за спиной смертельно опасно. Но не расстреливать же безоружного скованного человека? Я вздохнул и поспешил следом за друзьями.
      Эх, зря Нина залезла в это чертово "ущелье"! Не добежав еще, мы услышали шум мотора, и в ущелье влетел здоровенный джип.
      Слава Богу, он въехал с другой стороны и чуть не врезался в подбитые машины с прикованными охранниками.
      Из него посыпались вооруженные люди, они быстро рассыпались цепью и двинулись на нас. Несколько человек вскочили обратно в джип, и он дал задний ход, зарычав шинами. Над нами засвистели пули. Мы словно поменялись местами с охранниками шефа, только в нас-то стреляли прицельно и боевыми.
      - Скорее! - выкричал Семен. - Они в обход поехали! Сейчас здесь будут!
      Мы бросились в машину, где уже сгорбился в три погибели Мишаня, посадив шефа на колени и прикрывая его от пуль. Мы с Семеном повисли на подножках, стреляя над головами преследователей. Часть их осталась освобождать охранников, другие высыпали на дорогу, поливая огнем. Мы завиляли по узкой дороге, рискуя свалиться в кювет, увиливая от прицельных выстрелов. Вот и наша вторая машина. Нина затормозила, мы выскочили.
      - Уезжайте! - кричал Семен Нине. - Мы догоним!
      Нина медлила, тогда Серега бегом выскочил и подвинул её на место пассажира.
      - Догоняйте! - бросил он нам, врубая скорость.
      Нина хотела что-то сказать, но они уже мчались, вильнув простреленным багажником. Мы с Семеном переглянулись, и я понял, что и он это заметил.
      - Вот и приехали, - вполголоса сказал я. - Этого мы не учли. А на одной машине далеко не уедешь.
      - Да можно и на одной.
      - Можно и на простреленной. Только в обоих случаях милиции будет небезынтересно познакомиться с пассажирами таких машин.
      - Ладно. Прорвемся! - храбрился Семен, вскинув автомат и выдав очередь на весь рожок в сторону выбежавших из ущелья людей из джипа и освобожденных охранников, которые жаждали реванша.
      Я выбросил две гранаты из подствольника: одну им за спины, другую перед ними, и бравые стрельцы дружно ткнулись носами в родную пыль дороги, воспетой малороссом.
      Мы ещё выдали по рожку поверх голов, вскочили в машину и рванули догонять наших.
      Но их без нас уже догоняли. За "жигуленком", вихлявшим отчаянно по проселку, как мамонт за зайцем, гнался тяжелый джип. "Жигуль" от отчаяния свернул с дороги и запрыгал по кочкам, и это было большой ошибкой. На бездорожье джип получал дополнительные преимущества. И так превосходя в скорости, здесь он выигрывал в маневре за счет высокой проходимости и мощности.
      Из обеих машин вели беспорядочную стрельбу. Мишаня лупил через выбитое заднее окно "жигуленка", настолько явно задрав ствол в вечное небо, что даже ребенку стало бы ясно при одном взгляде на него, что стреляет он не на поражение. А с джипа палили два бравых парня, повисших по бокам. Правда, выскочив с дороги, стрельбу обе машины прекратили. Видно, такая у них там пошла качка да болтанка, что свободными руками приходилось держать челюсти, чтобы не усыпать зубами пол. А джип и без стрельбы догонял. Сереге удавалось до сих пор ускользнуть за счет головокружительных бросков в стороны и немыслимых поворотов. Но сколько так могло продолжаться?
      - Съезжай с дороги! - заорал я Семену. - Попробуй его в бок ударить!
      Я хотел ещё кое-что добавить, но тут чуть не отхватил себе язык, щелкнув челюстями, так меня на кочке подбросило. Дальше началось нечто невообразимое. Мы пытались достать на своем "жигуленке" ревущий, как пьяный мамонт, джип, дожимавший нашу вторую машину, стремясь загнать её на пашню, в поле, где она сразу увязла бы и тяжелый джип размазал бы её на удобрения.
      Сереге пока удавалось уходить, но чувствовалось, что долго так не продлится. Слишком ощутима разница в классе машин, да и за рулем джипа не дилетант сидел. Кое-что соображал. Только не просек нашего с Семеном маневра. Мы подлетели сзади, Семен заложил крутейший вираж и со всего маха врезал наш "жигуленок" в сверкающий лаком бок джипа.
      Удар был настолько силен, что сидевшие в джипе повылетали через открытый верх, как пробки из шампанского, по донышку которого умело ударили ладонью. Джип, бедняга, наклонился, взревел колесами в воздухе и завалился набок, а потом и вовсе перевернулся.
      Серега хотел притормозить, но я высунулся в окошко и заорал ему: "Уходим! Быстрее!" - отчаянно сопровождая вопли жестикуляцией.
      Они поняли и рванули в сторону шоссе. Мы завихляли следом. Я оглянулся. Ребята из джипа помогали друг дружке подняться из жирного чернозема и вертели головами, пытаясь понять, что это на них так налетело.
      ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
      Мы остановились недалеко от въезда на шоссе, загнав машины за кустарник у обочины. Мы вытащили шефа, которому стало совсем худо от этой тряски. Его рвало, он так побледнел, словно его в муке вываляли. Семен посадил его, прислонив к машине, на землю и принялся что-то над ним колдовать.
      Осмотрев наш транспорт, мы пришли к неутешительным выводам. Дальше ехать не на чем.
      - Захватим на шоссе какую-нибудь машину, - предложил Серега.
      - Не пойдет, - возразил тут же Мишаня. - У охраны наверняка есть рации, они уже подняли тревогу. Они скоро сюда все понаедут да ещё небось и милицию притащат со всей округи, так что шоссе быстро перекроют. Да и захватывать придется либо две легковушки, либо фургон, а это чревато. Трасса слишком оживленная.
      - Может, кто сам на обочину заедет? - неуверенно ляпнул я.
      - Ты, что ли, много машин за полдня видал? - вопросом на вопрос ответил Мишаня.
      - Так что же? Не сидеть же, не дожидаться, пока нас тут или постреляют, как куропаток в кустах, или повяжут, - сердито сказал Семен.
      - Но не пешком же идти, - развел я руками.
      - Зачем пешком? - пожала плечиком Нина. - Можно на электричке до Курского вокзала доехать, а там сделать пересадку и махнуть на дачу или в городе машину взять.
      - А ведь верно! - обрадовался Мишаня.
      И как бы в подтверждение правильности решения за рощицей раздался вопль электрички. Мы переглянулись. Других мнений не последовало, выбор был небогат.
      - Вот только с шефом-то как? - спросил Серега, испортив всем настроение. - Не везти же его связанного, с кляпом во рту.
      - Придется бросить, - уныло сказал Мишаня.
      - Это как это - бросить? - взвилась Нина. - Столько нервов, риска...
      - Жизнь дороже, - согласился я с Мишаней.
      Нина сжала кулачки, лицо у неё стало некрасивым, злым, она почти плакала, глаза горели ненавистью. Я хорошо понимал ее: пережить такое - и вдруг бросить. Но что делать, не погибать же!
      - Зачем же бросать? - подошел к нам Семен. - Он нам с боем достался, мы жизнью рисковали.
      - Что же ты предлагаешь? - посмотрел на него я. - Кстати, как он?
      - Будет жить. Правда, контузило его прилично. К тому же - стресс и шоковое состояние, с перепугу. Вот охрана, и та не выдержала нашего натиска, а он и вовсе не попадал никогда в такие переделки.
      - Ты не забывай, он же все-таки спортсмен.
      - Что-то жидковат он для спортсмена, - скептически покачал головой Серега.
      - Так что решаем? - подал голос Мишаня. - Не до завтра же нам тут высиживать.
      - А чего решать-то? - удивился Семен. - Собирайтесь, идем. А насчет шефа не беспокойтесь, я гарантирую полный ажур. Комар носа не подточит.
      - Ты что же его, в мешке нести собрался? - прищурился Серега.
      - Зачем же в мешке? Сам поедет.
      - Как это - сам? - не поверил Серега.
      - Вот увидите, - загадочно улыбнулся Семен.
      Мы быстро собрались, пораспихали оружие и припасы, какие могли, по сумкам и рюкзакам и потопали.
      К станции выходили из рощицы группками. Первым на платформу вылез Серега со спортивной сумкой через плечо и рюкзаком за спиной. В сумке у него лежали два разобранных автомата, гранаты и пистолеты. В рюкзаке цинковые коробки с патронами и консервы.
      Он прошел всю платформу из конца в конец, внимательно вглядываясь в лица немногочисленных пассажиров, посмотрел расписание и сделал нам знак выходить. Мы несли по спортивной сумке, за спиной у меня, как и у Сереги, висел рюкзак, а у Нины в руках - полиэтиленовая сумка необъятных размеров. Купив себе билеты, мы знаками позвали остальных, скоро должна подойти электричка.
      Они долго не появлялись. Серега даже сходил к кассе, не выдержал, купил им три билета, нервно поглядывал на часы.
      - Что-то с мужем? - тихо спросила меня Нина.
      Я пожал плечами. Я и сам вглядывался в зелень рощи, наивно надеясь что-то рассмотреть там, за листвой.
      - А если он добровольно не поедет? - опять спросила Нина, явно нервничая.
      - Тогда просто бросят его там, не пристрелят же, - ответил я.
      - Это как! Оставят?! - едва не крикнула она.
      На нас даже обернулись. Серега вопросительно вытянул шею. Я пожал плечами, мол, все в порядке. Я понимал Нину, хотя и нервничала она, на мой взгляд, излишне. Но это на мой взгляд. Она же все-таки женщина, да ещё такие свалились на её плечи испытания. Подлая затея мужа, бесконечное ожидание, ежедневное напряжение, страх, риск. Жуткая перестрелка в ущелье, потом дикая погоня, стрельба. Все это не могло не сказаться на нервах.
      Появились из рощи наши партнеры, когда электричка уже подъезжала, загибаясь из-за поворота своим змеиным телом к платформе.
      Зрелище нам предстало то еще: впереди вышагивал Мишаня, тащивший в руках две огромные, как грузовики, сумки, при этом его мотало, как осину в ветреную погоду, весь он был расхристанный, рубашка выбилась из штанов, брюки на одном колене порваны. Мы встревожено переглянулись, ничего не понимая. Мишаня оглянулся и крикнул в зелень деревьев заплетающимся языком:
      - Сеня! Давай его сюда скорее, мы оп-паздываем... Поезд, ядренеть, приездывает.
      Из-за спины его показались Семен и шеф. Семена качало и швыряло, словно боцмана, списанного с корабля за пьянку. На руке его повис пьяный в дупель шеф, пытавшийся что-то петь. Ногами он совсем не двигал, и Семен буквально волочил его.
      Мишаня втащил баулы по лесенке, посмотрел, как эту преграду пытаются преодолеть его друзья-собутыльники, сгреб их обоих за шкирку и поставил рядом с собой, у них только ноги в воздухе мелькнули.
      Так вот что придумал Семен! Ну, гений! Лучшей маскировки для подмосковных электричек, привычных к подобным картинам, придумать просто невозможно. На трех крепко выпивших дачников, перебравших "воздуха", в пригородном поезде никто не обратит ни малейшего внимания, а если и обратит, уж подозрений-то пьяный на Руси никогда не вызовет. Скорее трезвый подозрителен.
      И действительно, у них контролеры даже билеты проверять не стали, махнув рукой и пройдя мимо, хотя Мишаня и пытался их предъявить. Всю дорогу до Москвы они с Семеном безобразничали, как хотели, естественно, не задевая пассажиров. Заигрывали с девушками, пели песни не вполне пристойного содержания вроде:
      Я свою любимую
      из могилки вырою,
      перверну, похлопаю,
      поставлю кверху попою.
      И это не дурачество,
      а борьба за качество!
      Семен вскочил в проход между скамейками, засеменил ногами и, выделывая руками немыслимые "па", завел:
      В небе самолет летит
      с новою уборною.
      Кто посмотрит на него,
      морда станет черною.
      Мишаня тоже попытался изобразить подобие пляски, но наступил шефу на ногу, отчего тот устроил такой визг, что прибежали пассажиры из соседних вагонов, а шеф почти протрезвел. Пришлось Мишане с Семеном опять срочно вливать в него "успокоительное", которым они и сами не побрезговали. В общем, ехали они даже не без приятности.
      В Москве на перрон мы выгружались с опаской. Но, как видно, маневр наш не просекли, и если нас и искали, то до сих пор в районе шоссе, думая, что мы попытаемся уйти на захваченной по пути машине. Словом, пока нам везло. Мы по путям перешли на другую ветку, решив не рисковать и не испытывать судьбу, воруя машины, а ехать на дачу электричкой.
      На этот раз в поезд мы садились уже всей честной компанией и позволили себе как следует расслабиться, не забывая вливать и в шефа. За окном пробегали леса, спускались сумерки, близился вечер, в открытую фрамугу врывался пьяный воздух, наполняя нас легкостью и блаженством. Напротив нас с Ниной на лавке дурачились Мишаня с Серегой, Семен обнимал пьяненького до отупения шефа. У плеча своего я ощущал Нинино плечо, её рука нашла мою руку, и я был счастлив.
      Мы были опьянены все. Удачей, которая казалась так близко, этим полным озона воздухом. Нам чудилось, что все самое плохое позади. Спало дикое нервное напряжение, мы остались живы и, не считая нескольких синяков, невредимы, на что, честно говоря, мало рассчитывали, планируя эту безумную операцию.
      Нина положила голову мне на плечо, ветер трепал её золотистые волосы, они щекотали мне лицо, напоминая о чем-то очень приятном, но о чем именно, я не мог никак вспомнить... Я совсем размяк и задремал.
      Разбудил меня пронзительный голос, который старательно выводил:
      Казак име-е-ел златые гоооры
      и ре-е-еки по-о-олные-е-е вина-а-а...
      Я уставился на шефа, раззявив рот. Он пел, явно не до конца понимая, где находится и что с ним происходит. Голосом он обладал совершенно удивительным - как будто одновременно играют на ржавой пиле и водят пенопластом по стеклу. Весь вагон содрогнулся. Мишаня от растерянности попытался заткнуть ему рот ладонью, но шеф цапнул его острыми зубами за палец. Мишаня, шевеля губами, молча заругался, затряс прокушенным пальцем, а Серега бросился доставать из сумки"успокоительное". Семен пытался его унять, обнимая за плечи, Серега тыкал ему в рот стакан, расплескивая драгоценный спирт, а шеф желал петь. У него душа просила.
      Теперь я бо-о-ос, коле-е-енки го-о-олы,<
      и жопа све-е-етит, ка-а-ак луна-а-а-а-а-а!
      взвизгнул он напоследок, дальнейшие слова заглушило бульканье. Серега для подстраховки влил в него два стакана. После этого шеф сначала постарался забраться к нему на ручки, а потом полез к Мишане за пазуху. Обиженный Мишаня завязывал платком прокушенный палец и заигрываний шефа не принял. Тот уже спал в отключке, при этом дрыгая ногами, руками и тоненько вскрикивая, видимо, переживая случившееся в мрачном своем опьяненном подсознании.
      Он мешал всем и раздражал Мишаню. Наконец тот не выдержал и после очередного тычка пяткой вытащил у шефа из брюк ремень и к восторгу обернувшихся как по команде пассажиров, не избалованных зрелищами, поднял шефа и положил на багажную полку, привязав ремнем, чтобы не свалился.
      После этого мы все задремали. И едва не проехали нужную остановку. Меня толкнул в плечо Семен. Поезд стоял.
      - Выходим! Наша! - заорал он мне в ухо.
      Я подпрыгнул, подхватил в одну руку сумку, в другую Нину и бросился бегом из вагона следом за Семеном и Серегой. Мы вывалились из дверей, на плечи нам обрушился со своими неподъемными сумками Мишаня, споткнувшийся на выходе. Двери зашипели, металлический голос из динамика объявил: "Следующая станция..."
      - Все вышли? Ничего не оставили? - спросил я просто по привычке.
      И замер, забыв закрыть рот. И все остальные тоже замерли,
      наблюдая, как, будто в замедленной съемке, сходятся двери поезда,
      чтобы увезти шефа, оставленного на багажной полке...
      И тут в створки дверей, сдвигающихся торжественно, как половинки занавеса в театре, всунул свои могучие плечи Мишаня. Двери застопорились, что-то завизжало, зашипело, поезд гуднул и затих. Двери беспомощно болтались, вместо шипения раздавался свист. Мы стояли на пустом перроне, отчаянно махая машинисту, высунувшему изумленную, ничего не понимающую физиономию в окошко электровоза.
      Мишаня появился, держа на руках шефа, бережно, словно дитя, прижимая его к своей широченной груди.
      От воплей машиниста облетели листья с ближайших деревьев. А мы углублялись в лес. Нина уверенно вела нас в уже сгустившихся сумерках, мы плелись гуськом за нею. Мишаня шефа так и нес, торжественно, боясь выпустить из рук.
      Вот было бы смеху, если бы он уехал на багажной полке, после всего!
      Шли мы довольно долго, пришлось даже небольшой привал в лесу устраивать, да пока обходили стороной дачный поселок, тоже крюк приличный накинули.
      И вот наконец мы на месте. Я и Нина пошли вперед, задернули, не зажигая света, все шторы, проверили комнаты. И только после этого дали знак остальным входить.
      Пустой, нежилой дом на каждый шаг отзывался гулким эхом. Но вскоре стало уютнее, дом нас принял и успокоился, признав за своих.
      Шефа Мишаня отнес в подвал, в одну из кладовок, уложив на заранее приготовленную кровать. Он бережно раздел его, заботливо укрыл одеялом. Видно, до сих пор находился под впечатлением, что мы могли отправить беднягу по гладким, отполированным тысячами тысяч поездов рельсам далеко-далеко. И виноват в этом оказался бы он, Мишаня, потому что сам засунул его на полку.
      Только в стенах убежища мы наконец почувствовали, как устали за весь этот долгий безумный день. Да и за все предшествующие дни тоже. Мы наскоро поужинали и завалились спать, не забыв выставить охрану во дворе. Ночью дежурили по очереди. Но все прошло тихо и спокойно.