Чикагские гангстеры могут отдыхать

      Надо отдать должное охранникам, сидевшим внутри, в машине. Они точно следовали инструкциям: не выскочили, а, наоборот, стали блокировать двери и опускать щитки на смотровые щели. Но я оказался немного быстрее их и успел вставить в щель отрезок толстого стального прута. Нажав на него как на рычаг, я задержал шторку, не давая ей закрыться, и бросил в отверстие гранату с дымовухой, тут же выдернул прут и отскочил. Щель захлопнулась. Нам осталось только подождать.
      Мы стояли наготове у задней дверцы, когда она распахнулась. Оттуда вывалился, хватаясь за горло и кашляя, охранник, за ним второй. Семен встретил его ударом ноги, что, на мой взгляд, было лишним, но я не видел охранника четко, а он мог угрожать. Из кузова валили клубы черного дыма, но мы уже заскакивали внутрь, надев кислородные маски, выбрасывали мешки быстро, быстро, быстро, счет на мгновения.
      Мы успевали. Я выскочил с последним мешком, за мной выпрыгнул Мишаня, держа ещё два, Семен махнул нам рукой, чтобы мы хватали добычу и рвали к машине. Сам он стоял над охранниками с автоматом.
      Мы подхватили мешки. Я взял три, четыре сгреб Мишаня, оставался ещё один.
      - Спешите! Этот я прихвачу! - крикнул нам Семен.
      Мы бросились к машине. Побросали мешки в открытый багажник и на пол, замахали Семену. Он схватил последний мешок и побежал к нам, стараясь не терять из виду охрану. Мы схватили его и втащили в уже тронувшуюся машину. Охранники забегали, кто-то бросился следом за нами, кто-то - оттаскивать бочки. Но мы уже набрали скорость. За руль прямо на ходу пересел Семен, резко развернул машину чуть ли не поперек движения, и мы ломанулись в обратном направлении, боясь словом перекинуться, чтобы не спугнуть удачу.
      Мы успели поравняться со второй машиной, когда услышали отдаленные вопли сирен. Быстро перекинули мешки и пересели, оставив первую на виду, чтобы она сразу бросалась в глаза. Эти драгоценные лишние минуты легли в нашу копилку.
      Ушли мы на удивление легко. И на удивление глупо вляпались. Нас тормознули, когда мы свернули с шоссе на нашу дорогу. Остановил ретивый гаишник, притаившийся в зарослях придорожный кустов с измерителем скорости в руках. Кто подсказал ему, что стричь купоны надо на проклятой богом проселочной дороге, я представления не имел, зато точно знал, что мы вляпались.
      Что делать? Не устраивать же гонки по гравийке. В тяжело груженных "Жигулях" от его новенькой милицейской, с мигалкой, не уйти. Я, матерясь сквозь зубы, полез из машины навстречу важно направившемуся к нам младшему сержанту.
      - Нарушаем, гражданы? - спросил он строго, пытаясь сдвинуть белесые брови, наивно расползавшиеся на его мальчишеском лобике. А на веснушчатую физиономию неудержимо налезала блаженная улыбка: он радовался наступившей наконец хорошей погоде, своей власти, своей маленькой удаче.
      - Младший лейтенант Ухин, - вдруг спохватился он и покраснел, потому что забыл представиться вовремя. - Ваши права, пожалуйста.
      Он мельком просмотрел протянутые мною корочки, поднял на меня голубые детские глазки и спросил сурово:
      - А почему нарушаем?
      - Да я шел никак не больше шестидесяти! - вылупился я на него наивным взглядом, улыбаясь во весь рот и жалея, что зубы у меня не растут в два ряда.
      - А на съезде какой у нас знак-то стоит? А? Не больше сорока.
      - Да брось, лейтенант! Здесь не ездит никто. Какую я мог угрозу создать? Ну, виноват. Оштрафуйте, и дело с концом. А? Можно без квитанции...
      Он покраснел. Нет, я в нем ошибся. Он не мзду здесь засел зашибать. Видно, это начальство сюда его загнала, подальше от хлебных трасс, откуда другие охотнички приносили добычу, не забывая делиться по честному с начальством. Этот мальчишечка не калымил. Он нес службу. И я его даже зауважал. Но тут он вытянул тоненькую свою шейку и спросил:
      - А что это у вас там за мешки в машине?
      И я как-то сразу стал его уважать меньше. Сейчас мне больше подошел бы обычный вымогатель в милицейской форме. А мальчишечка совсем разочаровал меня. Он был не так прост, как показалось вначале. По упаковке мешков он о чем-то догадался и потянулся к кобуре с пистолетом, отстраняя меня рукой.
      - Повернуться спиной! Не двигаться! Всем выйти из машины! По одному, медленно, с поднятыми руками! - командовал он.
      Он все делал правильно, как учили. Не виноват же он, что учили его плохо! Всего-то на мгновение встал он на одну со мной линию. И тут же оказался на земле, а его пистолет оказался у меня.
      - Лежи тихо, сынок! - опередил я его порыв, слегка наступив на грудь ногой. - Это не казаки-разбойники. Лежи тихо - будешь жить.
      Мишаня, Семен и Нина вылезли из машины. Мы связали Ухину руки за спиной, а сами отошли в сторонку, посовещаться. Решили так и оставить его, только к дереву привязали, посадив на снятое с его машины сиденье. Машину его загнали подальше в кусты, пробив ножом скаты на колесах. Мы и сами понимали, что теперь найти нас - только дело времени. Но все-таки времени!
      Пока разыщут Ухина да обшарят округу. Тут территория не меньше какой-нибудь Швейцарии, а может, и поболее. Но теперь выигрыш во времени становился весьма сомнительным. Мы сами дали в руки ниточку, и о том, чтобы отсидеться, нечего и мечтать. Надо сматываться.
      Мы не то чтобы расстроились, но как-то сразу подтянулись, посерьезнели, словно вспомнив обо всех наших последних неурядицах и подозрениях. И я вдруг с болью понял, что мы изменились. Если ещё недавно мы были друзьями, то теперь стали только соучастниками, связанными одним преступлением. А вернее, уже и не одним.
      Мы добрались до дачи смертельно усталые, ввалились в комнаты, выгрузили мешки и попадали кто куда. Мишаня на диван, мы на стулья и табуретки. Нина, посидев немного, встала и спросила, собираясь подняться наверх:
      - Могу я принять душ и переодеться? Или при этом должен кто-то присутствовать?
      Мы засмущались и забегали глазами.
      - Так как? - чуть брезгливо повторила она вопрос.
      - Иди, - махнул рукой Семен. - Мы все теперь преступники, нам только бы не убежал никто, да и то начхать.
      - Это почему? - спросил я.
      - Да потому, что больше нечего бояться измены. Тот, кто подстроил засаду, работает не на милицию, это ясно. А чем он ещё может нам угрожать? Только украсть и эти деньги.
      - Ну уж это - дудки! - привстал на диване Мишаня.
      - Будем дежурить по очереди, - подсказала Нина.
      - Ага! - саркастически поклонился Семен. - Мы же не знаем, кто устроил засаду.
      - Зато решатся все тайны Мадридского двора, - усмехнулся Мишаня. - Кто удерет с дежурства с деньгами, тот и предатель.
      - Типун тебе на язык! - разозлился я. - Может, это не из нас кто сделал. Может, это Володя с собой свою смерть привез.
      - Все может быть, - как-то равнодушно махнул рукой Мишаня. - Я спать что-то сильно хочу...
      Я внимательно пригляделся к нему и подошел поближе. Он весь горел. У него явно начался жар. Видимо, рана оказалась серьезнее, чем нам показалось. Да ещё потеря крови, беготня ночью под дождем, чудовещные бочки, которые пришлось ему ворочать, тряска на дорогах. Все это не могло не сказаться на его состоянии. Я с трудом дождался, когда спустится Нина, и попросил её осмотреть Мишаню.
      Когда сняли бинты, оказалось, что рана сильно воспалилась. Ее либо небрежно обработали, либо какая-то зараза попала сразу после ранения. Может, частицы одежды. Необходимо её срочно прочистить и прозондировать. Но этого никто из нас не умел. Разве что теоретически.
      Нина сосредоточенно осмотрела опухоль и сказал решительно:
      - Надо чистить! Иначе он умрет, начнется гангрена.
      - Да как чистить? - ужаснулся Семен. - Кто это сможет сделать?
      - Я! - сердито ответила Нина.
      Она сходила за инструментами, поставила их кипятить, замочила в спирте. Когда все было готово, мы собрались вокруг и задумались: как же с ним поступить? Привязать? Но Нина воспротивилась, заявив, что она не врач и не знает, можно ли это делать. Как бы не пережать сосуды.
      - А если раненую руку оставить так, а вторую привязать? - подал идею Семен.
      - Поубиваю, - хрипло возразил Мишаня. - Дерну рукой...
      Мы совещались. Вдруг Нина велела:
      - Отойдите! Дайте мне с Мишаней посекретничать.
      Она склонилась к самому его уху, что-то зашептала, ласково поглаживая. Потом позвала нас:
      - Идите! Начнем операцию.
      - А привязать? - спросил я, опасливо вглядываясь в могучий обнаженный торс Мишани.
      - Привязывать не надо, - мотнула головой Нина.
      - А если...
      - Никаких "если"!
      - Так не выдержит же! Без наркоза...
      - Дайте пару стаканов хряпнуть, - отозвался Мишаня.
      - Да что тебе пара стаканов? Давай мы в тебя побольше вольем.
      - Не, больше не надо. Если больше, могу контроль потерять.
      Мы дали Мишане выпить и с опаской встали рядом с Ниной. Я ею восхищался. В трудные минуты она вдруг обретала твердость и решительность, которой иногда так не хватало нам. Все же она удивительная женщина!
      Стиснув зубы так, что побелели скулы, она сделала десантным ножом надрезы на ране с обеих сторон, прокалила над огнем отвертку, намотала плотно бинт, намочила в спирту, и велев все-таки придержать для верности Мишаню, прочистила этим штырем рану недрогнувшей рукой. Мишаня весь покрылся холодным потом, скрипел зубами, мычал, но даже не вскрикнул ни разу, не то чтобы дергаться. И что такого колдовского нашептала ему Нина? Даже когда на рану насыпали порох из автоматного патрона и подожгли, чтобы окончательно дезинфицировать рану, он только вздрогнул всем телом и зашипел, как залитые водой угли. После этой процедуры нам с Семеном едва не стало дурно. Мы, конечно, много чего насмотрелись, но все равно...
      А Нина хладнокровно наложила на рану тампоны, чистую повязку и велела нам помочь Мишане одеться и преложить его на диван. Мы укутали его потеплее, чтобы не прохватило в жару. Семен предложил ему выпить, но от водки Мишаня героически отказался.
      - Не люблю я себя пьяного, - смущенно признался он. - Еще поломаю тут что-нибудь, не дай Бог. Я так полежу. Самое страшное вытерпел. Нине спасибо.
      - Что же она там тебе нашептала, что ты такую боль адскую вытерпел и не пикнул? - полюбопытствовал я.
      - А это наш с Мишаней секрет, - улыбнулась Нина, заботливо оправляя одеяло и присаживаясь рядышком с ним на диван.
      Мишаня зарделся и только молча кивнул. Вскоре, обессиленный, он уснул, посвистывая носом. Нина принесла себе сверху плед и устроилась, не раздеваясь, в соседней комнате, на небольшой тахте. Дверь оставила открытой.
      Мы с Семеном переглянулись и легли рядом с Мишаней прямо на полу, подстелив два матраса. Я заснул, едва коснувшись головой подушки, даже заваренный Семеном чай пить не стал. А Нина не отказалась, и Мишаня похлебал чайку. Нина велела нам посматривать ночью за раненым, предупредив, что его надо побольше поить водой, а лучше чаем.
      Спал я очень чутко, очевидно, из-за нервных перегрузок, выпавших на нашу долю более чем достаточно. Проснулся от прикосновения к моему плечу. Открыл глаза и сразу же сел. Надо мной склонился Семен, приложив к губам палец. Он был чем-то озабочен.
      - Что случилось? - шепотом спросил я.
      - Кто-то ходил около дома, - одними губами ответил Семен. - Я выйду через крыльцо, а ты - через черный ход. Только тихо! На улице пойдем по часовой стрелке.
      Я молча кивнул, нашаривая на полу оружие. Семен уже стоял у выхода.
      - Может, разбудим наших? - тихо спросил он.
      - Не стоит, - возразил я. - Что с них толку.
      Если пришелец один или двое, сами справимся...
      - А если много? Вдруг облава?
      - Ну, тогда услышат, не волнуйся, - усмехнулся я.
      Семен кошачьим шагом выскользнул в дверь. Я направился к черному ходу, стараясь так же бесшумно двигался, как он.
      Как он выходил, я не услышал. Кажется, мне тоже удалось не нашуметь. Я постоял на ступенях, вслушиваясь в тишину. Опять пошел дождик, мелкий и частный, к тому же резко похолодало. И вдруг я услышал шорох.
      Шорох прозвучал явственно и отчетливо, словно по стене дома чем-то провели. Я сначала подумал, что это Семен, но тут сообразил: нет, не может быть, он же с другой стороны дома. Я осторожно спустился со ступеней и, сжимая автомат, двинулся на этот звук, стараясь идти бесшумно, хотя мне плохо это удавалось. Правда, сам я узнал об этом позже, когда очнулся. А пока меня, увы, опять вырубили. И опять сильные, жесткие пальцы нажали мне на сонную артерию. Я даже не успел курок нажать.
      Очнулся я от жуткого холода. В голове гудело, хотя по ней-то на этот раз меня не били. Во рту что-то противно и шершаво прикасалось к языку, больно раздвинув челюсти. Скосив глаза к переносице, я разглядел торчащий изо рта волосатый теннисный мячик. Меня даже передернуло всего от отвращения. Я попытался выплюнуть его, но ничего не получалось. Тот, кто его запихивал, Хорошо знал свое дело.
      А вот привязал он меня не очень прочно, поскольку, несмотря на веревки, я мог немного шевелиться. Я сидел задом в ледяной луже, дрожал от холода и жалел, что хотя бы куртку не набросил, выходя на улицу. Я же не предполагал, что пробуду здесь так долго.
      Я взглянул на небо. Уже светало, но ещё слишком рано, вряд ли Нина и Мишаня проснутся в это время: перед рассветом как раз - самый сон. Только бы Мишане хуже не стало. И тут я встревожено подумал о Семене.
      Ведь раз я лежу здесь, точнее, сижу, связанный и с кляпом во рту, то значит, что-то подобное произошло и с ним. Если не хуже. Но я тут же с гневом погнал прочь эту мысль. Если и с ним случится самое худшее, то это сделает бессмысленным все наши жертвы и усилия.
      Я рванулся, мне показалось, веревки ещё больше ослабели. Но это только показалось. Подергался, содрал кожу на запястьях и успокоился, собираясь с новыми силами и дрожа от холода. Это ж надо посадить меня прямо задом в лужу! Как нарочно!
      Я огляделся, что бы такое пнуть для шума, но ничего подходящего не увидел. Попробовал колотить ногами по земле, но только обрызгал себя до ушей. Мне стало ужасно обидно и стыдно за свою неловкость. Но потом я подумал о Семене - возможно, ему ещё хуже. Я постарался думать о чем-нибудь другом.
      И сразу вспомнил младшего лейтенанта Ухина, которого мы оставили беспомощным, связанным у дороги. Правда, рот мы ему не затыкали, но кого он мог там дождаться? До кого докричаться? Ему, должно быть, совсем плохо: он там сидит связанный с самого вечера вчерашнего. И решил я, как освобожусь, сразу съездить его проведать. Не думаю, чтоб его могли найти там. Да если и найдут, никому не придет в голову устраивать на том месте засаду. Кто подумает, что бандиты, ограбившие банк, вернутся вдруг к связанному милиционеру?
      Но чтобы добраться до Ухина, необходимо сначала освободиться самому. И тут я услышал тихие шаги за домом. Шаги не слишком уверенные, но направлялись они в мою сторону.
      Я напрягся, подтянул ноги, собираясь нанести ими удар по противнику. Склонил голову набок, закрыл глаза, притворясь, будто без сознания, но из-под опущенных век наблюдал.
      Из-за угла появилась фигура человека. Сначала я подумал, что он очень пьян, так его мотало. В руке он держал какой-то предмет. Какой именно, я отсюда не разглядел. Человек направился прямо ко мне. Подошел, склонился... Я собрался уже двинуть его ногами, но открыл глаза и узнал Семена. Он стоял надо мной, сжимая в руках монтировку. С него ручьями стекала вода, и он трясся ещё больше, чем я. Лицо было залито кровью.
      Он тяжело опустился на колени, кое-как выковырял у меня изо рта мячик непослушными пальцами, потом стал развязывать веревку, но ничего не получилось: пальцы не слушались, так он окоченел. При этом он жутко ругался.
      - Семен, брось ты на хрен эти веревки, беги в дом, узнай, что с Мишаней и Ниной.
      Он посмотрел на меня, как видно, не все ещё понимая, потом кивнул, еле встал, нашарил монтировку и, качаясь, пошел в дом. Через три минуты зажегся в комнатах свет, на улицу выскочили Мишаня с Ниной, они быстро освободили меня от веревок и потащили в дом: ноги у меня настолько окоченели, что я их почти не чувствовал.
      Несмотря на бурные протесты, с меня буквально содрали всю одежду и впихнули в одних плавках под горячий душ, где уже стоял трясущийся Семен. Мы оба имели довольно жалкий вид. Правда, мне хоть ничего не повредили, а у него оказалось сильно разбита голова с правой стороны. Со лба был буквально содран кусок кожи, на виске темнела большая ссадина, под глазом наливался здоровенный кровоподтек. Сильно ему досталось!
      - Тебе надо рану обработать, - стуча зубами, сунулся я к нему с советом.
      - Ппп... Потом-м-м... - еле выдавил он из себя, колотясь в ознобе.
      Я сам замерз не меньше, но не так трясся. Может, у него это от травмы еще. Мы долго отогревались под душем, потом оделись в сухое и вышли. За наше отсутствие явно что-то произошло. Мишаня и Нина как-то странно заискивали перед нами, старались во всем угодить. Но казалось, они чего-то не договаривают, пряча глаза. Они напоили нас горячим чаем, после чего Семен, отставив кружку, спросил:
      - Мишаня, говори прямо, что случилось?
      Мишаня сделал сначала изумленно-наивное лицо, но у него это плохо получалось, и, виновато оглядываясь на Нину, он выдавил со вздохом:
      - Значит так вот...
      И замолчал. Семен не на шутку рассердился:
      - Что значит так вот?! Говори ты толком!
      - Ты только это, - обеспокоился Мишаня, - не волнуйся ты так, пожалуйста. Ты успокойся. Ничего особенного.
      - В каком смысле - ничего особенного? Ты про что это, а?
      - Про деньги, - выдохнул Мишаня.
      - ...?
      - Украли их, - ещё более горестно вздохнул он.
      ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
      Я лишился дара речи. Мы, как приехали, разобрали все мешки. В нескольких из них оказались деньги старого образца, их куда-то переправляли. В одном мешке находилось триста тысяч американских долларов, в другом - подлежащие уничтожению ветхие и рваные купюры, ещё в одном смешанная валюта Украины, Белоруссии и ещё каких-то бывших союзных. Кроме того, мы насчитали один миллиард шестнадцать миллионов денег рублями.
      Валюту и рубли мы уложили в большой чемодан, найденный здесь, на даче, - что поместилось, а оставшуюся часть запаковали в две сумки, где раньше у нас хранилось оружие и боеприпасы.
      Не веря его словам, мы бросились наводить ревизию, хотели, видно, убедиться собственным глазами.
      Ну что сказать... Мы и убедились. Никому ненужные мешки со старыми деньгами, с валютой бывших союзных республик и мешок с ветхими деньгами стояли целехонькие на месте. Остальное исчезло.
      Вот это был удар! За несколько дней мы совершили два преступления. Да таких, что и одного бы хватило на всю оставшуюся жизнь. А мы? Нас дважды ограбили, как школьников, без стрельбы, без шума, без головоломных проектов и жертв. Ну подумаешь, настучали по чайнику.
      Это было бы смешно, если бы не было так жестоко. Но если в первый раз там, на дороге, мы могли все-таки предположить сговор, алчность компаньона Володи, который, вместо того чтобы подстраховать, решил ограбить своих же подельников и взять деньги сам, то в этот раз все выглядело наглой атакой, совершенно бесцеремонной и ломовой. Мы были раздавлены. И молчали, не глядя друг другу в глаза.
      Отмалчиваться можно сколько угодно, но успокоение не приходило.
      Необходимо во всем разобраться. Но сначала я кое-что другое сделаю. Я встал, надел куртку и пошел к выходу.
      - Ты куда? - спросил Семен.
      Я видел, как он напрягся, насторожился. Я его понимал. Деньги пропали прямо из-под носа, и скорее всего, взял их кто-то из нас. Я-то знал, что не брал, но другие имели полное право думать иначе.
      - Можешь поехать со мной, - пожал я плечами. - Я хочу посмотреть на гаишника.
      - А чего на него смотреть? - удивился Семен. - Его давно освободили, только на неприятности нарвешься. Мало тебе?
      - Мне хватит. Но я хочу убедиться, что его нашли. Ты в каком виде сегодня с улицы вернулся? Забыл? Там же холод собачий, а он ещё и связан.
      - Да чего с ним случится, с ментом твоим? - внезапно разозлился Семен. - Нечего ему было по кустам рубли сшибать!
      - Он не рубли сшибал, - завелся я. - Он службу нес!
      - Да брось ты, службу! - махнул на меня рукой Семен. - Знаем мы их службу...
      - И давно ты такой умный?
      - Хватит вам спорить, - поднялся Мишаня. - Я с тобой поеду. Ты прав, Абрикосов, надо проведать парня. Там дорога - по ней раз в году по обещанию проезжают.
      Он встал и принялся одеваться.
      - Да куда ты поедешь, тебе только что операцию сделали! У тебя же жар! - пытался его отговорить Семен. - Я сам.
      - Сиди! - фыркнул Мишаня, выходя в дверь. - Я уже в полном боевом порядке. Я и из машины могу не вылезать, так, на всякий случай еду.
      И он пошел первым, стараясь не глядеть на меня. А чего? Я не обижался. Я все понимал. Мы не могли теперь доверять друг другу полностью и безоговорочно. Подняв воротник куртки, я отправился за ним.
      Мишаня уже сидел в машине, рядом с водительским местом, Я сел за руль, включил зажигание, и мы тронулись по ставшему уже ненавистным маршруту. Дождик прекратился. Даже выглянуло робкое солнышко, правда, не слишком уверенно, сквозь мглистую дымку.
      Но настроения нам и это солнышко не прибавило. Мы ехали молча и уныло, не старясь бодриться и выглядеть молодцами.
      Приближаясь к месту, где мы оставили Ухина, я снизил скорость, мы стали оба напряженно вглядываться вперед и по сторонам, тщательно обшаривая глазами каждый придорожный кустик. В этот момент солнце вдруг разогнало белесую дымку тумана, и все вокруг нас ожило, заиграло красками, словно на переводной картинке, с которой сняли слой прозрачной бумажки.
      - Смотри! Смотри! - выкрикнул Мишаня, показывая пальцем куда-то вправо.
      Я резко затормозил и, перегнувшись через него, попытался разглядеть, на что он мне там показывает.
      - Да не здесь! Сдай назад, вон к тому озерку...
      - Да что там такое-то?
      - Не пойму точно, что-то странное, - сказал Мишаня.
      Я сдал машину назад, хотя не очень хотел это делать, потому что впереди я узнал те самые кусты, где мы оставили Ухина. Но все-таки послушался Мишаню.
      Медленно-медленно мы проехали задним ходом по дороге, мимо нас проплывало небольшое озерцо, утонувшее в яркой, промытой зелени луга.
      - Вот! - выдохнул Мишаня.
      Я и сам уже заметил в прозрачном озере что-то странное, оно лежало под водой недалеко от берега. Если бы не яркое солнце, падающее на озеро почти вертикально, да не чистая вода, да не Мишина наблюдательность, мы бы этого не заметили. Как ни вглядывались мы с дороги, никак не могли понять, что это лежит там, в воде
      Я уже хотел предложить сначала съездить к Ухину, а после разобраться, что там лежит в озере, но Мишаня буркнул, вылезая из машины:
      - Ты сиди, я быстренько посмотрю.
      И пошел на лужок к голубой водице. Внезапно он бросился почти бегом, махнув мне призывно рукой.
      Встревоженный, я пошел следом, гадая, какой очередной сюрприз ожидает меня там. В приятные сюрпризы мне почему-то теперь верилось с трудом. Но то, что я увидел, просто повергло меня в оторопь.
      В озерце стояла машина Ухина. С мигалками и синими полосами на борту. У меня по спине побежали мурашки, в сердце похолодело. Машину загнали сюда явно с большим трудом: у неё же были проколоты все четыре ската. По этой же причине, вероятно, не удалось её загнать поглубже, заталкивали, сколько сил хватило.
      Силенки хватало, судя по толстым свежевыломанным слегам, валявшимся неподалеку, которыми, видно, пользовались как рычагами. Но если ухлопали столько трудов на то, чтобы затопить машину, значит, старались, чтобы её попозже нашли. И значит...
      - Мишаня! Скорее в машину! - крикнул я.
      Он, похоже, и сам сообразил кое-что, потому как молча кивнул и поспешил за мной.
      Я резко затормозил возле кустов, где оставил Ухина. На том месте, где мы оставили на автомобильном сиденье связанного постового, возвышалась куча веток.
      - Где он? - крикнул мне в ухо Мишаня.
      Я молча указал на ветки. Мы их раскидали...
      Ухин сидел в той же позе, только съежившись, подтянув коленки к подбородку. Мундир на нем насквозь промок. Фуражка валялась рядом. Он опустил голову на грудь и смотрел вниз. Я скользнул за его взглядом и наткнулся на рукоять кинжала, торчащего у лейтенанта из груди, в области сердца.
      - Кто же его? - недоуменно спросил растерявшийся Мишаня.
      - Кто-то, кто хотел нас подставить по крупному, - мрачно сказал я. Тебе известно, что убийц милиционеров в плен не берут, стараются на месте подстрелить, за сопротивление как бы. Кому-то очень нужно избавиться от нас разом.
      - Здоровый, черт! - покачал головой Мишаня, разглядвая кинжал. - Ты погляди, по самую рукоять загнал!
      - Да. И, судя по всему, с одного удара. Ухин смотри какой спокойный лицом. Думал, наверное, что его развяжут, для этого и нож вынули...
      - А бил-то он с левой руки.
      - Почему ты так решил? - не понял Мишаня.
      - Если бы с правой, нож под другим углом вошел бы.
      - Ну хорошо. Значит, убийца - левша? А среди нас левши нет.
      - Вот-вот, - обрадовался я. - Я - правша, Семен - тоже, ты, Мишаня, насколько я заметил, ложку в правой руке держишь.
      - Есть среди нас левша, - возразил, и сам испугался своих слов, Мишаня. - Про Нину ты забыл?
      - Ч-ч-черт! - стукнул я себя по коленке. - Ты хочешь сказать, это Нина так Ухина...
      - Ничего я не хочу сказать, - резко поднял руку Мишаня, как бы предупреждая готовые вырваться слова. - Я привожу только известные нам с тобой факты. Ты же понимаешь, что с такой силой она не могла вогнать нож...
      Но тут не я чувствовал полной уверенности. Я вспомнил тонкие, но сильные пальцы Нины. Как она оперировала Мишаню, как ловко сделала надрезы, а главное - уверенно. Так что силенка и характер у неё имелись в достатке. Но и здесь, и в случае Зямы нож загнали по самую рукоять. Не уверен, что мне, например, здоровому мужику весом в сто тридцать килограммов, удалось бы так легко это сделать. Тем более в экстремальной ситуации, а не на показательных тренировках.
      - Ну, что делать с Ухиным? - тихо спросил Мишаня.
      - Что делать... Не в кустах же бросать.
      Мы вытащили автомобильное сиденье на дорогу, предварительно отвязав Ухина. Нож мы не трогали, пускай криминалисты разбираются. По рукояти видно, что это десантный нож с широким лезвием. Точно таким же убили Шпильмана.
      И точно такие ножи забирали мы из тайника Володи вместе с оружием. Но точно такие же ножи в количестве нескольких десятков тысяч находились в десантных частях... Так что...
      Мы поехали обратно. Перед глазами все время стоял убитый Ухин. Примерно на полдороге я резко остановил машину и предложил Мишане выйти покурить. Он пожал плечами и, поморщившись, выгрузил свое огромное тело из машины. Видно, каждое движение доставляет ему боль.
      Мы сидели с ним на обочине, у канавки, на жухлой придорожной траве, и я рассказывал ему про смерть Зямы Шпильмана, который погиб за то, что хотел помочь убежать от судьбы-злодейки друзьям своего друга. И ещё я рассказал о пакете, который оставлял Зяме и который он не выдал под пытками. И про приложенное к этому пакету письмецо. В пакете находились банковские счета и документы, изъятые на квартире Володи.
      Зяма по моей просьбе просил разобраться с ними своего знакомого бухгалтера, старого и многоопытного в подобных делах. Его заключение и прилагалось в письме. Суть сводилась к следующему: документы, собранные в пакете, указывали на некоторые нарушения финансовой деятельности банка. В частности, уклонение от налогов в достаточно крупных размерах, сокрытие доходов, отмывка денег, фальшивые авизовки. Собранный материал сам по себе никакой ценности не представлял, не считая акций, но и они не имели серьезной стоимости. Они могли заинтересовать только налоговые органы, прокуратуру, и... шантажиста.
      - Выходит, Володя шантажировал шефа? - спросил Мишаня, выслушав мой рассказ.
      - Выходит, так, - согласился я.
      - Но как же в таком случае шеф ему доверял? И как ему удалось настроить шефа на убийство жены, если он его шантажировал? Как мог тот поверить ему в таком случае?
      - Не знаю, - развел я руками. - Возможно, тут есть ещё кто-то, кто и натравил шефа на его супругу. Конечно, вряд ли он поверил бы шантажисту.
      - Значит, сговора у них не было?
      - Сговор, может, и был, только с кем-то третьим... Или действительно не было...
      - То есть как? - вытащился Мишаня.
      - Возможно, шеф просто хотел развестись, не теряя денег. И все.
      - А зачем тогда двойник? - вспомнил Мишаня близняшку.
      - Вот на этом-то все версии и рассыпаются. У меня получается, что сестра-двойник просто разваливает все выстроенные логически конструкции. Излишне все усложняет.
      - Вот тут ты не прав, - прищурился Мишаня. - Ты спрашивал Нину про страховку? - он посмотрел на меня в упор.
      - Не спрашивал, - признал я не очень охотно свою ошибку.
      - Ну вот, видишь! А ведь если существует солидная страховка...
      - Тогда зачем двойник? - возразил я. - Тогда нужно тело со следами насильственной смерти, смерти от несчастного случая. Я уже думал об этом.
      Мишаня помолчал, соображая, потом покачал головой и сказал с сожалением:
      - Да, брат, с разбега этот кроссворд не решить. Тут вообще такие приключения завертелись, что гангстерам и не снились. За три дня два налета и два пролета. Это надо же!..
      Я не мог с ним не согласиться. Мы ещё немного поворочили мозгами, но в конце концов пришли к выводу, что выстраивать версии можно до бесконечности. Но не подкрепленные оперативно-розыскными действиями, без результатов криминалистов, можно зайти в тупик и начать подозревать самого себя...
      ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
      Подведя такие грустные итоги, мы поехали на дачу. Про смерть Зямы решили пока не говорить. Про пакет с письмом, естественно, тоже. Где-то здесь, мы оба это чувствовали, находился ключ ко всей этой безумной головоломке, которая раз за разом ставила нас в тупик.
      Нина и Семен ждали нас, несколько встревоженные долгим отсутствием... Мы рассказали про гибель Ухина. Нина вскрикнула, прикусив костяшки сжатых в кулак пальцев. Семен отставил тарелку с едой и принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Он долго так шагал, потом остановился перед Ниной и, глядя ей прямо в глаза, попросил довольно жестоко: