На горах (Книга 2, часть 3)

Макарий Египетский вот еще что говорит: "Не остается в той просветленной душе ничего темного, она вся делается светом и духом. Такие люди, соединенные с духом божиим, делаются подобными самому Христу, сохраняя в себе постоянно силы духа и являя для всех духовные плоды, потому что когда они духом соделаны чистыми и непорочными - то невозможно, чтобы вне себя приносили они плоды злые. Всегда и во всем являются у них добрые плоды духа" (Св. Макария Египетского "Беседа" I, п. 2, "Слово о любви", п. 7.).
      Долго ничего не могла сказать на это Дуня.
      - Когда ж и где Николай Александрыч или Марья Ивановна говорят "живое слово"? Когда бы послушать их, Варенька?..- после долгого молчанья спросила Дуня.
      - Когда корабль соберется, когда властью и велением духа будут собраны люди божьи во едино место в сионскую горницу,- ответила Варенька,- если будет на то воля божия и тебя допустят посмотреть и послушать, хоть ты пока еще и язычница... Кто знает? Может быть, даже слово будет к тебе. Редко, а это иногда бывает.
      - Ах, всем бы сердцем, всей бы душой я хотела войти в корабль,- с глубоким вздохом сказала Дуня.
      - Покамест нельзя, Дунюшка. Вдруг никак невозможно,- отвечала Варенька.Может быть, собрание-то, когда побываешь в нем, соблазнит тебя. Может быть, ты станешь избегать его, как греховного.
      - Что ты, что ты, Варенька! - вскликнула Дуня.- Я и так, кажется, довольно уж знаю... Сколько книг перечитала, сколько Марья Ивановна со мной говорила. Во все, во все верю, и всей душой стремлюсь к раскрытью "сокровенной тайны".
      - Не говори так, Дунюшка,- прервала ее Варенька,- не говори с такой уверенностью. Сказала я тебе, что божие безумное премудрей человеческой мудрости, но ведь обыкновенные люди, язычники, в проявлениях духа видят либо глупость, либо юродство, либо даже кощунство и богохульство, кликушами божьих людей называют, икотниками да икотницами, даже бесноватыми
      (Кликуши, на северо-востоке икотницы - люди, одержимые особого рода падучей болезнью, в припадках которой теряется сознание и больная (у мужчин эта болезнь бывает чрезвычайно редко) в корчах и судорогах беспрестанно икает либо кричит звериными голосами, изрыгая брань, ругательства и даже богохульство. Народ приписывает эту болезнь напуску от злых колдунов. Сами кликуши всегда почти выкликают, что такой-то испортил их. Считая эту нервную болезнь, истерику в самой сильной степени, за притворство, пробовали лечить баб розгами, иным это лекарство помогало, но в большей части случаев сводило больных в могилу. ).
      Когда явишься ты в среде малого стада, в сонме племени нового израиля, и божьи люди станут молиться на твоих глазах истинной молитвой, не подумаешь ли ты по-язычески, не скажешь ли в сердце своем: "Зачем они хлопают так неистово в ладоши, зачем громко кричат странными голосами?.."
      А когда услышишь вдохновенные, непонятные тебе речи, не скажешь ли: "Безумие это, сумасбродство"?.. Мало того - не скажешь ли ты самой себе: "Это кощунство". Так всегда говорит про божьих людей слепой и глухой языческий мир, так, пожалуй, скажешь и ты, потому что ты язычница.
      - Зачем же, однако, на молитве хлопать в ладоши? - с удивленьем спросила Дуня.- По-моему, это нехорошо. Так не водится.
      - Псалтырь читывала? - спросила Варенька.
      - Как же не читать? Училась по псалтырю. Чуть не весь знаю наизусть,ответила Дуня.
      - Помнишь: "Восплещите руками, воскликните богу..." А дальше: "Взыде бог во воскликновении",- сказала Варенька.
      - Псалом сорок шестой, в конец о сынех Кореовых,- промолвила Дуня и смолкла.
      - Оттого люди божьи и плещут руками. Царь-пророк их тому научил. И восклицают они громкими радостными голосами хвалебные песни,- сказала Варенька.- То не забудь, что сам бог ходит при восклицаниях и в гласе трубном, то есть с пением, с музыкой. Тебе покажется это соблазнительным, потому что привыкла ты к мертвому богопочтению. У вас только поклоны да поклоны. Знай одну спину гнуть - и будешь спасен... Так ведь по-вашему? А у божьих людей не так, у них все тело, все члены его поклоны бьют. А когда увидишь, как это делается,- непременно соблазнишься...
      - Что ж это за поклоны всем телом? - с напряженным вниманьем спросила у Вареньки Дуня.
      - С первого взгляда похожи они на скачку, на пляску, на языческие хороводы,- ответила Варенька.- И если бы увидал язычник святое "радение" людей божьих, их, непременно назвал бы его неистовым скаканьем, богопротивною пляской. Но это "радение" к богу. Сказано: "Вселюся в них и похожду" - и вот, когда вселится он в людей своих, тогда и ходит в них. Божьи люди в восторге тогда пребывают, все забывают, землю покидают, в небесах пребывают.
      - Как же это можно плясать на молитве? - сказала совсем изумленная Дуня.Ведь это грех... Подумать так страшно...
      - Службу на Пасху знаешь?- спросила Варенька. - Всю наизусть,- ответила Дуня.
      - "Богоотец убо Давид пред сенным ковчегом скакаше, играя..." - помнишь? спросила Варенька.- Помню,- тихо в раздумье ответила Дуня.
      - А в писании читала, как царь Давид плясал перед господом? - спросила Варенька.
      - Что-то не помню,- ответила Дуня.
      - Шел он в Иерусалим с кивотом божиим, скакал перед ним и играл. Мельхола, дочь Саулова, как язычница, над ним насмехалась, а он ей сказал: "Буду играть и плясать перед господом" (II. Царств., гл. 6.). Теперь он в райских светлицах препрославлен, а она в адских муках томится, во власти божия врага.
      Не отвечала Дуня. Поражена была она словами Вареньки. Та продолжала:
      - Увидишь людей божьих, и мужчин и женщин вместе, в одних белых рубашках, с пальмами в руках - и тоже соблазнишься?.. А между тем тут тайна. Почему святых, праведных зовут "людьми божьими"? Потому что запечатлены они печатью бога живого.
      - Об этом я в книге госпожи Гион читала,- молвила Дуня (Госпожа Гион. "Изъяснение на апокалипсис". Москва, 1821,) .
      - Ну да,- подтвердила Варенька,- и в апокалипсисе тоже есть. Там сказано: "Вот множество людей ото всех племен стоят пред престолом и пред агнцем в белых одеждах с пальмовыми ветками в руках и восклицают громким голосом..." (Апокалипсис, гл. 7. ) Потому люди божьи и "радеют" господу в белых одеждах с пальмами в руках... Конечно, не везде можно достать пальм - а у нас вот их целая теплица для того заведена. По другим местам вместо пальм вербы держат в руках, либо зеленые ветви от какого-нибудь дерева, не то белые платки либо жгутики... Вот отчего люди божьи молятся в одних белых рубашках... А тебе, пожалуй, и это за соблазн покажется. Не отвечала Дуня, погрузившись в сильное раздумье.
      - А когда услышишь, что восклицают в то время божьи люди, какие слова говорят и поют они - соблазнишься, непременно соблазнишься,-- продолжала Варенька.
      - Что ж такое они восклицают? - пытливым взором глядя на Вареньку, спросила Дуня.
      - Они поют,- сказала Варенька.-- Поют "песнь нову", и, кроме их, никто не может научиться ее петь,- прибавила она после короткого молчанья.- Певцы те искуплены, они первенцы богу и агнцу... В устах их нет лукавства... Непорочны они пред божьим престолом... На них печать божия (Апокалипсис, гл. 7.).
      - То же читала я в книге госпожи Гион,-- сказала Дуня.- Я бы, кажется, услыхавши такую песню, слушала ее не наслушалась.
      - А все-таки она бы соблазнила тебя,- ответила Варенька, устремляя пристальный взор на Дуню.- Не забывай, милый друг, что ты еще пока язычница и что враг имеет над тобой полную власть. Он-то и вложит в твою душу нечистый помысл, он-то и скажет тебе, что "новая песня" - безумие... Но помни всегда, всегда помни, моя милая, желанная, что "безумное божие премудрей человеческой мудрости". Что, если услышишь ты в собранье божьих людей не тот напев, к которому привыкла в своих часовнях? Услышишь, что новые песни поются на голос мирских песен - хороводных, например, или таких, что пьяные мужики поют на гуляньях, либо крестьянские девки на посиделках, иной раз плясовую даже услышишь?
      - Зачем же так петь? - в сильном смущенье спросила Дуня.- Разве нельзя петь как следует?
      - Можно бы,- ответила Варенька.- Очень бы можно, ежели бы новую песню пели, как у вас, бездушные кимвалы бряцающие. Но ведь на раденьях людей божьих не сами они поют, не своей волей, не своимхотеньем; дух, живущий в них, и слова песен, и напев им внушает... Опять-таки прежнее тебе скажу, не знаю уж в который раз, помни слова писания: "Безумное божие премудрей человеческой мудрости"... Да, во всем, во всем у людей божьих для языческого греховного мира тайна великая. Люди божьи ежечасно славят творца, что дал им познать его тайны,- прибавила Варенька.- Утаил он тайны от премудрых и разумных, открыл младенцам своим неразумным!
      - Какие ж это песни? Ты знаешь какую-нибудь? - спросила Дуня.
      - Знаю, но далёко не все,- ответила Варенька.- Песен много - на каждом почти собранье новая бывает, и не одна, а сколько дух святой захочет, столько и дает их. Ведь это не то, что у язычников по тысяче лет одно и то же поется. Прислушались, и в старых песнях смысла не понимают. А и те песни святы, потому что в свое время и они внушены были духом же святым. У божьих людей новые песни поются по наитию духа, и никто не может навыкнуть петь эти песни, как сказано в писании... Но есть и старые песни, такие, что давно певались пророками и теперь по церквам и по вашим скитским часовням поются. Их тоже поют на собраньях люди, познавшие "тайну сокровенную".
      - Если можно, богом тебя прошу, Варенька, спой какую-нибудь новую песню,просила Дуня, крепко сжимая Вареньку в объятьях.
      Немножко призадумалась Варенька, сказала, наконец :
      - Изволь, так и быть, спою одну, но смотри, наблюдай за собой - не посеял бы враг соблазна в твоем сердце.
      - Нет, Варенька, нет. Не мне, самому богу поверь, что не соблазнюсь. Пой, Варенька, пой,- со страстным увлеченьем говорила Дуня. А сама так и млеет, так и дрожит всем телом.
      Помолчала Варенька, потом ясным чистым голосом запела:
      Бога человекам невозможно видети,
      На него ж не смеют чины ангельские взирати.
      - Да это и у нас поется,- сказала Дуня.- Напев только не тот. У нас этот тропарь поют на глас шестый. Не слыхала Варенька слов Дуни. Громче и громче раздавалась ее песня в теплице под сенью длнннолистных пальм.
      Тобою, пречиста, дева благодатна,
      К нам господь явился в плоти человека.
      Люди не познали, что бог с ними ходит.
      Над ним надругались - вины не сыскали,
      Все не знали в злобе, что тебе сказати,
      Рученьки пречисты велели связати,
      На тебя плевали, венец накладали.
      Отвели к Пилату, чтоб велел распяти,
      А ты милосердый, терпеливый агнец,
      Грех со всех снимаешь, к отцу воздыхаешь:
      "Отпусти им, отче,- творят, что не ведят",
      Благообразный Иосиф упросил Пилата
      С древа тело сняти, пеленой обвити,
      На тебя глядевши, стал он слезы лити,
      И во гробе нове положил, покрывши,
      Зарыл тело в землю, камень положивши.
      - Это псальма,- сказала Дуня.- Не эту самую, а другие такие же у нас по скитам поют, не в часовне только, а в келарне, либо в келье у какой-нибудь матери, где девицы на поседки сбираются.
      Не отвечала Варенька. Она уж пришла в восторг и, не слушая Дуни, продолжала:
      Ныне наш спаситель просит отпущенья;
      Плачем и рыдаем, на страды взираем
      Сокати святый дух царствовать на землю!..
      Повелел спаситель - вам врагам прощати,
      Пойдем же мы в царствие тесною дорогой,
      Царие и князи, богаты и нищи,
      Всех ты, наш родитель, зовешь к своей пище,
      Придет пора-время - все к тебе слетимся,
      На тебя, наш пастырь, тогда наглядимся,
      От пакостна тела борют здесь нас страсти,
      Ты, господь всесильный, дай нам не отпасти,
      Дай ты, царь небесный, веру и надежду,
      Одень наши души в небесны одежды,
      В путь узкий, прискорбный идем - помогай нам!
      Злые духи тати ищут нас предати,
      Идут в путь просторный - над нами хохочут,
      Пышность, лесть и гордость удалить не хочут,
      Злого князя мира мы не устрашимся,
      Всегда друг ко другу, как птицы, слетимся...
      Что же нам здесь, други, на земле делити?
      У нас един пастырь, а мы его овцы.
      Силен всем нам дати, силен и отняти,
      Мы его не видим, а глас его слышим:
      "Заповедь блюдите, в любви все ходите,
      Во Христово имя везде собирайтесь.
      Хоть вас и погонят - вы не отпирайтесь",
      У пламя вы, други, стойте, не озябьте,
      Надо утешати батюшку родного,
      Агнца дорогого, сына всеблагого,
      Авось наш спаситель до нас умилится,
      В наших сокрушенных сердцах изволит явиться,
      С нами вместе будет, покажет все лести,
      Наших сил не станет тайну всю познати,
      Надо крепким быти и всегда молиться,
      Тогда и злодей всяк от нас удалится*.
      * Эта хлыстовская песня тоже принадлежит одному из участников
      общества Татариновой.
      Пропев "новую песнь", Варенька склонилась на диванчик и долго оставалась в забытьи. Слезы орошали бледные ее ланиты. Молчала Дуня, перебирая складки передника, и она погрузилась в какое-то особенное состояние духа, не то забытье, не то дремоту... Когда, наконец, Варенька пришла в себя, она спросила у нее:
      - А в собраниях ваших крестятся ли?
      - Как же можно без креста? - чуть слышно, слабым голосом проговорила Варенька.- Но ты и тут, пожалуй, соблазнишься, увидавши, как божьи люди крестятся.- прибавила она.
      - Неужели щепотью? - тревожно спросила Дуня.
      - Нет. Крестятся больше двумя перстами, но не одной рукой, а обеими,отвечала Варенька.
      - Как обеими руками? Да разве это можно? - вскликнула Дуня.
      - А что такое значит крестное знаменье на молитве? Что такое значит самая молитва? - спросила Варенька.
      - Кто ж не знает этого? - слегка улыбнувшись, молвила Дуня.- Молиться значит молитвы читать, у бога милости просить.
      - Молитва - возношение души к богу,- прервала ее Варенька.- Молитва полет души от грешной земли к праведному небу, от юдоли плача к неприступному престолу господню. Так али нет?
      - Конечно,- тихо ответила Дуня.
      - А крестное знаменье что значит в этом полете? - спросила Варенька
      - Не знаю, как тебе сказать...- в недоуменье ответила Дуня.-- А как по-твоему?
      - В полете к небу, паренье к огнезрачному престолу творца крестное знаменье крылья означает,- сказала Варенька.
      - Да, и я, не помню, где-то об этом читала,- сказала Дуня.- Не в тех книгах, что Марья Ивановна советовала читать, а в отеческих... В "Цветнике" в каком-то или в "Торжественнике" - не припомню. Еще бывши в скиту, читала об этом.
      - Ну хорошо,- молвила Варенька.- А где ж ты видала, чтобы птица летала одним крылом? Понимаешь теперь, почему божьи люди крестятся обеими руками?
      Призадумалась Дуня. После короткого молчанья спросила она:
      - Когда ж я увижу все это?
      - Скоро,- молвила Варенька.- Твердо ли только решилась вступить на путь праведных?
      - Целый год об этом только и думаю,- с увлеченьем ответила Дуня.- Сердцем жажду, душой алчу, умом горю, внутреннее чувство устремляет меня к исканию истины,- говорила она языком знакомых ей мистических книг.
      - А знаешь ли, как горька и тяжела, как полна скорбей и лишений жизнь божия человека?- сказала Варенька.- Тесный путь, тернистый путь избираешь ты... Совладаешь ли с собой, устоишь ли против козней врага?.. А ведь он ополчится на тебя всей силой, только бы сбить тебя с пути праведных, только бы увлечь в подвластный ему мир, исполненный грехов и суеты...
      - Не послушаю я наветов диавола...- начала было Дуня, но порывистым движеньем Варенька крепко схватила ее за руку.
      - Не поминай, не поминай погибельного имени!..- оторопелым от страха голосом она закричала.- Одно ему имя - враг. Нет другого имени. Станешь его именами уста свои сквернить, душу осквернишь - не видать тогда тебе праведных, не слыхать ни "новой песни", ни "живого слова".
      Смутилась Дуня, но, оправившись, сказала:
      - Не знала я этого хорошенько.
      - То-то, смотри,- молвила Варенька.- Не только не называй его, даже в мыслях не держи скверных имен его. Не то станет он в твоей душе сеять соблазны. Возбудит подозренье и недоверие... Будешь тогда навеки лишена ангельских лобзаний.
      - Это что за ангельские лобзанья?- с живым любопытством спросила Дуня.
      - Взаимные поцелуи божьих людей на собраниях. Эти лобзанья - великая тайна,- ответила Варенька.
      - Как? И с мужчинами целоваться? - с испугом вскрикнула Дуня.
      - У божьих людей, как у ангелов - нет ни мужчин, ни женщин,- сказала Варенька.
      - Все-таки стыдно,- вся зардевшись, промолвила Дуня.
      - Видишь ли? Враг-от не дремлет. Едва сошло с языка твоего прескверное его имя, он уж тут, он уж тотчас к тебе с соблазном подъехал,- сказала Варенька.Люди божьи, друг милый, живут не по-вашему, не по-язычески. Они живут в боге, в них вселена благодать, мирским людям недоступная. Нет у них приличий, нет запрещений, ни закона нет, ни власти, опричь воли божией. И греха у них нет, потому что они умертвили его в себе. Все они братья и сестры одного святого семейства, живут в чистоте небесной, в ангельской свободе. В их поцелуях ни стыда нет, ни соблазна, ничего нет дурного. Ангельские лобзанья - славословие бога. Великая в них тайна. К духовному супругу ведут они.
      - Скажи мне, Варенька, пожалуйста, что это такое "духовный супруг"? - с живостью спросила Дуня.- Слыхала я об нем от Марьи Ивановны и в книгах тоже попадалось, но не могу ясно понять, что это такое...
      - О! еще шагу не ступивши по правому пути, ты уж захотела проникнуть в одну из самых сокровеннейших тайн,- улыбаясь, сказала Варенька.- Но так как ты хорошо подготовлена, то можно перед тобой хоть немножко приподнять завесу этого таинства. Видишь ли - один человек не совершен. Сам бог сказал: "Не добро быть человеку единому" - и создал Еву для Адама. Это было еще до греха праотцев. Первые супруги, созданные богом, были "духовные супруги", на всю вечность супруги. Грех, внушенный им от врага, все изменил в них. С тех пор супружество стало только временным, на одну лишь земную жизнь. Со смертью одного супруга обыкновенному плотскому, языческому браку конец, он не может продолжаться на веки вечные. А между людьми, умертвившими в себе грех и ветхого Адама, заключается такое духовное супружество, в каком праотцы жили в раю. Духовное супружество бессмертно, как человеческая душа. Оно не разрывается при освобождении души из созданной врагом темницы смертью,смертью, как зовете вы, язычники, освобождение души от вражеских уз и плачете притом и рыдаете. А люди божьи смерти праведника радуются - потому что освободил его господь, вывел из смрадной темницы тела, созданного врагом... Поняла?
      - Кажется, немного понимаю,- думчиво ответила Дуня.- Но как же вступают в эти духовные супружества?
      - Разумеется, они не так совершаются, как браки язычников,- ответила Варенька.- Нет ни предложений, ни сватовства, никаких обрядов. Нет даже выбора. Сам дух указывает, кому надо соединиться, кому из двух составить одно. Тут тайна великая!.. Знаю я ее, испытала, но теперь больше того, что сказала, тебе открыть не могу.
      Весь день после этого разговора Дуня была сама не своя. Много думала она о том, что узнала от Вареньки, мысли роились у ней, голова кругом шла. Почти до исступленья дошедшая восторженность овладела ею.
      Меж тем Варенька рассказала Луповицким и Марье Ивановне о разговоре с Дуней. Вовлеченную в сети девушку на весь вечер оставили в покое одну - пусть ее думает и надумается.
      - Кажется, овечка на пажить готова,- сказала Варвара Петровна.- Когда ее приведем?
      - До привода надо ей побывать на соборе,- сказал Николай Александрыч.- Да и не все вдруг обнаруживать.
      - Кажется, завтра и Лукерьюшка из Маркова в богадельню придет,- сказала Варвара Петровна.- Надо и ее уговорить. Кажется, в ней много и силы и духа.
      * * *
      У Варвары Петровны было большое хозяйство - скотный двор, тонкорунные овцы, огромный птичник, обширные, прекрасно возделанные огороды, а за садом возле рощи вековых густолиственных лип большая пасека.
      Все было в таком порядке, что из соседей, кто ни взглянет, всяк позавидует. Полевое хозяйство в Луповицах также шло на славу, хоть и велось старинным трехпольным порядком и не было заведено хитрых заморских машин. Оба брата редко-редко, бывало, когда выедут в поле или на ригу, а меж тем ни у кого так хорошо хлеб не родится, хоть земля была и не лучше соседской. На садовые плоды тоже никогда почти не бывало неурожая, в реке и в озерах рыбы налавливалось чуть ли не больше, чем в целом уезде, о лесных порубках, потравах, прорывах мельничных плотин и слухов не бывало. Народ в имении Луповицких был хоть не богат, но достаточен. Все были богомольны, каждый праздник в церкви яблоку бывало негде упасть, воровства и пьянства почти вовсе не было, убийств и драк никогда. И ни малейшей от господ строгости. Все мужики, жены и дочери их барской грозы никогда не видывали, даже сурового слова от них не слыхивали. Луповицкие считали крепостных своих за равных себе по человечеству и, говоря с ними, звали их Иванушкой да Романушкой, Харламушкой да Егорушкой, а баб и девок - Маланьюшкой, Оленушкой, Катеринушкой (Хлысты своих и тех из непосвященных, что по общественному положению ниже их, всегда зовут ласкательными полуименами.).
      Завидовали Луповицким соседи и не могли придумать, отчего у них все спорится. Сами летом они каждый день с утра до ночи в поле, за всякой безделицей следят зорко, каждое яблоко у них на перечете, а все ровно ветром метется - нейдет в прок, да и полно. И народ совсем иной у них, чем у Луповицких, избаловался донельзя, воров не оберешься, пьяниц не перечтешь, лень, нищета в каждом доме. А, кажется, все держится строго - всякая вина виновата. "Тут не без колдовства,- говаривали соседи про Луповицких,- отец, был фармазоном, зато на старости лет и в монастырь попал грехи замаливать. А что фармазонство, что чернокнижье - одно и то же. Пошло от колдуна Брюса и досель не переводится, проклятое. Сынки по стопам родителя пошли, яблочко недалеко от яблони падает, такие же фармазоны. С бесами знаются. Чему ж тут дивиться, что им удается все? Сатана на послугах - а такого работника не всякий наймет... Зато каково-то будет им, как на том свете очутятся в лапах у теперешних работников! Другую песню запоют!" То особенно досадно было соседям, что Луповицкие при таком состоянии отшельниками живут - ни псарни, ни отъезжих полей, ни картежной игры, ни безумной гульбы, ни попоек. Два-три раза в году зададут обед - и баста, а сами ни к кому ни ногой... Как ни досадовали соседушки, как ни честили они Луповицких, а ихних обедов не пропускали. Хоть и противно было Луповицким, а все-таки сзывали они изредка соседей на кормежку иначе нельзя, не покормишь - как раз беду накачают.
      Рано поутру осмотрев хозяйство, Варвара Петровна с пасеки пошла в богадельню. Устроенная ею женская богадельня стояла в самом отдаленном углу сада и была обсажена кругом густым вишеньем. Только крыша виднелась из-за кустов, а окна совсем были закрыты вишневыми деревьями, оттого в комнатах даже и в летние дни был постоянный сумрак. Одна комната была во всю длину дома, и в ней, как в крестьянских избах, вдоль стен стояли скамьи. В переднем углу, как водится, киот с образами, рядом на стене "Распятие плоти"
      ("Распятие плоти" - печатная мистическая картина, в особенности любимая хлыстами. Изображается распятый на кресте монах с замком на устах, с открытым сердцем в груди, в руках у него чаша с пламенем, а по сторонам диавол и мир, в виде вооруженного человека с турецкой чалмой на голове, стреляющего из лука в монаха, от его рта лента, на ней написано: "Сниди со креста". В Чернухинском ските на Керженце (поповщинского толка) было такое изображение, писанное на доске; оно стояло в часовне в виде местной иконы.), "Сошествие благодати" ("Излияние благодати" рисуется красками от руки, оно изображает отрока в белой рубашке с поднятыми к небу руками и очами. В небесах изображен окруженный ангелами святой дух в виде голубя, изливающий на отрока благодать в виде сияния и огненных языков.) и два портрета каких-то истощенных бледноликих людей. Комната эта называлась "столовою", хоть в ней ни посуды, ни других домашних вещей не было видно. Сзади столовой, от конца дома до другого, был коридор, а из него двери в темные кельи. Их было семь, и в каждой жило по женщине. К богадельне примыкала пристройка, там была стряпущая, еще три кельи и множество чуланов.
      Войдя в столовую, Варвара Петровна села у окна, и к ней медленным шагом одна за другою подошли семь женщин. Все были одеты в черные сарафаны и повязаны черными платками. Ни серег, ни даже медных пуговиц, обыкновенно пришиваемых к бабьим сарафанам, ни у которой не было. Четыре женщины были пожилые, три помоложе, одной по виду и двадцати лет еще нельзя было дать. У всех в лице ни кровинки, глаза тусклые, безжизненные, не было видно в них ни малейшего оживленья. Ровно мертвецы из своих могил пришли на поклон к Варваре Петровне.
      Одна за другой подходя к барыне, они с ней целовались.
      - Здравствуй, сестрица,- обращалась к каждой из них Варвара Петровна.
      - Здравствуй, Варварушка,- каждая ей отвечала. Затем уселись на скамьях по ту и другую сторону от Варвары Петровны.
      - Ну что, Матренушка, как тебя государь святой дух милует?- обратилась Варвара Петровна к сидевшей возле нее старушке.
      - Милует, Варварушка, милует. В нем, государе, каждый день пребываю. Велика милость, голубушка, велика благодать! - поникнув головой, отвечала старушка.
      - Что дочка твоя духовная? - спросила Варвара Петровна, с ласковой улыбкой взглянув на севшую одаль молоденькую девушку.
      - Приобыкает, Варварушка, приобыкает помаленьку, другиня моя,- отвечала Матренушка.- Нельзя вдруг - не сразу благодать-то дается... А скоро можно будет ее и к "приводу",- шепотом примолвила Матренушка, наклонясь к уху Варвары Петровны.- Совсем на пути, хоть сейчас во "святой круг" (Нечто вроде хоровода пляшущих или вертящихся хлыстов.), родимая.
      - Доброе дело, спасённое дело, Матренушка,- отвечала Варвара Петровна.Приведет господь, так дён этак через десять, что ли, разом двух приведем.
      - Еще-то кого? - спросила Матренушка.
      - А ту девицу, что гостит у нас,- сказала Варвара Петровна.- С Волги, купеческая дочь, молоденькая, еще двадцати годов не будет, а уж во многом искусилась, знает даже кой-что и про "тайну сокровенную".
      - Не та ли, что с Марьюшкой приехала? - спросила Матренушка.
      - Та самая,- ответила Варвара Петровна.- Сам Николаюшка долго к ней приглядывался и говорит: велик будет сосуд.
      - Хорошее дело, Варварушка, дело хорошее,- сказала Матренушка.- А родители-то ее? Тоже пойдут по правому пути?
      - Не пойдут,- отвечала Варвара Петровна.- Матери у ней нет, только отец. Сама-то я его не знаю, а сестрица Марьюшка довольно знает - прежде он был ихним алымовским крепостным. Старовер. Да это бы ничего - мало ль староверов на праведном пути пребывает, человек-то не такой, чтобы к божьим людям подходил. Ему бог - карман, вера в наживе. Стропотен и к тому же и лют. Страхом и бичом подвластными правит. И ни к кому, опричь дочери, любви нет у него.
      Под эти слова растворилась дверь, и в столовую вошла молодая крестьянская девушка, босая и бедно одетая. Истасканная понева из ватулы и синяя крашенинная занавеска
      (Понева в Рязанской, Тамбовской, Тульской, а отчасти и в Курской губерниях - юбка из трех разнополосных полотнищ. Ватула или ватола - самая грубая деревенская ткань в Рязанской, Тамбовской и Воронежской губерниях. Основа ватулы из самой толстой пряжи, уток - из скрученных льняных охлопков. Идет больше на покрышку возов, на подстилку и на одеяла. То же самое, что рядном или веретьем по другим местам зовется. Занавеска - передник с лифом и рукавами. Иногда, особенно у бедных, она прикрывает только зад и бока женщины.) были у ней заплатаны разноцветными лоскутками. В одной руке держала она лукошко грибов, в другой - деревянную чашку с земляникой.
      - Здравствуй, Лукерьюшка, здравствуй, родная,- приветливо молвила ей Варвара Петровна.- Как поживаешь, красавица?
      - Все так же,- тихим, робким голосом сказала Лукерьюшка и, подойдя к Варваре Петровне, подала ей грибы и ягоды, примолвив: - Не побрезгуйте.
      - Спасибо, родная, спасибо,- ласково ответила Варвара Петровна и поцеловала Лукерьюшку.- Поставь на скамейку, а ужо зайди ко мне, я тебе за этот гостинец платочек подарю, а то вон у тебя какой дырявый на голове-то.
      - Не жалуйте платка, Варвара Петровна,- с горькой, жалобной улыбкой сказала Лукерьюшка.- Тетенька отнимет, Параньке отдаст.
      - Жаль мне тебя, сиротку бедную... Тяжело у дяди-то? - спросила Варвара Петровна.
      - Как же не тяжело? - с глубоким вздохом молвила Лукерьюшка.- В дому-то ведь все на мне одной, тетенька только стряпает. Дров ли принести, воды ль натаскать, огород ли вскопать, корму ли коровушке замесить, все я да я.
      - Что же нейдешь сюда, под начал к Матренушке? - спросила Варвара Петровна.- И сыта бы здесь была, и одета, и обута, и никогда работы на тебе не лежало бы.
      - Этого мне никак сделать нельзя, сударыня Варвара Петровна. Как же можно из дядина дома уйти? - пригорюнившись, с навернувшимися на глазах слезами, сказала Лукерьюшка.- Намедни по вашему приказанью попросилась было я у него в богадельню-то, так он и слышать не хочет, ругается. Живи, говорит, у меня до поры до времени, и, ежель выпадет случай, устрою тебя. Сначала, говорит, потрудись, поработай на меня, а там, даст бог, так сделаю, что будешь жить своим домком...
      - Замуж прочит тебя? - спросила Варвара Петровна.
      - Не знаю, что у него на разуме,- отвечала Лукерьюшка.
      - А самой-то охота замуж идти? - спросила старая Матренушка.
      - Где уж мне об этом думать! Кто нынче возьмет бесприданницу? - отвечала Лукерьюшка.
      - И сыщется, так не ходи,- строго сказала Матренушка.- Только грех один. Путного мужа по твоему сиротству и по бедноте тебе не найти, попадется какой-нибудь озорник, век будет над тобой потешаться, станет пить да тебя же бить, ломаться над тобой: "То сделай да это подай, это не ладно, да и то не по-моему!