Королева сыска

      ...Оно почему-то отдается толчком.
      - Да поехали же, твою мать, - прохрипел кто-то слева. Кто это? Ах да, шофер Егорыч.
      Автофургон за лобовым стеклом тронулся с места и стал отдаляться.
      - ..А экстрасенс дал ей пилюль, подсыпай, говорит, незаметно мужу в стакан, он пить и бросит...
      Как хорошо, что можно снова задремать...
      Они ехали к ней, кружа по городу. Его "Мерседес" казался этой ночью вполне самодостаточным, казался маленьким мирком, параллельным большому. Большой мир проплывал за окнами гигантскими декорациями к сегодняшней ночной истории. Декорациями, выполненными для того, чтобы подчеркнуть непохожесть этой ночи на другие...
      - ..А муж раз увидел, как сыплет, взял за грудки, та и раскололась так, мол, и так, экстрасенс попутал. Но муж, недолго думая, хвать утюг - и по черепушке. Когда протрезвел, поплелся к нам сознаваться в бытовухе...
      Откуда доносится не тот голос?
      ...Гаснут фары "Мерседеса" у ее подъезда. Ступенек на лестничных маршах, кажется, прибавилось.
      На вешалке рядом с ее шубой его пальто. Почему-то они идут на кухню. Красное вино льется в фужеры. Он что-то рассказывает, она смеется. Они переходят в комнату. Включается музыка - магнитофон. Он берет из ее руки фужер с вином, ставит на журнальный столик и обнимает ее за плечи.
      Он что-то говорит, и она тоже что-то говорит.
      А потом он целует ее, и она чувствует теплую волну, захлестывающую ее с головой...
      - Подъезжаем! - громко объявляет Егорыч.
      Гюрза вздрогнула и открыла глаза. Откуда здесь Егорыч? Ах да подъезжаем. Перед ними вырос унылый строй гаражей. Но еще есть немного времени, чтобы досмотреть, насладиться пленительными видениями.
      ...Они так и не заснули этой ночью. Любовь, вино, разговоры, курение в постели, поцелуи, ласки - и снова вино и любовь... А потом рассвет за окнами, поглядывание на часы. Наконец они встают, она вливает в себя две чашки крепчайшего кофе, он допивает остатки вина и смеется - мол, поведет машину пьяный, пьяный от любви... Она опоздала на работу на пять минут, хоть ее и везли на "Мерседесе".
      "Уазик" подкидывает, как безрессорную телегу, и вот за боковым стеклом возникает шлагбаум, преграждающий въезд в гаражный массив.
      Все, пора просыпаться.
      ***
      Зимин повторял про себя наказ майора Юмашевой: "Делай все как всегда, в том же темпе, с теми же шутками, на часы не смотреть, на дверь не оглядываться". Но тянуло смотреть и оглядываться, и оттого напряжение возрастало. Ведь не каждый день своих сдаешь.
      Пригнанный "Форд" заводит внутрь уже Зимин. Сначала, как обычно, приехал Тенгиз. Он вошел в мастерскую, громко шарахнул железной дверью. То, что он искрил раздражением, ничего не значило - грузина в последнее время чаще всего видели именно таким.
      Зимин и его напарник Степан, по кличке Стопка, курили, сидя на металлическом ящике с инструментом. Тенгиз, проходя мимо, бросил Зимину ключи от его машины. Зимин поймал, потому что приготовился ловить. Бросание ключей - часть ритуала. Ритуалом стало и то, что Тенгиз брал на прикрытие машину Зимина - более того, в день, когда проворачивали дело, своей тачкой не пользовался. Ругаясь по-грузински (высшая степень раздраженности начальника), он ставил ногу, как в стремя, в нагромождение предметов на первой полке стеллажа. Выдернув с третьей полки коробку из-под "Нашей водки", уронив при этом на пол майонезный пузырек, из которого потекла черная пахучая жидкость, Тенгиз поставил ее на пол и сел рядом на корточки. Порывшись в содержимом коробки, он отыскал надорванную пачку "Беломоpa". Задымив своим косяком, Тенгиз отправился докуривать его на улицу. Оставил в мастерской травяной запашок анаши.
      - Я предпочитаю водочку, - сказал Стопка, когда за Тенгизом закрылась дверь. Зимин слышал это от него в миллионный раз. И не сомневался, что это чистая правда.
      Вскоре за стеной послышался нарастающий гул подъезжающего автомобиля, затем хлопанье двери, голоса. Потом в мастерскую опять вошел Тенгиз, свистнул и махнул рукой. Зимин поспешно ("Не слишком ли поспешно? Не заметят ли чего?" - посыпались, как гвозди из кармана, сомнения) соскочил с ящика и бросился к выходу. Ему по роли отводилось загонять машины в мастерскую. Угонщик к этому времени, сделав дело, исчезал. Нежелание светиться перед лишними людьми, инстинкт самосохранения - Зимин был в этом уверен - именно угонялы. Тенгиз чрезмерной тягой к конспирации не страдал, скорее наоборот.
      "Не обманет ли эта Газель? - выскочил, как чертик из табакерки, не вполне осознанный страх, охвативший Зимина, когда он садился за руль угнанного "Форда". Однако он успел отметить, что тачка новая, почти без пробега и еще не вполне "обжитая". - Обманет - не обманет, какая разница? Не хрен было ломаться, как малолетке. Ввязался, увяз, чего теперь..."
      И тем не менее что-то сладостно-щемящее бродило в нем, похожее на ощущение перед спуском с высокой горы. И страшно, и тянет, и знаешь, что съезжать придется, а внизу, может, лучше будет...
      От угонялы в салоне всегда оставался один и тот же запах. Зимин ждал, когда же тот поменяет туалетную воду, но теперь ему придется вовсе без нее обходиться. "Или его не возьмут? Да нет, возьмут, тачка наверняка подставная, ее как пить дать, вели от места угона. "Мусорам" охота ведь побольше народу загрести. Конечно, подставная тачка, - уцепился он мыслью за догадку. - Слишком уж аппетитная. Такую лучше бы целиком продать, а не по частям. Но Тенгиз по-другому не работает, только через разбор. У него такая специализация".
      Так, думая-толкуя, думами заговаривая разрастающийся страх, Зимин завел машину в мастерскую, поставил перед "ямой", на "яму" тачку они затолкают позже, когда это понадобится. Его собственное авто, на котором приехал Тенгиз, оставалось на улице рядом с ангаром мастерской.
      Стопка закрыл створки ворот и присоединился к Зимину. Тот открыл заготовленной отмычкой багажник и выбрасывал оттуда его содержимое на бетонный пол ангара.
      И завертелась привычная работа, которая лучше всего прочего отгоняла мрачные мысли Зимина, хотя прогнать окончательно и она не могла.
      Нарастал с каждой минутой, с каждой отвинченной гайкой, с каждым открученным болтом вольтаж вопроса "когда?". Когда же наконец это все закончится?! Чего ждут?! Пора, мать их ментовскую!
      Да тут еще добавилось раздражение Тенгиза, повисшее в воздухе мастерской вместе с дымком анаши. Грузин привычно помалкивал, вполглаза наблюдая за разборкой машины, но смолил второй подряд косяк. И только иногда ругался на причудливой смеси грузинско-русского мата, когда ронял брелок, что вертел в руках, или просто так, без явного повода. Стопка еще месяц назад подметил, что Тенгиз "дури" стал курить "до дури", а сегодня вообще разошелся. Два косяка подряд - даже для него чересчур.
      Металлические створки ворот их ангара вздрогнули, по мастерской пронесся грохот и лязг. Зимин вздрогнул и чуть не выронил из рук аккумулятор.
      - Ветер, - оторвался от колеса Стопка, заметивший, что резкий звук напугал напарника.
      "Вот это плохо, - расстроился Зимин, - он заметил, что я нервничаю, а с чего нервничать, все же как обычно. Конечно, Стопка не Тенгиз..."
      Поставив аккумулятор на полку, Зимин вернулся к машине, склонился над мотором. Главное, не вызвать подозрений у Тенгиза. А тот, до того восседавший на газете, постеленной на перевернутое ведро, затушил о пол долбан и, что-то насвистывая, направился в дальний угол ангара. Дойдя, откинул крышку большого железного ящика с песком, выкрашенного в пожарно-красный цвет.
      - Песок давно менять пора, - эту фразу Зимин слышал и от Стопки тысячу раз. Стопка взял в руки пульт тельфера. Пришло время вытаскивать мотор.
      Закончив мочиться в противопожарный ящик, Тенгиз захлопнул красную крышку и с тяжелым вздохом опустился на нее. Стопка подводил крюк тельфера к открытому капоту. Зимин ждал, когда подведет, проверял, все ли болты вкручены. Тенгиз надумал закинуть ногу на ногу и перешнуровать ботинок.
      Закончился гаражный массив, скопище преимущественно синих и бурых домиков, плечом к плечу держащих тесный строй. Военные люди должны умиляться, оглядывая радостную для их глаза картину торжествующего однообразия. Но менты, люди полувоенной организации жизни и мышления, обрадовались, когда закончился бетонный забор, опоясывающий гаражный кооператив, и начался пустырь. Огромная пустошь с островками травы, мусора и проступающей из снега черной земли, на которой неподалеку от дороги стояли два ангара и несколько сарайчиков. На эти постройки указывала стрелка на дорожном щите, а надпись под стрелкой поясняла: "Шиномонтаж. Ремонт автомобилей. 50 м".
      Милицейский "уазик" и "шестерка" Виктора свернули по стрелке и, не снижая скорости, помчались по асфальтовому ответвлению к постройкам на пустыре. Гюрза приоткрыла боковое стекло и, подставившись под встречный ветер, выгоняла остатки сонливости, чтобы выйти из машины в состоянии полной боевой готовности.
      Они ехали уверенно, зная, что и тот, кто нужен, и то, что нужно, - все на месте. Зимин был не прав, думая, будто менты следили за каждым шагом угонщиков. Никто этим не занимался, мощностей не хватило бы. Но был наблюдатель, он "держал"
      "Шиномонтаж и т.д.", и о прибывших друг за другом с небольшим интервалом Тенгизе, на машине Зимина, и угонщике, на "Форде", операм во главе с Гюрзой стало известно незамедлительно. Опера ждали этого сообщения в теплых стенах отделения и без большой охоты поплелись к выходу, но надо надо бороться с преступностью. От отделения до "Шиномонтажа" было пятнадцать минут ходу.
      За это время машину разобрать полностью не могли никак. Реальной езды получилось все двадцать две минуты - треклятые пробки виноваты.
      Зимин был не прав и еще в одном: угонщика отпустили с миром. Некому было его задерживать.
      Лишь наблюдатель привстал с ящика и проводил взглядом коренастую фигуру, запечатлевая ее в памяти. Угонщик поймал на обочине "частника" и уехал в неизвестном направлении. Оперативник опустился на ящик и подкинул в костерок последнюю охапку веток. Он мог бы повязать угонщика, но тогда пришлось бы нарушить план. А по плану до его выхода еще добрых пять минут. Он уже порядком замерз в этих кустах и устал гонять бомжей, которые тянулись на костер и, кстати, на излюбленное место своих пьянок, на свое законное место.
      Через десять минут после того, как он услышал, что группа выезжает, наблюдатель, бросив в костер недокуренную "Приму", пошагал по протоптанной в мокром снегу тропинке к ангарам и сараям. Пройдя мимо ангара, в который загнали краденый автомобиль, оперативник прошел к такому же в точности ангару, но расположенному ближе к проезжей дороге. Там, он знал это, действительно чего-то честно ремонтируют. Перед ангаром на лавке сидел парень в синем комбинезоне.
      - Спички есть? - подсел к нему оперативник.
      Спички нашлись. Прикурив, опер пристал к парню с разговорами о машинах. Парень молчал, оперу приходилось болтать за двоих, давясь при этом "Примой". Наконец показался желто-синий "уазик" и свернул с дороги в их сторону.
      - Сидеть! - оперативник припечатал к лавке рванувшегося было парня. Приехали. Тихо...
      Набравшему полную грудь воздуху и явно собирающемуся что-то сигнально закричать парню оперативник сдавил запястье так, что тот заскулил и сполз с лавки в грязь.
      - Отпусти.., слышь.., козел...
      - Отпущу когда-нибудь... А за "козла" ответишь.
      "Уазик" и "шестерка" подъехали и остановились напротив парочки на лавке.
      - Опять руки ломаешь? - спросила, выпрыгивая из "уазика", Гюрза. Порядок?
      - Порядок, - отозвался оперативник, бывший наблюдатель. - Этого в машину?
      - Куда ж его еще...
      К ангару, где сейчас должны были "раздевать" угнанный автомобиль, приехавшие отправились пешочком - Гюрза, Виктор и трое оперативников из местного отделения.
      Если бы Зимин и не знал ничего о готовящемся захвате, он все равно успел бы только выпрямиться, обернуться на шум, то есть к двери в воротах ангара, поискать глазами Тенгиза, чтобы понять, как следует на все это реагировать. Правда, если бы не тот же Зимин, ментярам вряд ли удалось бы так легко проникнуть в мастерскую. Ведь это Зимин рассказал майору Юмашевой, что дверь закрывают изнутри на крюк, который можно приподнять, просунув проволочку (зря, конечно, рассказал, он много чего, пожалуй, сделал зря). Поэтому менты обнаружили свое появление, уже оказавшись внутри. Обнаружили скрипом дверных петель, хлынувшим в проем уличным светом, полыхнувшим по ногам сквозняком, топотом и шарканьем ботинок и, наконец, прозвучавшим, как пароль: "Всем на пол, суки!"
      Зимин увидел, как на него налетает темный силуэт, почувствовал удар под коленками, падая, выплюнул дурацкое "что!"... В волосах оказалась чужая пятерня, ее направляющей силой Зимина припечатало щекой о крыло и тут же кинуло на пол.
      Зимин услышал жалобный писк Стопки, когда началась стрельба...
      Сидящего на ящике с песком Тенгиза от входа не было видно, заслонял верстак с наковальней и сверлильным станком на нем. Соответственно, и Тенгизу вход был не виден. Да он и не смотрел в ту сторону, занятый шнурками. К тому же маслянисто-желтый электрический свет резал глаза, погружая все вокруг в некую маслянистую вязкость. Из нее прорвался шум, заставивший Тенгиза замереть. Он продолжал держать пальцами шнурок. За верстаком замелькали фигуры, послышался окрик, прервалось жужжание тельфера.
      "Мусора!" - пронзило Тенгиза. Этих он узнает и через стенку гроба. Он сполз с ящика на пол. Запустил пальцы под расстегнутую "кожанку", вытащил "вальтер". "Мусора!" - продолжало биться в мозгу тревожным колоколом. "Спрятаться!" Слева - стеллаж с узкими полками. Впереди верстак.
      Тенгиз на корточках перебрался, скорее закатился, под верстак. "Мусора, суки, падлы!" Тенгиз вспомнил, что "вальтер" на предохранителе, поспешно сдвинул рычажок. "Ствол у меня законный", - он испытал буйную радость от этого напоминания самому себе. И пришло ощущение легкости, перешедшее в завод, в кураж. "Ну, мусора, давайте, давайте..."
      Оперативники аккуратно, но настойчиво отстраняя Гюрзу, просачивались один за другим в открытую дверь. Она вошла последней, страшно злясь на коллег, кавалеры, мать их. Перешагнув высокий порог, прикрыла за собой дверь, остановилась, оглядываясь. "Форд", Зимина и его приятеля-разборщика уже свинтили. Тенгиза не видно. И первая ее мысль по этому поводу - его нет в мастерской, умотал-таки раньше, а Зимин ведь говорил, что грузин раньше, чем закончат разборку машины, не уходит.
      Виктор шарил взглядом по стенам, по полкам, по потолочному перекрытию: а вдруг есть потайная дверь? Он наткнулся бедром на широкий стол, обитый железом. Верстак с наковальней, тисками, сверлильным станком, ящичками какими-то.
      - Милиция! Кто здесь есть, все выходим с поднятыми руками! отраженные от стен ангара слова лейтенанта Белякова заметались по помещению.
      Виктор поставил ногу на шину, постучал по ней носком ботинка, оглядывая мастерскую. Ангар был рассчитан на одновременный ремонт двух машин. Две "ямы". Одна пустует. Возле другой - "Форд" с распахнутыми дверцами, открытым капотом и багажником. По двум стенам идут стеллажи. Где этот грузин? Ушел? Упустили?! Все зря?!
      В пустую "яму" с "Макаровым" наготове очень осторожно спускался оперативник, останавливаясь, вглядываясь и прислушиваясь после каждого шага. В "ямах" часто имеются боковые ниши, куда можно забиться при желании.
      Гюрза подходила к "Форду". Зимину, прижатому коленом к полу, застегивали за спиной наручники. Если это незаконно, снимем перед приходом понятых. Юмашева сказала, якобы обращаясь к оперу, возившемуся с наручниками:
      - Где ж их начальник, а, Дима? - Она присела на корточки рядом с задержанным, взяла того за подбородок, повернула к себе. - Ну-ка, кто это у нас? Что-то знакомая физия!
      О том, что Зимин ее информатор, знал, кроме нее, только Виктор, и это положение не должно измениться. Она заглянула в глаза Зимину. Тот понял, чего от него хотят и что ему надо сделать. Ну, хотя бы просто моргнуть обоими глазами, но так, чтобы это не выглядело случайным.
      Гюрза поняла. Молодец, Зимин, зачтем тебе.
      Юмашева выпрямилась. Значит, Тенгиз здесь.
      Успел, выходит, спрятаться. В прятки поиграть решил. Другого выхода ангар не имел, Гюрза об этом специально расспрашивала Зимина. Тенгиз куда-то забился внутри мастерской. Ствол! Он всегда ходит с оружием! Конечно, он не дурак, чтобы палить, но кто знает этих джигитов...
      Виктор не торопился, стоял, осматривался, вслушивался. Потом продолжил движение вдоль верстака.
      Не в дальней "яме" - наш поднимается из нее ни с чем. В эту, ближнюю "яму" спускается Дима, но и там вряд ли... Гюрза продолжала осматриваться. Так, так, ребята ворвались и не увидели Тенгиза... Что это значит? Взгляд наткнулся на огромный стол, обитый металлом, обращенная к двери сторона закрыта щитком. Скорее всего, с другой стороны полость, так обычно...
      - Витя!
      Ее окрик застал Виктора уже в торце стола. Он обернулся. Она показала ему на стол. Тот кивнул.
      - Саша! - окликнула Гюрза опера, который с другой стороны уже подходил к столу. Ребята, конечно, помнят о том, что грузин всегда ходит с оружием, напоминать им об этом даже неудобно, но все-таки она старшая на этой операции.
      - Витя, Саша, - когда головы повернулись в ее сторону, Гюрза изобразила рукой пистолет.
      Оперы улыбнулись в ответ, Виктор еще раз кивнул.
      Саша показал открытой ладонью, мол, не боись, начальник, все путем.
      О том, что применение табельного оружия недопустимо, говорить не было нужды. Оперативники знали об этом прекрасно, усвоили давно, всерьез и навсегда. А тех, кто не знал, Гюрза на операции не брала. Это только в кино страж порядка обязан то и дело красиво стрелять из ствола - для увеличения кассового сбора. В реальности же крутость сыщика как раз в том и состоит, чтобы задержать преступника без единого выстрела. В крайнем случае возможно выстрелить в ногу или иной жизненно не важный орган - в самом крайнем, если задерживаемый уже нажимает курок наведенного на тебя оружия или опускает тебе на голову топор. Но убивать его нельзя ни при каких обстоятельствах...
      Гюрза направлялась к операм, раздумывая, как выкурить Тенгиза из-под стола, когда лейтенант Беляков взял со стола железную коробку с гвоздями.
      Потом забрался, стараясь не нашуметь, на верстак.
      Саша, сообразив, что собирается делать его коллега, подобрался к торцу стола и занял выжидательную позицию. Гюрза, согласившись с обозначенным планом действий, достав свой "Макаров", обходила стол с другой стороны.
      ...На двести процентов она была уверена, знала четко, что в человеке, который оборвал жизнь другого человека, происходит перестройка личности.
      И, увы, не в лучшую сторону. Пусть убитый был трижды подонком и висельником. К сожалению, Гюрза неоднократно становилась свидетелем такой перемены. Знала одного опера, действительно в безвыходной ситуации застрелившего маньяка, на совести которого быть пять ни в чем не повинных жертв. Опера оправдали по всем статьям, однако...
      - Милиция! Эй, кто еще остался! - это уже постарался опер Саша.
      ...Однако с тех пор характер опера начал изменяться - медленно, но неуклонно. Спустя некоторое время он вновь применил оружие - на этот раз при условии, когда это не было столь необходимо. Еще через несколько месяцев он вдруг стал брать взятки. Одновременно начал пить, сначала по чуть-чуть, после работы, потом больше и больше, а в итоге был слит из органов и посажен...
      ...Знала она и одного "афганца", который каждую - каждую! - ночь, надрываясь, вызывал вертолеты огневой поддержки, или как они там называются. И это не "афганский синдром", не потому, что он до тошноты насмотрелся на трупы и отшагал сотни кэмэ плечом к плечу со смертью, - а лишь потому, как однажды сам признался Гюрзе, что убивал...
      Опершись одной рукой о железную столешницу, подобравшись к краю верстака, Виктор высунул голову, чтобы взглянуть, есть ли и где именно та ниша, в которой предположительно мог укрыться преступник. Потом размахнулся и запустил ящик с гвоздями под верстак - если там кто-то есть, то мимо ящик не должен пролететь.
      Два выстрела подряд оглушили ангар, обе пули из-под стола ушли в стеллажи, разметая барахло с полок. И тут же с безумным воплем из своего укрытия выскочил человек. Беляков, ждавший его, уже положил свой "Макаров" на верстак, вцепился правой рукой в черные короткие волосы, рванул голову вверх, левой подхватил под подбородок и вдавил шею в край стола. Мелькнула рука с блеснувшим в ладони у черного рукава "кожанки" пистолетом. Палец снова нажал на курок. Пуля ушла в потолок. Отпустив волосы, Виктор захватил рукав черной куртки, и "вальтер" Тенгиза уставился стволом вверх. Саша, успевший на ходу подхватить .длинный гаечный ключ, от души въехал железкой грузину по запястью. Тенгиз взвыл от боли. Выпавший "вальтер" звякнул о бетонный пол.
      - Стреляешь, мудак чертов, - прошипел Саша и с размаху вогнал тупой носок тяжелого ботинка задержанному под дых.
      - Отставить, - скомандовала Гюрза, отстраняя Сашу и присаживаясь на корточки рядом с Тенгизом, которого удерживал в захвате, крепко прижимая его шею к краю стола, Беляков.
      Живой? Живой. Молодцы, ребята. Убийство - это та грань, за которой человек перестает быть нормальным. Что-то надламывается в нем. Что неизвестно. Но он непременно либо сопьется, съедет с катушек, либо превратится в полицейского из отдела по наркотикам - из весьма недурного фильма "Леон". Иного не дано.
      Она наклонилась пониже к обездвиженному Тенгизу и присвистнула:
      - Э, да он обдолбан по самую завязку! - За свою ментовскую жизнь она достаточно насмотрелась на такие зрачки и отсутствующие выражения лиц, чтобы еще сомневаться.
      Тенгиз молча сопел и выглядел совершенно обессиленным.
      - Сопротивление работникам милиции он уже схлопотал. А также покушение на убийство, - присел рядом на корточки Саша. - Куда его сейчас?
      - Давай в "уазик"?
      Гюрза поднялась. К ангару с недоразобранным "Фордом" подогнали обе машины, на которых приехали оперативники. В "уазик" загрузили Тенгиза, который казался совершенно бескостным.
      - Наручники надел? - поинтересовалась Гюрза, когда Саша вернулся в ангар.
      - Да можно было и дверцу не закрывать, - усмехнулся Саша. - Черный сдох совсем. У него последняя сила ушла в курок. Он теперь пару часов, не меньше, только и будет, что досматривать свои глюки.
      - Ну, смотри, это тебе не бытовик, мужик серьезный.
      - Был серьезный. Ну ладно, раз так, одного его оставлять не будем.
      - Значит, вот что, - Гюрза закурила первую сигарету с тех пор, как они выехали на операцию. - Вези его, Саша, в отделение. В камеру, пускай отсыпается. Хотела покрутить его сразу, да какое там. К вечеру займусь. Приедешь, у ГИБДД выясни, кто хозяин "Форда", запиши номера. Не забудь, сразу свяжись с ним. Может, он уже поднял бучу: "Машину увели!" - но вряд ли. Небось и не заметил пока. Свяжешься с ним, и пусть летит сюда на всех парах, припугни, дескать, не поторопится, потом устанет возвращать свою красавицу.
      Эту парочку мы привезем сами. Они нам тут будут показывать, где у них чего припрятано. Ты, Виктор, садись в "жигуль", дуй за понятыми. В гаражах найдешь кого-нибудь. Леша, где твой приятель из первого ангара? В "уазике", вместе с грузином? Доставай его оттуда, зачем он нам, что ему пришьешь. Веди его в первый сарай, покрути, попугай, может, и расколешь. Там еще кто-нибудь есть, перепиши данные, поговори. Может, выкатится чего-нибудь. Ну, а мы пока тут начнем оформлять все это дело. Ладно, разбежались...
      3.12.99, ночь
      - ..Что случилось? - Он налил в бокал апельсиновый сок, передал ей. Они сидели в постели, проложив между собой и высокой кроватной спинкой пуховые подушки.
      - Да так, по службе.
      - Не хочешь рассказать?
      Она покачала головой. Она не хотела даже, чтобы он почувствовал - у нее неприятности.
      Лишнее это, ни к чему приносить с собой в дом служебные заботы, их бы отряхивать, как грязь с ботинок, у порога, да вот не получается. Не смогла скрыть своего беспокойства. Или у него такое поразительное чутье? Или он настолько хорошо изучил ее - за две встречи?
      - Может быть, имеет смысл куда-нибудь съездить? Развеяться?
      - О нет, - рассмеялась она. - Не надо забывать о возрасте. Не по двадцать лет, чтобы две ночи подряд не спать, куролесить.
      Гюзель поставила бокал с недопитым соком на прикроватную тумбочку.
      - Когда мне было двадцать, мне не на что было куролесить, - сказал Волков. - В двадцать лет я приехал в этот город без денег, с одной сменой белья. Жить было негде и не на что, но я был уверен, что в два счета покорю Северную столицу.
      О, как я завидовал тогда почти всем без исключения, мне казалось, что я самый неустроенный в этом мире. И во мне кипела злость, если бы не она, мне бы ничего не добиться. Я поставил себе цель - завидовать должны мне мужики, а женщины - вздыхать по мне...
      Он говорил, а она под звуки его голоса начала засыпать, и весь сегодняшний, длинный день проносился перед ее глазами ускоренными кадрами.
      Кадры пошли медленнее, когда началась полоса неприятностей, словно внутренний враг задумал помучить засыпающий мозг. Снова появилась мастерская, по которой носится взбешенный хозяин "Форда".
      Он только что примчался на автомобиле своего сослуживца и, увидев, как обошлись с его четырехколесным другом, очень расстроился, буквально впал в состояние аффекта. С трудом удалось заставить его опознавать снятые детали. Рядом с "Фордом" топтались понятые, доставленные Виктором из гаражей. Вид у всех встревоженный - ведь с их "железными друзьями" может случиться то же самое.
      Распахнулась дверь ангара. Вбежал Саша. Сквозь незакрывшуюся дверь она видит сине-желтый "уазик".
      По лицу опера Саши она понимает: произошло что-то поганое. Самое худшее!
      По сбивчивому рассказу опера Саши легко восстановила картину. Остановились на перекрестке.
      Зажегся "зеленый", поехали. Водитель Егорыч услышал, будто сзади хлопнула дверь. Оглянулись - пусто. Задержанного нет, сбежал, задняя дверца открыта. Они к обочине, выскочили, опер к прохожим по эту сторону. Не видели? Не видели. И вы не видели? Никто ничего не видел или не признается. Они в машину - и к ближайшим домам, по ближайшим дворам. Спрашивали всех без разбора: грузина не видели? Полчаса катались. Как сквозь землю провалился! Как от открыл дверь изнутри?!
      Ее невозможно открыть, там ни ручек, ни замочных скважин, ничего. Как?! Как он очухался? Он же полудохлый был!
      - Как?! - зловеще переспросила Гюрза. И объяснила - "как". Не стесняясь понятых и того, что женщине вроде бы не пристало употреблять непарламентских выражений... Но этот Саша и виновато понурившийся на пороге мастерской водитель Егорыч должны врезать себе в память навсегда этот случай, чтобы каждый раз, на каждой операции загорался в мозгу сигнальным фонарем, упреждая новые оплошности. И все остальные должны запомнить этот случай. Никогда нельзя считать себя умнее, хитрее и сильнее преступника. Особенно если имеешь дело с матерым волком.
      Бедные понятые не знали, куда спрятаться. Хотя их-то разнос не касался, но это был такой качественный, генеральский разнос, при котором посторонние чувствуют себя ненамного уютнее провинившихся.
      А гаже всего было даже не то, что теперь придется за этот промах отписываться, объясняться, а ощущение собственной вины. Она как старшая обязана была все предвидеть. И не успокаивать себя тем, что этих людей тебе дали, а не ты сама их подбирала. Могла и отказаться кое от кого, ведь интуиция нашептывала, что опер Саша - звено ненадежное. Все! - остановила себя Гюрза, хватит сопли на кулак наматывать. Дело сделано. Дальше-то что?..
      "Что же дальше?" - этот вопрос и сейчас, на пороге сна, встал печальным итогом прожитого дня. Вроде бы она что-то даже произнесла вслух, потому что услышала, как Волков спросил: "Что?"
      Спасибо ему, она попросила, и он тут же приехал.
      Если бы не он, сколько этой ночью было бы выкурено сигарет, сколько злых слов адресовано самой себе в ночном одиночестве. А может, это и неплохо, когда в доме всегда под рукой есть мужик? Скажем, если нужна срочная психологическая разгрузка или выключатель в коридоре починить... Но сколько возни с ним! Кормить его, стирать его носки, танцевать для него на ночь...
      Глава 5
      4.12.99, утро
      - То, что закрыл Астахова, молодец, хвалю, слава тебе и ордена на грудь. Есть чем вашему начальнику порадовать своего начальника. Чтобы тот тоже - и так далее. Если бы не Астахов, то... Ох, повезло тебе, лейтенант Беляков, что Астахова вовремя закрыл... Ох, повезло... А теперь давай рассказывай о своих художествах на Северном проспекте. Ишь, куда тебя занесло! Почему без моего ведома, в рабочее время, не по своему делу?! Давай по порядку, обстоятельно, и смотри, если что сокроешь... - Очки Григорцева летали над столом, следуя за держащей их рукой, дужки болтались, почему-то не отваливаясь.
      Начальник отдела был грозен, Белякову казалось: того и гляди, начнется гроза. Утром прекрасного зимнего дня получить разряд молний в живот не очень-то хотелось. Он очень надеялся, что промывка мозгов после планерки многозначительного "А вас, Беляков, я попрошу остаться" - скоро закончится. Не важно как, лишь бы поскорее.
      - Да вы и так все знаете, - голосом тяжело больного человека, отвернув голову в сторону от пристальных начальнических глаз, как делают в подобных случаях подчиненные всех стран, произнес лейтенант Беляков.
      - Ты мне малолетку по первой ходке не корчи.
      Докладывай.
      Виктор вздохнул и начал свою повесть. "Которая, собственно, подошла к концу", - печально констатировал он про себя.
      - С Гюрзой, значит, начал работать? - перебил Григориев, едва прозвучало имя Гюрза. Голос его вибрировал, словно подключенный к току высокого напряжения, измеряемого, правда, не в вольтах, а в ударах кулака по столу. - Конспиративно. Как Штирлиц с радисткой Кэт. Мне можно не говорить. Действительно, кто он такой, этот начальник отдела? Зачем он нужен? Ну-ну, продолжайте, лейтенант...