Королева сыска

      - А этот козел стоял возле дома, торчал недалеко от ворот, и мы купились, как последние лохи.
      Понимаете, он с собакой стоял, тянул ее за поводок, мол, давай, Жучка, уходим, а та ни в какую.
      Присосалась к чему-то у забора Зверькова дома, хавает что-то. Мужик обычный, каких полно на улице. Ватник, кепка кожаная, кирзачи, папироса в зубах. Никто из нас туфту не почуял. Подъехали к воротам, Узел выскочил, пошел открывать. Только потом уже я докумекал, - Фреза постучал себя ладонью по лбу, - что до хрена совпадений, не бывает так. Около дома нарисовался мужик с собакой, и тут как тут мы, и жрачка у забора валялась, и псина ее нашла, когда надо. Никто не сообразил тогда. Про мокрушников с собакой я до того не слыхал.
      Фреза замолчал, потянулся к пачке, достал папиросу, продул и стал прикуривать.
      Гюрза наблюдала за его манипуляциями, дожидаясь окончания паузы. "Они были уверены в том, что на вора в законе никто не посмеет замахнуться, подумала она. - И еще им казалось, что незачем и некому грохать Зверька. Короче, всерьез и не охраняли. Зверьку, раз жизнь свою берег, надо было подобрать команду поответственней".
      - Ну вот, - зэк разобрался с "беломориной". - Узел поперся к воротам, открывать. А я сидел рядом со Зверьком на заднем. Он справа, я слева.
      Вот, отвлекся я на секунду, мотнул башкой в сторону, а тут лобовуха как раз вдребезги. - Хромов привстал во время рассказа, не забывая жестикулировать. - Вижу, глаз падает на козла в ватнике, а тот развернулся, поводок псячий, ясно, кинул на хер и из волыны садит в Узла. А из другой волыны, понимаешь, в другой руке, шмаляет по нам.
      Фреза не удержал "беломорины", от резкого движения руки та вылетела из пальцев и упала около дверей.
      - Шмаляет с двух рук, сука. Корень, передо мной сидел, заорал по матери, выхватил ствол. Леха, водила, с первой же пули носом в баранку ткнулся. Зверек стал дверь дергать. Я тут малость подрастерялся, тормознул чуток, и этот гад попал мне в плечо выше локтя. Узла-то он быстро завалил и стал из двух стволов по ним садить. Пули решетят тачку, как из "калаша" лупят. Хорошо, Корень выстрелил. Даже три раза, но промазал, он уже схватил к тому времени пару пуль. Но молоток Корень, шухер поднял.
      Хромов утер пот со, лба, было заметно, что он не прочь смочить горло хотя бы водой. "Придется немного потерпеть", - подумала Гюрза.
      - Короче, на хате еще трое наших было. Они Кореня выстрелы услышали и тут же кинулись на улицу. Да, я же не сказал, что у мудилы этого с собакой были глушители на волынах.
      Фреза задумался, большим пальцем почесал лоб.
      - О чем сказал, о чем не сказал? - спросил сам себя и тут же вспомнил:
      - Ах да! Когда мне плечо пробило, правая рука отключилась сразу, обвисла, не поднять. - Хромов подмигнул, намекая на недосказанное - он не говорит, что у него под мышкой или в кармане томился ствол, но все это понимают, вот его-то, ствол, он и не мог вытащить пробитой правой рукой. Ну, думаю, Зверька надо на пол валить, а то пришьют. Только подумал, Хромов хохотнул, - пришили. На моих глазах. Пуля вот сюда вот (он показал куда) повыше виска вошла. Он валится на меня. Я рушусь на пол, левой пытаясь выковырять волыну, дергаюсь под Зверьком, но рухаю - хана, звиздец. Не успеваю.
      Затихнуть и молиться или что? Пушку-то не вытащить. Лежу и затихаю и натурально молюсь.
      Хромов от возбуждения вскочил:
      - Молюсь! Локаторы ловят каждый шорох.
      Хлопает два раза, как в ладоши. Совсем рядом.
      Понимаю, достреливает, падла. Лицо разворачиваю, гляжу на дверцу. Тумкаю, что не надо этого делать, а ничего с собой поделать не могу. И вижу его, гниду. Харя его просовывается в тачку. Наставляется волына, но вижу не в меня. Палит в Зверька, переводит ствол на меня. Я дергаю башкой, и как обжигает. Бьет по голове и обжигает.
      Вот посмотрите, - он повернул голову, показывая то, что Гюрза и так видела, - жутковатый шрам на ладонь выше виска. - Не в курсе, въехал он или нет, что пуля его срикошетила от моего котелка.
      Задела только чуть, кровищи много вылилось, а так - фигня. Даже в сознанке остался. Или просто некогда было ему меня кончать, потому что ребята была на подходе. Те, что в хате сидели и от выстрелов Корнея помчали на выручку. Еще б секунд десять, они говорили, и завалили бы лося. Но удрал он, паскудина.
      Хромов сел, переводя дух и прикуривая новую "беломорину". И тогда Гюрза задала вопрос, ради которого и приехала в Псков, остальные можно было узнать, не покидая Питера, или вовсе не узнавать ввиду не слишком большой важности. Но ответ на этот вопрос она должна была получить лично.
      - Владимир Андреевич, а вы сможете опознать этого человека? Убийцу?
      Хромов вскочил со стула, ударил себя в грудь. , - Да я его в темноте одним глазом узнаю. Его морда, вот она у меня стоит.., здесь, - он почти накрыл ладонью лицо. - Я его навсегда сфотографировал. Узнаю козла в любой личине...
      - Точно, Владимир Андреевич, да? - Гюрза подалась вперед. - Если вам предстоит опознание, сможете его узнать?
      - В натуре вышли?! - аж выкрикнул Хромов. - Матерью клянусь, помню его харю, не спутаю.
      Нет, вы понимаете, кого он завалил? Да еще!.. Я ж из-за него, гада, суки подлой, сейчас на нары угодил! - Фреза, не жалеючи, с размаху ударил себя кулаком в грудь. - Личная предъява к нему! Из-за него!
      - То есть как из-за него? - искренне удивилась Гюрза и насторожилась, готовясь вцепиться в новую, полезную информацию. - Вы его и после того встречали?
      - Он бы не жил, кабы встретились! Руку, руку он мне прострелил. Вот! Покажу... - Хромов начал сдирать с себя робу.
      - Отставить! - пришлось Гюрзе рявкнуть, чтоб пресечь это безобразие. В карцер хочешь?
      - У меня ж рука с тех пор болит. - Хромов послушно сел на место, не прекращая говорить. - Зажила-то зажила, но стала затекать ни с того ни с сего и отниматься. Вдруг - раз! - и не могу поднять, пальцами пошевелить, не чувствую. И вот, когда от ваших уходил со шмотками из чужой квартиры, ушел бы - ей-ей! Да на одной руке разве по лестнице быстро ускачешь? Зато ваши как обрадовались, увидевши меня на стене дома и притом с поличным.
      Фреза, вытерши рукавом забрызганные слюной губы, внезапно перешел на вкрадчивый тон:
      - Можно просьбочку? - И, не дожидаясь позволения, высказал ее:
      - Если посадите гада, нельзя ли устроить, чтоб его сюда прописали? На лице Хромова расплылось блаженное выражение - надо полагать, он представил, как мокрушника приводят в камеру, где его встречают Фреза с дружками.
      - Что ж, тогда, может быть, еще предстоит свидеться. - Гюрза поднялась, показывая, что разговор окончен. Больше незачем было мерзнуть. А ноги уже совершенно окоченели, да и за отвороты шубы, сквозь свитер давно уже проникли щупальца холода, хозяйничали вовсю, по телу то и дело пробегала судорога озноба.
      - Неохота - не морочьтесь. Выйдут там сложности с посадкой, засылайте сюда наводку, где этого козла искать. У нас прокуроров нет.
      - Хромов, не забывайтесь...
      И вдруг Гюрза взвизгнула. Ничего не смогла с собой поделать. Женская природа оказалась сильнее.
      Хромов оглянулся и успел заметить серое быстрое существо до того, как оно непонятно куда исчезло, не добежав до угла комнаты и мелькнув на прощание длинным хвостом. Он улыбнулся, открыв весь металл своей пасти, и даже с какой-то теплотой в голосе проговорил:
      - Хозяйка. В щель ушла. Знаете, щели узкие, и палец не просунешь, а у них здесь везде дом.
      "Не только у крыс", - подумала Гюрза.
      Глава 7
      11.12.99, утро
      Он оставил машину за квартал от адреса, заплатил малиновому мальчику с буквой "Р" на спине и, не забыв захватить с переднего сиденья целлофановый пакет (зачем забывать, там же заготовлена клевая отмазка), оставшийся отрезок пути одолел пешком, получая от прогулки удовольствие. "Совершать променад, вот как это называется, когда топаешь по такому району, где раньше ниже графа не селились", - он помахивал пакетом, и вообще настроение у него было подходящее, можно сказать, хорошее. Приятно работать, когда тебе помогают, да еще такие информированные люди из одного с жертвой ведомства, когда тебе остается творческая часть, а рутину взваливают на себя другие.
      И вообще денек славный: слабый морозец, пасмурно, безветренно.
      Он любил приходить на место два раза: осмотреться - раз, исполнить два. Сегодня он осмотрится, завтра исполнит. Все остальное известно: как выглядит баба, во что обычно одевается, когда начинается у нее работа, во сколько выходит из дома. Известно вдобавок, что живет одна, что накануне никаких дежурств, то есть завтра она отчалит на работу как обычно. Остальное - дело техники, эффективности и красоты постановки.
      А в хороших декорациях будет проходить наше кино, отметил он. Центр города, Нева проглядывает из-за домов, симпатичный бульвар, с которого он сейчас сворачивает в узкий переулок и, покосившись на табличку с номером, убеждается, что прибыл по адресу. И дом нашей жертвы хорош: лепные узоры по фасаду, каменные вазы в нишах, кариатиды поддерживают балконы, башенка надо всем этим.
      Он ступает, можно сказать, на свою съемочную площадку. Где сварганит замечательную постановку, новый шедевр. Он же режиссер, он же исполнитель главной роли. Он отдает себе в этом отчет - его прикалывает (как говорит нынешняя молодежь) роль режиссера, могу так, могу эдак, захочу взорву, положив "пластик" под коврик, захочу пристрелю из двух стволов или из одного, захочу засажу под сердце ритуальный кинжал, чтобы газетчики репу чесали - а что бы это значило, а не секта ли сатанистов пошалила? - все в его руках.
      Если это разновидность сумасшествия - не Страшно. Называй как хочешь, лишь бы гонорары не уменьшались. Можешь назвать это - "кино одного для одного". Или для всех. Ведь потом его постановка обсуждается критиками в серых шинелях, общественностью, узнавшей о спектакле по отчетам газет, репортажам на радио и телевидении.
      Обсуждают дольше, и с большим азартом, чем новый фильм какого-нибудь Сокурова.
      Он достал из кармана и надел очки с простыми стеклами в дешевой оправе, этот аксессуар добавился к поношенной куртке, из которой заметно лез пух, синим брюкам, похожим на школьные советской поры, и нелепой вязаной шапочке. Идучи по переулку, ссутулился и не то чтобы сознательно изменил походку, а сама она подстроилась под образ - образ бедного интеллигента, берущегося за любую идиотскую работу, чтобы как-то прокормиться. Войдя под арку, он вытащил из пакета кипу цветных бумажек, в которых сразу угадывались рекламные проспекты.
      В арке железные ворота. Да что ж такое, да сколько можно? Хоть охранника здесь нет и ворота, сейчас распахнутые, вряд ли здесь когда-нибудь запирают. Если только на ночь. Ну да ночь нам ни к чему. Переулок малолюдный. Можно подгадать и двигаться навстречу, можно ждать у выхода из арки. Но труп в переулке быстро, очень быстро обнаружат. Не говоря про случайных свидетелей.
      А учитывая, что прождать можно до пятнадцати-двадцати минут, свидетелей поднаберется - девать некуда. Ладно, не надо о плохом. Он не знал, в каком именно подъезде живет ментярша. Следуя за образом распространителя агитационных фитюлек, упрашивающих отдать голоса за очередного спасителя России на приближающихся парламентских выборах, он направился в первый попавшийся подъезд. Потолкался у почтовых ящиков, сунул в щели для писем и газет парочку синих бумажек с портретами и хвалебными речами кандидата. Эту белиберду он понавытаскивал из таких же ящиков прогулялся вчера по Лиговке, заглянул в несколько домов недалеко от Московского вокзала, там ряды почтовых ящиков выглядели как рот бомжа сплошные темные провалы на месте крышек, ну бери чего хочешь.
      Он снова вышел во двор. Двор не проходной, довольно просторный, в центре - что-то вроде детской площадки со старушечьими лавками вокруг. Двор просматривается с любой точки, из любой квартиры; даже такой помехи, как дерево, нет, - плохо. Двор отпадает.
      Теперь, посмотрев номера другого подъезда и просчитав количество квартир, он сообразил, в каком живет его клиентка. Но ему придется обойти все подъезды. Роли играть надо честно, что не так уж и плохо. Между прочим, в этих старых домах полно сюрпризов, например легко может обнаружиться сквозной подъезд, из которого имеется выход в соседний двор. Если кто подсматривает из-за занавесок (могут вполне - старый фонд, полно старух), ничто не должно вызвать у них недоумения. А завтра, божьи одуванчики, будет вам о чем посудачить, уж потерпите. Не исключено, что кто-то припомнит потом: да, бродил тут накануне по подъездам тип с бумажками в руках, но описать такую невзрачную личность, какую он сейчас собой представлял, будет ой как трудно.
      Наконец он добрался до того самого подъезда.
      Располагался он справа, если смотреть от входной арки, ближе к ней, чем к дальней оконечности двора, имел крыльцо в шесть ступенек с перилами из арматуры и кодовый замок на двери. Кодовый замок - как страшно! Над делом нависла угроза!
      Придется возвращать аванс. Он нагнулся к панели с цифрами, поправляя спадающие очки. Из десяти кнопок без труда выделил пять, которыми пользуются чаще прочих. Пятая - лишняя, ее просто часто вгоняют по ошибке, путая с настоящей цифрой. Скорее всего, четверку путают с пятеркой.
      Так и есть. Раздался ласкающий слух щелчок. Кодовый замок - это хорошо, он отсекает ненужных, посторонних типа бомжей и всяких там зашедших помочиться.
      Он вошел, закрывая за собой дверь. Принялся старательно вытирать ноги о половичок. А в душе поднимается что-то сродни тому чувству, какое испытывает актер, выйдя на сцену за день до спектакля перед пустым еще залом, - легкое волнение и легкое нетерпение.
      Впереди - два шага и стена. Слева - любимые почтовые ящики, два ряда по четыре. Восемь квартир, по две на этаже. Наша квартира, легко догадаться, на предпоследнем, третьем. Справа - пошла вверх лестница. Пятачок от двери до лестницы - не развернешься.
      Сейчас десять часов утра, светло и без лампочек. В семь утра будет еще темно. А вообще, работает ли освещение? Где у них выключатель? Выключатель нашелся, возле почтовых ящиков. Лампочка высветила прелести закутка перед лестницей: окурки, русско-английские надписи на стенах, батарею с дыркой, будто от минного попадания (можно не трогать, понятно и так - холодная). Ясно, самому справедливому советскому суду все ясно. Можно ждать и здесь. Во время спуска мишени по лестнице сосредоточенно рассовывать эти бумажки (а еще лучше газеты, газеты внушают большее доверие) по ящикам. Опять же под пачкой газет хорошо укрывается оружие. Клиент проходит мимо, легкий поворот туловища - и бей точно в затылок. Те, кто будет спускаться до прибытия клиента, увидят лишь спину доставщика газет, погруженного в свою работу.
      Он начал подниматься по лестнице. Правая квартира на первой площадке неприкрыто коммунальная - табличка с фамилиями и количеством звонков. Плохо, что здесь есть коммуналки. Значит, имеем больше жильцов, больше любителей не вовремя высовываться из своих норок. На втором этаже, судя по добротности, крепости дверей, отдельные квартиры. Взбираясь по лестничному маршу, ведущему на третий, он услышал внизу щелчок, шарканье подошв, бидонное звяканье. Разминулись, а могли бы столкнуться, не страшно, конечно, но ни к чему. Кажется, нам в этом деле сопутствует удача. Тьфу-тьфу, постучал по дереву перил. Вот квартира нашей клиентки. Металлическая дверь, аккуратный половичок перед ней, "глазок" толковый, из него видна вся площадка, лестничный подъем на последний этаж. Так, здесь все уяснено.
      Он поднялся выше, дошел до последних в этом подъезде квартир, кинул взгляд на уходивший к чердаку лестничный марш. "Оставить им, что ли, в дверях свои рекламы? Отпечатков на них нет, брал только в перчатках. Ладно, обойдусь. - Он начал спускаться. - Площадка между третьим и четвертым плоха, тебя видно отовсюду. Дожидаться на четвертом, потом сбежать вниз? Можно закосить под бомжа, зашедшего погреться, под алкоголика, решившего утреннюю похмельную бутылку пивка выдуть в тепле и комфорте со спокойными перекурами. Даже, предположим, ментярша разгуливает с оружием, предположим, увидев меня, что-то заподозрит, и что она успеет? Да ничего не успеет".
      А образ он завтра поменяет. Если кто-то и запомнил сегодня интеллигентного очкарика, то не признает его в новом амплуа. И не будет он усердствовать с париками, бородой и поднятым воротником. Так, кое-что. Главное, что он сделает, - изменит социальный статус, а тот рисуется одеждой и манерой держаться. И в чужих глазах сразу появится новый человек, покажется и выше ростом, и шире в плечах, моложе.
      "Ну что ж, если ментярша внезапно не заболеет и отправится, как положено, на работу, то спасти ее сможет только бог. Которого, как известно, нету. Извините за дешевую патетику".
      12.12.99, утро
      Она проснулась так же внезапно, как просыпалась от телефонного звонка. Повернула голову. На часах двадцать минут седьмого. Может, встали?
      Она прислушалась - нет, тикают. А сна ни в одном глазу, как отрезало. Верно, виновато нервное напряжение последних дней. Хватит заниматься двойной работой: урочной и сверхурочной. Сверхурочные тебе. Гюрза, все равно не заплатят, в санаторий для нервнобольных путевку не дадут.
      И хватит врать самой себе. Какое там нервное напряжение... Страх, обыкновенный страх.
      Она выскользнула из-под одеяла. Кажется, не разбудила. В дверях комнаты еще раз оглянулась:
      Волков спал на спине, чуть приоткрыв рот. На кухне она закурила порицаемую не только врачами "сигарету на пустой желудок".
      Она знает, что с ней сейчас происходит? Да, кажется, знает. То, что может быть несколько напыщенно названо моментом оперативного просветления. Как у того полковника. Которого она всегда вспоминает в такие минуты. Не свои собственные случаи, а именно тот. Вспоминает, как пять лет назад ее послали со служебной проверкой в район (она тогда еще работала в Главке). И когда она разговаривала с полковником, начальником районного управления, позвонил дежурный и сообщил, что нашли ногу, женскую. На место выехала опергруппа. Через какое-то время оттуда передали, что обнаружили вторую ногу, неподалеку, в кустах. Она с начальником сидит в кабинете, и вдруг он говорит:
      "Ты знаешь, а я чувствую, что мы раскроем эту мокруху". Она поперхнулась тогда от такой уверенности, граничащей с наглостью. Ведь ничего на тот момент, кроме двух ног, больше не было. Ни личности потерпевшей, ни какого-нибудь дохленького следа. А полковник, много лет отбарабанивший в утро, тем временем делает прикидку по территории микрорайона, где нашли "расчлененку".
      И вдруг утверждает - все произошло в такой-то многоэтажке.
      Не дождавшись, пока найдут остальное, полковник направляет сотрудников прочесать весь этот огромный дом, каждое парадное, и просит, чтобы нашли хоть одну, хоть крохотную каплю крови. Полковник курит, ждет и решает с ней проверочные дела. Проходит час. И вот сообщение - перед одной из квартир обнаружены три едва заметные капельки крови.
      Полковник на свой страх и риск отправляет оперов вышибать дверь в той самой квартире. Те снесли дверь и ворвались внутрь. На кровати дрых вусмерть пьяный мужик, квартира в крови, на кухне окровавленный топор. Конечно, оказалась обыкновенная российская бытовуха: после совместного распития не поладил с сожительницей и топором по голове. А позже выяснилось - те пятнышки у квартиры были кровью соседа, у которого пошла носом кровь у той двери.
      Почему полковник не сомневался в своей мало чем подкрепленной правоте? Пожалуй, она может утверждать, что знает - почему.
      Гюрза всегда вспоминала этот случай в минуты, предшествующие озарению, тому необычному состоянию, когда прояснялось абсолютно неясное.
      Воспоминание о полковнике служило ей своего рода аутотренингом перед мозговым штурмом. Ее заводило заочное соперничество - а чем она хуже?
      Отпахала в органах будь здоров, опыта - хоть торговать выходи, интуицией бог не обидел, умишко какой-никакой имеется. Держись, полковник!
      Итак - что имеем? Она проснулась с ощущением холодка в спине. Еще со вчерашнего дня ее что-то тревожит, нервирует, беспокоит. Сегодня ночью стало уже страшно. Свой страх она всегда считала нормальным. Ненормально, когда страх возникает часто из ничего, на пустом месте. За собой она подобного не замечала. Выходит, основания бояться есть. Чего?
      Зная себя, она может говорить о том, что интуиция и подсознательная работа мысли обобщили то, что сознание еще не собрало воедино, не склеило друг с другом в логической последовательности. Вот теперь и надо собрать и склеить.
      Учинить допрос самой себе. Итак, из-за чего тревога. Из-за работы? Естественно. Дела по проституткам? Отпадает, там сплошные глупости и текучка. Некие прошлые дела? Если ответ "да", то почему именно сейчас? Были ли какие-нибудь основания к этому? Нет. Ни одно из дел прошлого не напоминало о себе в последнее время. И это вариант отпадает. Остается "марьевщина"? Остается.
      Можно сказать, что это дело вошло в стадию критического напряжения? Можно. И она назовет переломный момент - когда она обнаружила свой интерес к прошлому Османа. Она идет к другому человеку, но ее главный враг сейчас Осман, тот, которого она загоняет и обкладывает. Вынуждая отступать и сдаться. И.., и если он уже почувствовал себя загнанным? А понять он мог, если ему стало известно о ее поездке в Псков.
      Что ему оставалось после того, как он раскусил ее? Она хочет поставить его перед выбором: или он сдает ей стукача, или она сдает его, Османа, на суд других авторитетов. Каков его выбор? Ждать, сдаваться или рисковать. Осман (а она его вроде бы почувствовала) не лезет на рожон понапрасну, но когда чувствует угрозу своему благополучию, жизни или свободе, то идет на самые решительные и отчаянные меры. Так было и со Зверьком, и с тем же Марьевым. У Османа напрочь отсутствует чувство жалости, ее место занимает целесообразность.
      Если целесообразно кого-то убрать, надо убирать.
      Он никогда не будет терзаться - ах женщина, ах ребенок - грохнет кого угодно, если надо для дела.
      Стоп, стоп, стоп! Вот оно, ключевое звено: Осману, конечно, сразу стало известно, что она интересуется его прошлым. Он явно не глуп, раз забрался так высоко. И узнал о ней достаточно, чтобы понять: она не остановится, пойдет до конца и дотошно раскопает все, до чего можно добраться!
      А до псковских дел Османа докопаться не так уж трудно. И он сделал правильное предположение:
      Гюрза выйдет на его участие в устранении авторитета Зверька.
      Вот откуда причина тревог. Значит, незачем ему было дожидаться ее следующих шагов, если он принял для себя решение ликвидировать ее. Значит, он мог уже "заказать" ее киллеру, еще не зная, что она побывала в Пскове, и выстрела можно ждать хоть сегодня, в любой момент. А она считала, что он еще будет какое-то время выжидать. Она считала так, что Осману потребуется подтверждение серьезности ее намерений. Выходит, она ошиблась.
      За окном прослышался скрежет железа по асфальту. Проснулись дворники и приступили к работе. Ну да, ведь ночью шел снег, надо расчищать двор. Уже зажегся свет во многих окнах, дом просыпался. Скоро внизу послышатся голоса, люди начнут расходиться по рабочим местам, здороваясь с дворником, друг с другом. Если Волков проснется и выйдет на кухню, то его ожидает занятное зрелище: любовница в прозрачном пеньюаре в задымленной (не открыта форточка) кухне, босые ноги в шлепанцах задвинуты под стол, и взгляд устремлен в стену и сквозь нее, еще дальше. А еще бы его ждали проклятия, начни он приставать с вопросами и сбивать с хода мысли.
      Итак, предполагаем худшее - Осман решил ее устранить и снять проблему. "Заказал он ее наверняка своему карманному убийце, то есть тому, кто убрал Марьева и хахаля его падчерицы. Зачем искать другого? Другого можно подыскать потом, когда этот отработает свое, а последним для него убийством должно стать убийство Гюрзы, а потом Осман уберет и его, чтобы навсегда и окончательно похоронить все концы этой истории. Итак, ее уже "заказали", идем от худшего.
      Когда случился "заказ"? Итак, убийца получил информацию о ней и просьбу Османа (или приказ) закончить все как можно быстрее. Почему быстрее? Потому что любое промедление грозит тем, что она заручится поддержкой кого-нибудь наверху или, что вероятней, предпримет следующий шаг.
      Итак, надо быстрее, и большого смысла в слежке за жертвой, то есть за ней, нет. Почему нет? А потому, что у нее, у жертвы, нет охраны, живет в обыкновенном, ничем, кроме кодовой двери, не защищенном доме, если даже и будет с собой ствол, то он, профессионал, все равно выстрелит быстрее. Тем более - известно время выхода на работу - приходи и клади, тщательно прицелившись.
      Есть киллеру смысл мудрить? Нет. Он (на девяносто процентов) изберет подъезд, любимое киллерское место, или подходы к дому. Тем более "наш" убийца "работает" с близкого расстояния.
      То ли боится издали промахнуться, то ли прибабах у него такой - видеть лицо жертвы, то ли не любит винтовку и возню с ней, то ли еще что-то, но во всех мне известных его делах - выстрелил в упор.
      Итак, представим себе, она - убийца. Когда?
      На этот вопрос она уже, считай, дала ответ. Киллеру нет смысла мудрить. Можно точно предсказать только время ее выхода на работу, где и когда она может объявиться во всех остальных случаях - поди угадай. Значит, утром, при выходе на работу.
      Где? Около дома или в подъезде? Около дома в переулке: люди ходят, поутру их даже больше, чем днем, они видят его, кто-то что-то запомнит, а главное, в момент преступления может рядом неожиданно нарисоваться посторонний (или посторонние), который тут же поднимет шум или вообще сорвет все дело непредсказуемой выходкой.
      Под аркой или перед подъездом во двор? Те же люди плюс дворник, который по простоте душевной может и подойти, поинтересоваться: кого ждешь, мужик? Подъезд? Да, подъезд - это лучше.
      Звонок будильника заставил вздрогнуть от неожиданности. Значит, уже семь. Ей необходимо было уединение, чтобы замкнуть мысленный круг, чтобы никто не отвлек. Она поспешно проскочила в ванную, услышав, как зашевелился на кровати проснувшийся Волков.
      Теплые струи обволакивали тело, мерно гудела газовая колонка. Когда? В какой день? Завтра у нее дежурство, потом день отдыха, когда она может проваляться в постели, сколько ей вздумается. Значит, или сегодня, или завтра, или через два дня.
      Через два дня - поздно, рисковать Осман не захочет. Остается или сегодня, или завтра.
      Гюрза торопливо закрутила душ. Сколько сейчас? Минут пять восьмого? Это ничего, еще есть время. Она выскочила из ванной комнаты в незастегнутом халате, пронеслась мимо пораженного Волкова, на ходу крикнув ему "привет!" и упала на кресло возле телефона. Рука ее замерла над диском. Звонить Виктору или в ближайшее отделение? Если она права в своих выводах, то у Виктора появляется шанс, равного которому может и не представиться. По-другому ох как тяжело будет раскрыть дело Марьева. Решено. Она набрала номер, который уже успела выучить.
      - Да, - прервался третий длинный гудок. Беляков что-то жевал. Должно быть, завтракал.
      - Юмашева. Слушай и соображай со всей быстротой...
      Она описала ситуацию, укладывая суть в короткие фразы.
      - Возможно, дую на водку, - закончила она. - Едешь?
      - Да. А...
      - Успеешь собрать ребят?
      - Укладываюсь. Могу опоздать минут на пять-десять. Возьму двух из дежурной смены, позвоню и подхвачу по пути Орлова и Ермолаева.
      - Годится. Но учти, если с ребятами не выйдет, звони мне и сиди на месте. Сунешься один - в порошок тебя сотру. Ты меня понял?
      - Понял.
      - Действуй.
      Повесив трубку, она взглянула на будильник.
      Семь двенадцать. Если все пойдет гладко, Виктор должен прибыть вовремя. Если сегодня они вытянут пустышку, мероприятие придется повторять завтра. А чего она сама хочет? Да чтобы никакого киллера вовсе не было, ни сегодня, ни завтра, ни вообще. А впрочем, пес его знает, чего она хочет...
      Следующие полчаса прошли в состоянии отрешенности. Все делала на автопилоте, к чему привыкла по утрам. Да, отвечала на вопросы Волкова, даже отшучивалась, когда он пытался выяснить, что случилось, что происходит, во что она погружена. Но все это происходило словно за завесой, будто бы даже и не с ней. А она, Гюрза, эти полчаса жила в мире своих мыслей и событий, развязка которых может наступить менее чем через час. Она еще и еще проходила путем недавних размышлений, проверяла и перепроверяла себя, взвешивала обоснованность своих опасений, разматывала заново клубок расследования. И приходила к тем же выводам, что и изначально. По прошествии получаса она каждую минуту стала подходить к окну.
      Подходила несколько раз и к двери, выглядывала в "глазок", чем немало изумляла Волкова. И наконец встала у окна и больше от него не отходила.
      Теперь можно было ждать приезда Виктора в любой момент. Из окна комнаты, равно как и кухни, видна была лишь часть выхода из арки во двор.
      Виктор и те, кто приедет с ним, могли пройти невидимой частью и двинуться дальше вдоль стены.
      - Ты готова? - на пороге появился Волков, на ходу обстукивая карманы в поисках ключей.
      - Твоя машина во дворе?
      - Конечно, где же еще. Ты куришь уже третью за утро.
      - Мысли, мысли не дают покоя. Помнишь, как Жеглов говорит Шарапову: "У меняет тебя и ребят секретов нет, но это многолетняя привычка, понимаешь".
      - Что-то такое припоминаю, - он растерянно развел руками.
      Раздалась, заставив вздрогнуть из обоих, короткая трель телефонного звонка.
      - Будь добр, - попросила она, - принеси мне его.
      Он пошел к аппарату. От догорающей она прикурила следующую сигарету.
      Телефонный шнур позволял таскать телефон по всей квартире, до окна его хватило с избытком, без натяжек в струну.
      - Да, - ответила Гюрза телефонной неизвестности и автоматом взглянула на часы. Без восемнадцати восемь.
      - Беляков, - раздалось в трубке. - С ермолаевского сотового. Едем по Гороховой, перед Семеновским мостом. С народом порядок.
      - "Броники" есть?
      - Взяли. Там нормально? - Вслед за вопросом до уха Гюрзы долетело отдаленное, но отчетливо слышное бурчание хозяина телефона, опера Ермолаева: "Наболтаешься еще, знаешь, сколько минута стоит?"