Спираль времени. Книга 2

Впервые Рени назвал Гезу братом. Раньше он всегда называл его по имени. Геза понял, чем вызвано это слово. Рени больше не был рабом. Он был свободен, как может быть свободен умерший.

— Да, — сказал он, — я твой брат, Рени. И этот брат сделает все, что ты ему прикажешь.

— А что ты сам думал делать?

— Не знаю, Рени. Я ничего не мог придумать. Я ждал завтрашнего дня, вернее ночи, чтобы решать вместе.

— Я уже решил, — сказал Рени.

— Что ты решил?

Вместо ответа Рени заговорил о другом:

— Ты хорошо рассчитал, Геза. Могила оказалась совсем рядом с подземным ходом. Я легко проник сюда. Мне показалось, что здесь теплее, чем там. Но теперь…

Геза вспомнил ощущение холода от плеча Рени. Ведь он почти обнажен, на нем только набедренная повязка. Сняв с себя плащ, Геза ощупью накинул его на плечи Рени.

— Спасибо! Мне кажется, что я болен, Геза.

— Болен!

Непредвиденное осложнение привело Гезу в полное отчаяние. Больного немыслимо оставить здесь!

— Что же теперь делать?

— Может быть, мне это только кажется, — сказал Рени. — Я продрог. Теперь мне гораздо лучше в твоем плаще.

— Где спрятать тебя?

— Там.

Геза не видел, куда указывает Рени, но легко догадался.

— В тайнике?!

— Больше негде. Спрятать меня необходимо, уйти некуда. Наверху мне нельзя появляться, пока обо мне не забудут.

— Не можешь же ты провести там несколько лет.

— А сколько лет, по-твоему, нужно, чтобы обо мне забыли?

— Много, Рени.

— Но сколько?

— Не знаю. Рабы долго не забудут тебя.

— Ты еще не понял моего плана, Геза, — неожиданно сказал Рени.

— Я думал, что понял все.

— Нет, не все. Ты понял и осуществил первую его часть. Но она бесцельна без второй. Ты помнишь рассказ Дена?

— Какой рассказ?

— О том, как Ден проник в подземный ход и открыл дверь тайника.

— Помню.

— Ты должен помнить и то, что, пробыв в тайнике одну минуту, Ден вышел из него через сорок дней.

— И это помню, — ответил Геза, все еще ничего не понимая.

— Он вышел таким, — продолжал Рени, — как если бы действительно пробыл там одну минуту. А мы знаем, что прошло сорок дней. А если бы Ден пробыл там весь день?

Геза вздрогнул. Теперь он понял безумный план Рени.

— Я не пущу тебя!

— Значит, ты хочешь, чтобы меня вторично казнили, а тебя самого выгнали из храма?

— Тебя постигнет там смерть.

— А что ждет меня наверху? Я верю, Геза, да я нельзя не верить. Мы сами видели Дена после выхода из тайника. Мы знаем, что он пробыл там полторы луны. Я верю пришельцам.

— Они исчезли оттуда.

— Через шесть лун. А я пробуду там полтора часа. Как ты думаешь, узнает меня кто-нибудь, если я появлюсь через сто двадцать лун точно таким, какой я сейчас?

— Ты безумен, Рени!

— Нет, просто я верю, что существует многое, чего мы не понимаем.

— Ты знаешь, какая болезнь постигла Дена после того, как он побывал в тайнике.

— Мы не знаем, что в этом виновато. Пришельцы тоже были «больны» и находили это нормальным.

В голосе Рени звучала решимость. Геза понял, что он все равно выполнит задуманное.

Кроме того, надежды на спасение при выходе наверх почти не было. После того как сам Рени подтвердил это, Геза уже не сомневался. Он сдался:

— Я буду ждать тебя полтора часа.

Рени засмеялся:

— Ты забыл, что для тебя пройдет не полтора часа, а сто двадцать лун!

— Так долго я не увижу тебя!

— Лучше долго, чем никогда. Я давно бы вошел туда, но мне хотелось дождаться тебя и проститься, с тобой. Чтобы ты знал, что я вернусь.

— Я убью Роза, — со злостью сказал Геза. — Я захвачу власть еще крепче, чем это сделал Ден. Я стану единственным властелином страны. И как только добьюсь этого, приду за тобой. Мы придумаем, что сделать, чтобы твое «воскрешение» укрепило страх передо мной, увеличило мою власть. И ты перестанешь быть рабом, Рени. Я сделаю тебя жрецом.

— Все это мечты, Геза, — ласково сказал Рени. — Рабом я уже перестал быть. Но бывший раб не может стать жрецом. Благодарю тебя за добрые намерения. Не будем терять времени. Научи меня, как надо нажать на выступ, чтобы дверь открылась. Я совсем забыл, что без тебя не смог бы это сделать.

— Я сам открою, — сказал Геза.

— Нет, ты уйдешь. Кто знает, может быть, открыв дверь, ты выйдешь наверх спустя долгое время.

— Ты прав, Рени, прав, как всегда. Иди! Я буду ждать тебя. И ускорю твое возвращение, насколько смогу.

— И я буду ждать тебя полтора часа.

— А как ты определишь время?

— Я буду считать. Что еще делать там.

Наивные дети! Они ни в чем не сомневались, готовясь привести в действие неведомые им силы. Ребенок не боится огня, пока не обожжет пальцы. Невежество подобно ребячьему недомыслию!

— Прощай, Геза!

— Ты прощаешься со мной на полтора часа, а я…

— Думай обо мне и приводи в исполнение свой план. Отомсти Розу за нас обоих.

Геза услышал удаляющиеся шаги.

— Не забудь заделать отверстие из могилы, — донесся до него голос Рени.

Послышался шорох осыпавшейся земли. Видимо, Рени сильно задел за стену.

Раздался резкий металлический звук, точно бронзовые палицы столкнулись.

Ярко вспыхнул свет в конце подземного хода. После полной темноты он казался ослепительным.

Геза увидел, как темный силуэт Рени скрылся за дверью загадочного тайника.

И снова могильный мрак охватил его со всех сторон.

Прошло много времени.

Смерть Дена и страшная казнь его убийцы изгладились из памяти людей. Пришельцы давно были забыты.

По приказу верховного жреца была уничтожена семигранная комната, а стол и шар в специально сделанном для этой цели ящике, куда для тяжести наложили еще и камней, отвезены на корабле подальше от берега и брошены на дно океана.

Жизнь шла по-прежнему, как и до появления пришельцев.

Но страх перед Гезой все еще владел людскими сердцами, хотя никто не мог бы объяснить, чем именно вызван этот страх.

Роз умер, внезапно и непонятно, но никто не связал его смерть с именем Гезы. Верховный жрец был выше подозрений. Даже его жена Лана ничего не заподозрила, хотя и хорошо знала о тайной ненависти своего мужа к Розу.

Лана не была счастлива в браке. Она трепетала перед мужем, обладавшим таинственным могуществом, и знала, что Геза не забыл ее прошлого лицемерия и не любит ее.

Бора правил один, со всей полнотой древней власти, на которую Геза, казалось бы, и не думал посягать. Все, что когда-то было сделано Деном для возвеличения жреческой касты, кануло в Лету.

Так казалось. Но тайные мысли верховного жреца были известны только ему одному.

Геза ждал.

У Боры не было сына, и после его смерти, ждать которой, по всем признакам, оставалось уже недолго, власть перейдет к Гезе естественно, сама собой. На смену одной династии придет другая.

Ему нетрудно было ожидание, так как и теперь его власть мало уступала власти Боры. Каждое слово верховного жреца было законом для страны Моора.

И никто не подозревал, что грозные и действительно могущественные силы природы готовили гибель не только отдельным людям, как бы «могущественны» они ни были, а всей стране.

Омываемая со всех сторон океаном, страна Моора доживала последние годы своего существования.

Но этого никто не знал. Едва зарождавшаяся наука не могла предупредить людей о грозившей им участи.

Геза все время помнил о Рени. В его сознании никак не укладывалось, что все эти луны прошли для Рени как минуты. Но он верил, что это так.

Наконец он решил, что настало время. Если Рени даже узнают, никто не осмелится ничего сказать.

Подземный ход еще существовал, но был сильно разрушен временем. Из осторожности Геза уничтожил люк и снес самую беседку. Он давно уже не жил в их старом доме.

Геза приказал расчистить ход к двери. И даже не подумал уничтожить рабов, которые это сделали, как в свое время поступил Ден. Его действия никем не обсуждались, а принимались как повеления божества.

Что подумали рабы, увидев странную дверь в глубине земли, Гезу не интересовало. Он просто велел им молчать, и нарушить приказ властелина жизни и смерти не осмелился ни один.

Снова, как в давно прошедший день, Геза остановился перед загадочной дверью.

Там ли Рени?

Как ни странно, но Геза сомневался, что его названый брат все еще находится в тайнике.

Нет, Геза не подозревал, что Рени мог исчезнуть, как исчезли пришельцы. Он думал, что Рени мог уйти отсюда, скрыться из страны, тайно от него, Гезы.

Время и всесильная власть испортили мягкий и благородный когда-то характер Гезы. Предполагаемая «измена» Рени его не возмущала. Если скрылся, то хорошо сделал!

Геза привык к мысли, что все, что он делает, правильно. И, не задумываясь, он трижды нажал на выступ.

Если Рени окажется прав и он, Геза, выйдет отсюда через долгое время, никому и в голову не придет спрашивать его, где он был.

Дверь не открылась…

Рени был молод и силен. Но длительное пребывание в кошмарной подземной темнице храма, двое суток в кромешной мгле и пронизывающей сырости могилы подорвали его здоровье и, нажимая на выступ сбоку от овальной двери цилиндрической камеры, он дрожал всем телом от лихорадочного озноба, помешавшего ему почувствовать даже естественный страх.

Глаза, отвыкшие от света, нестерпимо резнуло ослепительное сияние вспыхнувшего шара. Рени упал на пол камеры.

С резким звоном за ним захлопнулась дверь.

Ему казалось, что он стремительно летит в какую-то бездонную пропасть. Нескончаемое «падение» вызывало тошноту. С трудом открыв глаза, юноша увидел перед самым своим лицом неподвижный и твердый пол камеры. Он никуда не падал, но ощущение падения не прекращалось.

Собрав все силы, Рени поднялся. Стены кружились перед его глазами в бешеном хороводе. Они выглядели вертящимся туманом, и нельзя было определить, где же они находятся — здесь рядом или в бесконечном отдалении.

А стоявшие перед ним четыре ложа оставались неподвижными.

Рени сразу обратил на это внимание и понял, что стены действительно вертятся или производят впечатление вертящихся. Если бы у него кружилась голова, то и четыре ложа, похожие на саркофаги, кружились бы тоже.

В измученном утомленном мозгу не возникало вопросов. Рени относился к окружающему с тупым безразличием. Он заранее знал, что здесь, в этом помещении пришельцев, его ожидает то, чего понять он не сможет.

Машинально сделав шаг, юноша опустился на ближайшее ложе и лег, чтобы, закрыв глаза, не видеть вращения стен.

Но прежде чем он успел сомкнуть веки, шар погас, и абсолютная темнота словно ринулась на него, гася сознание…

Сколько времени прошло, Рени не знал, когда, открыв глаза, почувствовал, что снова способен соображать. Был ли он без сознания или заснул? Если заснул, то сколько времени проспал?

В камере был свет. Шар висел над головой, испуская бледное желтое сияние. Стены казались неподвижными, только временами их скрывали точно волны тумана, и тогда снова нельзя было понять, близко они или далеко.

Рени чувствовал себя совершенно здоровым. Не было лихорадочного озноба, не испытывал он и слабости, от которой шатался на ногах, входя совсем недавно в эту камеру. Голова была ясна, и мысли текли четко.

Его тонкий слух улавливал какие-то звуки, едва различимые, но несомненные, похожие на шорох сухих листьев или человеческие голоса, доносящиеся с большого расстояния. Один раз он отчетливо услышал, как очень далеко, на пределе слышимости, раздался металлический звук закрывающейся двери.

Человечество не придумало еще слова «галлюцинация», и Рени не мог подумать о ней, но мысль, явившаяся ему, близко подходила к этому понятию.

Он снова закрыл глаза и погрузился в свои мысли, стараясь не обращать внимания на звуки, которые, как он был уверен, только кажутся ему. А может быть, эти звуки издавал шар, что было вполне возможно.

Прошло ли намеченное им время? Находится ли он здесь задуманные полтора часа и не пора ли ему открыть дверь и выйти на поверхность земли?

Голода он не ощущал. Значит, никак не могло пройти очень много времени. И Геза не приходил еще, как обещал, чтобы выпустить его. Вероятно, он спал недолго и полтора часа еще не прошли. Рени было досадно, что он заснул и потерял представление о времени. Так может случиться, что он выйдет не через сто двадцать лун, а через двести или более. Но тогда почему же не пришел Геза и не разбудил его?

Рискнуть?..

«Нет, — подумал Рени, — этого нельзя делать, я могу ошибаться. Могло пройти всего несколько минут. А тогда меня сразу узнают там, наверху. Меня схватят и казнят. Я погублю не только себя, но и Гезу. Надо ждать».

И вдруг… Рени с ужасом понял, что без помощи Гезы вообще не сможет выйти отсюда.

Дверь была хорошо видна, но никаких выступов или запоров на ней не было. Не было и ручки, а дверь открывалась внутрь камеры. Не за что уцепиться даже ногтями, место соприкосновения двери со стенами виднелось как тончайшая нить.

«Если с Гезой что-нибудь случилось, — подумал Рени, — я погиб. Я задохнусь здесь».

Воздух был чист, но Рени понимал, что его очень мало и не может хватить надолго.

— Об этом мы не подумали, — сказал он громко.

Избежав смерти от рук жрецов, Рени не хотел умирать сейчас.

Он попытался вскочить, но не смог этого сделать. Какая то сила удерживала его на ложе. Он не мог поднять даже руки, не мог вообще пошевелиться.

Он не был привязан. Он лежал совершенно свободным, его мускулы были крепки, как всегда. И все же подняться он не мог. Его ничто не давило, ничто не притягивало к ложу, дыхание было свободно, но было такое впечатление, что сам воздух камеры приобрел большую плотность и силы мускулов оказалось недостаточно, чтобы преодолеть ее.

Испугался ли Рени? Нет, чувство, которое его охватило, не было страхом. Это было гнетущее сознание беспомощности и обреченности.

«Пришельцы сказали правду, — подумал он, — всякий, кто сюда войдет, обречен на смерть. Но почему не умерли они сами?»

Он не знал, что случилось с пришельцами, но был непоколебимо убежден, что четыре белолицых незнакомца не пошли на верную смерть, входя в эту камеру. Они говорили, что уходят к другим людям.

Эти слова были непонятны, но полны уверенности. Пришельцы знали, что говорили.

«Где они? — думал Рени. — Они вошли сюда, где сейчас нахожусь я. Куда же они делись отсюда?»

Он не мог даже отчасти приблизиться к решению этой загадки. Исчезновение пришельцев из помещения, закрытого со всех сторон, было выше его понимания.

Только приход Гезы мог спасти его самого. Рени стал думать о том, что происходит над его головой, на поверхности земли.

Вероятно, прошло уже много лун. Что случилось за это время, что делает Геза? Удалось ли ему отомстить Розу за смерть Дена?

В том, что каждая минута пребывания в камере равняется на земле сорока дням, Рени был уверен. Он верил рассказу Дена, сам видел его после сорокадневного отсутствия, которое нельзя было ничем объяснить, если Ден солгал.

Как это происходит, Рени не понимал, но его трезвый и реалистичный ум раз навсегда сказал ему, что эта область знания еще не доступна людям его времени, но ничего сверхъестественного здесь нет и быть не может. Выросший среди жрецов, Рени перенял от них скептический взгляд на все, что темному уму его современников казалось проявлением воли добрых и злых духов. Когда-то люди не знали, что такое огонь, не умели добывать металлы. Теперь они это знают. Что же удивительного в том, что есть много такого, чего люди еще не знают, но узнают впоследствии.

Так и должно быть.

Он не подозревал, что скептицизм в том положении, в каком он находился, был его спасением. Другой на его месте мог сойти с ума от ужаса. Впрочем, этот другой никогда бы и не вошел в камеру.

Рени лежал спокойно, покорившись своей участи. И не мешал силам, во власти которых находился.

А силы эти действовали с нерассуждающей точностью, перенося неподвижное тело человека сквозь время, ощущаемое людьми, из одной эпохи в другую.

Давно уже исчезли с лица земли Геза и все люди, которых знал Рени. Исчезла, поглощенная океаном, сама страна Моора, где он родился и вырос. Поколения сменяли друг друга над его головой, в мире действительной жизни, которая одна только известна людям и вне которой Рени сейчас находился.

Века проносились над цилиндрической камерой.

Он не ощущал ничего. Времени не существовало, но он думал, что минуты текут, как обычно. И они казались ему очень длинными.

Он продолжал на что-то надеяться. На Гезу?.. Рени забыл о нем. Он думал теперь о пришельцах. Ведь эти странные и могущественные существа были здесь, в этой камере. Они исчезли из нее, но могут опять вернуться. И тогда он будет спасен.

Шелестящие звуки становились громче, отчетливее, но Рени по-прежнему не улавливал в них никакого смысла.

И вдруг шар снова погас. Снова абсолютная тьма словно набросилась на Рени, и он перестал что-либо ощущать.

Но если бы он даже сохранил сознание действительности, мог понимать и оценивать происходящее, то все равно никогда бы не догадался, что эта тьма означает конец пути, о котором он не подозревал, означает, что обычное время снова вступает в свои права относительно него. Точно так же, как раньше, совсем недавно по его восприятию, такая же внезапная темнота указывала на то, что путь в будущее начался.

Переход в нулевое пространство и обратно в обычный мир вреден для психики человека, и заботливые точные механизмы камеры выключали на время таких переходов сознание человека.

Но Рени не знал этого. И когда открыл глаза и увидел возле себя четырех пришельцев, он подумал со вздохом облегчения: «Я недаром надеялся. Они вернулись!»

Яркий свет шара, вместо бледного желтого сияния, сразу показал четырем пришельцам, что они очнулись не вовремя, что машина «остановилась» в аварийном порядке.

Они тревожно посмотрели друг на друга. Одна и та же мысль явилась всем: вслед за пространственной испортилась и машина времени! Это означало невозможность двигаться дальше, вечное пребывание в той эпохе, где они оказались сейчас.

Во время «движения» нельзя было увидеть многочисленных приборов камеры из-за мнимого вращения стенок. Сейчас камера была «неподвижна», и четверо легко убедились, что машина времени в исправности.

Сколько же пробыли они «в пути»? Как далеко ушли от эпохи, которую покинули?

Приборы ответили на этот вопрос. Прошло девять десятых намеченного времени.

Почему же «остановилась» машина?

Указатели внешней среды сообщили, что вокруг камеры все спокойно, что никакая опасность со стороны сил природы не угрожает.

Оставалось единственное и, очевидно, правильное, объяснение: в камеру кто-то вошел! И не только вошел (автоматы не обратили бы на это внимания), а остался в камере, отправившись по тому же пути, по которому «шли» они четверо.

Они не могли его видеть, как и он не мог видеть их, между ними лежало время, но то, что в камере находятся сейчас пятеро, а может быть и больше, не подлежало сомнению.

Когда это случилось, когда вошел в камеру неизвестный человек или люди — они не знали. Но пребывание в камере посторонних лиц грозило смертельной опасностью.

Машина «остановилась» сама, принять меры безопасности должны были они.

Кто-то находился в камере!

Когда бы этот человек ни вошел в нее, он был уже очень близок по времени. Пустить в ход машину по своей воле он не мог, она уже была пущена. Изменить время «прибытия» он также не мог и должен был оказаться там же, где оказались вошедшие сюда раньше него. Корректировка срока прибытия происходила автоматически. Аварийная остановка предотвратила угрозу одновременного прибытия.

Если бы машина продолжала «движение», то неизвестный, догнав своих предшественников, очутился бы с ними в одном и том же отрезке времени. И тогда трагические последствия были бы неизбежны.

Человек или несколько человек должны были лечь на ложа. Их тела могли занять одно и то же место в пространстве с телами тех, кто лег раньше. И при наступлении точки соприкосновения их времени с временем хозяев камеры наступило бы полное молекулярное слияние тел и мгновенная смерть.

Четверо молодых ученых невольно соскочили со своих мест.

Это движение было инстинктивно, но не вызывалось необходимостью. Машина «стояла». Обиходное время вступило в свои права не только для них, но и для тех, кто догонял их. И те и другие останутся на том же «расстоянии», на котором были сейчас, до тех пор пока машина не будет снова пущена в ход. Между ними установился постоянный интервал в одну или две недели. На большем расстоянии машина не почуяла бы постороннего присутствия.

Вспомнив об этом, они успокоились и обменялись мнениями. Им ничего не стоило закрыть неизвестным преследователям дальнейший путь, но это означало бы физически уничтожить их. Удалить из камеры, оставить в том времени, в котором они сейчас находились, было невозможно.

Остановка означала необходимость выйти из камеры, снова провести известное время на поверхности земли, чтобы дать нужный отдых организму.

Пришельцы испытывали досаду — почему они сразу не выключили механизм двери. Но им и в голову не приходило, что кто-нибудь может войти в камеру.

Ни один из них не подумал о том, что у них есть выбор. Убить разумное существо было для них не представимо. Они не сделали бы этого даже в том случае, если бы «прибытие» этих существ грозило неотвратимой опасностью.

Они думали и говорили только о том, как им поступить с неизвестными людьми. Отдых нужен, но длительная остановка смертельно опасна для этих людей: они не знают, как открыть дверь изнутри камеры, как выбраться из нее, если люди или время засыпали выход. Они неизбежно задохнутся.

Вывод был настолько ясен и очевиден, что обсуждение заняло не много времени. Ученые приступили к действиям.

Им самим следовало выйти из камеры. Незнакомцы могли и не лечь на ложе. Но аппаратура не была рассчитана на дистанционное управление.

Приходилось идти на риск. И один из четырех без колебаний вызвался это сделать. Трое других приняли его предложение как должное. Они сами готовы были на тот же поступок, но он высказался первым.

Они думали, что им придется снова проделать ход на поверхность земли, но, когда дверь открылась, они увидели небо. Камера оказалась только на одну треть погруженной в почву. Кругом стоял густой лес.

Удивленные, они оглянулись на приборы. До сих пор, поглощенные мыслями о тех, кто «шел» за ними, они не обращали внимания на указатели места, где находилась камера.

Сомнений не было! Они были не там, где вошли в камеру. Это была вообще не та камера! Чем-то встревоженные, автоматы перенесли их в другую, поставленную на Земле на случай катастрофы с первой. Значит, такая катастрофа действительно произошла за те века, что пронеслись над ними.

Выйти было нетрудно, поверхность земли находилась в метре от пола камеры, но тому, кто пустит в ход машину времена, надо было покинуть ее как можно скорее, и они расчистили выход, устроив пологий подъем. Под действием небольшого аппарата лишняя земля мгновенно исчезла, словно растворившись в воздухе.

Они не тратили времени на осмотр местности, — это успеется. Все их мысли были с теми, кто скоро присоединится к ним, станет их спутниками на пути в будущее Земли.

Кто они? Ученые, сознательно пошедшие на этот эксперимент, или люди, случайно попавшие в машину?

Вероятно, камера была обнаружена при каких-нибудь раскопках. Но как могли догадаться нажать на кнопку с нужной последовательностью? Теория вероятности не допускала таких совпадений.

Но факт был налицо, — в камере были люди. И их надо было выручить из того безвыходного положения, в какое они попали.

Опасность заключалась в том, что четверо ученых не знали точно, где, в каком моменте времени находятся сейчас эти люди. Они знали только, что интервал не мог превышать двух недель. Их будущие спутники могли находиться в прошлой неделе, во вчерашнем дне, в только что прошедших минутах и даже секундах. Все было возможно.

Но опасения оказались преувеличенными. Их отделяло от «преследователей» полчаса.

Когда это время прошло и машина снова «остановилась», они поспешно открыли дверь и вошли, чтобы… замереть от удивления.

Перед ними с закрытыми глазами лежал один человек.

И этим человеком был хорошо знакомый им Рени!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Гемибек сутулился в седле. Жидкая бородка, окрашенная хенной, то и дело касалась отсыревшего чепана. Для всех было очевидно, что он дремлет. Голова лошади при каждом шаге тяжело опускалась, и было такое впечатление, что уставшее животное, подражая своему хозяину, дремлет тоже.

Маленький отряд, насчитывавший не больше двух десятков всадников, растянулся так, что замыкающий воин еле виднелся в белесой мути туманного горизонта.

Все было мокро: воздух, земля, люди и лошади.

Впереди на однообразно серой пелене низкого неба мутным желтым пятном едва просвечивало солнце. Приближался вечер, а с ним и пятая мучительная ночь.

Однообразна была и степь. Перед глазами всадников Гемибека расстилалась давно уже надоевшая, безотрадная картина. Без конца и края тянулась пятый день одна и та же пропитанная водой, вязкая, как болото, местами покрытая желто-коричневым ковром прошлогодней травы земля. Снег кое-где еще держался, но был серым, рыхлым и ноздреватым. Мохнатые, низкорослые лошади с трудом вытаскивали ноги из этой трясины. От их мокрых боков валил пар.

Ни деревца, ни кустика! Не на чем остановить взгляд.

Лошади измучились, люди устали. И хотя насквозь промокшая земля сулила мало уюта, всадники смотрели на нее с вожделением. Слезть с седла, размять затекшие ноги, повалиться на землю и заснуть, прижавшись друг к другу, накрывшись попонами, согретыми потными спинами лошадей, казалось сейчас верхом мечтаний. О костре не приходилось и думать, — развести его было не из чего. Пора, давно пора подумать о привале.

И нетерпеливые взгляды поминутно обращались на ссутулившуюся спину начальника отряда.

Гемибек только делал вид, что дремлет. Он знал, что отряд заблудился в бесконечной степи и движется сейчас куда глаза глядят. Где искать столь остро необходимое поселение, крышу над головой, тепло, а главное пищу? Где находится вторая половина отряда, пропавшая неизвестно куда два дня назад, когда густой непроглядный туман разделил их? И куда вообще вести людей, покорно следующих за ним?

Гемибек встряхнул головой. Что-то надо предпринять, но что? Повернуть на восток, вернуться к куреню Субудай-нойона?.. Гемибек поежился, представив себе возможные последствия такого возвращения без каких-либо результатов. Грозный Субудай не простит начальника, который не сумел выполнить его приказа и потерял половину людей. В лучшем случае дело окончится плетьми, несмотря на достоинство военачальника и хенну на бороде. Любимцу великого кагана все дозволено, его воля не встречает противодействия.

Сырость пронизывала до костей. Гемибек неслышно застонал, вспомнив роскошный шатер Субудая. Нойон сидит сейчас на мягких шелковых подушках, окруженный слугами, стерегущими каждое его желание, в тепле, перед богатым достарханом. На нем чекмень, расшитый золотом, — одежда чужого народа, перенятая Субудаем от властителей покоренного Хорезма. Огненно-красная борода величаво спускается на широкую грудь. Субудай пьет сладкие вина и ест, ест!..

Спазма сдавливает желудок Гемибека. Со вчерашнего дня во рту не было ни крошки.

Голодная смерть угрожает ему и его людям. Запасных лошадей нет, они остались в пропавшей половине отряда. А пеший никуда не уйдет по раскисшей земле, по которой и лошади бредут с великим трудом. Лошадей трогать нельзя, без них верная гибель. И нельзя терять ни одного человека, их и так очень мало. Могут напасть воины племени, живущего здесь. Гемибек никак не мог вспомнить название этого племени.

Род Гемибека знатен и приближен к трону великого кагана. Но он не чистокровный монгол и беден, а следовательно, и не имеет влияния. Потому и подчинен Субудаю Гемнбек, хотя и имеет все права быть полководцем. Остается только вздыхать и завидовать.

Но все же Гемибек знает, что великий каган задумал большой поход в западную страну и что отряд Субудая послан сюда для предварительной разведки.

Состарившийся нойон лепив. Вот уже год, как он сидит на одном месте, время от времени рассылая небольшие отряды во все стороны. А сам коротает время с половиной своего гарема (опять-таки пример покоренного Хорезма), взятого в поход вопреки всем обычаям.

Субудаю тепло и сытно!

Гемибек тоскливо осматривает мутный горизонт.

Нигде ничего! Не темнеет вдали полоска спасительного леса, не видно дымков, не мелькнет тень джейрана. Да и нету их здесь — джейранов. А если бы и были, как догнать легкое животное на измученных, едва передвигающих ноги, конях?

Он знал, что едущие за ним едва держатся в седлах от усталости и голода. Никто не осмелится напомнить о привале, люди скорее упадут с лошадей, чем рискнут вызвать гнев своего начальника.

Пора объявить ночлег, но Гемибек никак не мог решиться на это. Его ужасала перспектива еще одной ночи на мокрой земле. Старое тело протестовало каждой клеточкой. И он ехал и ехал, жадно всматриваясь вперед, на что-то надеясь.

Желтое пятно солнца спустилось совсем низко. Позади отряда начали сгущаться сумерки.

Один из нукеров приблизился к Гемибеку и слегка дотронулся до его плеча.

Не нужно и оборачиваться, чтобы узнать, кто это. Только один Джелаль мог осмелиться на подобную дерзость.

— Чего тебе?

Джелаль — молодой воин. Он племянник Гемибека, сын его младшего брата, взятый в поход простым нукером, но в будущем сам военачальник.

— Обрати свой благородный взгляд в левую сторону, — почтительно произнес Джелаль.

Глаза давно утратили зоркость юности. Но об этом никто не должен знать. Для воинов их начальник все видит.