Спираль времени. Книга 2

Назначение сосудов было вполне очевидно, — это жертвенные дары, приносимые идолу, которому поклонялись здешние жители. А может быть, они поклонялись самой камере, назначение которой не могло быть им понятным.

В эпоху Рени искусство обработки металлов стояло довольно высоко, пришельцы видели хорошо отделанные блюда, кубки, мечи и копья. Здесь, судя по всему, царил еще почти что каменный век.

Таково было их первое впечатление.

Невольно вспоминалась гибель первой камеры. Так неужели же катастрофа, постигшая родину Рени, была так велика, что уничтожила всю достигнутую культуру и отбросила земное человечество на много веков назад?

Если такое предположение верно, это грозило самыми неприятными последствиями. Машина времени настроена на определенный срок, и изменить его уже невозможно. Она все равно «остановится» еще раз, когда пройдет первоначально назначенное время, — теперь через промежуток времени, равный приблизительно тысяче оборотов Земли вокруг Солнца.

Каждая остановка вредно влияла на организм, после каждой требовалось все более и более продолжительное время отдыха.

В стране Моора они могли прожить нужное число дней. А тут?

Снова непредвиденное обстоятельство скомкало и опрокинуло все их расчеты.

— Злая судьба преследует нашу экспедицию, — сказали пришельцы.

И Рени понимал, что они хотят сказать этими словами. Он уже многое узнал с тех пор, как встретился снова с пришельцами.

— Где-то здесь есть люди. Их надо найти.

— Они сами придут к нам, — заметил Рени. — Этот зверь пришел на знакомое место, за пищей. Он привык находить ее здесь. А те, кто приносит ее, думают, что бог питается их дарами.

Он улыбнулся, вспомнив жрецов, среди которых жил и которые поступали с приношениями горожан точно так же, как и этот зверь.

Слова Рени напомнили пришельцам о медведе. Они совсем забыли о нем, погрузившись в свои невеселые мысли.

Медведь стоял на том же месте, низко опустив голову, словно обнюхивая землю. По его виду нетрудно было догадаться, что он сильно истощен.

— Что это такое? — спросил один из пришельцев, указывая на сосуды.

— Пчелиный мед, — ответил Рени, но тут же, сообразив, что его не поймут, добавил: — Это вещество изготовляется насекомыми из соков растений. Оно питательно и вкусно.

— Разделим трапезу, — сказал пришелец. — Здесь два сосуда. Один возьмем себе, а другой оставим ему.

Так они и поступили. Чтобы освободить медведя от сковывающей его чужой воли, все пятеро вернулись в камеру, и дверь закрылась за ними.

Медведь сразу «очнулся». Он недоуменно повел носом, не понимая, куда исчезли двуногие существа. Их запах остался в воздухе, но почему-то не тревожил больше и не вызывал опасений. Голод проснулся с прежней силой, и медведь принялся за еду.

Одного сосуда было мало, чтобы утолить его голод, но второй исчез, и, ткнувшись несколько раз носом в пустую посудину, медведь недовольно заворчал и скрылся.

Первый раз в жизни зверь не почуял постороннего присутствия.

Ничего не заметили и пятеро людей, только что бывших на поляне.

А за всей этой сценой наблюдала пара голубых глаз, обладательница которых, окаменев от ужаса, притаилась в кустах у самого завала.

И долго после того, как поляна опустела, Любава сидела, не будучи в силах пошевелиться, почти в обморочном состоянии…

Следы ее присутствия были обнаружены пришельцами поздно вечером. Сперва они заметили рассыпанные по земле белые цветы, которые девочка трудолюбиво собирала весь день, чтобы украсить ими праздничные столы. А потом Рени нашел оброненный ею пестрый платок.

Это было очень важным открытием.

Искусно вышитые узоры платка заставила усомниться в первом, неблагоприятном впечатлении, которое произвела на них окружающая обстановка. Такая вещь не могла быть сделана дикарями каменного века. Платок свидетельствовал о высокой культуре. Во всяком случае не меньшей, чем в эпоху Рени.

И, хотя ни пришельцы, ни Рени не могли догадаться о назначении этого куска разноцветной материи, находка возбудила надежды.

Только наутро следующего дня Любава смогла рассказать о том, что она видела на Поляне.

Рассказ был настолько странен, что старики только покачивали головами, подозревая внезапное безумие девочки.

А Чеслав тотчас же один отправился на Поляну проверить слова дочери.

Его сердце, закаленное суровыми испытаниями, выпавшими на его долю, не ведало страха.

Жители поселка и успевшие уже собраться группы соседей, явившиеся на праздник, в тревожном беспокойстве ожидали его возвращения.

Чеслав подошел к Поляне очень осторожно, прячась за кустами и деревьями. Несмотря на свой рост и могучее сложение, он двигался с гибкостью кошки, подкрадывающейся к добыче, ступая мягко и бесшумно.

Прежде чем выйти на открытое место, он долго и внимательно осматривал Поляну.

Все было, казалось, таким же, как всегда.

Он легко нашел место, где пряталась Любава, по рассыпанным там цветам. Но оброненного ею платка нигде не было. Это служило первым доказательством правдивости рассказа, — никто не мог взять платок, кроме людей.

Перешагнув завал, Чеслав вышел на Поляну.

Она была давно и хорошо ему знакома, и он сразу заметил происшедшую перемену. Появился проход от поверхности земли вниз к «дому», который оказался значительно больших размеров, чем думали до сих пор. Считалось, что «дом» стоит на земле, подобно лежачему камню, а на самом деле он был погружен в почву, над которой возвышалась только верхняя его половина. «Дом» всегда был сплошным, а теперь ясно виднелась овальная трещина, похожая на странной формы дверь.

Оба сосуда, пустые, стояли на обычном месте, и возле них Чеслав увидел следы медвежьих лап. Это его нисколько не удивило: он давно знал, кто съедает жертвенные дары, но тут же были и другие следы, человеческие.

Это было вторым и окончательным доказательством. Любава говорила правду!

Опытный глаз охотника и следопыта читал следы, как открытую книгу.

Медведь действительно стоял у ног людей. Люди действительно взяли один из сосудов и унесли его. Потом они поставили его на место. Медведь, конечно, опустошил бы оба сосуда, но он не подходил ко второму.

Если бы Любава ничего не рассказала, Чеслав мог бы сделать это за нее. И он прибавил бы еще и то, что, когда медведь уже ушел, люди снова выходили на Поляну и долго блуждали по ней. Они были на месте, где сидела Любава, и, конечно, именно они взяли ее платок. Единственное, чего Чеслав не мог знать, это внешности неведомых людей, но он уже не сомневался, что и тут дочь рассказала чистую правду.

Следы начинались и оканчивались внизу у овальной трещины, напоминавшей дверь. Кто бы ни были эти люди, они находятся сейчас внутри «дома»!

Они могут появиться в любую минуту!

Но и теперь, когда ему стало все ясно, Чеслав не испугался. Ему даже хотелось, чтобы «дверь» открылась и те, кто прячется в «доме», вышли и показались ему.

Но никто не показывался. Ни звука не слышалось за блестящими стенами.

Чеслав колебался. Любопытство тянуло его руку к железной палице, висевшей на поясе, чтобы, вооружившись, постучать в «дверь». Он был уверен, что сумеет справиться даже с пятью людьми, если они нападут на него. Кроме палицы у него был еще и меч.

Его удерживало от этого поступка только смутное опасение, что он, Чеслав, гордящийся своей силой и бесстрашием, может невольно испугаться, а потом всю жизнь стыдиться этой минуты.

Бело-голубые и один черно-красный! Точно из сказок, которые так искусно рассказывает на посиделках старая Милана!

Любой другой давно бы убежал со всех ног. Но Чеслав думал, что, даже спокойно удалившись, он проявит трусость, что именно так поймут его уход люди. И он продолжал стоять, чего-то ожидая.

После долгих дней мокрого ненастья выдался наконец ясный, погожий, настоящий весенний день. Тучи исчезли, по небу плыли редкие облака. Солнце ярко и горячо палило землю, от которой шел пар. Самая подходящая погода для праздника!

Но ежегодное шествие на Поляну не состоится, пока он, Чеслав, не вернется в поселок и не расскажет, что видел. Всех смутили слова Любавы. Все ждут подтверждения ложности этих слов.

Что же будет, когда он вернется и подтвердит их правдивость?

Никто не рискнет пойти на Поляну, не зная, кто эти необычайные люди, появившиеся здесь столь странным образом. Люди, которых не боятся дикие звери!

Минуты шли, а Чеслав все не мог ни на что решиться, ни уйти, ни постучать в «дверь».

В состоянии напряженного ожидания он не замечал, что за каждым его движением следили внимательные глаза человека, который шел за ним от самого поселка, прокрадываясь между деревьями с такой же бесшумной кошачьей ловкостью, как шел он сам.

Этим человеком был Джелаль, которого послал Гемибек, обеспокоенный непрерывным подходом к поселку все новых и новых людей и заподозривший заговор против своего отряда.

И молодой нукер, притаившись в кустах, видел все, что произошло на Поляне.

Он понял в этот день, что значит безумный страх, холодящий сердце…

Только теперь, когда решительный шаг был сделан, когда между ними и родной эпохой легла бездна времени «шириной» в тысячелетия, пришельцы до конца осознали, на какие тяжелые моральные испытания обрекли себя, решившись на путешествие в далекое будущее.

На их планете прошло такое же время. Ничего не осталось от той жизни, которую они знали и любили, к которой привыкли с детских лет. На родине, как и здесь на Земле, все стало другим. И не только другим, но и одинаково чуждым.

Они бежали из эпохи Рени потому, что хотели любым путем вернуться к родному Солнцу. Помочь им в этом могли только будущие люди Земли. И они без колебаний пустились в путь к этим людям.

И вот теперь, когда обратный путь был бесповоротно отрезан, они внезапно поняли, что возвращение на родину потеряло в их глазах всякий смысл.

Тысячелетия — срок невообразимо огромный. Ничто, решительно ничто знакомое не встретит их по возвращении. Все изменилось: люди, условия их жизни, техника, самый облик родины, — все стало совершенно другим. Между ними и новыми людьми, живущими сейчас на их планете, не осталось ничего общего.

Раньше они как-то не до конца понимали, что значит оказаться «живым анахронизмом». Теперь они это поняли и испытали настоящий ужас от сознания непоправимости случившегося.

Они не жалели о том, что покинули эпоху, в которую впервые попали. Нет! Но они понимали теперь, что только здесь, на Земле, они могут оказаться в привычных им условиях жизни. Потому что эти условия на их родине были , а на Земле еще будут . Пути в прошлое не было и не могло быть. Путь в будущее существовал, но только в будущее Земли!

Земли! Она была для них чужой планетой. Ее люди были чужими, только внешне похожими на них самих!

Никогда Земля не могла стать для них родиной. Но и та родина, которую они покинули, также не могла снова стать для них тем, чем она была прежде.

Они четверо стали одинаково чуждыми обеим планетам. Они потеряли родину вообще, стали существами, не принадлежащими ни к какому человечеству, находящимися вне жизни, вне общества им подобных разумных существ, как на Земле, так и на планете, на которой родились.

Так понимали они свое положение.

Оставалось только одно, одна задача, в которой они видели смысл своего существования, ставшего, казалось бы, бессмысленным.

Их послали на Землю для того, чтобы установить контакт разума двух планет. Именно эту цель взяли они на себя, несли ответственность за выполнение этой задачи. Последовать за ними по тому же пути не мог никто. Этот путь был закрыт аварией. И, если они не выполнят того, что им поручили, жертва их предков, отдавших свои жизни, чтобы сделать возможной эту задачу, пропадет даром.

Это было целью. Существование этой цели спасало их от отчаяния. Потому что бесцельная жизнь невыносима для высокоразвитого сознания.

И четверо молодых ученых, переставших быть учеными с точки зрения нового человечества их родины, стали смотреть на себя как на исполнителей задуманного дела, отрешившись от всякой надежды на личную жизнь, которая казалась им уже невозможной ни здесь, на Земле, ни на родине.

Так они думали, не зная, что готовит им грядущее. Да и кто может это знать!

Они шли навстречу неведомому в уверенности, что, выполнив задачу, связав будущее человечество Земли с будущим человечеством своей планеты, останутся посторонними свидетелями как той, так и другой жизни. Без малейшей возможности найти в них место для себя.

По разуму человека несвойственно видеть будущее только в черном свете. И в глубине сердец четырех пришельцев теплилась слабая надежда, что через тысячу лет, — а если они ошиблись в сроке, то еще позже, — они окажутся в обществе, стоящем на той же ступени развития, на которой находилась их родина в момент, когда они ее покинули. Тогда они снова станут учеными, могущими принести людям пользу. Правда, только здесь, на Земле, но и это казалось им счастливым исходом. Жизнь получила бы смысл.

Надежда была слабой, потому что попасть точно на нужную «ступеньку» они могли только в силу случайности, а не по расчету. Гораздо вероятнее было попадание в более развитое общество Земли. Тогда они опять окажутся безнадежно отсталыми.

Будущее было туманно!

А настоящее достаточно скверно!

Пока что их преследовала одна неудача за другой. «Остановившись» на своем пути по вине Рени, они были обречены на пребывание в этой эпохе по крайней мере в течение половины земного года. Отправляться дальше до этого срока было нельзя. А как прожить это время, они себе плохо представляли.

Окружающее не обнадеживало.

Первая встреча с земными людьми прошла для них удачно. Ошибка, допущенная наукой в оценке уровня земной жизни, не поставила их в безвыходное положение: они сразу попали к людям, встретившим их гостеприимно и доброжелательно. Они нашли кров и пищу и смогли пережить нужный срок отдыха в благоприятных условиях.

Теперь получалось совсем иначе.

Они находились в диком лесу и имели основание думать, что обитатели этого леса так же дики. Как встретят их появление, как отнесутся к ним? И если они могли кое-как жить в камере, то вопрос питания встал перед ними во весь рост.

Как и чем питаться?..

Все пятеро никогда прежде не задумывались о том, где достать пищу, — она всегда находилась в их распоряжении. Пришельцам не приходилось об этом думать потому, что на их родине такой проблемы не существовало ни для кого, а Рени не задумывался в силу своего положения раба, которого кормили его хозяева.

Что делать теперь?..

Рени по-прежнему находился на своей родной планете. Но его положение было нисколько не лучше, чем у его товарищей по несчастью.

Все же маленькая разница существовала, и пришельцы понимали, в чем она заключается.

Рени мог найти пищу даже в лесу, потому что ему были знакомы земные растения, и он знал, какие из них имеют питательные свойства. И он мог есть мясо животных, а пришельцам такая пища была противопоказана.

Но пока что оставалось неизвестным, растут ли в этом лесу съедобные растения.

Большую тревогу вызвала встретившая их на поверхности земли погода. Мокрая почва, мокрый туман, холод и моросящий дождь — все это не могло не подействовать угнетающе. Было неизвестно, весна ли это начинается или, наоборот, осень.

Все пятеро были одеты очень легко, особенно Рени, на котором, кроме плаща и узкой набедренной повязки, не было ничего, даже сандалий.

Рени привык к жаркому климату своей родины, а пришельцы только теоретически знали о существовании времен года.

К тому же им было неизвестно, на какой широте находится их камера, насколько сурово здесь зимнее время года.

Что делать, если приближается морозная зима?..

— Наша экспедиция оказалась недостаточно продуманной, — сказал один из пришельцев.

— Нет, неверно, — возразил другой. — Мы считали, что окажемся в развитом обществе. Никто не мог предвидеть аварию. И тем более никто не мог предвидеть, что нам придется воспользоваться машиной времени в таком масштабе.

— В крайнем случае рискнем, — заметил третий пришелец. — Будем продолжать путь без длительного отдыха. Оказавшись в нужной нам эпохе, получим помощь, и вред, причиненный здоровью, будет ликвидирован.

— А Рени?

При этом вопросе по лицам пришельцев прошла тень тревоги и озабоченности.

Они говорили, не скрывая своих слов от Рени. Он стал их полноправным товарищем. Как им, так и ему, предстоял один и тот же путь в будущее, путь, который продлится до тех пор, пока они пятеро не окажутся в эпохе расцвета науки и техники Земли.

Их ожидала одна и та же судьба.

Казалось бы, что пришельцы должны были испытывать к Рени неприязненные чувства, — ведь именно благодаря ему они оказались в таком неприятном положении. Но они отнеслись к неожиданному попутчику точно так же, как относились друг к другу.

Его встретили дружески, с очевидной, искренней радостью, что все окончилось благополучно и неосторожное проникновение в машину времени не привело к роковым последствиям, что могло случиться очень легко.

Пришельцы ни на словах, ни в мыслях не обвиняли Рени ни в чем.

А если и обвиняли кого-нибудь, то только себя, за то, что забыли выключить механизм двери и этим едва не погубили земного человека.

И еще они испытывали угрызения совести, сознавая, что обрекли Рени на такие же испытания, какие ожидают в будущем их самих.

Молодые ученые хорошо понимали разницу между собой и Рени. Если в той отдаленной эпохе, к которой они стремились, они четверо могли оказаться на месте, то совсем иным будет там положение Рени.

Пришельцы не хотели быть «анахронизмом», и им было очень тяжело думать, что такая судьба ожидает их молодого товарища.

И как только они его увидели, как только поняли, что этот человек, которого они считали давно умершим, присоединился к ним и останется с ними до конца, все четверо одновременно подумали о том, что на них легла моральная обязанность подготовить Рени к появлению в мире будущего.

«Остановку» можно было продлить на столько времени, сколько понадобится. Это уже не играло большой роли. А они четверо были еще достаточно молоды, чтобы не торопиться.

Им было хорошо известно, что человеческий мозг (о том, что люди Земли в этом отношении ничем от них не отличаются, они уже знали) обладает замечательным свойством — он однотипен во всех эпохах, не слишком удаленных друг от друга. Человек всегда способен воспринять и усвоить всю сумму знаний последующих веков, до которых еще не дошла наука его времени. В этом смысле мозг обладает колоссальной перспективой.

Они считали, что им повезло в том, что именно Рени, обладавший наиболее развитым умом своей эпохи, стал их товарищем. Пришельцы успели хорошо его узнать за время, проведенное в доме Дена. Но они знали, что дело не в качестве мозга, а в том, насколько «наполнен» этот мозг.

Не сговариваясь, каждый из четырех решил заняться образованием Рени.

По существу, они собирались только продолжить то, что начали тысячи лет тому назад.

И вот обстановка, встретившая их, угрожала нарушить и этот план.

Пришлось всерьез задуматься над продолжением пути, над сокращением «остановки» до минимума. В этом случае Рени окажется в будущем совершенно неподготовленным, так как в самой камере, когда она находилась в действии, времени не существовало.

В конце концов пришельцы решили до последней возможности не уходить, сделать все, чтобы остаться в этой эпохе на нужное им время.

Вот почему найденный на второй день после присоединения Рени к пришельцам платок Любавы обрадовал и возбудил надежду.

Сосуды с медом также были замечены только на второй день. Более суток пришельцы и Рени оставались голодными. Произошло это потому, что пришельцы не могли думать ни о чем, кроме спасения разума Рени от грозившего ему безумия.

Им удалось спасти его только потому, что к своим объяснениям пришельцы присоединили волевое внушение и даже два раза усыпляли Рени на короткое время, когда видели, что смятение его ума становится угрожающим.

Только наутро следующего дня Рени наконец успокоился настолько, что смог если не понять, то поверить невероятному факту, что, войдя в камеру, закопанную в саду Дена, и пробыв в ней, по его восприятию, не более нескольких часов, он вышел из той же камеры через тысячи лет и в совершенно другом месте.

Было вполне очевидно, что, если бы не прошлые беседы Рени с пришельцами, оставившие в его душе безграничную веру в разум и могущество пришельцев, им не удалось бы его спасти и Рени сошел бы с ума от нестерпимого ужаса, увидев за дверью камеры густой лес вместо знакомого сада.

Такое превращение было для него абсолютно непонятным, несмотря на все объяснения, которые он выслушал. Но пришельцы были убеждены, что после серии уроков, которые они решили дать Рени, он способен будет понять.

Из осторожности они ни словом не упомянули о катастрофе, уничтожившей или повредившей первую камеру, так как были почти уверены, что эта катастрофа не пощадила и самую родину Рени. До поры до времени было лучше, чтобы он этого не знал.

Приступ ужаса и отчаяния миновал скорее, чем можно было думать, и вечером следующего дня Рени вышел из камеры, как человек, перенесший тяжелую и опасную болезнь, но уже совершенно здоровый.

Он знал и чувствовал, что второй раз стал другим человеком, что в его жизни наступил третий период. Первый продолжался от рождения и до знакомства с пришельцами, второй начался после этого знакомства. И вот теперь он опять внутренне переродился, вступил в новую полосу жизни, и, что бы ни случилось с ним дальше, ничто и никогда не вызовет больше такого тяжелого кризиса.

Четверо его друзей также видели и понимали, что между тем человеком, которого они знали в стране Моора, и Рени сегодняшним нет ничего общего.

И сознание этого превращения радовало их.

С большим интересом выслушали они рассказ Рени о событиях, происшедших после их ухода и заставивших его последовать за ними, хотя он и не собирался этого делать, не имея ни малейшего представления о том, куда вошел, чтобы «переждать» время.

Пришельцы воспользовались этим рассказом, чтобы дать Рени первый урок. И с огромным облегчением убедились, что он понял их достаточно хорошо, а следовательно, их план образования Рени не утопия, а вполне реальная возможность.

Нужно только время, желание и готовность самого Рени, в которых нельзя было сомневаться, проделать огромный труд.

Труд не пугал Рени, но хватит ли времени? Судьба дала ему таких учителей, каких никогда не могла дать его эпоха. Все зависело от него самого.

Так же, как пришельцы, Рени мечтал о том, чтобы им не пришлось «уйти» раньше времени, чтобы «остановка» дала возможность его друзьям осуществить свой план.

Сперва казалось, что этого не случится. Но вот неожиданно попавший в их руки платок изменил положение. Стало ясно, что поблизости есть люди, и притом гораздо более развитые и культурные, чем они думали.

Этих людей надо было найти, и как можно скорее.

Небольшое количество меда, разумеется, не могло насытить пять человек. Пассивно ожидать, пока неизвестные жители леса явятся сами, было нельзя, — это могло случиться не скоро.

На родине Рени пришельцы видели людей разного типа и цвета кожи. Они уже знали, что на Земле, в отличие от их родины, люди неодинаковы. Кого они встретят здесь?

Сами они резко отличались от земных рас. И понимали, что их внезапное появление может вызвать страх, «Не так давно» они убедились в этом, когда Геза убежал от них в ужасе. А он был одним из самых образованных людей своего времени. Не повторится ли такая история?

Присутствие Рени в этом отношении было очень полезно. Ведь он был земным человеком, и такие, как он, должны были быть хорошо известны всем людям планеты. Кроме того, пришельцы надеялись, что память о их первом появлении не изгладилась, что на Земле помнят о них и знают их внешний вид.

Они сделали все, чтобы о них помнили. Многое рассказали, многое показали с помощью шара и, наконец, оставили людям самый шар.

Правда, надежда на то, что новые знания, оставленные ими, помогут людям Земли быстрее идти вперед, как будто рухнула. Оба человека, которым они дали эти знания, быстро ушли из жизни. Один умер, а второй находился здесь, с ними. Но шар должен был сохраниться, — ни время, ни случайности не могли повредить ему, не только что уничтожить. А с шаром должно было сохраниться и воспоминание о тех, кто его оставил.

Шансы, что их «узнают», были. И они надеялись, что вторая встреча с земными людьми произойдет иначе, чем первая.

Она произошла раньше, чем они думали.

Словно ожидая их выхода, у самой двери стоял человек. Он был очень высок, совсем не похож внешностью на Рени, другого цвета кожи, одетый не так, как одевались современники Рени. Нижняя часть его лица была покрыта волосами.

Это была какая-то другая, а возможно, и новая порода людей.

Чеслав не уходил потому, что верил рассказу дочери и сам убедился, что внутри жилища Перуна кто-то находится. Кроме того, он боялся, что люди воспримут его уход как проявление трусости. Играло роль и простое любопытство.

Он стоял и ждал.

Он не мог понять, откуда явились эти люди и как они умудрились забраться внутрь «дома», но нимало не сомневался, что имеет дело с обыкновенными людьми, скорее всего с какими-нибудь новыми беглецами.

Оставалось непонятным, почему медведь не испугался людей и подошел к ним так близко.

Но ведь и сами люди не испугались зверя, не попытались его убить и даже оставили медведю половину жертвенного меда.

Странно!

Чеслав ждал, надеясь, что дверь откроется, — и все же она открылась неожиданно для него.

Усилием воли он заставил себя остаться на месте, не сделать ни одного шага назад.

Первым вышел человек в черном плаще. Его лицо, руки и босые ноги были красного цвета с золотистым оттенком. Черные волосы спускались до плеч. Ростом он был немного ниже Чеслава, а черты лица напоминали греческую статую, которую Чеслав видел в Самарканде. Они были удивительно правильны и красивы.

При первом взгляде на незнакомца Чеслав понял, что это, конечно, не беглец и вообще человек неизвестного ему народа.

Но все же он не испугался.

Страх поднялся в его душе минутой позже, когда вслед за первым из «дома» вышли еще четверо.

Это были те, кого Любава назвала «бело-голубыми».

И они действительно были голубыми и белыми. Но если голубой цвет, как и предполагал Чеслав, относился к одежде, то белый…

Возможно, что он забыл бы в эту минуту свои опасения показаться трусом и не столько ушел, сколько убежал бы со всех ног, если бы волнение не лишило его способности двигаться.

Плотно облегающая одежда скрывала тело, но лицо, кисти рук и совершенно голый череп четырех существ были не бледны, а именно белы, как только что выпавший снег.

Неудивительно, что десятилетняя девочка испугалась насмерть, увидев таких страшилищ! Чеслав почувствовал, как его сердце судорожно забилось, а ужас тошнотным комком сдавил горло.

И вдруг он услышал слова, произнесенные на чистом русском языке:

— Не бойся нас. Мы такие же люди, как ты, только принадлежим к другому народу. Как и вы, мы дети Солнца и ваши братья. Мы не причиним вам никакого зла.

В тот момент Чеслав не заметил и не мог заметить никаких странностей в звуках этого голоса. Но то, что люди говорили по-русски, сразу успокоило его. Страх исчез, сменившись безграничным удивлением.

«Дети Солнца»! Он слышал о народе, который поклоняется Солнцу, почитает его, как бога. Их страна называлась Египтом. Но как могли жители этой страны оказаться здесь, если даже в Хорезме никогда не видели живого египтянина, а только знали об этом народе? И как мог египтянин знать русский язык?

Чеслав проглотил комок, застрявший в горле, и хрипло спросил:

— Откуда вы?

Ответ он получил не сразу.

Пришельцы обменялись несколькими фразами, которых Чеслав не слышал.

Всем четырем стало совершенно ясно, что их надежды снова оказались ложными. Этот человек никогда не слышал о них, не знает о их первом появлении на Земле. Если бы на их планете появились вдруг существа, не похожие на них самих, то любой, увидевший их, сразу подумал бы о пришельцах с другой планеты. Это было бы естественной мыслью, потому что ничего другого подумать было нельзя. Но этот человек так не подумал. Значит, он даже не подозревает о существовании иных планет. А это означало, что все сказанное ими Дену бесследно забылось. Но крайней мере здесь, в стране, где они оказались. А раз так, имеет ли смысл называть себя обитателями другой планеты? Что может дать такое признание, если наука еще не дошла до понимания Вселенной и до идеи множественности обитаемых миров? Очевидно, ничего, кроме лишних и нежелательных осложнений. Пришельцы помнили урок, который они получили в эпоху Рени, когда правда привела только к всеобщему страху перед ними. Такую ошибку повторять нельзя, если они хотят остаться здесь на продолжительное время. И во всяком случае этого нельзя делать до тех пор, пока не станет ясен уровень развития науки этой эпохи.

— Ты понял правильно, — ответил Чеславу пришелец. — Мы из той страны, где поклоняются Солнцу.

— Но как вы очутились здесь?

Голос Чеслава звучал уже вполне спокойно. Он не обратил внимание на более чем странное обстоятельство, что «египтянин» ответил на его первый вопрос так, как если бы услышал мысль Чеслава. Он думал о другом, и странность ответа ускользнула от его сознания.

Бояться было явно нечего. «Слуги Перуна», как сразу же прозвали неизвестных людей женщины поселка, ясно сказали, кто они такие. Их пятеро, и у них нет оружия. Угрозы они не представляют…

Вопрос лесного жителя поставил пришельцев в затруднительное положение. Они считали, что открывать тайну своего появления еще рано. Как же ответить?