Собачий Глаз (№2) - Белое солнце Пойнтера

Меня, в отличие от него, добила кандидатура утешительницы. Нет, не обстоятельная Донна или спокойная Милли. Даже не Лайла. Неумело, но трогательно придерживала своего шефа за трясущееся плечо Сигурни, обычно отличающаяся прямотой и чувствительностью железной мостовой балки. А тут ее единственную проняло тем, каково терять мечту, в которую санд-шкипер и сам-то не особенно верил, раз не смог убедить нас в ее реальности. Вот так Си… Уж от кого не ожидал!

Похоже, сегодня вообще день сюрпризов. Еще неизвестно, кто или что выкинет следующий фортель. Лишь от одного больше не следует ждать ни неожиданностей, ни ставших вполне привычными пакостей. Рональд Джоггер Ас-Саби умер, как жил – бестолково. И бесповоротно. Хоронить, и то нечего – что не перемолола зубищами хищная тварь, то сгорело в погребальном костре, который прекрасно вышел из самой зверюги, спасибо Пемси.

Небогатая надгробная речь, и не сказать, чтобы добрая. Ну да о мертвых либо правду, либо ничего. Не окажись унтер-бандерша моей древнейшей столь тверда на руку, и по мне сейчас прозвучало бы что-то подобное. Если бы вообще уцелел кто-нибудь, способный помянуть погибших.

Кстати, а где сама виновница торжества разума над животным миром? Точнее, не столько разума, сколько нахальства в смеси с полным бесстрашием. Видно, от полного же непонимания ситуации… худым оно, сообразно комплекции пышечки, просто не могло оказаться. Да и Хирра с Келлой что-то не спешат убедиться в целости и сохранности законного супруга. Куда все подевались?

А, вот они. Вроде бы виднеются за ближним пескобуером. Всем троим не до меня, жив – и ладно. Что ж, справедливо. Меня-то древним золотом, пожалованным ветрами пустыни, только по лицу мазнуло. Вся слава и блеск достанутся забавной блондиночке, в соответствии с выбором самой Судьбы.

Огибая корму фрахтовика, я прищурился против солнца – как-то уже начали чествовать Памелу Акулью Погибель?

Картина и вправду открылась эпическая. Победительницу чудовищ шумно рвало за высоченным колесом. Обе мои жены суетились вокруг нее, придерживая волосы и золотое шитье хтангской головной тесьмы.

Каждому, кто жаждет славы, стоило бы посмотреть…

4

Дары дипломатии

Этот край недвижим, представляя объем валовой

Чугуна и свинца. Обалделой тряхнешь головой,

Вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.

Но садятся орлы, как магнит на железную смесь,

Даже стулья плетеные держатся здесь

На болтах и на гайках…

Крик вахтенной гоблинихи с «вороньего гнезда» мачты разорвал жарко-волокнистое предвечернее марево над каменной равниной Хисаха, словно струя кипятка – горку расходящегося в чае сахара. Казалось, каждый острогранный осколок булыжника отражает и швыряет обратно вопль:

– Море! Море!! Санд-шкипер, море показалось!!!

Впервые с момента охоты на песчаную акулу Блоссом заинтересованно вскинулся. Прочие шесть его зеленокожих подручных едва ли не разом бросились вверх по снастям, угрожая опрокинуть буера. Только рулевые оставались на посту, но и они довольно завозились на своих скамьях у транцев.

Мы, понятно, тоже оживились, сбрасывая сонную одурь дневной пустыни. Море – значит, Хасира, крепость соленой Воды и раскаленного Камня, столица Хисаха. Огражденная двумя пустынями от любого врага, сберегаемая магией дальнего видения от любого вторжения… И защищенная от любого удара с воздуха поистине идиотским законодательством!!!

Скоро нам суждено увидеть могучие стены, высеченные из береговых скал, и увенчанные негасимыми священными огнями минареты-маяки. Если, конечно, Полмачты Блоссом, в последнее время забросивший все дела, не дал промашки в своих штурманских расчетах.

Впрочем, плохо я думал о санд-шкипере. Даже величайшее разочарование жизни не заставило его относиться к своим обязанностям спустя рукава. Пустыня небрежения не терпит, и с презревшими ее закон расправляется скоро и беспристрастно… что и продемонстрировал не столь давно Рональд Джоггер Ас-Саби, поставщик двора Его Султанского Великолепия Мехмет-Али Двенадцатого.

Всего-то два с половиной дня назад, но после плотной череды предшествующих событий эти дни промелькнули, не оставив по себе никакой памяти. На каменистой равнине само время, похоже, свивается в кольцо наподобие мирового землезмея – один день от другого не отличить.

– Право полрумба! Отдать рифы! – подтвердил свой профессионализм Блоссом, приступив к исполнению санд-шкиперских обязанностей. – На борту осмотреться, прибываем!

Да я и сам уже видел, что прибываем. Над серебряными бликами далекой морской глади, расталкивая боками струение раскаленного воздуха, вставали еле заметные дымки над дрожащими прутиками минаретов. Огонь днем не виден, но и без того чуть справа по носу вырисовывалась темная масса городских стен.

Полчаса, не больше, до столицы легендарного Принца Халеда, призрачным островом всплывшей из неизвестности на исходе Войны Сил. Три тысячи лет скалам ее стен, выведенным из моря могучим заклятием, три тысячи лет огням, бессменно пылающим над пробитыми в газоносные слои земли колодцами…

Пожалуй, самое время связаться с посольством на предмет организации встречи. Код вызова я еще перед отъездом заклял в раковину дальней связи и сам затвердил наизусть. Да и жен заставил выучить – другой опоры, иного островка своих пусть в дружественной, но все равно чужой стране нет и не будет.

Однако сейчас данный оазис спокойствия и оплот соотечественников не спешил отзываться. Всегда так – когда нужно, хрена с два дождешься этих чиновников!

Раз за разом я колотил по жемчужинкам, набирая код посольства. Самоцвету повторного вызова уже не доверял – мало ли какой сбой мог накопиться при многократных попытках связи. Посольство по-прежнему не отвечало. Стараясь, чтобы мое беспокойство не передалось другим, я потянулся убрать раковину назад в чехол на поясе. Но моя высокородная все равно что-то почуяла.

– Не отзывается? – сочувственно кивнула она на магический приборчик в моих руках.

В ответ я мог лишь неопределенно пожать плечами.

– Не беспокойся, наверное, встречать выехали. В суете не до вызовов. Недолго уже…

Успокаивающим словам старшей жены хотелось верить. Тем более что последнее ее утверждение опровергнуть было невозможно. С каждым мгновением громада городских укреплений вырастала больше и больше, открываясь во всем своем величии.

Стены Хасиры сложены морскими скалами, что вывел магической песней из волн прибоя величайший поэт всех времен Омар Копьетряс по воле своего повелителя и героя всех его творений – принца Халеда. Оттого нет в них ни регулярности, ни симметрии, но есть какая-то дикая красота. Словно не творение разума, а воля самой природы встала на защиту столицы Хисаха, готовая отразить и отбросить прочь любого завоевателя – от холодного и расчетливого хтангского рыцаря до горячего и порывистого ветра пустыни…

Казематы тяжелых метателей и башенки колесных стрелометов прилепились к уступам каменных громад, как прежде гнезда розовых чаек, а из каждой расселины, казалось, уставился смертельным зрачком залповый светосброс. Система оборонительных чар здесь следует естественному рельефу – а стало быть, совершенно непредсказуема…

Хорошо, в общем, строил Принц Хисахский и все его потомки, на совесть. Наскоком не возьмешь, а на идиота, взявшегося тащить по пустыне тяжелый осадный парк, я и смотреть не хочу, чтобы случаем не подхватить дурость, как заразу.

С воздуха и то тяжко было бы развалить такие укрепления при грамотно поставленной ПВО. А учитывая законы страны, любое массовое незапланированное пересечение воздушными кораблями далекой границы по Ветровой Стене будет воспринято как объявление войны. Причем времени на соответствующие выводы у хисахского генштаба будет предостаточно – сеть простеньких амулетов обнаружения надежно перекроет рубежи…

Впрочем, нам ни к чему всерьез разрабатывать планы вторжения в добрососедский Хисах. Сейчас не первые годы после Войны Сил, когда обезумевший от славы и безнаказанности победителя третий уарен Хтангский двинул на Хисах Священное Воинство. Сгинули в песках эльфийские рыцари, сгинул с ними их полководец, и давным-давно вослед пропавшим исчезла самая идея воевать с южным соседом.

А когда в пламени Первой Меканской отпали заанарские вотчины Инорожденных и на месте болотной да степной окраины встала грозная и недобрая Империя Людей – не врагом, союзником стал Хисах. Единственный из всех независимо, по доброй воле, ибо суверенитет и политическая независимость Огрии и поныне чисто номинальны, а уж диковатые альтийские окраины и такой иллюзии самостоятельности не имеют. Что цизальтинский Союз Племен, что трансальтинский Фольксдранг попросту не доросли быть субъектами международного права.

Маневрировать парусами вблизи скальной громады оказалось затруднительно, а на быстроразборном пандусе, ведущем к воротам, поднятым высоко над землей – и вовсе невозможно. Еще один плюс обороноспособности Хасиры и явный минус удобству торговли… если бы не предусмотрительность хисахских биндюжников. У пандуса караванщиков поджидали буксировочные упряжки. На жаре их погонщики лениво потягивали зеленый чай, развалившись под тентом, а сами звери…

Да нет, не звери. На свирепом пустынном солнышке вместо настоящей упряжной животины жарились кадавры среднего класса местного производства, точнее, одни лишь ходовые части их, собранные попарно в жесткие звенья с мощными буксирными крюками. Разумно – живому существу тут никакого терпежа бы не хватило, а при человеке на козлах распознающий и управляющий контуры маготехническому тяглу не нужны. И то, что взяли таких вот, не самых крупных, тоже правильно. Здоровенные, вроде тяжелых штурмовых или осадных, в ворота попросту не протиснутся, да и внутри города, по дороге к складу, едва ли развернутся.

Блоссом, красивым виражом подкатив к самому навесу, принялся рядиться с биндюжниками, сбивая цену за провоз. Возчики оживленно включились в беседу, попутно вываливая на приезжего ворох местных новостей и выспрашивая дальние, из-за Ветровой Стены. Законное дело и для тех, и для других – вволю почесать языки после долгого пути или не менее монотонного ожидания путников. Вот она где, высокая-то дипломатия…

Наконец, спустя не более получаса, ритуал взаимопредставления был закончен, и высокие стороны разошлись по своим делам. Биндюжники – подпрягать своих скакунов к пескобуерам, санд-шкипер – руководить этим процессом, гоняя туда-сюда расторопных гоблиних.

Более-менее завершив сей важный труд, Блоссом напоследок подошел к носу нашего судна, попинал буксирный трос, проверяя на прочность соединение, и как бы между делом прошелся вдоль моего борта пескобуера.

– Неладно у вас в миссии, – негромко, в сторону бросил он. – Посол ваш, говорят, нехорошо умер…

Самые неприятные предчувствия заскребли по сердцу, как змеи лапами по стенкам факирского горшка. Вот и причина молчания раковин дальней связи…

– Если обратно сейчас решите – за полцены повезу, – продолжил санд-шкипер совсем неожиданно. – Мне с вас лишнее брать не резон, не по совести!

– Спасибо, конечно… – Я замялся, пытаясь объяснить, почему не могу воспользоваться столь щедрым предложением. – Только нам обратного пути нет. Да и не так уж все плохо – а то еще со стен пристрелили бы!

Первая фраза внезапно прозвучала куда серьезнее, чем ожидалось. И верно – нет назад дороги, нет обратного пути. С самого начала не было, со стрелы, вонзившейся в спинку кровати в дешевой съемной комнате… А то, что костюмы и декорации раз за разом все дороже и экзотичнее – мундир капитана рейнджеров, замок Властителя, теперь вот Хисах – крайности ставок и сути игры не меняет.

Так что начал я, как получается, не с пустой отговорки – для самого себя, по крайней мере. Зато моя финальная шутка оказалась действенным аргументом уже для Блоссома. Он полминуты обкатывал ответ во рту, словно гальку, которую в пустыне сосут, чтоб не пересыхала глотка, затем сглотнул и сказал только:

– И то верно… Что ж, как знаете, – и двинулся далее, завершать свой обход.

Разделять глубину его опасений отчаянно не хотелось. Почему-то здесь, на грани залитой солнцем пустыни и теплого моря, не получалось верить в разные страхи и заговоры. Но, по крайней мере, поставить жен в известность о сложившейся ситуации стоило безусловно. Вон моя высокородная уже смотрит встревоженно – почуяла что или увязала наши с Блоссомом переговоры и загадочное отсутствие дальней связи.

Так что с объяснениями стоит поторопиться… Хотя о предложении осторожного песчаного лиса я уж лучше моим эльфочкам говорить не буду. Во избежание раздоров в семействе Хирра может с ним и согласиться, а вот Келла, несомненно, будет руками и ногами за приключения, даже там, где их нет в помине и не предвидится.

Медленно разворачиваясь, наш пескобуер въезжал на пандус, ведущий к воротам. Скрип песка под колесами сменился лязгом грунтозацепов о каменные плиты. Для объяснений с семьей остались лишь те минуты, что уйдут на неторопливый подъем к воротам. Тяжело вздохнув, я сказал прямо, без обиняков:

– Посол умер. Теперь мне за него отдуваться. Пока еще замена будет… А скорее всего, придется остаться в этой должности.

На скорую замену при стремлении Концерна Тринадцати держать меня где подальше надеяться нечего. Как-то очень удобно умер посол, словно по сговору с высокородным родственничком. Крепки Инорожденные Дня родственными связями, не хуже, чем банды Дорассветных…

– Ничего, справишься, – беспечно подбодрила меня Келла. – И не такое сворачивал!

– Я помогу, если надо будет. – Хирра отнеслась к услышанному серьезнее. – Все, что понадобится…

Удивило то, что обе среагировали одинаково спокойно. Мол, принял решение муж и повелитель – значит так тому и быть. Все само собой срастется, без проблем и препятствий, как сказано. Мне бы такую уверенность…

Долгий-долгий пандус закончился – и постоянная каменная часть, и быстроразборная щитовая. Опорные площадки тягловых кадавров звонко пролязгали по настилу и вновь глухо забряцали по камню, шаг за шагом углубляясь в тень арки ворот. Вот в сумрак нырнул бушприт пескобуера, передняя, поворотная ось, мачта – и следом мы сами въехали в прохладу, от которой успели отвыкнуть за дни пути.

Внутри надвратного скального массива пришлось еще попетлять, поднимаясь на полный круг посолонь между строгими рядами противоштурмовых амбразур, под стоками для раскаленного песка. Умело закручено – праворукому незваному гостю в таком коридоре труднее развернуться, а обороняющимся отходить в самый раз.

Наконец после еще одного отрезка – опять прямого, зато перемежающегося боковыми нишами выкатных заслонов из цельного камня в полдюжины ярдов толщиной и гулкими настилами ловчих ям – путь сквозь надвратное укрепление завершился.

Может, он длился дольше, чем представлялось, может, расстроенные нервы сыграли шутку с восприятием времени – но мне показалось, что, войдя в ворота яркой, в полную силу светлой послеполуденной порой, вышли мы из них уже много ближе к вечеру. Освещение примягчало, потеплело в сравнении с дневной режущей белизной солнца. Что, если среди оборонительных ловушек Хасиры есть и такая – похищающая время у решившихся войти в город? У желанных гостей – немного, с полдня, у нежеланных – всю жизнь, наподобие недоброй памяти переделанных кухонных ускорителей ГранМадам и Хозяина Нищих…

Признаюсь, о такой оборонной магии я прежде не слыхал, а потому не стал заниматься пустыми домыслами сверх меры. К тому же мы до сих пор не покинули толщу крепостной стены, оставаясь в узком проезде, открытом лишь сверху. Впереди истекала тенью еще одна арка – надеюсь, последняя на пути в город. Может, оттого и казалось, что уже темнеет…

Впрочем, местным уроженцам чехарда с временами дня не мешала заниматься своими делами без малейшего следа вечерней расслабленности. По крайней мере, таможенники ею не страдали никоим образом. С обеих сторон проезда открывались оконца бесчисленных чиновников. У каждого из них имелся свой вопрос, свой документ, который надо было заполнить, и своя печать, призванная закрепить законность прохождения зоны его компетенции.

К счастью, дипломатический статус избавлял от большей части формальностей, по крайней мере, меня с женами и за компанию – Пемси. К нам тут же приставили важного драконида в лиловой тоге госслужащего – немалых чинов, судя по жезлу и богато украшенному футляру для письменного прибора на массивной цепи, свисающей с тонкой жилистой шеи в мелкой чешуе.

Мне и раньше доводилось видеть представителей пятой расы разумных, редких за пределами своей жаркой страны, но до сих пор лишь издалека. Младшие дети Отца-Перводракона приняли наибольшее количество его черт, менее других походя на иные расы. Даже мелкие зеленые гоблины, последние потомки Породителей с набором особенностей вроде цвета кожи, формы черепа и ушей, более близки прочим. Или хотя бы кажутся таковыми при общих с драконидами чертах – и те и другие теплокровные, яйцекладущие не млекопитающие. Зеленявки еще и роевые, самостоятельно в полный разум войти не способны…

Но даже в сравнении с ними разумные драконьей крови смотрятся более чуждо. Наверное, дело в пропорциях и чертах лица. Если у гоблинов и огров они окарикатуренно напоминают человеческие (или там эльфийские с халфлингскими) наподобие обезьянских, то здесь совсем другое. Будто в ту же, привычную для всех рас форму – две руки, две ноги, голова сверху – попытались втиснуть некую непередаваемо иную суть, не находящую ее естественной.

Чуть отливающая в зелень оливковая кожа сложена из мельчайших чешуек, на икрах, бедрах, лопатках, плечах и предплечьях сливающихся в глянцево-радужный сегментный панцирь, так же как на скулах и надбровьях. Вертикальные прорези ноздрей на чуть выступающем носу способны сжаться в почти невидимые щелочки, как и почти безгубый рот. А главное – прозрачные змеиные веки защищают глаза от песка и ветра, но не от света. Там, где другие закрывают глаза, младшие дети Перводракона закатывают под череп узкие прорези зрачков. В сравнении с этой змеиной повадкой отсутствия волос и молочных желез как-то уже и незаметно.

Тем не менее, несмотря на все это, дракониды не карикатурны и не страшны. Их мужчины обаятельны, а женщины прекрасны. И все они по-своему совершенны… но абсолютно чужды. По крайней мере, внешне…

К счастью, хотя бы одна близкая и понятная черта у прикомандированного к нам драконида имелась в наличии. Дотошность и въедливость, общая для всех таможенников по ту ли, по эту сторону Девственной Пустыни и лишь для начала прикрытая непременной предупредительностью, подобающей при трауре.

– Тысячекратно прошу прощения, эфенди, за то, что должен омрачить печальной вестью радость вашего прибытия, – издали зашел первый из официальных лиц, встреченных в Хисахе. – Полномочный посол Союза Эльфийских Городов, высокородный ау Рийнаорр ау Гуотт, скончался три дня назад.

Драконид почтительно склонил голову, выражая соболезнование. Недолгое, впрочем – основные его обязанности ждали неукоснительного исполнения. Оттого же, видимо, остались нераскрытыми обстоятельства смерти посла. Равно как и причины, по которым эта новость не достигла нас в пути…

Впрочем, кода вызова моей раковины дальней связи никто в Хасире знать не обязан, а лезть за ним в посольство – дипломатический скандал. Пока же новость прокатится по официальным каналам от одной столицы до другой, а главное, внутри обеих из ведомства в ведомство, может пройти куда больше, чем три дня. Полной недели не хватит!

Так или иначе, не в компетенции таможенника было обсуждать столь тонкие международные материи. У него и других дел оказалось в достатке. Поклонившись еще раз, он перешел к первейшему из них.

– Теперь попрошу эфенди и хай-ханум задекларировать предметы магии, ввозимые в Хисах. Вынужден предупредить, что все незадекларированные и сокрытые заклятия будут разрушены в Проходе Последнего Испытания с утилизацией высвобожденной магии в пользу казны.

Ну-ну… Посмотрел бы я, что станется с Хасирой при попытке разрушить заклятие, дающее магическую силу Восьмой Реликвии, которую я ношу в поясной сумке со смерти предыдущего владельца. Точнее, что останется от Южной Жемчужины, если вся эта мощь вырвется на свободу. Только смотреть на такое надо бы не из эпицентра, в который придется удар, а откуда-нибудь с безопасного расстояния. С той же Ветровой Стены, к примеру, или, в крайнем случае, из караван-ангара. Там хоть стены крепкие…

Да и вообще Зерна Истины – вещь в хозяйстве полезная, как еще многопрадед моей древнейшей говорил. Нечего ее этак расходовать, на пустой шум, иллюминацию да воронку в полгорода размером, что прибавит площади и так не маленькому заливу Зодиакального моря.

Так что Реликвию, дающую мне непредставимо долгую эльфийскую жизнь, пришлось безропотно предъявить. И даже не из этих шкурных соображений, а просто потому, что не люблю нарушать закон попусту, без крайней нужды.

Хирра с той же готовностью предъявила свой магический жезл, а Келла с неожиданной подробностью начала перечислять все полезные мелочи, на которых хранила свои заклятия – вроде заколок с бубенчиками, колечек в ушах, ожерелий, фенек и амулетиков, привешенных к модной перекрашенной раковине дальней связи. Потом, правда, махнула рукой и рассмеялась, чуть не заставив узкогубого таможенника улыбнуться в ответ.

– Остальное, что забыла, не жалко! Пропадет так пропадет!

Но профессиональная невозмутимость хисахского чиновника оказалась сильнее даже чар младшей жены. И уж всяко не подействовала на него суета подскочившей с переднего пескобуера Памелы, которая по примеру и прямому приказу своей атаманши предъявила все побрякушки со сколько-нибудь значимой магией.

Вроде все… Блоссом и гоблинихи с завидной сноровкой прошли ту же процедуру у младших чиновников в окошках по сторонам проезда. Видно, навык образовался за время многочисленных рейсов через Девственную Пустыню. Они с унтер-бандершей моей древнейшей уже заняли места на своем паруснике пустыни, когда наш куратор перешел к следующей части ритуала.

– Иных запрещенных к ввозу предметов магии не имеете? – предупредительно и в то же время дотошно вопросил он. – Заклятий, артефактов, ингредиентов?

При этом змеиные зрачки чиновника пронзительно уставились на наш багаж, опечатанный еще в Гериссе. Что он хотел там углядеть? Разборный воздушный ялик, что ли?! Иной запрещенной к ввозу магии я представить не мог, а спросить побоялся, поскольку в ответ определенно мог напороться на список позиций в триста, часа на два – два с половиной. Предполагаю, что исполнительному дракониду ничего не стоило зачитать его наизусть, с развернутым толкованием сомнительных мест и изложением прецедентов.

Догадка оказалась верной. Не дожидаясь вопросов, таможенник сам любезно озвучил малую долю ожидаемого:

– К известному вам, смею надеяться, списку специальным фирманом Его Великолепия от тридцатого апреля сего года добавлены зелья аэробопродуцирующей группы и их заменители, а также трансмутационные катализаторы для претворения воды в воздух. – Тут он снова вопросительно уставился на меня. А я на него – столь же непроницаемо и с видом полного непонимания.

Здесь, в Хисахе, селиться в колодце, как основатель ордена чихающих дервишей Кирага аль-Хасири и его первые последователи, мое семейство однозначно не станет, какая бы жара ни стояла на дворе. Для чего же еще могут понадобиться указанные снадобья, я при всем опыте представить не мог. Что Воды, что Ветра тут, на грани пустыни и моря, предостаточно, и претворять одну стихию в другую нет никакой нужды. Или теперь в Хисахе профессия ныряльщика за раковинами запретной стала?

Никому, кроме поставщиков сырья для ремесла, которым славится Хасира, дыхательные трансмутаторы не нужны. Или я чего-то не знаю об этой области маготехнологии, или султан решил подрубить основу процветания собственной страны.

Ибо основная статья хисахского экспорта – раковины. Всевозможных видов, цветов и размеров, гладкие и шипастые, скромные и претенциозные. Обычно они поставляются еще не заклятыми на дальнюю или ближнюю связь. Владельцы фирм, продающих раковины, предпочитают сами выбирать каналы и способы передачи для большей конфиденциальности. Да и качество связи от этого зависит, что при неимоверной конкуренции имеет значение.

Некоторые выдумщики из фирм связи вообще сажают к дежурным раковинам певчих крикунов либо тех же новостных от ведущих издательств. А то и бордельных шлюшек с хорошо подвешенными языками, шепчущих на ухо непристойности. Что угодно, лишь бы клиента приманить. Не в публичный дом, само собой, а к их исключительно благопристойному товару.

Хисахяне и сами мастера заклинать раковины, но в их работе нет изощренности анарисских умельцев, кладущих немалые усилия на защиту связи от перехвата. Местные стараются добиться лучшего звучания и большего числа каналов для каждой раковины – а это совсем не то, что требуется при коммерческих переговорах. Наивные люди живут в Хисахе. Романтичные…

Примером тому служит широко известная история Халеда, принца Хисахского, по сю пору идущая в виде пиесы по всем сколько-нибудь уважающим себя балаганам.

Принц этот во времена Войны Сил, когда все, кому не лень, занимались весьма прагматичной борьбой за право определять дальнейшую судьбу мира, посвятил себя занятию сугубо романтическому. А именно – мести за отца всем остальным родичам, включая потенциальных. Притом не прибегая к услугам ни одной из воюющих сторон, а обходясь сугубо дружескими связями и личными симпатиями.

В противовес пиесе и сам Халед, и возлюбленная его Уфия, и старая алкоголичка-мамаша уцелели и после всего долго и счастливо жили с верными вассалами. Хотя ради этого им всем пришлось вдоволь покуролесить, то вместе, то поочередно впадая в фальшивое безумие, прикидываясь мертвыми, странствуя и сражаясь. Балаганные постановки также умалчивают об имевшей место паре изнасилований и обширном членовредительстве в процессе вынашивания и осуществления желанной мести.

Почему-то изображение эффектной смерти в искусстве, что высоком, балаганном, что низком, литературном, считается делом более достойным, нежели достоверность событий. Впрочем, и по этой статье хисахский принц оправдал все чаяния артистической души. Родственничков Халед проредил основательно, как со своей стороны, так и со стороны невесты, не стесняясь в средствах и способах. Помнится, дядю мстительный наследник престола засолил заживо моментальным заклятием иэрийской выделки. По счастливому совпадению, этот самый дядя как раз и оказался главным злодеем-братоубийцей – а также тогдашним султаном Хисаха. Нечаянно, одним ударом принц добился отмщения и трона. Выходит, настоящая, истинная романтика – дело сугубо выгодное!

А трон султана с тех пор так и переходит не по наследству – достается ближайшему свидетелю смерти предшественника. Для того же чтобы обеспечить формальности сего процесса, при дворе имеется должность Блюстителя Престола, единственного, кого это правило не касается.

Сочтя столь длительное молчание с моей стороны подтверждением непричастности к ввозу снадобий, запрещенных фирманом, таможенник завершил ритуал досмотра выдачей соответствующего документа. В мои-то бумаги раньше своего султана ему нос совать не положено, а дело требует законного заверения. То есть печати хоть на каком бланке, если уж верительные грамоты по калибру таможне недоступны.

Впрочем, этот бланк мог дать демонову дюжину очков форы многим виденным мной документам – столько разноцветных надпечаток и сияющих даже днем водяных знаков украшало лист бумаги с увесистой печатью алого сургуча. Словно кусок пламени, застывший вместо того чтобы поглотить свою законную добычу.

Красивый символ. Лармо-Огненная Борода был бы доволен таким знаком уважения от одного из своих многочисленных здешних почитателей. Хисахяне поклоняются огню, дающему единственную возможность для жизни на грани меж пустыней и морем, и его хозяину. А поскольку Лармо, или Лалл, Солнечный Бог – старший из Победивших, то хотя бы религиозных войн у нас с Хисахом нет и быть не может.

– Не смею далее задерживать, эфенди. – Поклонившись, драконид сошел с борта пескобуера, чинно подобрав тогу, и махнул рукой погонщикам. Те без возражений послали вперед свои упряжки из семи металлов, движимых пятью стихиями.

Один за другим парусники пустыни вплывали в тень Прохода Последнего Испытания. При всей серьезности именования ждать от него взаправдашнего подвоха не получалось. Ну посидим в темноте еще минутку, прежде чем отправиться с прилегающей к стене Сухотаможенной площади в посольство принимать дела, столь внезапно рухнувшие на меня…

Однако спокойно сидеть пришлось куда меньше. Спустя недолгие мгновения после того, как за нами захлопнулись ворота камеры снятия несанкционированных заклятий, темнота наполнилась звуками. Негромкими, но настойчивыми и весьма действующими на нервы: шорох, хруст, какие-то мягкие шлепки… Тут не успокоишься!

– Это ты?! – не выдержав, напряженно-обвиняющим тоном спросила Хирра. Не знаю, кого уж именно, но так или иначе принял вопрос на свой счет не я один.

– А я думала, ты! – Удивление Келлы было отнюдь не наигранным.

– Нет, хай-мэм, не я, честно-честно, как под духом!!! – закрутила Лайла несусветное оправдание.

В ее медиумические способности отчего-то верилось слабо. Как и в необходимость лязга «козьей ноги» рейнджерского стреломета Сигурни, привыкшей встречать подобным образом любую непредсказуемую смену обстановки. Тем или иным способом отметились все – и на нашем буере, и на переднем, невнятным гомоном подтверждая общность повода к беспокойству.

Один я продолжал молчать самым виновным во всем образом, хотя имел никак не меньший повод вставить свой вопрос в эту череду. Если, конечно, правильно определил причину всеобщего беспокойства по собственным ощущениям – то легкие прикосновения, то увесистые шлепки по ткани, укрывающей тело от пустынной пыли. Будто одежду то ли обшаривают незаметно, как уличный спамер, то ли охлопывают слегка, словно штурмполисмен, ищущий улики. Может, это какая-то местная разновидность таможенной магии, на столь странный манер проверяющая груз и персоны путешественников?