Собачий Глаз (№2) - Белое солнце Пойнтера

Именно на этот вариант развития событий, похоже, и нацеливался Музафар Великолепный. Иначе зачем все эти разговоры о «гарантиях» и «мирном сосуществовании» с Иэри и Атиной? А также третирование собственной армии в угоду недополицейским силам…

Что надо сотворить, чтобы подобный вариант не осуществился, пока не было ясно. Но сделать все, чтобы он так и остался среди бредовых наваждений, я постараюсь обязательно. Сидеть сложа руки, когда кругом все рушится, всяко не сумею!

Сколь бы мрачным ни был сей вывод, уверенности в понимании ситуации он лишь прибавил. Значит, была причина отправить беспокойного пса Пойнтера подальше с эльфийского двора – не просто так, не в длинный ящик политического забвения с погребальными рунами на крышке. Все правильно рассчитали Арбитры и прочие девять акционеров Концерна Тринадцати с правом решающего голоса…

Ощутить себя на своем месте, приставленным к важному делу, оказалось неожиданно приятно. Это скрасило и прощание с бинбаши, и визит вежливости в султанскую ложу с почерпнутыми у Джумы дежурными славословиями, и обратную дорогу до стоянки экипажей уже вместе со всеми, мимо рыбных рядов.

Нет, военный атташе из меня вышел бы неплохой. Вот только опять приходится этим делом не в своем качестве заниматься, а в посольском. Которое требует больше тонкости и сторонних ходов, чем точности и напора…

Вчера, да и сегодня утром что-то удержало меня от немедленного подробного отчета Концерну по международным инициативам Хисаха. А теперь и подавно окрепло желание сначала разобраться, с чего они вообще возникли и кому это выгодно, кроме явных общих врагов. Если окажется, что кроме Музафара – никому, можно будет задуматься о том, нельзя ли переиграть ситуацию к лучшему. Тогда-то и настанет время привести в действие всю махину эльфийского государства. А шелохнись оно неловко раньше времени, нам здесь увернуться вряд ли удастся…

Поняв, что и ради чего собираюсь делать или не делать до поры до времени, я испытал немалое облегчение. Теперь можно и обратно, ни к чему дольше оттягивать возвращение в посольство. Остальные повозки уже разъехались.

По очереди помогая спутницам забраться в экипаж, я совсем уже собрался усесться следом, когда засуетилась устроившаяся на переднем сиденье Памела.

– Ой, а можете меня к Академии подбросить? – попросила она, умильно глядя и сложив губки бантиком.

– Чего тебе там? – Сдержать недоумение у меня не получилось. Пемси и академия – сочетание столь же нелепое, как «тесайрский эльф». Не может быть, потому что не может быть никогда. Вроде сытого мертвяка.

– Ну надо очень… Меня встречать будут… Договорились уже… – заныла пышечка.

– Да ладно, довезем, – поморщившись, оборвал я ее нытье. – Только объясни зачем?

– Про акулу рассказывать! Песчаную… – охотно объяснилась блондиночка. – И вообще про Анарисс…

Про акулу так про акулу. В этом вопросе городская бандитка при всей своей малообразованности сейчас главный источник и авторитет. А вот про Анарисс она им расскажет, чую, немало интересного. Будь я натуральный эльф, особенно светлый – они постоянно озабочены видимостью приличий, – в корне пресек бы эту лекцию по культурному обмену.

Но не мне блюсти чистоту образа родного города в глазах заграничной ученой братии. Сам не из самых чистых мест вышел и лакированным картинкам сроду не доверял. А по научной нужде точность нужна, а не приукрашенность, так что пусть вещает.

Только чтобы доставить ее в Академию, придется в очередной раз перенастраивать кадавростюарда, который у нас за кучера. Легче самому на козлы сесть при всей невместности.

Оглянувшись по сторонам, я так и сделал, приказав незадачливому кадавру, исполняющему функции возницы, занять место в повозке. Да еще все шесть рук заставил его сложить покомпактнее, чтобы Исэсс с Хиррой не пришлось тесниться.

Все равно остальные высокие гости уже отбыли, так что не перед кем особо позориться. Изрядно покосившись на чутких рессорах, коляска отвалила от стоянки и ни шатко ни валко отправилась по маршруту, впечатанному в память заклятием усиления, в Академический квартал.

Пожалуй, это было самое зеленое место города. Пусть вся зелень росла в громадных горшках с принудительным поливом от каменных арыков и акведуков в пару футов высотой, но по сравнению со знакомой частью Хасиры от стены до Посольского Квартала и это было что-то. В посольстве садик предполагался, но небрежением предшественника был заброшен и иссох, а до дворцового сада султана мы как-то пока не добрались, хотя и видели его при въезде на прием.

Ограда академии смотрелась чисто символической – трехфутовый бордюр из кубических каменных блоков, с воротами из кубов на фут больше, увенчанных плоскими чашами с горящим даже среди дня огнем. За ними начиналась площадь, полого восходящая низкими, но широкими ступенями, на которой располагались приземистые и солидные здания колледжей, увитых все той же зеленью.

Памела не обманула – у ворот ее действительно поджидали. Да кто – академики, натуральные, и не один, а целых трое!

Кроме вчерашнего дедка-богомола, в комитет по встрече входил еще тучный полуседой здоровяк, увешанный секстантами и прочими морскими инструментами на массивных цепях, и быстроглазый коренастый крепыш в тех же годах, обритый наголо наподобие армейского чина. Оба человеческой крови, что примечательно, по крайней мере, на мой взгляд.

Студенты же в бирюзовых чалмах почтительно толпились в сторонке, с не меньшим оживлением обсуждая наше приближение. Среди них людей и драконидов было равное число – в молодости дурь распространена поровну, без различия расы и сословия.

Чем только взяла этих ученых мужей городская оторва самое большее с начальным образованием? Одной смазливой мордашки тут маловато будет, нужен притягательный артефакт посильнее.

Ладно эти старые умники-заумники, которым кому демон в ребро под седину в бороде, кому отеческие чувства за неспособностью к прочим в голову вступили. Студиозусы-то с чего запали на простецкую пышечку? У них по возрасту затмению в мозгах еще не время, на заучившихся до потери соображения тоже не похожи. А куколок и поаппетитнее полноватой для своего роста унтер-бандерши по Хасире бродит немерено, причем одето на них не в пример меньше. Кроме набедренных, грудные повязки носят лишь те, кому необходимо поддерживать их содержимое. Остальные еще и к соскам украшения привешивают, словно других мест им не хватает, вроде ушей, ноздрей и бровей. Пемси при всей своей преступной буйности анарисского разлива по сравнению с местными домашними девочками – скромница!

Наверное, на эту самую хваткость тертой жизнью натуры в неистрепанной, симпатичной упаковке и ведутся что старые, что малые умники, закосневшие в своих отвлеченных занятиях. Реалистичности и привычки мгновенно реагировать им по жизни не хватает, а тут такого добра хоть тресни, на целую академию с избытком хватит!

– Рады видеть представителей свободного Анарисса, служащего нам примером гармоничного развития! – не дожидаясь, когда коляска остановится, зычно возгласил здоровяк, смахивающий на пере кормленную касатку.

Оставалось только кивнуть ему, приложив два пальца к треуголке. Ну-ну. Нашел образец гармонии…

Хотя чужое издали всегда кажется лучше своего устроенным. Покуда сам не проживешь внутри красивой картинки изрядный кусок жизни, не поверишь, что за очарованием дальнего и незнакомого может скрываться свое непотребство. А то и привычное.

– Действительно, давно пора отбросить навязшие в зубах сказки про Халеда и жить своим умом! – присоединился к первому ученому мужу бритоголовый, дотерпев-таки до момента, когда экипаж встал и Пемси соскочила с него, не дожидаясь помощи. – Тут будет полезен любой успешный опыт… А те, кто стоит на его дороге, безусловно враждебны при всем их так называемом великолепии!

На это у меня и вовсе ответа не было. Не пожимать же плечами неприязненно. Свое хаять каждый готов, не задумываясь, отчего оно именно такое, как привилось и удержалось здесь, не сменившись иным за тысячелетия. Мне, к примеру, слова «Халедаты» раз за разом становятся понятными и значимыми именно тут, на ее родине.

Хотя насчет носителей так называемого великолепия – нельзя не согласиться.

Хорошо хоть ветхий научный дедок не изрек никакой благодурости, а лишь поклонился нам и, галантно взяв под руку заробевшую пышечку, провел ее в ворота. Там уже поджидала подобравшаяся поближе галдящая толпа студиозусов. Зелено-голубые чалмы окружили золотистую голову Памелы и повлекли польщенную таким вниманием девчонку вглубь, к скамьям в тени увитых зеленью навесов. Словно морские валы одинокую лодку…

Махнув рукой к треуголке на прощание, я тронул скакунов с места в рысь, спеша увести коляску прочь. Оставаться не слишком-то хотелось из-за чувства неловкости за свою страну, принаряженную, будто мошенник, выставляющий себя святошей.

– Это, что ли, та бирюза, которой суждено править Хисахом? – не удержавшись, спросил я через плечо сидевшую позади драконидку, указывая на удаляющуюся ученую братию.

– Судьба знает, мой повелитель, – беспечно, как показалось, ответила она. – Истинная бирюза окажет себя в свете без теней…

Вразумительным это заявление я бы не назвал, но и глупым – тоже. Глупость и безумие разные вещи, а прорицание, которому посвятила себя Говорящая с Судьбой, издревле сродни безумию…

Впрочем, не нам первым хотелось бы пройти по тонкой грани между высоким безумием и низкой глупостью, не слишком склоняясь к одной из сторон.

На третий день нашего пребывания в Хасире вечные сумерки за окном уже никого не обманывали. Утро наступило, а значит, настала пора исполнить одну задумку, пришедшую в голову еще вчера, когда мы с женами и наложницей наконец-то освоили посольскую баню, вдоволь поплескавшись после утомительного парада.

Вчерашний день достаточно прояснил отношение армии и образования к переменам, затеваемым Музафаром. По различным причинам и с различными целями военные и ученые выказывали свое неприятие настолько явно, насколько им позволяла ситуация. Последние так и вовсе ничуть не сдерживаясь.

Осталось выяснить, как сие воспринимает прочий народ. Не занятый службой или магическими изысканиями, чиновниками всех стран снисходительно именуемый простым. Если б все было так просто…

Сети осведомителей от покойного посла я не унаследовал. Да и записей каких-либо тоже – во всяком случае, за ближайшие две-три сотни лет. В последнее время высокородный ау Гуотт явно запустил агентурную работу, пренебрегая ею по старости или из лени. А может, проведя в Хисахе без малого тысячу лет, он уже не нуждался в сторонних источниках, растворясь в среде и держа все необходимое в памяти. Во всяком случае, насквозь местные интерьеры в большей части помещений посольства можно было истолковать и так.

Но мне явно было далеко до такого совершенства, да и времени в запасе имелось не в пример меньше. Что-то подсказывало – разбираться в ситуации надо быстро, пока флайбот в небо не отчалил. То есть не произошло необратимого изменения нынешней политической ситуации под воздействием позавчерашних нововведений Великого Визиря.

Способ получить необходимую информацию, не полагаясь на отсутствующих агентов или сомнительную избирательность магических шаров, существовал. Исконно местный, хисахский, введенный в употребление самолично принцем Халедом.

По преданию, используя магию сродни оборотному заклятию Рейнджеров, Принц Хисахский, уже ставший султаном, каждую пятницу покидал дворец, чтобы неузнанным бродить по улицам своей столицы. Вроде бы его наделила этой способностью Джейд аль-Сфери, дочь полубезумного эльфа-целителя, который на далеком трансзодиакальном острове вдвоем с ассистентом-трансальтинцем Хромастралем практиковал магические ритуалы, обменивающие сутью разумных и неразумных тварей.

С дочкой у папаши вообще нехорошо вышло: в результате эксперимента днем она была немыслимо хороша, однако обладала неполным разумом и повадками животного, а ночью, напротив, выглядела полным чудовищем, но отличалась редкой трезвостью соображения. На характере, понятно, это все отражалось не самым лучшим образом.

Так что влюбленность Джейд в Халеда, выброшенного на остров после кораблекрушения, обернулась тому дюжиной лет в виде слоноподобного чудища. Злосчастный принц провел их в плену у дочери мага, которая к тому времени уже погубила изувечившего ее жизнь отца и свела с ума ассистента. Как Халеду удалось выбраться с острова и насколько бесследно прошло для будущего султана знакомство с неотработанной на то время магической технологией, история умалчивает. Рассказ о том, как, вернувшись домой неузнанным, Принц Хисахский перебил любовников матери, претендовавших на хранимый ею престол, вряд ли можно признать достоверным. Даже несмотря на все тот же слоноподобный облик, справиться в бою с этакой оравой один смертный не мог. Скорее всего, в список погибших попали все те, кого Харуда насмерть заездила за двенадцать лет отсутствия сына.

А вот то, что одновременно с прогулками неузнаваемого султана в Хасире прославился Джума-Потрошитель, на прощальный «подарок» Джейд аль-Сфери указывает куда точнее. Загадочные преступления неуловимого Пятничного Убийцы на удивление точно совпадают с отлучками из дворца Халеда, прославившегося мудрым и добросердечным правлением…

В отличие от Принца Хисахского, мне не требовалось никакой магии для того, чтобы оставаться неузнанным на улицах его города. И так никто в упор не узнает, даже если захочет. На Сухотаможенной разве что… Так туда я просто не пойду, да и Пемси наверняка запомнилась пескобродам и таможенникам куда лучше.

Так что осталось подобрать что-нибудь наиболее неброское из одежды, позволяющее сойти за тамошнего завсегдатая из герисских фрахтовиков. Если учесть, что те частенько ходят в обносках нашей армейской формы, задача не из сложных. Тропический комплект без знаков различия в хозяйстве найдется, и гадать нечего…

Для достоверности образа я еще прихватил солнечные очки Хирры, перетянув ремешок под свой размер и пристроив их на ту же белую бандану, для порядка присыпанную песчаной пылью. Сами жены с наложницей и вернувшейся затемно компаньонкой уже накрепко засели в бане, там же принимая курьеров из лавок с заказами, оформленными через дальнюю связь.

Беспокоить их я не стал, оставив записку о своих намерениях побродить по городу. Отчасти чтобы не вытаскивать от прохлады бассейна обратно в жару, отчасти не умея совладать с неизбежным беспокойством Хирры и желанием Келлы самолично участвовать во всех авантюрах. И если второе удалось бы придавить невозможностью для Древнейшей эльфи пройти неузнанной по улицам Хасиры, где и обычных-то эльфов нет, то что делать с первым, я не знаю по определению. Неукротимость старшей жены сменила направление, но не мощь напора…

Выскользнув за ворота посольства, первые ярдов сто я прошел, отчаянно борясь с желанием оглянуться, но потом как-то освоился и перестал ждать обеспокоенного окрика сзади. Потихоньку начал озираться по сторонам, ловя приметы чужого города. Не из экипажа, следующего по заданному маршруту с немалой скоростью, а по своей воле, пешком, спокойно, с возможностью в любой момент остановиться или свернуть.

Разумеется, определенная цель у меня была. Потереться на базаре, послушать… Зайти в чайхану-другую, а там и перекусить посерьезнее. А для этого надо бы двигаться к порту – главное торжище там, где главное богатство, а все сокровища Хасиры ведут свое происхождение из моря.

Пересечь меньшую часть города, протянувшегося неширокой полосой вдоль бухты, особого труда не составило. К рыбному базару, начинающемуся на рассвете, я в любом случае опоздал – распродать и развезти скоропортящийся товар надо до того, как упадет жара. А вот губочные ряды оставались столь же обильны, продажа раковин тоже была в самом разгаре.

Жемчужные лавки и газовая биржа, определяющая, сколько сегодня стоит дневной выход с той или иной платформы и какой храм или мануфактура его заберут, меня не интересовали. Данные по их ценам всегда можно взять в серьезной, «желтой» прессе. Это «коричневой» и «зеленой» нельзя доверять – первой оттого, что экономит она не только на бумаге, используя самую дешевую, но и на качестве новостей. А вторая на самой дорогой печатает только угодное султану. То есть Музафару, великолепному прежде всего в умении переврать любой факт к своей выгоде.

Губки, насаженные на колышки длинных бамбуковых шестов, поражали разнообразием. Все цвета, все размеры, все степени мягкости. Здесь были такие, что не оставят следа на мягчайшем воске, и такие, которыми только балки при строительстве обдирать. Малоподвижные при жизни в иной стихии, теперь на воздухе они плясали и колыхались под малейшим ветерком, вились яркими гирляндами, нанизанные на шнуры, дрожали при каждом прикосновении продавца или покупателя к шесту.

Но в сравнение с раковинами, занимавшими вчетверо больше рядов, не шли даже губки. Ибо бывшие обиталища моллюсков, расходящиеся отсюда почти по всему миру, чтобы обеспечивать дальнюю и ближнюю связь, еще и звучали. Пробные образцы из партии бормотали и пели под временным заклятием, а по остальным продавцы осторожно постукивали костяными палочками, чтобы продемонстрировать чистоту звука.

К тому же не в пример однообразным по форме губкам раковины отличались совершенно непредсказуемыми очертаниями. Встречались рогатые, шипастые и совершенно гладкие, аккуратно свитые, словно паучьи коконы, и свернутые кое-как, будто бумажные фунтики для жареного арахиса у захудалого лоточника. Попадались гладкие и округлые, словно яйца неведомых существ и шершавые, конические, будто сверла исполинских буравов. Про размеры нечего и говорить – от гигантских тридакн в человеческий рост на грубых козлах до крохотных, с монету, россыпью в ларях. Из первых выйдут офисные многоканальные центры, из вторых – армейские звукодатчики или подслушивающие устройства для частного сыска.

Цвета же этой роскоши и вовсе не поддавались сколько-нибудь адекватному описанию. Я мимолетно пожалел о временах, когда у меня был один глаз, да и тот собачий, не различающий красок – и тут же испугался, как бы многообразие расцветок не повредило нынешнему зрению.

Однако при всем этом изобилии торговля шла не слишком бойко. Даже наоборот, похоже, что именно благодаря ему она шла на редкость вяло.

Вот ведь нестыковка – раковин на базаре навалом. Причем таких, каких никто раньше не видал. Избыток даже наблюдается, будто их таскают из моря все, кому не лень. А дыхательное зелье для ныряльщиков под запретом. Только по фирману-лицензии от султанского двора, под расписку, при патруле стражников. Да еще с такими поборами, которые непонятно, как оправдать – с ныряльщиков, с продавцов, с покупателей! Воистину, снизу Хисах размывает прибоем наступающее море, а сверху иссушает налогами Султан Мехмет-Али Двенадцатый, мир со всей дюжиной…

Чем-либо иным, кроме раковин и губок, вовсе не торговали, хотя по количеству и названиям рядов было ясно, что раньше число и ассортимент товаров были куда шире. Куда все делось? Может, к вечеру торговля развернется?!

Отчего-то не верилось…

Пробродив по затихающему базару добрую пару часов и окончательно запутавшись в проблемах местной торговли, я понял, что пора возвращаться в город, и отойдя на полдюжины кварталов, завернул в первую же попавшуюся чайхану.

Собственно, и заворачивать особо не пришлось. Просто взойти на невысокий помост под навесом, перешагнув оградку едва в фут высотой, выбрать пустующую циновку и дождаться чайханщика. Тот особо и не заставил себя ждать.

– Что угодно будет в это время дня, уважаемый? – Ну да, для завтрака поздновато, для обеда рано.

– А что найдется? – вопросом на вопрос ответил я. Эх, колбаски бы…

– Суп из кальмаров, паэлья с моллюсками, морской салат, устрицы…

Понятно. Спорю, попытку спросить отбивную здесь не поймут. Разве что шашлык. Но и тот рискует оказаться из какого-нибудь осьминога…

Не то чтобы я не доверял рыбе, но наедаться с утра не собирался в принципе. Тем более духовитыми морепродуктами, запах которых не могли перебить даже по-южному обильные пряности. Поэтому решил для начала обойтись кофе. В конце концов, приехать в Хисах и не попробовать главный здешний напиток таким, как его готовят на родине, – если не преступление, то несомненная дурость.

– А кофе есть? – озвучил я пришедшую в голову идею.

– Конечно, эфенди. – Вопрос, как показалось, удивил чайханщика и заставил его слегка изменить тон. – Подать?

– Давай, – вздохнул я. Хоть так подсластить разочарование…

На удивление, готовили заказ долговато. Заново смололи порцию зерен, заварили, словно наготове не было. В широкую низкую пиалу положили кусок тростникового сахара, выжали на него несколько капель сока из пронзительно-желтого лимона и залили свежесваренным напитком. А на блюдце к нему насыпали коричневых воздушных меренг.

На вкус кофе оказался очень крепким и горьким, лишь отчасти смягченным легким присутствием сахара и кислинкой лимонного сока. Кончился он тоже как-то внезапно – порции здесь оказались невелики.

Расплатившись, я вышел с явным желанием попробовать еще несколько вариантов местного напитка. В каждом заведении должен быть свой рецепт, или я ничего не понимаю в торговле!

В следующей чайхане за пару кварталов от первой кофе готовили так же неспешно и молчаливо, сам он оказался с винным привкусом муската и тертым шоколадом, а из сладостей подали уже белые меренги, воздушные и круглые, как купола султанского дворца.

Хорошо, что данное мне Мечом Повторной Жизни эльфийское здоровье способно без вреда перенести любую дозу стимулятора даже посильнее, чем кофе. Да и маленькие порции напитка уже после четвертой пиалы показались мне благодеянием. Все равно за день всех местных рецептов не перепробовать, даже выбирая заведения, отстоящие друг от друга подальше, чтобы не нарваться на похожие варианты…

Все, последнюю на сегодня, седьмую порцию – и баста. Да и ту только для счастливого числа… Вон в той симпатичной чайхане на углу.

Как и прежде, я зашел под навес и занял приглянувшуюся циновку. Дожидаться чайханщика долго не пришлось, а вот кофе тот опять готовил неспешно. Зато в противовес всем предшественникам он оказался словоохотлив и не считал нужным держать дистанцию, заняв время ожидания расспросами. Причем любопытство хозяина заведения было сугубо трактирщицкого свойства, профессиональное.

– С посольством прибыл, парень? – Глаз у него оказался наметанный, не скроешься.

– Ага. – Мне оставалось лишь кивнуть головой. Плакала вся моя конспирация ртутными слезами. Оно и закономерно – ну какой из меня Принц Хисахский!

– То-то, смотрю, тряпок на себя навертел! – понимающе усмехнулся чайханщик. – Как на чесоточном повязок!

Однако… Все наше, а особо эльфийское великолепие одежд для местного глаза где смех, а где и позор, вроде как струп на коже заразнобольного. Выгладила хисахян местная природа ветром и солнцем, словно камни-голыши, одела лишь в пустынный загар…

– Да еще кофе спрашиваешь с утра! – продол жал делиться истоками своих выводов проницательный держатель заведения.

Вот так промашка… Когда же его, спрашивается, пить, если не утром? Не на ночь же горячащего напитка хватануть, чтоб сны бодрее снились! Не пойму я хисахян, все у них навыворот…

Невразумительного мычания с моей стороны хватило, чтобы поддержать разговор. С моих личных примет чайханщик переключился на посольство в целом.

– Говорят, как в город ваши въехали, дождь из лягушек пошел! – Своей интонацией он как будто просил подтверждения слухам, за эти дни, без сомнения, перевравшим и перепутавшим все, что стряслось с нами с момента прибытия в Хасиру. Но первая несусветица хотя бы имела под собой реальные корни.

– Не дождь, а фонтан. И лягушки с собой привезенные были, из купеческого товара. – Поначалу я честно постарался опровергнуть неточности.

Пустое дело – на каждое слово правды у словоохотливого содержателя заведения находилась в запасе куча новых домыслов.

– Посольство-то большое пришло… Одних эльфей, говорят, дюжина!

Так уж и дюжина… Всего-то две. Хотя иному моей высокородной с моей древнейшей и за глаза больше всякой меры покажется.

– Нет, всего пара. Послы жены, – развеял я его иллюзии максимально кратко, не желая давать пищу дальнейшим пересудам. Но здесь, в благословенном Хисахе, они и так не собирались помирать с голоду. Наоборот даже…

– Это эльфы правильно наш обычай блюдут! – уцепился чайханщик за единственный клочок информации. – Многосемейность и духу, и телу равно приятна!

Ну, положим, не всегда и не всякому. Хотя мне в этом смысле откровенно повезло. Между нами говоря, не Инорожденные позаимствовали у жителей Хисаха многобрачие, а совсем наоборот. В обиход его ввел лично принц Халед, переняв как раз у расы вторых детей Перводракона и Первофеникса. После Войны Сил, оставившей от населения мира едва ли треть, обычай сей оказался весьма пользителен Хисаху. В отличие от иных склонностей тех же эльфов, вроде мужской однополой любви, к росту народонаселения никак не ведущей…

– Когда как, – не сдержал нахлынувшего я. – Иной раз беспокойство одно от жен.

– О да, – закивал, соглашаясь, адепт многобрачия. – Оттого-то при них всегда дуэнья-телохранительница. Из-под смертного приговора взята, с плахи. Страхолюдина девка, голыми руками дракону пасть разрывает!

Только по последней примете я и сумел распознать в этаком пугале симпатичную пышечку Пемси.

А то разбойная огриха какая-то выходила по всем прочим чертам, притом больная на всю голову слоновьим бешенством или чем похуже.

– Да нет, не голыми. И не страхолюдина. – Я усмехнулся, вспомнив смазливую кукольную мордашку малолетней бандитки. – Совсем невеличка. Огневой снастью зверюгу достала.

– Ты, что ли, сам видел? – недоверчиво поинтересовался горе-сплетник, осознав наконец факт моей явно большей осведомленности.

– Если б не она, здесь бы не стоял. Огневую снасть запалить любой может, тут не рост, а кураж важен, – веско подвел я итог его домыслам. Но, как оказалось, опять не всем.

Покачав для порядка головой и удивленно поцокав языком, чайханщик ненадолго приуныл – до следующей несусветной новости, касающейся все той же многострадальной дипмиссии Эльфийского Союза Городов.

– А еще говорят, секретный посол прибыл! Который то ли есть, то ли его вообще нету!

Это как же меня нету?! Я очень даже есть!!!

То есть как посол теперь уже наличествую в полной мере. А до того, конечно, как военный атташе ехал… При прежнем после, который нынче дожидается отправки домой, лежа головой к востоку в конференц-зале миссии под заклятием нетления. Вот и получается, что у Анарисса в Хисахе посол то есть, то нет, то опять появится… Или пропадет пропадом, чтобы объявиться в самом неподходящем месте, вроде мирной чайханы. В этом последнем случае правоту местной народной молвы приходилось признать безоговорочно. Поняв это, я против своей воли усмехнулся.

– Врут все! – отрезал я и на скептический прищур рассказчика завернул ему в ответ самую безумную байку: – Ничего не прибыл, а с самого начала здесь был! Таился в посольстве заклятым в камень, а как прежнего посла отравили, объявился. Покуда не покарает убийцу, будет бродить ночами по городу и у всех спрашивать… – Тут я склонился самым заговорщицким образом, поманив чайханщика пальцем. А когда тот нагнулся, повторил: – Спрашивать… – и трагическим шепотом озвучил роковой вопрос: – «Что ты кладешь в кофе?!»

– Корицу и имбирь! – чисто автоматически ответил тот, округлив от ужаса глаза и чуть не выронив как раз подаваемую мне чашку. Но мигом опомнился и заухмылялся самым прохиндейским образом, принимая плату. Подловить такого записного болтуна, заставив надолго выйти из образа – задача почти невозможная. Но то немногое, что мне удалось сделать, похоже, поставило нас вровень. Больше хисахянин не пытался гнать самум недотепе-чужеземцу. – Тебя не проведешь, парень. – Он покачал головой, демонстративно отвернувшись к перетираемым кружкам.

– Да уж, – кивнул я и сделал шаг к примирению: – Сам посуди, на что отправлять сюда этакого страховида?!

– А на то… «Неладно все в Хисахском Султанате. Порядок в нем пора переменить!» Вот и прислали. – Серьезно или нет на сей раз ответил чайханщик, я судить не брался. Во всяком случае, для продолжения уже сорвавшейся шутки на дне этих слов таилось многовато горечи.

Неладно у них… В Хисахе три тысячи лет как неладно. Почитай, со времен самого принца Халеда, слова из балаганного монолога которого так ловко ввернул местный уроженец.

Хотя, если судить по нынешнему султану, а пуще того – по его Великому Визирю, порядки здесь действительно нуждаются в серьезной перемене. Для того, к примеру, чтобы исключить наследование власти существами, столь скорбными Судьбой, как Мехмет-Али Двенадцатый, мир со всей дюжиной. Увы, чужеземными послами этого не исправишь, каких секретных-пересекретных ни присылай.

Даже таких, как я…

Так что ответить мастеру пиалы и джезвы на столь многозначительные предположения в адрес собственной персоны мне было решительно нечего. Только хмыкнуть и пожать плечами самым неопределенным образом. Но взгляд на предстоящую мне здесь миссию эти домыслы малость поменяли, не скрою.

Похоже, хитроумный Концерн Тринадцати не опасного смутьяна в тихий уголок сплавил, а самобойное кресало в бочку со сгущенным огневым туманом решил кинуть. Или, уважительнее говоря, человека, способного действовать – в ситуацию, требующую несомненного вмешательства. Верно я им не просигналил вовремя о здешних переменах…

Лишь в одном прокололись неведомые стратеги родного Анарисса: творить невесть что выше собственных сил я начинаю лишь под внешним давлением. А здесь, в далекой стране, под защитой посольской неприкосновенности, зацепить меня просто не за что…

Пытаясь отвлечься от не слишком приятных мыслей, а заодно сменить поднадоевшую тему разговора, я пожаловался: