В плену сомнений

— И она говорила, что влюблена в меня?

Улыбка исчезла с лица Эвана, и он неуверенно посмотрел на Джулиану.

— Ну, не именно эти слова. Но она говорила о вас, как… ну, как девушки говорят о своих суженых. Ну, вы знаете… совсем как моя сестра Мэри о своем лавочнике из города.

Рис откинулся на стуле и скрестил руки на груди.

— Да, но ты кое-что забыл. Если бы я был ее «суженым», она бы не собралась выйти замуж за другого.

Джулиана внимательно разглядывала складки на юбке, проклиная румянец, который неотвратимо заливал ей лицо. Боже правый, ну зачем он затеял этот разговор!

— За этого надутого англичанина? — Эван равнодушно махнул рукой. — Я убеждал ее не делать этого. К тому же зачем ей муж, когда она прекрасно справляется и без него?

— Действительно, зачем? — язвительно переспросил Рис.

Эван продолжал, не замечая язвительности Вогана:

— Она сказала, что ей нужен не муж, а дети. А поскольку вас не было, и она думала, что вы никогда не вернетесь…

Рис выпрямился.

— Дети? Она хотела выйти замуж за «этого надутого англичанина» из-за детей? А не говорила ли она тебе что-нибудь о любви? — Он явно издевался. — Не говорила ли она, что он теперь стал ее «возлюбленным»?

Голова Джулианы шла кругом. Как он может задавать такие вопросы бедному Эвану, который не понимает и половины из того, что произошло за эти шесть лет! Рис никогда не спрашивал ее, была ли она влюблена в Стивена. И вот, пожалуйста, он пристает с такими вопросами к мальчику!

— Мы совершенно отвлеклись от нашего урока. — Она старалась говорить спокойно. — Почему бы нам не заняться делом?

Воган не сводил напряженного взгляда с ее лица.

— Эван не ответил на мой вопрос. Ну, давай, дружок, скажи же мне. Говорила ли тебе леди Джулиана, что она влюблена в лорда Девоншира?

— Мне нет. — Эван смутился. Он наконец почувствовал царившее в комнате напряжение. — Она хотела мужа, который бы дал ей детей. Это все.

Губы Риса крепко сжались.

— Но я был уже ее мужем. Она сказала тебе это?

Эван в растерянности поглядывал то на Вогана, то на нее, не зная, что ответить.

— Нет. — И когда Рис нахмурился, мальчик выпалил: — Но вы не должны винить ее за то, что она никому ничего не сказала, сэр.

— О? Почему же?

— Но вы так ужасно долго не возвращались, — совершенно искренне ответил Эван. — Она думала, что вы умерли. Любой бы подумал, что вы умерли.

Легкая улыбка мелькнула на губах Риса.

— Ты ухватил суть, Эван.

— Она так часто плакала! — Эвану хотелось защитить Джулиану. — Я слышал. Это было после того, как мы читали ваши стихи. Она плакала в саду.

— Неужели? — В глазах Риса, устремленных на нее, бушевал пожар.

Джулиана с трудом оторвала от него взгляд.

— Достаточно, Эван. Мы не будем больше это обсуждать. У тебя урок и…

— Я думаю, сегодня Эван прекрасно позанимался и заслужил отдых, — мягко, но настойчиво вмешался Воган. — Эван, ступай на кухню и передай миссис Робертс, что я велел дать тебе пирога со свининой.

— Но… — начал Эван.

— Иди, мне нужно поговорить с твоей учительницей.

Эван вопросительно взглянул на Джулиану, но та только вздохнула. Не имеет смысла продолжать урок, если Рис затеял настоящий допрос.

— Делай, как сказал сквайр. — Она ободряюще улыбнулась мальчику.

— Мне прийти завтра? — И Эван настороженно посмотрел на Риса.

Джулиана кивнула. Сейчас ей слишком трудно было говорить.

С обычным почтением Эван отвесил поклон и направился к двери. Он уже вышел, когда Джулиана вдруг заметила, что по-прежнему держит в руке бумагу, которую она так старательно обжигала для него.

— О Боже, я забыла отдать ему бумагу… — Она вскочила и хотела было броситься вслед за Эваном, но Рис одним прыжком оказался рядом и схватил ее за руку.

— Ты сможешь отдать ему завтра. Пускай идет себе.

Какое-то время они молча стояли, слыша, как затихают шаги Эвана на лестнице. Рис одной рукой обнял ее за талию, а другой осторожно взял у нее бумагу и положил на деревянный столик.

Он стоял так близко, что Джулиана чувствовала его горячее, прерывистое дыхание на своих волосах. Она не могла смотреть на него, потому что боялась увидеть его глаза. Никогда не знаешь, что можно от него ожидать. Страшно вообразить, что он мог подумать об откровениях Эвана. Он, пожалуй, еще решил, что это она заставила Эвана все ему выложить.

— Скажи мне, Джулиана… — прошептал он. — Была ли ты… влюблена в лорда Девоншира?

Она ожидала этого вопроса. Но должна ли она сказать правду? Заслужил ли он эту правду после всего, что с ней сделал?

Пока она колебалась, Воган взял ее за подбородок и повернул к себе лицом. Взглянув в его бездонные глаза, она почти лишилась дыхания. Он стоял спиной к окну, и последние лучи заходящего солнца играли на его густых смоляных волосах.

Конечно, он был не ангел. А всего лишь мужчина, который часто обольщался, а затем горько разочаровывался. Даже и сейчас в его глазах она прочла неуверенность, словно в любое мгновение он ожидал удара, что столкнет его с небес на землю.

— Ты влюблена в лорда Девоншира? — повторил он жестче.

— Нет. — Она едва могла говорить. — Когда-то я думала, что, может быть, со временем смогу полюбить его. Но теперь я знаю, что это не так.

Его глаза широко распахнулись. С облегчением ли? С надеждой? Она не знала. Что бы за чувство это ни было, он, казалось, боялся в него поверить.

— Почему ты рассказала Эвану обо мне? Почему дала ему прочитать мои стихи? — Воган крепко прижал ее к себе. Его глаза неистово сверкали. — Почему ты обо мне плакала, так легко от меня отказавшись?

Она вздохнула.

— Какой же ты глупый, Рис! Ты спрашиваешь, почему я плакала? Да все потому, о чем я все время тебе твержу. Я любила тебя.

Воган провел пальцем по ее нижней губе.

— Да, но все же ты скрывала наш брак. Даже от мальчика. К чему это, если ты любила меня? Я не в силах понять этого.

— Я молчала потому, что испугалась, потому… потому, что была слабой.

— Да, настолько слабой, что сразу же попыталась избавиться от нашего брака! Вот чего я не могу принять.

— Я вовсе не хотела избавляться! Клянусь!

— Я больше не знаю, чему верить. Разум подсказывает мне, что ни одно из твоих оправданий не имеет смысла, что все было совсем по-иному, а не так, как ты говоришь. И все же…

— И все же, правду ты чувствуешь своим сердцем. Ты чувствуешь и знаешь ее…

Он покачал головой, плохо сумев скрыть замешательство. Затем нежно, едва касаясь, провел пальцем по ее губам.

— Только одну вещь я знаю наверняка. Ты все еще нужна мне, что бы там ни случилось. — Он поцеловал ее в висок. — О Боже, как я хочу тебя!

Его губы двигались по ее щеке, заставляя ее забыть, что он ей не верит… что не сможет поверить ей. Неважно, что он говорил, но его сердце знало правду, а сейчас он покорно следовал своему сердцу.

Он проложил путь ниже, вдоль шеи, скользя губами по шелковистой коже, и, достигнув ямочки под ключицей, прижался к ней в горячем поцелуе. Джулиана прикрыла глаза от наслаждения. Его пальцы теперь играли с пушистыми кудряшками, выбившимися из-под ее чепца на затылке.

— Вот так же феи губят людей, увлекая их в свои хороводы, — прошептал ей на ухо Рис, незаметно высвобождая из-под чепца ее густые, тяжелые волосы. — Люди теряют разум, попав в их заколдованный круг. Но когда наважденье растает и хоровод распадется, они понимают, что их соблазнили видения.

— Стало быть, я — видение? — слабо улыбнулась Джулиана.

Его губы оказались совсем близко от ее губ, и их дыхание слилось в один общий вздох.

— Одна из вас должна быть видением… или женщина, в которую я был влюблен… или женщина, которую сейчас держу в объятиях.

— Нет. Это одна и та же женщина, и нет никакого видения. Я могу доказать это. — И легко коснулась губами его лица.

Со стоном он закрыл ей рот поцелуем и крепко прижал Джулиану к себе. И тотчас же страстное желание охватило ее. Слишком много бессонных ночей она грезила о его последнем поцелуе. Слишком много лет она в бессонные ночи вспоминала их прежние ласки. Такие мысли могли бы даже монахиню превратить в распутницу, а Джулиана не была монахиней.

Он провел языком по изгибу ее губ, и она открыла их, подчиняясь его требовательному языку и отринув все сомнения.

— Разрази меня гром, — пробормотал он, оторвавшись от ее рта, — ты становишься слаще с каждым поцелуем. Это колдовство?

— Самое тончайшее, — прошептала она. В ответ он обрушил на нее целый шквал поцелуев. На этот раз это был настоящий натиск. Он прижался к ее губам и погрузил язык в бесконечную сладость ее рта.

Джулиана не в силах была пошевелиться, полностью отдавая себя во власть неистово нахлынувшему желанию. Стройное мускулистое мужское тело напряглось в вечной борьбе за превосходство, в которой Джулиана отныне хотела быть лишь побежденной. Она тесно прижалась к мужу и изогнулась в невольной истоме, ощущая упругость его восставшей плоти.

— О, дорогая, — прошептал он, — ты сводишь меня с ума!

Рис поднял ее и посадил на столик, и Джулиана застонала, когда он неожиданно оказался между ее ног. Не давая ей опомниться, он вновь закрыл ей рот доводящим до изнеможения поцелуем.

Сквозь туман сладострастного наслаждения она почувствовала, как его рука под многочисленными юбками, минуя подвязки, пробирается к ее обнаженному бедру и нежно поглаживает его. Другая же рука Риса, распустив на ней шарф, проникла под корсаж и высвободила ее груди.

Но к ним Воган не прикоснулся. Вместо этого он, оторвавшись от ее рта, стал целовать подбородок, шею, затем скользнул ниже, пока не очутился в ложбинке между грудями. Джулиана в изнеможении откинулась, почувствовав спиной гладкую поверхность стола. Нежно и властно Рис раздвинул рукой ее бедра и с жадным восторгом набросился на нее. Его язык с наслаждением исследовал безупречную округлость ее грудей, пока не нащупал маленький упругий сосок. Джулиану пронизала сладкая дрожь. Другою рукой он проник между ее ног и коснулся мягких завитков, скрывавших ее лоно. Не давая ей опомниться, он овладел крохотным бугорком, таившимся в лепестках ее плоти, и принялся играть с ним, потирая его нежно большим пальцем. Джулиана застонала от наслаждения.

Услышав ее стон, Рис погрузил свой палец в ее увлажненное, горячее лоно. Его палец то продвигался глубже, то выходил наружу, а груди ее млели от ласк и нежных покусываний. Джулиана подумала, что не сможет перенести этого восхитительного ощущения. Нападение с двух сторон было таким возбуждающим, что она извивалась, желая большего.

— Да, моя колдунья, — бормотал он у ее груди. — Стань опять распутницей для меня!

Распутницей! Она должна бы возразить ему, мелькнуло в голове у Джулианы. Как же ей не быть распутницей, если его ласки — само искушение. Как тут возразишь, когда его бархатный язык облизывает и играет с ее соском, погружая Джулиану в невыносимую истому? Как она может возразить, когда его палец так чувственно скользит внутри нее?

Она открыла глаза и обнаружила, что Рис смотрит на нее, и его голубые глаза сияют, словно сапфиры на дне прозрачного ручья. Его взгляд, серьезный и уверенный, чрезвычайно смутил Джулиану, и она отвернулась, сожалея, что позволила ему зайти так далеко.

— Пожалуйста, — прошептала она, не зная о чем просить. О милосердии? О прощении? Он не был способен ни на то, ни на другое.

Она беспокойно зашевелилась, надеясь, что, может, еще не поздно сбежать. Но она даже не смогла двинуться, распростершись на столе и раскрывшись его желанию — груди в плену его губ, ноги беспомощно раздвинуты. Все, что она могла сделать, так это вцепиться в его плечи и молиться, чтобы гроза миновала.

— Я не обижу тебя, — пробормотал он, как будто чувствуя ее внезапный страх.

Чтобы доказать это, он опять с жаром привлек ее к себе и прильнул к ее губам. То был нежный поцелуй любовника, а вовсе не завоевателя. Она закрыла глаза и почти поверила, что это прежний Рис ее целует, что пальцы прежнего Риса ласкают ее лоно…

— Рис… О, Рис… — Джулиана застонала, ибо он вновь усилил натиск, и ей показалось, что она поднимается к солнцу тропой Икара и готова к гибели, только бы достичь вершины. Она едва замечала капельки пота на его лбу и ненасытность, с которой он погружал ей в рот язык, двигаясь в едином ритме с пальцем, входившим все глубже в ее лоно.

Она видела одного лишь Риса, его тело, наполовину прикрывавшее ее, и чувствовала, как он стремился сделать ее частью себя, целуя, лаская, стремясь к еще более неизведанным наслаждениям…

И вдруг волны неизъяснимого блаженства захлестнули ее и вытолкнули в пучину солнечного света, которого она так страстно желала и так боялась. Издав молчаливый крик, погасший в его губах, она вонзила пальцы ему в спину и стала извиваться, не замечая, что ее обнаженная грудь была исколота его грубошерстным камзолом.

Когда Джулиана в изнеможении обмякла, он отнял свою руку и, оглушив ее долгим, страстным поцелуем, приник к ней бедрами, давая почувствовать ей, как под тесной тканью штанов в напряжении бьется его возбужденная плоть.

Одежда, больно полоснувшая по ее нежной коже, привела Джулиану в чувство, и она ускользнула от настойчивых губ Риса. Что это она делает? Да еще посреди классной комнаты и, Боже, с отворенной дверью!

Джулиана услышала, как он поспешно расстегивает штаны, и подняла голову. Сомкнув ноги, попыталась сесть и удержать равновесие.

— Рис, мы не можем заниматься этим здесь.

— Но мы уже делаем это здесь, дорогая. Слишком поздно для сожалений.

— Я… я не имела в виду… Совсем не то. Я хочу, чтобы ты…

— Взял тебя? — Улыбка победителя заиграла на его губах.

Она бы хотела сказать «нет», но ей трудно было противиться этому отчаянному, страстному желанию слиться с его телом в единое целое. Она не могла отрицать, что хочет Риса. Ненасытно.

И Джулиана согласно кивнула, не глядя на него.

— Но не здесь. Любой может войти и увидеть нас.

Рис застыл, и она подумала, что он рассердился. Джулиана посмотрела на него и увидела, что он изо всех сил пытается восстановить контроль над своим телом. Его лицо напряглось, губы плотно сжались.

— Очень хорошо, моя дорогая жена. — Он страдальчески улыбнулся. — Обещаю не мучить тебя и заняться с тобой любовью в нашей спальне.

Быстрыми уверенными движениями он застегнул брюки и помог ей оправить платье. Затем, обняв за талию, он потащил ее вниз по лестнице. Весь его вид был одно с трудом сдерживаемое желание. Они почти подошли к парадной спальне, когда увидели лакея, который спешил им навстречу, размахивая какой-то бумагой.

— Мистер Воган! Для вас срочное сообщение!

Рис, не глядя на него, нетерпеливо распахнул двери спальни.

— Не сейчас!

— Но это от мистера Пеннанта, — настаивал лакей. — Его человек ждет снаружи, чтобы сопровождать вас.

Рис остановился. Отпустив Джулиану, он взял бумагу у лакея и принялся читать. Джулиана видела, что неурочное послание явно вывело его из себя. Сунув записку в карман, он бросил лакею:

— Скажи человеку Пеннанта, что я сейчас буду.

Тот поспешно скрылся исполнять поручение.

— Какого черта? Что ты имеешь в виду под «сейчас буду»? — сурово спросила Джулиана.

Воган не мог скрыть своего разочарования. Он увлек ее в спальню и прикрыл двери.

— Я должен идти, — мрачно произнес он.

— Куда? Зачем? — Она недоверчиво покачала головой. — Что может заставить тебя уйти, когда мы… перед тем, как мы…

Он окинул взглядом ее измятое платье, словно был способен видеть сквозь ткань ее самые сокровенные прелести.

— Я не хочу уходить, поверь мне. Особенно сейчас. Но я должен.

От боли во внезапно пересохшем горле ей было трудно дышать.

— Хотя бы скажи мне, что случилось? Скажи, куда ты идешь?

— Не могу. — Какое-то время он пристально смотрел на нее, затем принялся собирать по комнате свои вещи — перчатки, сапоги для верховой езды, плащ.

— Нет, не хочешь сказать. Тебя вполне устраивает заниматься со мной любовью, но ты не доверяешь мне своих дел!

Он ничего не ответил, рывком, одну за другой натянув перчатки.

Подумать только, она почти позволила этому негодяю овладеть ею самым бесстыдным образом! И она прошептала:

— Ты называешь меня своей «дорогой женой», но думаешь «дорогая потаскушка». Ты хочешь меня, только когда это удобно тебе.

Его лицо напряглось.

— До сих пор ты не хотела быть мне ни женой, ни любовницей, поэтому твой гнев необоснован. Это не моя вина, что ты так долго ждала, чтобы выполнить свою обязанность.

Обязанность? Ей пришлось напрячь все силы, чтобы удержаться от колкости, которая уже вертелась у нее на языке. Уже не в первый раз Рис, желая отвлечь ее внимание от того, что ему не хотелось обсуждать, нарочно выводил ее из себя. Но теперь она на эту удочку не попадется.

— Значит, ты не собираешься говорить мне, куда едешь и зачем?

— Именно так. — Он сел на кровать и снял туфли. Сейчас он держался с показным равнодушием человека, который видит свою ошибку, но отказывается ее признать.

Отвернувшись, Джулиана направилась к двери.

— Куда ты идешь? — Он отшвырнул сапоги и вскочил.

— Ты закончил со мной, не так ли? Поэтому я возвращаюсь к другим «супружеским обязанностям».

Он пересек комнату еще до того, как она успела открыть дверь, схватил ее за руку и повернул к себе.

— Ты ошибаешься, — произнес он угрожающе тихим голосом. — Я не закончил с тобой. Ни сейчас, ни вообще. Моя поездка — это просто перерыв. И, когда я вернусь поздно вечером, я рассчитываю начать с того, на чем мы остановились.

Он многозначительно посмотрел на нее, и, несмотря на гнев, ее телом вновь овладело желание. Мысленно проклиная себя за несдержанность, Джулиана сумела принять бесстрастный вид.

— Это то, чего ты ждешь? — Она хотела задеть его своей язвительностью. — Меня, теплую и готовую? А что ты дашь мне взамен?

— Что ты имеешь в виду? — Он внимательно посмотрел на жену.

— Ты хочешь, чтобы я отдала тебе все, была послушной и скромной женой днем и распутницей ночью. Ты хочешь, чтобы я не задавала вопросов, когда ты уезжаешь от меня по какому-то дурацкому поводу.

Он недвижно стоял под градом упреков, а Джулиана неумолимо продолжала:

— В ответ ты предлагаешь мне лишь свое недоверие. К сожалению, моя цена выше.

— Цена? Ты не можешь назначать цену за то, что принадлежит мне по праву, за то, что сама отдала мне, а потом взяла обратно. — Она хотела было возразить, но он прервал ее решительным жестом. — Однако, если бы я решил дать тебе что-нибудь взамен, какой была бы твоя цена? Ты хочешь полностью распоряжаться имением? Чтобы я покорно таскался за тобой, как эта комнатная собачка — твой жених?

Мысль о Рисе, покорно следующем за кем-либо по пятам, вызвала у нее горькую улыбку.

— Нет. Ничего подобного. Я хочу только одного. Твоего доверия.

В его глазах сверкнула ярость.

— Ты права. Твоя цена высока. Слишком высока.

Бросив на нее последний взгляд, он принялся натягивать сапоги.

Еще мгновение она смотрела на него, чувствуя, как тают ее надежды. Как же глупо было рассчитывать, что он смягчится, что настанет день, когда он поверит ей наконец. Видно, служба во флоте вытравила из него веру и ожесточила его сердце.

Со вздохом Джулиана открыла дверь, но на пороге помедлила и обернулась.

— Не рассчитывай, что найдешь меня здесь, когда вернешься.

Гнев и разочарование вспыхнули в его взгляде. Но ей уже не было до этого дела. Она хлопнула дверью и бросилась вниз по лестнице.

«Пусть требует, сколько ему влезет, — твердила она себе, сбегая по ступенькам. Она слышала, как наверху отворились двери и Рис окликнул ее. Но Джулиана не остановилась. — Пусть делает, что хочет. Но он не затащит меня в постель, пока не научится мне верить».

16

Рис нерешительно топтался в передней, буквально раздираемый желанием отыскать Джулиану и немедленно приступить к тому, что им помешали довершить несколько минут назад. Но он знал также, что должен и исполнить свой долг перед другом. Сжав зубы, он достал из кармана смятую записку Моргана и перечел ее еще раз.

«Член парламента от нашего округа Джон Миддлтон умер. Нортклифф попытается протащить сегодня на его место своего кандидата. „Сыны Уэльса“ готовы штурмовать городской совет и положить конец его проискам. Они были просто в ярости, когда узнали, как поступил с нами Нортклифф, и твердо решили его проучить. Если они сегодня выступят, боюсь, будет кровопролитие. Но тебя они послушают. Все, как обычно, встречаются в книжной лавке. Ты должен прийти и помочь мне остановить их, пока не поздно».

Скомкав записку в руке, Воган уставился в окно. День быстро клонился к закату, а Кармартен был в целых двух часах езды верхом. Собрание совета назначено, по всей видимости, на восемь. Если он немедленно отправится в дорогу и будет гнать во весь опор, тогда, возможно, поспеет вовремя.

Но его отъезд будет значить также и то, что он потеряет то драгоценное преимущество, которого добился, решив заставить Джулиану стать его женой на деле.

Он сунул записку в карман и крепко выругался. Почему сейчас? Почему Миддлтон должен был умереть именно сейчас? Член парламента был умеренным либералом, устраивавшим обе стороны, но если Нортклифф заменит его своим человеком…

Рис вздохнул — у него не было выбора, он должен был действовать.

Шесть лет назад ему нравилось быть в гуще народа, призывать к борьбе, силой своего слова вдалбливать идеи свободы в крепкие лбы обывателей Кармартена. Но война сделала его осмотрительней. Он понял, что иным должен быть истинный путь к решительным переменам в Уэльсе. Америка научила его многому.

У восставших американских колонистов был ряд преимуществ, которых не было в Уэльсе, — океан, отделявший их от угнетателя, огромная армия и флот, большие деньги. Если «Сыны Уэльса» рассчитывают избавиться от англичан, нанеся поражение нескольким бюргерам, их ждет жестокое разочарование.

И хотя сегодняшнее решение выйти на улицы было принято без него, Рис чувствовал себя ответственным за судьбу своих товарищей. Нельзя допустить, чтобы его братья-валлийцы пострадали из-за своего желания отомстить за их с Морганом страдания.

И Джулиана была просто обязана понять это.

«Может, она бы и поняла, если бы ты ей все объяснил, — прошептала Вогану его совесть. — Но ты ей ничего не станешь объяснять».

«Разрази меня гром, я не могу этого сделать!» — спорил он сам с собой, взявшись за ручку двери. Если он скажет ей, что происходит, она может предупредить Нортклиффа о планах «Сынов Уэльса» до того, как Рис сам до них доберется и убедит действовать иначе. Тогда произойдет кровопролитие, независимо от того, каков будет исход сегодняшнего собрания совета.

Однажды она уже предала его и его друзей. Она легко может предать их снова.

«Джулиана не предательница, — твердил ему внутренний голос, когда Воган влезал на лошадь. — И ты это прекрасно знаешь».

Кивнув человеку Моргана, Рис пустил лошадь во весь опор, надеясь, что быстрая езда отвлечет его от невеселых мыслей. Но безумной скачки по дороге на Кармартен оказалось недостаточно, чтобы изгнать из его мыслей образ Джулианы. Той Джулианы, которая учила валлийских детей на их родном языке. Которая умудрялась подчинить себе валлийских слуг одним движением пальчика. Которая говорила о своей невиновности с праведным гневом и гордым достоинством.

Он будто вновь слышал рассказ Эвана о том, как она плакала. И видел ее лицо, на котором отразилось столько чувств, когда она назвала его, Риса, «особенным».

Мышцы его свело в болезненной судороге. Что, если он ошибается на ее счет? Что, если он действительно не прав? Если Джулиана невиновна, то отказ доверять ей она восприняла как пощечину. Должно быть, сейчас она его ненавидит.

После сегодняшнего вечера он не сможет вынести ее ненависти. Сегодняшний вечер… О Боже, его плоть восстает при одной мысли о том, как охотно она раскрылась перед ним, как приникла к нему, с каким восторгом стремилась навстречу ему, такая тугая, влажная и горячая…

«Черт побери!» — прорычал он, подхлестывая лошадь. Он не мог больше так себя мучить. Он поступил правильно, ничего ей не объяснив.

В конце концов, вольно или невольно Джулиана постоянно срывала его планы. Наверняка ей бы вздумалось и на этот раз помешать ему, дай он ей такую возможность. Эта негодница за его спиной вертела слугами, как хотела, вызывающе вела себя с ним, отказывалась делить постель…

От злости Воган сильнее вцепился в поводья. Сегодняшней же ночью пора положить конец всему этому. Он больше не намерен терпеть. Он заставит ее забыть это глупое противостояние. Рис представлял себе, как будет ласкать ее восхитительное тело, пока она не начнет стонать и извиваться от желания, умоляя подарить ей наслаждение.

И даже если Джулиана исполнит свою угрозу и не придет к нему в спальню, не станет же она запирать от него свою дверь. Воган знал это, потому что однажды ночью он вошел и долго смотрел, как она спит, раздираемый желанием и своим решением взять ее, только когда она сама захочет. Тогда он сумел подавить в себе искушение взять ее силой прямо во сне.

Сегодня он не будет противиться своему желанию обладать Джулианой. Но сначала займется «Сынами Уэльса».

Ругательство сорвалось с его губ. Боже, как бы он хотел, чтобы они не вмешивались в его дела! Чтобы защитить его честь, ему не нужна кучка повстанцев, у большинства из которых еще молоко на губах не обсохло! Но среди них были и те, кто обременен семьей и детьми. Уж им-то не следовало дразнить власть в лице Нортклиффа, ибо последствия могут быть ужасны.

Он пришпорил лошадь и понесся еще быстрее, принуждая посланника Моргана не отставать от него ни на шаг. Они должны поспеть вовремя, иначе ему придется отвечать за все глупости, которые могут наделать эти горячие головы. И, судя по тону записки Моргана, тот разделял его опасения.

Но как он будет действовать, когда окажется на месте? Вспыльчивые «Сыны Уэльса» по сути правы. Нельзя допустить без борьбы, чтобы Нортклифф посадил своего человека на освободившееся место в парламенте. Рис не сомневался, как поступит молодой граф. Все, что ему нужно, так это убедить горожан, будто время для выборов уже упущено, и их следует отложить, что сделает заведомо невозможным избрание для большинства кандидатов. Не секрет, что членство в парламенте — предприятие весьма дорогостоящее и нелегкое, поэтому в Кармартене вопрос с кандидатом обычно не решался в одночасье. Но если победа достанется кандидату Нортклиффа…

Этого нельзя было допустить. Рис нахмурился. В голове у него вертелись несколько вариантов… разумеется, тех, которые не приведут к кровопролитию. Вдруг его осенило, и Воган улыбнулся. О да, это может сработать. Это обязательно должно сработать.

Когда же он и его спутник после двухчасовой изнурительной скачки добрались наконец до книжной лавки, план действий окончательно оформился в его голове. Судя по шуму, который доносился из подвальчика, он приехал не слишком рано.

«Странно, что городская стража их еще не разогнала», — мрачно думал Рис, спускаясь по лестнице.

У кафедры на возвышении он увидел Моргана, тщетно пытавшегося привлечь к себе внимание собравшихся. Но толпа была слишком возбуждена, чтобы прислушиваться к его словам. Всеобщее внимание было приковано к темпераментному молодому рабочему, стоявшему в противоположном конце комнаты. Он призывал к немедленному восстанию.

Знакомые запахи книжного клея, пыли и пота вернули Риса на шесть лет назад, в те времена, когда он был таким же юным, пылким и так же пламенно ораторствовал с этой самой кафедры. То был первый и последний раз, когда он призывал к революции. Аудитория, внимавшая ему тогда, была той же — те же недовольные властью торговцы и фермеры, те самые отчаянные националисты-радикалы.

Все было так же, как прежде. За исключением одного — в руках у людей он увидел оружие. Смуглолицые молодые люди с молотками и дубинами стояли здесь плечом к плечу с мужчинами постарше, принесшими с собой кирки и топоры. И все они вторили крикам оратора о справедливости.

«Справедливость!» — с горечью думал Рис, прокладывая себе путь сквозь бушующую толпу. Он тоже хотел справедливости, но потом узнал, что добиться ее чертовски трудно.

Морган наконец заметил Риса, и на его лице отразилось огромное облегчение. Воган взобрался на кафедру и сквозь рев толпы прокричал Моргану:

— Давно это все продолжается?

— Уже час. Собрание совета начнется через полчаса, и они хотят силой убрать кандидата Нортклиффа. Они давно уже пытаются давить на него, запугивать, чтобы он отказался от своей кампании.

— Да. Когда это произошло в последний раз, пятерых участников арестовали и приговорили к службе во флоте. — Рис показал на молодого оратора. — Кто он?

— Его зовут Том Эббрелл. Это все, что я знаю о нем.

— Послушайте меня! — крикнул Рис, но сам не услышал своего голоса. Неподалеку он заметил мужчину, который размахивал увесистой дубинкой буквально перед самым носом Вогана.

В одно мгновение Рис уже вырвал из его рук грозное оружие и, крепко зажав его в кулаке, ударом разнес в щепки ближайший стул.

Только теперь толпа обратила внимание на новоприбывшего. Гомон постепенно стих, и даже Эббрелл уставился на Риса, открыв рот от удивления.

И Рис не замедлил воспользоваться наступившей тишиной:

— Для тех, кто не помнит меня, представлюсь. Я Рис Воган, — начал он по-валлийски. — Я тот, кого Норт-клифф выдал вербовщикам.

По толпе пробежал ропот. Том Эббрелл подошел к Рису и протянул руку.

— Я много слышал о вас, сэр. Я читал ваши памфлеты еще подростком и благодаря им узнал, как обманут и угнетен Уэльс. Ваши памфлеты разбудили мое сердце.

После секундного колебания Рис пожал ему руку.

— За эти памфлеты я надолго угодил в английский военный флот. — Он сказал это громко, чтобы слышали все.

— Это не из-за памфлетов, а из-за этого дьявола Нортклиффа, — вмешался Эббрелл. — После смерти старого Нортклиффа он только и думает, что о своем человеке в парламенте и считает, что сэр Дэвис — самая подходящая для этого кандидатура. Но мы ему еще покажем!