Тени прошлого - Курсистки

Марина Болдова

Курсистки

Часть 1. 1997 год

Глава 1

Валерия Георгиевна Шляхтина одной рукой пыталась застегнуть молнию на джинсах. Во второй была зажата щетка для волос. Поняв, что сделать два дела одновременно, причесаться и одеться, у нее не получится, она в раздражении кинула щетку на кровать. Раздался звук удара металла о стекло. Валерия Георгиевна, наконец, дернула в последний раз за движок застежки и застегнула пуговицу. Скосив глаза на скомканное шелковое покрывало, лежащее на несвежих простынях, она поняла, что так звякнуло: ручка щетки для волос угодила прямо в небольшое зеркало. Вид треснувшего стекла привел ее в ярость. Это оказалось последним штрихом этого, с утра не задавшегося, дня. Ее муж должен был сегодня улететь в Штаты, но не улетел. Он не стал объяснять причины, он даже не поставил ее в известность, что поездка сорвалась. Ей позвонил его референт Вадим, ее любовник, и предупредил, что свидание отменяется. Она еще нежилась в постели, но дурное настроение нахлынуло сразу и уже не отпускало. А потом одно за другим все пошло наперекосяк. Горничная Анжела, девочка хоть и вывезенная из деревни, но быстро пообтесавшаяся в городе, заявила, что уходит. И ни куда – то, а «в замуж». Мол, муж, палаточный торговец, не дозволяет ей работать. «А булавки себе ты на что собираешься покупать, дура? Или на каждую мелочь клянчить у него будешь?» – спросила ее Валерия Георгиевна. Она сама старалась сохранить хоть видимость независимости, оставшейся от инженерной жизни, три раза в неделю посещая свой директорский кабинет в салоне красоты. Та прошлая независимость – это половина совместной зарплаты в двести сорок рублей в месяц. И комната в коммуналке, оставшаяся ей от бабушки с дедом. Нынешняя – пара тысяч долларов и их трешка с евроремонтом в сталинке, которую муж записал на ее имя. И нежадный муж, регулярно пополнявший ее личный счет в банке.

Но венцом нынешнего неустроенного утра явился звонок из милиции. Их со Шляхтиным дочь Вика, переросток с куриными мозгами, как ее называл добрый отец, опять была задержана милицией. Теперь Валерия лихорадочно соображала, как выкрутиться на этот раз. Шляхтин при последней выходке зарвавшегося чада пригрозил дело не спускать на тормозах, а принять меры. Что он имел в виду, Валерия, а за ней и сама Вика, поняли много позже, когда верная подруга Валерии, а по совместительству начальница службы безопасности фирмы Шляхтина Зинаида Друккер, поведала им о странных отлучках ее шефа на час – полтора в день раз в неделю. Без охраны и на стареньком «БМВ», хранимым им с почестью в гараже, как память о начале его карьеры. Этот потрепанный на немецких дорогах автомобиль Шляхтин купил на первые, заработанные ловким мошенничеством зеленые, в смутном девяносто втором году. Зинаида, будучи ответственной как за тело, врученное ей самим Шляхтиным, так и перед Валерией, проследила самолично за шефом и в полном недоумении доложила своей подруге, что ее муж, верно, съехал с катушек. Вот уже месяц он встречается в разных местах с дамой, которую назвать даже пожилой, что называется, язык не поворачивается. «На вид ей сто, а то и…», – произнесла она в задумчивости, осуждающе покачав головой, когда говорила о ней в первый раз. «Выясни, кто она!» – приказала Валерия, ощущая неясную тревогу. Зинаида рыла во всех направлениях, даже прибегнув к подслушиванию личной линии Шляхтина, но выяснила только одно: дама, по – видимому, живет за городом. Зинаида сопроводила ее по трассе на Ульяновск, километров сорок, а когда черный Лексус свернул на неприметную дорожку в лес, вынуждена была отстать. Дорожку перегораживал шлагбаум. Охранник, когда Зинаида спросила, что там, кивнув в сторону леса, ответил лаконично: «Частные владения». Номер Лексуса ей пробить не удалось, в базе данных города его просто не было. Валерия разозлилась до того, что в этот день, плюнув на договоренность не лезть в личную жизнь друг друга, задала мужу вопрос о таинственной старушке напрямую. Он даже не смутился. Только рассмеялся, вскрикнув: «Ах, молодец Зинка, вычислила!», и ответил тоже прямо. Даму звали Агнесса Лазаревна Бауман. Она владела частной закрытой школой-пансионатом для девочек – подростков. «Для трудных девочек, Лера! Понимаешь?» – он сделал многозначительную паузу. Валерия, мысленно перекрестилась, но ойкнула вполне громко. Слухи о такой школе, о том, что она имеет место быть, ходили в их кругах давно. Но никто не знал толком, где она, то ли у них в области, то ли в соседней. Поговаривали, что родители, рискнувшие отдать туда свою дочь, два года ничего не знали о ребенке. Таково было условие владелицы. Валерия слабо верила такой информации, какие же родители рискнут пойти на такое? Но, посмотрев на мужа, поняла, что зря не придавала значения салонным разговорам. Вот, оно, настигло.

– Я уже встречался с Агнессой несколько раз. Предварительно мы договорились о том, что она возьмет Вику.

– Ты с ума сошел! Я не разрешаю!

– А кто тебя спрашивает? – усмехнулся Шляхтин обидно, – Ты свое уже сделала: разбаловала девку до неприличия. В пятнадцать лет на ней пробы ставить негде. Свои сорок килограммов веса она дарит без разбору, как одноклассникам, так и азерам с рынка. Ты считаешь, это нормально?

– Она тебе дочь! Ты не смеешь так о ней! – крикнула она, в душе принимая его правоту.

– Короче. Официально заведение называется «Курсы Агнессы Бауман». Официально – это закрытая школа для девочек. Неофициально – колония для несовершеннолетних преступниц. С ограничением свободы и жестким режимом.

– Наша дочь не преступница!

– Ага! Только готовится ею стать. Но я не позволю. И, поэтому, слушай меня внимательно, Лера! Еще одно задержание – и я отправляю Вику к Агнессе. Из отделения отвезу ее прямиком к ней…

Валерия мельком посмотрела на себя в зеркало, схватила сумку и ключи от машины и спустилась в гараж. Выруливая на дорогу, она думала только об одном: успеть забрать Вику из милиции до того, как об инциденте доложат Шляхтину. Но она еще не знала, что уже безнадежно опоздала.

Глава 2

– Да, пошли вы! – Ксения, одним движением руки сгребла в сумку то, что лежало на парте, перекинула ее через плечо и, зло зыркнув на ошеломленную учительницу математики, пошла к выходу.

– Ляшенко, вернись! – тихо и робко пискнула математичка, по виду на год – два старше своих учеников.

Ксения даже не обернулась. Достала ее эта школа! Она, Ксюша, знает больше этой шмакодявки, это факт. Когда отец переводил ее в математический лицей из простой районной школы, она даже обрадовалась. Математику она любила так, что задачки ей снились по ночам. Она решала все, что попадалось под руку. Теребила отца, своего учителя, соседа – шахматиста. Шахматы она любила не меньше. Слушая рассказы отца, про то, как он ходил в шахматный кружок в Дом пионеров, она тихо ему завидовала. Ей пойти было некуда. Какие там кружки!

…Мама Ксюши умерла, когда ей исполнилось два года. Отец, который был старше матери на двадцать лет, долго не мог взять в толк, как так: ему бы – ан, нет, она, молоденькая совсем – и вперед него. Они тогда жили в Житомире. Ксюху он любил безумно и баловал безмерно. Но, он все время работал. Нужно было так: деньги поначалу шли на лечение жены, потом на подрастающую дочь. Очень скоро встал вопрос, а кто будет сидеть с малышкой? У соседки, которая помогала ему после смерти жены, родился собственный внук, да не где – то, а в самой Америке. И она уехала. Семен повздыхал недолго, а потом позвонил своей матери.

Мать Семена Ляшенко жила в Самаре, счастливо и беззаботно проводя время с третьим по счету мужем, партийцем не из последних и весьма состоятельным гражданином. Появление в их квартире сына и внучки она восприняла без энтузиазма, просто покорившись судьбе. Но ее муж, неожиданно даже для самого себя, привязался к смышленой малышке так, что решился выйти на пенсию, давно уже заслуженную по годам: ему перевалило за семьдесят. Дед Женя, Евгений Андреевич Кошелев, стал для Ксюши и нянькой, вытирая ей мокрый нос, и первым учителем, показывая буквы и цифры. К трем годам девочка читала слоги, знала весь счет до сотни и правильно расставляла шахматные фигурки на доске. Она пыталась рисовать, глядя на рисунки деда Жени, неплохого художника. Она помогала ему ухаживать за комнатными цветами, которые росли в горшках и кадках на балконе и в квартире. Он рассказывал ей сказки о каждом цветке, придумывая их сам. Вместо колыбельной, он пел ей русские романсы, аккомпанируя себе на гитаре.

Умер дед внезапно, после перенесенного на ногах гриппа. Семилетняя Ксюша, никак не хотевшая понять, почему так бессовестно он ее оставил, словно волчонок огрызалась на любые ласки овдовевшей бабушки и отца. Она закончила первый класс с одними тройками в ведомости. Бабушка до того растерялась, глядя, как внучка на ее глазах хладнокровно сжигает в тарелке документ, что даже расплакалась. Эти слезы немного смягчили сердце девочки, и она впервые посмотрела на нее без злобы.

Но заниматься внучкой бабушке все равно было некогда: ее увлекла новая любовь. Как позже узнала Ксюша, любовь была не такой уже и новой, зародившейся еще при жизни деда Жени. Бабушка уехала за новым мужем, Ксюша с отцом остались вдвоем. Но ненадолго. Через три года отец женился.

Появление нового члена семьи, мачехи Маргариты, Ксюша восприняла, как неизбежное зло. Услышав впервые шипящее «тупица», брошенное ей в спину, Ксюша ничего не ответила, но решила, что с нее хватит. Она ушла из дома, прихватив рубли из хозяйственного кошелька. Поймали ее на вокзале, когда она пыталась купить билет до Саратова: под Саратовом, в деревне, жила сестра деда Жени, они ездили к ней каждое лето, на недельку – две. Одиннадцатилетнюю путешественницу отдали рыдающему отцу и усмехающейся у него за спиной мачехе. Посмотрев в ее насмешливое лицо, Ксюша поняла, что все, что она делает, мачехе нравится. Потому, что та хочет, чтобы она была плохой. Ей так удобнее.

Однажды ей приснился дед Женя. Он укоризненно качал головой и ничего не говорил. Но она все поняла. Дед был ею недоволен. Она забыла все, чему он ее успел научить.

Пятерки сначала давались с трудом. Но седьмой класс она закончила на «отлично», к тому же выиграла городскую олимпиаду по математике. И довольный отец перевел ее в лицей.

И тут она поняла, что не готова быть лучшей. Требовали все и на равных: математичка, русичка, химичка и даже физкультурник. Но, да ладно бы! Но математичка, эта курица, ставила ей тройки. И не за ошибки в решении, а за пропущенные запятые. И за неправильно, с ее точки зрения, оформленную работу. И Ксюша взбунтовалась.

Отец, месяцами живший за границей, оставлял ее на мачеху и домработницу Лиду. Маргарита целыми днями где – то пропадала, Лида же, выполнив домашнюю работу, намертво приклеивалась к экрану телевизора. Никто не интересовался ее учебой, а уж тем более настроением…

Ксюша натянула куртку и присела на край скамейки, чтобы надеть сапоги.

– Ляшенко, ты почему не на уроке? – голос Мамзели, как ученики называли за глаза директрису лицея, раздался у нее прямо над головой.

– Меня выгнали, – соврала Ксюша.

– Пойдем, разберемся, – Мамзель положила ей руку на плечо. Вся злость, так до конца и не истраченная на математичку, вдруг нахлынула на Ксюшу. Она резко дернулась, встала и выбежала из здания. «Да, пошли вы все!» – крикнула она громко, стоя на крыльце.

Глава 3

– Бежим! – одна из девушек, пинавших, словно нехотя, кого – то, лежащего на асфальте, успела заметить приближающийся патруль почти вовремя. То, что только «почти», она поняла по протяжному свистку, от которого ей заложило уши. Оказалось, что те двое, которых она засекла, это полбеды. Настоящая беда в виде плохонького на вид мужичка стояла у нее за спиной и надрывно дула в свисток.

– Сонька, двинь ему в ухо! – Танька Косова, что была ближе всех к жертве и пинала ее более ожесточенно, чем другие, поспешила на помощь подруге.

Та, кого Танька назвала Сонькой, обернулась к мужчине, занесла руку для удара (она была как минимум на полголовы выше его), но произошло неожиданное: тот перехватил ее запястье и заломил ей руку за спину.

– У! Шпинек! Сука! Отпусти, больно! – заорала она.

– Сиди тихо! – сказал спокойно тот, заламывая ей вторую руку. Щелкнули наручники. Он толкнул ее в сторону ближайшей лавки и повернулся к Таньке.

– Не трогай! – Танька осторожно двигалась назад, к спасительным кустам. Вдруг ее спина во что – то уперлась.

– Давай сюда свои ручки, девонька! – ласково пропел чей – то голос совсем рядом. «Все, капец!» – подумала она и попыталась сунуть руку в карман куртки.

– И даже не думай! – парень в милицейском бушлате повертел перед ее носом наручниками.

Она все же дернулась. Споткнулась об лежащую девочку, выругалась уже в полете и приземлилась на пятую точку.

– Вы, козлы, не знаете, кто ее отец! – раздалось от земли, и грязный палец ткнул в сидящую на скамейке подругу.

– И кто же у нас отец? – парень повернулся к скамейке.

– Я – Софья Риттер, уроды!

Трое мужчин переглянулись. Александр Риттер был председателем областного суда.

Остальные девушки, пользуясь активностью Татьяны и Софьи, давно убежали.

– Коль! Скорую вызови, – парень наклонился над лежащей на асфальте без признаков жизни девушке в разодранном пуховике.

– Уже вызвал. Без сознания девочка? – Николай присел на корточки и положил ей два пальца на сонную артерию, – Жива. Вот, суки! Сорокин, давай этих грузи в машину!

– Может, не врет, эта, чернявая?

– А это пусть Михалыч разбирается. Наше дело – доставить.

Николай осторожно откинул волосы девушки с ее лица и содрогнулся: оно все было залито кровью. «Что же за звереныши такие, что за поколение?!» – подумал он, с болью глядя на нее.

…Николай Волков в милицию пришел сразу после армии. Три года на флоте, почти без берега и – полное непонимание того, что творится на гражданке. Его сестра, тринадцатилетняя девочка, красилась так, что он, встретив ее во дворе, прошел мимо. И только тогда, когда она повисла у него на шее, он догадался, да и то, только нутром, что это она. Сергей, сын соседей, интеллигентных и спокойных людей, сидел за наркоту. Но добил его отчим. Коля еще подростком понял, как повезло им всем: матери, Катьке и ему. Свой родной папаша сгинул давно, и мать, просто, чтобы не быть одной, а ни по какой – такой любви, вышла замуж за первого же непьющего мужика, попавшегося на ее красоту. Мать Николая была хороша собой, обладала легким характером и не растеряла способности радоваться даже малому. Иван когда – то был ее одноклассником. После школы они не виделись ни разу: Иван работал на Севере. Судьба второй раз свела их тогда, когда они имели на двоих один неудачный брак (матери Николая), двоих детей (опять ее же), мать Ивана в инвалидной коляске, квартиру – распашонку и раздолбанную «Волгу» (его же). И получилась семья. Коля и Катя обожали бабушку, баловавшую их, как собственных внуков: пенсию, которую у нее никто не просил, она тратила на них. Мать Николая возилась со свекровью без стонов и охов, а чаще с улыбкой и лаской. Заработков Ивана хватало на всех: мода на евроремонт только вошла в силу, а у него были золотые руки. Уходя в армию, Николай был спокоен. И зря. Главный удар ему нанес все же отчим: потеряв работу, он быстро потерял и человеческий облик. Первое, на что наткнулся Николай, войдя в квартиру – пустая инвалидная коляска. Бабушка умерла месяц назад, ему ничего не сообщили. Дома был отчим, лежащий в отключке поперек супружеской кровати. Растолкав мужика, подивившись на его непохожесть на того Ивана, которого он помнил, Николай спросил, где мать. «На рынке, шмотьем торгует!» – ответил тот невнятно.

Николай понял, что мир перевернулся…

– Поехали, девочку уже в больницу увозят. С ней Родин отправился.

– Да, сейчас, – Николай заглянул внутрь УАЗика. На заднем сиденье, презрительно морщась, сидели две девицы. На обеих были наручники. «Чуть младше Катьки. Только старших братьев на них, похоже, нет!» – подумал он, вспомнив, как жестко воевал со своей сестрой: сейчас Катя училась на первом курсе института.

– Тань, не дергайся! Я счас отцу позвоню, он этим козлам все объяснит! – Софья наклонилась к самому уху подруги.

– Да! А со мной что будет?

– Он нас обеих вытащит, факт. Или я тоже домой не пойду! – добавила она уже с сомнением.

Александр Генрихович Риттер, сидя в служебной машине и глядя прямо в затылок шоферу, мысленно матерился самыми площадными словами. Его дочь, в пятнадцать лет имеющая машину с личным шофером, брюлики и шубки, ни в грош не ставила его, давшего ей все это. Она подставляла его так часто, что он стал вздрагивать от каждого телефонного звонка. «Все! Это предел! Сонька стала одной большой проблемой! И я знаю, как ее можно решить кардинально!» – еще пару дней назад он сомневался, можно ли так с родным ребенком: то, что ему рассказывали про «Курсы Агнессы Бауман», не лезло ни в какие ворота.

Глава 4

Ясности в мыслях не было. Они путались, наскакивая одна на другую, но главная, самая страшная, вселяла настоящую панику. Вика закрыла уши руками, чтобы не слышать, как ссорятся отец и мать. То, что они орали друг на друга из – за нее, она уже поняла. Мать, как всегда пыталась ее защитить. Вика, будучи трезвой, могла точно сформулировать и отношение родителей к ней и свое к ним. Но трезвой и без кайфа она теперь бывала редко. «Так уж получилось, я стала наркоманкой, папа», – сказала она вчера отцу, смиренно опустив глаза долу. Про то, что она беременна невесть от кого и, что у нее букет специфических болезней, она умолчала. Об этом не знала и мать. А сказать придется. Денег на лечение нет, стянуть их потихоньку, как раньше, не получится – от нее все прячут, а до продажи вещей из дома, как, например, это делал Гошка Сиверцев, она еще не докатилась. «Скажу Сиверцеву, что ребенок от него», – пришла спасительная мысль в голову, – «Нет, не прокатит. По срокам лажа получается. Гошка последние три месяца лечился, не пил, не кололся, не трахался. Матери скажу, по – другому никак».

Вика любила отца. Но часто ловила себя на мысли, что, будь он толстопузым коротышкой, а не красавцем под метр девяносто, любить его бы не смогла. Потому, как характерец у родителя дрянь. Коротко она определила его как технически озабоченного зануду. И говорить с ним можно только о его железках, станках и чертежах. Тогда он просто начинал светиться. Как лампочка, изнутри. Разговоры на другие темы вызывали у него зевоту, и он откровенно отворачивался от собеседника. Это бесило Викину мать. Вика видела, как та нервно прикуривает одну сигарету от другой, стараясь не показать своего раздражения на мужа перед гостями.

С матерью Вика была небрежна и потребительски – равнодушна. Надо чего – даст, как миленькая. Потому, как Вика знала про мать все. И бессовестно шантажировала ее, выдавая информацию порциями, чтобы у матери всегда сохранялось состояние боевой готовности: что еще там знает ее дочь? Вот и сейчас даст денег, Вика была уверена. «Что – то они уж слишком распалились!» – подумала она, а внутри все сжалось от нехорошего предчувствия.

– Вика, выйди! – раздался зычный голос отца.

Вика сунула ноги в тапочки, встала с кресла, на котором сидела перед выключенным телевизором, и открыла дверь своей комнаты. «Орали бы у себя в спальне! А то прямо у меня под дверью! Другого места не нашли», – подумала она беззлобно.

– Вика, иди в мой кабинет. И не вздумай по дороге потеряться! – пригрозил ей отец. Мать согласно покачала головой. Оба знали, как умела выкручиваться из таких ситуаций их дочь: она тихо спускалась по лестнице, ведущей со второго этажа прямо в коридор, и так же тихо за ней защелкивался английский замок входной двери.

Вика села на кожаный пуф и глазами девочки – паиньки посмотрела на отца.

– Глазки не строй, не поможет. Короче, вчерашний мой визит к ментам был последним. Завтра ты уезжаешь. Куда, узнаешь по дороге.

– Я хочу знать сейчас. Имею право.

– Дочка, это санаторий за городом, – Валерия Георгиевна попыталась хоть чуть – чуть намекнуть Вике на серьезность ее положения.

Вика похолодела. Вот так же, не спрашивая согласия, три месяца назад родители увезли Гошку в неизвестном ей, Вике, направлении. И тоже, якобы, в санаторий. Обратно он вернулся тихим и с тусклым взором.

– Мне нельзя. Мам, мне нужно с тобой поговорить, – Вика жалобно посмотрела на мать.

– Ну, это вряд ли! – Дмитрий Андреевич насмешливо смотрел на обеих.

– Хорошо, – зловеще прошипела Вика, – Я скажу! Я беременна!

– Это не страшно, – равнодушно изрек любящий папа.

– И я больна! – Вика выкрикнула это, уже поняв, что ей ничего не поможет.

– Ну…Обычным путем твои болячки не передаются, а с половыми контактами в этом заведении напряженка, – усмехнулся Дмитрий Андреевич.

– Дима, ну давай ее хотя бы подлечим!

– Там прекрасный штат врачей. Хватит, Лера! Хватит пережевывать одно и то же! Мне на работу пора. И не думай сбежать сегодня из дома, – предупредил он Вику, – Я оставляю с вами Зину. Переночует она в твоей комнате. Все. Меня сегодня не ждите.

Дмитрий Андреевич развернулся и вышел. Он всегда решал быстро и бесповоротно. Это отличало его от его компаньона Владимира Михайловича Лунева, с которым они вместе начинали производство. Одногодки, однокурсники и однолюбы. Еще на втором курсе они оба влюбились в одну девушку, Светлану, которая стала женой Лунева, отказав порывистому и непримиримому Шляхтину. С Валерией Шляхтин сошелся через год после свадьбы друга, раз увидел ее на пляже, подошел, засыпал анекдотами, сводил в тот же день в кафе, а вскоре сделал предложение. Так же быстро он «сделал» и Вику.

Сейчас он убедил себя, что делает это для нее. Видеть, во что превратилась дочь, не было ни сил, ни желания. А, потому – пошла вон. Для ее же блага.

Вот так же десять лет назад он выкинул из своей жизни Валерию. Они продолжали жить в одной квартире, даже несколько раз за эти годы ужинали за одним столом, но она никогда не знала о нем ничего. Даже Зинаида только качала головой, когда Лера пыталась выведать у нее о личных пристрастиях мужа. Лера себя не оправдывала, поймана она была в супружеской постели с личным шофером Шляхтина и в самый кульминационный момент. Шляхтин ее даже не ударил, хотя надо было бы и даже лучше бы так. А, то… Он молча дождался, пока суетливо одевшись, ее любовник бочком покинет спальню. «Делай это, где хочешь, кроме нашего дома», – сказал он, – «В мою жизнь отныне не лезь – прибью!». Развод он не просил, она тоже молчала.

Вика росла в уверенности, что мама с папой живут как все. Годам к десяти разобравшись в ситуации, она сделала открытие – семейный спектакль ради нее. С этого момента они стали играть втроем, разыгрывая каждый перед двумя другими свою партию.

А теперь, кажется, она заигралась. И, поэтому, они ее выгоняют из пьесы под названием «Счастливая семья».

Глава 5

Она вцепилась в столешницу двумя руками так, что тянувший ее за талию молоденький сержант смог сдвинуть ее с места только вместе со столом. Стол был двухтумбовый, крепких советских времен. «Вот не повезло папаше!» – подумал сержант, сочувственно покосившись на пожилого представительного человека в штатском.

– Я никуда без нее не пойду! – взвизгнула Соня в последний раз и получила оплеуху от отца. От неожиданности она слегка обмякла и сержанту, наконец, удалось посадить ее на стул. Придерживая для острастки девочку за плечи, он вопросительно посмотрел на своего начальника. Майор Лукин перевел вопрос отцу Софьи.

– Я сам разберусь. Ты вторую оформи, как следует, я с ней договорился. Соня, пойдем, – твердая рука отца сжала ее плечо.

– Что ты сделал с Танькой?

– Ничего такого, чтобы ей не понравилось. Пойдем! – голос Риттера звучал уже угрожающе.

Отец ее никогда не бил. Да что там, даже не кричал. Кричала нянька Поля, причитая над ее растрепанной от выпитой водки физиономией или рваными колготами. Пощечина от отца, впервые полученная ею, да еще и в присутствии посторонних, трезвила. Соня поняла, что дело плохо. Нужно было менять тактику, чтобы не было еще хуже. А хуже могло стать. Хуже уже то, что отец опять перестанет давать ей денег, и она залезет в долги. «Только недавно все у Каши отработала, опять попадалово!» – подумала Соня с тоской. Каша, в быту – Кашин Максим Леонидович, держал девочек для утех непростого народца. Народец был в основном командировочный, на два – три дня, в город наезжал для выполнения особых поручений, чаще разово. Во всяком случае, дважды Соня не обслуживала никого. Каша платил немного, девочки были в основном неприкаянные, с родителями вроде Танькиной мамашки – пьянчужки. И только Сонька была элитой. Каша относился к ней с уважением, из – за отца, конечно, ни к чему не принуждал, давал просто возможность подзаработать, когда ей было нужно.

Когда – то, года два назад, познакомившись с Соней и Татьяной, он даже и предположить не мог, что эта обалденно красивая девочка, лениво посасывающая пиво из банки, – дочь председателя суда. Он только отметил, что на ней курточка не с рынка, да сапожки на баксы куплены. Со второй все было ясно – вещи дорогие, но поношенные. Каша сразу понял – донашивает с чужого плеча. Танька Косова, вот уж точно фамиличку Бог подогнал – рот у девочки и вправду был косоват, была бледной тенью яркой Софьи. Девочек он тогда только шоколадкой угостил, Танька быстро и жадно ее надкусила, а Соня только поморщилась.

Теперь Соня в полной от него зависимости, но, странно, Каша даже переживает за нее, так, по – братски. Не хотелось ему, чтоб она по рукам пошла, да ведь не остановишь! Лучше под его присмотром, чем кто незнающий ее употребит и выкинет. Каша нутром чувствовал, не судьба этой девчонке долго в дерьме копаться. Не такое у нее будущее.

Соня ступала мягкими сапожками по щербатому полу районного отделения милиции и боялась. Животный страх не отпускал ее до тех пор, пока они не вошли в квартиру, и она не увидела, наконец, лицо отца. Неожиданно жалость к нему, старому и одинокому, вырвалась в громкий крик, и Соня повисла у него на шее.

– Папочка, папочка, прости меня! – она билась в истерике, выплескивая наружу все, что накопилось в ней за последние пол – суток. Злость на Аньку Ларцеву, страх, когда поймали, страх, когда увидела ее, поверженную и скрюченную на асфальте, страх, что вдруг умерла, вдруг до смерти?! И, наконец, последней каплей, страх оттого, что ее ударил отец!

Она не хотела бить Аньку, так получилось. Она просто хотела с ней поговорить, чтобы та попросила мать не ставить ей, Соне, очередную «пару» по русскому. Денег совала. А Анька отказалась. И еще хлеще, посмела помощь предложить. Ей! Будто она нуждается! Опустила перед всеми девчонками. Танька первая в живот ей кулаком ударила. Анька согнулась пополам и упала. Тут в Соньке проснулся «дед». Так говорил всегда отец, когда маленькая Сонька вдруг становилась неуправляемой. Настоящий дед Риттера на самом деле разбойничал на дороге, по большей части жизнь свою проживая по острогам и каторгам. «Вот ты глянь, Поля», – говорил Сонин отец няньке смеясь, – «Гены деда моего в Соньке проснулись!» Нянька только осуждающе качала головой: ничего хорошего она в этом не видела. Что уж тут умиляться над ручонками, сжатыми в кулачки! Против отца же! И как отец – то не понимает! Полина, вырастившая Риттера, а теперь растившая и его дочь, жалела и того и другого. Риттера за неприкаянность – что – то не женится никак! И Соньку за сиротство – при живой – то матери, шлявшейся невесть где.

Оторвав от себя дочь, далось – то с каким трудом, сердце на части чуть не разорвалось, Риттер ушел к себе в кабинет. К решительному разговору с Соней нужно было подготовить и себя и ее. С Сонькой Полина разберется, вон, как захлопотала старушка, а с самим собой разобраться кто поможет?

…Сам Риттер рос ребенком умным и послушным. Мать и отец любили его, баловали, но и спрашивали с маленького Саши, когда он в чем – то был виноват. Да и что за грехи были у него – отличника? Строгий распорядок дня, строгая диета (с желудком проблемы начались еще в школе), строгие требование к чистоте тела и духа. Так его воспитывали. А няня Поля изредка подсовывала жареной картошечки, да иногда забывала проверить, мыл ли он руки перед едой. Ему легко далась карьера юриста. И нелегко – личная жизнь. Поздний брак с молодой девушкой, не своего круга, в ресторане познакомились! Рождение Сони, стань – ка отцом в сорок пять лет! И, наконец, сбежавшая жена. Он искал ее долго, почти пять лет. Нашел в Ташкенте, случайно общие знакомые ее встретили. Развелся тут же, дочь отобрал, так она и не возражала! И замкнул свою жизнь на работе, бросив фактически дите на старую Полину. И где той было, в восемьдесят – то лет, уследить за девчонкой! Вот и получилось…

Риттер отхлебнул коньяку из бокала, и, подержав его во рту, сглотнул. Крепкий напиток мягко согрел горло и отдал свое тепло напряженному телу. Риттер поставил бокал на стол и решил, что он готов. Сейчас он скажет дочери то, о чем и думать было нелегко.

– Соня, – Риттер постучал в комнату дочери.

– Да, папа, – голос смиренный, будто и вправду раскаявшегося ребенка.

– Послушай меня внимательно. Ты сегодня же покинешь город. Не перебивай! – сказал резко, увидев ее протестующий жест, – Ты едешь в загородную закрытую школу. Без вариантов!

– Что еще за школа?!

– Может быть, ты слышала о ней. Это – «Курсы Агнессы Бауман».

– Ты что, спятил?! Там же тюрьма! Оттуда же не уйти! Я знаю, мне рассказывали! Там карцер, там бьют линейкой по пальцам, там заставляют латынь зубрить! Там в воспитателях бывшие тюремные надзирательницы! И меня – туда?!

– Это лучшее, что я могу для тебя сделать, – Риттер устал от одной только этой, выговоренной с трудом, фразы.

– Ты – зверь! Я ненавижу тебя! Правильно мать тебя бросила! Я уеду к ней, ты знаешь, как ее найти! Она примет меня, ты сам просто не хочешь, чтобы мы были вместе! Ты отобрал меня у нее насильно!

Риттер молча встал и так же молча вышел из комнаты дочери. Через минуту он вернулся и протянул ей пластиковую папку.

– На, читай!

– «…официально отказываюсь от рожденной мною в законном браке дочери Софьи…», что это?! Папа?! – Соня трясла перед его лицом листом бумаги. Этого не могло быть. Как это отказалась? Она же мама! Соня всегда думала, что родители просто разошлись. Так бывает. Что отец оставил ее себе. И, что, мама просто не может с ней видеться, потому, что так захотел отец. А, оказывается, она матери просто не нужна. И никогда не была нужна. Так, оказывается, тоже бывает.

Риттер старался не смотреть в ее сторону. Чтобы опять не пожалеть. Чтобы найти в себе силы и не перерешать все наоборот. Чтобы потом не жалеть уже об этом.

Глава 6

Ксюша сидела в кресле и ласково поглаживала толстые листья фикуса. Фикус они с дедом Женей выращивали особенно любовно: нашли они его на помойке, изрядно подмерзшим и вялым. У них дома фикус ожил, окреп и быстро пошел в рост.

Ксюша не знала, что ей делать дальше. Был бы отец дома, он, возможно, и понял бы ее. Не с домработницей же говорить о своих проблемах! А что проблемы она себе нажила, Ксюша не сомневалась. И ведь Мамзель вызовет Маргариту, как пить дать. Если, конечно, найдет ее. Мачеха уже несколько дней не показывалась дома.

Ксюша прислушалась. «Вот, гадство! Приперлась таки!» – подумала она, услышав визгливый голосок Маргариты. Та с кем – то разговаривала по телефону. Через минуту раздался стук в дверь.

– Ксения, ты дома?

– Заходи, – Ксения пересела на стул и закинула нога за ногу.

– Ты что творишь? – без предисловий начала Маргарита.

– Тебе Мамзель позвонила? Успела доложиться! Ладно. В этот уродский лицей я больше ни ногой!

– И все? – Маргарита насмешливо посмотрела на падчерицу.

… Эта девчонка бесила ее с первого дня знакомства. Марго чувствовала, что с ней поладить будет не просто. Да и не хотелось ей ладить. Хотелось, чтобы ее просто не было. Она тщательно подобрала себе мужа: он, конечно, не слепоглухонемой капитан дальнего плавания, но богат, почти стар и почти всегда в отсутствии. Непонятно даже, зачем ему вообще жена. Но прикинуться нежной не составило труда, а он взял и клюнул на ее малую хитрость. Одна помеха – дочь – подросток. Марго сама себя еще помнила в этом возрасте. И, по большому счету, понимала Ксению. Если педагог придурок, сложно себя сломать. Она, Марго, даже и не пыталась. Кое – как школу дотянула, а потом пошла по рукам. Но по каким! Мать, называвшая ее не иначе, как «простигосподи», быстро привыкла к дорогим подаркам дочери, а точнее, дочкиных кавалеров. Но подкатил тридцатник, и Марго поняла, что нужно уже устраиваться напрочно. И тут подвернулся Семен Ляшенко…

– А что еще ты хочешь услышать?

– Да, собственно, ничего. Я позвоню отцу. Хотя, я знаю, что он скажет. А ты как думаешь? – Марго опять с насмешкой посмотрела на Ксюшу, – Правильно. Он скажет, чтобы я, заметь – я, решала сама. Он же в Австралии, девочка! И ты думаешь, я не решу?

– И что меня ждет? Ты не боишься, что я ему расскажу о твоих похождениях? Кто тебя на днях к дому подвез на Лексусе? Из прежних или новенького кого подцепила?

– Дура ты, Ксюха! Могли бы мирно жить, чем я тебе мешаю?

– Тем, что ты есть!

– Еще раз дура. А сказать папочке ты ничего не успеешь. Вещи собирай. Так, по минимуму. Много тебе там не понадобится, – Марго дотронулась до дверцы шкафа.

– Что еще ты там придумала?!

– Ты едешь в лесную школу. К мадам Агнессе. Слышала что – нибудь?

– Почему я должна слышать о какой – то там Агнессе? И что за школа?

– О! Школа та еще! Агнесса – бабка классная. Она из таких, как ты, дурь выбивает. Я с ней когда договаривалась, веришь, сама чуть живая от страха перед ней сидела. Она так говорит, будто приговор зачитывает. Да ты не бойся! – рассмеялась Марго, глядя на растерявшуюся Ксюшу, – Это ненадолго. Два года всего. Строго режима!

– Ну, ты и дрянь! Я отцу позвоню! Сама! Он приедет, выкинет тебя вон с волчьим билетом!

– Звони. Но это тебе не поможет. Только деньги потратишь. Кстати, папику твое обучение на «Курсах Агнессы Бауман» встанет в копеечку. Точнее, в несколько десятков тысяч зеленых. Так, что, еще «спасибо» скажи мне. Проще было тебя под статью подвести, да сдать на малолетку. Давай, чемоданчик доставай. Машина за тобой через час приедет. Кстати, а телефон в доме не работает. Временно, – добавила она насмешливо.

– Так ты что, давно уже обо всем договорилась?!

– Давно. Еще когда папочка твой дома был. Просто случая не представилось. А теперь, видишь, ты сама мне помогла. Очень кстати ты из лицея свалила. А Агнесса тебя готова принять в любую минуту. Вот так.

– Выйди!

– Нет, девочка. Я здесь посижу. А то ты еще сбежишь. Не трать время, мой тебе совет, собирайся. Нет у тебя другого варианта, уж поверь, – Марго взяла стул и поставила его у двери.

Ксюша молча открыла шкаф. Она решила, что сбежит по дороге. Попросится в кусты, и сбежит. «И тогда посмотрим, есть ли у меня варианты!» – подумала она, покосившись на мачеху.

Глава 7

«Господи, как же я устала! Кто бы отпустил меня на пенсию!» – Агнесса Лазаревна Бауман попыталась несколькими круговыми движениями пальцев размять затекшую поясницу. Конечно, на здоровье жаловаться ей грех. В восемьдесят три года ни одной серьезной болячки. Лицо, конечно, словно печеное яблоко, так ведь сама отказывалась от пластических операций. Сдается, поэтому и здоровье сохранила.

Тонкая талия у Агнессы была всегда. Ей как – то не удавалось набрать лишний вес, хотя она и хотела бы чуток прибавить к своим пятидесяти пяти килограммам. И тортик любила откушать и чай с сахаром, аж три ложки на чашку. Не брал ее организм лишнего. Так и шила ей портниха ее давняя костюмы по одному и тому же лекалу из года в год. И восхищалась искренне.

Умом и деловой хваткой она любому мужчине сто очков вперед даст. Так ей говорят они, старые и молодые, состоявшиеся и нет, завидующие зло и по – доброму, кто уж как умеет. А она спокойно деньги зарабатывает, не мешая никому и не давая советов: кто ж потерпит совет от женщины! Да и кто еще сможет заниматься тем, чем она: почти безнадежных дурочек, отбившихся от родительских рук, в женщин превращать. В таких, какой была она сама.

Агнесса сняла телефонную трубку.

– Юлия, зайди.

– Слушаю, Агнесса Лазаревна.

– С минуты на минуту у нас пополнение. Пусть подготовят «трешку». А сейчас попроси зайти ко мне Аду Карповну, Гордея, Беллу Васильевну и Виктора. Да, и Ядвигу, конечно.

– Пани Ядвига в городе. У нее закончились свечи, так она сказала, – с сомнением в голосе быстро проговорила Юля.

– Хорошо, с ней я поговорю позже.

Юля кивнула головой и вышла. Ядвигу она боялась. С тех пор, как та появилась в школе вместо матушки Евгении. Ядвига была «черной». И, хотя, с Юлиной точки зрения, магия, она и есть магия, хоть какого цвета, то, как работала Ядвига, вызывало страх. Перекрестившись (думать не нужно было об этой колдунье!), Юля взялась за телефонную трубку.

В этот кабинет не опаздывали. Никогда. Потому, как, опоздание вело к увольнению. А такие деньги, которые платили на Курсах, не заработать нигде. И еще. Агнессу не просто уважали, ее берегли. И она чувствовала это. Порой ей самой до одури хотелось расслабиться, утром не просыпаться в шесть часов, пропустить завтрак, скинуть на денек школу на Аду или Гордея и ни о чем в этот день не думать. Она пробовала, честно. Проспать – проспала. А через пятнадцать минут сладкого забытья вскочила с кровати, вместо зарядки махнула пару раз руками и – в душ. Успела. Как раз к завтраку. Как всегда, с уложенной феном стрижкой и свежим маникюром. И никто ничего не заметил. Больше она эксперименты над собой не ставила.

Агнесса положила перед собой три пластиковых папки и вздохнула. Ей нужна помощница. Или, точнее, замена. Юля, конечно, исполнительна, но она не справится. И способности у нее так, средние. Курсы ей не передашь! Ада проста до безобразия. Да и что можно требовать от бывшей тюремной надзирательницы?

…Аду Карповну Коллонтай Агнесса «выписала» из поселка Гурьино в Сибири, где жила на поселении после выхода с зоны. Это время Агнесса вспоминать не любила и не только потому, что сидела ни за что, а потому, что помнила, из – за кого туда попала. Это была ее боль. Ада Коллонтай, молодая тогда, пышнотелая конвойная, видя, что худенькая и так Агнесса просто чахнет от тоски, стала приносить ей книги из дома. Библиотека ей осталась от деда, старого революционера – народника, сосланного в Сибирь еще при царе. Ада, воспитанная им, сама не мыслила себя без чтения, поэтому точно определила «лекарство» для заключенной.

Они даже подружились. Насколько это было возможно. Но полностью довериться Аде Агнесса не смогла. Как и никому другому.

Больше кандидатур на свое место Агнесса не имела. Ада могла быть при ней, но без нее, Агнессы, она точно перегнет палку. Не было в Аде любви, ни к кому не было. А тем более, к этим девочкам. Она была старшей над воспитателями, но курсисток держала от себя на расстоянии.

Правда, еще оставалась Белла Васильевна, психолог и большая умница по части девчачьих душ. Но она была замужем, любила своего мужа страстно и старалась пораньше освободиться от работы. Муж сидел дома, что – то там сочинял, то ли роман, то ли поэму, но покушать вкусно любил, ценил и домашний комфорт. Белла Васильевна с удовольствием варила ему борщи и вытирала пыль с компьютера. Агнесса понимала, что Белла держится у нее только ради зарплаты. Впрочем, отрабатывала ее она сполна…

– Вы уже знаете, к нам сегодня приедут три новые девочки. Начну с самой, на мой взгляд, сложной. Софья Риттер. С рождения девочка на попечении отца и няни. Мать отказалась от нее официально. Отец, Риттер Александр Генрихович, председатель областного суда. Любит дочь, но отчаялся хоть как – то с ней справиться. Гордей, что скажешь?

Гордей Прохоров пришел в школу сам. Агнесса, увидев в своей приемной гиганта под два метра ростом, с черными цыганскими глазами и совершенно седой шевелюрой, поначалу приняла его за сантехника. Объявление о приеме на работу технического персонала было напечатано на прошлой неделе. Поговорив с ним пять минут, она поняла – она отдаст ему службу безопасности. За пять минут она выудила из него все: злое – про Афган, больное – про его жену, нежно – ласковое – про дочь. То, что у него пятнадцатилетняя дочь, поставило точку. За безопасность девочек она теперь была спокойна.

Гордей вздохнул и открыл толстую тетрадь. Бросив на Агнессу сожалеющий взгляд, он стал читать.

– Проститутка. Клиенты – заезжие бандюки. Пасет ее, причем с раннего возраста, Кашин Максим Леонидович, сутенер, мелкий наркоторговец. Девочка практически без надзора – няне за восемьдесят, отец, сами понимаете…работа. За два года – шесть приводов в милицию. Так, по мелочам: обхамила, нецензурно выражалась и так далее. Последнее задержание вчера. На этот раз все серьезней. Групповое избиение девочки. Анна Ларцева, одноклассница, в больнице с тяжелыми травмами.

– С милицией все улажено?

– Да. Мало того. Задержали всего двоих – Софью Риттер и Татьяну Косову. Так вот Риттер заплатил отступные Косовой, чтобы та взяла все на себя. Вопрос закрыт.

– Хорошо. Ада, записывай. Гинеколог, анализы, полное обследование. Как у нее с учебой?

– Какая учеба? Тройки ставили.

– Белла, протестируй по всей программе. Распиши, что подтянуть в первую очередь, что – можно отложить. Больших нагрузок она не выдержит.

– Скорее, я не выдержу, – проворчала Ада Карповна, – Ее еще за парту усадить нужно каким – то образом!

– Усадишь, не в первый раз. Что еще скажешь, Гордей?

– Девочка не просто красива. Она великолепна. У нас будут проблемы.

– Виктор, это по твоей части. Все понимаю, гормоны в девочке играют, но – поосторожнее. Проведи инструктаж с парнями. Чтобы, даже не думали в ее сторону.

Виктор согласно кивнул.

– Продолжим. Виктория Шляхтина. Гордей?

– Наркоманка, но на учете не стоит. Беспорядочные половые связи. В настоящее время больна и беременна.

– Этого еще не хватало! – Ада Карповна возмущенно хлопнула ладонью по столу.

– Успокойся, Ада. Ничего неординарного.

– Это теперь так значит: триппер и живот невесть от кого – и ничего такого? И все это в пятнадцать лет?!

– У нас не институт благородных девиц.

– А жаль. Хлопот было бы меньше.

«Нет, все – таки школу на нее не оставишь! Измордует девчонок своими нотациями!» – Агнесса лишний раз убедилась в своей правоте.

– Что еще, Гордей?

– Отец и мать в фиктивном браке. Каждый сам по себе.

– Как с подружками? В школе?

– Как ни странно, школу не пропускает. Но и не блещет. Тройки твердые. Учителя даже не в курсе, что девочка колется. Ее точно нужно кодировать. А подруг нет. В хорошем смысле.

– Ну, зависимость мы снимем. Все?

– Да.

– Осталась Ляшенко Ксения. На ее обучении настояла приемная мать. Мачеха, по-русски говоря. Я сначала отказывалась ее брать, но, поговорив с этой женщиной, поняла, что у нас девочке будет лучше. Ксения – умница, судя по всему. Сильный математик, разряд по шахматам.

– Наконец – то, хоть одна приличная!

– Да, она девочка. Одно «но» – скверный характер. Ада, ей – персонального педагога по математике. Виктор, кто у тебя в группе самый умненький?

– Пожалуй, Клим Кошелев.

– Ксении в партнеры поставишь его. И предупреди – никаких амуров.

– Да он и сам к этому не очень!

– Вот и прекрасно. Все свободны. Готовьтесь!

Агнесса смотрела на девичьи лица на фотографиях. Да, Софья Риттер была красива спелой женской красотой. Гордей прав, проблем не миновать. В группе Виктора двадцатилетние парни. Спортивные, привлекательные. Не дай бог, кто влюбится! Да и она не устоит! За Ксюшу Ляшенко можно не беспокоиться – цыпленок цыпленком. И волосенки такие рыженькие, стрижка почти под ноль. Стилисту с ней еще работать и работать. Вика по – своему красива. И макияж умело наложен, и голова в порядке. Но уж больно худа. «Подлечим, подкормим – расцветет девочка», – подумала Агнесса, убирая фотографии в стол.

Глава 8

Клим поссорился с матерью, но это полбеды. Он поссорился с бабушкой. Это уже беда, так беда. Бабушка просто от него отвернулась и перестала его замечать. А без нее он жить не мог. Без ее подколок, ласкового взгляда и рассказов. И ссора получилась принципиальная. Климу нужны были деньги. Не те, которые давал ему отец в те редкие встречи, происходившие скорее не по необходимости, а просто, чтобы не забыть лиц друг друга, а деньги, на которые он мог бы купить машину. Поэтому Клим нашел работу. Официальную, с хорошей «белой» оплатой. И не пыльную, как ему казалось вначале.

…Клим занимался бальными танцами с шести лет. Бабушка, с которой он жил девять месяцев в году, а то и больше, относилась к нему, с точки зрения других бабулек во дворе, «словно зверь какой». Он сам слышал, как одна из них прошептала ей в спину: «Совсем замордовала мальчонку». На вопрос, что это слово значит, его бабушка махнула рукой и рассмеялась. «Не обращай внимания, Климентий! Вон ее Вовчик по двору колесо ржавое гоняет. А десять лет уже исполнилось! Вот он, Вовчик, и будет у тебя шофером. Или двор мести станет вместо Халиды. Она как раз к его семнадцати годам на пенсию выйдет. Я не знаю, зачем тебе может понадобиться умение музицировать, танцевать мазурку или говорить по – итальянски, но точно знаю, что со всем этим ты не пропадешь. Вот дед твой…». Дальше шел рассказ о ее муже, деде Клима. И выходило, что – вот он, пример. Только где этот пример для подражания проживал, Клим не знал. А хотелось бы встретиться, хоть разок! Может, и не было никакого деда?

Клим стал старше, музыкальная школа и танцы остались позади, он свободно говорил на трех языках, а бабушка все отмалчивалась. Наконец, Клим вытянул все из матери. Это сломало его. И он впервые нагрубил бабушке. Вломившись к ней в комнату без стука, неслыханное дело, он с порога выдохнул из себя «врушка!» и убежал. В этот день он не пошел в школу на факультатив по физике, а до позднего вечера просидел на перевернутой скамейке на набережной. Он сильно промерз на ветру в своих тонких ботиночках и без шапки, домой приплелся уже с температурой и осипшим горлом. Ангина была жестокая, с жаром и горячечным бредом. Ему казалось, что вода, которую он пил (а есть он не мог совсем), закипала еще в горле и пылающим комом проваливалась в желудок. Увидев сквозь пелену сидящую в кресле возле кровати бабушку, он отворачивался к стене.

Полегчало ему вдруг. Проснувшись утром, он сглотнул слюну и понял, что не больно. В голове слегка шумело, но он спокойно приподнял ее с подушки, а ведь не получалось же еще вчера! Посмотрел на бабушку: она полулежала все в том же кресле. Он увидел ее бледное лицо и испугался. Ему на миг показалось, что она не дышит. Клим замер и прислушался. Нет, все в порядке!

– Бабуль, проснись! – он дотронулся до ее руки.

– Климушка, что хочешь? – бабушка не сразу смогла подняться с кресла.

– Есть. И пить.

– Хорошо, я сейчас приготовлю. Ну – ка, дай лоб, – она прикоснулась сухими губами ко лбу Клима и удовлетворенно кивнула.

– Температурка небольшая, но это нормально. Напугал ты меня.

– А мама где, бабуль?

– В командировке. Отец к тебе несколько раз заходил, лекарства принес, и вот – книгу, – бабушка кивнула на табурет, стоящий возле кровати.

– Новая?

– Да, только что вышла.

Отец Клима, Иван Кошелев, был писателем. Жил он отдельно от них, в однокомнатной квартире бабушки, объясняя это тем, что может творить только в абсолютном одиночестве. Книги он писал исторические, в основном про древнюю Русь, печатался регулярно и гонорары свои делил поровну: себе половину и на сына половину. Да еще и помимо иногда совал Климу рубли. Быт писателю обустраивала соседка по лестничной клетке, утешаясь тем, что помогает местной знаменитости.

– Вот каша. Ешь потихоньку, молоком запивай.

– Бабуль, ты на меня обижаешься?

– Нет, Клим. Ты просто не разобрался. Хочешь, я отвечу на все твои вопросы?

– Да. Тебя, правда, дед бросил?

– Бросил? Нет. Я сама ушла. Хотя, причина в его измене. Папа твой тогда только школу закончил, в университет поступил. Тут все и открылось. У Евгения была связь с секретаршей. Банально и противно. Он даже женился позже на ней. Мезальянс. Но все, что я тебе о нем рассказывала, правда. Он действительно был человеком неординарным! Собственно, его любили все. И было за что.

– Так он умер?

– Да, несколько лет назад.

– Как же он такой хороший и изменил тебе?

– Не устоял. Слаб оказался. Ну, да Бог с ним! Главное, что он счастлив был. Одного себе простить не могу, что отказала ему, когда он просил тебя с ним познакомить. Вот когда обида сказалась! Но, знаю, фотографии твои у него были: отец давал. И про тебя он все знал, интересовался тобой. Вот и ты на него зла не держи.

– А ты простила?

– Как не простить? Человек – то умер.

– А меня простишь? Или только когда я умру?

– Дурачок! На внуков вообще долго сердиться нельзя.

– Почему это?

– А мало времени на внуков отмерено…

Он тогда не понял толком, почему мало? Только сейчас дошло, когда бабушка вдруг так резко от него отвернулась. Что – то, значит, он не то делает!

Работу в загородной школе ему предложил его бывший учитель музыки Виктор Рудольфович Шацкий. Поначалу Клим даже рассмеялся, услышав о своих обязанностях. А когда понял, что за это еще и деньги платить будут и какие, тут же согласился. Одно смущало – жить придется там, за городом. Клим только что защитил диплом на мехмате и понял, что придется устраиваться в школу, учителем. А это – смешная зарплата. Конечно, репетиторством он подзаработает, но как не хотелось тратить время на недоученных в школе детей!

Шацкий убедил его, что работа у Агнессы Бауман не хуже любой другой. По сути, вся работа – быть партнером для пятнадцатилетней девушки. На время ее обучения в школе. Теннис, танцы, застолье. Манеры, этикет, правильная речь. Как он понял, в школе готовят девочек к светской жизни. Но он не знал, что это за девочки!

Бабушка, когда услышала, кем он будет, впервые разозлилась. «Ты продаешь себя за деньги, внук! И как мне тебя называть теперь? Проститут? По мне – так лучше бы шел двор мести! Видел бы тебя сейчас дед!» – бросила она презрительно. Клим, не соглашаясь с ней, только помотал головой. И подписал контракт на два года. Теперь бабушка молчит и его не замечает. А ему сегодня уезжать.

Клим подошел к двери бабушкиной комнаты и постучал. Не дождавшись ответа, он все же вошел.

– Бабуль, я сегодня переезжаю за город. Прости, но ты не права. Это просто работа.

– Ты хоть знаешь, что там за контингент? Дети новых русских, отбившиеся от рук! Я узнала про школу все. Родители платят огромные деньги, чтобы из малолетних наркоманок и хулиганок там сделали леди. Но это не возможно! Они в душе останутся прежними, даже, если на них навести лоск. И ты должен будешь обслуживать этих девиц! Ты для этого учился?

– Бабуль, это же временная работа. Через два года я вернусь, и ты…

– Через два меня может уже не быть. А умирать в осознании, что единственный внук продался за деньги, выше моих сил. Но, как я понимаю, обратного пути у тебя уже нет?

– Я подписал контракт.

– Тогда, ступай. Да поможет тебе Бог!

Клим ушел. Он был уверен, что у него будет возможность хоть иногда приезжать домой. Он ошибался. Одним из условий контракта, который он читал не очень – то внимательно, была полная изоляция. Как для курсисток, так и для них, их партнеров.

Глава 9

Ксюша решила, что всю дорогу будет молчать. Она только один раз бросила взгляд на того, кто пришел за ней. И испугалась до одури. Сразу же мелькнула мысль, что мачеха ее обманула. Насчет школы. Придумала, чтобы она не особо брыкалась. А на самом деле… Ее везут в табор. Марго продала ее цыганам. А, что еще можно подумать, когда ты видишь перед собой кучерявого гиганта со жгучими черными глазами? И не менее внушительных размеров джип? Стоит такая машина немерено, никакой школе такие машины не по карману, только цыганским наркобаронам. Так она подумала, с тоской залезая внутрь салона и чувствуя спиной довольную усмешку Марго.

Сидя на заднем сиденье, она решилась посмотреть на сопровождающего еще раз. И неожиданно успокоилась. Он смотрел так добро, увлажненными слегка глазами, и она вдруг поняла, что он улыбается.

– Давай знакомиться, девочка. Меня зовут Гордей Василич Прохоров.

– Ксения Семеновна Ляшенко, – ответила Ксюша спокойно, – Я могу спросить, кто вы такой?

– Начальник служба безопасности школы. А ты что подумала? – он опять улыбнулся.

– Что вы торгуете наркотиками. И детьми, – буркнула Ксюша.

– Ого! – Гордей несколько растерялся от ее прямоты.

– Нам далеко ехать?

– Около часа.

– Я могу выйти? Мне нужно.

– Можешь. Я остановлюсь на заправке, там за поворотом. Сбежать хочешь?

– А что, не получится? Я и закричать могу, люди добрые помогут. Будете с милицией разбираться.

– Не стоит, девочка. У меня все документы на руках. И договор с твоей матерью.

– Она мне не мать! Она жена папы. Она не имела права меня отправлять в какую – то там школу без согласия отца.

– Вот, посмотри, – Гордей протянул ей назад пластиковый файл.

– Что это? – Ксюша начала читать документ, – Это что, папина подпись? Но этого не может быть! Он в Австралии!

– Тем не менее… Хочешь, расскажу про школу немного?

– Нет! – Ксюша отвернулась к окну. Это был заговор. Она не знала, каким образом Марго удалось подучить согласие отца, но подпись была его, точно. «Ну, и фиг с ними! Придумаю что-нибудь на месте», – решила она.

– Ксюша, у меня дочь твоя ровесница.

– Тоже в школе воспитывается?

– Нет, она у меня хорошая, послушная, – в голосе Гордея появилась мягкость, так не подходящая его устрашающей внешности.

– А я, значит, плохая? – насмешливо бросила Ксюша.

– Я не знаю, какая ты. Но, судя по тому, что я тебя везу к Агнессе, что – то ты уже успела натворить. Так?

– Не так. И, вообще, какое вам до меня дело? Или у вас в школе и охранники педагогикой увлекаются?

– Нет, у нас каждый занят своим делом. Я просто хотел…

– Не надо хотеть, давайте просто везите меня, – Ксюша и сама не знала, что ее вдруг задело.

– Да ты – грубиянка? – он бросил на нее осуждающий взгляд.

– Да. А еще хамка, наркоманка, и проститутка, – Ксюша зло посмотрела в зеркало. Больше они не разговаривали.

«С этой девочкой особых хлопот не будет, она умненькая. Агнесса найдет, чем ее занять», – решил Гордей, сворачивая на дорогу, ведущую через лес.

Ворота были открыты. То, что увидела Ксюша, выйдя из машины, меньше всего было похоже на школьное здание. Три отдельных строения, соединенные галереями с окнами от пола до потолка, стояли не на одном уровне, а как бы ступенчато спускались по холму. Домики были трехэтажные, с висящими цветниками у каждого окна. Ксюша сразу догадалась, что в кашпо и на дворе посеяна вечнозеленая трава, так неестественно ярко она выглядела рядом с пожухшими кустами. Чуть поодаль от основного здания, ближе к забору стоял двухэтажный флигель. Ксюша посмотрела на молодого человека, стоящего на крыльце. «Охранники? Почему не в форме?» – подумала она мельком и оглянулась. Через ворота на территорию въезжала еще одна машина. Она остановилась на дорожке сразу за джипом, привезшим Ксюшу. Водитель, мужчина лет сорока пяти, обойдя автомобиль, потянул на себя переднюю дверцу.

– Вика, не дури, выходи! – он сердито оглянулся на Гордея, который в этот момент доставал Ксюшин чемодан из багажника.

– Пошел ты! – донеслось из машины.

– Я сейчас пойду! Я позову охрану, лучше сама вылезай, драться с тобой у меня нет желания!

– Вези меня обратно. Я здесь не останусь.

Гордей, поставив чемодан Ксюши на траву, подошел к мужчине.

– Прохоров, начальник службы охраны.

– Дмитрий Шляхтин, там моя дочь, Виктория, – кивнул он на машину.

– Я уже понял. Разрешите, – Гордей наклонился к открытому окошку, что – то тихо сказал и отошел. Помедлив чуть, из машины вышла девушка.

«Вот и подруга по несчастью!» – Ксюша невесело усмехнулась и тут же замерла: к ним приближалась женщина, при виде которой у Ксюши тревожно екнуло сердце. В фильме про войну, который она видела по телевизору, так выглядела надзирательница в концлагере. «Только плетки не хватает. У той тонкий такой хлыстик был, кожаный. Она им била женщин по лицу», – подумала она с содроганием.

– Ада Карповна, принимайте, – Гордей кивнул сначала на Ксюшу, потом на Вику.

– Здравствуйте, девочки. Идите за мной, – скомандовала «надзирательница».

– Ну, попали! – шепнула Вика Ксюше кивая на прямую и плоскую, как доска спину Ады Карповны.

– Вика, пока! – у Шляхтина, тоже смотревшего на эту спину, вдруг дрогнул голос.

Вика, не оборачиваясь, неопределенно махнула рукой. «А мне и «прощай» сказать некому», – с тоской подумала Ксюша, невольно обернувшись на отца Вики. Тот как – то робко поднял руку в прощальном приветствии. А Ксюша вдруг пожалела его, а не их с Викой: уж больно бледно он выглядел на фоне своей навороченной тачки.

Глава 10

Всего каких – то полчаса назад нянька Поля с причитаниями собирала ей чемодан. А теперь она сидит на заднем сиденье служебной «Волги» отца и пытается думать.

Она осознавала свою красоту. Со всей ответственностью зрелой женщины. И это в пятнадцать лет. Но она сама не получала от этой красоты никакого удовольствия. И за это ее били. По красивому лицу. За то, что она всегда была насмешлива и равнодушна. Мужчинам, вернее, браткам, которые себя к ним причисляли, она нужна была, чтобы сбросить напряжение, часто после проделанной «работы». Никто не знал, что она несовершеннолетняя. Никто не знал и того, кто у нее отец. Каша даже имя ей сменил. Он называл ее Кармен. Впрочем, постоянные его девочки все звались Изольдами, Анжелами и Лолитами. Никаких Кать и Свет.

Если бы отец знал хоть что – то про Кашу и его квартиру на Дворянской. Если бы только знал! Соне иногда очень хотелось, чтобы председателю суда Риттеру, уважаемому человеку, кто – нибудь сообщил, что у него дочь – проститутка. Тогда бы он до конца понял, что яблоко не от яблоньки. И принял бы меры. Поговорил бы с ней, как с дочерью. Как, например, мать с Анькой Ларцевой. По душам. Когда – то они с Анькой были подругами, до того момента, пока Соня не поняла, что на фоне правильной Анны она, Соня, выглядит уж совсем тухло. Но Анькина мать преподавала в их школе русский и литературу, и до конца ссориться с дочерью училки ей было не с руки. Анька сама от нее постепенно отошла, некогда ей было, училась, на медаль шла. Если бы не грозящая Соне двойка по русскому, отношения не были бы так безнадежно испорчены. И все Косова! «Давай попинаем немного, для страха», – предложила она ей. И Соня согласилась. Прихватив еще пару подружек, они подкараулили Ларцеву в парке. Соня даже не поняла, откуда взялась эта злость, когда она увидела упавшую в грязь бывшую подругу. Сжавшуюся в комок, в яркой красной куртке. Она и пинала – то эту куртку, а не Аньку. По крайней мере, то, что на земле человек, она не думала. Положи тогда перед ней мешок с мукой, она бы пинала и его. Только сидя на скамейке, уже в наручниках, и глядя на склонившегося над кучей красного тряпья мента, она испугалась. Не за себя, а за нее, Аньку. «Мы убили ее, как думаешь?» – прошептала она на ухо Косовой. «Да, ладно! Че ей сделается? Твой папахен нас точно вытащит?» – ответила та. Соня тогда была уверена, что точно. Она же ему дочь!

Соня посмотрела в окошко: там, словно как при ускоренной перемотке пленки, мелькали деревья, росшие по обочине дороги. Отцовский водитель гнал со скоростью не меньшей ста двадцати километров в час. «Отцу не терпится меня сдать», – подумала она со злостью, косясь на седую макушку Риттера, торчащую над спинкой сиденья.

– Смотри, поворот проскочишь, – сделал замечание Риттер водителю.

– Нет, не в первый раз едем, Александр Генрихович, я помню, где это.

– Да уж, не в первый…

…Первый раз был месяц назад. Его тогда точно волна какая накрыла, когда он узнал о Кашине. Решил, что ничего дочери не скажет, просто начнет искать выход. Толку, говорить с ней не было, он так решил. Про Курсы Агнессы Бауман ему рассказал генерал Трофимов. Вроде бы ненавязчиво делился, просто как бы информация к сведению, но Риттеру почему – то показалось, что для него лично он говорит. Что, знает про его дочь Трофимов, может быть, даже больше него самого знает.

И Риттер поехал сам, лично. То, что Агнесса так стара, он не ожидал. Но, проговорив с ней почти час, он понял, что глубокие морщины на лице кожа – это единственный признак ее возраста. Закрыв глаза можно было влюбиться в эту ироничную, умную женщину, казалось понимающую его с полуслова. Он успокоился и понял, что вот он, выход. При нем она прощалась со своей выпускницей, миленькой девчушкой, нежным голоском по – французски что – то щебетавшей ей со слезами на глазах. Девушка села в джип и уехала, а тонкий аромат фиалки еще долго витал в кабинете Агнессы. «Леночка поступила в Сорбонну», – только и сказала Агнесса, протягивая ему листок, вынутый из толстой папки. «Наркотики, избиение одноклассницы, кражи,…» – прочел он вслух. «И это все о ней», – кивнула Агнесса на дверь. Он остолбенел. И тут же подписал все бумаги, больше не думая. А перед глазами стояла премиленькое девчачье личико, и слышался французский говорок.

А потом Агнесса провела его в пустующие пока апартаменты. Она так и сказала «апартаменты». Риттер только потом понял, какие условия для проживания у курсисток. Ванная в мраморе произвела на него особенное впечатление. «А карцер у вас есть?» – спросил он. «Помилуй вас Бог, Александр Генрихович! У нас же не женская тюрьма! У нас девочки. Они просто немного сбились с пути». Он ей поверил.

Ему очень хотелось встретиться с Агнессой еще раз. Но сегодня ему, кажется, не повезло. Когда они въехали во двор, их встретил огромного роста мужик с цыганскими глазами.

– Начальник службы безопасности Прохоров, – поздоровался он.

– Риттер. А Агнесса Лазаревна?

– Она в городе. Будет к вечеру, – он повернулся к Соне, которая с любопытством осматривалась.

– Софья, Белла Васильевна вас проводит в вашу комнату, – он показал Соне на приближавшуюся к ним женщину.

– Здравствуйте. Прощайтесь с отцом и пойдемте со мной, Софья.

– Пока, пап! Нужно сказать, милое местечко! Может, тут не так уж и плохо?

– Постарайся…

– Вести себя прилично? Постараюсь, – Соня прикоснулась к щеке отца сухими губами и отвернулась. Все вокруг могло оказаться красивой оберткой. А в качестве подарка внутри вместо куклы – чертик в табакерке.

Риттер торопливо сел в машину. Отчего – то вдруг к горлу подступила тошнота. «Это от страха. От страха разлуки с Сонькой. Я не увижу ее два года. А, может быть, и никогда не увижу», – вспомнил он некстати результаты последнего медицинского обследования.

Глава 11

«Такой красоты не бывает», – успел он подумать прежде, чем нога попала в земляную ямку. Клим, пробежав на полусогнутых пару метров, все же упал и первое, что он увидел, лежа на траве, были узкие носы дамских сапожек.

– Господи, Клим, вы не ушиблись? – голос Беллы Васильевны был полон участия.

– Да как – то так…, – протянул он неопределенно, довольно легко поднявшись. Он даже не посмотрел на Беллу Васильевну. Он вообще не видел ничего, кроме этих насмешливо прищуренных темных глаз. И, хотя девушка, была на голову ниже его, ему казалось, что она смотрит на него свысока.

– Клим, вы куда – то шли! – строго произнес у него над ухом начальник службы безопасности. «Ну, началось! Агнесса пока до конца не понимает, чем рискует, приняв эту красавицу в школу», – подумал он с тревогой.

День, когда Гордей согласился на эту должность, запомнился уже тем, что он впервые в жизни пошел против своих ощущений. Наверное, ему что – то передалось от бабки – гадалки. Во всяком случае, то, что обыкновенные люди называют интуицией, а знающие – голосом свыше, его не обманывало никогда. Но, сидя перед Агнессой, он вопреки этому голосу согласился на ее предложение. Потом оправдывался, что, мол, деньги хорошие она посулила, а у него дочь. Поработав с год, он понял, что Агнесса не ошиблась – это было место для него.

Глядя на обалдевшего Клима, Гордей уже знал, что он скажет Агнессе. Он ее попросит, чтобы она назначила Софье Риттер индивидуальную программу. В целях безопасности. А это значит – один партнер за столом, в танцзале и на корте. И самый непривлекательный. И точно уже не Клим Кошелев. Гордей видел, что Софья смотрит на того хоть и насмешливо, но с женским интересом.

– Да, Гордей Василич, извините, – Клим взял себя в руки и отошел в сторону.

– Это что, преподаватель? И что такой красавчик ведет? Уроки любви? – Софья вопросительно посмотрела на Беллу Васильевну.

– Нет, это не преподаватель. Софья, вы встретитесь сегодня с Агнессой Лазаревной, она ответит на все ваши вопросы, – Белла отвернулась от девушки и пошла к дому.

«Да, вопросов у меня море. И самый главный – как отсюда побыстрее слинять!» – подумала Соня, оглядываясь по сторонам.

Клим побрел к себе в коттедж и по дороге пытался вспомнить, зачем и куда он продвигался до того, как… Что такое пропасть сразу, за мгновение, когда полностью меняется ориентация во времени, в пространстве и во всей твоей жизни, он знал только со слов бабушки. Именно так она описывала свое состояние в тот момент, когда впервые увидела деда. Она так и сказала: «Я потерялась, я забыла о часах, а после пятиминутного разговора с Евгением, вернее пятиминутного молчания, сразу поняла главное: теперь есть «до» и «после». Вот и у Клима было «до». Но что дальше? Вчера он по настоянию Гордея Прохорова внимательно изучил контракт, хотя сделать это было нужно раньше, когда подписывал. Не то, чтобы его что-то не устраивало. Хотя, нет. Его, как и любого свободного человека, напрягал пункт о том, что нельзя выходить за ворота. Он сразу же сказал об этом Прохорову. «Ты поймешь, почему это необходимо позже, Клим. Кстати, наши воспитанницы тоже изолированы на весь срок обучения. Их родители даже не имеют права их видеть». Он не стал спорить. Толку – то! Но еще один пункт смущал. Он пока просто не представлял, как реально он выполним. Как можно общаться по приказу? Ему сразу сказали, что на его попечении будет одна девушка. Сегодня он узнает ее имя. Да! Он же и шел в главное здание к Аде Карповне именно для этого! И, чтобы получить окончательный инструктаж.

Клим развернулся на тропинке и пошел обратно. Ему сказали, что на сегодняшний день в школе тринадцать девочек. На днях уехала выпускница, сегодня должны приехать еще три девочки. «Она одна из них, точно. Как я сразу не догадался? Но ей не может быть всего пятнадцать лет!» – подумал Клим, вспомнив по – женски округлую фигурку девушки.

Глава 12

Пока они шли по коридору за Адой Карповной, Вика старалась запомнить расположение дверей. Она бы хотела знать, что за ними, но никаких табличек с названиями или, хотя бы, с цифрами, не было. «И как они сами здесь ориентируются, интересно? Отсчитывают от начала коридора? А, если промахнешься?» – отсутствие опознавательных знаков ей не понравилось. Она скосила глаза на Ксению и усмехнулась: на вид этой девочке она не дала бы и тринадцати. Хотя, могло быть и так.

Вика понятия не имела, что ей делать дальше. Вся надежда была на мать, которая, вроде бы вполне искренне рыдала у нее под дверью, запертой изнутри предусмотрительной Зинкой. Вика вздрогнула, вспомнив свою неудавшуюся попытку шантажировать подругу матери. О том, что она и ее отец – любовники, она узнала недавно. Банально застукала их в Зинкином доме, когда пришла к ней стрельнуть денег. Не спрашивая разрешения, она протиснулась мимо растерявшейся Зинаиды в квартиру и тут увидела ботинки и кейс отца. Зыркнув на покрасневшую Зинаиду, она прямиком направилась в спальню. Конечно, голый торс папочки сказал обо всем. Денег она взяла у него, цинично пообещав пока ничего не рассказывать матери. Хотя, как ей показалось, отец был не так уж и напуган. Но Зинке было явно не по себе.

Оставшись с ней наедине в свою последнюю ночь в доме, Вика в наглую отказалась собирать вещи. Зинаида молча собрала ей сумку. На Викин вопль, что теперь – то уж она все матери расскажет про них с папулей, Зинаида произнесла спокойно: «Вот спасибо. А то мне уж замуж пора». Поняв по этой фразе, что у них с отцом все гораздо серьезней, чем она думала, Вика вдруг остро поняла, что до нее ни тому, ни другому нет никакого дела. Она им надоела, мешает, путается под ногами, и они решили махом от нее избавиться. Это их совместная идея – отправить ее в это заведение на целых два года.

– Проходите, девочки, – Ада Карповна мягко нажала на позолоченную ручку двери.

– Ничего себе…, – протянула Ксюша, оглядываясь на Вику.

– Здесь три спальни, кабинет и ванная. Скоро подойдет еще одна девочка, Софья. Я думаю, вы без меня разберетесь, кто какую комнату займет. Это, – Ада Карповна показала на столик у стены, на котором стоял телефон, – Аппарат местной связи. Список номеров – под стеклом. Сегодня у вас свободный, относительно, конечно, день. Позже – собеседование с Агнессой Лазаревной. Советую вам забыть о хамском тоне и вспомнить о манерах.

– А что, старушка старой закваски? Графская дочка или чья? – Вика вынула из кармана куртки пачку сигарет. Специально вынула, чтобы позлить тетку.

– Сигареты спрячь. Курительная комната – в конце коридора, направо. Там и будешь удовлетворять свои потребности в никотине, – сказала Ада Карповна спокойно.

– Как?! И вы не отнимете?

– Зачем? Нравится тебе – травись.

– Адочка Карповна, – Вика сделала наивное личико и заглянула воспитательнице прямо в глаза, – А как бы здесь…Ну, понимаете?

– С собой не привезла? Тогда, прости, – Ада Карповна виновато развела руками и тут же вышла.

– Ну, ни хрена себе! Ты слышала? Ну, папочка и лоханулся! Думал, на исправление меня сюда привез! Нет, ты поняла?! Кури – не хочу, – рассмеялась в голос Вика.

– Тут всегда так весело? – Соня остановилась в дверях и оглянулась на Бэллу Васильевну.

– Проходите, Софья, знакомьтесь, – слегка подтолкнула та ее в спину.

– Привет! Я – Шляхтина Вика.

– Риттер Софья, – небрежно ответила она Вике и повернулась к Ксюше, – А тебя, птенчик, как сюда занесло? Как зовут – то?

– Ксения. Ляшенко, – Ксюша смотрела на женственные формы Софьи, на свежий маникюр и уложенные волосы и вдруг разозлилась на себя. Короткая стрижка и обкусанные еще вчера в волнении ногти давали право этой красавице разговаривать с ней, как с подростком.

– Что нам предлагают? – Софья заглянула в одну из комнат.

– Выбирай, где будешь жить, – Вика отодвинула ее плечом, быстро вошла в комнату, бросила сумку на кровать и сама плюхнулась рядом. Она рассчитывала на конфликт. «Что, красавица, не получилось? Сейчас ты на меня наедешь, набегут тетки, будут разнимать драку. И посмотрим, есть ли здесь карцер, как говорила мать!»

– Ну, а ты себе комнату выбрала? – Софья спокойно повернулась к Ксюше.

– Мне все равно.

– Собственно, мне тоже, – Софья скрылась за ближайшей дверью.

«Эта Шляхтина – дура. Похоже, к тому же, наркоманка. Поймет, что мне по фигу ее выкрутасы – отстанет. А Ксюшка – совсем ребенок», – Софья равнодушно осмотрелась. Роскошь убранства спальни, кажется, ее совсем не тронула. Она знала, что задержится здесь недолго. Она найдет того, кто ей поможет отсюда выбраться. Да, хотя бы, и тот симпатичный мальчик.

Вика все еще не могла поверить, что ее так обломали. Захотелось курить. Но одной идти в конец коридора не хотелось. Вика вышла в прихожую и громко крикнула:

– Я – курить. Кто со мной?

Не дождавшись ответа, она зло захлопнула за собой дверь. «Ну, и хрен с ними! На кой ляд контакты налаживать? Все равно скоро сбегу. Нужно только осмотреться», – подумала она. Она шла по коридору и открывала все двери подряд. «Библиотека, понятно – полки с книгами. Бильярдная с огромным экраном на стене, зачем это? Деревья в горшках, расставленные по полу – что – то типа зимнего сада?» – усмехнулась она, задержавшись на пороге. В комнате был балкон. Вика подошла к балконной двери и дернула за ручку. Она поддалась. Вика вышла на балкон и посмотрела вниз. Крутой каменистый склон заканчивался внизу канавкой. Вика прикинула глубину. «В мой рост. Блин, не выберешься из такой. Нет, это дохло», – пробормотала она.

– Смотришь пути отступления? – раздалось от двери. Девушка с теннисной ракеткой в руках смотрела на Вику и приветливо улыбалась.

– Тебе – то что?

– Год назад и я так же обследовала территорию.

– И что ж не сбежала?

– Это невозможно, забудь, – девушка посерьезнела.

– Посмотрим. А что будет, если попробую?

– Ничего, – пожала та плечами, – У нас не бьют и не наказывают. Кстати, курить собралась?

– Компанию составишь?

– Нет, я не курю.

– Что так?

– Да, здесь никто не курит. Некогда. Привет! – девушка махнула кому – то проходящему по коридору рукой и повернулась к Вике, – У меня занятия. Хочешь посмотреть?

– На фиг надо, – процедила Вика презрительно.

– Тогда – пока. Еще увидимся.

«Дурдом. Некогда ей покурить – занятия у нее. Может, старая ведьма что – то колет всем? Для счастья!», – пришло в голову вдруг объяснение, – «Тогда папочка точно ошибся, определяя меня сюда!».

Глава 13

«В этом году почти совсем не было бабьего лета», – Агнесса Бауман смотрела на рано облетевшие деревья с тоской. Этот год для нее был, пожалуй, самым непредсказуемым. Она вдруг поняла, что строить планы на будущее – смешно и грешно. Бог и так отмерил ей долгую жизнь без инвалидной коляски и старческого маразма. Единственное, о чем она молила – чтобы уйти в сознании и в одночасье.

…Она хорошо помнила отца, но совсем не помнила мать. Одно время, будучи совсем малышкой, она считала тихо сидящую в кресле у окна женщину, бабушкой. Просто потому, что у нее были седые волосы. И странный, пугающий своей неподвижностью, взгляд. Когда Агнесса подходила к креслу и осторожно дотрагивалась до руки женщины, чтобы привлечь к себе внимание, сухая, словно обтянутая бумагой рука, приподнималась с подлокотника кресла и прикасалась к ее голове. И тут же в бессилии падала обратно. Агнесса пугалась и убегала. Ей исполнилось пять лет, когда кресло опустело. Смерть матери никак не отразилась на жизни девочки. Агнесса была дочерью революционера, коммуниста Лазаря Баумана. Как позже ей рассказал отец, с ее матерью случился казус: она влюбилась в проходимца и попыталась покончить с собой из – за мук любви. Но неудачно. Перенесенный страх лишил ее подвижности и окрасил в белый цвет волосы. Но разум сделал ей поблажку, отключив ее от действительности. Отец говорил это с пренебрежением, но Агнесса видела, с каким трудом ему дается этот равнодушный тон.

Лазарь был человеком образованным разносторонне, и свою дочь воспитывал в том же духе. Агнесса училась в классе с детьми партийных чиновников, но, кроме этого, у них в доме на правах дальней родственницы жила еще папина гувернантка. Она никак не могла обойти Агнессу вниманием, что доставляло той массу неудобств: без ножа не поешь (а хочется побыстрее, подружки ждут!), громко не рассмеешься (неприличествует барышне!). И, кроме того, почти нет свободного времени: музыка, вальсирование со стулом в качестве партнера, французский, рисование никому ненужных пейзажей и прочее. Агнесса жаловалась отцу на несносную бонну, но тот только посмеивался. «Ты думаешь, что пионерка должна уметь только ковыряться в носу и громко горланить песни?» – говорил он, прищурив один глаз: такая у него была привычка.

То, что сделали для нее отец и Мария, сполна Агнесса сумела оценить только тогда, когда открыла собственную школу…

– Агнесса Лазаревна, можно? – без стука вошла в кабинет молодая женщина с туго заплетенной косой. Свободное платье или балахон, как ни назови, все равно мешком висело на худеньких плечиках, было расшито золотыми нитями по зеленому шелку.

– Заходи, Ядвига, – Агнесса понимала, что цивилизовать эту дикарку уже не получится: Ядвига основную часть жизни провела в приюте.

– Что, у нас новенькие? Сейчас столкнулась в коридоре с одной – красавица… – Ядвига произнесла это без зависти, но сделав минутную паузу.

– Софья Риттер. Что думаешь?

– Давайте посмотрим, – Ядвига достала из кармана бархатный мешочек.

– Подожди, не торопись. Сначала так.

– Как хотите, – пожала плечами Ядвига, садясь в кресло и закрывая глаза.

Агнесса в который раз смотрела, как меняется лицо Ядвиги, когда та «уходит». Черные дуги бровей и пушистые ресницы резко выделялись на сильно побледневшей коже. Кончик носа заострился, а краска на губах приобрела синеватый оттенок. Если бы не подрагивающие веки, можно было бы решить, что Ядвига не жива.

– Софья…сирота при живой матери, уже платит за ее грехи…И еще впереди… Нет любви, она не будет любить никого…все только ее. А потом все потеряет…Смерть близкого человека поможет ей…И ребенок…, – Ядвига шумно вздохнула и резко открыла глаза. С минуту она просто смотрела перед собой, а потом повернулась Агнессе.

– Не нужно было ее брать, она несет беду…, – Ядвига посмотрела Агнессе прямо в глаза.

– Я не смогла отказать отцу. Да и не хотела. Девочке нужно помочь. Доставай карты.

– Судьбу Софьи предсказать невозможно. Выбор за ней.

– Вот и посмотри, в каком месте мы сможем ей соломку подстелить.

– Агнесса Лазаревна, вы же знаете, что нам нельзя вмешиваться.

– Пусть тебя это не волнует.

– Ладно, – Ядвига разложила карты на небольшом столике, – Посмотрю этот год. Уйдут проблемы со здоровьем. Вот, я так и знала. Несчастная любовь. Уже из – за нее страдает парень. Я же говорила! – Ядвига с досадой смешала карты.

– Не кипятись, девочка. Гордей рассказал мне о встрече Софьи с Климом.

– С Кошелевым, новеньким? – ахнула Ядвига.

– Да, похоже, что это он. Гордей обеспокоен, говорит, мальчик просто в ступор впал, когда ее увидел. И у Ады он пытался о Софье спрашивать…

– Вы его кому в партнеры определили?

– К Ксении Ляшенко. На, посмотри, – Агнесса протянула Ядвиге фотографию.

– Она совсем ребенок!

– Они с Софьей ровесницы. Ну, что скажешь? – спросила Агнесса, глядя в уже разложенные Ядвигой карты.

– Очень интересная судьба. Карьера, просто взлет! И деньги. Учеба за границей, но она там не останется. Вернется домой. Ее любовь вернет, она просто не сможет жить без любимого. Но у них не все гладко будет. Личное счастье только после двадцати пяти лет. А вот своих детей Бог не даст.

– Нам сейчас с ней что делать?

– Ничего. Ей просто не хватает любви. Она будет много учиться, интерес и стимул есть. Кстати, кто – то много ее старше, словно кирпичики в ее биографию уже заложил. Его нет уже в живых, но она все время помнит об этом человеке. Но он не кровный ее родственник.

– Да, точно. Приемный дед, муж бабушки. Он воспитывал ее с детства.

– Да, наверное, с этой девочкой у нас проблем не будет. Она очень сильная. Она даже свою любовь скрыть сможет. Вот так.

– Осталась еще одна, – сказала Агнесса, пододвинув Ядвиге еще одну фотографию и вздохнув. Она ничего не могла с собой поделать, Вика Шляхтина ей не нравилась.

– Господи, просто пустой сосуд. Нет, не пустой. С мусором. Эту девочку чистить нужно. Иначе ничего хорошего из нее не получится. И еще лечить. И еще она беременна.

– Да, я знаю. Посмотри ее будущее.

– Слава Богу, самое обыкновенное бабье. Семья, дети. Замуж выйдет очень рано. И чем раньше, тем лучше для нее. С будущим мужем уже знакомы, он друг детства. Она совсем не яркая личность, но женой будет примерной, матерью хорошей. И будет всем помогать. В общем, ничего особенно страшного и примечательного. Впрочем….Она не простая…У нее есть определенные способности. Возможно, придется с ней позаниматься. По крайней мере, контролировать.

– Ну, и ладно. Займись ею сама.

– Хорошо. После карантина?

– Нет, сегодня же. Я всех троих поселила рядом. Думаешь, зря?

– Ксению – то зачем к ним?

– Пусть учится общаться. И выживать. Сама же сказала, что у нее карьера!

– Да, Агнесса Лазаревна, страшный вы человек! Девочку не жалко?

Агнесса не ответила. «А кто их пожалеет там, куда они вернутся?» – подумала она, убирая фотографии обратно в папки.

Глава 14

Зинаида считала падающие в стакан капли Корвалола и слушала стенания подруги. Досчитав до пятнадцати, он закрыла пузырек, долила воды из графина и подала Валерии.

– Он животное. Нет! Животные своих детенышей не бросают, а этот! – зубы Валерии дробно стучали о край стакана.

– Лера, он правильно все сделал! Ты же видишь, во что Вика превратилась!

– У тебя детей нет! И ты не поймешь! Она маленькая еще, разберется в жизни, просто покуролесит немного. Зачем в колонию – то? Вы со Шляхтиным с ума сошли, точно! И меня не слышите! – Валерия швырнула пустой стакан на пол. Упав на ковровое покрытие, он даже не звякнул.

– Во – первых, это не колония. Там прекрасные условия, питание, лечение. Просто в строгости держат.

– Вот-вот. И в изоляции. Как в тюрьме. Зинуля, ты же знаешь, где это? Ты же ездила, следила за этим! – Валерия со злости не могла даже произнести имя мужа.

– И что?

– Отвези меня туда. Я только увижусь с ней.

– Ни за что.

– Ты мне не подруга!

– Это – как угодно.

Зина и сама уже не знала, чья она подруга. Десять лет назад запуталось все. А, можно даже сказать, что запуталось все еще там, в детстве.

…С Лерой они учились в одном классе и жили в одном подъезде. И еще у них вместе работали родители. Лерин отец Корецкий – в биологической лаборатории с матерью Зины, отец Зины Друккер – в милиции с матерью Леры. Они потом так и переженились. Зине и Лере было по десять лет, когда их отцы вдруг поменялись местами. Лера стала тоже Друккер. Но Корецкий свою фамилию Зинаиде не дал. А через год он умер, подцепивши в Африке вирус. Майор Друккер стал отцом двух семейств.

Лера занималась музыкой и танцами, Зина – борьбой и плаванием. Лера гуляла с мальчиками, Зина, посланная отцом, охраняла ее честь. Лера вышла замуж за Шляхтина, Зина стала кем – то вроде подруги семьи. «Кем – то» – потому, что она любила Шляхтина. И с каждым годом все меньше любила его жену, беспутничавшую практически у нее на глазах. Став сначала личным телохранителем Шляхтина, а потом и начальником всей службы безопасности, она стала и его любовницей. Совесть спала, как, впрочем, и разум. Находясь рядом с любимым начальником вне службы, Зинаида становилась кроткой и нежной перед ним, но страстной и голодной до любовных ласк. Это перевоплощение суровой Зины так увлекало Шляхтина, что он однажды заметил, что пресный секс с купленными девочками ему уже не нужен. Крепкое, тренированное тело Зины заводило его, часто уже уставшего и бессильного, и толкало на поступки, которых он потом, после осмысления, сам же и пугался. Он никогда не покупал столько подарков жене, сколько любовнице. Зина же небрежно смахивала очередной браслетик или колечко в шкатулку. «Глупый ты, Шляхтин! Ну, куда я все это надену! Хотя, пусть лежат, разоришься – будет на что бомж – пакет купить!» – смеялась она.

И кем кому она приходится в этой семье – не разберешь. Одно точно – Вику она любила. И не заметить, что девочка пропадает, не могла…

– Зин, у Шляхтина есть любовница?

– Есть, – не стала врать Зинаида.

– Все равно не скажешь, кто? – все же с надеждой спросила Лера.

– Не скажу, – этот разговор повторялся, по меньшей мере, раз в месяц.

– Ну, и хрен с тобой. Знаешь, Зин! Я думаю, разведись мы со Шляхтиным – ты останешься с ним, а не со мной, – вдруг испытующе посмотрела она на нее.

Зинаида похолодела. Неужели, догадывается?

– Ты о чем?

– Когда-нибудь будет и официальный развод со Шляхтиным. Вика, конечно, останется со мной. А ты как, подруга дома?

Зина облегченно вздохнула.

– А я выйду замуж за Шляхтина, – отшутилась она.

– На кой ты ему, старая, нужна? И я, старая, ему не нужна, а уж ты! Вот увидишь, месяца не пройдет, как он молодуху в дом приведет, – не приняла Лера шутки.

«Может. Он может. Лерка права, какая из меня жена красавцу Шляхтину?» – промелькнула тоскливая мысль, прерванная звонком сотового телефона.

– Да, слушаю. Хорошо, сейчас буду.

– Что, начальство? – усмехнулась Лера.

– Ему в аэропорт пора, я отвезу.

– И как он тебя держит, зная, что мы подруги?

– Потому и держит, – пожала плечами Зина, понимая свой ответ по – своему.

Когда за Зинаидой закрылась дверь, Лера схватила мобильник. Набрав номер телефона мужа и дождавшись ответа, она выдохнула в трубку только одну фразу. То, с какой злостью она произнесла слова проклятья, могло бы напугать любого. Но Шляхтин, пребывавший в хорошем настроении, только усмехнулся.

Глава 15

Она решила играть в старшую, мудрую, великодушную. Так, по крайней мере, можно себя дистанцировать от этих двух малолеток. Так, по крайней мере, можно рассчитывать на поблажки со стороны надзирателей, как она махом окрестила всех, кто будет ее воспитывать. Вспомнив равнодушно поджатые губы тощей тетки в сером костюме, встреченной в коридоре, Соня вздрогнула.

Осмотревшись в комнате, она пришла к выводу, что это одна из уловок – вот такая роскошь. Скорее всего, показуха для родителей. Чтобы не так уж волновались за своих деток. Мол, живут в шикарных спальнях, едят на серебре и ни в чем отказа не имеют. А что на самом деле?

…Первым ей рассказала об этом заведении Каша. Пуганул как – то, когда она уж очень зарвалась. Сказал прямо, что до папочки информацию донесет и о ней, дочке любимой, и о путях наставления ее на путь истинный. Глянула она тогда в кашинские глаза и поняла – сдаст. Любил ее Каша, она чувствовала. Но не трогал никогда. Однажды сама попыталась, будучи в легком подпитии, на коленки к нему приземлиться, так он мягко так, нежно ссадил рядом на кровать. Обозлилась она страшно, дверью хлобыстнула со всей силой. Напилась в этот день вдрызг, а отлеживаться все равно к нему приползла. В девять вечера растолкал он ее, сонную и похмельную, напоил какой – то дрянью горькой, после которой в голове прояснилось, и домой отвел. Чмокнул около лифта в щеку, жалостливо посмотрел и легонько втолкнул в кабинку. Выла она потом у себя в комнате страшно, в полный голос, пугая старую няньку. Любовь свою первую оплакивала, Кашу в бреду даже по имени называла – Максимом. Кляла его и клялась в верности. Грозила и молила. Хорошо, что он не слышал. И хорошо, что отца дома не было.

Истерика эта словно отрезала ее от детства. Утром, трезво глянув на себя в зеркало и мысленно поставив рядом с собой Кашу, усмехнулась. Не пара он ей. Не принц. Неумытая, растрепанная, она была хороша. А Каша… Пегие волосы, размытые черты лица, тонкие, словно нитка, губы. И выпирающий уже в его годы пивной животик. Урод, одним словом.

Тогда и решила, что замуж выйдет только, если муж будет ей красотой не уступать. И жить будет красиво, роскошно. И люди будут вокруг сытые, богатые и красивые. И начнет она строить эту красоту уже завтра. Нет, зачем откладывать, уже сегодня…

А сейчас нужно хорошо подумать. Для начала она постарается забыть тот день. Таньку Косову со своими анекдотами, выпитую на перемене бутылку пива, выкуренную в туалете сигарету, злость на училкину дочку Аньку, драку, наручники, ухмыляющиеся рожи ментов. И камеру с длинной лавкой, и сквозь прутья – жадно пялящегося на нее дежурного сержанта.

А наутро – непохожего на себя в гневе отца. И убедить себя, что она в этом элитном концлагере оказалась ни за что. Не совершила она ничего такого, за что ее – и за забор.

Неужели все же, Каша отцу про эту школу рассказал? Где они могли пересечься, ее отец, председатель суда и Кашин Максим Леонидович, сутенер и мелкий торгаш? Полное имя Каши она узнала случайно, паспорт валялся на комоде в его хате, она и полюбопытствовала. И удивилась – Каша женат! И ребенок имеется, девочка пяти лет. Вопрос она задала, но, потому, как почернело враз лицо Каши, поняла – не та тема. Ладно, не очень-то и нужно. По большому фигу ей его жена и дочь. А теперь и он!

Немного повалявшись на широкой для одного человека кровати, Соня решила, что пора уже идти на контакт с соседками. Хотя, эта, строящая из себя стерву, Вика, кажется ушла. А Ксюшка без надобности носа из своей комнаты не покажет. Сколько же ей лет, что родители посчитали ее уже прочно испорченной?

Соня подошла к зеркалу, достала из косметички губную помаду и пару раз мазнула по губам. Взбила двумя руками примятые слегка волосы, одернула топ и вышла в коридор. Дверь в комнату Ксюши была плотно закрыта. Соня постучала.

– Входи, – голос был сонный.

– Заснула? Или плакала? – она с жалостью посмотрела на распухший нос девочки.

– Вика курить ушла, – вместо ответа пролепетала Ксюша, отворачиваясь.

– Ну, и что? Тебе она не нравится… А я?

– Какая разница? – вопрос Соню удивил.

– Нам, вроде, жить здесь вместе.

– Только не говори, что ты собираешься здесь надолго задерживаться!

– Ты права, не собираюсь. А тебе сколько лет?

– Пятнадцать.

– Е – мое, – присвистнула Соня. Среди ее знакомых девчонок таких доходяг не было. Хотя нет, Ксюша не так худа, сколько неухожена. Она что, телевизор не смотрит? А журналы? Или ей все равно?

– Ксюша, ты прости.

– Да, чего уж! – та равнодушно отвернулась, но Соня успела ухватить слегка растерянный взгляд.

– Может, пойдем, осмотримся?

– Не стоит. За нами скоро придут. Я слышала, несколько дней здесь держат в карантине.

– Зачем?

– Ну, не знаю…Вдруг, мы заразные?

– Глупости не болтай, – Соня рассердилась.

– Я слышала про карантин, так что…

– Перетопчемся, не бойся.

– И еще сегодня встреча с директрисой.

– Тоже не вопрос. Ей сто лет. Что она нам может сделать? «Деточки, нужно слушаться, а то – та – та по попке?»

– Думаю, все сложнее. Тебе сказали, что родителям даже приезжать сюда нельзя?

– И что? Сами…

– Тут доберманы. Видела клетки?

– Девочка, здесь люди работают. Обычные, со своими слабостями. Нужно только к ним подход найти. Деньги лишними не бывают.

– А, если не купишь?

– Тогда есть другие способы, – Соня усмехнулась.

– Да, конечно, – неуверенно обронила Ксюша.

– Тук – тук, – Вика, слегка споткнувшись о порог, вошла в комнату, – О чем речь?

– О тебе, – Соня смотрела на Вику, слегка прищурившись.

– Логично. Подруга за дверь – можно и кости пересчитать!

– Нужна ты кому, – Ксюше Вика совсем не нравилась.

– Несу вам новость. Ты – первая идешь на встречу с директрисой, – Вика повернулась к Софье.

– Когда?

– Сейчас. А мы с тобой – на медосмотр, – она посмотрела на Ксюшу.

Соня молча вышла. Еще по дороге сюда она решила, что не будет вставать в позу. Сначала нужно осмотреться. Возможно, не так все безнадежно. И выход, скорее всего, находится там же, где вход.

Глава 16

Он не сразу поверил своим глазам: это была его одноклассница и первая любовь София Гурская. Она легко спрыгнула с высокой ступеньки джипа с водительской стороны, одернула еле уловимым движением узкую юбку и, щелкнув брелоком сигнализации, оглянулась. Он даже пригнулся за руль, испугавшись вдруг этой, еще тридцать лет назад бывшей долгожданной, встречи. Не узнать Соню было невозможно. Ему даже показалась, что и юбка на ней та же и сумка и коричневые лодочки. Но, поняв абсурдность своих домыслов, он вдруг разозлился на самого себя. Для верности глянув в зеркало заднего вида и констатировав в узкой зеркальной полоске свои шестьдесят, он еще раз посмотрел на Соню и, уже успокоенный, но все же суетливо торопясь, вылез из машины и направился к ней. На первый его оклик она даже не обернулась.

– Соня, здравствуй, – Риттер потянул ее за острый локоток.

– Простите? – Софья, не узнавая, смотрела на грузного мужчину, назвавшего ее по имени.

– Соня, напрягись.

– Саша…

– Ты как здесь? – его голос слегка дрогнул. Поспешное бегство Софии в Америку почти сорок лет назад не было им забыто.

…Тогда он, проснувшись в постели какой – то девахи, с гудящей от выпитого накануне головой, первым делом стал искать телефон, чтобы позвонить ей, Сонечке. Чтобы все объяснить. Аппарат он обнаружил на кухонном столе, залитым чем – то липким. Блюдца с окурками и остатками нарезанной колбасы довершали натюрморт. Вот так он отметил свои первые офицерские погоны. Дрожащими пальцами он накручивал диск и, дозвонившись, услышал равнодушный голос ее матери. Он не сразу понял, о чем это она. Кому он ломает жизнь? Причем здесь Соня? Какая свадьба с приличным человеком? Опустив трубку на рычаг прямо посредине ее речи, он рванул со спинки стула китель, сунул в прихожей ноги в ботинки и побежал. Он опоздал. Самолет с Соней улетел рано утром. В Москву. А потом и в Бостон…

– Мы вернулись.

– Мы? – он оглянулся в поисках этого второго слагаемого «мы».

– Я и мой сын. Саша.

– А мою дочь зовут Соня, – выпалил он. Взгляд его вдруг точно сфокусировался на ее широко раскрытых глазах. Он стоял и смотрел в эти глаза, так и не забытые им за столько лет. И уловил смятение.

– Мама, я готов, – высокий и такой же светловолосый, как мать, Саша с любопытством посмотрел на Риттера.

– Саша, познакомься – Александр Генрихович Риттер, мой бывший одноклассник. Саша открыл здесь, в России, фирму по продаже компьютеров. У него здесь офис, – она показала Риттеру на административное здание.

Риттер кивнул. Как будто что – то понял.

– Александр Генрихович, было приятно познакомиться, – белозубая улыбка Саши была всего лишь данью вежливости, – Мама, мы едем?

– Соня, а телефон? – очнулся Риттер.

– Он не изменился. Мы живем в нашей старой квартире на набережной. Ты еще помнишь?

Риттер опять молча кивнул.

Глядя вслед отъезжающей машине, он пытался вспомнить, зачем он здесь? Или он куда – то ехал в другое место, а здесь просто остановился? Да, конечно, он захотел пить и вспомнил, что в вестибюле этого здания есть небольшой киоск. И сигареты еще кончились… Он въехал на стоянку и увидел ее. Она сказала «я и сын». А муж? Или его нет? «Я позвоню. Просто, как одноклассник. Или, к черту, как одноклассник! Я позвоню, потому что… Я хочу узнать про нее все. И я, в конце концов, хочу знать, почему она меня тогда бросила!» – вернулась к нему давняя обида.

…Вырвавшись от строгости родителей в студенчество, он словно забыл все, чему они его учили. Его чуть было не отчислили с первого курса за аморалку. Вернувшись домой из Москвы на каникулы, он даже не пытался оправдываться перед ними. И перед Соней. «Вот я такой!» – говорил он, уходя вечером из дома. Соня, девочка со скрипкой, как ее называла нянька Полина, терпеливо сносила его загулы, веря ему, когда он пьяненьким голосом лепетал очередное «прости». И прощала все. Заглядывая в его мутные глаза, она искала там истину. А он искал ее на дне бутылок и по чужим койкам. И был в ней, Сонечке, уверен.

Так было все пять лет, пока он учился. Юридическая наука давалась легко, преподаватели его любили, времени учеба много не занимала: выручала феноменальная память. Его любили и женщины, балуя по – своему и внушая ему чувство исключительности. Восторг он читал и в Сонечкиных глазах. Он не учел только одного: ее родителей. Видя, как дочь чахнет и страдает, они быстренько подыскали ей жениха из перспективных. И Риттер Сонечку проспал. В буквальном смысле, в чужой постели.

Только когда до него дошло, что он ее потерял, Риттер очнулся. И стал делать карьеру. Женитьба на молоденькой была вызвана временным всплеском эмоций. И ничем более. Дочь он неожиданно назвал Соней, то ли в память о первой любимой, то ли в пику жене – она ненавидела это имя…

Риттер посмотрел на часы. Половина седьмого. Он вспомнил, куда он ехал. На юбилей к Рощину. К шести. Вон и подарок в коробке с бантом на заднем сиденье. Но он опоздал, так стоит ли ехать? «Но, дома кроме Полины, никого. Я совсем с ума сойду. А у Лешки хоть напьюсь!», – решил он, нажимая на педаль газа.

Глава 17

Ада Карповна открывала ключом дверь кабинета, когда Клим тихо подошел к ней сзади.

– Ада Карповна, я пришел.

– Очень хорошо. Заходи, – она пропустила его вперед и плотно закрыла дверь. Клим огляделся. Около двадцати квадратных метров, как он прикинул на глазок, было трудно назвать кабинетом. В уголке скромно стоял небольшой столик с компьютером. Больше ничего, чтобы напоминало деловой офис или, хотя бы, школьную учительскую, не было. Посредине комнаты – большой круглый стол со стеклянной столешницей. Вокруг него – несколько мягких кресел. Полки с книгами и цветами, старинные часы с боем на стене – вот и все. Ада Карповна показала ему рукой на одно из кресел.

– Освоился, Клим?

– Да, спасибо.

– Тогда приступим сразу к делу. О девушке, которую ты встретил, можешь сразу забыть, – она испытующе глянула на Клима.

– Уже доложили? – вопрос прозвучал по – хамски, и Клим смутился.

– Нет, у нас это не принято. Я просто видела все в окно. Клим, ты здесь на работе. Чем быстрее ты с этим свыкнешься, тем тебе проще будет выполнять свои обязанности, – Ада Карповна открыла папку и достала оттуда фотографию, – Это Ксения Ляшенко, твоя подопечная. Тебе повезло: у нее просто трудный характер. Никаких приводов в милицию, разборок с подругами, наркотиков. Девочка – талантливый математик. Начитана, много увлечений. Из трех прибывших сегодня, она – просто подарок.

– А?…Другие?

– Последний раз повторяю: про «А…другие» забудь. Конечно, ты можешь узнать о девушке, которая тебя заинтересовала от Ксении, можешь даже попробовать с той познакомиться, но, Клим! Напоминаю, это – нарушение контракта. Со всеми вытекающими последствиями.

Клим только кивнул.

– Вернемся к Ксении. Программу по предметам ей готовят сложную, акцент, сам понимаешь, на точные науки. Ты, я знаю, тоже сильный математик. У Ксении будет преподаватель из Государственного Университета. Ты должен присутствовать на всех занятиях. Кроме того, теннис, плавание, танцы, – все с тобой. В общей группе. Посмотри, девочка совсем еще ребенок. Будь с ней терпелив и не подчеркивай свое старшинство. Все, что тебе нужно о ней знать, – в этой папке, сегодня прочтешь. Каждый вторник будешь приходить на собеседование с учителями и психологом. Все понятно?

– Пока все. Вы сказали что – то про трудный характер…Это вы о чем?

– Грубит, огрызается, многое делает просто назло. Ничего страшного. Это – подростковое.

– Когда я с ней встречусь?

– Девочки несколько дней проведут в карантине. Думаю, Ксения без проблем, поэтому протестируют ее здоровье и отпустят. Еще вопросы?

– Кто такая Ядвига?

– Экстрасенс, как модно сейчас говорить. А по – простому – ведьма, предсказательница, целитель. Ты с ней еще познакомишься, – улыбнулась Ада Карповна, глядя на ухмыляющегося Клима.

«Цыган – главный охранник, гадалка какая – то, психолог с детским наивным взглядом и рассыпающаяся старушенция во главе. Куда я попал?» – подумал Клим, уже жалея сам себя. Но, вспомнив сумму в баксах, которую он заработает, успокоился. Мысль о новенькой иномарке и вовсе вернула ему хорошее настроение.

Глава 18

Агнесса посмотрела на циферблат напольных часов и лишний раз похвалила себя, что оставила после обеда час на отдых. Разговор с новыми девочками не всегда складывался легко и требовал порой большого напряжения. Агнесса не зря решила начать с Софьи Риттер, она предвидела, что девушка будет задавать недетские вопросы. Подумав о том, что Софья уж слишком рано лишилась девственности, Агнесса посчитала, что основным мотивом для ее побега будет как раз желание быть с мужчиной. То, что все, как одна мечтают в первое время побыстрее выйти за забор, Агнесса считала естественным. В этом возрасте личная свобода ценится превыше всего. А в школе как раз контакты с внешним миром и запрещались. В свое время она отказалась даже от посещений родителей: «добрая» мамочка одной курсистки во время свидания дала своей дочери «лекарство». А на девочке стояла очень жесткая кодировка. Ребенка откачали, мамочку бросил муж, отец девочки, так и не простивший глупую жену.

Агнесса знала, что такое – потерять свободу. Но, вернувшись в мир, она вдруг поняла, что свободен человек полностью только тогда, когда он свободен от себя самого. А этого она себе позволить не могла. Создав себе тюрьму из строгого распорядка, Агнесса уже никогда не могла освободиться от взятых ей самой обязательств. Так же, она видела, жили и Ада, и Гордей, и Бэлла. Собственно, она и подбирала в команду людей фанатично обязательных. И терпеть не могла, когда кто – то что – то не выполнял, прикрываясь обстоятельствами.

Ровно в три в дверь постучали. Агнесса села в кресло у маленького кофейного столика и громко сказала:

– Войдите, Софья.

– Здравствуйте. Вызывали?

– Здравствуйте, Софья. Садитесь, – она показала рукой на второе кресло.

«Очень уверена в себе и это не бравада. Хорошо. Можно говорить в открытую», – Агнесса протянула девушке лист с напечатанным на нем текстом.

– Прочтите, это то, что вам нужно знать для начала. Будут вопросы – задавайте.

– А вы меня ни о чем спрашивать не будете? И поучать, как дальше жить? – с любопытством посмотрела на Агнессу Софья. «Да, она стара. Но не в маразме, точно», – подумала она, глядя на спокойно сидящую Агнессу.

– Нет. Мне не интересны твои планы на будущее. О твоем прошлом, о твоей семье, о твоих наклонностях я знаю все.

– От отца? Так он ничего не знает! – в голосе Софьи послышалось легкий смешок.

– Да, твой отец не знает многого из того, что знаем мы. Я думаю, мы пощадим его и не будем рассказывать ему ни о Кашине, ни о том, как ты стала женщиной, ни о том, как ты отрабатывала свои долги.

Софья побледнела. Что – то не так пошел разговор с самого начала, не так, чтобы взять верх. Она быстро пробежала глазами по тексту.

– Что это?

– Программа твоего обучения на два года. Корректироваться не будет. Что – то не устраивает?

– Агнесса Лазаревна, я, конечно, может и распутна, но не совсем безнадежно тупа. Я умею танцевать, мне не нужен стилист и я не собираюсь одеваться так, как хочется вам. Умение держать нож в правой руке мне привили с детства, в носу я не ковыряюсь, исправлять недостатки фигуры, изнуряя себя шейпингом, не вижу необходимости. А уж латынь и итальянский мне вовсе ни к чему. Не будете же вы насильно усаживать меня за парту? Хотя вы и не хотите знать о моих планах на будущее, я все же рискну высказаться. Можно?

– Конечно, Софья.

– Если не удастся сбежать…Так, понятно, – кивнула она, увидев протестующий жест Агнессы, – Тогда я буду заниматься только тем, к чему лежит душа.

– Ты очень грамотно говоришь, Софья.

– Могу и матом, хотите? Не хотите. Тогда позвольте немного хамства? Какого лешего вы решили, что я буду подчиняться вашей программе?

– Поначалу – не будешь, это так. Но, скажи мне, ведь даже дома тебе уже приходила в голову мысль, что ты не вечно будешь жить в дерьме? Однажды тебя оттолкнул человек, в которого ты была влюблена. Это был Кашин? И ты решила, что с тебя хватит. Ты уже тогда поняла, что он не стоит твоего ногтя, так? – Агнесса слегка наклонилась к Софье.

– Откуда вы знаете? – Софья испугалась. Это было невозможно! Это было только в ее голове, это не выходило наружу никогда, только в плаче, эмоциями, но не словами.

– У тебя просто не хватило сил, чтобы вырвать себя из этого болота. И никто не помог.

– Откуда вы знаете?! – повторила она свой вопрос.

– Я тебе отвечу, обещаю. Но не сейчас. Сейчас я тебе скажу только одно: программа составлена, исходя из твоих желаний. Только ты пока их сама не пыталась четко оформить в своей голове. Недосуг было, верно? Так что, итальянский будешь учить, ведь в школе единственное, что тебя интересовало – это история древнего Рима. Пятерка по этому разделу у тебя твердая. Грамотность у тебя врожденная, ты ведь читала много. А правила выучить при желании – не проблема. Остальные предметы будешь изучать в рамках средней школы. А танцы? Ты, конечно, женственна, но немного неуклюжа. Прости. Встань с кресла.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.