Тени прошлого - Клетка

– Ты себя хоть слышишь? Это диагноз, между прочим, когда «как бы». Шизофрения называется. А вчера, конечно, ты все про свою любовь понял окончательно, так? Просто углядел ее в темноте, подошел и все понял?

Зотов просто кивнул.

– Леш, ты ее же не знаешь совсем, Арину эту. Любовь, она не к телу, а к душе больше относится, это тебе объяснять не нужно? Ты хочешь ее? Я правильно вопрос поставил? Ну, так кто мешает? Переспи! Что ты тут про развод с Татьяной несешь?

– Слушай, Роговцев! Что ты знаешь о том, как я живу с Танькой? Мы перед вами, я подчеркиваю, для вашей семейки идеальной, всегда фасон держали. Танька, она ведь мне всю плешь проела, какие у вас в семье отношения замечательные.

– Да, замечательные. Что скрывать, так и есть. Знаешь, мил друг, если ты с женщиной без малого тридцатник лет прожил, значит, тебя все устраивало? Значит, и понимание было и секс, прости, тоже, как без него-то? И сын получился. И ты сытый, животастый и успешный со всех сторон. Или что не так?

– Клетка. Клетка, в которой только и есть, что полная еды миска и подстилка для любовных утех, – тихо пробормотал Зотов, глядя в одну точку, – Я, как оказалось, и в неволе размножаться могу. Оттуда и сын. Какой-никакой…

– Эк ты о своем семейном счастье! Ну, Зотов, слышала бы тебя Татьяна!

– Еще услышит. Ладно, Мотя, проехали.

Роговцев пожал плечами. Что – то с Лешкой случилось, факт. Чутье подсказывало ему, что Зотов влюбился. Просто, как бывает только в молодости. Когда гормоны плещут, когда кровь в голову, все хочется сразу и много, долго и часто. Когда расстаешься только, чтобы нужно было опять встретиться. А между – так, вроде и не важно. Учеба там, родители зудящие, друзья с пивком. Но это же в семнадцать. А Зотову полтинник! И ему, Роговцеву, полтинник. И все устоялось уже. Женщина, Богом данная, а как иначе? Столько лет вместе! Как расставаться? Только пилить по живому, на две половинки. Так ведь больно будет, невыносимо! Как Зотов не понимает? Роговцев вдруг вспомнил о той, в которую был влюблен вот так, до одури. И она так. Им и было только тридцать пять на двоих. Катя…

– Слушай, Матвей, а что ты там о Галаниной мне заикнулся, помнишь, в кафе?

«Мысли он мои, что ли читает?» – вздрогнул Роговцев.

– Представляешь, я ее видел на днях.

– Ты, Мотя, того – самого, она же умерла! Покойники мерещатся? Это, Мотя, диагноз, как понимаешь, шизофрения называется, – отомстил по-детски (обидел-таки его друг!) Зотов.

– Не умерла, а пропала. Без вести.

– Ну, и как же ты ее узнал? Она, если даже допустить, что она нашлась чудесным образом, уже тетка пятидесятилетняя. Ты Катерину какой помнишь? Девушкой, правильно? Она что, не изменилась?

– Изменилась, конечно, но это все равно она. Как тебе объяснить? Взгляд ее. И меня она узнала, точно!

– И что ж не остановилась, не поговорила?

– Будешь смеяться, но все наоборот: сбежала.

– Очень смешно, – усмехнулся Зотов.

– Нет, не смешно! Причина должна быть! – вспылил Роговцев: донимал его этот вопрос в последние дни!

– И ты утверждаешь, что это Катерина Галанина, только потому, что она сбежала?

– Я видел ее не раз. Сначала в толпе, мельком. А около Дома сельского уже близко, глаза в глаза.

– Что же ты ее не остановил?

– Видел бы ты, с какой ненавистью она на меня зыркнула! Мороз по коже. Я растерялся, да! А она потом убежала.

– Ну, допустим, она жива. Хотя, это уже слишком того! Но вот ненависть! Это за что же ей на тебя зло держать? Или я что-то пропустил тогда?

– Ну, было кое – что… Короче, переспал я с ней раз. Но только раз! Получилось все скомкано, сестра у нее раньше времени домой вернулась. Короче, не секс, а недоразумение. Случился этот эпизод во время летней сессии. По-моему, даже последний экзамен уже сдали. Точно, физику. Маковецкому, как сейчас помню. Радовались, как щенята. Ну, вот под эту радость и…А тут эта мелкая, сестра ее, ключом в двери шебуршать начала. Короче, ретировался я, не прощаясь. Потом каникулы, практика колхозная у девчонок. А нас, если помнишь, под Пензу коровник строить определили. А потом мне родители путевку на турбазу под Москву купили. А там я Надюшку встретил. Домой вернулись вместе, я без нее уже просто жить не мог. Катю когда в сентябре увидел, ничего нигде не екнуло. Да и она как – то равнодушно на меня смотрела. Так все и стухло. А она потом пропала. Ты помнишь, как ее искали? Мать в институт приходила, всех по одному из группы в деканат вызывали, опрашивали.

– Да, Калабанов из Катькиной подруги Ритки Свешниковой всю душу вытряс. Про тебя расспрашивали, про ваши отношения. Я же на всех «допросах» как староста присутствовал.

– Ты не говорил!

– А что тут говорить: у тебя уже Надежда была. Так Ритка и сказала: променял на Надежду.

– А где сейчас Ритка, не знаешь?

– Здрасте, приехали. Журналист называется. Ты же сам про нее очерк писал, когда она премию огребла. В Америке сейчас Свешникова, преподает там уже который год. Ладно, допустим, ты видел Галанину. Возможно, она жива. Где же она столько лет пропадала?

– Ты меня спрашиваешь?

– Хорошо, поставим вопрос иначе. Тебе за фигом об этом думать? Ну, встретил! Захотела бы она с тобой поздороваться, не стала бы деру давать. А не захотела – ее право. Тебе-то что?

– Слушай, Леха… Предчувствие у меня такое: не последний раз я ее увидел. Нарисуется она еще в моей жизни.

– Ну, и? Хрен с ней, пусть рисуется. Бутылочку разопьем на троих. В чем проблема? – У Зотова весело заблестели глаза.

– Вот – вот, проблема. Плоховато мне что – то от этой мысли – встретиться. Не хочу я.

– Чего не хочешь?

– Видеть ее не хочу. И не спрашивай, почему. Не скажу. Не знаю.

– Ну, ты даешь! Это на тебя смерть Курлина еще так подействовала, не иначе. Кстати, он же в Галанину влюблен был, помнишь?

– Кто, Курлин?! Да ему до женщин!

– Тут ты ошибаешься. Ты за своей Надеждой много интересного пропустил. А Курлин всерьез за Катькой приударил, тогда, в начале второго курса. И переживал очень, когда она пропала.

– Я не знал, – удивленно протянул Роговцев.

– И еще ты не знал: она замуж за него согласилась выйти. Она сама мне сказала. Вот тогда я ее дурой обозвал. А дура она и была бы, если бы вышла за него. Галанина и Курлин! Смех один.

– Ты серьезно? – Роговцев ошеломленно смотрел на друга.

– Я тебе говорю: выхожу, говорит, за Федора замуж. А я ей: «Дура!» И все.

– Я не знал.

– Так и было! Хорош думать о днях минувших. Мне к твоему Беркутову пора. На допрос. А в одиннадцать я звоню Арине. Я так заскочил, на чаек с печеньицем. Утро ж, раннее! А ты мне даже и чаю не налил. Хреновый из тебя хозяин, Роговцев.

– Прости.

– Пока, журналюга! Вечером отзвонюсь.

Зотов вышел из подъезда, остановился у машины и закурил. Роговцев, стоя у окна, видел, как на лысину друга падает мелкий мягкий снежок. Только сейчас он заметил, как сильно сутулится Зотов, как мелко дрожит рука с сигаретой. Рука с грубой, обветренной кожей, покрытой веснушками. Зотов, словно почувствовав его взгляд, посмотрел на окно, мотнул на прощанье головой и, кинув сигарету в сторону, сел на водительское сиденье. Лихо развернувшись в тесном дворе, вырулил из арки. «Итог разговора весьма плачевный», – мелькнуло у Роговцева, – «Судя по всему, мы оба сошли с ума. Он из-за незнакомой бабы, чужой жены. Я – из-за глупых страхов. Паранойя!»

Глава 11

Беркутов смотрел на дверь, которую медленно, словно раздумывая, закрывать или нет, все же тянул за собой Зотов. В принципе Зотов ничего нового не рассказал. И даже предположений, кому понадобилось его убивать, не высказал. И даже не испугался, когда Беркутов выдал свои подозрения на этот счет ему прямо в лоб. И даже не насторожился. Он все время поглядывал на часы, а ближе к одиннадцати и вовсе занервничал. Конечно, директор завода. Понятно. Совещание там какое или дела горящие. Все бы ничего, только больно уж часто менялся цвет его лица. Не из-за производственных вопросов, поди! Почему на вопросы невпопад отвечал? А потом извинился и вышел за дверь. Звонил кому-то. Вернулся успокоенный. А теперь вот дверь за собой не решается прикрыть.

– Алексей Борисович, вы что-то еще вспомнили? – Беркутов решил все же остановить Зотова.

– Да, может и несущественно совсем…

– Существенно или нет, давайте я решать буду, хорошо? А вы просто изложите факты.

– Я сейчас от Роговцева. Он мне любопытную вещь рассказал. Я поначалу и не связал эту встречу с тем, что произошло в кафе.

– Встреча с кем?

– Матвей недавно видел женщину, которая пропала очень давно, когда мы были студентами. Вернее, тогда она тоже была студенткой, училась в нашей группе и одно время встречалась с ним. Роман был, как говорят, бурным, но коротким. Любовь первого курса. А на каникулах Матвей встретил свою будущую жену и влюбился уже всерьез.

– А эта женщина?

– В том-то и дело. Ее имя Катерина Галанина. Матвей думал, что они расстались безболезненно для обеих сторон. Он до сих пор уверен в этом.

– А на самом деле?

– Катя с трудом перенесла его предательство. Я это точно знаю. Матвей ничего не замечал. Или ему удобно было так думать, что Катя на него не в обиде? А Катя очень переживала их разрыв. Однажды она даже меня на свидание пригласила, – усмехнулся Зотов, – Я потом понял, для чего.

– И для чего?

– Чтобы о Матвее поговорить. Вернее, о его отношениях с Надей. Я, как дурак, целый час ей рассказывал, какая у них сильная любовь! А Катя вдруг как расплачется! Я же не знал, что она его до сих пор любит! Она же виду не показывала, просто подруга и все!

– Пока я не понимаю, какое отношение эта история имеет к убийству Курлина?

– Есть вероятность, что Курлин случайная жертва, так? Могли, конечно, покушаться и на меня. А если на Матвея? Если хотели убить Матвея, должна быть причина, так? Появление Кати, обиженной им когда-то, может быть не случайным!

– Вы хотите сказать, что это могла быть месть? Кстати, когда Галанина пропала, вы говорите, и как это случилось?

– Где-то в ноябре. Второй курс. Как говорила ее мать, она хотела уехать к своему дяде в деревню. Но не доехала. Вернее, она даже в поезд не села.

– Загадочно. А зачем ей вообще понадобилось уезжать? А как же учеба?

– Она взяла академический отпуск. Я сам ходил в деканат, подписывал.

– И что, никто не поинтересовался, зачем ей отпуск?

– Почему? Я спрашивал. Только ничего внятного она не ответила.

– Пропала она, как я понимаю, больше тридцати лет назад? И сейчас только вернулась? Роговцев не мог обознаться?

– Матвей уверен, что это она. Он уверен, что, и она его узнала. Только почему-то не захотела с ним разговаривать.

– Да… Проверить придется. Вы адрес ее семьи тот, старый, не помните?

– Нет, что вы! Это в старом городе. Матвей точно знает. Провожал сто раз. Вы с ним поговорите. Я ему тоже сейчас позвоню. Боюсь, он не воспримет мои подозрения всерьез. Да, вот еще что! Как же я забыл! В то же время Курлин сделал Кате предложение, точно!

– А она согласилась?

– В том – то и дело, что да. А сама, почему-то решила уехать. И у Курлина уже ничего не спросишь…

– Точно, не спросишь. До свидания, Алексей Борисович, – произнес Беркутов, видя, как Зотов опять потянул на себя ручку двери. Торопится…

– До свидания.

Беркутов посмотрел на часы: 11.45. Галина уже наверняка разогрела супчик. С некоторых пор он обедал дома. С некоторых пор слово «дом» вызывало щемящее чувство расслабленности и покоя. С некоторых пор слово «жена» вводило в краску, потому, что сразу же вспоминалась утренняя кровать с раскиданными подушками, чуть прикрытое тонким одеялом тело Галины, ее рука на его голой груди. Его будил будильник. А он будил ее. Она просыпалась, ворча и причитая о своей бабьей доле. Она пыталась натянуть одеяло повыше на голову, забавно оголяя ноги и круглую полную попку. Вот эта попка и вспоминалась потом Беркутовым к месту и не к месту, нагоняя стыдливый румянец на плохо выбритые щеки: опять не успел побриться толком! Потому, что, как можно успеть, если уже разбудил? Если просто так встать и пойти умываться не получается? А получается совсем другое? А сам виноват: не трогай спящую женщину! Ох, виноват!

Беркутов сглотнул слюну и набрал домашний номер.

– Галь, я опаздываю. Минут через десять буду. Я помню, что мы вечером ждем Ивана. И помню, что с ним будет маленький ребенок. Нет, игрушку не купил. Мне не трудно запомнить, что у Ваньки внучка. Хорошо, самосвал не куплю. Куклу. Барби. В золотом платье. Все понял.

Беркутов положил трубку и улыбнулся. Ну, почему его не раздражает, что Галина все время ворчит на него? Почему он готов слушать ее голос часами, терпеть издевки, часто до того обидные, что…обидно! А посмотрит в ее насмешливые глаза, и вся обида уходит! Осознание того, что он вот такой, всепрощающий, что он выше детских обид, что он вот такой выдержанный мужик, что не прошибешь, рождало гордыню. Грешную гордость за себя, мужа. Он был женат на той, другой, двадцать лет и не знал, зачем живет с чужой совсем женщиной. Он женат на Галине два месяца, а знает, зачем и как. И про нее знает тоже. И ее знает – всю, до последнего волоска и родинки.

На ходу нажимая кнопки сотового, он подумал, что еще успеет забежать в игрушечный магазин на площади.

– Матвей, это Беркутов. Звонил Зотов, да? Хорошо. Тогда скажи, адрес помнишь? Так, на Горького, голубой дом с большим балконом. Узнаем номер, без проблем. Что ты об этом думаешь? Ерунда, не ерунда, а проверить стоит. Ты где эту женщину встретил? Что, говоришь, на бейджике было написано? «Ведическое общество «Колокол»? Это что за хрень? Ладно, узнаем. До связи.

«Каких только контор сейчас нет! Ведическое общество…И что они там ведают? А в налоговой по любому оно должно быть зарегистрировано. Вот туда и пойдем, – решил он, открывая дверь магазина игрушек.

Глава 12

– Ты меня совсем не слушаешь, Катя! Я говорю, не дело ты задумала, – Светлана дотронулась до руки Катерины.

Катя вздрогнула.

– А? Может быть, может быть. Хотя, не тебе меня судить! Что ты обо мне знаешь?

– Ты права, ничего. Но ведь ты сама такая скрытная! И сейчас я бы ничего не узнала, если бы ты про обряды не спросила. Черное это все, Катя, сама знаешь! Расплата жестокая будет.

– Я уже свое заплатила! Пусть теперь они платят!

– Прости. Прости их всех.

– Не получается. Тридцать лет молчала! И дальше бы молчала, только встретила его на свою беду! Или на его!

– Ты понимаешь, как глупо все, что ты задумала? Ну, растопчешь ты их жизнь, тебе легче станет?

– Легче. Знаешь, раньше была уверена – не станет. А теперь точно знаю, полегчает. Уже полегчало!

– Что ты сделала?

– Я – ничего, – Катя рассмеялась и вдруг хрипло закашлялась.

– Что случилось-то тогда?

– А один из них умер, – Катя сжала кулаки. В глазах ее промелькнула злость.

– Ты убила?!

– Нет. Сердечный приступ, кажется. Я, как увидела, что он падает, ушла. В холле уже услышала, что умер.

– И порадовалась? – в голосе Светланы слышалось недоумение пополам со страхом.

– Да, порадовалась! И не спрашивай, почему. Каждый из них в чем-то виноват. Каждый! Один заплатил жизнью. Не моими руками! Но мысль тоже материальна. Вот и догнала.

– Ты обезумела! Слышала бы тебя Агафья! Не тому она нас учила!

– Она правильно нас учила, успокойся. Просто мы с тобой разные. Ты совсем маленькой к ней попала, ничего из детства не помнишь, ни зло, ни добро. А я виновата, что меня обидели? Я заслужила чем? В двадцать лет много ли грехов за мной было, что со мной так судьба обошлась?

– Вот видишь, судьба. А они в чем виноваты?

– Это мне решать. И не лезь ко мне со своими нравоучениями.

– Хорошо. А сестру ты видела?

– Да, – Катя улыбнулась, – Она так на маму похожа! Я – на отца больше, он тоже темноволосый был, а она – копия мамы. Фигурка точеная, не скажешь, что рожала. А вот племянницу так и не увидела ни разу. И муж у Аришки красавец.

– Что, так и не подойдешь к ней?

– Нет, Света, не могу. Тридцать лет прошло! Я последний раз ее на похоронах мамы видела. Еле сдержалась, чтобы не подойти. Хотя риска никакого, что узнает, не было. Лицо-то мое помнишь тогдашнее? Краше в гроб кладут!

Катя горько усмехнулась.

– Я думаю, она бы узнала.

– Не думай. Ты, Света, добрая не в меру.

– А где мера доброты?

– Там, где прощение возможно. Я людям всю жизнь помогала. Их судьбами жила. Пора и своей заняться. Наверное, не зря я в город вернулась. Тридцать лет не было такой возможности, в глуши сидела, а тут, как Бог дал.

– Может быть, не для мести ты здесь, Катя?

Катя не ответила. Она все решила. Ей бы только остаться с Матвеем наедине. А потом и с Зотовым. Курлин уже не в счет.

Катя выключила настольную лампу и легла.

«Господи, прости нам грехи наши, как мы прощаем врагам нашим», – услышала она, засыпая.

Глава 13

Что б такое надеть, чтобы…Чтобы, что? Понравится Зотову? Или показать, что она не придает встрече никакого такого смысла? Свидание по его просьбе. Она, якобы, в недоумении: и зачем я, господин Зотов, вам понадобилась? О! Что вы, что вы! Ничего личного! Я понимаю, это почти деловое свидание. Вам жаль? Ну, кто нам мешает?..» – бедная Аринина голова разболелась от неслышимого бесконечного диалога. «Боже, какая пошлость! Что за дрянь лезет в голову?» – на самом деле Арина трусила. Так, будто ей пятнадцать. И свидание первое.

Арина достала из шкафа черные джинсы и зеленый пушистый пуловер. В сотый раз вспомнила звонок Зотова. В сотый раз улыбнулась. С ней забыли поздороваться. У нее забыли спросить, согласна ли она вообще встретиться. Зотов просто распорядился ее временем, выдохнув в трубку: «В двенадцать около «Сюрприза». Черная «БМВ» с номером 004». Это поначалу ввело ее в состояние ступора. А потом в состояние радостно – глупого возбуждения, в котором она пребывала и поныне.

Утром, толком не выспавшись, она с трудом заставила себя выйти на кухню, чтобы сварить мужу кофе. Яичница подгорела, но Игорь, как всегда голодный после обильных возлияний накануне вечером, проглотил ее, закусывая толстым тройным (колбаса, сыр, масло) бутербродом. Она смотрела, как крошки летят во все стороны, как падают капли кофе на столешницу и неожиданно подумала, что ей это… не нравится. Вот так мягко, осторожно, она определила свое состояние отвращения. Но нельзя же так о муже! Попыталась вспомнить, всегда ли он так ел, и не смогла. Хотя, наверное, всегда, просто внимание не заостряла, машинально вытирая стол после завтрака. Тут же пришла в голову еще одна мысль: она уже давно с мужем не целовалась. Торопливый секс в одну сторону ее не тяготил, но и радости от таких соитий было мало. Да и желание возникало все реже и реже. Она вдруг поняла, что уже давно ничего не хочет менять. Даже фантазии, в которых она жила одно время, когда увлекалась любовными романами, ее не тревожили. Ее устраивало то, что есть. И это пугало. Вырисовывалась безрадостная картина: Бог терпел и нам велел. Ничего не получалось, кроме этой терпимости.

Арина бросила взгляд на часы и поняла, что опаздывает. Обозлившись на себя, решила, что макияж оставит нетронутым: рисовать красоту не было ни времени, ни желания.

Пешком идти было минут десять. Машину она увидела издали: ее лакированные бока ярко блестели под скупым осенним солнцем. «И что? Мне просто влезть в машину, плюхнуться на сиденье и сказать «привет»? Нет уж, не дождетесь, господин Зотов!» – она замедлила шаг.

А дальше что – то произошло. Асфальт вздрогнул под ногами Арины, и она от неожиданности отскочила в сторону, ближе к стене дома. Что – то посыпалось сверху. Руки, которыми она закрыла голову, обожгло тысячами маленьких искр. Арина поняла: это осколки стекла, больно царапающие кожу. Она посмотрела на противоположную сторону улицы, где только что стояла машина Зотова. Укусив себя за руку, чтобы не закричать, Арина с ужасом увидела, как оранжевое пламя, словно в дьявольской пляске, окутало автомобиль. Бестолково суетясь, около пожара сновали люди, какой – то человек, стоя на балконе своей квартиры, выплескивал из ведра воду вниз, прямо в пламя.

«Он же ждал меня в машине. Так? Значит, он там? Но там нет живых! Значит, он не жив!» – ей казалось, что, только логически рассуждая, она поймет. Поймет, что произошло. И какой в этом смысл. «Если бы я не опоздала, я бы сидела с ним рядом. И, не прожив ни дня вместе, мы умерли бы в один день», – ей стало вдруг обидно. Обидно за себя. Почему ее все бросают? Сначала Катя, потом мама, а теперь вот он, Зотов. Арина присела на корточки и заплакала. Ее кто-то тормошил, кто-то пытался поднять, но она только отрицательно мотала головой из стороны в сторону. Она не знала, сколько времени прошло с момента взрыва. Она не видела, как в машину скорой помощи внесли носилки с кем-то, прикрытым окровавленной простыней. Она почти не почувствовала, что ее подняли и повели. Она только дома поняла, что она дома. И узнала, что привез ее домой Игорь. Муж.

«Что ты там делала, говори!» – тряс он ее за плечи, когда она пыталась смазать йодом порезы на руках. «А что там делал ты, дорогой?» – задала она вопрос, как ей показалось, вслух.

Глава 14

– Мама, я была у нее на прошлой неделе. Так часто ходить незачем, – Татьяна перевернула блин на сковородке и подлила масла.

– Вот уведут у тебя мужика, ойкнуть не успеешь.

– Не уведут. Он теперь со мной чаще оставаться будет. И без меня никуда! Видишь, на презентацию с собой потащил. Когда я с ним в последний раз куда – то ходила? Только к Роговцевым, а обычно он старался один из дома смыться. Сама знаешь, как я люблю эту семейку, жена у Матвея та еще фифа! Но ходила, улыбки изображала, потому, что хоть куда-нибудь!

– Сама виновата, нужно было к бабе Вере давно со мной пойти. Она свое дело знает. Еще отец твой с ее помощью от своей любовницы ко мне повернулся.

– Так ты отца привораживала?

– А как бы я замуж за него вышла? Он тогда уже год как жил в гражданском браке, как сейчас говорят. Учились они вместе. Она под стать ему была: крепкая, высокая. А я что? Пигалица в полтора метра. Он меня просто не замечал. А я с ними в одном подъезде жила. Дверь в дверь. Утром подкараулю, когда он из двери выйдет, скажу «Здрасте», а Гриша и не глянет в мою сторону. Кивнет, в лучшем случае, а то и так пройдет в задумчивости. А я жизни без него не мыслила. А за любовь бороться нужно.

– И что вы с бабой Верой сделали?

– Ну, тогда она девушкой молодой была, но сильная! Молва о ней вперед нее бежала. Очереди в коридоре коммуналки…Женщины в основном…Заговорами она помогала. Я сейчас уж точно не помню, пятьдесят лет прошло! Но соль, помню, заговоренную под коврик дверной Гришке с его бабой сыпала. Не верила толком, что получиться, но высыпала. И в этот же вечер у них скандал случился. А на другой день Гриша пьяный вдрызг вернулся где-то к полуночи. Нинка его не пустила, а я открыла дверь, к себе зазвала, чаем напоила, а утром, когда проспался, стопочку водки поднесла. Мне эту водку баба Вера накануне дала.

– А дальше?

– А дальше он без меня и шагу ступить не мог. Вроде, к ней идет, а ко мне заруливает. Я ним в постельку, он и остается. Так и переехал ко мне насовсем.

– А любовница?

– Нинка? А она дура была совсем. Гордость свою демонстрировала всему двору. Будто ее и не волнует, что ее любовник к другой женщине ушел.

– А потом?

– А потом родители нам квартиру выменяли. Мы уехали.

– А с Ниной что?

– Она теперь пенсионерка Нина Петровна Судняк. Замуж она тогда вышла, в райкоме работала. Двое сыновей. Про старшего не знаю, а младший – бизнесмен. На красивой машине ездит, лучше, чем у твоего мужа. Она живет все в том же доме, через квартал от нас. И вижу я ее часто, по набережной гуляет.

– Судняк…Фамилия знакомая.

– Может, и слышала где. Сын ее известная личность. Сама о нем в газете читала.

– Что читала – то?

– Вроде того, что прошлое у него криминальное. Это сейчас он честный бизнесмен. А раньше, говорят, на рынке плату с торговок собирал.

– Мам, все – то ты знаешь! – Татьяна вроде бы осуждающе покачала головой.

– Так интересно же. Чай, не чужие мы друг другу с Ниной Петровной.

– А отец что, так ее и не вспоминал никогда?

– Почему? Вспоминал. Только я, как почувствую, что он опять в сторону поглядывает, шасть к Вере. Она мне водочки заговорит, и – порядок. Опять шелковый. Только пить много стал.

– И что, я тоже должна буду к бабке всю жизнь таскаться? Так она старая уже какая, помереть может!

– Сейчас таких колдовок пруд пруди! Вон, газетку полистай. «Приворожу, уберу соперницу, гарантия…»

– Там половина шарлатанов.

– А вторая половина – нет! Нужно будет, найдем. Не хотела тебе говорить, но замуж – то за Лешку ты как вышла, знаешь?

– Как вышла? По «залету», ты же сама научила!

– Это ладно. Подпоила я твоего Алексея раз, когда он в гостях был. Вот тебе и вся свадьба.

– Мама!!!

– Чем ты недовольна? Ну, помогли ему маленько в собственной жизни разобраться, грех – то в чем? Вы же почти тридцать лет прожили! Сына нажили, в конце концов.

– Мама!!! Ну, что ты городишь? Сын-то причем? Ты же все знаешь!

– Я знаю, ты знаешь, а Лешке знать не положено. Делай, что я говорю, и глаза ему закроешь ты, а не другая. И в глубокой старости.

Звонок телефона помешал Татьяне ответить матери. Она не знала, как ей реагировать на ее рассказ. С одной стороны, ей грех жаловаться, Лешка муж не из плохих. И живут они не хуже других. Почему же тогда появилось это гаденькое чувство, что она в чем – то перед ним виновата?

– Слушаю вас. Да, я жена. Татьяна Григорьевна Зотова. Что вы сказали? В какой больнице? Да, я поняла. Я приеду. Да, да. Сейчас же!

– Таня, что?!

– Машина Лешки взорвалась. Он в больнице. В реанимации. Я могу и не успеть…, – Татьяна, оттолкнув мать, кинулась в спальню. Одеваясь, она вдруг вспомнила слова матери: «И глаза ему закроешь ты…». И ей стало страшно.

Глава 15

Роговцев, как всегда, забыл взять с собой в ванную телефон, и теперь тот трезвонил на столе в кабинете. «Ничего, перезвонят», – подумал он лениво, стоя под струей горячей воды. Резко переключив кран на холодную, он даже не вздрогнул: контрастный душ был для него делом привычным. «Сейчас пообедаю и возьмусь за статью. Потом позвоню Зотову. Потом – Беркутову. А вечером придет Лилька с мужем», – «прокрутил» он мысленно расписание на день. По дочери он скучал отчаянно, хотя она жила в пяти минутах ходьбы от отчего дома. Он и ревновал ее к мужу отчаянно, порой ловя себя на мысли, что, похоже, это признак старческого маразма. Надежда, видя его метания, только посмеивалась. Муж дочери ей нравился, парой, с ее точки зрения, они были великолепной, но самое главное: в глазах дочери плескалось счастье. Только вот детей эта пара не хотела. Вроде бы, только пока. Роговцев их поддерживал, советовал не торопиться. И ругал себя за эти советы, потому, что в душе надеялся, что самым маленьким ребенком в семье на подольше останется его дочь. Представить Лильку матерью он не мог, хоть убей.

Теперь зазвонил городской. Роговцев, наскоро замотавшись в полотенце, сунул ноги в сланцы. Самый ближайший аппарат был на кухне.

– Слушаю, – выдохнул он.

– Приехать сможешь? – голос Беркутова звучал как-то обреченно.

– Случилось что?

– На Зотова покушение. Машину взорвали. Только что.

– Жив?

– В реанимации. Приедешь? В первую городскую.

– Через полчаса буду.

Роговцев посмотрел на свою руку, сжимавшую трубку. Костяшки пальцев побелели, а сама рука мелко подрагивала. «Дурдом! Он же на свидание собирался. Эта Арина, что, террористка что ли?» – кроме этого, как он понимал, абсурдного, объяснения, в голову ничего не приходило.

На стоянке в больничном дворе он увидел служебную «Волгу» Беркутова. Сам Беркутов ждал его в холле. Он сидел на жестком клеенчатом диване и листал забытый кем-то журнал.

– Присаживайся, – сделал он традиционно гостеприимный жест.

– К нему не пускают?

– Нет. Жена приехала, под дверью реанимации дежурит.

– Надо бы подняться к ней.

– Потом. Слушай. Я адрес этой дамочки, Галаниной, не успел пробить пока, видишь, как все быстро раскручивается.

– Думаю, она ни при чем. Что ей Зотов такого сделал? Чтобы вот так!

– Зотов иного мнения. Он и за тебя боится.

– Да брось! Она же со мной не ругалась, мы друзьями остались. Это точно.

– А вот Зотов рассказывал, она по тебе страдала, – Беркутов передал разговор с Зотовым в подробностях.

– Я не знал. И все равно глупость получается. Тридцать лет прошло. Не пять, а тридцать. Ты сам-то веришь в то, что человек вынашивал планы мести тридцать лет?

– Всяко бывает, – Беркутов неопределенно махнул рукой в воздухе.

– У тебя что, других версий нет?

– Да с этой Галаниной даже не версия, так, зацепка. Если бы не убийство Курлина, если предположить, что не на него покушались, а на Зотова, то картина больше вырисовывается криминально – производственная. Кому-то он мешает, твой Зотов.

– Да, ладно! Лешка ничего такого не говорил. У него все тихо, отлажено. Он же не пахан какой, а директор завода.

– А завод у нас что? Акционерное общество. А там, где владельцев несколько, разборки весьма вероятны.

– Согласен. А где машину взорвали – то?

– Около «Сюрприза». И что он там делал? Время, правда, обеденное, взрывное сработало ровно в двенадцать. Мог, например, просто в магазин заехать. Кстати, он почему жить остался: в момент взрыва как раз из магазина выходил, десяток шагов до машины оставалось, когда бабахнуло. Сидел бы внутри – все, конец! В доме до последнего этажа все стекла выбиты. Кроме Зотова, еще двое пострадавших.

– Я, кажется, могу сказать, что он делал у «Сюрприза». У него свидание намечалось.