Тени прошлого - Клетка

Марина Болдова

Клетка

Глава 1

Лицо промелькнуло в памяти и исчезло. Знакомое и в то же время чужое. Вроде, как из прошлого, очень далекого, старательно забытого. Екнуло сердце, смутно предвидя, что он еще не раз его увидит в своей жизни, это лицо.

Матвей Роговцев сел на скамейку, которую кто-то оттащил от дорожки под раскидистое дерево. Под ногами валялись пустые банки из-под пива, а на сиденье лежал надорванный пакетик с солеными сухариками. Парковые воробьи, ничуть не боясь человека, окружили пакетик и пытались острыми клювами разорвать упаковку. При этом они отпихивали друг друга, шумно хлопая крыльями и чирикая. Роговцев ненадолго отвлекся от своих мыслей, наблюдая за наглыми птахами.

Сидеть на скамейке было холодно: осенняя благодать закончилась рано, как-то скоренько уступив первому снегу. Роговцев, как и большинство горожан, понадеявшись, что этот снежок – всего лишь недолгая шутка природы, не спешил доставать из шкафа теплую дубленку и зимние ботинки. И, в результате – сейчас мерз.

Роговоцев поежился, потопал ногами, но, так и не согревшись, встал.

Увидев ту женщину два дня назад в толпе супермаркета, он просто вспомнил другую. Из-за внешнего сходства. Пришел домой, достал старые групповые фотографии и, среди веселых беспечных лиц нашел ее, немного грустное и виноватое. Тут же вспомнилась и та вечеринка, на которой были сделаны фото, а заодно и разгульная студенческая жизнь. Ностальгически повздыхав с полчаса над фотографиями, он убрал их обратно в ящик письменного стола. И опять забыл. А сегодня он увидел ее уже дважды. Опять в толпе. Он выходил из машины, она спускалась по ступенькам крыльца здания, в котором на сегодняшний день было больше сотни офисов. А когда-то это здание называлось Домом Сельского хозяйства. Он хотел было ее остановить, даже сам не зная зачем, просто подчиняясь интуитивному импульсу, но она, отделившись от группки возбужденно переговаривающихся женщин, свернула за угол. Он машинально глянул на бейджики, прикрепленные к их одежде. Ведическое общество «Колокол». Это название ему, журналисту, ни о чем не сказало. Мимоходом и шутливо спросив у охранника, не знает ли он, чем занимаются эти симпатичные дамочки, он получил серьезный и странный ответ: «Ведьмы они. Слет у них». «Ну – ну» – бросил он с сомнением и тут же о дамочках забыл. Поднимаясь по широкой лестнице, он уже проигрывал в голове сцену встречи с директором одной сомнительной фирмешки. Дело могло получиться нескучным, статья разгромной, а польза для гражданского населения города неоценимой.

И вот, сейчас опять она. Но, только теперь Роговцев точно знал, что его узнали. Цепкий взгляд холодных в своей голубизне глаз зацепился за его подбородок, скользнул по переносице вверх и на мгновение уткнулся прямо в его широко открытые глаза. Полоснул ненавистью и пропал. «Катя! Подожди!» – успел крикнуть он в удаляющуюся спину, уже не сомневаясь. И в этот момент его поймал за локоть знакомый журналист местного телевидения и потащил в здание. Роговцев довольно бесцеремонно дернулся из его рук, бросив, что позвонит в самом ближайшем будущем. Обещание растяжимое во времени, но обнадеживающее. Рванул за Катей, но опоздал. Теперь вот мерз на лавочке в парке, пытаясь осознать и понять, почему та сбежала. Затеплилась мысль, что не она это – мертвые не оживают. И тут же он одернул себя: тело не было тогда найдено, признали ее без вести пропавшей.

Она не постарела, а должна бы: все-таки им под полтинник! И она никогда не смотрела на него с такой ненавистью. Он считал, что он хороший журналист. Потому хороший, что ему удается видеть немного дальше, чем другим. Дальше во времени. И сейчас он видел свое будущее, где непременно будет Катя. Екатерина Галанина, давно забытая любовь первого курса. Любовь, давшая ему первый горький опыт и первый стыд. То, что любой человек постарался бы вычеркнуть из памяти. И он вычеркнул. На тридцать лет.

Глава 2

– Таня, ты можешь собираться не так медленно? Мы опаздываем уже на пятнадцать минут! – Алексей Борисович Зотов считал, что он потому стал директором завода, что в годы полного бардака в стране сумел остаться организованным и обязательным человеком. Вовремя подстраховавшись, ничего не своровав, вовремя оказавшись на глазах у верхнего начальства, он стал первым замом тогдашнего директора. Директора вскоре сняли: уж слишком явно и борзо тот разбазаривал заводское добро, и он, Зотов, оказался единственной подходящей кандидатурой на его место. Кого-то смущала его молодость, кого-то принципиальность, но Зотов не суетился, молча разгребал завалы, оставшиеся от прежнего руководства, пребывая в должности «И.О.». И, не претендуя на большее. Назначение его в директора прошло скромно, буднично. А потом уже никто и не пытался влезть в его крепко сколоченный костяк. Людей он подбирал себе в команду тщательно, присматриваясь иногда к человеку годами. Был уверен в них, знал, что не уворуют, не подведут: они, как и он, ценили порядок и честные рабочие отношения.

Но, словно в наказание, Бог послал ему в жены женщину крайне безалаберную. То, что «Бог послал», сейчас он уже не сомневался: а как иначе, прожили они с Татьяной вместе четверть века. Это же не просто так! Правда, ребенок у них поздний, долгожданный. Татьяна бросила работу сразу же после рождения Петьки и ни разу не вспомнила, что она дипломированный инженер телефонных сетей. Петька рос хилым и, что особенно бесило Зотова, лелеемым безмерно мамочкой и бабушкой. Зотов его не любил, честно признаваясь в этом только самому себе. Откупался дорогими игрушками, позже компьютером и, наконец, решил завершить свой родительский долг покупкой «десятки» на восемнадцатилетие. Потому, как скривилась некрасивая физиономия сына (и в кого он такой уродился?), и поджались губы жены и тещи, он понял, что не угодил: все ждали ключи хоть от скромненькой, но иномарки.

Вечером, выслушивая стенания Татьяны, он сорвался и высказал ей все, что скопилось за эти годы. Распаляясь все больше, он припомнил и то, почему на ней женился. Это было жестоко, они еще перед свадьбой договорились, что он никогда не попеняет ей этим, но он вдруг пошел в разнос и ткнул-таки в тот обман. Она сказалась ему тогда беременной, они с мамочкой даже запаслись соответствующей справкой из женской консультации! Зотов женился на Татьяне несмотря на то, что история с «выкидышем», старательно готовившаяся будущей женой и будущей тещей, не прошла: разоблачила Татьяну ее же подруга, не хватило Танечке ума не ссориться с той до завершения выполнения плана. Он даже не повез ее в больницу, когда она, охая и изображая боль, позвонила ему на работу. Он приехал домой, уже предупрежденный о спектакле, и устроил скандал. Мать Татьяны, мигом потерявшая надежду стать тещей и напуганная ледяным взглядом Зотова, брошенным им на нее походя, смылась из квартиры, оставив дочь на поле боя одну.

Он ее простил. Или думал, что простил. Думал до тех пор, пока не понял, что прощать должен не он, а кто-то свыше. Бог там, или Ангел, но прощение нужно заслужить. Татьяна долго расплачивалась за свой обман. Но все-таки родила. А ему к тому времени было уже не до детей. Вот сын и вырос таким: неразвитое тело (спортом не занимался никаким!), прыщики на лице (шоколадки трескал чуть не с младенчества) и жидкие волосенки, забранные в хилый хвостик (количеством волос явно в него, Зотова, только он ничем не прикрывает свою лысину, даже гордится ею, а этот!).

Нет, не любил и не любит он Петьку…

Зотов потерял терпение. Конечно, можно было бы и не ходить на эту тусовку. Очень даже бы хотелось не ходить! Но не сумел он отказаться! Встретив однокашника в супермаркете, он из жалости к нему взял его визитку (и в студенчестве-то толком не общались!) и приглашение на презентацию его книги, что-то там об истории фотографии или фотографии об истории. А раз обещал прийти, то, вот она обязательность, должен быть. Да еще с супругой. Впрочем, Татьяна с удовольствием ходила с ним на любые мероприятия: правда, он ее не баловал, чаще отмечаясь на них один.

Татьяна поправила тонкую лямочку вечернего платья и с удовольствием накинула легкую норковую шубку: день прохладный, даже снежок сегодня сыплется мелкой крупкой, можно и в мехах! Шубка была новая, купленная в Греции нынешним летом. «Зотов подождет, никуда не денется. Он теперь от меня и рыпнуться никуда не сможет! Дерну за ошейник – вмиг дома будет», – подумала она с удовольствием.

…Татьяна никогда не была даже привлекательной. «Топорно тебя Гришка сработал», – говорила ей сестра отца тетка Милана, осуждающе качая головой. Их порода, как Милана Аркадьевна называла всех Коровиных, была крупной, ширококостной и ступала по земле ногами не меньше, чем сорокового размера. Курили все: сама Милана, Татьянин отец, дед Аркадий и бабка Леонтия, когда еще были живы. Как занесло в эту семью такой божий одуванчик, как мать Татьяны, не поняли даже сами Коровины. Уже на свадьбе, глянув повнимательнее на невестку, бабка Леонтия вдруг протяжно вздохнула, встала со своего места и, подойдя к ней, с жалостью пробормотала ей в ухо: «Крепись, девочка!». Шепот этот неожиданно услышали все за столом. Гости замерли, а молодая жена Гриши, вдруг покраснев, но отнюдь не от испуга, звонким тоненьким голоском вскрикнула: «А я вас не боюсь!» Теперь замерла Леонтия, вмиг причислив эту худобу к вражескому стану: она – то к ней с добром, а ее как! Разве же можно так с будущей свекровью!

Леонтия впервые переступила порог квартиры сына только тогда, когда Раечка родила дочь. Они пришли втроем: отец, мать и сестра Раечкиного мужа. Принесли гору пеленок, коляску, ванночку и с любопытством осмотрели молодую мамочку. Она тут же поняла, что привело это семейство к ней в гости: это было желание узнать, как существо весом в сорок восемь килограммов могло выносить и выродить Гришину дочь. Девочка родилась на четыре девятьсот, и ростом пятьдесят четыре сантиметра. «Наша порода», – констатировала Леонтия и, довольная увиденным, ушла.

Танюша видела бабку и деда редко. Чаще по выходным. Протянутые ей на пороге кулек дежурных «подушечек» и связка любимых всеми Коровиными сдобных баранок, крепкий запах табака – вот все, что запомнилось Танюше о них. Умерли Аркадий и Леонтия один за другим, год в год от рака легких. Отец Тани резко забросил курево, растолстел еще больше и стал усиленно тягать гантели. Вечером запивал силовые тренировки водочкой, увеличивая дозу день ото дня. А тетка Милана продолжала нещадно дымить, да и понятно: служила она в полку связи, общаясь в основном с офицерами и прапорщиками. Замуж она не вышла. Под ее рост не нашлось желающего ее мужика, а жить «с болонкой», как окрестила она всех, кто мастью помельче ее, она не хотела.

Танюша любила тетку. Та была с ней груба, но честна. И она, Танюша, была на нее очень похожа. Правда, Милана ее жалела, вспоминая свою неудавшуюся женскую судьбу. «Лучше бы ты в маму пошла, деточка…», – ласково гладила она ее по головке. Таня только в седьмом классе поняла, какая у нее беда. Она выросла за лето на двадцать сантиметров, поправилась на семь килограммов и первого сентября с ревом отказалась идти в школу. Ее мать срочно вызвала Милану, и та долго разговаривала с ней в ее комнате. После тетушкиных внушений вытерев слезы, Таня все же вошла в класс и удивилась: она такая была не одна. Еще две девочки сильно изменились не в лучшую сторону.

К окончанию школы вдруг стало ясно, что не такая уж она толстушка: она еще чуть вытянулась, и лишний вес ушел в рост. А рост у нее был модельный. «Ты главное не ешь много, Татьяна, тогда всегда будешь в форме. Забудь про белый хлеб и сахар», – говорил ей учитель физкультуры на выпускном вечере: ему тяжело было расставаться с любимой ученицей. Они пили вино в раздевалке, и она распрощалась с девственностью прямо на жестких гимнастических лавках.

Теперь Татьяна Григорьевна Зотова готовилась к пятидесятилетию. Только вместо приличествующего ее возрасту платья она приобрела себе бирюзовый шелковый брючный костюм, который плотно облегал ее пышную стать…

Спустившись на лифте в гараж, Татьяна быстро глянула на будку сторожа. Вчера она заметила, что у них в доме новый охранник, красивый мужик лет сорока, седой и очень высокий. Такой же ростом, как и ее муж. Но, в отличие от него, без пивного брюшка и лысины.

Зотов, сидя за рулем машины, видел, как его жена вышла из кабинки лифта. Равнодушно отметив, что она неплохо выглядит, он опять вдруг взъярился: Татьяна, вместо того, чтобы рысью передвигаться к машине (они и так уже опаздывают!), встала столбом посреди стоянки.

– Таня, ну, сколько можно ждать?! – крикнул он ей.

Она, не торопясь обернулась, и, неспешно наступая узкими сапожками на плитку, подошла к нему.

– Что ты шумишь, дорогой, – нежно проворковала она, – Сейчас совсем не модно приходить вовремя.

Внутри Зотова опять сжалась пружина, но он промолчал. В последнее время он вообще чаще отмалчивался. Он видел, что его жена изменилась, но пока не мог понять в чем. То ли стала увереннее в себе, то ли равнодушнее к нему. Он пока не знал, как ему к этому относиться. Да, и стоит ли об этом думать. Иногда, просто, становилось как-то неосознанно тревожно на душе.

Зотов выехал из гаража и повернул налево. До кафе, куда они направлялись, ехать минут пять, машину брать необходимости не было. Но, он не хотел пить. А отговорка «я за рулем» звучало убедительно.

Глава 3

– Ирочка, проверь, все ли готово, будь лапушкой! – Федор Степанович Курлин, преподаватель кафедры инженерной графики технического ВУЗа лихорадочно пытался сообразить, кого он забыл пригласить на презентацию своей книги. По внутреннему ощущению, все-таки забыл. И по количеству карточек, разложенных на столах – тоже. Поименно гостей должно быть ровно сорок. Вместе с ним и его сыном. Бывшая жена, скривив губы в усмешке, вроде и не отказала ему сразу: наверное, не смогла с ходу придумать для приличного отказа причину. Но от обидных слов не удержалась. «Говно ты ляпал, Курлин. Ну, да что от тебя можно было ожидать? Но я приду, просто, чтобы посмотреть на твой позор», – бросила она ему в лицо, равнодушно отворачиваясь. На его гордое заявление, что вот сын наш имеет другое мнение, она спокойно ответила: «Его право. Давно уже не мальчик». Федор был уверен, что в последний момент она передумает и не придет. Ну, да так даже и лучше! Он оставил своей семье самый ближний к сцене столик, но в последний момент решил, что посадит за него Зотова с женой. А сын будет с ним рядом, на сцене.

Курлин отдал своей книге три года. Еще школьником он не пропускал ни одной фотовыставки в городе и, не имея собственного фотоаппарата, клянчил у одноклассника Димки Попова «хоть разок сфоткать». Попов жадным не был. Своя камера появилась у Федора только к третьему курсу, когда он, заработав рубли в стройотряде, потратил их все до копейки на всякие принадлежности для фотосъемки. Мать, с которой он жил в крайней бедности, просто расплакалась.

Коммуналку из четырех комнат, одна другой меньше, он ненавидел всей душой. Их небольшая семья занимала самую неудобно расположенную комнату: дверь выходила в общую прихожую, да еще и была напротив кухни. Удобства в квартире были минимальные: холодная, без батареи отопления туалетная комната и ледяная даже летом вода в единственном кране. Федор до сих пор вспоминает, как ломило зубы, когда он их чистил над старой эмалированной раковиной. Соседей было четверо. В двух комнатах в конце коридора жила семья Глушко. Отец семейства шоферил на стройке, приходил с работы почти никакой от выпитой в гараже с дружками водки, ругаться начинал еще в общей прихожей, после чего надолго застревал в туалете. Его жена, худая, с желтым лицом и обескровленными губами тетка, караулила его под дверью, сидя на низком табурете. Как только из-за запертой изнутри двери начинал пробиваться мощный храп, она подготовленным заранее куском толстой проволоки поддевала крючок, открывала дверь, подхватывала падающего с унитаза мужа под плечи и волоком тащила в комнату. Федор, многократно наблюдавший эту сцену, ни разу не сделал попытки помочь надрывающейся от тяжести мужниного тела женщине: жалости к ней он не испытывал никакой. Уложив супруга в кровать, та шла подтирать растекшуюся лужу. Дочь этой пары была под стать отцу: ширококостная и низкорослая, она даже в свои юные шестнадцать лет отпугивала всех кавалеров не только фигурой, но и наглостью поведения. От нее отбивались все, даже пьяные грузчики в овощном магазине, пропитанные запахом подгнивших плодов и пылью от грязного картофеля. Федор здоровался с ней крайне редко, когда уж столкновения в широком коридоре было уже не избежать, а после его еще долго передергивало от отвращения: девица потела и редко мылась.

Мать прекрасно знала, кто увлек ее сына фотографией, но ругаться и требовать, чтобы он не забивал ее сыну голову ерундой, она не могла. Просто не умела. Человеком этим был их сосед Василий, профессиональный фотограф. Как и Глушко, почти всегда пьяный, он, тем не менее, считался классным мастером, и его приглашали снимать на камеру разные мероприятия, свадьбы и даже похороны. Федор знал, что деньги тот зарабатывал немалые и, если бы не водка, жил бы уже давно в кооперативной квартире и ездил на машине. Федор был уверен, что и он сможет заработать на съемках, только для этого нужно купить качественную камеру. А она стоила ого-го сколько!

Мать работала в школе учительницей младших классов. Дети и родители ее обожали. Ее искренняя любовь к малышам, которые порой доводили ее до слез своими шалостями, не могла не открыть сердца учеников ей навстречу. Они так скучали по ней в каникулы, что приходили в гости домой, что бесило Федора крайне. Став постарше, он все чаще стал пропадать у соседа.

Школу Федор закончил неплохо. Он поступил в Политех только для того, чтобы угодить матери. И угодил. У него была прекрасная зрительная память, и он был далеко не глуп. Неожиданно учеба его увлекла, к третьему курсу он выбился в отличники, а после окончания ему предложили поступить в аспирантуру. Случилось то, о чем мечтала его мать: он стал преподавателем. И все это время он фотографировал. Лица, здания, закаты, дымящие трубы и дворовых собак. Он хотел бы стать, если не знаменитым, то хотя бы заметным. Первым делом показывал отснятый материал Василию, но тот только вздыхал, видимо, боясь сказать правду: фотографии были стандартные, без души и изюминки. Федор это понимал, сравнивая свои снимки с альбомами Василия, но отказаться от своей мечты не смог.

И Федор снимал и снимал. И только уже после сорока ему пришла идея написать книгу. И, чтобы в книге было много его снимков. Он отберет самые удачные из тех трех тысяч, что хранились у него в обувных коробках на антресолях. С 1970 года по нынешний день. Он даже нашел спонсора, чтобы издать первый десяток экземпляров. Он был уверен, что стоит только заинтересовать знакомых, они помогут ему. И он решил устроить презентацию. Вот так по – модному. В дорогом богемном кафе, с напитками и закусками, с джазом и танцами. Он ухнул на это все свои сбережения. Он проверил финансовые возможности приглашенных. Он рассчитывал на каждый вложенный рубль получить десятку. То, что книга вышла талантливой, он не сомневался. Его жена – дура, она ничего не понимала в искусстве, всю жизнь продавая тряпки. Торгашка, не имеющая вкуса. Но сын! Сын его оценит. Мальчик в него. Умница и красавец.

Курлин вдруг вспомнил, кому он забыл позвонить. Матвею Роговцеву. Он был ему нужен, как известный журналист, но он боялся, что просчитается: Роговцев, если ему не понравится книга, смешает его с грязью. Федор ненавидел Роговцева. Было за что. Но он и завидовал ему. Они учились в одной группе. Роговцев был другом Лешки Зотова, кумира Федора. Собственно, Лешка притягивал к себе всех, с кем доводилось столкнуться. Физически развитый, спокойный и всегда уверенный в себе. Его особенностью было то, что он никогда не врал. Поначалу этому не верили. Спорили, что проколется, не может не проколоться. А потом поняли. Не врет. Смолчит, но, если будут спрашивать – скажет только правду. Это было необычно. Но то, что сказал Зотов, ценилось вдвойне. Девушки наперебой пытались подкатиться к нему, среди парней он был самый – самый. Он мог спокойно подбить курс на бойкот оборзевшему преподу, сам ходил убеждать институтское начальство в их студенческой правоте и всегда находил нужные слова, не грубо, но настойчиво отстаивая их интересы. У него не было врагов, но и друг был один – Роговцев. Ему, Курлину, рядом с этими двумя ничего не светило.

Встретив на днях случайно Зотова, Курлин сразу же решил для себя, что это хороший знак. Зотов – директор завода. Федор посадит его на почетное место, подчеркнет этим свою значимость. А Роговцев, скорее всего, и не пришел бы. Ну, и черт с ним.

Курлин бросил последний взгляд на накрытые столы. Его добровольная помощница из студенток Ирочка о чем-то разговаривала с официантами. Все. Скоро начнут прибывать гости.

Курлин надел пиджак и пригладил редкие волосенки. Скоро ему пятьдесят. Издание собственного творения – хороший подарок самому себе.

Глава 4

Звонок достал его уже в прихожей. Он открывал дверь своим ключом, хотя знал, что Надежда должна быть дома. Но объяснять жене, почему он так рано вернулся, Роговцев не хотел.

– Да, привет Леха! Я домой вот только что зашел. Нет, особых дел у меня нет. На презентацию? Чьей книги? Курлина? Это Федьки, что ли? Никогда бы не подумал, что он станет писателем, он же преподавал, насколько я помню, в Техническом Университете! Да, я не против! Что, и Татьяна с тобой? Ну, хорошо, я поговорю с Надей. Я перезвоню скоро.

Надежда, услышав последние слова мужа, с любопытством на него посмотрела.

– Алексей звонил?

– Да. Ты помнишь Федора Курлина? Из нашей группы?

– Нет, смутно, – Надежда задумалась, – А что с ним?

– Он книгу написал. Что-то о фотографиях. Приглашает нас сейчас на презентацию. В «Би – Арт». Пойдем? Лешка там уже. С Татьяной, – сказал Роговцев, уже зная наверняка ответ жены.

– Нет, Роговцев. Я не любитель тусовок. Как я понимаю, ты не к писателю пойти хочешь, по Зотову соскучился? Вы там общаться будете, а мне прикажешь Татьяну развлекать? Уволь! – ответила она довольно резко.

– Ну…Нам с Лешкой действительно нужно…А Татьяна…Вы бы могли тоже…о женском…, – протянул он неуверенно.

– Я тебя умоляю, Роговцев! Это о тряпках или звездах экранных?

– Что уж, с ней совсем не о чем…побеседовать? Не дура ж она, в самом деле? Там писатель, Федька! Кур-лин! Тема! – попытался он снова увлечь жену.

– Не выдумывай, Роговцев. Иди уж, – Надежда махнула рукой и ушла на кухню.

Роговцев поморщился. Вот так всю жизнь: слово о жене Зотова – только раздражение в ответ. Обычно спокойную Наденьку на Татьяне клинило. Она даже с лица менялась: взгляд становился холодным, бледнели щеки. Но ему-то каково с Лешкой объясняться? Хотя, Зотов и сам старался везде бывать один…

Матвей решил одеться скромно, в джинсы и легкий джемпер. Хотел уже позвонить было Зотову, чтоб уточнить, насколько официальное это мероприятие, но потом передумал: как раз официального – то приглашения он и не получал. Толкало его туда любопытство, что же такого мог наваять Федька Курлин, личность во всех отношениях неинтересная? И хотелось поболтать с самим Лешкой.

Он пошел пешком. Он уже стал забывать, что такое, идти куда – то своими ногами. Надежда, увидев, что он выкладывает ключи от машины на столик возле зеркала, не смогла удержаться от ехидного вопроса, что, мол, жажда к распитию спиртных напитков с Зотовым столь сильна, что он готов к пешему переходу длиной в три квартала? На что он только и смог, что утвердительно кивнуть головой. Она, как всегда, попала в точку: и выпить с Лешкой охота, и тема для разговора есть: то ли померещившаяся, то ли вполне реальная Екатерина Галанина.

Глава 5

Стоянка перед «Би-Артом» была полупустой. Зотов припарковался возле старой «девятки» и обернулся к жене, сидевшей на заднем сиденье.

– Тань, я прошу только, не строй никаких брезгливых мин, если тебе что-то не понравится, ладно?

Татьяна не ответила. Про себя решив, что время покажет, строить или не строить ей «мину», она дождалась, пока ее муж сам выйдет из машины и откроет дверцу с ее стороны. Оглянувшись, смотрит ли кто, она выставила наружу сначала одну ножку, затем другую и, опираясь на протянутую Зотовым руку, вылезла сама. Этот «вынос тела из машины», как хохмил ее муж, она репетировала с ним несколько лет, шлифуя его до совершенства. Она еще раз оглянулась, но не заметила никого достойного своего внимания. На улице было безлюдно, несмотря на дневное время.

Царственным жестом сбросив на руки Зотова шубку, она подождала пока он сдаст ее в гардероб, краем глаза отметив, с каким трепетом пожилая гардеробщица приняла ее на протянутые руки. Повесив шубу отдельно на плечики, женщина протянула Зотову номерок от его куртки.

Зотов, наблюдавший эту сцену как бы со стороны, лишний раз похихикал в душе: его жена стала барыней в тот же миг, как поняла, что пухлый конверт с дензнаками ей будет отныне вручаться регулярно. Татьяна очень быстро привыкла к другому уровню жизни, избавившись моментом ото всех, кто ей напоминал о полуголодном существовании в качестве жены простого инженера. Вскоре у Татьяны подруг не осталось совсем. Иногда появлялись какие – то приятельницы, но в дом они приглашались только тогда, когда он был на работе, как-то уж быстро выпадали из круга общения Татьяны, чаще насовсем. Имена в кухонных разговорах мелькали разные: «Я с Ирой была в салоне…, мы с Валей ходили на выставку…» Он и не пытался спрашивать, что за Ира или Валя, по большому счету, ему было все равно. Он считал, что просто у Татьяны такой непостоянный характер, другие вон бабы мужиков меняют от этого непостоянства, а она подруг. Уже лучше.

Только однажды, это случилось три года назад, приехав с завода раньше на два часа, уж очень разболелась голова, он застал жену в обществе симпатичной миниатюрной женщины. Они пили кофе в гостиной, его жена что-то оживленно щебетала, а незнакомка терпеливо слушала. Он не хотел им мешать, но женщина приветливо с ним поздоровалась, когда он заглянул в комнату. Неожиданно для себя он сел в свободное кресло и попросил жену сделать кофе и ему. От женщины исходила какая-то волна покоя, обволакивала его, и это оказалось самым лучшим лекарством от головной боли, принятым им за последние два часа. Пока Татьяна заваривала свежий кофе, а растворимый он не пил никогда, они немного поговорили, он узнал ее имя – Арина, необычное такое имя, очень ей подходящее и почему-то с тоской пожаловался ей на усталость. Она сочувственно покачала головой, как-то необидно его пожалела, легко дотронувшись до его руки. Он потом долго мучился, коснулась она его или это ему пригрезилось? Он заметил, как Татьяна внесла поднос с кофе и, быстрым взглядом окинув обоих, вдруг насторожилась. Он физически ощутил ее ревность, да было бы из-за чего, ей – Богу! Кажется, что и Арина это почувствовала, поэтому засобиралась скоро и ушла. Он спрашивал о ней Татьяну, стараясь придать голосу оттенок простого интереса, но жена сказала только, что Арина замужем и познакомились они в «Чаконе». Как занесло Татьяну в книжный магазин, он так и не понял: с книгой в руках он ее видел редко, по всему дому валялись только толстые глянцевые журналы…

Взгляд Зотова вдруг остановился на невысоком мужчине в сером костюме в черную полоску, очень уж знакомо размахивающем руками. Мужчина вдруг повернулся, и Зотов узнал в нем Федора Курлина. За несколько дней, что они не виделись, он как – то высох и уменьшился ростом. Под глазами синели круги, говорившие об усталости или очень сильном волнении.

– Алексей Борисович, проходите в зал. А это ваша супруга? – заглядывая Татьяне в глаза, приблизил он свое лицо к ней. Та натянуто улыбнулась.

– Знакомься, Федор. Моя жена – Татьяна.

– Очень, очень приятно, – Курлин, не отпуская руку Татьяны, уже тянул ее к столику возле сцены.

Зотову было все равно, где сидеть. Оглядевшись, выхватив взглядом из присутствующих пару знакомых лиц, и, кивнув им, направился к стойке бара. Заказав себе апельсиновый сок, он со стаканом в руках присел на одну из скамеек, обтянутых бархатом.

Интерьер кафе был выдержан в театральном стиле, с портретами актеров драматического театра на стенах, круглыми столами, покрытыми скатертями с бахромой, тяжелыми занавесями на окнах, из-за которых в помещении царил полумрак. На столах стояли лампы с шелковыми абажурами и тяжелые хрустальные пепельницы. Зотов поймал на себе недовольный взгляд жены, с тоской посмотрел на вход, словно просчитывая пути к отступлению, и пошел к сцене. Он уже понял, что за тягомотина его ожидает, по одному только виду самого Курлина понял, припомнив вдруг любовь того к фотографированию. «Уйму времени потеряю», – подумал он, уже злясь, и вдруг спасительная мысль промелькнула у него в голове.

– Федя, а ты Роговцеву звонил? – спросил Зотов, отрывая его от беседы со своей женой.

– Нет, – почему-то покраснел Курлин, – У меня нет его нового телефона, – быстро соврал он.

– Да он все там же живет, в старом доме, хочешь, позвоню ему сейчас на мобильный? Думаю, он не откажется встретиться со старым другом, – Зотов имел ввиду себя, но смотрел на Курлина.

Тот как-то засуетился, пряча взгляд, но все же согласно кивнул. «Роговцев, так Роговцев», – читалось на его лице.

Зотову было по барабану настроение Курлина. Он просто хотел увидеться с Матвеем, с которым встречался не так уж и часто. Раз уж время и так потеряно, почему бы ни воспользоваться моментом. Он был уверен, что Роговцев поймет его сразу и правильно. И приедет. Так и получилось. Роговцев, не задавая лишних вопросов, тут же засобирался. «Отлично! Остается только нейтрализовать Татьяну. Но, похоже, этот вопрос тоже решится», – подумал он, глядя, как Курлин обхаживает его жену.

Роговцев вошел в зал и сразу направился к Зотову. Тусовка его мало интересовала, к тому же, мельком заметив знакомых, он отделался легким кивком в их сторону, давая понять, что, мол, сначала он должен отметиться у хозяина торжества. Прикоснувшись к руке Татьяны, он одобрительно похлопал по плечу Курлина и, нимало не смущаясь, потащил Зотова в сторону выхода.

– Леш, поговорить нужно. Может, смоемся по – тихому ненадолго? В соседний зал?

– Ну, не сразу же? – возразил Зотов, пожалев на миг Курлина.

– Нет, конечно. А ты знаешь, что там у него в программе?

– Рассказывать о своей книге будет, слайды покажет, фотки старые. Да какая разница?

– Никакой, точно, – ухмыльнулся Роговцев, – Но перерыв-то наверняка будет?

– Я думаю!

– Вот и уйдем. Только Татьяну предупреди.

– Что у тебя случилось?

– Я сегодня Катерину видел. Галанину.

– Ты спятил! Она же…

– То-то и оно, что жива. И не думай, что я мог ее с кем-то спутать! Она меня тоже узнала, факт! Ладно, потом поговорим, Татьяна на подходе.

– Вот вы где? – Татьяна с укоризной посмотрела на мужа.

– Что, уже пора?

– Пошли, сплетники. Успеете еще языками поработать, – и она направилась к тому самому столику около сцены.

Зотов и Роговцев, перешептываясь, поспешили за ней.

Глава 6

«Что я здесь делаю?» – Арина сидела за столиком в самом углу зала и откровенно скучала. Бородатый неприятный мужчина, нервно размахивая руками и, то и дело прикладываясь к металлической фляжке, рассказывал что-то о своей студенческой юности и амурных подвигах. Она сначала пыталась вслушиваться в его довольно бессвязную речь, в которой фраза «вот такие пироги» встречалась практически в каждом предложении. Экземпляр книги, ради которой, как поняла Арина, и затевалось это шоу, лежал на столе. Арина пролистала ее бегло, прочесть текст при свете настольной лампы было почти невозможно, и решила посмотреть хотя бы фотографии. В самом начале книжки снимки были черно-белые, чаще групповые. Веселые молодые лица, на всех кадрах одни и те же. Вдруг ей показалось, что она знает молодого человека, который нежно обнимал улыбающуюся девушку. Оба, немного смущаясь, смотрели прямо в объектив. Под фотографией была весьма скабрезная подпись: «Парочка – гусь и гагарочка!» Арина поморщилась. Пошло и тупо. Если вся книга в том же духе…

В кафе ее пригласила подруга Лена. Убедив ее, что в любом случае там лучше, чем дома, Лена договорилась встретить ее у входа. И действительно встретила. Усадив за столик, она убежала пообщаться с кем-то там очень нужным, и до сих пор сидела с этим мужчиной через столик от нее. Изредка она виновато разводила руками, мол, потерпи чуток, и отворачивалась к своему собеседнику. Арина, перестав обращать внимание и на автора книги (а он продолжал молоть какую-то чепуху) и на Ленку, рассматривала сидящих в зале. Столик перед сценой оставался пустым. Арина повернулась ко входу, наверное, чтобы прикинуть, насколько легко ей будет туда добраться, потому, что терпение у нее уже было на исходе. Жалко было потерянного времени, к тому же, она замерзла в своем открытом платье.

Этих троих она знала. Женщину звали Татьяной, знакомство с ней было коротким, день всего, но как раз день-то этот Арине и запомнился. Она была у Татьяны дома, помнится неожиданно для себя согласившись зайти к малознакомым людям на чашку кофе. А потом пришел муж хозяйки Алексей. И тогда она, Арина, сбежала. Устыдившись позже своего дикого поступка: невежливо получилось и нарочито. И беспокойно ей было одно время: что он подумал-то про нее? Года три прошло, наверное…Сейчас Алексей шел за своей женой, разговаривая с журналистом Роговцевым, с которым Арина была знакома шапочно: Игорь, муж, представил его ей на какой-то вечеринке. Все трое прошли к столику возле сцены. Алексей сразу же взял в руки стакан с соком. Несколько минут они слушали говорившего без умолку автора, но Арина издалека чувствовала, что им откровенно скучно, точно, как и ей.

Арина сделала глоток коньяка и опять подумала о том, что нужно отсюда выбираться, пока не замерзла окончательно. Мельком посмотрев на Лену, она решила, что, как только будет возможность, чтобы уж не выглядело совсем обидно, она все же уйдет.

Она почувствовала на себе этот взгляд. Щека начала «гореть», и она, резко повернув голову вправо, увидела женщину в темном платье и шляпке. Нет, она ее не знала. Но ее вдруг накрыла волна безотчетной тревоги. Она остро чувствовала беду. Будущую беду. Которая вот – вот.

…Впервые это с ней случилось в детстве, когда ей было всего десять лет. Мама стояла около кухонного стола и прижимала руку к левой стороне груди. На лице у нее была такая тоска, такая безысходность, что Арина, только что вернувшаяся из школы, испугалась. Она кинулась к ней, помогла сесть и, повинуясь движению маминой руки, открыла аптечный шкафчик. Накапав в рюмку «Корвалол», Арина присела рядом на табурет.

– Иди к сестре, Ариша, она собирается уехать. Поговори с ней.

Арина кинулась в их с Катей комнату. Сестра укладывала в дорожную сумку свои вещи.

– Катя, ты уезжаешь?

– Да, Аришка.

– Зачем? У тебя же сессия скоро!

– Так нужно. Ты маму береги, ладно? А я вернусь.

– Когда? И куда ты едешь?

– Я потом вам напишу. Сейчас не спрашивай, хорошо? И не волнуйся. Я приеду на место и напишу.

И тогда Арина испугалась. Нет, не того, что сестра уезжает так внезапно. Она испугалась того, что должно случиться. Не с ней, а с Катей. Она вдруг четко осознала, что видит ее в последний раз, что на Катю надвигается беда.

– Катя, не нужно. Ну, не уезжай! – она с плачем обняла сестру.

– Не могу, Аришенька. Правда. Ты не бойся, со мной ничего не случится. Я вернусь. Пусти, я опоздаю на поезд, – Катя расцепила сомкнутые на ее шее руки Арины, – Пойду, попрощаюсь с мамой.

Катя вышла из комнаты. Арина (Господи, как стыдно!) быстро дернула молнию на Катиной сумке, сразу увидела паспорт и торчащий в нем билет и, оглянувшись на дверь, прочла название города, куда он был куплен: Ленинск. Ловко положив все на место, она, уже успокоившись, села обратно на кровать. В деревне Липовка рядом с Ленинском жил мамин брат дядя Слава. Теперь Арина знала, куда едет сестра. Она позже расскажет об этом маме. Или Катя сама напишет, как обещала.

Катя уехала. Через неделю, не получив обещанного письма, Арина рассказала маме о билете. Они с трудом дозвонились до дяди Славы. Катя к нему не приезжала. Они ходили на вокзал, в милицию. И выяснили еще одно: Катя в поезд не садилась. Заявление о ее пропаже в милиции приняли. Несколько раз мама ездила на опознание в морг, но, слава Богу, никого не узнала. Через год Катю признали без вести пропавшей…

С тех пор Арина всегда чувствует беду, когда та еще на пороге. Она знала, что мама умирает, хотя врачи обнадеживали ее. Она знала, что не найдут ее одноклассников, которые пропали в Сокских штольнях. Она знала, что не вернется домой сосед, майор, сгоревший на пожаре здания областного УВД. Она никогда никому ничего не говорила. Вот и сейчас у нее такое же предчувствие беды.

Арина бросила взгляд на автора книги, а потом посмотрела на столик, за которым сидели Зотов и Роговцев. Зотов смотрел прямо на нее. Она никак не могла оторвать взгляд от этих широко раскрытых удивленных глаз. «Нет, только не с ним!» – прогнала она от себя пугающую мысль. Грохот падающего тела заставил ее вздрогнуть. Вслед за ним раздался женский крик. Зотов, а за ним и Роговцев выскочили из-за стола и наклонились над упавшим. «Скорую, скорую вызовите кто-нибудь!» – Зотов уже и сам тыкал в кнопки сотового телефона. Роговцев поднялся.

– И милицию заодно, – сказал он очень спокойно.

Глава 7

Матвей смотрел на лежащее неподвижно на полу тело хозяина тусовки с недоумением. Недоумение было вызвано совсем уж неуместной мыслью, которая промелькнула и все же нашла себе уголок в его сознании: таких не убивают. Просто потому, что Курлин не мог быть никому интересен. Ни как объект наживы, ни как герой романтических страстей, ни как предмет зависти или ненависти. Матвей знал о Курлине все. Когда-то, несколько лет назад он писал статью о взятках в институте, в котором преподавал Курлин. Масштабы мздоимства были таковы, что Роговцев, что называется, ошалел. Студенты и их родители, коих он опрашивал (а таких, рискнувших, было немного), каждый показывал на своего вымогателя. В результате «чистым» остался один…Курлин. «Он живет в такой нищете, в занюханной квартирешке, ездит на трамвае», – перечисляли ему все студенты, как один. И он проверил. Все так и было. Из интереса он поспрашивал, нет ли у того каких побочных доходов, но Курлин все свое время тратил на любимое хобби и не брал даже репетиторство. Жена с ним давно развелась, сын остался с ней. Теперь ей принадлежит сеть магазинов одежды, дама она преуспевающая, но особых миллионов не имеет. А Курлин, судя по его сегодняшнему выступлению, не изменился вовсе. Еще студентом он был занудным и, к тому же, имел вид весьма засаленный. Волосы мылись редко, костюм не гладился никогда, ботинки блестели, но от многослойной грязи. К тому же, от него всегда несло чем-то кислым так, что даже парни шарахались в сторону, что уж тут говорить о девушках!

Так кому могло понадобиться лишить такого жизни?

– Матвей, там менты приехали, – Зотов дернул задумавшегося Роговцева за рукав, я отойду на секунду, поговори с ними сам.

– Ты далеко?

– Да нет. Там, – он кивнул куда – то в угол, – Знакомая сидит, подойду к ней.

Роговцев всмотрелся в глубину зала и увидел женщину, к которой направлялся Зотов. «Я ее знаю. Это жена Судняка. Арина, кажется. И где это Зотов успел с ней познакомиться?» – подумал он, отворачиваясь.

Зотов пробирался между тесно стоящих столиков и не сводил глаз с Арины. Ему думалось, что, отвернись он на минуту, она пропадет. Он даже до конца не был уверен, что за столиком сидит именно Арина, а не похожая на нее женщина. Он видел ее вживую только два раза: тогда, три года назад, у себя дома и в прошлом году на Троицком рынке.

…Она была не одна. Красавец мужчина, одетый дорого и стильно, вел ее, как маленькую, за руку по проходу между рядами, торгующими мясом. У нее был растерянный вид, он же по – хозяйски осматривал прилавки, небрежно отворачивался от враз расстроившихся продавщиц, и шел дальше. Арина виновато оглядывалась на торговку, словно извиняясь за него, и покорно тянулась за ним. Наконец он выбрал большой кусок, расплатился и, что – то сказав Арине, все еще не выпуская ее руки, направился к выходу с рынка. На Зотова откуда – то накатила волна жалости, в носу защипало и в бессилии сжались кулаки. Он сразу понял, что красавец – муж, и никак иначе. Нет, Арина не позволила бы с собой так – обидно – если бы не права. Те права, которые получает только законный муж. Домой Зотов вернулся без сметаны и зелени, за которыми, собственно, и отправила его на рынок Татьяна. Только глянув на ее зло поджатые губы, он тут же, не раздеваясь, подхватил папку с документами с полки стеллажа и, бросив на ходу, что у него дела, захлопнул за собой дверь. Перевел дух только в машине, выруливая на трассу, без всякой точной мысли, куда бы ему поехать. Ноги, точнее колеса, привели его в Красноярский район, к домику лесника Михеича, старого любителя водочки под разносолы и жаркой баньки. Как оказалось, и то и другое Зотову и было нужно. Водка у него в багажнике лежала всегда, бочка с огурцами в подполе Михеича еще не опустела, а баню они натопили вместе: Зотов колол дрова, выпуская из себя злость и еще непонятно какое чувство, а Михеич насмехался над ним, глядя, как он остервенело лупит по очередному полену. «Ты, Леха, влюбился ли, как? Иль хочешь кого так сурьезно?» – спросил его Михеич, состроив комическую рожу. Зотов молча рубил. И только после баньки, сидя на прохладной лавке, разморенный и успокоившийся, неожиданно рассказал Михеичу об Арине. И рассказывать, вроде, было нечего: что там две встречи! А получился рассказ, заладился разговор. За что любил Зотов Михеича, так за мудрость мужицкую. Женщин Михеич знал вдоль и поперек. Три жены похоронить успел, да дочки две в городе жили. «Пусто ты живешь, Леха. Все работа, работа! А Татьяна твоя тебя зомбирует (эко слово ввернул!). Может и ходит куда…» – сказал загадочно, внимательно посмотрев на Зотова, поймет ли? Не понял. «Замороженный ты, точно пломбира брикет! А Аришка – то та, видать, отогрела тебя, хоть чуток. Вот ты и зажил около нее. Тепло было, ведь так?» «Так, только ж часа не сидела у нас она!» «А на это много время и не нужно. Силой, видно, обладает такой, сердца отогревать. Вот была Полинка моя…», – вспомнил он свою последнюю жену, – «Присел с ней рядом как – то на лавочку, да и пропал! Жить без нее потом не мог. Так и присаживался рядком! Так не я один по ней сох. А меня она сама выбрала. Сердцем выбрала. Понял ты?» Он почти ничего не понял тогда своим затуманенным водкой сознанием. Только потом, дома, вспомнив слова Михеича, внимательно присмотрелся к спящей рядом жене. Нет, не любит он ее. Но ведь живет?! Спрашивается, почему? Усложняет все Михеич, подумал тогда, просто некогда ему любить. Работа, работа!

Арину он вспоминал часто. Почему-то, когда тоска наваливала нежданная. Тоска, хоть волком вой. А вспомнит ее тонкие пальчики на своей ладони (даже если и пригрезилось!) и легче становится. Конечно, он мог ее найти. Тогда, на рынке, он вышел за ними на стоянку и запомнил номер машины, в которую она села вслед за мужем. Пробили номерок. Непростой муж у нее оказался, из бывших бандюков, ныне бизнесмен легальный. А фамилия для Зотова знакомая – Судняк. Был у Зотова зам такой, Судняк Михаил. Год уже с ним не работает. А это брат его младший оказался, Игорь. Вот такой тесный город.

Не посмел Зотов ей даже позвонить. Потому, как не был уверен, что найдет, что сказать. «Давайте встретимся?» Зачем, спрашивается? Смешно, право…

А сейчас вот рванул к ее столику…Испугался – уйдет!

– Здравствуйте, Арина, – Зотов остановился около ее столика, гадая, вспомнит ли она его.

– Здравствуйте, Алексей Борисович, – Арина улыбнулась.

– Вы меня узнали? Вот так, сразу, – не смог он скрыть радости.

Она неопределенно пожала плечами.

– Что случилось? – она бросила тревожный взгляд в сторону сцены.

Зотов вздохнул. Ему никак не хотелось говорить с ней о смерти Курлина. Ну, не хотелось и все! Он знал, что времени, чтобы посидеть с ней вот так, рядом, как бы наедине, очень мало. Он хотел за эти минуты чего – то определенного. Какого – то начала: фразы ли, взгляда, движения руки (вот бы дотронулась!). И, чтобы после этого стало ясно, что они не смогут остаться чужими. Что должно быть теперь продолжение. И не нужно этих игр в дружбу – «давайте дружить семьями». Не хочет он семьями! И дружбы не хочет. Он хочет ее. В жены. И по фигу, что у нее есть муж. Как только он подошел к ней, он сразу понял, что она не просто так пришла сегодня в этот зал, на эту дурацкую презентацию. Она пришла встретиться с ним. Таких случайностей не бывает, решил он для себя бесповоротно. Потому, что, если начать сомневаться, то потеряешь, факт. И не на три года (итак уже сколько упущено!), а навсегда. Потому, что такого шанса ему судьба больше не даст. Это он знал наверняка.

– Арина, послушайте. Только не перебивайте, – Зотов оглянулся, краем глаза заметив приближающуюся к их столику Татьяну.

Арина, глядя на него почти с испугом, согласно кивнула.

– Арина, я вам позвоню. Я не спрашиваю разрешения. Я просто вам говорю, чтобы для вас это не было неожиданным, – Зотов говорил, глотая слова, – Мне без вас дальше не жить, я знаю. Я сейчас ничего не успею сказать, я хочу все объяснить. Дайте мне шанс. Вы поймете, я вижу.

Арина опять согласно кивнула.

– Завтра, когда удобнее позвонить вам завтра, в какое время? – он взглядом поторопил ее с ответом.

– В одиннадцать утра.

– Спасибо, – Зотов вздохнул с облегчением.

– Вот ты где? – Татьяна подозрительно посмотрела сначала на Зотова, потом на Арину, – Здравствуй, Арина.

– Здравствуй, Таня.

– Зотов, тебя там спрашивают. А вообще, всех просили задержаться, – добавила она, глядя исподлобья на Арину, которая уже было поднялась из – за стола.

Глава 8

– Короче, Матвей, все, что про него знаешь, – следователь районной прокуратуры Егор Беркутов устало потер переносицу, – Вы же учились вместе! Ну, характер – то можешь обрисовать?

– Егор, не было у него характера! Я же тебе говорю, серый он. Ну, из тех, про кого и сказать нечего. С ним и не дружил никто.

– Вот! Ну! А теперь о причинах. Почему не дружили?

– А неинтересно. И все.

– Как он учился?

– Вроде, неплохо, – Роговцев задумался: черт его знает, какие оценки были в зачетке у Курлина! Раз доцентом стал, наверное, хорошо учился.

– Эй, але! Над чем думу думаем?

– Ты понимаешь, что получается? Человек не дурак, студент примерный, опять-таки хобби имел – фотография. Никому не вредил, по крайней мере, мы не знали. В кутежах принимал участие наравне со всеми. Куда ни глянь – весь из себя положительный. А не любил никто.

– А девушка? Девушка у него была?

– Да какая там девушка! Носился он со своим фотоаппаратом, щелкал всех подряд. Честно говоря, воняло от него всегда гадостью какой-то. Не мылся он, что ли годами? Нет, девушки у него точно не было.

– Но он же женился. И жена у него весьма симпатичная.

– Как женился, так и развелся. Думаю, ей прописка городская была нужна. Угадал, из деревни она?

– Да, из Кротовки.

– Вот видишь. Могла и потерпеть. Я, когда его вчера увидел, сразу понял: этот ничего путного наваять не мог. Так и оказалось. Книжка – дерьмо, с первых страниц понятно. Собственно, я с Зотовым пришел встретиться, с Лешкой. Леха у нас порядочный, обещал Курлину быть с супругой – прибыл. А время терять на всякую хрень куму охота? Вот мы и решили с ним под шумок поговорить. Хотели улизнуть в перерыве в соседний зал и пообщаться. Не вышло.

– Теперь подробно.

– Только мы договорились, Татьяна, жена Зотова, потащила нас в зал, где собственно действо начало разворачиваться. Мы сели за столик у самой эстрады. Как я понял, почетное место для дорогих гостей. Курлин с микрофоном прыгал по сцене. Потом соскакивал со сцены и прыгал возле нее и около нашего столика. Блин, место выбрал он нам! И уйти никак – у всех на виду. Ты бы слышал, что за чушь он нес. О каких – то своих достижения в науке, о своем таланте фотографа, о своих любовных победах. Короче: я, я, я! Мы с Зотовым уже хотели по одному на выход, а тут он…Да, забыл сказать, он все время к фляжке прикладывался. Металлическая такая, плоская. Думаю, там не компот был!

– Да, мы ее изъяли. Коньяк. Дешевый, но чистый.

– Так вот. Видимо, фляжечка опустела быстро. Он девочку к себе пальцем подозвал, точно собачонку, она подбежала и фляжку унесла. И тут Курлин подошел к нашему столу и взял один из бокалов. И глотнул. Потом упал.

– Во всех трех бокалах был яд. И бокалы эти, как я понимаю, предназначались не Курлину, а тому, кто будет сидеть за этим столом.

– Это нам с Зотовым, что ли?

– Кто знал, кроме Курлина, что вы будете сидеть именно там?

– Откуда я знаю? Лешка с Татьяной пришли раньше. Спроси у них.

– Вспомни, когда ты садился за стол, на нем стояли бокалы с коньяком?

– Да. Точно. Три бокала. Я еще подумал, кто его пить будет? Леха цедил апельсиновый сок, он за рулем. Я взял с подноса у девушки вино. А Татьяна никогда не пьет коньяк, из крепких – только водку.

– А что она пила?

– Вино, кажется. По крайней мере, емкость была такой же, как и у меня.

– Выходит, все три бокала с коньяком никто даже не трогал.

– Да. Только Курлин. А, если бы мы?…

– Тогда бы вы!..Дошло? Вспоминай, никого знакомых на этой тусовке не было?

– До фига. Курлин расстарался. Главный редактор издательства Федотов, художник Тумпурин, два знакомых креативщика Стасов и Хитровский. Директор хлебозавода Котов, банкир Ерохин. Это только те, с кем я успел раскланяться.

– А Зотов? Он кому кланялся?

– До моего приезда – не знаю. А позже, когда уже все произошло, он подошел к одной даме. Я все гадал, откуда он может быть с ней знаком?

– Ты ее знаешь?

– Я знаю ее мужа. И тебе он известен. Игорь Судняк.

– Ничего себе! И что на такой мелкой тусовке делала его жена?

– Спроси у нее.

– Очередь не дошла. В списке гостей она есть, – Беркутов протянул Роговцеву листок с напечатанным текстом.

Роговцев пробежал глазами по списку.

– Вот этого еще знаю. Редактор желтой газетенки Савкин. Пакостник редкий. Но – личность.

– Ну и кто из них задумал тебя и Зотова извести?

– На кой ляд им это надо? Мы по жизни пересекаемся раз в три месяца, в лучшем случае. В прошлом никого из них я не знал. Я имею в виду наше общее с Курлиным студенчество. Большинство моложе на десяток, а то и на два лет. Савкин наш ровесник, но познакомился я с ним только года два как. Думаю, с Зотовым похожая картина. А что ты к прошлому прицепился?

– Так. Для версии. Ничего вас троих больше не связывает, вот и подумалось.

– Может статься, Курлин здесь ни причем.

– Может. Но бокалов – то три.

– Но никто заранее не знал, что приду я! Зотов мне позвонил позже.

– Но в списке – то ты есть!

– Но Курлин мне не звонил! Позвонил Зотов, когда понял, куда попал.

– Интересно. Тогда три бокала для троих: Зотова, его жены и Курлина. Татьяна тоже училась с вами?

– Нет, у нее, по – моему, вообще высшего нет. Хотя, стоп! Есть. Что – то она там закончила, просто не работает давно. Зотов познакомился с ней случайно. На какой – то пьянке. Очнулся уже в ЗАГСе. И прожил с ней почти тридцать лет.

– Для случайного брака большой срок!

– Вот и я удивляюсь, почему он за Татьяной, как привязанный ходит… Егор, здесь что-то личное, я чувствую. С женщиной связано. Яд, опять-таки.

– Разберемся. Очень мне хочется с женой Судняка встретиться. Не нравится мне ее присутствие на этой тусовке. Не ее это круг. Хотя, может быть, все объясняется просто: стало скучно дома.

– Поговори. А я спрошу у Лешки, откуда он ее знает.

Глава 9

Она пребывала в растрепанном состоянии. Мысли никак не удавалось собрать в кучу, голова трещала от вопросов, самый безобидный из них звучал примерно так: а что это было? Какая – то идиотская тусовка, на которую она попала случайно, нехотя, скуки ради, перевернула ее жизнь. Получилось «до» и «после». «После» длилось уже почти шесть часов. Рядом посапывал муж, приложившийся к пол – бутылке виски после сытного ресторанного ужина, а она, Арина, маялась от неизвестности и вопросов. «Кстати, о муже», – подумала она, отворачиваясь от него, – «Как – то неадекватно он среагировал на мой рассказ о смерти Курлина. Что – то не то. Хоть бы интерес проявил какой – никакой. А то – «пойдем, милая, тяпнем с устатку» и потащил на кухню». Она вспомнила, как Игорь одним махом выхлестал оставшуюся в бутылке американскую самогонку, без единого слова и не глядя на нее. Нет, глядя, но как – то мимо. А она ждала от него хоть каких слов. Сочувствие там (все – таки человек умер!) или хоть сожаления, что родная жена оказалась рядом с такой ситуацией. Но Игорь после ее рассказа странно застыл на миг, а потом – напился! Теперь сопит в хмельном сне.

…Арина вышла замуж в восемнадцать лет. «Выскочила», так говорят. Так и мама сказала своему брату по телефону, когда тот громко ругался, что не позвали на свадьбу племянницы. Игорь взял нахрапом, это она сейчас понимает. А тогда все казалось сказочным вихрем, который закружил ее, почти не сопротивлявшуюся, и перенес из детства сразу в семейный быт. Только что была кукла в руках, а вот она уже кормит грудью родившуюся Катьку. Слава Богу, институт она потом все же закончила. Однажды очнулась от враз надоевшей программы «кухня – ребенок – муж» и устроила бунт. То ли от неожиданности, то ли от того, что не усмотрел в ее желании учиться ничего криминального, Игорь согласился. И она досдала зачеты и курсовые и в сентябре пришла на второй курс. Нянька, сидевшая с Катькой в ее отсутствие, ворчала с каждым днем все больше, потому как учеба Арину затянула не только на лекции, но и еще и в разгульную студенческую жизнь. Ну и что, что жена, ну и есть ребенок, но она же мужу не изменяет, а Катька сыта и не скучает. Игорь приходил домой за полночь, часто в состоянии нестояния, со следами помады на рубашке и, мутным взглядом зафиксировав присутствие Катьки в колыбели, а жены в супружеской кровати, валился в эту самую кровать не сняв даже ботинок. Рай закончился одномоментно. Нянька, которой надоело с утра до вечера сидеть с чужим дитем (нанималась – то она на пол – дня!) резко ушла, когда Арине оставалось только защитить диплом. Как выкручивалась Арина, один Бог ведает, но она защитилась. Положив «корочки» перед мужем, она посмотрела на него независимо, но на этом ее приобретенная значимость и приказала долго жить. Игорь, посмеявшись над забавным видом жены, достал из рамочки, стоявшей на его письменном столе, фотографию Арины, а на ее место вставил диплом. И, усмехнувшись еще раз, прикрепил черную ленточку на уголок рамки. Арина тогда обомлела: она сразу все поняла правильно: чертов Судняк похоронил ее диплом и вместе с тем ее надежды на любую работу, кроме домашней. Она попыталась было открыть рот, но осеклась: тяжелый взгляд мужа буквально придавил ее к месту, и она только, что и смогла, так это хлопнуть зло дверью…

Арина, как всегда перед сном, попыталась спланировать завтрашний день. В одиннадцать будет звонить Зотов. К трем ей к следователю. Вчера, видимо, не успев опросить всех, он распустил уставших от напряжения людей, по домам. И ее тоже. Арине не хотелось думать об убийстве. Она с радостью бы сейчас заснула, но сон не шел. Так бывало всегда, когда оставалось что – то не додумано, не решено. Вопрос «что это было?» был еще и о Зотове. О его неожиданном монологе, проговоренном на бегу, торопливо, словно бы под страхом. Жены боялся? Арина попыталась дословно вспомнить, что он успел ей сказать. Ничего такого, просьба о встрече. И что? Она смутно помнила, что он сказал еще что – то. То, что и разделило ее жизнь на «до» и «после». «Мне без вас дальше не жить», – вспомнила она вдруг и испугалась. Испугалась так, что вскочила с кровати, накинула кое – как халат на плечи и – бегом из спальни. От спящего мужа, словно тот мог проснуться от этого ее воспоминания. На кухне, плеснув себе в маленькую пиалушку зеленого чаю, она подошла к окну и замерла, глядя на ночной город. Это был проверенный способ перестать думать о чем – то малом, касающемся только ее одной: посмотреть на огни города, которых много – много, или на звездное небо. Она тут же начинала ощущать себя пылинкой. А свои мысли незначительными и наивными. И становилось легче.

Арина с ногами забралась на кухонный диванчик, поджала холодные ступни под себя и решила восстановить в памяти весь вчерашний день. Утром, когда ушел Игорь, она еще никуда не собиралась. Планы были? Нет, никаких. Только звонок Катьке в Италию. Дочери она так и не позвонила, почему? Потому, что пришла Ленка и начала уговаривать ее пойти на презентацию книги Курлина. Она знать не знала Курлина, время тратить на него смысла не видела, но Ленка, что банный лист! И Арина согласилась. В надежде, что причина отказать у нее может появиться в течение дня. А причина не нашлась. И Арина, глядя в умоляющие глаза Ленки (та ее и в списки приглашенных успела вписать!), да еще скуки ради, села в Ленкину «десятку». А Ленка почти сразу ее кинула. Арина сидела и рассматривала всех присутствующих. Стоп! Женщина! В шляпке. Что – то знакомое было в ее внешности. Хотя, в зале было довольно темно. И Арина ее не могла видеть ясно. Но ведь показалось, что узнала! Впрочем, так бывает. Экстрасенсы говорят в таких случаях, что люди встречались в прошлой жизни, поэтому и кажется, что незнакомый человек нам вроде как знаком. Ладно, допустим. А потом Арина вдруг начала чувствовать беду. Да, именно после взгляда на эту женщину. Хотя, она тут же увидела и Зотова и Роговцева. Так беда не с ними случилась! С Курлиным! Причем здесь они? А женщина? Ее потом не было, точно. Когда она ушла? До того, как упал Курлин, или позже? Это может оказаться важным. Если она ушла раньше, то она ни причем. Или нет? Наоборот. Потому и ушла, что знала, что должно произойти. Или ей просто надоело слушать чушь, которую нес Курлин?

Арина решила, что следователю о женщине скажет. А тот разберется сам. Арина вернулась в спальню. Запах в комнате, которую она час назад тщательно проветрила, стоял невыносимый. Арина взяла свою подушку и одеяло, выключила ночник и вышла из спальни. Она впервые за двадцать два года супружества решилась провести ночь отдельно. «Но ведь сегодня у меня началось «после», – оправдывалась она сама перед собой, устраиваясь на кровати в комнате дочери.

Глава 10

Зотов не любил кожаную мебель, считая модное нынче веяние покупать ее в дом – дурью. Ну, скажите, больничка в квартире, или кабинет чиновника чей? В прохладную пору, когда еще отопление не включают, сядешь на содранную с бедного животного кожу, так зад холодит через домашние штаны. Казенщина, одно слово. Но, наследственное кресло Роговцевых терпел. Матвей, как дорогому гостю, ему всегда предлагал любимое место. Сам устраивался на диване, раскинув широко руки по спинке и закинув ногу за ногу. Сейчас Роговцев сидел на стуле, раскачивая его вперед-назад. Пересел он с дивана поближе к Зотову, как только тот произнес несколько фраз. И внимательно так всматривался в лицо друга. С тревогой всматривался.

– Ерунда какая-то! Так не бывает, ты ж мужик взрослый уже, Леш!

– Ну, кто бы говорил, а, Мотя? Тебе ли тыкать меня носом? – Зотов намеренно назвал Матвея Роговцева студенческой кличкой, потому, как не мог решить: обижаться на Матвея или пока погодить. Роговцев его не понял. Зотов особо и не надеялся. Нет, он как раз надеялся, что именно Мотя, а никто другой, поймет его. Пусть не сразу. Но вот он уже полчаса как произнес тщательно отрепетированную речь, а Роговцев сначала просто рассмеялся, а потом произнес «монолог праведного мужа». Короче, ничего не понял.

– Лешка, ты сдурел на старости лет. Коней на переправе не меняют. Да и о какой такой любви ты мне здесь впариваешь? Что это за чувства такие, которые три (три!) года назад появились, да ты еще, оказывается, тогда и не понял, что появились, сейчас понял, да? Ручкой прикоснулась, да и в этом не уверен! Потом что? Ничего! И не вспоминал ведь!

– Вспоминал. Нет, просто она рядом всегда была, как бы, – Зотов уже говорил тихо, эмоции кончились, осталось только недовольство собой: сам нарвался!

– Ты себя хоть слышишь? Это диагноз, между прочим, когда «как бы». Шизофрения называется. А вчера, конечно, ты все про свою любовь понял окончательно, так? Просто углядел ее в темноте, подошел и все понял?

Зотов просто кивнул.

– Леш, ты ее же не знаешь совсем, Арину эту. Любовь, она не к телу, а к душе больше относится, это тебе объяснять не нужно? Ты хочешь ее? Я правильно вопрос поставил? Ну, так кто мешает? Переспи! Что ты тут про развод с Татьяной несешь?

– Слушай, Роговцев! Что ты знаешь о том, как я живу с Танькой? Мы перед вами, я подчеркиваю, для вашей семейки идеальной, всегда фасон держали. Танька, она ведь мне всю плешь проела, какие у вас в семье отношения замечательные.

– Да, замечательные. Что скрывать, так и есть. Знаешь, мил друг, если ты с женщиной без малого тридцатник лет прожил, значит, тебя все устраивало? Значит, и понимание было и секс, прости, тоже, как без него-то? И сын получился. И ты сытый, животастый и успешный со всех сторон. Или что не так?

– Клетка. Клетка, в которой только и есть, что полная еды миска и подстилка для любовных утех, – тихо пробормотал Зотов, глядя в одну точку, – Я, как оказалось, и в неволе размножаться могу. Оттуда и сын. Какой-никакой…

– Эк ты о своем семейном счастье! Ну, Зотов, слышала бы тебя Татьяна!

– Еще услышит. Ладно, Мотя, проехали.

Роговцев пожал плечами. Что – то с Лешкой случилось, факт. Чутье подсказывало ему, что Зотов влюбился. Просто, как бывает только в молодости. Когда гормоны плещут, когда кровь в голову, все хочется сразу и много, долго и часто. Когда расстаешься только, чтобы нужно было опять встретиться. А между – так, вроде и не важно. Учеба там, родители зудящие, друзья с пивком. Но это же в семнадцать. А Зотову полтинник! И ему, Роговцеву, полтинник. И все устоялось уже. Женщина, Богом данная, а как иначе? Столько лет вместе! Как расставаться? Только пилить по живому, на две половинки. Так ведь больно будет, невыносимо! Как Зотов не понимает? Роговцев вдруг вспомнил о той, в которую был влюблен вот так, до одури. И она так. Им и было только тридцать пять на двоих. Катя…

– Слушай, Матвей, а что ты там о Галаниной мне заикнулся, помнишь, в кафе?

«Мысли он мои, что ли читает?» – вздрогнул Роговцев.

– Представляешь, я ее видел на днях.

– Ты, Мотя, того – самого, она же умерла! Покойники мерещатся? Это, Мотя, диагноз, как понимаешь, шизофрения называется, – отомстил по-детски (обидел-таки его друг!) Зотов.

– Не умерла, а пропала. Без вести.

– Ну, и как же ты ее узнал? Она, если даже допустить, что она нашлась чудесным образом, уже тетка пятидесятилетняя. Ты Катерину какой помнишь? Девушкой, правильно? Она что, не изменилась?

– Изменилась, конечно, но это все равно она. Как тебе объяснить? Взгляд ее. И меня она узнала, точно!

– И что ж не остановилась, не поговорила?

– Будешь смеяться, но все наоборот: сбежала.

– Очень смешно, – усмехнулся Зотов.

– Нет, не смешно! Причина должна быть! – вспылил Роговцев: донимал его этот вопрос в последние дни!

– И ты утверждаешь, что это Катерина Галанина, только потому, что она сбежала?

– Я видел ее не раз. Сначала в толпе, мельком. А около Дома сельского уже близко, глаза в глаза.

– Что же ты ее не остановил?

– Видел бы ты, с какой ненавистью она на меня зыркнула! Мороз по коже. Я растерялся, да! А она потом убежала.

– Ну, допустим, она жива. Хотя, это уже слишком того! Но вот ненависть! Это за что же ей на тебя зло держать? Или я что-то пропустил тогда?

– Ну, было кое – что… Короче, переспал я с ней раз. Но только раз! Получилось все скомкано, сестра у нее раньше времени домой вернулась. Короче, не секс, а недоразумение. Случился этот эпизод во время летней сессии. По-моему, даже последний экзамен уже сдали. Точно, физику. Маковецкому, как сейчас помню. Радовались, как щенята. Ну, вот под эту радость и…А тут эта мелкая, сестра ее, ключом в двери шебуршать начала. Короче, ретировался я, не прощаясь. Потом каникулы, практика колхозная у девчонок. А нас, если помнишь, под Пензу коровник строить определили. А потом мне родители путевку на турбазу под Москву купили. А там я Надюшку встретил. Домой вернулись вместе, я без нее уже просто жить не мог. Катю когда в сентябре увидел, ничего нигде не екнуло. Да и она как – то равнодушно на меня смотрела. Так все и стухло. А она потом пропала. Ты помнишь, как ее искали? Мать в институт приходила, всех по одному из группы в деканат вызывали, опрашивали.

– Да, Калабанов из Катькиной подруги Ритки Свешниковой всю душу вытряс. Про тебя расспрашивали, про ваши отношения. Я же на всех «допросах» как староста присутствовал.

– Ты не говорил!

– А что тут говорить: у тебя уже Надежда была. Так Ритка и сказала: променял на Надежду.

– А где сейчас Ритка, не знаешь?

– Здрасте, приехали. Журналист называется. Ты же сам про нее очерк писал, когда она премию огребла. В Америке сейчас Свешникова, преподает там уже который год. Ладно, допустим, ты видел Галанину. Возможно, она жива. Где же она столько лет пропадала?

– Ты меня спрашиваешь?

– Хорошо, поставим вопрос иначе. Тебе за фигом об этом думать? Ну, встретил! Захотела бы она с тобой поздороваться, не стала бы деру давать. А не захотела – ее право. Тебе-то что?

– Слушай, Леха… Предчувствие у меня такое: не последний раз я ее увидел. Нарисуется она еще в моей жизни.

– Ну, и? Хрен с ней, пусть рисуется. Бутылочку разопьем на троих. В чем проблема? – У Зотова весело заблестели глаза.

– Вот – вот, проблема. Плоховато мне что – то от этой мысли – встретиться. Не хочу я.

– Чего не хочешь?

– Видеть ее не хочу. И не спрашивай, почему. Не скажу. Не знаю.

– Ну, ты даешь! Это на тебя смерть Курлина еще так подействовала, не иначе. Кстати, он же в Галанину влюблен был, помнишь?

– Кто, Курлин?! Да ему до женщин!

– Тут ты ошибаешься. Ты за своей Надеждой много интересного пропустил. А Курлин всерьез за Катькой приударил, тогда, в начале второго курса. И переживал очень, когда она пропала.

– Я не знал, – удивленно протянул Роговцев.

– И еще ты не знал: она замуж за него согласилась выйти. Она сама мне сказала. Вот тогда я ее дурой обозвал. А дура она и была бы, если бы вышла за него. Галанина и Курлин! Смех один.

– Ты серьезно? – Роговцев ошеломленно смотрел на друга.

– Я тебе говорю: выхожу, говорит, за Федора замуж. А я ей: «Дура!» И все.

– Я не знал.

– Так и было! Хорош думать о днях минувших. Мне к твоему Беркутову пора. На допрос. А в одиннадцать я звоню Арине. Я так заскочил, на чаек с печеньицем. Утро ж, раннее! А ты мне даже и чаю не налил. Хреновый из тебя хозяин, Роговцев.

– Прости.

– Пока, журналюга! Вечером отзвонюсь.

Зотов вышел из подъезда, остановился у машины и закурил. Роговцев, стоя у окна, видел, как на лысину друга падает мелкий мягкий снежок. Только сейчас он заметил, как сильно сутулится Зотов, как мелко дрожит рука с сигаретой. Рука с грубой, обветренной кожей, покрытой веснушками. Зотов, словно почувствовав его взгляд, посмотрел на окно, мотнул на прощанье головой и, кинув сигарету в сторону, сел на водительское сиденье. Лихо развернувшись в тесном дворе, вырулил из арки. «Итог разговора весьма плачевный», – мелькнуло у Роговцева, – «Судя по всему, мы оба сошли с ума. Он из-за незнакомой бабы, чужой жены. Я – из-за глупых страхов. Паранойя!»

Глава 11

Беркутов смотрел на дверь, которую медленно, словно раздумывая, закрывать или нет, все же тянул за собой Зотов. В принципе Зотов ничего нового не рассказал. И даже предположений, кому понадобилось его убивать, не высказал. И даже не испугался, когда Беркутов выдал свои подозрения на этот счет ему прямо в лоб. И даже не насторожился. Он все время поглядывал на часы, а ближе к одиннадцати и вовсе занервничал. Конечно, директор завода. Понятно. Совещание там какое или дела горящие. Все бы ничего, только больно уж часто менялся цвет его лица. Не из-за производственных вопросов, поди! Почему на вопросы невпопад отвечал? А потом извинился и вышел за дверь. Звонил кому-то. Вернулся успокоенный. А теперь вот дверь за собой не решается прикрыть.

– Алексей Борисович, вы что-то еще вспомнили? – Беркутов решил все же остановить Зотова.

– Да, может и несущественно совсем…

– Существенно или нет, давайте я решать буду, хорошо? А вы просто изложите факты.

– Я сейчас от Роговцева. Он мне любопытную вещь рассказал. Я поначалу и не связал эту встречу с тем, что произошло в кафе.

– Встреча с кем?

– Матвей недавно видел женщину, которая пропала очень давно, когда мы были студентами. Вернее, тогда она тоже была студенткой, училась в нашей группе и одно время встречалась с ним. Роман был, как говорят, бурным, но коротким. Любовь первого курса. А на каникулах Матвей встретил свою будущую жену и влюбился уже всерьез.

– А эта женщина?

– В том-то и дело. Ее имя Катерина Галанина. Матвей думал, что они расстались безболезненно для обеих сторон. Он до сих пор уверен в этом.

– А на самом деле?

– Катя с трудом перенесла его предательство. Я это точно знаю. Матвей ничего не замечал. Или ему удобно было так думать, что Катя на него не в обиде? А Катя очень переживала их разрыв. Однажды она даже меня на свидание пригласила, – усмехнулся Зотов, – Я потом понял, для чего.

– И для чего?

– Чтобы о Матвее поговорить. Вернее, о его отношениях с Надей. Я, как дурак, целый час ей рассказывал, какая у них сильная любовь! А Катя вдруг как расплачется! Я же не знал, что она его до сих пор любит! Она же виду не показывала, просто подруга и все!

– Пока я не понимаю, какое отношение эта история имеет к убийству Курлина?

– Есть вероятность, что Курлин случайная жертва, так? Могли, конечно, покушаться и на меня. А если на Матвея? Если хотели убить Матвея, должна быть причина, так? Появление Кати, обиженной им когда-то, может быть не случайным!

– Вы хотите сказать, что это могла быть месть? Кстати, когда Галанина пропала, вы говорите, и как это случилось?

– Где-то в ноябре. Второй курс. Как говорила ее мать, она хотела уехать к своему дяде в деревню. Но не доехала. Вернее, она даже в поезд не села.

– Загадочно. А зачем ей вообще понадобилось уезжать? А как же учеба?

– Она взяла академический отпуск. Я сам ходил в деканат, подписывал.

– И что, никто не поинтересовался, зачем ей отпуск?

– Почему? Я спрашивал. Только ничего внятного она не ответила.

– Пропала она, как я понимаю, больше тридцати лет назад? И сейчас только вернулась? Роговцев не мог обознаться?

– Матвей уверен, что это она. Он уверен, что, и она его узнала. Только почему-то не захотела с ним разговаривать.

– Да… Проверить придется. Вы адрес ее семьи тот, старый, не помните?

– Нет, что вы! Это в старом городе. Матвей точно знает. Провожал сто раз. Вы с ним поговорите. Я ему тоже сейчас позвоню. Боюсь, он не воспримет мои подозрения всерьез. Да, вот еще что! Как же я забыл! В то же время Курлин сделал Кате предложение, точно!

– А она согласилась?

– В том – то и дело, что да. А сама, почему-то решила уехать. И у Курлина уже ничего не спросишь…

– Точно, не спросишь. До свидания, Алексей Борисович, – произнес Беркутов, видя, как Зотов опять потянул на себя ручку двери. Торопится…

– До свидания.

Беркутов посмотрел на часы: 11.45. Галина уже наверняка разогрела супчик. С некоторых пор он обедал дома. С некоторых пор слово «дом» вызывало щемящее чувство расслабленности и покоя. С некоторых пор слово «жена» вводило в краску, потому, что сразу же вспоминалась утренняя кровать с раскиданными подушками, чуть прикрытое тонким одеялом тело Галины, ее рука на его голой груди. Его будил будильник. А он будил ее. Она просыпалась, ворча и причитая о своей бабьей доле. Она пыталась натянуть одеяло повыше на голову, забавно оголяя ноги и круглую полную попку. Вот эта попка и вспоминалась потом Беркутовым к месту и не к месту, нагоняя стыдливый румянец на плохо выбритые щеки: опять не успел побриться толком! Потому, что, как можно успеть, если уже разбудил? Если просто так встать и пойти умываться не получается? А получается совсем другое? А сам виноват: не трогай спящую женщину! Ох, виноват!

Беркутов сглотнул слюну и набрал домашний номер.

– Галь, я опаздываю. Минут через десять буду. Я помню, что мы вечером ждем Ивана. И помню, что с ним будет маленький ребенок. Нет, игрушку не купил. Мне не трудно запомнить, что у Ваньки внучка. Хорошо, самосвал не куплю. Куклу. Барби. В золотом платье. Все понял.

Беркутов положил трубку и улыбнулся. Ну, почему его не раздражает, что Галина все время ворчит на него? Почему он готов слушать ее голос часами, терпеть издевки, часто до того обидные, что…обидно! А посмотрит в ее насмешливые глаза, и вся обида уходит! Осознание того, что он вот такой, всепрощающий, что он выше детских обид, что он вот такой выдержанный мужик, что не прошибешь, рождало гордыню. Грешную гордость за себя, мужа. Он был женат на той, другой, двадцать лет и не знал, зачем живет с чужой совсем женщиной. Он женат на Галине два месяца, а знает, зачем и как. И про нее знает тоже. И ее знает – всю, до последнего волоска и родинки.

На ходу нажимая кнопки сотового, он подумал, что еще успеет забежать в игрушечный магазин на площади.

– Матвей, это Беркутов. Звонил Зотов, да? Хорошо. Тогда скажи, адрес помнишь? Так, на Горького, голубой дом с большим балконом. Узнаем номер, без проблем. Что ты об этом думаешь? Ерунда, не ерунда, а проверить стоит. Ты где эту женщину встретил? Что, говоришь, на бейджике было написано? «Ведическое общество «Колокол»? Это что за хрень? Ладно, узнаем. До связи.

«Каких только контор сейчас нет! Ведическое общество…И что они там ведают? А в налоговой по любому оно должно быть зарегистрировано. Вот туда и пойдем, – решил он, открывая дверь магазина игрушек.

Глава 12

– Ты меня совсем не слушаешь, Катя! Я говорю, не дело ты задумала, – Светлана дотронулась до руки Катерины.

Катя вздрогнула.

– А? Может быть, может быть. Хотя, не тебе меня судить! Что ты обо мне знаешь?

– Ты права, ничего. Но ведь ты сама такая скрытная! И сейчас я бы ничего не узнала, если бы ты про обряды не спросила. Черное это все, Катя, сама знаешь! Расплата жестокая будет.

– Я уже свое заплатила! Пусть теперь они платят!

– Прости. Прости их всех.

– Не получается. Тридцать лет молчала! И дальше бы молчала, только встретила его на свою беду! Или на его!

– Ты понимаешь, как глупо все, что ты задумала? Ну, растопчешь ты их жизнь, тебе легче станет?

– Легче. Знаешь, раньше была уверена – не станет. А теперь точно знаю, полегчает. Уже полегчало!

– Что ты сделала?

– Я – ничего, – Катя рассмеялась и вдруг хрипло закашлялась.

– Что случилось-то тогда?

– А один из них умер, – Катя сжала кулаки. В глазах ее промелькнула злость.

– Ты убила?!

– Нет. Сердечный приступ, кажется. Я, как увидела, что он падает, ушла. В холле уже услышала, что умер.

– И порадовалась? – в голосе Светланы слышалось недоумение пополам со страхом.

– Да, порадовалась! И не спрашивай, почему. Каждый из них в чем-то виноват. Каждый! Один заплатил жизнью. Не моими руками! Но мысль тоже материальна. Вот и догнала.

– Ты обезумела! Слышала бы тебя Агафья! Не тому она нас учила!

– Она правильно нас учила, успокойся. Просто мы с тобой разные. Ты совсем маленькой к ней попала, ничего из детства не помнишь, ни зло, ни добро. А я виновата, что меня обидели? Я заслужила чем? В двадцать лет много ли грехов за мной было, что со мной так судьба обошлась?

– Вот видишь, судьба. А они в чем виноваты?

– Это мне решать. И не лезь ко мне со своими нравоучениями.

– Хорошо. А сестру ты видела?

– Да, – Катя улыбнулась, – Она так на маму похожа! Я – на отца больше, он тоже темноволосый был, а она – копия мамы. Фигурка точеная, не скажешь, что рожала. А вот племянницу так и не увидела ни разу. И муж у Аришки красавец.

– Что, так и не подойдешь к ней?

– Нет, Света, не могу. Тридцать лет прошло! Я последний раз ее на похоронах мамы видела. Еле сдержалась, чтобы не подойти. Хотя риска никакого, что узнает, не было. Лицо-то мое помнишь тогдашнее? Краше в гроб кладут!

Катя горько усмехнулась.

– Я думаю, она бы узнала.

– Не думай. Ты, Света, добрая не в меру.

– А где мера доброты?

– Там, где прощение возможно. Я людям всю жизнь помогала. Их судьбами жила. Пора и своей заняться. Наверное, не зря я в город вернулась. Тридцать лет не было такой возможности, в глуши сидела, а тут, как Бог дал.

– Может быть, не для мести ты здесь, Катя?

Катя не ответила. Она все решила. Ей бы только остаться с Матвеем наедине. А потом и с Зотовым. Курлин уже не в счет.

Катя выключила настольную лампу и легла.

«Господи, прости нам грехи наши, как мы прощаем врагам нашим», – услышала она, засыпая.

Глава 13

Что б такое надеть, чтобы…Чтобы, что? Понравится Зотову? Или показать, что она не придает встрече никакого такого смысла? Свидание по его просьбе. Она, якобы, в недоумении: и зачем я, господин Зотов, вам понадобилась? О! Что вы, что вы! Ничего личного! Я понимаю, это почти деловое свидание. Вам жаль? Ну, кто нам мешает?..» – бедная Аринина голова разболелась от неслышимого бесконечного диалога. «Боже, какая пошлость! Что за дрянь лезет в голову?» – на самом деле Арина трусила. Так, будто ей пятнадцать. И свидание первое.

Арина достала из шкафа черные джинсы и зеленый пушистый пуловер. В сотый раз вспомнила звонок Зотова. В сотый раз улыбнулась. С ней забыли поздороваться. У нее забыли спросить, согласна ли она вообще встретиться. Зотов просто распорядился ее временем, выдохнув в трубку: «В двенадцать около «Сюрприза». Черная «БМВ» с номером 004». Это поначалу ввело ее в состояние ступора. А потом в состояние радостно – глупого возбуждения, в котором она пребывала и поныне.

Утром, толком не выспавшись, она с трудом заставила себя выйти на кухню, чтобы сварить мужу кофе. Яичница подгорела, но Игорь, как всегда голодный после обильных возлияний накануне вечером, проглотил ее, закусывая толстым тройным (колбаса, сыр, масло) бутербродом. Она смотрела, как крошки летят во все стороны, как падают капли кофе на столешницу и неожиданно подумала, что ей это… не нравится. Вот так мягко, осторожно, она определила свое состояние отвращения. Но нельзя же так о муже! Попыталась вспомнить, всегда ли он так ел, и не смогла. Хотя, наверное, всегда, просто внимание не заостряла, машинально вытирая стол после завтрака. Тут же пришла в голову еще одна мысль: она уже давно с мужем не целовалась. Торопливый секс в одну сторону ее не тяготил, но и радости от таких соитий было мало. Да и желание возникало все реже и реже. Она вдруг поняла, что уже давно ничего не хочет менять. Даже фантазии, в которых она жила одно время, когда увлекалась любовными романами, ее не тревожили. Ее устраивало то, что есть. И это пугало. Вырисовывалась безрадостная картина: Бог терпел и нам велел. Ничего не получалось, кроме этой терпимости.

Арина бросила взгляд на часы и поняла, что опаздывает. Обозлившись на себя, решила, что макияж оставит нетронутым: рисовать красоту не было ни времени, ни желания.

Пешком идти было минут десять. Машину она увидела издали: ее лакированные бока ярко блестели под скупым осенним солнцем. «И что? Мне просто влезть в машину, плюхнуться на сиденье и сказать «привет»? Нет уж, не дождетесь, господин Зотов!» – она замедлила шаг.

А дальше что – то произошло. Асфальт вздрогнул под ногами Арины, и она от неожиданности отскочила в сторону, ближе к стене дома. Что – то посыпалось сверху. Руки, которыми она закрыла голову, обожгло тысячами маленьких искр. Арина поняла: это осколки стекла, больно царапающие кожу. Она посмотрела на противоположную сторону улицы, где только что стояла машина Зотова. Укусив себя за руку, чтобы не закричать, Арина с ужасом увидела, как оранжевое пламя, словно в дьявольской пляске, окутало автомобиль. Бестолково суетясь, около пожара сновали люди, какой – то человек, стоя на балконе своей квартиры, выплескивал из ведра воду вниз, прямо в пламя.

«Он же ждал меня в машине. Так? Значит, он там? Но там нет живых! Значит, он не жив!» – ей казалось, что, только логически рассуждая, она поймет. Поймет, что произошло. И какой в этом смысл. «Если бы я не опоздала, я бы сидела с ним рядом. И, не прожив ни дня вместе, мы умерли бы в один день», – ей стало вдруг обидно. Обидно за себя. Почему ее все бросают? Сначала Катя, потом мама, а теперь вот он, Зотов. Арина присела на корточки и заплакала. Ее кто-то тормошил, кто-то пытался поднять, но она только отрицательно мотала головой из стороны в сторону. Она не знала, сколько времени прошло с момента взрыва. Она не видела, как в машину скорой помощи внесли носилки с кем-то, прикрытым окровавленной простыней. Она почти не почувствовала, что ее подняли и повели. Она только дома поняла, что она дома. И узнала, что привез ее домой Игорь. Муж.

«Что ты там делала, говори!» – тряс он ее за плечи, когда она пыталась смазать йодом порезы на руках. «А что там делал ты, дорогой?» – задала она вопрос, как ей показалось, вслух.

Глава 14

– Мама, я была у нее на прошлой неделе. Так часто ходить незачем, – Татьяна перевернула блин на сковородке и подлила масла.

– Вот уведут у тебя мужика, ойкнуть не успеешь.

– Не уведут. Он теперь со мной чаще оставаться будет. И без меня никуда! Видишь, на презентацию с собой потащил. Когда я с ним в последний раз куда – то ходила? Только к Роговцевым, а обычно он старался один из дома смыться. Сама знаешь, как я люблю эту семейку, жена у Матвея та еще фифа! Но ходила, улыбки изображала, потому, что хоть куда-нибудь!

– Сама виновата, нужно было к бабе Вере давно со мной пойти. Она свое дело знает. Еще отец твой с ее помощью от своей любовницы ко мне повернулся.

– Так ты отца привораживала?

– А как бы я замуж за него вышла? Он тогда уже год как жил в гражданском браке, как сейчас говорят. Учились они вместе. Она под стать ему была: крепкая, высокая. А я что? Пигалица в полтора метра. Он меня просто не замечал. А я с ними в одном подъезде жила. Дверь в дверь. Утром подкараулю, когда он из двери выйдет, скажу «Здрасте», а Гриша и не глянет в мою сторону. Кивнет, в лучшем случае, а то и так пройдет в задумчивости. А я жизни без него не мыслила. А за любовь бороться нужно.

– И что вы с бабой Верой сделали?

– Ну, тогда она девушкой молодой была, но сильная! Молва о ней вперед нее бежала. Очереди в коридоре коммуналки…Женщины в основном…Заговорами она помогала. Я сейчас уж точно не помню, пятьдесят лет прошло! Но соль, помню, заговоренную под коврик дверной Гришке с его бабой сыпала. Не верила толком, что получиться, но высыпала. И в этот же вечер у них скандал случился. А на другой день Гриша пьяный вдрызг вернулся где-то к полуночи. Нинка его не пустила, а я открыла дверь, к себе зазвала, чаем напоила, а утром, когда проспался, стопочку водки поднесла. Мне эту водку баба Вера накануне дала.

– А дальше?

– А дальше он без меня и шагу ступить не мог. Вроде, к ней идет, а ко мне заруливает. Я ним в постельку, он и остается. Так и переехал ко мне насовсем.

– А любовница?

– Нинка? А она дура была совсем. Гордость свою демонстрировала всему двору. Будто ее и не волнует, что ее любовник к другой женщине ушел.

– А потом?

– А потом родители нам квартиру выменяли. Мы уехали.

– А с Ниной что?

– Она теперь пенсионерка Нина Петровна Судняк. Замуж она тогда вышла, в райкоме работала. Двое сыновей. Про старшего не знаю, а младший – бизнесмен. На красивой машине ездит, лучше, чем у твоего мужа. Она живет все в том же доме, через квартал от нас. И вижу я ее часто, по набережной гуляет.

– Судняк…Фамилия знакомая.

– Может, и слышала где. Сын ее известная личность. Сама о нем в газете читала.

– Что читала – то?

– Вроде того, что прошлое у него криминальное. Это сейчас он честный бизнесмен. А раньше, говорят, на рынке плату с торговок собирал.

– Мам, все – то ты знаешь! – Татьяна вроде бы осуждающе покачала головой.

– Так интересно же. Чай, не чужие мы друг другу с Ниной Петровной.

– А отец что, так ее и не вспоминал никогда?

– Почему? Вспоминал. Только я, как почувствую, что он опять в сторону поглядывает, шасть к Вере. Она мне водочки заговорит, и – порядок. Опять шелковый. Только пить много стал.

– И что, я тоже должна буду к бабке всю жизнь таскаться? Так она старая уже какая, помереть может!

– Сейчас таких колдовок пруд пруди! Вон, газетку полистай. «Приворожу, уберу соперницу, гарантия…»

– Там половина шарлатанов.

– А вторая половина – нет! Нужно будет, найдем. Не хотела тебе говорить, но замуж – то за Лешку ты как вышла, знаешь?

– Как вышла? По «залету», ты же сама научила!

– Это ладно. Подпоила я твоего Алексея раз, когда он в гостях был. Вот тебе и вся свадьба.

– Мама!!!

– Чем ты недовольна? Ну, помогли ему маленько в собственной жизни разобраться, грех – то в чем? Вы же почти тридцать лет прожили! Сына нажили, в конце концов.

– Мама!!! Ну, что ты городишь? Сын-то причем? Ты же все знаешь!

– Я знаю, ты знаешь, а Лешке знать не положено. Делай, что я говорю, и глаза ему закроешь ты, а не другая. И в глубокой старости.

Звонок телефона помешал Татьяне ответить матери. Она не знала, как ей реагировать на ее рассказ. С одной стороны, ей грех жаловаться, Лешка муж не из плохих. И живут они не хуже других. Почему же тогда появилось это гаденькое чувство, что она в чем – то перед ним виновата?

– Слушаю вас. Да, я жена. Татьяна Григорьевна Зотова. Что вы сказали? В какой больнице? Да, я поняла. Я приеду. Да, да. Сейчас же!

– Таня, что?!

– Машина Лешки взорвалась. Он в больнице. В реанимации. Я могу и не успеть…, – Татьяна, оттолкнув мать, кинулась в спальню. Одеваясь, она вдруг вспомнила слова матери: «И глаза ему закроешь ты…». И ей стало страшно.

Глава 15

Роговцев, как всегда, забыл взять с собой в ванную телефон, и теперь тот трезвонил на столе в кабинете. «Ничего, перезвонят», – подумал он лениво, стоя под струей горячей воды. Резко переключив кран на холодную, он даже не вздрогнул: контрастный душ был для него делом привычным. «Сейчас пообедаю и возьмусь за статью. Потом позвоню Зотову. Потом – Беркутову. А вечером придет Лилька с мужем», – «прокрутил» он мысленно расписание на день. По дочери он скучал отчаянно, хотя она жила в пяти минутах ходьбы от отчего дома. Он и ревновал ее к мужу отчаянно, порой ловя себя на мысли, что, похоже, это признак старческого маразма. Надежда, видя его метания, только посмеивалась. Муж дочери ей нравился, парой, с ее точки зрения, они были великолепной, но самое главное: в глазах дочери плескалось счастье. Только вот детей эта пара не хотела. Вроде бы, только пока. Роговцев их поддерживал, советовал не торопиться. И ругал себя за эти советы, потому, что в душе надеялся, что самым маленьким ребенком в семье на подольше останется его дочь. Представить Лильку матерью он не мог, хоть убей.

Теперь зазвонил городской. Роговцев, наскоро замотавшись в полотенце, сунул ноги в сланцы. Самый ближайший аппарат был на кухне.

– Слушаю, – выдохнул он.

– Приехать сможешь? – голос Беркутова звучал как-то обреченно.

– Случилось что?

– На Зотова покушение. Машину взорвали. Только что.

– Жив?

– В реанимации. Приедешь? В первую городскую.

– Через полчаса буду.

Роговцев посмотрел на свою руку, сжимавшую трубку. Костяшки пальцев побелели, а сама рука мелко подрагивала. «Дурдом! Он же на свидание собирался. Эта Арина, что, террористка что ли?» – кроме этого, как он понимал, абсурдного, объяснения, в голову ничего не приходило.

На стоянке в больничном дворе он увидел служебную «Волгу» Беркутова. Сам Беркутов ждал его в холле. Он сидел на жестком клеенчатом диване и листал забытый кем-то журнал.

– Присаживайся, – сделал он традиционно гостеприимный жест.

– К нему не пускают?

– Нет. Жена приехала, под дверью реанимации дежурит.

– Надо бы подняться к ней.

– Потом. Слушай. Я адрес этой дамочки, Галаниной, не успел пробить пока, видишь, как все быстро раскручивается.

– Думаю, она ни при чем. Что ей Зотов такого сделал? Чтобы вот так!

– Зотов иного мнения. Он и за тебя боится.

– Да брось! Она же со мной не ругалась, мы друзьями остались. Это точно.

– А вот Зотов рассказывал, она по тебе страдала, – Беркутов передал разговор с Зотовым в подробностях.

– Я не знал. И все равно глупость получается. Тридцать лет прошло. Не пять, а тридцать. Ты сам-то веришь в то, что человек вынашивал планы мести тридцать лет?

– Всяко бывает, – Беркутов неопределенно махнул рукой в воздухе.

– У тебя что, других версий нет?

– Да с этой Галаниной даже не версия, так, зацепка. Если бы не убийство Курлина, если предположить, что не на него покушались, а на Зотова, то картина больше вырисовывается криминально – производственная. Кому-то он мешает, твой Зотов.

– Да, ладно! Лешка ничего такого не говорил. У него все тихо, отлажено. Он же не пахан какой, а директор завода.

– А завод у нас что? Акционерное общество. А там, где владельцев несколько, разборки весьма вероятны.

– Согласен. А где машину взорвали – то?

– Около «Сюрприза». И что он там делал? Время, правда, обеденное, взрывное сработало ровно в двенадцать. Мог, например, просто в магазин заехать. Кстати, он почему жить остался: в момент взрыва как раз из магазина выходил, десяток шагов до машины оставалось, когда бабахнуло. Сидел бы внутри – все, конец! В доме до последнего этажа все стекла выбиты. Кроме Зотова, еще двое пострадавших.

– Я, кажется, могу сказать, что он делал у «Сюрприза». У него свидание намечалось.

– Еще новость. С кем?!

– С Ариной Судняк. Влюбился Зотов, блин, на старости!

– В жену Судняка? Интересно. В кафе она тоже была…., – Беркутов вдруг вспомнил, что Зотов во время их разговора выходил в коридор, чтобы кому-то позвонить. Наверное, как раз с этой дамочкой договаривался о встрече.

– Ты с ней еще не встречался?

– Сегодня, в три. Вот и поговорим.

– Я пойду, поднимусь к Татьяне. Увидимся, – Роговцев направился к двери лифта.

– Галя, я не купил куклу. И обедать не приду. И про вечер ничего сказать не могу. Ты все узнаешь из новостей, – Беркутов с сожалением отключился: вместо домашнего супчика его ждал гамбургер с кружкой растворимого кофе, разговор с дамочкой по имени Арина Судняк и очередная выволочка от начальства.

Глава 16

Светлана не находила себе места. Вроде бы квартира большая: три комнаты, коридор десять метров, в ванной даже кресло кожаное поместилось. Профессорская квартира, дедушкина. В старом доме с метровой толщины стенами и высоченными потолками. И ажурным балконом, выходящим в тихий двор. Она жила в этой квартире, как выяснилось, до трех лет. А потом ее украли. Еще год она жила с цыганами, потом сильно заболела, и те ее оставили в деревне у Агафьи, местной целительницы, а сами ушли кочевать дальше. Больная она им была без надобности. Агафья, съездив в город, пошла сразу в милицию. Кто эта девочка, брошенная на нее табором, выяснилось довольно быстро: родные не прекращали искать Светлану. Так она вернулась к бабушке и дедушке.

Родителей у Светланы не было, погибли в горах. «Одержимые были, тебе только год исполнился, а они на байдарках, да по горным речкам. И не вернулись», – рассказала ей бабушка. Дед умер, когда ей было семь лет, бабушка – через год. Никаких родственников у них не было. Агафья с мужем, которые навещали Светлану в городе часто, не реже раза в месяц, удочерили ее и увезли к себе в деревню. Соседка согласилась присматривать за квартирой, Агафья исправно привозила ей свежие продукты и рыбу, которую ловил ее муж Иван.

Живя в городе, Светлана часто болела, застуженные в кочевой палатке бронхи не выдерживали городского смога, да и одними таблетками врачи Светлану вылечить не смогли. Агафья отпаивала ее настоями, читала молитвы и натирала на ночь барсучьим жиром. К восемнадцати годам Светлана была здорова и знала все секреты Агафьи.

Муж Агафьи к тому времени умер. В деревне на десяток дворов осталось полтора десятка стариков, а из молодежи одна Светлана. Автобус в город ходил все реже, а потом и вовсе стал проезжать мимо: отстроили новую трассу в нескольких километрах в сторону, и пылить в Витевку шоферам было не с руки. До трассы желающих довозил дед Осип на лошади, запряженной зимой в сани, летом в телегу. Светлана почему – то боялась города, там ей становилось сразу душно, словно бы город сам ее отталкивал, словно и не родилась она в городском роддоме и не ходила с нянькой в городской парк на прогулки.

Лечиться к Агафье ездили со всей округи и из города тоже. Денег она не брала, но продуктов оставляли у нее порой так много, что Светлана вечером ходила по домам и раздавала пачки чая, банки кофе и колбасу соседям.

Светлана хорошо помнила тот день, когда в их доме появилась Катя. Был ноябрь, с неба лил ледяной дождик, и дед Осип, отправившись на трассу за пациентами, как он называл всех, кто приезжал за помощью к Агафье, вернулся пустым. Агафья, решив, что на сегодня она свободна, собралась съездить в город сама. Дед Осип, как он потом отчитался перед Светланой, самолично посадил ее в автобус, идущий из Екатериновки. Встретить ее Агафья велела в три часа. Светлана сготовила обед, завернула чугунок с горячими щами в старое ватное одеяло и взяла вязание. Мысль о том, что Агафья, вернувшись из города, обязательно начнет опять разговор об учебе, пугала. В институт поступать Светлана не хотела. И опять-таки только потому, что ей совсем не хотелось жить в городе. Тем более одной в пустой огромной квартире.

«Тпру-у, каналья», – послышался голос деда Осипа со двора. Светлана выглянула в окно и увидела, как Агафья помогает слезть с телеги женщине, замотанной в большой клетчатый платок.

– Светочка, воды нагрей побольше, – попросила ее Агафья, едва переступив порог.

Она усадила гостью на кровать и стала ее раздевать. Осторожно сняв с нее платок и посмотрев на ее лицо, Агафья перекрестилась.

– Кто же с тобой так, а?

– Можно, я потом расскажу? Мне больно, – простонала женщина.

– Конечно. Молчи. Светочка, принеси мазь от ожогов. Ту, что я нынешним летом сделала.

Света принесла из кладовки глиняную банку. Она старалась ничем не выдать того ужаса, который заставлял дрожать руки и холодил спину. Ужаса от того, что она увидела на месте лица гостьи. Вздыбленная пузырями кожа была красно-желтого цвета. В некоторых местах она висела неровными лоскутами, напоминая изрезанную ткань. Когда Светлана с Агафьей снимали с нее остальную одежду, гостья уже плакала навзрыд: на теле ее не было живого места.

Несколько месяцев Агафья и Светлана, дежуря у постели гостьи по очереди, меняли ей повязки, кормили с ложки и поили настоями. Гостья почти не разговаривала с ними, назвав только свое имя – Катерина.

– Тетя Агаша, а вдруг ее ищет кто? – попыталась однажды выведать хоть что-нибудь Светлана.

– Не пытай, Света. Захочет Катя, сама нам все расскажет.

Но Катя молчала.

Однажды Светлана проснулась от крика Кати… Через несколько месяцев он мог бы родиться живым, этот маленький комочек плоти. Катин ребенок, за которого кто-то решил, что ему не жить…

Катя им так ничего о себе и не рассказала. Только попросилась пожить немного. Да и куда ей было идти с таким лицом!..

Светлана прислушалась. Так и есть, пришла Катя.

– Я беспокоилась, – Светлана посмотрела на Катю вопросительно, но, заметив, что с подругой что-то не то, замолчала. Катя, словно ничего не видя, на ощупь нашла пуфик и устало на него опустилась.

– Вот и еще одного настигла кара небесная, – куда-то в сторону произнесла она тихо.

– Кать, что случилось? – у Светланы вдруг запершило в горле, и она закашлялась.

– Я уже не знаю, что происходит. Все идет мимо меня, не так, как я хотела. Они не должны умирать. Они должны быть здоровы, чтобы жить долго, но…они не должны быть счастливыми. Я только хотела, чтобы они поняли, как тяжело, когда все от тебя отворачиваются. И никто не хочет понять и помочь. И, что можно предать человека, ничего особенного для этого не делая. Просто не заметить, просто пройти мимо, просто сказать не то и не во время.

– Катя, ты мне скажешь, что случилось? С кем? С Зотовым? Или с Матвеем?

– Лешка Зотов в больнице. Взорвали машину, – Катя скинула сапоги, переобулась в тапочки и поднялась с пуфика.

– Катя, – остановила ее Светлана, когда та уже шла по коридору на кухню, – Скажи только одно: ты уже читала заговоры? Читала или нет?

– Да! Да! Света! Ну, почему ты меня не слышишь? Я же жить не смогла бы! Видела бы ты их троих! Холеные, довольные! Понимаешь, они мое счастье украли! Мое! Я могла быть женой Матвея, я могла бы родить ему ребенка! И мы с ним принимали бы у себя в доме друга Лешку Зотова! И я не подглядывала бы тайком за своей сестрой, карауля ее у подъезда дома! У меня уже внуки могли быть!

– Почему же ты не ушла от нас с Агафьей?

– Света, а ты меня помнишь ту? Без лица, без души, без желания жить? Ненависти даже не было! Пустота. И куда мне с этим всем было идти? И зачем?

– Но позже, после операции?

– Сколько мне уже было? Почти тридцать. И еще. Сейчас на мне не мое лицо. Это чужая маска. Я к нему привыкнуть до сих пор не могу. Вроде бы, сходство с фотографией на паспорте идеальное, но как тебе объяснить? То мое лицо принадлежало беспечной девушке. Та девушка радоваться умела, любила всех вокруг, хотела учиться, замуж хотела. И все эти простые желания были написаны на ее лице. А сейчас… Мне пятьдесят, а кожа тридцатилетней. А в душе мне все девяносто. Никакой гармонии. Правильно Агафья мне говорила: молодость должна уходить вовремя. А я к вам попала уже старухой. Вроде, и жить еще не жила, а уже дальше ничего нет. Вроде за двадцать первых лет я уже свое все пережила. Дальше только тело живо.

– Но ты же людям помогаешь! Разве этого мало?

– И ты их лечишь! И что? Одна, всю жизнь одна! Ты даже не знаешь, что такое ласки мужчины.

– Я не могла…Ты же знаешь…

– Да, я знаю! А ты не поняла до сих пор, что Агафья нарочно так тебе сказала, чтобы ты и думать не смела?! Ей нужно было тебе дар передать. И нужно было, чтобы ты этим даром пользовалась. Настоящая ведьма одинока.

– А Агафья? Она же замужем была!

– И что? Муж рано умер, освободил ее. Она только после его смерти в полную силу ворожить начала. Она мне об этом не раз говорила.

Светлана промолчала. Катя в последнее время очень изменилась. Как вступила в это ведическое общество, так и не понять ее стало. Они тридцать лет вместе. И никогда она так не злобилась. Ни на кого. Чем они там занимаются с этой Пионовой? И деньги огромные Катя туда относит. По тридцать тысяч за семинар! И зачем ей эти семинары, Агафья и так ее всему научила? Катя – травница уникальная. Даже она, Светлана, так травы не знает, хоть и жила с Агафьей дольше. У нее вся сила в руках. И в молитвах. И в любви к людям. Без этой любви не дойдет до человека помощь Божья.

– Катя, скажи, а что вы на семинарах изучаете?

– Не могу тебе сказать, сама приходи, узнаешь.

– Я не пойду. Разве тебе мало того, что ты знаешь?

– А что я знаю? Травинки – былинки? А настоящая, сильная магия? Неужели тебе не интересно, как заговоры работают? Как человеком управлять можно? Его жизнью? Не хочешь понять?

– Катя, Катя, ты хоть представляешь, куда это может завести?

– И куда? Я просто сильнее стану. И помогать людям смогу более эффективно. А не травками поить.

– Так ведь любая магия наказуема! Не боишься?

– Я?! Не смеши меня. Что ты знаешь об Агафье? Тебе никогда не приходило в голову спросить ее, отчего она в глуши прозябает?

– Она там родилась.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.