Тринадцатый знак

      Повышенную сопротивляемость внешней среде Учители в этой области признают болезнью, вроде алкоголизма или паранойи. В реальной действительности истина и подлинность не столь четко выражены, потому разумнее отказаться от непогрешимости, развивать новый, более гибкий подход к жизни, быть терпимее к людям и не планировать далекие перспективы, коли мы не в состоянии удовлетвориться и ближайшими результатами. Конечно, нельзя пребывать в экстатическом состоянии долгое время - постепенно сознание начинает игнорировать постоянные возбудители; тогда надо уметь прибегать и к мягким элементарным формам расслабления. Это прогулка по лесу, работа с деревом или на земле, слушание музыки, наслаждение шумом дождя, рыбалкой... Главное - не спешить и не беспокоиться, что чего-то не успеешь. Бесполезно оглядываться в прошлое или смотреть далеко вперед, нужно лишь учиться на уроках прошлого и быть готовым к будущему, стремиться отыскивать радость в каждом мгновении жизни.
      Очень важным считается также научиться жить одно-временно на разных уровнях реальности. Некоторые из этих реальностей могут формально противоречить друг другу, но это - противоречие надуманное. Ортодоксальное мировосприятие, к которому мы привыкли с детства, опиралось на данные науки, но, если задуматься, оно превращает человека всего лишь в объект, игнорирует личностное видение и себя самого и окружающего мира. Так пусть на равных сосуществуют оба вида восприятия. Мозг человеческий не должен превращаться в центр сознания, человек перестает быть пупом земли, так пусть одинаковое место в этом сознании займут мысли о собственном "я" и все, воспринимаемое извне. Такое восприятие не противостоит научному, наоборот, - вос-станавливает более полное представление о ценностях жизни, где ты - уже сам по себе высшая загадка и высшая ценность природы.
      На человека обрушиваются два врага - боль и скука, союзников этих состояний несметное множество, самый же надежный защитник от напастей твой внутренний мир, и, чем он богаче, тем меньше времени остается в нем для изматывающих переживаний. Мнение окружающих о тебе важно, когда речь идет о чести, совести, но для счастья и спокойствия души оно не обязательно. Гораздо нужнее - приносящая удовлетворение работа, здоровье и раскрепощенность. Счастье - не награда за благодеяние, а благодеяние уже само по себе.
      Для того, чтобы прийти к подобному состоянию, можно прибегнуть к разным способам, одним из путей может служить учение дзэн, вобравшее в себя веками накопленный опыт, сгусток философских и психологических знаний Востока, подсказывающее, как дисциплинировать мышление, снять избыточное физическое напряжение, овладеть эмоциями, избавиться от навязчивых и невыполнимых желаний. Дзэн каждому помогает обрести просветление, ясное видение своего истинного "я", очищает сознательное и подсознательное от всякого рода наваждений...
      Одним из тех, кто понимал учение дзэн, был Генри Миллер.
      Американец родом из Нью-Йорка. Университетов не кончал, единственным учебным заведением ему служила городская публичная библиотека. А перед тем, как стать всемирно известным писателем, он много лет про- жил в Париже.
      Называя себя "философствующим анархистом", он не ждал от политиков ничего доброго и плодотворного, презирал идеологов, как худшее сословие людей, "готовых убивать за идею". Несмотря на скептическое отношение к любым попыткам осчастливить человечество, был опьянен жизнью и свято верил в высокое предназначение писательского творчества. Высокая поэзия и жизненная мудрость жили в его сердце, отсюда и вывод, к которому пришел Миллер: святого и преступника разделяет лишь тонкая ниточка.
      "Делай все, что хочешь, но пусть в мире будет экстаз!" - свою литанию1 Миллер повторяет в созданных им ро-манах, ожидая от людей интенсивных действий и творческих результатов. Идеи без жизненной энергии писатель отвергал как неспособные превратиться в действие. По мнению "великого маньяка любви", тот, кто разрешит загадку секса, развалит мир на части. Сам Миллер загадки этой не разрешил, но, призывая к экстазу, в своих книгах воздал хвалу женщине - самой страстной, самой красивой, самой сумасшедшей. Сексуальность для Миллера стала наиболее высоким облагораживающим выражением нежности и любви.
      Странствуя в потаенных лабиринтах своей души, он пытался познать себя. И пожалуй, никто еще в литературе до него не был столь откровенен с читателем и не насмехался так искренне над самим собой. Эротическое в романах Миллера по-своему эстетично, наполнено откровениями, магически привлекающими внимание читателя. А может быть, с помощью эротики он изгонял дьявола из самого себя?..
      В мировосприятии Миллера присутствует все, кроме грусти и тоски. Смех и ирония "с проклятием радости на губах" наполняют страницы его книг. Отчаявшийся, но веселый человек для него - искренний человек. Отчаяние и радость служили писателю первоосновой для работы, плоды которой предназначались читателю, стремившемуся избавиться от предрассудков, не веря ни в какие душеспасительные средства за пределами собственного внутреннего мира, в каждом он боготворил творческое начало. Его пленяли литература, музыка, акварельная живопись, он верил в женщин, относился к ним нежно и трепетно.
      Когда ему перевалило за восемьдесят, Миллер оставался в добром здравии, не признавал никаких диет, спал без снотворного, наслаждался запахами цветов, видом гор и океана, считая себя самым счастливым человеком на земле, который должен молиться утром и вечером Создателю за то, что тот оберег его и послал спасительные силы.
      Оставаясь верным своему девизу: "Всегда быть веселым и жизнерадостным", Миллер освободился от всех идолов и идеологий, погрузился в океан жизни и чувствовал себя там, как рыба в воде. "Я не стараюсь убедить других в правоте своей точки зрения и моих средств, - писал он в автобиографии. - Не считаю себя выше тех, у кого интеллект ограничен. Можно бороться со злом, но перед глупостью мы безоружны. С трудом я вынужден согласиться: человеческие существа склонны действовать посредством тех же механизмов, что и животные. Мы же, и в этом ирония нашей трагедии, часто поступаем подло, оправдывая себя якобы достойными мотивами и даже благословениями Всевышнего. Животное, в отличие от нас, никогда не ищет оправдания своим действиям".
      Но будучи откровенным писатель признавался, что ему все же недостает любви и душевного покоя. "Почему только мне кажется, что все сразу изменится, когда я буду обладать любимой и любящей женщиной? - спрашивал он себя. - Не все, а я сам изменюсь и ничто другое. Даже самый слабый и одинокий человек должен одержать победу, если будет готов отдать любимой все до последней капли крови. Никакая женщина не устоит перед дарованной ей абсолютной любовью, поверит ему и почувствует в нем Бога... Каждый божий день мы истребляем в себе прекраснейшие чувства, потому что нам не хватает воли поверить в наши силы, в наше понимание истины и красоты. Человек в состоянии душевного спокойствия и честный перед самим собой способен открывать глубочайшие истины. И все эти силы берутся из одного и того же источника. Мы все - частицы мироздания, короли, поэты, музыканты. Нам нужно только приоткрыться и обнаружить то, что уже есть. Друг всегда с тобой и в трудную минуту готов помочь. Но вот когда тебе хорошо и ты добиваешься какого-то огромного успеха, друг может нарушить верность тебе, ибо дружба основывается на равенстве и общности. Чтобы поддержать тебя в такие моменты, нужна женщина, в которой ты нашел себя, а в тебе она видит отражение своих самых сокровенных помыслов и желаний".
      Пытаясь найти смысл в хаотическом многообразии мира и создать новый синтез обобщенной картины Вселенной, Миллер предложил собственную трактовку реальности и религии - отдаться течению жизни и не бороться со своей судьбой. В любви же видел залог способности человека подняться над бессмысленностью обыденности и погрузиться в космическую вечность, в ту божественную энергию, которая рождается сама по себе. Свой скептицизм считал определенной позицией, в которой присутствуют и вера и неверие, хотел быть открытым к восприятию жизни, не рассуждать о значении своих поступков слишком серьезно, а просто делать так, как получается. Предпочитал писать, обходясь в своих сюжетах без драм и мелодрам, без сентиментальности и романтизма. Секс же для него был едва исследованным океаном сил, не подвластных разуму, как и сама жизнь - загадкой.
      Если меня кто и вербовал в Америке, то отнюдь не ФБР, хотя воображаю, сколько средств израсходовала контрразведка, прежде чем сделать вывод о бесплодности этих затей. Если кто меня и вербовал, то именно Генри Миллер своим пониманием смысла земного бытия. И не в одной Америке, а во всем земном Братстве Человеческом.
      У каждого из нас собственный жизненный опыт, и независимо друг от друга пришли мы к общему знанию: даже во имя самых благих намерений, но низвергая своих граждан до роли послушных инструментов, любое государство не вправе рассчитывать на таких "карликов" в создании действительно чего-то великого. Для грандиозных социальных преобразований должна быть востребована способность людей объединиться во имя всемирного Братства Человеческого, а этого не в состоянии сделать трусливые, невежественные, с рабской душой людишки, и к каким бы политическим партиям они ни принадлежали, все равно они неизбежно загубят самые благородные помыслы. Нам обоим - Миллеру и мне - казалось отвратительным зрелище кровавых побоищ из "высоких принципов" политической или религиозной веры. Было обидно, почему люди не видят, что Земля - тот единственный Рай, который у них вообще может быть, но только если они откроют глаза и сделают себя духовно приспособленными к нему.
      "Все, мною написанное, - предупреждал Миллер, - начинено динамитом, который однажды взорвется и уничтожит воздвигнутые вокруг меня барьеры. Если этого не произойдет, значит, я заложил в свои слова недостаточно взрывчатки".
      Миллер умер с пером в руках, когда писал письмо любимой женщине.
      Без внешних признаков значимости
      Разве могут не завораживать фантастическая вибрация и архитектоника звуков в мелодии Баха? Воображение при этом рисует устремленный ввысь готический собор с математически тщательно выверенной конструкцией, хотя в математике и философии композитор совершенно не разбирался. Бах вообще никогда не произнес ни одной фразы-сентенции о музыке, тем не менее за полифонией мощных звуков и развитием музыкальных тем проглядывает мыслитель, тонко понимающий гармонию природы. А какой будничной и мелкой была жизнь композитора вне музыки - жизнь провинциального органиста, полная забот и тревог. Удивительный феномен загадочного Баха, вызывающий с одной стороны жалость обывателя, и творец магической музыки - с другой. И все это в одном лице. Его жизнь и творчество словно подтверждали: обстоятельства в такой же мере создают людей, в какой люди создают обстоятельства. Судьба не приносит нам ни зла, ни добра. Равно как не существует условий трудных или легких самих по себе, их делают такими наши малодушие или мужество. И человек сам творец своей судьбы.
      Журналистская и дипломатическая работа, которой мне приходилось заниматься, породила двоякое отношение к слову, написанному или сказанному. Я прекрасно сознавал его огромную действенную силу, но в то же время усматривал и безграничные возможности для обмана, искажения, недосказанности. В душе же преклонялся перед бессловесными формами общения - музыкой, эмоциональным языком паралингвистики, изобразительными знаками.
      В природе существует немало явлений, которые невозможно адекватно выразить ни на одном из существующих языков. Отчасти именно своей бессловесностью и привлекает меня учение дзэн. В моем представлении, дзэн это восторженное наблюдение за восходом солнца или отрешенная работа над чем-то. Многие японские корпорации направляют своих сотрудников в дзэн-монастыри, чтобы помочь укрепить самодисциплину, обострить восприятие, а главное постичь науку того, что удовлетворение работой зависит прежде всего от ее восприятия. Производительность требует энергии, энергия же легче вырабатывается у людей, способных адаптироваться к новым условиям и препятствиям. У работы должна быть более глубокая цель, нежели лишь производство товаров или оказание полезных обществу услуг, работа - это еще и средство самовыражения.
      Можно ли представить себе человека, который несет свой собственный труп? Или хлопок одной ладони?.. Постановку подобных "задачек не для ума" приверженцы дзэн называют коан. Размышления над коан сознательно заводят в тупиковую ситуацию, чтобы заставить почувствовать беспомощность рационального мышления. Коан помогает избавиться от страха перед своей внутренней свободой, не бояться необычных стечений обстоятельств, учит думать о невозможном, разрушать привычные схемы мышления и воспринимать реальность в неразрывной целостности, совмещать понятия и образы, которые своим противоречием делают бесполезным слово и порождают нечто, в чем заключена "неслышимая музыка". На вопрос о сущности бытия дзэн отвечает молчанием, ибо нет единственно правильного ответа на него, истина всегда выходит за рамки классической логики, а ощущение "вещи в себе" невозможно выразить словом. Интеллект здесь бессилен с его понятиями объективного и субъективного.
      Философия дзэн глубоко проникла в сознание японцев, стала неотъемлемой частью их образа жизни, во многом способствовала превращению Японии в мирового экономического лидера. Это своего рода "тайное оружие", с помощью которого разрыв между волей и действиями человека сводится до минимума. Для японцев и религия приобрела иное, нежели на Западе, значение: они считают себя атеистами, но атеистами с верой в учение дзэн. Преодолевая внутренний разлад между душой и телом, не принимая аскетизма приверженцев йоги, японцы признают глупым отказ от телесных удовольствий, находят в дзэн средство самопомощи, а священное - в самой обыденной жизни, где религия не обособляется в нечто самостоятельное. Каким-то магическим образом японцы ощущают высший дух не только в богине Солнца, но и в каждом камне, каждом дереве.
      Дзэн предлагает свою помощь в достижении озарения без участия посредников. Любая искусственность, поза, включая "сидящую медитацию" или внешний знак отрешенности, признаются бесполезным и считается, что даже самые благородные деяния не делают человека добродетельным, зло же нельзя оправдать будущим благом. Без самодовольства и чувства собственной исключительности нужно затеряться в мире, а не заточать себя в мо-настырь. Чисто внешний уход от действительности - иллюзия, удовлетворение отрешенностью - тяжкий грех.
      Следуя учению дзэн, человек не уходит от активного противостояния злу и не освобождается от чувства сопереживания другим. Вся штука в том, что он учится делать добро, не считая это собственной заслугой, уметь распознавать в человеческом сердце бациллы вражды, жадности, страха и ненависти.
      Вспоминается и другой приверженец дзэн - американский писатель Джером Сэллинджер. Отвергая многие христианские каноны, он призывал переделать мир с помощью дзэн, не доверял очевидным истинам, сознавал относительность, иллюзорность понятий о свойствах людей и вещей, потому и поставил эпиграфом к одному из своих сборников слова японского поэта Хакуина Осё: "Все знают звук хлопка двух ладоней. А как звучит одна?", призывая вслушиваться в то, что не вос-принимается обычным слухом, а таится в глубоком молчании - самой действительной форме общения. Писатель считал невозможным втиснуть личность в рамки словесного знака, да и само писательское творчество понимал не как профессию, а прежде всего как духовную практику. Далекий от того, чтобы видеть в дзэн отстранение и равнодушие, он стремился к той внутренней зрелости, когда осознаешь всю мелочность тщеславия и смысл жизни без внешних признаков значимости...
      В размышлениях о целостности и единстве мира в добре и зле меня неотступно преследует недоверие к словам и сомнения, что они не потеряют своей значимости, переложенные на бумагу или загнанные в память компьютера. Если бы все зависело от слова, мы легче бы приходили к согласию и решению сложнейших проблем бытия. Не в том ли одна из причин многих бед и неурядиц, что мы еще продолжаем жить в искусственном мире слов и думаем, что стоит только найти нужное из них, правильно их произнести, и все образуется?
      Тогда почему же, при этой неуверенности, я сам прибегаю к спасительному слову, продолжая делиться своими мыслями? Может, и есть другой выход, но я его просто не знаю и не могу сдаться в своих попытках хоть что-то объяснить сам себе. Поэтому и хочу свое повествование освободить от какой-то одной-единственной навязчивой идеи, раскрыть несколько самостоятельных тем, заставляя их переплетаться и вновь расходиться, образуя единое целое. В этом поиске сегодня моя жизнь, но она приобретает для меня еще больший смысл, когда я чувствую, что извлеченное из моего сознания и опыта может показаться интересным и для других. Возможно, мои усилия не принесут мне полного облегчения, но они поддерживают во мне жажду жить, из них построено мое убежище на берегу реки бытия, откуда наблюдаешь за потоком времени и ощущаешь, как вибрация тела и крови накладывается на вибрацию ума и души в стремлении понять окружающий мир, увидеть свое место в нем.
      Разве случайно, что после ухода из службы разведки Ян Флеминг с головой ушел в литературную работу, а пристанищем выбрал Антильские острова, загадочные и столь далекие от всех драматических мировых событий. Видимо, между писателем и разведчиком действительно много общего - обоим воспоминания служат материалом для создания будущей книги и раскрытия перед другими собственной участи. К тому же, никто ведь не гарантирован от провала, и никогда, как ни стремиться, не достигнешь непревзойденного мастерства. Свой литературный успех отслуживший в разведке Грэм Грин считал лишь "отсроченным провалом", хотя писательской славы ему, как известно, не занимать. Сходство занятий литератора и разведчика видится еще и в неординарности мышления, неожиданности форм воздействия на людей через образы: писатель и разведчик посредством общения, разговора о смысле жизни пытаются завербовать их. В разведке и литературе подлинному успеху не нужна реклама, поражение же всегда очевидно. Обе профессии, несомненно, вредят здоровью, нервные, со своими нравственными муками, неудовлетворением от сделанного, требуют глубокого знания природы человеческой и жизни, высокой дисциплины и мужества.
      Чтобы выдержать напряжение этих двух профессий, нужна незаурядная воля, иначе не отделаешься от неуверенности этого постоянного напряжения. Одно из таких состояний я однажды уже испытал на себе, и теперь у меня нет иного выхода, как попробовать прочувствовать и другое.
      А, может быть, и ни к чему докучать читателю вечным вопросом о смысле жизни? Если осознавать его сердцем, интуитивно, тогда смыслом жизни станет сама жизнь? Тут мне, думаю, к месту напомнить лишь по-следнее напутствие доктора Фауста:
      Тем и живи, так к цели и шагай,
      Не глядя вспять, спиною к привиденьям,
      В движенье находя свой ад и рай,
      Не утоленный ни одним мгновеньем!
      И время от времени задумывайся над пророчеством Мефистофеля после того, как Лемуры подхватили мертвое тело Фауста и положили его на землю:
      Раз нечто и ничто отождествилось,
      То было ль вправду что-то налицо?
      Зачем же созидать? Один ответ:
      Чтоб созданное все сводить на нет.
      "Все кончено". А было ли начало?
      Могло ли быть? Лишь видимость мелькала,
      Зато в понятье вечной пустоты
      Двусмысленности нет и темноты.
      Но и не надо забывать, что даже прожженный черт свалял к концу дурака: заглядевшись на ангелов-искусителей, проворонил он душу умершего Фауста, которую те унесли на небо.
      Никто не победил - ни человек, ни дьявол.
      V
      ДВОЙНАЯ СПИРАЛЬ
      Версия шестнадцатая
      А ЧТО, ЕСЛИ БОГ ИГРАЕТ В КОСТИ?..
      Когда природа крутит жизни пряжу
      И вертится времен веретено,
      Ей все равно, идет ли нитка глаже
      Или с задоринками волокно.
      Гете
      За окном вот уже какой день моросит дождь, в воздухе промозгло, листья деревьев съежились от пронизывающего холодного ветра, и не понять, то ли на дворе полдень, то ли дело идет к вечеру. Выйдя на крыльцо, пес крутит носом, чихает, бежит подальше за кусты по своей надобности и тут же торопится назад, отряхиваясь от дождевых капель. В доме намного приятнее обогреватель с подводной лодки, доставшийся мне в результате конверсии, поддерживает благостные тепло и уют. С настоящими морозами сему прибору, видимо, не справиться, и надо будет затапливать печь, но пока дрова лучше поберечь.
      Для чего еще мог придумать такую погоду Создатель, как не для работы над самой замысловатой из моих версий. Она у меня в голове не совсем еще улеглась, да и разрабатывал я ее больше по наитию, под влиянием поветрия, бытующего ныне в интеллектуальных зарубежных салонах. Если же меня спросить, зачем я ее предлагаю, отвечу, может быть, и не очень вразумительно, но просто: "Мне кажется, в ней что-то есть".
      Для начала поставим один эксперимент в домашних условиях. Между излучающей свет лампой и экраном поместим алюминиевую пластинку, сделаем в ней небольшое отверстие - увидим на экране расплывчатый световой круг. Сделаем второе отверстие рядом с первым и, по логике вещей, на экране должен появиться еще один круг. Как бы не так! В месте их наложения, где нужно было ожидать двойное свечение, образуется темнота. В чем же дело? Почему один пучок света при наложении на другой образует темноту? Объяснение этому можно найти в квантовой физике, согласно которой минимальные частицы света, фотоны или кванты, являются не только частицами, но и волнами одновременно, а если они совпадают по характеристикам и накладываются, происходит их угасание.
      И таких примеров, когда наши известные на сего- дня способности к воображению бессильны объяснить происходящее, - несчетное множество. Скажем, магическая власть взгляда, слова, жеста и лица человеческого, "кривизна" пространства, "телепатическая" связь между фотонами одного источника на огромном удалении друг от друга... Похоже, в нашем головном "компьютере" не заложена еще такая программа, которая позволяла бы себе представить все это наглядно, а нашего языка не-достаточно для описания явлений микро- и макромира. Правда, это не помешало нобелевскому лауреату, бельгийцу Илье Пригожину полагать, что наше мышление может все-таки вписываться в создаваемый новый, более реальный образ окружающего нас мира, преодолевая дуализм материи и сознания.
      Новейшие открытия в физике, помимо прочего, показывают, что отсутствие равновесия в системе обычно приводит к совершенно непредсказуемым явлениям. На этом строится и предположение о целостности нейронов, возникающей из неравновесия и нелинейности причинных связей. Да и сами электрические колебания в человеческом мозге, как одной из самых сложных систем, хаотичны, а их устойчивость влечет за собой эпилепсию или какое-то другое функциональное расстройство. Детерминизм классической динамики, оказывается, совершенно неприменим к сложным системам со своими, весьма запутанными процессами взаимодействия, угасания, распыления и даже разрушения временной симметрии.
      Иначе говоря, а точнее - проще говоря, для преодоления дуализма материи и сознания наука вынуждена признавать, что сложившееся у нас на сегодня восприятие окружающего мира не "доросло" еще до адекватного понимания высших законов природы, и в то же время наше сознание способно развиваться с целью их более полного познания. При таком выводе, материя и сознание уже теряют атрибуты, которые мы им традиционно предписывали, возникает новое, более целостное представление о реальном мире.
      Открытия в квантовой физике подтолкнули ученых к выводу о двойственности природы любого тела, как частицы так и волны одновременно. Оказывается, что, определив точно местонахождение частицы, мы не можем определить направление ее перемещения и скорость. По- лучить же необходимые для предсказания данные мы пока просто не в состоянии, ибо важную роль тут играют случайность, возможность, вероятность. Микрочастицы ведут себя хаотично, не по законам физики Плутона, а мы, в лучшем случае, может вычислить лишь вероятность направления их движения. На этом и поко-ятся открытие Гейзенбергом принципа неопределенности и открытие Бором принципа дополнительности между час- тицами и волнами. Из постулата квантовой теории поля о том, что истинная реальность складывается под влиянием полей, подчиняющихся законам относительности и квантовой механики, стала выводиться и возможность телепатии, а окружающий нас мир - превращаться в арену взаимодействия полей, невидимую организацию энергии. То есть в нечто такое, что не укладывается в наше богатое, но все же ограниченное воображение.
      После открытия кварков сложившееся представление о первичности материи было поколеблено: кварки похожи на голые абстракции, не обнаруживаются экспериментально, имеют не физический, а математический статус. Они реально, вроде бы, не существуют, но их различные образования составляют все сущее. Вот уж действительно метаморфоза материи и сознания!
      Оказывается, в наблюдаемом "слое" бытия содержится часть и ненаблюдаемого, а без его познания невозможно ни в чем разобраться. Наука уперлась в нематериальную реальность души человеческой, морали, психики, духа и интуиции... Мы появляемся на свет уже с врожденными сверхчувствительными психическими данностями, которые начинают тут же сталкиваться с "показаниями" наших органов чувств. Иначе откуда у нас взялась бы способность к предвосхищению, улавливанию глубинного смысла, восприятию метафоры, юмора?..
      Подобно лекарствам, есть гипотезы сладкие и горькие. К сладким можно отнести божественное происхождение мира и человека, к горьким - принцип неопределенности в квантовой физике. Вряд ли найдется сегодня серьезный исследователь, который отважится претендовать на полное понимание квантовых процессов, в которых господствуют непредсказуемость и случайность, а два противоположных утверждения оказываются верными. В царстве микрочастиц закономерным становится отсутствие закономерного, да и само понятие закономерности нужно трактовать гораздо шире, в зависимости от нашего восприятия и еще от чего-то такого, что не поддается этому восприятию.
      Своенравное поведение квантов наталкивается на мысль о надуманности разрыва между материей и сознанием, естественности их симбиоза, о возможности того, что не только на податомном уровне действительность строится по законам, неподвластным нашему непосредственному восприятию мира, что не все, к сожалению, поддается эксперименту, а на пути познания стоит непроницаемый занавес, разрезать который бессильна и "бритва Оккама".
      Из экспресс-досье
      Герою романа Василия Гроссмана "Жизнь и судьба", физику Виктору Штруму, тоже представлялись наивными концепции физической науки прошлого века, сводившие все к изучению сил притяжения и отталкивания в зависимости от одного лишь расстояния. Душой материи он признавал силовое поле, единство волны - энергии и материальной корпускулы. В его понимании, квантовая теория заменяла управляющие физическими индивидуальностями законы на новые - законы вероятностей, законы особой статистики, признающие не индивидуальности, а лишь их совокупность.
      В годы войны с нацистской Германией Штрум размышлял о некотором сходстве между принципами фашизма и принципами современной физики. Фашизм, как он полагал, отказывается от понятия отдельной индивидуальности, от понятия "человек", оперируя огромными совокупностями типа "нация" и "государство". Не удивительно, что именно образ Штрума вызывал наибольшее недоверие у тогдашних идеологов сталинизма: Гроссмана заставляли "дорабатывать" роман - "устранить места, которые от-дают ложной философичностью".
      Я, конечно, дилетант в науках о физическом мире, но попробую кое-что обобщить из знаемого мною.
      Первым о таинственных действиях на расстоянии в физике заговорил, правда, с нескрываемой иронией, Эйнштейн. Столкнувшись с весьма загадочным явлением, когда два протона выстреливались в противоположных направлениях и, несмотря на огромное расстояние между ними, изменение характеристик одного из них немедленно приводило к изменению характеристик другого, ученые окрестили это действо парадоксом Эйнштейна-Подольского-Розена, а спустя полвека уже экспериментальным путем доказывали действительность такого "абсурда". Именно Эйнштейн предупреждал, что, если права окажется квантовая механика, то мир не в своем уме. И он стал провидцем - мир атомных частиц поистине сошел с ума - в том неудобном для нас смысле, что эти частицы составляют нечто целое, связанное невидимыми нитями независимо от расстояния между ними; их же неразрывность обуславливает и соответствующие по-следствия как для рационального мышления, так и для эзотерических представлений. Закономерно стали предвосхищать и "третью волну" в физике: после Галилея и Ньютона, после физики начала века с ее теорией относительности и квантовой механикой пришло время для "комплексной физики" и нелинейной динамики.
      При всем могучем интеллекте Дарвина, Маркса и Фрейда, теория каждого из них опиралась на классический физический мир Ньютона, где не предусмотрено место для чувств, вдохновения, веры, озарения, а человек в нем - лишь безропотный робот, от воли которого ничего не зависит. Ньютоновская физика продолжает довлеть в современной механике, ее видение мира, согласно которому все движется по прочным установленным правилам, еще господствует в политике, экономике и других областях человеческой деятельности. Но такое влияние оказалось не единственным, ученые стали размышлять и о том, что законы квантовой физики, затрагивающие мир атома, могут распространяться также на общество и отдельных его представителей, ибо со-ставляющие свет фотоны влияют на глазные нервы, и неопределенность их поведения оказывает воздействие на генетическое развитие и эволюцию всего рода человеческого. Появилось и такое понятие, как "квантовый скачок" в отношении любого неожиданно резкого и непредсказуемого изменения. Умудренные опытом, мы стали реже утверждать что-либо с абсолютной уверенностью, предпочитая вероятные гипотетические варианты.