Нестор Бурма - Тайны одного Парижского бульвара

И вешаю трубку. Клюнет он на наживку или нет. Если не клюнет, то я с чистой совестью потревожу его начальство в комиссариате на улице Тэтбу. Но что-то подсказывает мне, что он клюнет. Клюет.

Четверть часа спустя, с террасы бистро прямо напротив жилища Гольди мы с Элен слышим клаксон полицейской машины, требующий посредством двух нот, чтобы ему уступили дорогу. Затем появляется сама машина и тормозит рядом с тротуаром. Два полицейских в форме выходят из нее, у них вяло-торжественный вид. Никакого энтузиазма, как и у их коллеги, которому я звонил. Они входят под арку, с каждой минутой чувствуя все большее отвращение к самим себе, к своей профессии, к этому дню, который тянется без конца. Они, черт возьми, не из тех, кого анонимный телефонный звонок может погрузить в транс. Они остерегаются игры воображения. Но, в общем, они, наверно, правы. Посмотрим. Этот эксперимент обойдется мне всего лишь в стоимость телефонного жетона. Что же до слишком доверчивого полицейского, то, если вместо повышения в чине он получит нахлобучку, мне это до фени...

Улица спокойна. Нет, я хочу сказать, что она оживлена, даже очень, но своей обычной жизнью. Ничего трагичного. Время идет. Прохожие – тоже. Некоторые с любопытством оглядываются на автомобиль, представляющий Закон. Другие не обращают на него ни малейшего внимания.

Время все бежит. Оно делает свое дело. Желательно, чтобы все-все ему подражали.

Внезапно под аркой дома, где квартирует Гольди, происходит какое-то волнение. Полицейские возвращаются чуть более нервные, чем прежде, и вступают в дискуссию с водителем автомобиля.

Тем временем я подзываю гарсона бистро, чтобы рассчитаться. Давая сдачу, он замечает: "Что это там происходит? " Молодой парень, вышедший вместе с ним из бистро на террасу, говорит: "Пойду посмотрю".

Услужливый малый переходит улицу.

Официант кладет в карман свои чаевые и остается на месте, покачиваясь с ноги на ногу. Сейчас только хозяин может заставить его вернуться в бистро.

На той стороне улицы у арки начинают толпиться зеваки.

Синий "рено" подкатывает и пристраивается в хвост полицейской машине. Два господина полицейского вида в штатском выходят из него. Элен бросает мне понимающий взгляд.

– Вы великолепны, – говорит она.

– Да, конечно.

Через несколько минут молодой парень, который пошел посмотреть, возвращается несколько взволнованный. Я перехватываю его на полпути:

– Произошло какое-то несчастье?

– Похоже, – отвечает тот, – они нашли мертвым одного из жителей этого дома. Ювелир по бриллиантам. Вроде, он был убит, и сам убийца сообщил об этом полицейским.

– Как он был убит?

– Вот этого я не знаю.

С этими словами он входит в бистро, чтобы поделиться своей информацией с хозяином, официантом и клиентами. Я встаю.

– Ничего не остается, как возвратиться в агентство, – говорю я Элен.

V

Всю дорогу мы храним молчание.

В конторе я готовлю себе немного целебной смеси.

– Ну, и что теперь? – спрашивает Элен несколько агрессивно.

Она берет у меня из рук стакан и пьет из него, наверно, для того, чтобы узнать мои мысли.

– Мы можем только ждать, – отвечаю я.

Она нетерпеливо передергивает плечами.

– Чего ждать? На вашем месте, я бы бросила это дело.

– Если бы даже я хотел, уже не могу.

– Почему? Ах, да! Поскольку это не входит в ваши привычки? Потому что у вас твердый характер, потому что вы упрямы?

Она возвращает мне стакан сухой, словно вытертый промокашкой. Затем продолжает:

– Будьте хоть один раз разумны. Нет привычек без исключений. У вас был клиент: Омер Гольди. Гольди мертв. Клиента больше нет. Это – простая математика.

– А восемьдесят банковских билетов задатка? Это – простая арифметика.

– Это – плата за то, чтобы провести расследование по Чанг Пу. Вы начали работу. Теперь, если вы считаете, что ваша рукопашная с китайцем не стоит восьмидесяти тысяч франков, то вы можете, если эта сумма уж так вас тяготит, внести ее в кассу любого сиротского приюта.

– Эта ноша на меня не давит. Но есть расписка.

– Какая расписка?

– Расписка на получение восьмидесяти тысяч франков, которую мы вручили Гольди. Она должна быть на нем или у него. Такая очень хорошенькая расписка на фирменном бланке агентства "Фиат Люкс" и с подписью Нестора Бурмы, директора этого пока еще респектабельного агентства. У кого-нибудь, кто найдет или уже нашел эту расписку, возникнут вопросы. Вот, чего я жду: более или менее скорого визита убийцы либо моего приятеля Флоримона Фару, комиссара уголовной полиции. Сами видите, что даже если бы я и захотел все бросить, то не смог бы.

– Господи Боже! – стонет Элен. – Стоило выигрывать по Национальной лотерее.

И в этот момент – звонок в дверь.

– Ну вот, либо тот, либо другой, – говорю я. – Убийца или Фару.

Ошибка. Это – консьерж. Он протягивает мне книжку, две газеты и письмо:

– Вот почта. Это из-за забастовок сразу много. Я возвращаюсь к Элен.

Письмо, вернее конверт, обклеенный пятнадцатифранковыми марками, от Омера Гольди. Снаружи ничто не указывает на то, что под листком белой бумаги оно содержит четыре перевода на тридцать сотен каждый. Иначе говоря, покрытие расходов, которые я потребовал, чтобы через Чанг Пу добраться до русских.

Наш покойный ювелир отправил этот конверт накануне, видимо, почти сразу после визита к нам, и, не будь вышеупомянутых повсеместных забастовок, я должен был бы получить эти переводы еще с утренней почтой.

– Он был в порядке, – говорю я вместо надгробного слова. – Себе на уме, упрямый, как осел, но честный, доверчивый и не жадный на расходы. Я не могу не ответить достойно на такое доверие. Там, где он сейчас, ему от этого не будет ни холодно, ни жарко, но тем не менее. Меньше чем когда-либо я расположен все бросить.

– Как хотите, – отвечает Элен. – В конце концов, это и меня начинает возбуждать. Способ, каким он отправил вам эти деньги...

– Да. Этот Гольди при жизни был таким же прямым, как змеевик в колонке ванной для подогрева воды. Что-то говорит мне, что на этом сюрпризы не кончатся.

– Кроме того, что касается убийцы, само собой разумеется.

– Это почему же, моя прелесть? Вы что, его знаете?

– Ну как же, разве у вас нет каких-нибудь мыслей насчет китайца?

– О, да! Даже несколько. Есть и большие, и маленькие. Но так же, как и мне, вам известно: то, что кажется простым, не всегда таково. Однако Чанг Пу подозрителен. Мы видели, как он вышел от Гольди. Было бы неудивительно, если бы оказалось, что именно он прикончил ювелира-бриллиантщика.

– Конечно, об этом вы и подумали, когда никто не ответил на наш звонок.

– Да, это мне показалось странным, что поделаешь – инстинкт. Но я не мог позволить себе взломать дверь и посмотреть, что там есть подозрительного. Однако ничто не запрещало мне провести небольшой опыт, надо было всего лишь потратиться на телефонный жетон.

– А теперь появился риск, что все это свалится вам на голову. Из-за расписки.

– Это верно, тогда я об этом не подумал. Но поскольку Гольди умер, так или иначе труп его был бы обнаружен, а вместе с ним и расписка. Поэтому немного раньше, немного позже... Ладно, увидим.

Я смотрю на часы.

– Подождем еще немного. А затем, если никто не объявится – ни убийца, ни легавый, ни Заваттер, – вернемся в то бистро. Там, небось, только и разговоров, что об этом убийстве. Может быть, мы что-нибудь и узнаем.

* * *

В кафе на улице Лафайет, как и предполагалось, смерть ювелира была дежурным блюдом, прямо торт с фирменным кремом. Тот парень, классический тип парижского зеваки, охотно повторяет каждому, кому охота его слушать, все, что он знает по этому делу. Так, я узнаю, что Гольди получил всего лишь удар по черепу, а не выстрел из револьвера и не ножевую рану; к тому же, и в этом нет уверенности, так как остальное доделало его больное сердце. Итак, я не очень ошибался относительно состояния его здоровья. Темные круги у него под глазами были не только результатом работы с цилиндрической лупой, которую он время от времени туда вставлял. Они свидетельствовали также о плохой работе сердца. И под действием сильного волнения сердце не выдержало.

– И что занятно, – сказал кто-то, – так это появление полицейских. Рассказывают, что он сам позвонил им.

Хорошо осведомленный парень с видимым презрением пожимает плечами:

– Это был убийца.

– А зачем убийца это сделал?

В ответ парень молчит и кривится. Он страдает, что ему нечего ответить на это, но более или менее с честью выходит из положения:

– А вот это – тайна, покрытая мраком.

Я прихожу ему на помощь:

– А кто жертва?

– Ювелир по бриллиантам.

– Ай-ай! И много у него свистнули?

– Я думаю, что еще ничего не известно.

– Вы знали этого человека?

На этот раз отвечает хозяин бистро:

– Он заходил сюда время от времени. Очень был спокойный человек. У меня лично такое впечатление, что вряд ли у него много грабанули, если вообще взяли что-нибудь. Он был ювелиром. Но ювелир ювелиру рознь. Не все они миллионеры. Меня не удивило бы, если б сказали, что он перебивался кое-как.

И добавляет:

– Трудяга, если вы понимаете, что я хочу сказать, – и повторяет: – Трудяга.

Это слово он услышал недавно и только-только узнал его значение. Сейчас он упивается им. Это хорошо известный феномен.

Мы выходим из бистро. Чтобы побольше узнать о бедах Омера Гольди, надо немного подождать. Я покупаю вечернюю газету, но там еще ничего нет. Однако, я уверен, что в "Крепюскюль" об этом будут говорить. Дело представляется слишком таинственным, чтобы им мог пренебречь мой приятель, известный журналист-универсал Марк Ковет.

Мы возвращаемся к себе в агентство как раз вовремя, чтобы снять трубку надрывающегося телефона:

– Алло?

– Это Роже.

– Да?

– Ваш китаец уселся в своем ресторане и, по-видимому, не собирается оттуда выходить. Я продолжаю наблюдать за ним и прослеживаю его передвижения, а это необходимо, не так ли?

– Право...

Трудно требовать от Заваттера быть на ногах двадцать четыре часа в сутки.

– Он мне кажется очень спокойным, этот парень, – продолжает мой помощник. – А в чем вы его можете упрекнуть?

– В том, что он кое-кого более или менее убил сегодня после полудня.

– Кроме шуток? Но ведь я его ни на минуту не выпускал из поля зрения.

– Может быть, это было до того, как вы приклеились к нему.

– Конечно. Во всяком случае, могу сказать, что в моем присутствии он никого не убил ни на Больших Бульварах, ни в магазине бюстгальтеров. Но он китаец, а у китайцев, возможно, есть какие-нибудь штуки, чтобы шлепнуть на расстоянии.

– Нет. Это белые нажимают на кнопку, а за тысячи километров какой-нибудь мандарин схлопочет по башке. Ладно, оставим легенды и вернемся к более земным делам. Расскажите-ка вы мне, что делал Чанг Пу с того момента, как вы начали ходить по его пятам?

– Он прогуливался. А погуляв, он зашел в шикарный магазин женского белья на бульваре Османн, почти на углу улицы Пелетье. Может быть, чтобы снять там мерку корсетного пояса. У этой Наташи в витрине выставлены такие пояса, что слюнки потекут.

– У этой... как вы сказали?

Мой голос несколько изменился.

– А-а! – ухмыльнулся Заваттер. – Это на вас тоже действует, да? Всего лишь при упоминании...

– Белье всегда на меня производит впечатление. Я обожаю зарываться в нейлон.

– А если бы вы еще все это увидели! Вы бы дошли до точки!

– И дойду, если вы мне не скажете, кто эта Наташа.

– О! Старина, да я даже не знаю, существует ли она. Это – название магазина. Может быть, это ничего и не значит. Вы же мне рассказывали однажды об одном бородаче, который написал книгу под заголовком "Являюсь ли я фатальной женщиной? " Эта Наташа, возможно, тоже какой-нибудь бородач.

– Я разузнаю об этом.

– Ах, вот вы какой! Я знал, что вы развратник, но не до такой степени. Ладно, вернемся к нашему китайцу... Что я должен с ним делать?

– Как вы говорите, сейчас он будет занят в своем ресторане. Можете быть свободны до завтрашнего утра.

– О'кей.

Мы кладем трубки.

– Наташа, – говорю я. – Элен, вы слышали? Наташа! Чанг Пу нанес визит Наташе. Наташа ведь русское имя, да или нет?

Элен пожимает плечами:

– В моей жизни, – говорит она сентенциозно, – я знавала одну Наташу и двух Людмил. Все трое были родом из Сент-Оэна, и их звали соответственно, согласно гражданской записи: Мари, Сюзанна и Мадлен.

– А я знал по крайней мере десять Кармен...

– Я не спрашиваю вас, где.

– А это бесполезно, поскольку вы догадываетесь об этом. Из этих десяти Кармен только одна не узурпировала свое имя. Итак, может быть, эту Наташу действительно зовут Наташа... Послушайте, Элен, все эти истории с бельем, кружевами и прочими штучками скорее ваша область, чем моя. Не хотите ли познакомиться с этим магазинчиком поближе? Вы, конечно, знаете лучше меня, куда обратиться за справками.

Она немного ломается:

– О! Конечно. Я даже могу зайти в этот магазин...

– Чтобы понюхать, чем там пахнет. Вот-вот.

– Но я не могу выйти оттуда с пустыми руками.

Я шарю в кармане:

– Купите там себе сиреневые трусики.

Элен выходит, и я остаюсь один. Сможет она разнюхать там что-либо до закрытия магазина или нет – это ничего не изменит. Она сможет купить там себе эти самые трусики. Сиреневые трусики! Вот уж! Ладно. Мне следует направить свои мысли на менее пикантные подробности. Не надо забывать, что Гольди, ювелир по профессии, потерял жизнь в этой авантюре.

Я раскуриваю трубку, наливаю себе кое-что в стакан и начинаю размышлять.

VI

Чтобы я смог впоследствии свериться с ходом событий, когда мне понадобится, я набрасываю все на листке бумаги. Между двумя сновидениями я поразмыслил обо всем, но на утро следующего дня все же не продвинулся дальше, чем был накануне. Тем не менее, я перечитываю свои записи, чтобы все освежить в памяти:

"Чанг Пу шантажирует, шантажировал (или собирается этим заняться) одну русскую женщину, прежде работавшую в "Таверне Брюло", в Шанхае... Эта русская может оказаться Наташей с бульвара Османн... либо это кто угодно, близко связанный с этой Наташей... Гольди, который знает Чанг Пу (во всяком случае, этот последний знает дорогу к дому ювелира), пронюхал о планах китайца... Он захотел уточнить личность жертвы шантажа. Зачем? Это другой вопрос... Чтобы, в свою очередь, тоже заняться шантажом? Так или иначе, он обращается ко мне, чтобы через шантажиста добраться до шантажируемого лица... В конце концов, Гольди это не удается... Он погибает... Убит кем?.. Китайцем? Не забыть, что когда я думал, что нахожусь один в квартире Чанг Пу над рестораном, я неосторожно произнес вслух фамилию ювелира... Чанг Пу, будучи где-то поблизости, мог ее услышать... (А у китайцев тонкий слух!)... Мое с трудом объяснимое присутствие заинтриговало его... Он сопоставил его с произнесенной фамилией... Поразмыслив, он отправился потребовать объяснения у Гольди... Они ссорятся, даже дерутся... (а почему бы и нет?)... и сердце Гольди, больное и изношенное, отказывает его владельцу... Собственно говоря, это не было убийством... И в то же время не явилось банальным несчастным случаем... Все это не дает мне ни малейшего представления о ставке в этом деле...

А ставка должна быть немалая... она сильно превышает размеры простого шантажа, поскольку ювелир (о котором говорят, что он трудяга, но это еще следует доказать) запросто отстегивает мне двести тысяч франков... "

Вывод? Вопросительные знаки. Во множественном числе. Сколько угодно. У меня их всегда под рукой немалый запас.

Я прекращаю свои домыслы, встаю, умываюсь, одеваюсь, браня про себя Элен. Я провел ночь в своей кон торе, где есть все, что нужно, чтобы переночевать, надеясь, что моя очаровательная секретарша подаст хотя бы какой-нибудь признак жизни, пусть по телефону. Пустой номер. Она, видимо, купила себе сиреневые трусики у Наташи и, один черт знает куда, потащилась с моими деньгами. Все эти служащие одинаковы. Есть от чего стать заядлым реакционером.

Я выхожу, раздобываю кипу утренних газет, снова поднимаюсь к себе и устраиваюсь, чтобы спокойно просмотреть их.

В одной из них упоминают о смерти Омера Гольди. Читаю:

"Вчера, после полудня, при таинственных обстоятельствах полиция обнаружила труп Омера Гольди, ювелира по бриллиантам, на улице Лафайет. Полицейские на посту в районе Оперы были подняты по тревоге странным телефонным звонком, который сообщил им, что для них есть работа у г-на Гольди. После небольшого колебания они отправились по адресу, указанному неизвестным корреспондентом. Поскольку никто не ответил на звонок в дверь, а дверь в квартиру г-на Гольди была заперта и не носила никаких признаков взлома, они, возможно, и не стали бы настаивать, отнеся всю эту историю на счет чьей-то скверной шутки, если бы консьержка не сообщила, что она не видела своего жильца с предыдущего дня. Тогда полицейские взяли на себя инициативу войти в квартиру ювелира и, таким образом, они обнаружили труп. Первоначальный осмотр показал, что г-н Гольди скончался от внезапной остановки сердца, вызванной сильным волнением. Обнаружены следы борьбы. Еще неизвестно, были ли украдены деньги, ценности или драгоценные камни. Г-н Гольди не занимал высокий ранг в своей корпорации. По словам врача судебной медицины, осмотревшего тело, смерть наступила прошлой ночью. Что же касается таинственного автора телефонного звонка, которого активно разыскивает полиция, то здесь все теряются в догадках и... "

Я отшвыриваю газету. Теряются в догадках? Я тоже. Если Гольди умер ночью, то китаец, который ходил к нему в следующий полдень, тут ни при чем. Если только у него хватило нахальства вернуться туда еще раз! Но такое поведение ни в какие рамки не лезет. Нет, когда я видел Чанг Пу, выходящего из дома Гольди, он, наверно, хотел потребовать у него разъяснения по поводу моего демарша, если допустить, что он сопоставил известные ему факты, но, поцеловав замок, вынужден был убраться восвояси. Это не он дрался с ювелиром, и к смерти последнего не причастен. Это был кто-то другой, чье присутствие еще больше сгущает мрак вокруг этого дела. И именно этот мрак укрепляет меня в мысли, что вся эта история поважнее простого шантажа...

* * *

Часы бьют одиннадцать.

С тех пор, как я встал, никто, не пришел, никто не позвонил, вообще ничего. Может быть, так оно и лучше, но я начинаю чувствовать себя одиноким.

К счастью, является Элен, кокетливая, как всегда, в весеннем платье, которое я вижу впервые.

– Здрасьте, – говорит она.

– Здрасьте. Я уже отчаялся увидеть вас.

– Я не хотела предстать перед вами без полного комплекта сведений, которые я смогла собрать.

Она снимает платок – еще одна обновка, – прикрывавший ее каштановые волосы, взбивает их немного, кладет свою сумку на стул и садится. У нее исключительно самодовольный вид. Что ж, тем лучше.

– И у вас они есть? – спрашиваю я, имея в виду сведения.

– Довольно внушительный метраж. Кстати...

Она бросает взгляд на газеты, которые я швырнул на середину комнаты, они так там и остались лежать. Она указывает на них пальцем с наманикюренным ногтем:

– Прессу вы уже посмотрели?

– Да.

– Я тоже...

Она достает из своей сумки полуденный выпуск "Крепюскюль" и похлопывает по нему:

– Итак, это не китаец, правда? Я ворчу:

– Нет, это не китаец.

– Ой, пожалуйста, не кусайтесь! И прячет газету.

– А вот ваша русская – точно русская, если вас может это утешить. Звать ее Наташа Спиридович, и она вдова одного полковника...

– Хорошо, это уже кое-что. Какой возраст? При условии, конечно, что вы ее видели.

– Я не знаю, видела ли я ее, но знаю, что она уже не первой молодости...

Элен искоса взглядывает на меня:

– Это для того, чтобы высчитать, сколько примерно в тридцатые годы...

– Да, это для того, чтобы высчитать, сколько ей было лет в тридцатые годы, то есть, была ли она в то время в ходу применительно к той профессии, в которой мы ее подозреваем.

– Ну и манера же у вас выражать свои мысли!

– Я просто стараюсь выражаться ясно, не заставляя вас краснеть.

– Да, ладно! Да, ей было тогда лет тридцать. Ее компаньон в деле – некая мадам Соня, еще одна русская, – примерно того же возраста.

– Ее компаньон?

– Да. Они вдвоем руководят этим магазином. Я видела одну из них, но не знаю, была ли это Наташа или Соня. Это именно то, что я пыталась вам только что растолковать.

– Значит, это довольно солидная лавка?

– Очень солидная. И впрочем, это не только лавка. Говорила ли я вам когда-нибудь, что одна из моих подруг по пансиону манекенщица?

– Нет.

Ну, так сейчас это сделаю. Выйдя из лавки на бульваре Османн, я пошла навестить свою подругу Жаклин – так ее зовут. Кстати, у них там ничего не было сиреневого цвета, и я ограничилась покупкой чулок. Во время совершения покупки я подслушала телефонный разговор и обрывки фраз, которыми обменивались продавщицы. Короче говоря, я подумала, что Жаклин меня полностью просветит на этот счет. Так и было. Она прекрасно знает Торговый дом "Наташа". Помимо шикарного магазина на бульваре Османн, Торговый дом имеет еще несколько ателье, где они создают и изготавливают фирменные модели эластичных поясов, корсетов, бюстгальтеров и т. д. Наташа работает на модельеров высшего класса. Это более или менее официальный конкурент Мари-Роз Лебиго, если это имя вам что-нибудь говорит.

– Да, знаю. Во всяком случае, по названию. Итак, эта Наташа, точнее говоря, тандем Наташа – Соня составляют одну шайку-лейку?

– Да.

– Торговый дом, уважаемый, респектабельный и т. д., и т. п.?

– И т. д., и т. п.

Я хмурю брови.

– Вам кажется, что вы идете по ложному пути? – спрашивает Элен.

– Напротив. Как раз уважаемая респектабельность более всего страдает от шантажа... Допустим, что эта Наташа или эта Соня имела дела с "Таверной Брюло". Так вот, если бы они и сейчас продолжали заниматься этим делом, им было бы начхать на всякие напоминания о прошлом. Но им удалось выбраться наверх... и теперь у них есть резон бояться изготовителя розовых рекламных карточек.

– Если он участвует в шантаже.

– Он участвует. Не случайно ведь Заваттер видел, как он зашел в этот магазин. Неважно кто, в том числе китаец, и даже китаец по имени Чанг Пу, имеет право зайти в любой магазин и любую лавку. Но дело в том, что это был не первый попавшийся магазин, а как раз тот, где хозяева – русские.

– Да, конечно. И, по-вашему, зачем он туда пошел? Я удивлюсь, если у вас нет никакой догадки на этот счет.

– Ну вот, теперь мадемуазель изволит подначивать. Давайте, не стесняйтесь и будьте довольны. У меня нет догадки. Я не знаю, зачем Чанг Пу пошел к Наташе. Может быть, забрать деньги, может быть, нет. Не знаю, говорю я вам. Но я об этом спрошу у Наташи... а может быть, у Сони... поскольку нам неизвестно, которую из них он шантажирует.

Элен пожимает плечами:

– И мы даже не знаем, шантажирует ли он вообще ту или другую. Все это – всего лишь предположения.

– Как всегда. Предположения, да, действительно. Которые никто не запрещает нам проверить. Надо будет поподробнее изучить этих русских. Понимаете, шантаж существует, я готов сунуть руку в огонь, более того, я готов дать ее на отсечение, если там нет чего-нибудь более серьезного. Не будем забывать ужасную находку в шкафу и смерть Омера Гольди... Он со своим сердцем мог отдать концы в любой момент, мог подраться, нарваться на грубость когда угодно, но наводит на размышления, что это случилось с ним как раз после того, как он поручил мне – под фальшивым предлогом – небольшую работенку, на первый взгляд, самую что ни на есть спокойную... Гм... Так вот я говорю, что надо было бы подробнее изучить этих русских. Было бы идеально проникнуть в их интимную обстановку, например... Но не вижу, как...

Я строю гримасу:

– Сколько им лет, говорите вы?

Элен улыбается:

– Приближаются к шестидесяти, но та, которую я мельком видела в магазине, Наташа или Соня, показалась мне на удивление хорошо сохранившейся.

Я вздыхаю:

– Ну ладно, сперва я возьму в осаду именно эту. Но все равно, если когда-нибудь вы встретите типа, который бы довел свою профессиональную добросовестность до моего уровня, сообщите мне. Ну, а пока все эти данные не наводят меня на мысль, с какой стороны я смогу подъехать к этим дамам... Покупка трусиков или чулок, наверняка, не поможет решить вопрос.

– Пожалуй, имеется один способ, – говорит Элен с насмешливым видом.

Она опять берет в руки свой экземпляр "Крепю", разворачивает его и протягивает мне, держа палец на заголовке одной статьи.

В действительности, это не статья, а фотография с комментарием, на которой представлена очень красивая женщина чертовски вызывающего вида, с улыбкой хорошо воспитанной путаны и сексапильная по всем статьям.

Под воздушным дезабилье, которое она приподымает рукой, лежащей на бедре, на ней надет... скажем, корсет-бюстгальтер (Не знаю, так ли это называется. Я рассчитываю на поправку со стороны моих читательниц). Короче говоря, это одна из таких штук, которые плотно облегают тело, заканчиваясь внизу кружевными оборками, а под ними видна потрясающей красоты пара ног, сверху же все это увенчано вызывающей клеткой для бюста; от всего этого у всякого порядочного мужчины начинают бегать мурашки по кончикам пальцев.

Обычно, фотографии, публикуемые в, газетах, оставляют желать лучшего. Эта в определенном смысле – тоже, но техническое исполнение – высший класс. Видно, что стереотипер выложился, что тиражировали тщательно, чтобы не смазалось и хорошо получилось. Получилось хорошо, и в данный момент у меня нет ни малейшего желания бросать это расследование, в котором мне светит встреча с девицами этого калибра. Черт возьми, нет!

Я смотрю на Элен:

– Судя по заголовку, это одна из моделей, разработанных Наташей, да?

Она насмешливо улыбается.

– Да, но одета не на нее и не на ее компаньонку в деле, так что вы себя не взвинчивайте.

– Я себя не взвинчиваю.

– Так вот, если ваше зрение еще не полностью затуманено этим очаровательным существом, то прочитайте текст под фото. Внизу, под бельем. Может быть, он подскажет вам способ познакомиться с этими русскими. Презентация будет во вторник, сегодня у нас суббота, значит, через три дня... в салонах их магазина коллекция сезона. Моя подруга Жаклин вручила мне пригласительный билет...

Она вынимает из своей сумки вышеупомянутый документ:

– Это будет черт знает что, если, пользуясь этим событием, вам не удастся вступить, прошу прощения, в контакт.

– Ха, ха! Неплохая идея! А почему вы смеетесь? И действительно, Элен хохочет как идиотка.

– Просто так, – выдавливает она из себя.

Я пожимаю плечами, опять беру газету и читаю текст, напечатанный под фотографией:

"В ближайший вторник известный модельер корсетов и бюстгальтеров Наташа организует презентацию своих, только что увидевших свет, предметов интимного туалета наших подруг в салонах своего магазина на бульваре Османн. Первая публичная презентация такого рода, на которую не будет допущен ни один... "

– Черт!

– Что случилось? – произносит Элен, по-прежнему со смехом, о причине которого я уже догадываюсь.

– Паршивка! Так играть на моих сексуальных инстинктах! Но это же просто недопустимо! Ну и нахалка же вы, – заводите, а потом окатываете ушатом холодной воды! Ни один мужчина не будет допущен на эту презентацию. Берите обратно ваше дурацкое приглашение.

– Ха! Конечно, господа мужчины допущены не будут. Само собой разумеется, но чему это мешает?

– Но не хотите же вы в конце концов, чтобы я переоделся в девчонку?

– А почему бы и нет? Я уверена, что вы были бы очень милы!

– "Милы" – это как раз то самое словцо. Но не рассчитывайте на меня в этом виде спорта.

– Ладно, я сказала это в шутку, – говорит Элен, опять становясь серьезной. – Я займусь этим делом. Я использую это приглашение и буду присутствовать на презентации... Только попрошу вас в обмен на мою преданность интересам агентства, если допустить, что интересам агентства "Фиат Люкс" соответствует продолжение аферы, которая представляется мне совершенно дурацкой...

– Пожалуйста, без комментариев.

– Хорошо. Без комментариев. Я просто прошу вас открыть мне кредит на тот случай, если мой выбор падет на одну из представляемых моделей.

– Договорились. Но кроме присутствия на демонстрации мод вам придется заниматься и другими делами.

– Я знаю. Мне придется сделать так, чтобы постепенно стать закадычной подругой одной или другой, а то, может быть, и обеих. Здесь нет ничего невозможного. За презентацией последует коктейль, как указано в пригласительном билете. Вы, наверняка, слыхали об исключительно сближающей обстановке на банкетах, не правда ли? Коктейли обладают примерно таким же действием. В этом можете на меня рассчитывать. Пользуясь обстановкой этого раута, я постараюсь действовать как можно эффективнее и выяснить как можно больше деталей.

– Отлично. Вы у меня молодчина. Будем надеяться, что до вторника не произойдет ничего такого, что вынудило бы нас менять диспозицию. Мне не хотелось бы лишить вас того подарка, который вы хотите от меня иметь.

– А что, по-вашему, может произойти?

– Не знаю. Я все время думаю об этой расписке.

– Если бы полицейские ее нашли, то разве комиссар Фару уже не был бы здесь?

– О, конечно! И скорее всего дважды.