Ангел в эфире

      – Тот пьяный бред о том, что Коннор отлучился в туалет? Я не сочла нужным тратить время.
      – А зря, – отрезает Мег и, подбежав, хватает меня под ручку.
      Похоже, ей прямо не терпится поведать подружке сногсшибательные новости. А вы как думали? Наша божественная подружка – королева сплетен в масштабе всего города, да, к сожалению, нам редко выпадает случай рассказать ей что-нибудь новенькое.
      – Энджел выходит замуж, – гордо объявляет Меган.
      – Что?
      Кери бледнеет на глазах – так я и думала: не верит она в верность до гроба.
      – Подумать только, – радостно продолжает Мег. – Она станет женой!
      – Чьей? – интересуется наша белокурая красавица, пристраиваясь на краешке подоконника.
      – Как чьей, дуреха ты этакая? Коннора, конечно. Они уже целую вечность вместе.
      – Тринадцать лет, – поправляет блондинка.
      Я киваю и старательно вглядываюсь в лицо Кери, пытаясь уловить в мимике подружки хоть какой-то намек на ее позицию. Должна признаться, жизненные характеристики выглядят неутешительно.
      – Значит, вот как, – отвечает она. – Такие у вас новости… И когда это произошло?
      – Прошлой ночью, – торопливо подсказывает Мег, не давая мне и слова вставить. – Представь, отвел ее в «Ледяной дворец». Так романтично! Все так красиво – тарелки, стол. Он купил кольцо, а потом…
      – И ты, насколько я понимаю, согласилась? Задумчиво покусываю ноготь.
      – Э-э, да.
      – Хм… – протягивает Кери. – Значит, он не собирался тебя бросать?
      – Видимо, не собирался, – отвечаю я, задрав нос. – Разве только сильно напутал или совсем без понятия, как это делается.
      – Гм, ну, во всяком случае, последняя девушка бросила его первой, – пожимает плечами Кери, подразумевая себя. – Хотя вполне возможно, что предложение он сделал лишь для того, чтобы заставить тебя ждать. А то ведь в жизни всякое бывает – как знать, вдруг его ненаглядной подвернется случай самостоятельно устроить свою жизнь? Нечего сказать, удобно! Закрепил позиции.
      – Премного благодарна, Кери, – цежу сквозь зубы, – я уже рассматривала такой вариант.
      – Да что ты? – притворно удивляется она. – Он дал тебе повод?
      Закусываю губу.
      – Ну, Коннор, конечно, упомянул нечто подобное – мол, теперь я буду ждать его возвращения. Только мне кажется, не стоит выискивать во всем какой-то подтекст.
      – Скрытый смысл, дорогуша, есть всегда, – цедит сквозь зубы Кери. – Запомни, мужчины никогда ничего просто так не говорят.
      – Да хватит вам воду-то мутить, – вмешивается сияющая Мег. – Вы с Коннором превосходная пара, Энджел; все устроилось как нельзя лучше. Давайте закатим праздник.
      Кери кивает:
      – Да, похоже, нам предстоит о многом поговорить. Пожалуй, отошлю своего ухажера.
      – Нет, ну зачем же…
      Впрочем, Кери, не долго думая, отворяет окно, чтобы окликнуть поджидающего на улице дружка.
      – Эй, третий номер! – В голове не укладывается, что она открыто нумерует своих ухажеров.
      И что самое удивительное – они откликаются.
      – Повеселись без меня, моя прелесть: кое-что стряслось. Завтра позвони.
      Ни злобных упреков, ни сцен – третий номер, как послушный (и богатый) мальчик, молча улыбнувшись, заводит «мерседес» и исчезает в ночи. Поразительно.
      – Так, моя милая, – усаживается Кери, накинув плащ на спинку дивана. – А теперь рассказывай!

Глава 7
ПОЗВОНИ МНЕ, ПОЗВОНИ

      – Значит, ты не уверена? – интересуется Кери, изящно извлекая сочную маслянистую сердцевину из ломтика чесночного хлеба.
      Пытаюсь спрятать лицо, которое помимо моей воли стало заливаться стыдливым румянцем, за сочным куском вегетарианской пиццы с двойным пепперони. (Я заметила, что в ней обычно больше всего начинки.)
      – Ну как тебе сказать… Пока раздумываю.
      – Энджел! – пронзительно взвизгивает Мег в опасной близости к моему правому уху. – Что я слышу?! Ты сомневаешься, выходить ли замуж? Да не за кого-нибудь, а за Коннора?!
      Отчаявшись подобрать верные слова, беспомощно пожимаю плечами:
      – Я вроде бы и сомневаюсь, и не сомневаюсь. Никак не пойму, что же правильнее.
      – Насколько я знаю, – говорит Кери, скрещивая свои длинные ноги, – женитьба – это для тех, кто либо исчерпал все темы для беседы, либо хочет прикупить в дом барахлишка, а самому раскошеливаться неохота. Видишь ли, – она тянется к коробке с пиццей, откладывая на нее очередной кусок сочного хлебца, а затем воротит нос, – приятно, конечно, получать подарки на свадьбу, но это не повод связывать себя на всю жизнь, согласись.
      – Я как-то не задумывалась, – хмурюсь я. – Коннор вроде бы тоже не собирается ничего покупать. А барахлишка у меня и так хватает.
      – Ну уж тут ты совершенно права, – фыркает Кери, обводя взглядом камин, над которым разместилась полная коллекция пустых баночек «Принглс».
      Мы заняли свои обычные субботние места: Кери – на диване, Мег развалилась на полу, опустив голову на пуфик, а я на «фасолине» – мягком креслице без каркаса, которое принимает контуры тела благодаря своей набивке: мелким пластмассовым шарикам. Единственное исключение из заведенного порядка – сегодня не суббота, а пятница, и у нас ЧП. Наконец-то я решилась взглянуть правде в глаза и поделиться с подругами своим беспокойством насчет замужества. Никто другой не знает нас с Коннором лучше, чем Мег с Кери, и в то же время обе наслышаны о плачевной участи, постигшей брак моих родителей. Теперь мне как никогда нужен совет. Мы нередко обсуждали мужчин – порой и замужество (излюбленная тема нашей Мег, которая, невзирая на обстоятельства, до сих пор не теряет надежды). Мы делились сплетнями и измышлениями, но никогда еще на наших девичниках вопрос о браке не стоял ребром. А теперь шутки в сторону – все серьезно до мурашек по спине.
      Кери снимает пряную веточку с ломтика чесночного хлеба и аккуратно кладет ее на язык.
      – Никак в себя не приду: мы все прекрасно знаем Коннора, но вообразить, чтобы он взял и сделал предложение – вот уж увольте. Я знавала его еще десятилетним мальчишкой: он никогда не был безнадежным романтиком. Безнадежным – не исключено, а вот романтиком – вряд ли.
      Переливчатый смех Кери действует мне на нервы, а я, поверьте, и так уже на взводе из-за телефона, который, судя по всему, дал обет молчания. Ох, и любительница же она напоминать, что знала Коннора (и лапала его в автобусе), когда меня еще и в помине не было, – и ничего тут не попишешь, это правда. Мне остается только терпеть, стиснув зубы, и гнать от себя мысли, что я исключена из той части его жизни, в которой была Кери. Поверьте, все-таки хочется быть единственной, да еще порой кажется, что подруженька информирована о моем парне больше меня.
      – Да если хочешь знать, Коннор настоящий романтик, – обиженно возражаю я, обхватив подушку. – Он очень красиво сделал предложение. Сам выбрал кольцо и все что полагается в таких случаях.
      – Где же оно? – интересуется подружка.
      Вскакиваю и направляюсь в спальню, беру серебряный футляр, который на всякий пожарный оставила на ночном столике на стопке книг. Некоторые из них лежат тут месяцами – руки не доходят убрать на место. Крепко сжав в кулаке заветную коробочку, возвращаюсь в гостиную и дрожащей рукой протягиваю свою драгоценность Кери. Она нажимает на замочек, крышечка отскакивает, подружки одновременно заглядывают внутрь, и их челюсти отваливаются с идеально отточенной синхронностью. Ну вот, настал час моего триумфа.
      – Гос-с-поди, – выдыхает Мег, – огромное-то какое.
      – Что верно, то верно, – фыркает Кери, впившись взглядом в перстенек. – Где он откопал такого монстра? Напал на трансвестита?
      Час триумфа оказался краток.
      Выхватываю футлярчик, захлопываю крышку и, пристально глядя в насмешливое лицо Кери, уточняю:
      – Премного благодарна. Между прочим, Кери, ты говоришь о моем обручальном кольце.
      – Я так и подумала, – усмехается она, – неудивительно, что ты не можешь решиться, если придется носить такое безобразие.
      – Какая ты злюка, Кери! – вступается Мег, дружески похлопывая меня по руке. – Симпатичное колечко.
      Кери неторопливо обводит глазами оранжевый наряд моей преданной подруги.
      – Симпатичное безобразие.
      Меган явно задета: надувается и обиженно складывает руки на груди. Я забираю футляр, отказываясь говорить до тех пор, пока с губ Кери не сойдет триумфальная улыбка: ведь наша защитница справедливости искренне считает своим высшим предназначением наставлять таких дурнушек, как мы, в вопросах изысканности и стиля. Наступило тягостное молчание, и мой взгляд сам собой вернулся к телефону. Коннор давно должен был приехать и позвонить. Что же он тянет? Сначала я ждала его звонка с ужасом, теперь мучусь оттого, что он до сих пор не объявился. Уже девять часов: самолет сел утром – полдня прошло. Откровенно говоря, мне не по себе: такое чувство, будто со мной поступают непорядочно.
      – Так зачем было соглашаться, если не уверена? – спрашивает наша сплетница.
      – Я, э-э, хм…
      – Боялась задеть его чувства?
      – Да нет.
      – Раньше не сомневалась?
      – Нет.
      Пригубив вино и облизнув верхнюю губу, Кери продолжает:
      – Тогда не понимаю. Вы давно знакомы, так неужели до сих пор не отучились друг другу врать?
      – Послушайте, – начинаю я дрожащим голосом и осекаюсь: как подумаешь обо всем на трезвую голову, жуть берет.
      «Кого я обманываю?»
      – Честно говоря, девчонки, это была оплошность с моей стороны.
      Перевожу взгляд с одной на другую. Нижняя челюсть Мег опять отваливается до самых туфель. Кери сидит мрачнее тучи.
      – Оплошность? – переспрашивает она. – По-моему, тут невозможно перепутать, Энджел. Ты либо отвечаешь «да», либо «нет».
      – Я с тобой вполне согласна, – робко пожимаю плечами. – Пойми, я дала маху. Коннор разбудил меня ни свет ни заря: он собрался ехать – в дверях уже стоял и был как на иголках. Я имела в виду, что согласна подумать, а он не дослушал. Как пойдет на радостях куролесить…
      – Да, дело дрянь, – вздыхает Кери.
      – Ой-ой, – говорит Мег, – бедняжка Коннор.
      – Это я бедняжка: взяла и все испортила.
      Наш скептик откидывает за спину прядь волос и прочищает горло.
      – Ты обязана поставить его в известность. Нельзя вводить человека в заблуждение: он будет считать, что помолвлен, а на самом деле все вовсе не так. Ты должна ему все рассказать: объясни, что вышло недоразумение, и ты за него не выйдешь.
      – Но я не говорила, будто не собираюсь за него замуж, – причитаю я. – Я пока не решила. Мало ли – а вдруг захочу. Надо хотя бы с мыслью свыкнуться.
      – Что ж, времени на размышления у тебя предостаточно, – соглашается Мег. – Коннор не скоро приедет.
      – Вот именно, – улыбаюсь я. – Значит, пока дело терпит. И вообще, я думаю, нам уже самое время пожениться. Что скажете, подружки?
      – Решать тебе, цыпочка моя, – отвечает Кери. – Вы давно встречаетесь. Впрочем, я понимаю твои опасения, ведь не зря говорят: лучшее – враг хорошего. Может, и не стоит рисковать – как бы хуже не вышло.
      Киваю, закусив губу.
      – А раз сомневаешься, значит, ты не из тех, кто спешит выскочить замуж.
      – Только имей в виду, цыпуль: отказом ты его без ножа зарежешь, – испуганно встревает Мег. – Ты же сама рассказывала, как он обрадовался; ну вот, дня не прошло – а ты уже решила обломать парня.
      Пока подруги дискутируют, мне остается слушать скрепя сердце.
      – Ну, на этот счет не беспокойся: Коннор быстро оправится, – небрежно отмахивается наша ехидна.
      – Слушай, кроха, вы ведь с Коннором идеальная пара, – уверенно заявляет Мег. – Лучшего мужа и желать не приходится, да и из тебя получится отличная невеста, даже не сомневайся.
      – Только не забывай принять в расчет, что свадьбой все не закончится. У вас впереди будущее.
      – И я о том же: не отказывай хорошему человеку – всю жизнь себя корить будешь.
      Такое чувство, что я попала на теннисный турнир: одна посылает аргумент, другая его берет, я считаю подачи.
      – Поговори с ним, – настаивает Кери. – Поделись своими сомнениями.
      – А если он ее бросит? – возражает Мег, качая головой. – Предложения, между прочим, не каждый день делают.
      – В прошлом месяце мне трое делали предложение, – ухмыляется красотка, – и ни одному я не ответила согласием. Говоря по чести, двоим я вообще не сочла нужным отвечать.
      – Наверное, не знала, как их зовут, – ворчит Мег, а в глазах так и беснуются чертенята. – У нас другая ситуация.
      – Господи, ну я не знаю, – хватаюсь за голову. – Я очень люблю Коннора, только вся эта белиберда с замужеством на меня как снег на голову свалилась. Да еще и он в отъезде – я совсем запуталась. С одной стороны, мне кровь из носу надо с ним посоветоваться, а с другой – не знаю, как все преподнести.
      – Ничего не говори! – взвизгивает Мег.
      – Скажи, что он неправильно понял, – перекрикивает ее Кери.
      Звонок! Звонок!
      Все затаили дыхание, три пары глаз устремлены на телефон Кери, вскакивая с дивана, делает Мег знак, хватает замшевый плащ и, крепко стиснув запястье подруги (та свободной рукой пытается ухватить оставшиеся в коробке кусочки пиццы), тащит ее в коридор.
      – Куда вы? – жалобно вскрикиваю я, понимая, что теперь придется самой расхлебывать ужасную кашу, что я заварила сегодня утром, объясняя своему парню, будто невестой я сделалась по ошибке, которую хочу исправить.
      Ну спасибо, подруженьки.
      – Это конфиденциальный разговор, в таких делах третий лишний, – кивает на телефон Кери, увлекая толстушку за собой.
      Исчезли быстрее, чем школьники с последнего в учебном году урока…
      – Смельчаки сваливают, когда жарко, – ворчу я и отвечаю дрожащим голосом; – Да, алло.
      Жду, затаив дыхание. На том конце провода молчат – наверное, какой-нибудь телефонный хулиган. Ну, камикадзе, погоди! Добалуешься ты у меня.
      – Алло, – повторяю уже настойчивее. В трубке щелчок – и отвечают:
      – A1lo, allo, oui, Angelique, c'est maman a l'appareil. Cа va?
      Черт, мамуля.
      – Oui. Јa va, maman.
      Спасибо мамуле, что я знаю французский, а все потому, что она больше английского языка ненавидит только саму Англию. Конечно, это не классический слог Пуаро, а скорее сленг, за что мне частенько попадало на уроках французского языка в старших классах. Честно говоря, с тех пор как я окончила школу, редко выпадал случай попрактиковаться – кроме, разве что, разговоров с мамулей. Видите ли, на радиостанции, где Уэльс считают «заграницей», не слишком велик спрос на «беглый» французский. В лучшем случае я могу заказать по-французски круассан в пекарне за углом – к этому и сводится вся моя разговорная практика.
      – Решила дома вечерок скоротать? – спрашиваю я, беспокойно поглядывая на часы, чтобы не слишком долго занимать телефон.
      – En frangais, Angelique, s'il te plait.
      – Нет, мамуль, избавь меня от этого – я слишком устала. К тому же я в Шотландии, здесь говорят по-английски.
      Подумать только, у нас рекорд – прошло всего двадцать секунд, а я уже перечу матери. Пожалуй, лишь родителям под силу превратить двадцатидевятилетнюю дочь во взбалмошную девчонку-грубиянку.
      – Фи, – фыркает Дельфина, – ты должна гордиться своим французским пррроисхождением, cherie.
      Ее акцент сильно напоминает выговор воображалы из «Алле, алле», только у нее все всерьез.
      – Горжусь, мамуль, – ворчу я. – В субботу купила круассан.
      Боже мой, так и хочется получить хорошенькую оплеуху. Всегда так – когда звонит мамочка, я становлюсь сама не своя.
      – Мама, давай ближе к делу, – говорю я с напускным радушием.
      – О-о, charmant, уже нельзя позвонить родной дочери, чтобы поинтересоваться, как у нее дела! Позволю себе заметить, что ты позвонила первая, вчера вечером.
      – А-а, припоминаю. Просто хотела узнать, как поживаешь. Все в порядке, так что, пожалуйста, не беспокойся. Рада была тебя слышать, мамуля, но, честно говоря, я не могу сейчас долго разговаривать… Мне должны позвонить.
      – Ах вот как… Попробую догадаться, кто этот человек, который должен тебе позвонить.
      Французская грамматика предполагает массу вспомогательных слов; то же правило матушка переносит и на довольно лаконичный английский язык.
      – Коннор, мамуль.
      – Ай-ай-ай, я так и знала. Шляется где-то, заставляет ждать мою бедную девочку.
      – Нет, – вздыхаю я, – он уехал в Штаты и обещал оттуда позвонить. Так что мне действительно надо освободить линию. Из-за границы трудно дозвониться.
      – А как же я? Разве я не за границей, cherie? Знаешь ли, Франция – отдельное государство. Вы даже не европейцы, а все из-за вашего правительства: сборище ксенофобов, несущих вздор о защите национальной валюты и неприкосновенности монархии. Вам не помешало бы набраться ума-разума у цивилизованных людей.
      Ну все, пошло-поехало. Ей каждый раз непременно нужно читать нотации. Матери только дай повод – вскочит на трибуну и примется размахивать гордым стягом Франции, пропагандируя политическое и культурное превосходство своей нации. Я предпочитаю в таких случаях не вмешиваться и не спорить – только хмыкаю, всячески выражая одобрение, да, превозмогая бешенство, выслушиваю упреки в адрес «моего» фунта и «моего» правительства, словно королевский монетный двор и парламент Шотландии находятся под моим непосредственным контролем. Ничего тут не попишешь: во мне течет и французская кровь, хотя я предпочитаю вспоминать об этом, когда Франция выигрывает чемпионат мира по футболу или в случае какой-нибудь другой победы; имею на это право, согласитесь.
      – А твой Коннор – что он там делает, в Америке?
      – Снимает фильм. Не забыла еще – он кинооператор.
      – Ах да, кинооператор…
      Дельфине каким-то образом удается произнести это слово с той же интонацией, с которой кто-нибудь иной сказал бы «проститутка» или «вонючий бродяга». Она с самого начала не одобряла работу Коннора, несмотря на пылкую страсть, которую мать питает к кинематографу. А он, согласитесь (я часто пытаюсь ей это доказать, хотя пока – тщетно), был бы не столь занятным времяпрепровождением без мастерства операторов. В отличие от неприязни матери к моей работе неприятие профессии Коннора вытекает из того простого факта, что она на дух не переносит моего парня. Уверена, даже стань он премьер-министром Франции, мать все равно считала бы его шотландским пустомелей.
      Ничего не попишешь: Коннор повинен в том, что он не француз, не богат и не Дэвид Джинола. Я пыталась подчеркнуть его сходство с Гэри Линекером, и все равно наш неискушенный здоровяк и всеобщий любимец Дельфину не впечатляет. У мамули уже развилась фобия в отношении англичан – вполне объяснимая, учитывая, сколько лет потрачено впустую, в бездарном браке с моим отцом. Только вот одного мамочка, похоже, не понимает: мои взгляды на жизнь являются чисто английскими, и в милую кокетку из Бордо меня уже не перекроишь. Я не курю и уж тем более не обладаю чувством собственного достоинства французов, чтобы смело и без стеснения держаться в их обществе. Мне нравится шептать на ушко возлюбленному милую бессмыслицу, не опасаясь совершить грамматическую ошибку или произвести недолжное впечатление. Коннор приложил немало усилий, пытаясь наладить отношения с Дельфиной за те одиннадцать лет, что мама жила в Шотландии. В конечном счете, убедившись, что их взаимная неприязнь неискоренима, они поняли, что им остается лишь холодно терпеть друг друга. Коннору эта ситуация претит, меня неизменно приводит в бешенство, но, как говорится, c'est la vie, и ничего тут не попишешь.
      – И как же долго, позволь поинтересоваться, он намерен пребывать в Америке? – спрашивает матушка с наигранным интересом – право же, не стоило стараться.
      – Полгода, – Я тихо откашливаюсь.
      – Six mois! Он тебя покинул?
      В ее возгласе безошибочно угадывается ликование. Подбираю губы в сухой улыбке, на грани терпения втягивая носом воздух.
      – Нет, он меня не покинул, – еле сдерживая негодование, цежу я. – Даже напротив, мамочка. Коннор сделал мне предложение. И я, – продолжаю, дрожа от злобы, – между прочим, согласилась. Вот так-то.
      На редкость взрослая концовка.
      К своему третьему десятку я успела узнать довольно много французских ругательств, однако, как выяснилось, далеко не все. Из последовавшей далее тирады мне удалось распознать французские эквиваленты следующих непристойных восклицаний: «сволочь», «дармоед хренов», «только не на моем гребаном веку». Затем, громко брякнув трубкой, мать дала отбой.
      – Какая жалость, мы лишились поддержки французского жюри, – строю насмешливую мину, осмотрительно положив трубку.
      Как в полусне смотрю на телефон и, прикусив язычок, барабаню пальцами по коленке. Ну и ну, дела-а, аж в животе бурлит: только что я вслух призналась, что выхожу замуж. Нет, подруги – дело другое: они сами пришли к подобному выводу, мне не пришлось ничего говорить. Бог ты мой, какие зловещие симптомы: приливы, дрожь в конечностях, желудочные колики – я, кажется, за этот несчастный день успела войти в пору менопаузы. К счастью, паранойя на тему возраста зачахла на корню, поскольку снова раздался телефонный звонок.
      – Н-да? – тяжело вздохнув, отвечаю я, зная заранее, чей голос мне предстоит услышать.
      Каждую речь мамуля предваряет молчанием и щелчком какого-то странного происхождения. Одному Богу известно, каково происхождение этого загадочного звука, но вот паузу она выдерживает явно для того, чтобы придать своему приветствию больший вес, – меня эта ее привычка крайне раздражает.
      – По этикету не полагается приветствовать собеседника такими словами.
      – Это лишь одно слово, мамочка, и здесь такое обращение считается вполне приемлемым.
      Я поражаюсь: как легко быть вежливой и сохранять дистанцию с посторонними людьми, особенно когда того требует ситуация. А вот с родителями – совсем другое дело. Благо папочка по большей части почти всегда слишком пьян, чтобы юлить и лукавить. Зато мамуля – настоящая французская лисичка: она отлично знает мои слабые стороны и способна извлечь из разговора практически что угодно. Одним словом, мастерица манипулировать людьми.
      – Анжелика, – продолжает она елейным голоском, – я тебя очень прошу, светик, подумай сто раз, прежде чем связывать себя с этим человеком узами брака.
      – Его зовут Коннор, мамочка. Вы давно знакомы – могли бы уже обращаться друг к другу по имени.
      – D'accord, d'accord, Connor.
      Дельфина обижена и насупилась.
      – Я только советую тебе поразмыслить, совершая такой серьезный шаг вместе с этим Коннором. Брак – серьезная вещь, petite, с подобными вещами не шутят.
      – Мне уже двадцать девять, мама; с «этим человеком» мы вместе уже тринадцать лет. Я бы не назвала свое решение импульсивным или необдуманным.
      – Все это очень хорошо, но, Анжелика, ты могла бы…
      – Не начинай опять. Кровь закипает в жилах.
      – Ты могла бы найти кого-нибудь более достойного, чем он. Милого французского мальчика…
      – Ушам своим не верю! – Я готова взорваться от злости.
      Даже трубка раскалилась от моего горячего дыхания – чуть пальцы не прикипели.
      – Когда ты, наконец, дашь мне поступать по своему усмотрению? Коннор – прекрасный человек, добрый, отзывчивый и трудолюбивый.
      – Фи, только не говори, что быть… как это – оператором – большой труд. Навел, нажал кнопочку – ничего, не надорвешься.
      – Он много работает, – продолжаю я. – И главное, любит меня.
      – Англичане не ведают любви, Анжелика.
      – Он шотландец, – раздраженно парирую я. – И не стриги всех англичан под одну гребенку только потому, что папа не оправдал твоих надежд.
      – Разговор о твоем отце давно исчерпан. Единственный ценный совет, который ты от меня получишь: попробуй француза. У одной моей подруги есть сын…
      – Мам, давай оставим эту тему?
      – Певец. Он знаменит и скоро приезжает в Шотландию. И он так похож на очаровательного монсеньора Дэвида Джинолу.
      – Мне эта тема неприятна, мама, – решительно пресекаю подобные разговоры. – У меня с Коннором все серьезно, и тебе придется с этим как-нибудь свыкнуться!
      Ну и дела! Я бросила трубку. Никогда в жизни не швыряла трубку, разговаривая с матерью. Дожили.
      И тут же в голове пронеслась ужасающая мысль: влипла! Погодите, как так – влипла? Мне двадцать девять, я почти замужняя женщина, а все боюсь, что мама рассердится? Чепуха, любой вам скажет. Только уговаривай себя не уговаривай, но в отношениях с родителями, как это ни прискорбно, мы всегда остаемся детьми. Что ж, надо что-нибудь предпринять для поднятия боевого духа.
      После разговора с матерью на душе кошки скребут. Во-первых, неприятно, что поддалась на провокацию и повела себя по-хамски, – ведь мне уже двадцать девять, не пристало взрослой женщине вести себя подобно испорченной девчонке, и то, что матушка здорово умеет погладить против шерстки, не оправдание. А еще я расстроена потому, что Дельфина по-своему, по-матерински, может оказаться очень даже права, и стоит серьезно подумать насчет замужества. Ведь ей в этой области опыта не занимать – и главным образом ее «опыт» меня и пугает.
      В мыслях бардак, сама на взводе, плетусь на кухню, по обыкновению, чайком погреться – сильно выручает в минуту эмоционального кризиса. Как назло все чашки свалены в раковину и ожидают прибытия Посудной Феи, которая почему-то стала здесь редким гостем с тех пор, как уехал Коннор. Можно сказать, теперь его отсутствие заметно невооруженным глазом. Что делать – достаю из холодильника баночку кока-колы (сахар и кофеин – лучшие друзья, когда находишься на грани срыва) и начинаю мерить шагами комнату, то и дело поглядывая на безмолвствующий телефон. Пороюсь в дисках, подберу что-нибудь. Вот, отлично: Ричард Эшкрофт; тихая, убаюкивающая музыка. Включаю стереопроигрыватель, предварительно исключив «Песнь любящих сердец» – в таком состоянии не лучший выбор. Снимаю со стены в гостиной небольшое зеркало, шлепаюсь на диван и устраиваюсь так, чтобы видеть свое отражение.
      Я похожа на невесту? Способна ли я представить себя в белом платье и фате у алтаря рядом со своим возлюбленным? И, млея под его восторженным взглядом, смогу ли сказать: «Согласна»? Разве невесте не полагается носить длинные волосы, шикарно завитые и закрепленные на голове ниспадающими каскадами, за которые в парикмахерской сдерут невероятные деньги? А если у нее короткая стрижка вроде моей, разве не положено ей носить усыпанную драгоценными камнями диадему стоимостью в маленький автомобиль, которую она и наденет только один раз в жизни?
      Локоны, диадемы – суть в другом: может быть, я просто не создана для брака, и отсюда проистекает моя нервозность. Само по себе то, что мы с Коннором вместе уже тринадцать лет, еще не значит, что нам надо пойти к алтарю. Мне знакомы случаи, когда люди встречались годами, а потом расходились, не вынеся и пары месяцев супружеской жизни. Не хотелось бы следовать печальному примеру, когда отлично отлаженные отношения вдруг сошли с рельсов лишь потому, что пассажиры были обязаны выйти на остановке под названием «Дворец бракосочетания».
      Да, у нас прекрасные отношения, но почему же после стольких лет я не могу сказать «да», не терзаясь страхами и сомнениями? Может, что-то не в порядке и я еще не поняла, что именно? Быть может, мне страшно, что, объявив женой, меня заклеймят, как стадную корову? Мы с Коннором так давно вместе, что я представить себе не могу другого мужчину, идущего рядом со мной. Однако и мысль, что у меня больше никогда не будет выбора, тоже отпугивает. Кроме того, есть один секрет, о котором знает лишь Кери: за всю жизнь я была в постели только с одним мужчиной – с Коннором Маклином. Так не совершаю ли я глупость, отдаваясь ему навеки и даже не зная, с чем сравнивать? Или мне с первого раза посчастливилось найти то, что остальные ищут годами, перебирая всевозможные варианты и меняя мужчин как перчатки?
      – Гадость какая! – кричу я в зеркало, в исступлении откидываясь на спинку дивана. – Как же я устала! Зачем он сделал мне это дурацкое предложение?
      Непростой вопрос. С чего вдруг Коннору понадобилось на мне жениться? Принадлежит ли он к тем людям, которые готовы на такой ответственный шаг ради того, чтобы «закрепиться по всем фронтам», как ловко подметила Кери? Я пытаюсь немного разбавить неприятное впечатление от произошедшего разговора оптимизмом Мег – задачка не из легких: зерна сомнений, посеянные моей скептичной подружкой, вытесняют остальное. Голова отказывается соображать: мне срочно нужен совет, мнение со стороны – пусть бы, что ли, мама позвонила: кажется, теперь я готова обсудить с ней свое будущее замужество. Я так и подпрыгнула на месте: опять звонок. Застыв на миг, делаю глубокий вдох, как йог на медитации, и бросаюсь к аппарату. В трубке молчание и – щелчок.
      – Слушай, мамуль, – начинаю я с наигранным спокойствием. – Я не собиралась бросать трубку, просто ты меня довела своими разговорами про Коннора. Он отличный парень, я все-таки не теряю надежды, что ты его примешь.
      Поскольку моя первая реплика встречена глубоким молчанием, решаюсь продолжить:
      – И еще, мамуля, извини, что нагрубила. Я сама не своя из-за этого предложения, и, если хочешь знать, я даже не уверена, правильно ли поступила. Коннор предложил выйти за него, но… в моих планах такого не было, понимаешь? И я не собиралась соглашаться, все получилось само собой, а теперь ума не приложу, что делать. Может, стоит за него выйти, может, не стоит – мне трудно решиться сейчас, когда его нет. Да и вы с папулей из своего брака такую комедию сделали, что я вообще не знаю, заводить ли семью. Ну вот. В целом такая ситуация – все как на духу выложила. Помоги мне, не сочти за труд: посоветуй, как быть.
      Закусив губу, жду, когда же на меня посыплются советы. Впервые в жизни я была так откровенна с матерью, открыла ей душу, не побоявшись осмеяния, – мне уже интересно, как она отреагирует. Проходит несколько секунд: ничего не меняется.
      – Maman? – снова обращаюсь к ней. – Ты меня слышала? Скажешь что-нибудь или нет?
      Замечаю: кто-то тихонько перевел дух на том конце провода. Прильнув к трубке, старательно вслушиваюсь, и тут душа в пятки ушла: откашливается мужчина. До боли знакомый голос. В ушах зазвенело, и я поняла, как сильно ошиблась.