Ангел в эфире

      «Ой, только ради Бога, не говори, что ты ее любовник. А то меня сейчас стошнит».
      Секретарша сидит, навострив свои заостренные ведьминские ушки, изо всех сил стараясь разобрать что-нибудь из нашего разговора. Штурмовики от нетерпения попрыгивают вокруг своего хозяина, как готовые высыпаться из стручка горошины.
      – Простите, я плохо говорю по-английски; должно быть, я совсем вас запутал, – с улыбкой извиняется звезда – как видно, его не оставило безучастным мое хмурое молчаливое раздумье.
      Вот он снова берет меня за руку – у него мягкая ладонь и гораздо прохладнее моей, поскольку мои железы уже давно зашкалило от переработки.
      – Н-нет, вы прекрасно говорите, – с запинкой возражаю я. – Не сочтите меня тугодумкой, но я что-то никак в толк не возьму.
      – Тугодумкой, – смеется он.
      Веселый он гораздо симпатичнее, какой-то простой и более домашний, что ли.
      – Тугодумка. Отличное словечко. Да, я вижу, вы действительное, здорово подтянете меня по английскому.
      – Я?
      – Оui. Мне ваша матушка специально дала ваш телефон. У меня мама тоже живет в Бордо – так вот, они с Дельфиной лучшие подруги. Когда я заехал повидаться, Дельфина попросила, чтобы я разыскал вас, когда буду в Глазго, и вы мне поможете с английским. Я собирался позвонить, но закрутился.
      Кивает, намекая на штурмовиков. С улыбкой закатываю глаза: понятно, не так-то просто быть фантастически популярным секс-символом. Без единого слова Дидье щелкает пальцами, и как по волшебству в его ладони появляется небольшая карточка, поданная услужливой рукой. «Ап!» – и из цилиндра выскакивает кролик: трюки почище, чем у любого фокусника. Медленно перевожу взгляд с его улыбающегося лица на блестящую визитку в своей ладони и снова на лицо. Телефон Дидье Лафита. Номер личного мобильного телефона Дидье Лафита. Так, моя мамуля и его маман – лучшие подруги… Может, рухнуть прямо здесь на пушистые ковры, а когда приду в чувство, все снова станет как у нормальных людей?
      – Didier, allons-y, – раздается настойчивый голос за его спиной.
      Певец, не оборачиваясь и сразу посерьезнев, кивает головой и ласково говорит:
      – Мне сказали, что нам уже пора.
      – Oui, j'ai compris.
      – Ну конечно, как я мог забыть. Вы ведь француженка, Анжелика.
      – Наполовину, – неохотно уточняю я.
      – Зато дважды красавица.
      Удивляюсь, как я не упала, когда Дидье склонился ко мне и нежно поцеловал в обе щеки, обжигая кожу горячими губами. Я как ошарашенная отвожу в сторону глаза, поймав на себе убийственный взгляд ненавистной секретарши. Если бы у меня с собой были петарды, я бы устроила настоящий фейерверк прямо здесь, в вестибюле. Мамуля знакома с Дидье Лафитом. И, что самое важное, наконец-то она потрудилась сделать что-нибудь мне во благо, и благодаря ей мне сейчас проще простого подружиться с так необходимой знаменитостью. Теперь мы знакомы, он знает, что я работаю на радио и имею самое непосредственное отношение к шоу-бизнесу, и его это нисколько не напрягает. Даже не верится! Я спасена; меня не уволят, и моя передача станет легендарной. Считай, интервью уже в кармане. Здравствуй, звездность, вот и я! Но сначала обязательно позвоню мамуле и отблагодарю ее.
      – Наконец-то я встретился с Энджел Найтс, – говорит он, – доброй и прекрасной медсестрой.
      – Прекрасной? – радостно переспрашиваю я. – Ну не настолько я…
      «Минуточку, монсеньор, одну petit минуточку, вы сказали медсестрой?»
      С лица моментально исчезает улыбка, словно сменная мозаичная картинка.
      – У вас очень важная работа, – кивает Дидье Лафит, отмахиваясь, – не то, что вся эта музыкальная индустрия.
      – Ах да. – На лице появляется болезненная гримаса. – Только, по правде говоря…
      – Ну так как, Анжелика, – спрашивает он, запуская руки в карманы джинсов. – Я вам позвоню завтра, можно?
      – Да, – ни мгновения не раздумывая, отвечаю я.
      – И тогда мы, как это у вас называется, «прошвырнемся»? И вы расскажете мне все о работе медсестры.
      – Медсестры, – повторяю, едва шевеля губами.
      Милая Дельфина, старая лживая стерва! Гордая матушка – ха, держите карман шире. Выискала какую-то дурацкую фотку и показывает ее своим подружкам, хвастается дочуркой. А вот сказать, чем ее единственный ребенок зарабатывает себе на жизнь, кишка тонка. Он считает меня медсестрой – ну и влипла. Теперь уж точно его на передачу не заманишь – разве что если разговор будет идти о спецодежде медсестер и государственной службе здравоохранения. Пока я выискиваю словечки позабористее, коими непременно одарю мамочку, едва доберусь до телефона, Дидье, легко взмахнув на прощание ладонью, разворачивается и мягкой пружинистой походкой выходит на улицу, где стоит наготове лимузин. Штурмовики, шагающие за ним по пятам, рассаживаются в целый конвой автомобилей сопровождения с затемненными стеклами, и вся кавалькада исчезает в ночи.
      – Это был Дидье Лафит, – радостно улыбаюсь секретарю, которая спешно изготавливает куклу вуду, чтобы потом втыкать в нее иголки.
      Тут мы, быть может, не слишком последовательны в описании событий, но, согласитесь, из таких моментов надо извлекать максимум.
      – Я знаю, – отвечает она, с поддельно любезной улыбочкой. – М-м, если хотите, я могла бы помочь с уроками.
      – Ну, разумеется, вы очень пригодитесь, – фыркаю я, вышагивая к двери, как павлин, развернувший хвост. – Спасибо за предложение. Если монсеньор захочет узнать, что такое грубая высокомерная злыдня, я знаю, кого показать ему как пример.
      Видно, общение со знаменитостями кому угодно способно вскружить голову, включая и меня. Разворачиваюсь, хлопаю вновь обретенными крыльями и лечу домой.
      Не успела я войти в квартиру, зазвонил телефон. Ишь, легок он на подъем, времени зря не теряет: часа не прошло, как мы с ним по-adieu -кались, а он уже за трубку хватается. Со всех ног бегу в гостиную и, задыхаясь на ходу, бросаюсь к телефону, словно взять трубку для меня вопрос жизни и смерти.
      – А… алло, – отвечаю с запинкой, слюна в горло попала, и меня разрывает от желания раскашляться.
      Короткая пауза, за время которой я, затаив дыхание и пытаясь подавить кашель, вслушиваюсь, ожидая услышать голос знаменитого знакомого.
      – Энджел? Энджел, малыш, как ты?
      Господи, да это Коннор! Мой парень, о котором я сразу же забыла, стоило только пообщаться с поп-звездой. Даже уши со стыда горят. А еще говорят, у женщин особое ревностное чутье на провокационные моменты; видно, в Америке вырастили-таки интуицию в искусственной среде и Коннор обзавелся пузыречком.
      – Коннор, – преувеличенно громко восклицаю я, – как я рада тебя слышать!
      – Энджел, с тобой все в порядке? – В его голосе сквозит непритворная озабоченность. – Ты как-то странно говоришь.
      – Я?! Не-е-ет, ну что ты, – выдавливаю с трудом. – Все в полном порядке. Прекрасно, замечательно – не волнуйся.
      Некоторая задержка в разговоре: жду, пока моя реплика дойдет по связи до собеседника, – ведь между нами целый океан.
      – А-а, ясно. Значит, помехи. Ты не простудилась? Будто задыхаешься.
      – Нет, – резко отвечаю я. – У меня все отлично, на сто двадцать процентов.
      – Замечательно, тогда я спокоен. Так что ты там надумала, Энджел?
      – Что надумала? В смысле? Ничего я не надумала.
      «Совестно? Ни в коем случае!»
      – Хм… Я просто хотел узнать, чем ты занимаешься. Что-нибудь интересненькое?
      – Да нет, ничего особо интересного. Все у нас по-старому, Коннор, без изменений.
      «Если, конечно, не считать, что крупнейший поп-идол Европы поцеловал меня целых четыре раза подряд – дважды в каждую щеку – и что мне это понравилось гораздо больше, чем должно было бы понравиться девушке, собирающейся выйти замуж. И еще у этого самого поп-идола есть номер моего телефона, а у меня – его, и что завтра он обещал мне позвонить. А так – ничего особенного».
      – Ну, тогда я рад, что у тебя все в порядке. Просто ты сказала, что позвонишь, и не позвонила, так что я немного забеспокоился.
      Его озабоченность несколько помогла мне прийти в чувство и спуститься на землю, чтобы понять, о чем говорит мой парень из далекой Калифорнии, и ненадолго выкинуть из головы витающие там грезы.
      – И зря, у меня все отлично. Просто на работе выдался тяжелый день, у меня были кое-какие дела, и я решила немного повременить со звонком. А потом, когда все утрясется, хотела найти время и пообщаться без спешки. Как всегда, самое вкусненькое – напоследок.
      – Рад слышать, что я по-прежнему самое вкусненькое, – отшучивается он.
      – А кто же, как не ты, Коннор? – пищу я, отчаянно стараясь придумать, о чем бы еще с ним поговорить. – Ну, а ты как там?
      – О, я просто великолепно. Шоу получается отменным. Девочки послушные.
      «Да неужели? Послушные? Вот значит, как это теперь называют?»
      – Знаешь, они очень терпеливы и хорошо держат позу, пока я навожу камеру, – смотрятся очень естественно.
      «Ну да, когда забудешь про силикон».
      – Мы уже порядком наснимали – так что теперь дело за озвучкой. В будущем устроим какое-нибудь грандиозное мероприятие для раскрутки, с хорошей музыкой – так мне, возможно, потребуется и личный диджей.
      – Да?
      – Кто у меня личный диджей? Ты.
      – Ах да.
      «Уф, а мне-то показалось, будто я медсестра».
      – Ух, ты, диджей, непременно. Просто сказочно.
      – Хм… – Он нервозно откашливается; ничуть неудивительно, учитывая, что его подружка ведет себя несколько непредсказуемо. – В общем, все образуется.
      – Отлично. Ага. Потрясающе.
      Наступило молчание, не исключено, что Коннор подумывает, не послать ли на Байрс-роуд бригаду в белых халатах. Вздохнув, прощается:
      – Я должен идти, у меня дела, а ты поосторожнее со своим насморком или что там у тебя? С недомоганием, в общем…
      – Обязательно, милый, – говорю я, закусив губу: вдруг стало понятно, что разговор подходит к концу. – Я соскучилась.
      – Мне тоже тебя не хватает, Энджел, – отвечает он. – Будь умницей.
      – Ну, конечно, я буду умницей, – отвечаю я, удивляясь, как громко и неубедительно прозвучала фраза. – Я всегда умница.
      – Знаю, – говорит Коннор, немного успокоившись, – поэтому мне вполне комфортно в нашей ситуации. Все, малыш, пока. Потом еще поболтаем.
      Кладу трубку, а в голове так и крутится его последний перл «Комфортно». Комфортно? Как это вообще понимать? У меня создается впечатление, будто речь идет о старых разношенных сандалиях или потертых мешковатых джинсах, а не о молодой прикольной девушке диджее, которой чуть за двадцать. А еще она с поп-звездами запанибрата. Тоже мне, нашел словечко. Готова поспорить, говоря о Феррари или Пирелли и остальных с их плюшевыми прозвищами, он таких слов не употребляет! Разве что когда приляжет отдохнуть на их огромные надувные мешки. Показываю телефону средний палец: «Да катись ты», врубаю на полную компакт-диск с «Пчелами» и мчусь на кухню, чтобы сварить себе на ночь хорошенькую чашку горячего шоколада. Выпью с зефиром и печеньем. «Комфортно»? Со мной? Здрасьте.

Глава 14
ЧЕРНОГЛАЗЫЙ ПАРЕНЕК

      Просыпаюсь с таким чувством, будто во сне отработала пару часов стэп-аэробики – не скажу, что когда-либо доводилось испытать такое, но вполне способна представить, как после подобного издевательства болят руки-ноги. Потом мне припомнилось, что во сне я выступала солисткой в каком-то довольно энергичном попсовом видеоклипе. В халатике медсестры длиной «по самое не балуй» выделывала ногами замысловатые кренделя и, беззвучно открывая рот, подпевала Дидье Лафиту. Видимо, я отчаянно молотила пятками по кровати и, судя по необычным угловатостям, которые приобрела моя прическа, не обошлось и без брейк-данса на голове.
      Вываливаюсь из постели и, безбожно зевая и спотыкаясь, бреду в ванную. Плеснув в лицо, щурюсь на себя в зеркало в форме долгоиграющей пластинки (подарок Коннора). Фи, ну и вид! Как я устала. Под глазами настоящие рюкзаки – любую сумку от Луи Вюитона за пояс заткнут, да и кожу не помешало бы чем-нибудь спрыснуть для бодрости. Да, ночка выдалась беспокойная – не так-то легко, знаете ли, выплясывать в танцевальном клипе. Впрочем, с тех пор как Коннор отчалил в Америку, я уже забыла, что такое хороший сон. Постель моя вдруг стала казаться огромной, хотя, когда мы спали вдвоем, всегда хотелось выпихнуть его на пол: развалится на всю постель, да еще одеяло с меня стягивает. Но теперь мне особенно не хватает рядом мужчины, причем именно Коннора. Я слышала, что некоторые внезапно начинают тосковать друг по другу после нескольких лет разлуки; у меня же началась восьминедельная тоска: страшно хочется, чтобы он вернулся. Мне надо кого-то обнимать, не говоря уж о пресловутом удовлетворении, – да простит мне читатель подобную прямолинейность.
      Неторопливо бреду в гостиную, беру в руки попавшуюся на глаза фотографию в рамочке: мы отдыхали тогда в Ирландии. Стоим в дутых зимних куртках и теплых шапочках, укутанные с головы до ног и замотанные шарфами, и уплетаем огромные рожки-мороженое. Чудаки. Северный ветер щиплет щеки, и мы разрумянились с морозца, а еще от радости и любви. Интересно, чем Коннор сейчас занят? Лежит в номере и задумчиво рассматривает мою фотографию, как полагается в голливудских «мыльных операх»? А чем черт не шутит – может, и так, он же в Голливуде. А с другой стороны, там – что ни женщина, так Памела Андерсон или Кэмерон Диас, так с чего ему лежать в темной комнате с задернутыми шторами и пускать слюни по размытой фотографии вашей покорной слуги? «Комфортной» дурнушки, которую можно запросто оставить одну дома и с легким сердцем укатить в Лос-Анджелес, нисколько не опасаясь, что на нее взглянет посторонний мужчина; а предложение – для перестраховки. Не это ли он имел в виду, когда сказал, что спокоен в отношении меня? Пройденный этап, так сказать, что ж волноваться впустую?
      Нам и поговорить-то толком не удается: какие-то звонки урывками, общие отписки по электронной почте; нередко мне и вовсе недосуг подключаться (в последнее время моя печальная озабоченность компьютером мирно почила в небытие). Получила какую-то несчастную открытку, поведавшую, где он нынче находится, что я и так прекрасно знала. К этому немногому и сводится наше общение. Открытку я прикрепила к холодильнику – думала начать с нее составлять коллаж, однако больше с тех пор не приходило. Конечно, я все понимаю: человек занят – он работать поехал, а не развлекаться, но неужели трудно открытку послать? Не нужно быть гением, чтобы заполнить пару строчек на обороте и пришлепнуть марку. А где доставка цветов «Интерфлора»? Безвременно канула в Лету?
      Да, настроение у меня сегодня хоть куда. Видно, в выходные я себя окончательно доведу. Может, Дидье Лафит все-таки позвонит, раз обещал, – тогда попытаюсь прокрутить задумку с интервью. Все хорошо, если бы не один пустячок: наш поп-принц считает меня медсестрой, стати говоря, позвоню-ка, пожалуй, матушке, пусть потрудится объяснить, зачем наплела Дидье всякую чушь. К тому же мы с ней не общались с тех самых пор, когда я звонила, чтобы объяснить, почему пока не решаюсь выйти замуж за Коннора. Она, конечно, здорово обрадовалась.
      – Allo. Аllo, oui?
      – Maman, c'est Angel a l'appareil.
      – Анжелика, cherie, как поживаешь?
      – Неплохо, мам. Пожалуй, чуть-чуть одиноко. По Коннору скучаю.
      – Почему?
      – Потому что он уехал в Америку, забыла?
      – Oui, помню; было бы по чему скучать. Да, дернул же черт позвонить.
      – Потому что он мой парень, – устало отвечаю я. – Господи, у тебя не сердце, а булыжник. Ладно, не важно. Maman, я о другом хотела поговорить. Ты зачем Дидье Лафиту наплела, будто бы я медсестрой работаю?
      – Дидье Лафит! – взвизгивает Дельфина, моментально лишившись врожденного хладнокровия. – Так значит, вы виделись?
      – Да. По правде говоря, вчера. Все так забавно вышло. Я…
      – Скажи, он ведь прелесть, и такой мужественный, правда? – перебивает меня Дельфина, не горя особым желанием слышать, как все забавно вышло. – Глаза – ониксы; чудо, а не мужчина.
      – Э… да, наверное. Он очень мил.
      – Что-то в нем есть от Дэвида Джинолы, не находишь, Анжелика?
      – От Джинолы? – тянусь к своей коллекции компакт-дисков и вытаскиваю альбом Дидье, который как раз оказался под рукой. – Знаешь, с твоей подачи вроде бы что-то есть.
      «Только он гораздо симпатичнее», – проносится в голове шальная мысль.
      – А ведь за такое знакомство ты должна благодарить меня, Анжелика. Я дала ему твой телефон и сказала, чтобы сразу позвонил, когда доберется до Глазго. Ему как раз нужна была какая-нибудь миловидная девушка для общения на английском языке.
      Заливаюсь румянцем.
      – Конечно, я его предупредила, что миловидной тебя назовешь, пожалуй, с большой натяжкой, зато ты хорошо знаешь язык.
      Хмурюсь.
      – Ты прежде не говорила, что у тебя есть связи в музыкальных кругах. Интересно почему?
      – Ну… – самодовольно улыбается она, – ты еще о многом не догадываешься, ma fille. Ты, к примеру, не знаешь Фредерика, моего нового любовника, и не представляешь, сколько удовольствия он привносит в мою жизнь.
      – Не знаю и впредь предпочла бы оставаться в неведении, если ты, конечно, не против, мама.
      – А теперь, когда ты знакома с Дидье Лафитом, надеюсь, у тебя достанет ума воспользоваться моментом.
      – Я извлекла бы из знакомства массу пользы, – вспыхиваю я, – если бы смогла уговорить его прийти на мою передачу. Только вот он по какой-то странной прихоти судьбы считает, будто я целыми днями ношусь по больнице в белых брючках и крахмальном чепчике, а также несу круглосуточную вахту, опорожняя ночные вазы больных.
      – Comment?
      Ну, вот опять. У мамули очаровательная манера прикидываться, будто она не понимает английских слов, стоит только направить разговор в невыгодное для нее русло. Как удобно, теперь не надо извиняться, что ввела Дидье в заблуждение касательно моей профессии. Хотя, согласитесь, словесные обороты по части ночных ваз и крахмального чепчика еще не всякий поймет.
      – Короче говоря, он обещал мне позвонить, и я жду звонка.
      – Non! Ты сама должна объявиться, Анжелика Бери пример с матери: когда чего-то хочешь добиться, не пускай дело на самотек. Твой папаша всю жизнь чего-то ждал. Надо самой действовать. Надеюсь, у тебя есть его телефон.
      Бросаю взгляд на прислоненную к музыкальному центру глянцевую визитку и, стараясь изобразить полнейшее безразличие, отвечаю:
      – Да, где-то записан.
      – Тогда воспользуйся им. Бедный мальчик, он в Шотландии совсем один, ты – единственная, кого он знает, к тому же я пообещала Мари-Пьер, что ты приглядишь за ее сыном. Для меня это очень важно, cherie.
      Что-то мне подсказывает, что у матушки на уме планы гораздо более грандиозные, чем предоставить Дидье Лафиту уроки и сопровождение в чудом городе, но материнский комплекс вины не позволяет до поры до времени высказаться более откровенно.
      – Хорошо, maman, покажу ему город, если это для тебя так важно. Надо же отплатить тебе за все услуги, которые ты мне в последнее время оказывала.
      Простите, просто не смогла сдержаться.
      – Я дала тебе жизнь, Анжелика, – с явным упреком возражает она. – Для девушки большая удача родиться от женщины с первым размером и узкими бедрами.
      По счастью, Дельфина мерит всех по французской шкале, иначе я была бы на одиннадцать размеров толще собственной матери. Хотя, при мысли о том, что кто-то может носить первый размер, мне становится дурно.
      – Хорошо, мам, договорились. Когда выпадет свободная минутка, позвоню сыну Мари-Пьер.
      Слышали бы вы, как она фыркнула – мол, досуг у тебя неорганизован, никакой личной жизни.
      – Я не могу больше разговаривать. – Дельфина деловито, в своей обычной манере «я получила, что хотела, пора бы и закругляться», подводит разговор к завершению – Сейчас за мной заедет Фредерик, мы собирались…
      – Хорошо, мам, пока, – спешно вклиниваюсь, прежде чем она посвятит меня в какие-нибудь отвратительные подробности. – Кстати, у папы все нормально. Как обычно, одинок, страдает, по-прежнему хочет загнать себя в гроб пьянством да в добавление ко всему еще и перелом челюсти заработал – отметил годовщину твоего ухода.
      Наверное, сказано жестковато, зато справедливо. Впрочем, душевное самообладание Дельфины так запросто не поколебать.
      – Знаешь что, cherie, вам с отцом надо бы из дома выходить почаще и жить для себя. А то вы так совсем закиснете в своем болоте.
      «Даже так? В таком случае ты – назойливый комарик, который кружится над нашим болотом и гаденько попискивает», – ворчу про себя.
      Боже мой, даже собственная мать считает меня занудой. Окончив разговор, прыгаю под душ – хоть немного поможет смыть раздражение – и решительно направляюсь в спальню, чтобы переодеться. Знала ведь, что не стоит ей звонить, обязательно в грязь втопчет – идиотская затея. Теперь мне вдвойне хуже, потому что даже у собственной матери гораздо интереснее личная жизнь, не говоря уже о сексе. Натягиваю первое, что под руку подвернулось, а сама все успокоиться не могу. «Болото», «комфортная», «зануда». Давайте, не стесняйтесь! Кто еще прибавит лестное словцо в мой адрес? Моя карьера висит на волоске, я совсем одна и даже поплакаться некому.
      Ох, черт, зацепилась за обувную коробку – кто догадался бросить ее у самой двери? Сейчас как пну – хотя постойте. Да там же мои новенькие кроссовки а-ля фигурный конек. Я разве не рассказывала, как тогда по магазинам прошвырнулась? Как раз в тот день, когда Вайнона подкинула мне мыслишку, что неплохо бы переключить мысли в дельное русло и стать модным диджеем. А что может быть лучше для начала новой жизни, чем поход по магазинам? Надо же выглядеть соответствующе – так почему бы не начать с обувки. Улыбаюсь, как улыбаются только новенькой хрустящей паре обуви, и натягиваю красные с белым кроссовки от «Глоуб».
      Я даже пропела, глядя на себя в зеркало:
      – Девчонка на скейтборде, куда ты погнала? – Сразу почувствовала какой-то прилив энергии. – А вот как сейчас позвоню шептунчику Дидье Лафиту да расскажу, что никакая я не медсестра. Он у меня как миленький на передачу прибежит. Возможность упускать нельзя – такое раз в жизни бывает.
      Решительно направляюсь в гостиную и беру в руки красивую визитку с тиснением.
      – Хотя лучше сначала загляну к Вайноне, заручусь поддержкой волшебного прудика и, может быть, выпью эспрессо – чашечек восемь для поднятия боевого духа.
      Здорово все-таки, когда знаешь, что делать! А пока закидываю в рюкзак все, что может пригодиться, и ору во всю глотку: «Не волнуйся, будь счастлив». На кухне сую руку в жестяную банку с монетками и загребаю целую пригоршню для волшебного прудика.
      И тут, как раз когда я отчаянно взвываю (только так, пожалуй, и можно описать мои вокальные упражнения), звонит телефон.
      Одиннадцать утра. Наверное, Мег отбежала с рабочего места чайку попить. Пританцовывая, подхожу к телефону и, пытаясь удержать в руке горсть монет и жестяную банку, ловко подсовываю трубку под ухо.
      – Н-да?
      – Уф, excusez-moi, я ищу Анжелику, s'ilv… будьте добры.
      Только чудом я устояла на месте, роняю деньги и банку – они с неописуемым грохотом приземляются на пол. Здорово, Энджел, выдержки тебе не занимать!
      – Д-да… – бормочу, запинаясь – а язык как ватный стал, едва ворочается. – Я слушаю.
      – Ах, – выдыхает он, – я так рад. Это Дидье. Дидье Лафит.
      «Да неужели?»
      – Мы вчера встречались, помните?
      «Нет, как-то выскочило из головы. Как вы сказали, Дидье, э-э?..»
      – Конечно, помню, – с улыбкой отвечаю я. – Как настроение?
      – Tres bien.
      «Надо думать».
      – Энджел, я хотел поинтересоваться, не составите ли вы мне компанию на сегодняшний вечер? Я был бы очень польщен.
      «Польщен»? Дай-то Бог, чтобы этот человек так и не научился говорить как истый англичанин. Мне гораздо больше нравится его шекспировский слог. Прочищаю горло. Опять прочищаю горло. И еще раз. Дидье принимает мою нервическую паузу за недобрый знак.
      – Ах, нет, простите, Энджел, – виновато добавляет он, не дожидаясь, пока я соизволю ответить. – У вас, наверное, уже есть планы?
      – У меня? Хм-м…
      «Только не говори «нет», он сочтет тебя неудачницей». Ох ты, незадача. С поп-звездами не так-то просто вести непринужденные разговоры.
      – … я как раз собиралась идти на, м-м… занятия по тай-ши с десятью лучшими друзьями.
      (Небольшой перебор, но для импровизации простительно, думаю.)
      – D'accord, Энджел, это не проблема. Я бы с удовольствием к вам присоединился…
      «Черт».
      – … но сегодня утром у меня уже была отличная двухчасовая отработка в спортзале. Так что, думаю, теперь мне необходим отдых.
      Я поражена. Неужели кто-то действительно занимается подобными вещами для удовольствия? По моим понятиям, «отлично» и «отработка» вообще друг с другом не сочетаются, разве что в предложении типа «Отлично, на сегодня эта дурацкая отработка закончилась. Пойдем подналяжем на шоколадные батончики».
      – Наверное, уф… сегодня вы уже не захотите покататься со мной на лодке – мы решили собраться небольшой компанией, будет весело. Музыка, шампанское, аперитивы…
      «Лодка, музыка, шампанское, ЛОДКА, МУЗЫКА, ШАМПАНСКОЕ», – так и закрутилось в голове, так и запрыгало в черепной коробке.
      – Хотя если вы предпочитаете урок тай-ши – скажите, я не посмею вам мешать.
      – Так уж и быть, на сегодня тай-ши отменяется. Я на этой неделе ходила на занятия раз восемь. Моим мускулам тоже не помешает отдохнуть. Вечеринка на реке звучит заманчиво. Где и когда?
      Ой, держите меня, я только что назначила свидание поп-звезде!

Глава 15
СТРАНА ЧУДЕС

      Мне казалось, он упомянул небольшую компанию? Да, я тоже так думала, просто у Дидье Лафита забавное представление о скромных вечеринках. Здесь собралось столько народу, сколько я за всю жизнь не встречала. Я нахожусь на самом шикарном частном судне, которое когда-либо входило в воды Глазго. Это плавучая страна чудес, запруженная музыкантами, моделями, модельерами и звездами экрана – на любой вкус. Стою с открытым ртом, не в силах ничего с собой поделать: не привыкла я, знаете ли, проводить субботние вечера на корабле, куда можно погрузить целую улицу, угощаться суши и попивать шампанское, одна бутылка которого стоит больше, чем мой месячный взнос по закладной. Мои субботние турне по обувным магазинам не идут ни в какое сравнение (ну разве что очень отдаленно).
      Дидье уверенно ведет меня по верхней палубе, крепко поддерживая под локоток, и гости расступаются, как толпа восторженных фанатов на финишной прямой «Тур-де-Франс». С нас не сводят глаз, улыбаются, стараясь подойти как можно ближе, но боятся коснуться и неизменно расступаются в стороны, пропуская вперед звезду и его неизвестную спутницу (вашу покорную слугу). Я то и дело поглядываю на Дидье, порядком нервничая, а того, похоже, нисколько не смущает столь пристальное внимание. Такое чувство, будто он вообще не замечает толпы заглядывающихся на него обожателей. Для меня же – а я из тех девушек, которые могут часами стоять у барной стойки совершенно нагими, усиленно размахивая перед носом бармена пятидесятифунтовой банкнотой, и все равно не дождутся своего пива, – подобные ощущения несколько внове. И, несмотря на то, что я чувствую себя настолько не в своей тарелке, как младенец в бассейне для прыгунов с вышки, все-таки придерживаюсь совета матери: «Когда не можешь – делай вид». Высоко задрав подбородок, чинно ступаю рядом с принцем и молю Бога, чтобы при всем честном народе не шлепнуться на пятую точку. Сегодня, на этой «скромной вечеринке», я намерена спасти свою карьеру. Собственно говоря, мне даже выбирать-то не приходится: я так давно ждала удобного случая. Теперь, когда он представился, не могу себе позволить его упустить. Мне претит довольствоваться малым, я намерена рвануться к звездам (разумеется, в пределах «Энерджи-FM»). Как только Дидье согласится прийти ко мне на передачу, моя карьера поднимется на головокружительную высоту – и если не на Луну, то по крайней мере на Глазго я – взгляну с высоты птичьего полета. Но для начала неплохо бы рассеять слухи о моих медицинских навыках, узнать нового знакомца поближе (не о мамулях же разговаривать) и набраться мужества для решительного хода: подойти к нему с серьезным деловым предложением. А для этого хорошо бы остаться с ним наедине – учитывая, что сельдей в бочку набивается куда меньше, чем нас на этом суденышке, задачка не из простых.
      – Это все твои друзья? – спрашиваю я, когда мы, наконец, останавливаемся на корме теплохода.
      Он пожимает плечами и жестом приглашает садиться рядом. Хозяин праздника так властно держится, что ослушаться его даже в голову не приходит. Боязливо присаживаюсь на покрытую толстым слоем лака деревянную скамейку, всерьез опасаясь поскользнуться и грохнуться под ноги утонченно-изысканной публики.
      – «Друзья» – не совсем верное слово, – отвечает Дидье, задумчиво потягивая из бокала и изучая внимательным взглядом лопочущую толпу. – Скорее знакомые. Некоторых я вижу впервые, главное в другом, – пожимает плечами, – они все хотят пообщаться со мной.
      «Такой взгляд на вещи здорово поднимает самооценку», – думаю я, завороженно улыбаясь. Да уж, у меня часа не проходит, чтобы в дверь не побарабанил какой-нибудь жаждущий встречи поклонник. Такие высказывания сходят с рук только звездам. Впрочем, он совсем не лукавит: к нему действительно тянет людей. Сижу, тихонько пристроившись рядом с Дидье, и подглядываю, как он смотрит на всю эту публику. Они из кожи вон лезут, чтобы привлечь внимание звезды: кто-то не спускает с него глаз, кто-то, откинув назад голову, заходится оглушительным смехом, изображая себя гвоздем программы. Я отмечаю забавный феномен – как люди заигрывают друг с другом и стараются привлечь к себе внимание, причем здесь старания всех участников направлены на одного-единственного человека. Того самого, который как ни в чем не бывало сидит возле меня. Приосанилась и с самым невозмутимым видом продолжаю наблюдать: гости, отведя взгляд от Дидье, переводят его на меня.