Паровой каток

      - Полиция! - бухнул Зонди. Хозяин магазина, узнав его, опустил руку с ножом.
      - Не бойся, Мери! - Любую индианку называли Мери. Та умолкла.
      - Кто там у тебя наверху? - спросил Зонди. - Не тяни, Гопал.
      - Муса.
      - Ты не врешь?
      - Можете проверить, - Гопал равнодушно пожал плечами, взял кочан салата и начал обрезать листья. Зонди забрал у него нож.
      - Послушай ты, зебу, дай Бог, чтобы там и вправду был Муса, понял?
      - Тогда пойдем, - проворчал Гопал.
      Зонди последовал за ним в большой зал, заставленный корзинами с овощами, где запах керри не давал вздохнуть. Лестница покрыта была старым линолеумом, с одной стороны истоптанным сильнее, чем с другой. Они ступали по этой же части.
      - Сюда, - Гопал открыл дверь. Пожилой индус встал, выпрямившись во весь рост - так он доставал Зонди до плеча. Он был уже в пижаме.
      - Сержант Зонди, очень рад вас видеть, - улыбнулся тот.
      - Садись лучше, ты, карри, - и ты тоже.
      Как человек, предпочитающий удобства, Муса сел. Гопал, его самозванный страж, с хмурым видом вернулся вниз. Мусульмане; в отличие от индусов, заботились о своих 'единоверцах, так что никто не слышал о банкротстве торговца-мусульманина. Муса же отсидел шесть месяцев за то, что принял краденый товар, причем расходы на процесс раздели его до нитки. Когда он вышел на свободу, Гопал привел его домой и стал ждать, когда тот оправится. Но дело шло туго. Гопал не мог понять, как это Муса может лежать просто так, глядя на выцветшее фото Джейн Рассел и ничего не делая. Мусульманская община вошла в его положение, но сочла, что для человека такого интеллигентного, как Муса, тюрьма могла оказаться слишком сильным потрясением. Тем не менее часть расходов ему согласились компенсировать.
      Молнии сверкнули снова, на этот раз сливаясь с громом. Муса поежился.
      - Что такое? Ты боишься?
      - Я никогда не любил насилия, и вы это знаете. Зонди, поняв намек, зло ухмыльнулся.
      - Все ещё утверждаешь, что те приемники тебе подсунули, Муса?
      - Да.
      - И кто же это, по-твоему?
      - Гершвин Мкизи.
      Зонди невидящими глазами уставился в пустоту. Потом щелкнул пальцами.
      - Ну ладно, хватит болтать, Муса. Я хочу знать, кто был в этой комнате, когда началась буря.
      - Только я.
      - Если ты лжешь...
      - Видит Аллах...
      - Я сказал, не...
      - Никого тут не было, только я. Честное слово.
      - Чем ты занимался?
      - Слушал радио, сериал о Спрингбуке.
      - В грозу? С молниями?
      - Ну конечно, в приемнике трещало, но я...
      Повернув руку, Зонди коснулся маленького транзистора. Холодный. Муса забился в угол, под свою любимую картину с большой белой девушкой.
      - Тогда поговорим обстоятельнее, - сказал Зонди.
      Муса с нараставшим испугом следил, как Зонди откладывает в сторону пиджак. При виде этого у него задергался глаз и сбилось дыхание.
      - Вот так-то лучше, - заметил Зонди, надевая пиджак снова. Усевшись, положил ноги Мусе на колени. - Давай, говори. Скажи мне, если ты так боишься грозы, то почему следил за мной из окна?
      - Так это были вы?
      Зонди удрученно покачал головой.
      - Да-да, сержант, я не буду делать вид, что не узнал вас.
      - И долго ты там торчал?
      - Да, но только при вспышках молний я узнал, кто это. Сегодня так темно...
      - Но почему ты следил, Муса? Что там было разглядывать?
      - Да разное...
      - Например?
      - Я кое-кого ждал.
      - Кого?
      - Гершвина.
      - Продолжай.
      - Гопал хочет знать, почему я не выхожу на улицу. А вы ходили бы, если бы это чудовище торчит по соседству? Ну да, вы пошли бы, вы не такой, как я. Но J не человек действия, я...
      - Но ты наблюдал за ним.
      - Ничего не могу поделать. Это как смотреть на змею. На мамбу. Не могу отвести от него глаз. Когда-нибудь я узнаю...
      - Что?
      - Почему он мне это сделал.
      - Тут было слабое место твоей версии, да, Муса?
      - Но он же сказал мне, что сделал это. Сказал напрямую. И рассмеялся в лицо.
      Муса опять совсем расклеился. Зонди встал и выглянул сквозь занавески.
      - Но чего ты ждал? Что ты слышал? Муса довольно хихикнул.
      - Да были тут разговоры...
      - О чем?
      - Гопал мне сказал. Сказал, что у Гершвина неприятности. С вашими людьми.
      - Ну и что?
      - "Додж" сегодня так и не - вернулся. Он снова хихикнул.
      - Тогда мне нужно поговорить с Гопалом.
      - Больше он ничего не знает. Люди сегодня не любят" говорить о Гершвине.
      - Это плохо, - сказал Зонди, делая для себя вывод.
      - Если хотите знать мое мнение, его нужно искать на границе с Лесото.
      - Или на границе со Свазилендом. Это тоже недалеко.
      - Это да, но зато примерно раз в месяц за Гершвином приезжает машина с лесотскими номерами.
      Зонди воспринял это спокойно: Лесото - страна без апартеида, где все рассы могут научиться взаимному доверию - и оттуда мог появиться убийца со спицей.
      - Ты отличный парень, Муса. Кто за ним приезжает в той машине?
      - Никогда не видел толком, сидит всегда сзади.
      - Белый?
      Муса позволил себе удивиться.
      - Ну, такое бы я заметил, сержант.
      И все равно информация эта настолько обрадовала Зонди, что он тут же распрощался и припустил бегом в управление. Ему давно уже было пора быть там.
      * * *
      Крамер в сотый раз взглянул на часы на стене. И снова углубился в кипу иностранных журналов. Упорно листая страницы, хотя ничего не воспринимал. Больше часа пришлось ему ждать возвращения сержанта Принслоу, а теперь тот же двадцать минут торчал в лаборатории и до сих пор никто ещё ему ничего не сказал. В довершение всего Зонди опаздывал, а ему нужно было попасть в Трюдо ровно в восемь.
      Двери темной комнаты отворились и наконец вышел Принслоу, вытирая полотенцем руки. Заметил, что Крамер уставился на страницу, изрезанную ножницами цензуры.
      - Да, меня это приводит в бешенство, - сказал Принслоу. - Ладно, не надо нам их наготы - но я хотел прочесть на обороте статью о мелкозернистых проявителях."
      Крамер его едва не убил.
      - К сожалению, лейтенант, ничего у меня для вас нет, - продолжал Принслоу, доставая из кармана халата второй портрет сердечком.
      - Копия ни к черту. Я думал найти хоть одну деталь, которую можно было бы увеличить, но ничего нет. По всему снимку все очень нечетко.
      - И это отняло у вас столько времени?
      - Да нет. Я сделал несколько копий и увеличил их с большей контрастностью.
      - На кой черт?
      Сержант побагровел от ярости. Швырнул снимки Крамеру..
      - Мне пришлось чертовски помучаться. Вы только посмотрите! Одна вуаль. Посредине просто черное пятно. Сзади маленькие светлые пятна, сливающиеся вместе. Зерно - как песок на пляже. Полная мура.
      Это было правдой. Крамер надеялся, что удалось бы сделать узнаваемым хоть часть того, что изображало мужчину, стоящего у забора, спиной к солнцу. Лицо вышло таким темным, что не разобрать было даже линии носа.
      - Ни к чему все это, не знаю, почему она эту ерунду не выбросила вместе со всем остальным, - ворчал Крамер, одновременно словно извиняясь.
      - Не так уж и ни к чему.
      - Как это?
      - Вот вы листаете альбом со снимками, - пояснил Принслоу. - Половина фотографий не лучше этих. "Это дядюшка Фрикки", - говорят вам, а вы видите только старый гриб в пляжной шляпе. Замечаете только что-то новое, а потом машинально листаете дальше. Что-то отложится в вашей памяти и создаст определенный образ. И не только со снимками так...
      И Крамер вдруг понял действительный смысл фотографии: она была очень интимной и в то же время ничего не говорила постороннему человеку. Теперь он уже был убежден, что мисс Ле Руке была девушка с прошлым, которое пыталась скрыть.
      Тем важнее становились линзы.
      Зонди столкнулся с Крамером на лестнице, но тот только сердито его обругал и побежал дальше, не-желая ничего слушать, пока они не оказались в машине, сворачивавшей к Гринсайду. Зато потом выслушал очень внимательно, не злясь, что его приказ не выполнен. Главным достоинством Зонди была дерзость.
      * * *
      В необычно элегантной обстановке Крамер почувствовал себя свободно только тогда, когда ощутил запах средства для чистки мебели. Его бабушка была убеждена, что за мебелью нужно ухаживать ежедневно, чтоб она блестела как шкура породистого жеребца. Только чтобы овчинка стоила выделки, нужно иметь такую мебель как та, что его сейчас окружала. Вся она была из дерева имбуя или из черного дерева тропических лесов, в солидном стиле первых капских колонистов.
      Но только это Крамеру здесь и нравилось. Картины он любил разные и помногу, а не одно громадное полотно, как здесь. И он предпочел бы изящную вазу, пусть с искусственными цветами, чем стоявшие по углам винные бутылки с торчавшими из них стеблями сухой травы.
      Осторожно шагая по натертому паркету, Трюдо принес выпить. Крамер взял стакан и взглянул в окно на пано-> раму Треккерсбурга. Буря стихла, стояла прекрасная лунная ночь. Внизу в парке сверкала гладь большого бассейна.
      - Вам нравится, лейтенант? Нам - да. Чудесный вид; все эти огни как ожерелье на черном бархате, - так иногда говорит Сусанна.
      - У вас очень красивый дом, - сказал Крамер.
      - Вы так считаете? Очень рад. И мы нашли прекрасного повара представьте, он раньше работал садовником, надо же! Нет, мы не хотели бы жить нигде, только здесь!
      - Очень красиво, - повторил Крамер, выпив коньяк одним глотком.
      - Я полагал... гм... что вы на службе не пьете?
      - Не пьем.
      - А, ну да. Что же тогда привело вас к нам? Сусанна говорила, что-то срочное?
      Крамер сказал, что, и мистер Трюдо заговорил на полтона ниже.
      - Вы говорите, убита?
      - Да, но на этой стадии, расследования я не могу распространяться о подробностях.
      - Нет, нет, разумеется. От меня вам только нужно, чтобы я рассказал все, что смогу, о контактных линзах, так? Они у вас с собой?
      Крамер подал ему пакетик.
      - Господи7, это весьма необычная вещица.
      - Что вас так удивило?
      - Мне никогда в голову не приходило, что столкнусь с чем-то подобным где-то ещё кроме киностудий. Это обычные косметические стекла, понимаете, не оптические, без диоптрий. Их носят только для красоты.
      - Не из-за зрения?
      - Ну, существуют такие линзы для тех, у кого проблемы со сверхчувствительностью глаз, но это не те.
      - Понимаю. А где она могла бы такие раздобыть?
      - Я бы сказал, что за границей. Соединенные Штаты, Германия, возможно - Лондон. Она много путешествовала?
      - А у нас не могла?
      - О подобных заказах я никогда не слышал. Хотя можно было бы переслать за границу рецепт.
      - Это мог сделать специалист вроде вас?
      - Да нет, любой оптик в состоянии сделать отливку глазного яблока небольшая местная анестезия, и все.
      - Ив Треккерсбурге?
      - Вполне возможно. Никаких проблем не вижу. ч - Вам никто не приходит в голову? Трюдо сразу насторожился: ну как же, профессиональная этика и все такое.
      - Сожалею, лейтенант, никто.
      - Можете рассказать мне ещё что-нибудь об этих линзах?'
      - Гм... Разумеется, ручная работа - сами видите, как сделано, прозрачным оставлен только зрачок. И зрачок очень маленький - значит сделано для использования при естественном свете. В этом проблема с такими линзами, они не позволяют глазам адаптироваться к разному освещению. Для слабого света нужны отверстия процентов на сорок больше.
      - Наподобие кошачьего глаза?
      - Что-то вроде того,
      - И сколько они стоили?
      - Около пятидесяти гиней. Может, немного больше, с пересылкой и так далее.
      - Можете ещё что-нибудь добавить?
      - Что ещё сказать? Не будь здесь раскрашенной радужки, были бы обычными контактными линзами. У нас свои достоинства и свои недостатки. Некоторые к ним привыкают, некоторые нет.
      - Как это?
      - Я хочу сказать, что у некоторых они так раздражают глаз, что просто невыносимо. Но многие после тренировки могут носить их хоть целый день.
      - Весьма интересно.
      - Да, главное к ним привыкнуть. Вначале у каждого непрерывно текут слезы. Глаз воспринимает их как инородное тело и хочет избавиться. Некоторые с этим справляются, но не все.
      Трюдо начинал повторяться, именно этого момента и дожидался Крамер признака того, что тот все сказал.
      - Рано или поздно кто-нибудь найдет способ с этим справиться, мистер Трюдо. Но вот ещё что: у вас есть пациентка по имени Тереза Ле Руке?
      - Не надо меня ловить, мистер Крамер, будьте так любезны.
      - Ну так есть?
      - Нет.
      - Вы совершенно уверены?
      - Абсолютно.
      - Ле Руке - имя достаточно заурядное, а ведь у вас множество пациентов...
      - Не так уж много, как вы думаете. Но дело в том, что это девичья фамилия моей матери, так что такого я бы не забыл.
      - Ну ладно, - Крамер поблагодарил и откланялся. Зонди похрапывал в машине.
      * * *
      Начинать всегда лучше с начала. На этот раз начинать приходилось с Гершвина Мкизи.
      Крамер отверг предложение Зонди связаться по рации с управлением и объяснить общий розыск. Хотел все сделать сам - так это будет сделано наилучшим образом, или, точнее говоря, его собственным образом. Только дайте полковнику случай, и по всей стране, от Берега Скелетов до Макутку будут перекрыты все дороги. Крамеру пришло в голову кое-что получше. Правда, с час они уже потеряли, но это не так важна
      Как бы там ни было, они уже вернулись в управление и вошли туда через вход для белых. Зонди принялся разглядывать огромный стенд, весь покрытый объявлениями о розыске или "молниями" о заразных заболеваниях в участках, а Крамер нашел сержанта Гроббелаара, опиравшегося на стойку для цветных с газетой в руках. Игнорируя их приход, тот продолжал посасывать трубку над детским кроссвордом.
      - Проклятый английский! - вдруг рявкнул он, перечеркнув весь кроссворд. Каждый раз, когда он встряхивал своей русой, коротко остриженной головой, Крамер ожидал, что та отлетит как теннисный мяч. Он хотел бы это увидеть. Хама этого он дико ненавидел.
      - Весь в трудах, сержант?
      - Как всегда. Ну что, Пятница? Зонди уставился в сторону.
      - Не настолько, чтобы не слушать сериал о Сприн-гбуке, а?
      Между папками с делами был кое-как спрятан транзисторный приемник.
      - Так что вам надо?
      Некоторые из этих парней в униформе так ненавидели криминальную полицию, как будто верили всяким россказням о развратных блондинках и гоночных автомобилях. Они не брали в расчет те долгие часы, по сравнению с которыми их восьмичасовая работа выглядела как синекура для пенсионеров. И ещё они забывали, что чаще всего сами рвались попасть в "криминалку", но не выдержали испытательного срока. Сержант Гроббелаар был как раз такой случай. Он впал в панику, когда арестованный в наручниках пытался сбежать из комнаты, где его допрашивали. Та пуля отправила его обратно в патрульные.
      - Кто сегодня дежурный офицер?
      - Капитан Джонс.
      - Позвоните ему.
      - Он будет недоволен, ведь он простыл и хотел пораньше лечь.
      - Позвоните ему. И поживее. Гроббелаар вернулся от телефона.
      - Занято.
      - Так наберите снова.
      Крамер развернул газету. Это была "Деили Пост", колониальные времена официоз, а теперь - бульварный листок, который годился только на гвоздь. Внимательно просмотрел заголовки. Отлично, полковник одолел искушение. Об этом деле - ни слова. Пробежал глазами внутренние страницы, чуть задержавшись на спортивной колонке. Потом вспомнил о рубрике "последние новости" на последней странице. Зашуршав газетой, радостно осклабился.
      Зонди подошел ближе.
      - Ну-ка посмотри!
      Зонди взглянул и увидел маленькую заметку: "Сегодня утром на треккерсбургском рынке за драку арестованы пятнадцать цветных. Один полицейский ранен."
      - Можете сами - попробовать, - пробурчал Гроббе-лаар, грохнув трубкой. Он ещё больше злился, не понимая, чего ржут эти двое.
      - Дайте мне книгу донесений, - велел Крамер. Гроббелаар даже не шелохнулся, хотя книга донесений лежала на соседнем столе.
      - Что вы хотите узнать?
      - Драка на рынке - известно, кого задержали?
      - Да каких-то бродяг. Кумал их записывал.
      - Где он?
      - Кумал! - заорал Гроббелаар. Двери на веранду открылись и констебль Кумал просунул в них голову.
      - Простите, сержант?
      - Иди сюда, с тобой хотят поговорить из крими-налки.
      - Но мне нужно конвоировать заключенных на поезд. Крамер поднял руку.
      - Ты только скажи, Кумал, кого ты забрал на рынке?
      - Одну шпану.
      - Но кого именно, павиан проклятый?
      - Дили Френсис, Боб Джафини, Трумен Ситоле, Гершвин Мкизе, Банана...
      - А ну-ка книгу, и поживее.
      Теперь Гроббелаар ничего поделать не мог. Книга донесений, открытая на нужной странице, с грохотом легла перед Крамером.
      - Здесь внизу, - заметил Зонди, - есть запись, что "додж" забрала дорожная служба.
      Крамер ещё раз прочитал список имен. Потом повернулся к Гроббелаару.
      - Приведите Мкизи.
      - Кумал занят, - ответил тот. - Идите сами. - Но связку ключей осмотрительно бросил Зонди.
      Общением с ним Крамер был сыт по горло, поэтому тоже решил уйти. Догнал он Зонди в длинном полутемном коридоре, где их шаги эхом отражались от высоких сводов. Управление полиции было выстроено ещё в те времена, когда полицейские ездили верхом, и строитель постарался, чтобы тут мог проскакать конный патруль с поднятыми пиками.
      Молодой констебль-негр, дежуривший перед блоком камер, приветствовал их с преувеличенной сердечностью часового, вздремнувшего на посту. Повернув выключатель в нише и взяв ключи, он распахнул металлическую дверь. Потом последовала обычная пауза, чтобы привыкнуть к спертому духу внутри. Крамера, правда, эти запахи не пугали, скорее, вызывали ностальгические воспоминания о халатике некоей санитарки, часто служившем ему подушкой.
      У трех камер слева были особые засовы с висячими замками, заведенные на дверях политических после побега Гольдберга. Оттуда не доносилось ни звука. Чуть дальше находились ещё три камеры для белых. Стражник остановился у средней и выразительно постучал пальцем по глазку. Крамер открыл его и заглянул внутрь.
      Растерзанный мужчина лет сорока валялся на полу на кокосовой циновке, пьяно стоная и ругаясь. Лишенные ремня брюки сползли до самых ободранных коленей.
      - Черная шлюха, - вдруг вполне отчетливо выговорил узник.
      Стражник расхохотался и подмигнул. Видно, Гроббе-лаар уже имел шанс насладиться этим зрелищем.
      - Я тебя люблю, черная шлюха, я тебя хочу, - рыдал узник, катаясь по полу, чтобы задушить свою похоть.
      - Он нарушил общественную мораль, - пояснил стражник, и деланно рассмеялся, пожимая плечами и явно подражая Гроббелаару.
      Крамер сжал кулаки, но тут Зонди совершил благой поступок, изо все сил наступив каблуком на начищенный до блеска ботинок стражника.
      Узник полностью отключился. Крамер снова взглянул на него. Человека этого он откуда-то знал. А, вот оно: железнодорожный кассир. Тот, который всегда был предельно любезен, словно сожалел, что не может поехать с вами, и вообще вея себя по-приятельски. Теперь с ним покончено, покончено навсегда.
      Никто не захочет иметь с ним дело, по крайней мере, не в общественном месте. А женщина вряд ли была проституткой, скорее такой мягкой ласковой кошечкой со смазливой мордашкой. Если он не женат, все не так плохо. Не поскупись он на хорошего адвоката, может легко отделаться. Но в глазах общества он человек конченный. Несчастный безумец...
      - Мне нужен Гершвин Мкизе, - Крамер захлопнул глазок.
      Стражник был поражен. Чуть замешкавшись, приготовил дубинку и проводил их за угол, к камерам для цветных.
      Оттуда доносились какие-то шорохи, и стражник заорал, чтобы все улеглись и замерли. Потом, открыв замок, отступил назад. Тренированным движением дубинки поднял щеколду, потому шагнул вперед и пинком распахнул дверь.
      В камере было десятка три заключенных, половина из них, сидя, моргала отвыкшими от света глазами. Какой-то старик тут же свернул свой матрас, видно решив, что уже утро. Доносился оттуда только храп.
      Отступив в сторону, стражник показал в угол. Но нужды в этом ие было. Гершвин, его амбал и шофер, все в желтых костюмах, выделялись у стены как три дорожных знака в тумане.
      Крамер тут же кое-что заметил: что те не спали, только прикидывались, что Гершвин возлежал на пяти матрасах, а рядом четыре подростка лежали на голом бетонном полу; амбал с шофером, оба в засохшей крови, видно решили, что для них сойдет и по три матраса.
      - Убрать! - велел Крамер, указывая на заключенных, лежавших между ним и Гершвиным.
      Зонди кивнул стражнику, чтобы тот оставался у двери, а сам пинками расчистил дорогу. Крамер обошел груду матрасов.
      - Гершвин!
      Амбал нервно заморгал.
      - Гершвин Мкизе!
      Между заключенными пролетел чуть слышный ропот. Стражник застучал дубинкой, веля умолкнуть.
      - На выход, Гершвин.
      И тут водитель сплюнул ему под ноги. Крамер тут же врезал ему в живот.
      - Куда? - спросил Гершвин, когда его приятель скорчился на полу, глотая воздух. Амбал так сощурился, словно его сажали на кол.
      - Не твое дело, - спокойно ответил Крамер.
      - Нет, спасибо, шеф.
      - Что?
      - У меня такой адвокат-еврей, - нет слов! Он сказал: Гершвин...
      - Сэм Шифринский? Адвокат тебе понадобится в Верховном суде.
      - В Верховном суде? Из-за такой ерунды? Мистер Шифринский говорит, что у меня прекрасное алиби, что я просто шел через рынок, чтобы взглянуть на "додж" и...
      Тут Гершвин заметил мину Зонди. Заметили её и другие заключенные и предпочли удалиться.
      - Значит, Сэм говорит, что все будет в порядке, - сказал Крамер. - А знает он про Шу-Шу?
      Рот Гершвина искривился. Взгляд Крамера он выдержал, не моргнув. Потом только взглянул на то, что Зонди швырнул на пол. На колос красной кафрской пшеницы.
      - Этого добра там достаточно, - заметил Крамер. - Под бампером "доджа", который стоит в полиции.
      - Может, я им займусь? - предложил Зонди.
      - Нет, я думаю, теперь мистер Мкизе захочет пойти с нами. Я как раз подумал о небольшой прогулке к пруду в парке Уилденесс.
      Гершвина аж передернуло.
      - Надо же, как подействовало, - усмехнулся Крамер Зонди. Удивительно, как легко люди верят в то, что нам нужно. Судьи, услышав об этом парке, только качают головами. Что за лжецы эти черные скоты!
      - И погода в самый раз, шеф. - Зонди подошел вплотную к Гершвину.
      - Знаешь, если подумать, с него хватит и небольшой беседы в управлении. Что скажешь, Гершвин?
      С трудом встав, словно ноги его не слушались, Гершвин подставил им запястья.
      - На надо наручников, - бросил Крамер. - Никуда он не денется.
      Зонди подтолкнул его локтем.
      - Констебль, а этих двух мерзавцев заприте в отдельные камеры.
      - Слушаюсь, лейтенант.
      - И никаких матрасов - вы поняли?
      - Есть!
      Крамер проследил, как стражник выполняет его команду, ибо слишком опасно оставлять его там одного. Все было сделано крайне старательно. Уже уходя, Крамер вдруг остановился.
      - Констебль, уберите из камер все - нечего создавать этим засранцам удобства.
      Шу-шу обходился без них до конца.
      ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
      Это была ужасная ночь.
      Последними словами Гершвина Мкизи были: - "Паровой каток..." Потом он рухнул, ткнулся в пол лицом и остался лежать, оттопырив зад.
      Крамер и Зонди продолжали сидеть, тупо глядя на него. Они ведь думали, что уже сломали этого паршивца. Думали, что загнали его в угол. Возможно, и так. Но теперь ситуация кончилась тем, с чего все и началось.
      Крамер вытянул ногу. Но Гершвин был все равно вне досягаемости. Ноги дрожали. Зонди не был способен и на это. Оба были утомлены. Силы на исходе.
      Да, все было кончено - но организму Крамера нужно было время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Он все ещё работал на полных оборотах, подгоняемый насыщенной смесью крови и алкоголя. Лицо его побагровело, жилка на левом виске бешено пульсировала, желудок болел. Его мочевой пузырь словно сдавило клещами. Одно неловкое движение, и пришлось бы ходить, сжав колени. Уже наступило утро.
      Такое утро, когда молочники подгоняют коней, чтобы ощутить его красоту, пока их белый хозяин ещё спит.
      Но теперь поллитровые бутылки молока уже стояли початые рядом с коробками овсяных хлопьев, и Трек-керсбург уже спешил, чтобы поддержать свою экономику на высоте и в постоянном расцвете.
      Крамеру захотелось выглянуть наружу, ему нестерпимо хотелось увидеть свежую кожу и веселые лица. Но тут он снова ошибся. Солнце било ему прямо в глаза. Его багровые лучи лишали его возможности видеть что бы то ни было, и что ещё хуже, когда он снова повернулся в комнату, оказалось, что эти же лучи превратили его кабинет в нечто непереносимое.
      Каждый убогий предмет обстановки отчетливо выступал на фоне собственной резкой тени: чашки с остатками кофе, смятые пачки от сигарет, шланги, мокрые полотенца, пластмассовые плевательницы. Заплеванный пол, прокуренный воздух. И хотя запахов видно не было, их и так хватало. Ничего, через несколько минут из камер сюда приведут людей, которые займутся уборкой. И все эти пятна и пепел от сигарет исчезнут с паркета, также как брызги крови Гершвина. Полотенца отправятся в прачечную, а плевательницы в туалет. И к девяти часам эта комната с её кремовыми стенами, обшитыми светлым деревом, пишущей машинкой и двумя креслами станет такой же заурядной, как всегда. И ему бы пора почувствовать себя как всегда.
      - Зонди, мне нужно идти. . - Да, шеф.
      - Пошли вниз за Кумалом, пусть поможет тебе отнести этого говнюка, он обвиняется в том, что в прошлую субботу убил Шу-Шу. Я тебе уже говорил, что уже выписал ордер и на тех двоих?
      - Еще в четыре, когда мы с вами встретились.
      - Ладно. И скажи в прокуратуре - думаю,4 сегодня там будет дежурить Оостхузен, - что я прошу недельной отсрочки. Он все устроит. И потом иди домой. Я позвоню старосте поселка, если ты понадобишься раньше, если нет ровно в шесть встречаемся здесь.
      Зонди кивнул и потянулся к телефону.
      Всю дорогу по коридору Крамер старался не обращать внимания на свой мочевой пузырь. Не хотел его зря раздражать. И он все же успел одолеть расстояние до белой кафельной стены и как раз переживал острейшее чувство облегчения, когда из-за его спины вынырнул сержант Ван Ниекерк. Он был первым сотрудником отдела по расследованию убийств, которого Крамер увидел за последние два дня.
      - Доброе утро, лейтенант, - по обыкновению вежливо поздоровался Ван Ниекерк, поворачивая кран. Мыла там не было, но он принес собственное в красивой обертке.
      - Ну и как дела? - спросил Крамер, не отводя глаз от мыла "Лайфбой".
      - Да ничего, грех жаловаться. Вчера вечером я закрыл все дела. Все в ажуре.
      - Значит вам нечего делать, да?
      - Мыло не нужно, лейтенант?
      - Спасибо. У меня там есть приличная головоломка для того, кто любит такие вещи.
      - Правда? Тот случай, о котором не перестает твердить полковник Депе?
      - И что он говорит?
      - Ничего. Именно потому мне и интересно.
      - Да, это оно.
      Ван Ниекерк вроде бы разглядывал в зеркале свои тоненькие усики, но все ещё искоса наблюдал за Крамером.
      - Но разве с вами никто больше не работает над этим делом?
      Крамер почувствовал, что он старается быть тактичным.
      - Есть один парень, но это не то, что мне нужно.
      - А что вам понадобится?
      - Допросы, звонки, оформление документов.
      - Я бы мог попробовать, лейтенант. Крамер вернул ему не понадобившееся мыло.
      - Тогда поднимемся на минутку ко мне, Вилли.
      * * *
      "Минутка" продлилась больше часа, но зато Ван Ни-екерк теперь знал все, что нужно. А Крамер отправился домой. "Дом, сладкий дом" для него был всего одной комнатой в коттедже учителя-пенсионера. Точнее говоря, вообще-то это была не просто комната, она выходила на отдельную закрытую веранду, заросшую диким виноградом. Там хватило бы места и для мебели, и для гостей. Но Крамер предпочитал обходиться и без того, и без другого. У него там были только кровать, небольшой гардероб и картонная коробка с запасами белья и личными бумагами. Уже давно он втайне признался себе, что разделяет жизненные принципы бушменов из пустыни Калахари. Эти кочевники-охотники были убеждены, что жилище и одеяния не должны быть богаче, чем требуют обстоятельства - ибо обязанность человека - донести плоды своего труда до желудка, чтобы тело снова могло работать. Крамер расходовал свои деньги именно этим способом. Насколько это было возможно, питался отборными, разнообразно приготовленными бифштексами дюймовой толщины.
      Но в жилище его было одно неудобство, над которым калахарский дикарь только .бы посмеялся, но ему оно каждое утро отравляло жизнь: общая ванная с хозяевами, мистером Дикерсоном и его женой.
      Крамер резко затормозил. Заставил его это сделать светофор у поля для игры в регби. Сидя на продавленном сиденьи своего маленького "форда" он словно чувствовал плечами неприятное прикосновение низкой холодной ванны и ледяные капли, падавшие сверху с белья, гирляндой развешанного наверху. На солнце все эти хозяйкины колготки высохли бы за десять минут. Но нет - та боялась, что взгляд на них слишком возбуждает юного садовника. И говорить с ней об этом было бесполезно. Снова бы спросила, почему тогда по закону девушкам в бикини на рекламных плакатах положено пририсовывать приличные одежды. Ответа на это у него не было.
      Загорелся зеленый.
      А мозг его словно хотел доказать, что такие обрывки воспоминаний бессознательно сигнализируют, что именно отвращает его от мысли о купании с утра пораньше: запах.