Миг – и нет меня

      – Давай же, шевели извилинами, ублюдок безмозглый! – внес свою лепту Скотчи.
      Я ждал ответа, но спор на испанском продолжался, потом прогремело еще несколько очередей. Скотчи тоже выпустил наугад несколько пуль, положив ствол револьвера на край опрокинутого стола. Стрельба с той стороны продолжалась еще несколько мгновений, потом все стихло.
      – Господи, Дермот, неужели тебе еще не ясно, что все мы по уши в дерьме? – снова крикнул я.
      Я ждал ответа, но из дальнего конца зала не доносилось ни звука. Тогда я посмотрел на Скотчи, и он пожал плечами.
      Потом мы услышали, как хлопнула дверь черного хода, и Скотчи тут же выпрямился.
      – Эти ублюдки слиняли, – объявил он.
      Дальше пришлось действовать очень быстро. Пока я помогал Лучику подняться, Скотчи, внезапно преисполнившись энергии, ринулся в офис, чтобы до приезда парней в синем забрать наличность и все документы, которые могли иметь отношение к Темному. Я бросился за ним, но, не добежав до дверей, мы увидели Дермота, который лежал на боку, вытянувшись во весь рост в луже собственной крови. Он был мертв. В его теле зияло несколько больших ран от автоматных очередей.
      – Как думаешь, это случайность? – спросил я у Скотчи. – Огонь по своим или что-то в этом роде?
      Скотчи покачал головой то ли в знак того, что сомневается, то ли потому, что и сам не знал ответа.
      Остановившись, я несколько мгновений тупо смотрел на тело, распластавшееся у моих ног. С тех пор, как я начал работать на Темного, это был первый труп, который я увидел. Подошел Фергал и несколько раз щелкнул пальцами перед моим носом.
      – Эй, очнись, – сказал он. – Пора сматываться.
      Получить замечание от Фергала – это было уже слишком. Я стряхнул с себя оцепенение и поспешил в офис. В коридоре мы увидели кровавый след, тянувшийся к дверям черного хода. Это многое объясняло. По-видимому, наша отчаянная попытка оказалась не совсем безрезультатной: мы ранили одного из парней, после чего они захотели как можно скорее исчезнуть. Дермоту это предложение не понравилось, и он стал возражать, забыв о том, что умные люди стараются не ссориться с людьми, вооруженными автоматами Калашникова. Особенно когда те находятся на расстоянии нескольких шагов…
      Полицейские сирены завывали теперь буквально на соседней улице. Нужно было торопиться. В фальшивом посудном шкафчике на стене мы обнаружили миниатюрный сейф. Скотчи, способности которого я иногда недооценивал, уже обыскал ящики стола и теперь выдирал сейф из шкафа.
      – Открывать некогда, Брюс, – сказал он мне. – Помоги мне дотащить его до машины.
      – Ну его к черту, – сказал я.
      – Ты не понимаешь, Брюс. Нельзя оставлять ничего копам. Помоги мне!
      – Да он черт-те сколько весит! – возразил я, но все же сунул револьвер в карман и наклонился.
      – Согни колени, спину держи прямо, – хладнокровно посоветовал Скотчи, хотя сирены выли уже совсем рядом.
      – Помочь? – спросил Фергал.
      – Помоги, но сначала посади Лучика в машину, – велел Скотчи.
      Фергал убежал, а мы взялись за сейф. Эта сволочь оказалась жутко тяжелой: мы пронесли его футов десять и опять уронили.
      – Ну давай же, мать твою! – завопил Скотчи. Мы подняли сейф и дотащили почти до дверей, когда снова появился Фергал.
      – Там уже целая толпа, – сообщил он.
      Втроем мы вынесли сейф на улицу, и я увидел, что на тротуаре действительно собралось человек двадцать. Здесь были только мужчины, некоторые кричали что-то на испанском, но большинство хранило молчание.
      – Открой багажник! – велел я Фергалу. Энди за рулем то прибавлял, то убавлял обороты двигателя, работавшего на холостом ходу, и я понял, что он здорово нервничает. Быть может, даже наложил в штаны. Фергал тем временем совладал с замком и открыл багажник. Мы зашвырнули проклятую железяку внутрь и прыгнули в салон – Скотчи впереди, остальные сзади.
      – Все на месте? – спросил Энди.
      – Все, все, поехали, идиот чертов! – взревел Скотчи.
      Несколько человек из числа зрителей захлопали в ладоши, а один парень, подойдя совсем близко, посоветовал нам развернуться и ехать в сторону противоположную той, откуда приближались легавые. Он же разогнал толпу и подсказал, как лучше добраться до набережной. Я не сомневался, что, когда копы приедут, он направит их в другую сторону. Повезло.
      Все было бы хорошо, если бы Энди, запаниковав, не запутался в переплетении улиц и не вырулил на Вестсайдский хайвей, по которому мы доехали почти до самого моста Джорджа Вашингтона. Только там он взял себя в руки и свернул на восток, в Инвуд. Там мы остановились и уложили сейф так, чтобы можно было закрыть крышку багажника как следует. Потом Скотчи, Фергал и Лучик сели в поезд, чтобы сбить со следа полицию, которая могла разыскивать автомобиль с пятью мужчинами в салоне. Мне пришлось остаться с Энди, так как рана на руке еще кровила. Кроме меня никто больше не пострадал (если, конечно, не считать Дермота и одного из его парней).
      Энди, как выяснилось, еще не окончательно пришел в себя, и пока мы ехали, мы могли попасть в аварию раз пять, а то и больше.
      – Вообще-то у нас в Америке правостороннее движение, – заметил я, когда, поворачивая на перекрестке налево, он выехал на левую сторону улицы.
      – Знаю. Живу здесь подольше тебя, – огрызнулся Энди.
      – Может быть, но я в коме не валялся и половину мозгов не растерял.
      – Как и я, – сердито сказал Энди.
      – Вот это верно, дружище, потому что если ноль разделить пополам, все равно будет ноль.
      – Слушай, заткнись, ты мне на нервы действуешь! – прошипел Энди, начиная закипать.
      Но моя уловка сработала. Мне удалось его отвлечь, и оставшуюся часть пути Энди злился на меня, напрочь забыв о стычке в баре.
      Мы переехали через мост и двинулись по Бродвею, торопясь покинуть опасную часть Манхэттена. Вскоре мы уже благополучно сидели в «Четырех провинциях». В паб мы вернулись еще до того, как Пат услышал по полицейскому радио первые сообщения о перестрелке.
      Меня разбудила боль в раненой руке. Ее забинтовала мне миссис Каллагэн, поскольку долбаная Бриджит Найтингейл уехала с долбаным Темным в какое-то долбаное заведение на Лонг-Айленде. С Бриджит мы, таким образом, не виделись уже несколько дней, и я невольно спрашивал себя, охладела ли она ко мне или, может быть, Темный вдруг окружил ее заботой.
      Заковыристая задачка.
      Вечеринку, посвященную возвращению Энди из больницы, решено было отложить, так как люди, в которых только что стреляли из автоматов, обычно не склонны веселиться. Перенесли ее на вечер следующего дня.
      Накануне я уехал домой на поезде. Войдя в квартиру, я сразу завалился на диван и проспал несколько часов. Сейчас я проснулся – болела рука, к тому же я чувствовал себя – словно в грязи вывалялся. Стрелять в людей, чтобы заработать на кусок хлеба, – такой работенки и врагу не пожелаешь. Да и вообще, что у меня за жизнь? Это же смех сквозь слезы! В конце концов, мне уже не четырнадцать, мне скоро двадцать. Через пару недель, если точнее. Может быть, пора перевернуть страницу и начать все с чистого листа. Интересно, отработал ли я уже стоимость своего авиабилета или еще нет? Но куда мне возвращаться? Что ждет меня на родине? Ничего. Ровным счетом ничего, кроме вечного дождя.
      День уже склонялся к вечеру, поэтому я набрал номер и, подражая акценту уроженцев джерсийского побережья, сказал в трубку:
      – Позовите, пожалуйста, Бриджит.
      – Одну минуточку, – сказала миссис Пат Каллагэн.
      Последовала долгая пауза, потом я услышал знакомый голос:
      – Да?
      – Я не видел тебя целую вечность! – сказал я.
      – Я не могла. У меня было очень много дел, но я… Не думай, что я забыла о тебе, – ответила Бриджит.
      – Хотелось бы верить.
      – Но это правда. Слушай, Май… В общем, мне сейчас не очень удобно разговаривать. Я перезвоню тебе, о'кей?
      – О'кей.
      Она повесила трубку.
      Секунд тридцать я сидел неподвижно и смотрел на телефон.
      Потом я разделся и отправился в душ.
      Ощущение грязи на коже было почти физическим. Я намыливался, тер себя мочалкой, снова намыливался. Потом я включил душ и сел на дно ванны, чтобы вода окатывала меня с ног до головы. Минуту или две я стучал кулаком по дну ванны и бессильно матерился. Потом я вспомнил, что я сказал Лучику насчет своего ци, и начал ржать. Наконец я вымыл голову и вышел из ванной. От голода у меня буквально сводило живот, и я решил выйти и съесть что-нибудь китайское. На улице было довольно жарко, поэтому я надел только шорты, хлопчатобумажную футболку и армейские ботинки для хождения по пустыне. Револьвер Лучика так и остался у меня, а я был уверен, что выпущенные из него пули калибра.38 уже находятся в криминалистической лаборатории и какой-нибудь очкастый умник рассматривает их в микроскоп. От револьвера следовало срочно избавиться. Я тщательно протер его носовым платком, вымыл и завернул в пластиковый пакет. Потом я достал свой рюкзак, положил револьвер внутрь вместе с книжкой и бутылкой минеральной воды, и вышел из квартиры. Дырявая батарея парового отопления в парадном продолжала сифонить, и мне пришлось лавировать между струйками горячего пара, чтобы добраться до двери. На улице я надел солнечные очки, бейсболку «Янки» и повернул направо в направлении Амстердам-авеню.
      На углу возле нашего дома стоял большой мусорный контейнер. Кроме меня на улице никого не было, поэтому я вынул из рюкзака сверток с револьвером и бросил в мусорку. Ничего лучшего мне просто не пришло в голову, к тому же я был уверен, что кто бы из соседей ни нашел револьвер, он, скорее всего, оставит его у себя, а не потащит в полицию.
      Потом я прошел мимо муниципального жилого комплекса, пересек 125-ю улицу и нажал звонок у дверей китайского ресторанчика.
      Саймон впустил меня внутрь.
      Для начала я рассказал ему, что на прошлой неделе, проходя мимо, я помахал ему рукой, но, как я подумал, он меня не видел, – обстоятельство, впрочем, не помешавшее ему извиниться передо мной за невнимательность.
      В ресторане было чисто, на стене висел новый календарь с видами гонконгского залива. Саймон, сидевший за пуленепробиваемым стеклом, тоже выглядел неплохо.
      – Сто слусилось твоя рука? – спросил он.
      – Порезался, – объяснил я. – Налетел на что-то острое. Болит, сволочь!
      – Нада засить рана. Ты ходить враси?
      – Нет, – покачал я головой. – Я сам ее забинтовал.
      – Ты идить пункта первая помось больниса Син-Люка. Там тебе быстро засить, и никаких вопроси.
      – Там, наверное, придется заполнять целую кучу бумажек.
      – Мозно назваться фальсивая имя, – посоветовал Саймон с таким видом, словно сам поступал так неоднократно, но, скорее всего, ему кто-то об этом рассказывал, и теперь он решил дать мне хороший совет.
      – Спасибо, надо подумать, – вежливо сказал я, хотя прекрасно знал, что никогда не сделаю подобной глупости. Только круглый идиот мог отправиться в пункт первой медицинской помощи с явным огнестрельным ранением, да еще в тот же самый день, когда в городе произошла серьезная перестрелка. Кроме того, я надеялся, что, когда рука заживет, у меня на кисти останется мужественный шрам.
      Впрочем, много позднее – дважды преданный, искалеченный физически и морально и вдобавок с пулей калибра 22 в брюхе (думая, что тут-то мне и крышка), – я все-таки сумел побороть сомнения и отправился к одному верному «Син-Люку», а точнее – знакомому греку, который был художником-любителем, записным вруном, а по совместительству доктором.
      Но все это было в будущем; сейчас же я мог позволить себе немного покрасоваться.
      – Да черт с ним, Саймон, – сказал я. – Рана-то пустяковая, а эти коновалы, того и гляди, по ошибке отхватят всю руку.
      Саймон рассмеялся, но я видел, что он старается запомнить слово «коновал», чтобы воспользоваться им при случае.
      Я заказал свинину в соусе карри и поджаренный рис, а сам устроился в углу с тремя бульварными газетенками, которые купил по пути. «Таймс» я уже прочел, так что за обедом вполне мог удовлетвориться таблоидами. Обедал я, впрочем, без особого аппетита – просто съел немного свинины с рисом и запил «кокой». Должно быть, на меня сильно действовала жара, а кондиционер над дверью почти не помогал.
      – Эй, Саймон, нельзя ли включить эту штуку посильнее? – попросил я, но Саймон не вышел бы из своего пуленепробиваемого укрытия, даже если бы сегодня был День мира во всем мире и его просил об этом сам далай-лама вместе с Папой Римским. В ответ на мою просьбу он только кивнул и продолжил смотреть по своему черно-белому телевизору «Шоу с красками» Боба Росса. Впрочем, роскошный голос Боба помог мне расслабиться.
      Прежде чем я успел развернуть газеты, дверь в ресторан снова отворилась, и в зал вошел Фредди, наш местный почтальон. Я знал его довольно хорошо, потому что, когда я приехал в Америку, я обратился к нему насчет устройства в почтовое ведомство, хотя бы на почасовую работу. Из-за разного рода бюрократических штучек это оказалось невозможно, и тогда Фредди помог мне найти работу в баре.
      Фредди был крупным негром лет сорока с небольшим; его отличали могучее телосложение (весил он, должно быть, не меньше трехсот фунтов), общительность и почти плакатная жизнерадостность, не изменявшая ему ни при каких обстоятельствах. Даже сегодня он казался веселым и бодрым, хотя при его комплекции жара, несомненно, была для него настоящей мукой.
      – Привет, Майкл, – сказал он, пожимая мне руку. – Давненько я тебя не видел.
      – Я работал, – сказал я.
      – Черт побери, парень, хотел бы я знать, где ты работаешь. Не «У Карла»?
      – Нет, Фредди, не «У Карла». Я же тебе говорил… Я работал там всего неделю – мне нужно было как-то перекантоваться, пока я ждал места в Бронксе.
      Фредди ухмыльнулся и, заказав яичницу, маринованного цыпленка и блинчики с начинкой, уселся за мой столик. Его почтовая тележка осталась снаружи. Казалось бы, на 125-й улице она не простоит без присмотра и пяти минут, однако еще не было случая, чтобы ее украли.
      – Поразительный случай, – сказал Фредди. – Я имею в виду твою работу в том баре… Единственный белый пижон в заведении! Досталось тебе, наверно, а?
      – Ну, мне действительно пришлось нелегко, – согласился я. – Но со временем все вошло в колею. Я до сих пор туда заглядываю. Нечасто, правда, но все-таки…
      Название «У Карла» носил бар, расположенный восточнее 125-й улицы. Я работал там, пока Скотчи наводил обо мне справки и передавал материалы Лучику для принятия окончательного решения. Бар больше не назывался «У Карла», и я туда теперь и носа не казал, но мне хотелось, чтобы Фредди считал меня крутым завсегдатаем.
      Фредди, впрочем, было наплевать, крутой я завсегдатай или не очень. В данный момент его интересовала только еда. Он поглощал ее жадно и увлеченно, что, впрочем, не мешало ему болтать со мной о всякой всячине, главным образом, о спорте. Так мы сидели и разговаривали, пока Фредди не наелся и не сказал, что ему пора идти. Расставаться с ним мне было искренне жаль. От него как будто исходила какая-то добрая сила, и рядом с ним любой человек начинал чувствовать себя увереннее и спокойнее. Забывчивый, ленивый, Фредди вряд ли являл собой идеал почтового служащего, но он был хорошим человеком и к тому же – единственным чернокожим парнем, которого я знал в Нью-Йорке. Спокойный, надежный, он многое знал и во многом разбирался; я, к примеру, был не прочь узнать его мнение кое о чем, но об этом лучше было говорить не при свете дня и не на трезвую голову. Кроме того, после известных событий прошло слишком мало времени, чтобы я мог спокойно их обсуждать.
      – Слушай, я, наверное, буду «У Карла» в пятницу вечером. Может, заглянешь? – сказал я, когда Фредди, отдуваясь, поднялся, чтобы уйти.
      – Ничего не выйдет. Уж извини. Только в понедельник, а лучше во вторник, – ответил он.
      – Ладно, во вторник. Только обязательно, а то я приду, а тебя не будет. Не хочу торчать там как бельмо на глазу.
      – Хотел бы я знать, что у тебя на уме, Майкл. Наверное, женщины, а? – спросил Фредди, растянув рот до ушей.
      Я кивнул и добавил, что обязательно должен встретиться с ним, но во вторник я уже был в долбаной Мексике и сумел вернуться в Гарлем лишь много позднее.
      Я доел свинину, которая была до того напичкана глутаматом натрия, что у меня едва не начались галлюцинации.
      Потом я любезно попрощался с Саймоном и, выйдя на улицу, снова надел бейсболку и очки. Как выяснилось, Фредди еще не ушел: он стоял тут же, на углу, и трепался с каким-то костариканцем. Небрежно представив меня своему приятелю, Фредди неожиданно огорошил меня вопросом о том, продолжаю ли я встречаться с той грудастой, рыжеволосой красоткой. Он не назвал имени, но я знал: он мог иметь в виду только Бриджит! Я-то думал, что о наших встречах не знает ни одна живая душа, но если об этом пронюхал гребаный письмоноша, значит, об этом известно и половине города.
      Кое– как взяв себя в руки, я сказал Фредди, что никогда не встречался с такой девушкой и что он, верно, обознался.
      Поспешив расстаться с обоими, я отправился к остановке надземки, раздумывая, не позвонить ли мне миссис Лопате (я все-таки узнал, что ее зовут Ребеккой). Она говорила, что будет ждать моего звонка, но, подумав еще немного, я решил, что не буду больше с ней встречаться. По крайней мере здесь, в Нью-Йорке, у меня должна быть только одна девушка – Бриджит. Она принадлежит мне. Она – моя. То, что Темный имеет на нее какие-то виды, меня смущало мало. Я был уверен, что в конце концов он совершит какую-нибудь глупость, например, напьется или ударит ее. Тогда Бриджит прибежит ко мне, и мы улетим далеко-далеко, за океан. Там мы будем в безопасности и…
      Но тут подошел поезд, я сел в него и поехал в Бронкс.
      Меня довольно сильно смущало то обстоятельство, что теперь я был замешан в убийстве. Как ни крути, а мы все же были причастны к тому, что Дермот отправился к праотцам, и я был уверен, что последствия не заставят себя ждать. Легавые возьмут след и будут искать меня, методично обходя один дом за другим и врываясь в квартиры. Неумолимо, безжалостно… Так, во всяком случае, бывало в кино. В реальной жизни, впрочем, на смерть Дермота Финюкина мало кто обратил внимание. Еще один труп погоды явно не делал, во всяком случае – в Нью-Йорке. Мертвецом больше, мертвецом меньше – для огромного города это была просто капля в море. Ну а поскольку набивать Дермота соломой нам было недосуг, то сообщение о перестрелке в баре не попало даже в вечерние новости.
      Несмотря на это, я продолжал беспокоиться. Если вы возьмете газеты начала девяностых, то увидите, сколько там статей и прочих материалов, посвященных масштабам организованной преступности в Нью-Йорке. С всесильной мафией боролись больше трехсот агентов ФБР, поэтому среднестатистический читатель пребывал в уверенности, что все итальянские лавочки в округе оборудованы подслушивающими устройствами и скрытыми камерами и что каждый второй продавец, жонглирующий тестом в ближайшей пиццерии, – долбаный федеральный агент. По телевизору выступали с разоблачениями многочисленные осведомители и стукачи, шли бесконечные репортажи о бесконечных судебных процессах. Генеральный прокурор (впоследствии – мэр) Джулиани подробно рассказывал, как еще он «вставил» преступным кланам. Разумеется, прокурор действовал не один. Вместе с ним не покладая рук работали полиция, ФБР, парни из казначейства, шерифская служба, налоговики и даже Канадская королевская конная полиция, поэтому на первый взгляд может показаться, будто в те времена прокручивать какие-то сомнительные делишки, как делали это мистер Даффи и Темный, было невозможно. Но это не так.
      И даже совсем не так.
      Спору нет, деятельность нью-йоркской мафии начала девяностых производит сильное впечатление, но общая картина отнюдь не ограничивалась историей ее заката, крушения и последовавшего самороспуска. Нет, общая картина преступности включала и совершенные в состоянии наркотического опьянения убийства, которые происходили в Гарлеме, Южном Бронксе и Бед-Стае практически каждую ночь, а также тех, кто поспешил заполнить вакуум, образовавшийся после ухода всесильной мафии со сцены.
      Верно и то, что к северу от 110-й улицы всегда действовали свои, особые правила и законы. Лично мне всегда казалось, что властям нет абсолютно никакого дела до того, что там происходит. За все время, что я прожил в Гарлеме и на Вашингтон-Хайтс, я ни разу не сталкивался ни с федеральными агентами, ни с наркополицейскими, ни с обычными оперативниками.
      Впрочем, если бы федералы вздумали навести в этих районах хотя бы видимость порядка, из этого вряд ли бы что-нибудь вышло. Вот хотя бы Темный… Он был очень осторожен и хитер, я бы сказал – дьявольски хитер, и взять его с поличным было невероятно сложной задачей. Начать с того, что занимался он почти исключительно недавними иммигрантами из Ирландии – несчастными нелегалами, которые бежали от тридцатипроцентной безработицы и гражданской войны у себя на родине и селились в Ривердейле и на Вашингтон-Хайтс, а кое-кто даже и в Бронксе, исчисляясь в этих местах уже десятками тысяч. Эти молодые мужчины и женщины готовы были безропотно сносить многое, лишь бы не привлечь к себе внимания полиции и официальных лиц. Конечно, Нью-Йорк – не Бостон и не Сан-Франциско, но если вы возьмете статистику Службы иммиграции и натурализации, относящуюся к концу восьмидесятых, и умножите количество официально въехавших в страну ирландцев минимум на десять, то вы поймете, о чем я говорю.
      Разумеется, наши соотечественники заселяли не только верхнюю часть города. В Квинсе их особенно привлекал Вудсайд; существовали также такие места, как Адская Кухня и Верхний Ист-Сайд, но эту территорию контролировал кто-то другой. Не Темный – это я знал точно, а вот за мистера Даффи не поручусь. Впрочем, все это я рассказываю только затем, чтобы вы поняли, что, несмотря на все усилия ФБР, мэра Динкинса и полиции, мистер Даффи и Темный чувствовали себя абсолютно спокойно. Тем более и мне не стоило беспокоиться, что копы станут меня разыскивать. Для них я был мелочь, я был ничто, к тому же я находился под надежной защитой. Тот же Темный наверняка не только успешно водил полицию за нос, но и подкармливал кое-кого из легавых, поэтому я мог не трепыхаться. Впрочем, практической стороной безусловно ведал Лучик, пока наш обожаемый Темный с увлечением занимался более приятными делами. Никаких трений с законом у него не было; потенциальные конкуренты успешно уничтожали друг друга; ирландцы продолжали прибывать. У него была девушка, была своя команда, свой ангел-хранитель (хотя для ангела Лучик был, пожалуй, слишком костляв), и если бы не его обрюзгшее, чуть рябоватое лицо, ему можно было бы только позавидовать. Да и мне тоже… Когда вечером того же дня я сидел в баре «Четырех провинций» и, обливаясь потом, глотал отвратительный лагер, я не мог не признать, что никаких оснований для беспокойства у меня нет и что я напрасно так волнуюсь из-за утренних событий и так жалею себя. На самом деле все о'кей, и я зря кисну: дела идут хорошо, и в обозримом будущем положение вряд ли изменится. Темный загребает хорошие деньги, от которых и нам кое-что перепадает, так что вскоре всем нам предстоит кататься как сыр в масле. Не исключено, что через год или два каждый из нас сумеет скопить достаточную сумму, чтобы уйти из бизнеса. Быть может, денег хватит даже на то, чтобы поступить в университет или открыть собственный бар – это уж кому что нравится.
      Этим, вероятно, все бы и кончилось, если бы как раз в это время Темный не начал осуществлять еще один план, о котором знали только трое членов нашей организации, но увы – не я и не Скотчи.
      Но будущее – это будущее, а в настоящем я продолжал переживать по поводу смерти жалкого придурка Дермота, разбавляя свое сожаление абстрактными размышлениями об организованной преступности и расистской сущности стратегического курса, избранного полицией Нью-Йорка.
      – У тебя озабоченный вид, – сказал Энди.
      – Правда?
      – Да.
      – Вот как…
      – О чем ты думаешь?
      – О том, как нам повезло, что мы действуем в северной части города. В каком-нибудь другом районе легавые давно бы сели нам на хвост.
      – Это верно.
      – Ты смотрел фильм «За 110-й улицей»? – спросил я.
      – Нет.
      – Я тоже не смотрел, но я готов поспорить, что в нем не только правдиво рассказывается об организованной преступности, но и отражена расистская сущность стратегического курса, которого придерживается нью-йоркская полиция. Легавым наплевать на то, что здесь происходит, просто наплевать!
      Энди слегка наклонил голову.
      – Что сегодня с тобой? – спросил он. – Или может быть, ты хочешь, чтобы тебя сцапали?
      – Ничего такого я не хочу.
      – Ну и слава богу!
      – Ладно, забудь. И извини, что я такое подумал. Непростительная ошибка с моей стороны. Я забыл, с кем разговариваю.
      У Энди обиженно вытянулось лицо.
      – Я просто пошутил, – быстро сказал я. – Не сердись, ладно? Скажи лучше, паренек, как ты себя чувствуешь?
      Энди начал рассказывать, как он себя чувствует, а я сидел и, как мог, поддерживал беседу, впопад и невпопад кивая головой, чтобы он думал, будто вся эта чушь меня действительно интересует. Так оно и шло: я вздыхал, ковырял в ухе и прихлебывал пиво, пока Энди разливался соловьем, и никто из нас не знал, что меньше чем через десять минут Скотчи спустится по лестнице и разом вышибет все мои заботы о легавых, о Нью-Йорке и о прочих обстоятельствах моей теперешней жизни не только у меня из головы, но и вообще откуда бы то ни было.
      Да, решающий момент близится. Наверное, мне следовало бы присутствовать на сегодняшнем гребаном совещании, чтобы выразить свой протест прямо в лицо Темному, но я не присутствовал, потому что приехал в «Четыре провинции» слишком поздно.
      Собственно говоря, совещание еще продолжалось, но Энди спустился вниз, потому что от табачного дыма его немного тошнило. Он, однако, рассказал мне о том, что я пропустил, и надо признать, новости были достаточно любопытными.
      – Полный облом, – сказал Энди и объяснил, что Темный считает нашу утреннюю разборку серьезной неудачей (а почему, собственно? – подумал я), так как Дермот погиб, а в дело вмешались копы. Еще Темный наорал на Лучика и показал ему, где раки зимуют. Должно быть, наш босс и вправду рассердился, хотя нельзя было исключать, что Энди, по своему обыкновению, преувеличивает.
      Подумав об этом, я посмотрел на Энди. Крупный, светловолосый, с каким-то сонным взглядом, он не был круглым идиотом, но я почему-то был уверен, что в Институт перспективных исследований его пригласят очень не скоро. Впрочем, общаться с ним было по большей части приятно, и я подумал, что он не заслужил того, что с ним случилось. Кого следовало бы избить, так это Скотчи; может быть, и Фергала тоже, но никак не Энди.
      – Ну-ка, поверни голову, – сказал я.
      Он послушно повернулся. Кое-где еще сохранились следы синяков, но в целом он выглядел удовлетворительно.
      – Неплохо выглядишь, недоносок, – сказал я. – Хочешь кружечку? Я угощаю.
      – Хочу.
      Я отправился к бару и купил ему пинту «Гиннесса». Себе я взял бутылку «Ньюкасл браун».
      – Ты видел Бриджит? – спросил я, вернувшись к столику.
      – Да. Она рассказала мне один анекдот.
      – О попугаях? – уточнил я.
      – Ага. Смешной, правда?
      – А где она сейчас? – спросил я.
      – По-моему, она уехала с Темным. Они собирались в оперу или еще куда-то, – ответил Энди.
      – Уже отправились?
      Он кивнул:
      – Бриджит говорила, что хочет сменить имя.
      – Что-что?!
      – Да, на Бриджид. Произносится почти так же, но пишется на ирландский манер. Святая Бриджид считается покровительницей Ирландии, ну как Патрик. Бриджит сказала, что раньше она была богиней земли, матерью Эйр, но ранние христиане…
      – Первый раз об этом слышу, – перебил я.
      – Ах да, ты ведь не в курсе, Мики, – сказал Энди. Тут его разум совершил внезапный скачок, и он заговорил о другом: – Сегодня утром было горячо, доложу я тебе. Господи, я чуть не обделался. Честно тебе говорю: еще немного – и я бы наложил в штаны. Я ведь ничего не знал! Не знал, что у вас там происходит, понимаешь? Я только сидел, гонял движок и ждал, что вот-вот появятся фараоны. А вся эта толпа… Можно было подумать, что тут карнавал, бесплатное представление или что-нибудь в этом роде. И кругом только испанская речь. Я немного знаю этот язык, но они говорили слишком быстро, и я ничего не понял. Господи, Майкл, я серьезно говорю – я в жизни так не боялся! Я сидел, и меня трясло, просто трясло, представляешь? А вот ты не сдрейфил. Ты вообще ничего себе парень, хладнокровный. Этот твой план, когда вы со Скотчи вскочили и начали стрелять – это было здорово!
      – Но у нас же ничего не вышло.
      – Почему не вышло? Ведь ублюдка Финюкина-то вы пришили.
      – Его пришил кто-то из своих, – сказал я.
      – Ну, Лучик-то подал это совершенно иначе. По его выходит, что все сделали вы двое: ты и Скотчи. Это было круто, Майкл. Улет. И как вы только не боялись, что вас застрелят, тебя и его?! А я-то ничего не знал, просто сидел в машине и ждал. Впрочем, некоторые считают, что это самое трудное. Ждать – я имею в виду. Вы-то, по крайней мере, были чем-то заняты, хотя… уже небось к встрече с творцом готовились, а? Скажи, Майкл, а это точно «Гиннесс»? Вкус какой-то необычный. Да, кстати, я слышал, как ты отделал Лопату… Спасибо тебе. Огромное спасибо.
      – Не стоит благодарности, – сказал я. Мне хотелось сменить тему, но ничего подходящего не приходило в голову, и Энди все сыпал и сыпал:
      – А потом, я ведь только что вышел из больницы. Согласись, что для человека, который только что вышел из больницы, это было нешуточное дельце.
      – Нешуточное, – согласился я.
      – Ты действительно так думаешь? – спросил Энди взволнованно.
      – Еще бы, – подтвердил я. – Ну а сейчас-то ты в порядке, паренек?
      – Все о'кей, – сказал Энди и кивнул. – Меня могли выписать еще вчера, но врачи захотели подстраховаться.
      – Ну а какие там были сиделочки? – спросил я и подмигнул. – Симпатичные?
      – Не особенно. Впрочем, была там одна девчонка, с Ямайки, что ли… Я было решил, что дело выгорит, но она просто любезничала.
      – Ну хоть телефончик-то ты у нее взял? – не отставал я.