Кони, кони…

А этот хмырь что задумал? Решил переночевать под открытым небом?

Похоже.

Может, он уберется с утра пораньше.

Может быть.

Джон Грейди прикрыл глаза.

Осторожней с лампой. А то закоптишь весь дом, сказал он.

Сейчас потушу.

Джон Грейди лежал и прислушивался. Вокруг стояла тишина.

Ты что там делаешь, спросил он Ролинса.

Ничего.

Джон Грейди открыл глаза и посмотрел на Ролинса. Тот разложил на одеяле бумажник и мрачно смотрел на него.

Чего горюешь?

Ты посмотри, во что он превратил мои водительские права!

Здесь они тебе не понадобятся.

И мой пропуск в бильярдный клуб! Тоже прострелил, собака!

Спи.

Нет, ты только полюбуйся! Этот гаденыш продырявил и Бетти Уорд. Прямо между глаз!

Бетти тут как очутилась? Вот уж не знал, что она тебе нравится.

Просто она подарила мне фотку. Когда еще в школе училась.

Утром они как следует позавтракали яичницей с фасолью и тортильями. Они сидели за тем же столом, что и накануне, и никто не подумал сходить посмотреть, где Блевинс, и пригласить его поесть. Хозяйка завернула им еды с собой в чистую тряпицу, они поблагодарили ее, пожали руки хозяину, а потом вышли во двор. Гнедого жеребца Блевинса в коррале не было. Неужели нам так повезло, воскликнул Ролинс. Джон Грейди с сомнением покачал головой. Они заседлали коней, потом предложили хозяину деньги за ночлег и еду, но тот нахмурился и замахал на них руками. Тогда они еще раз обменялись с ним рукопожатиями, сели в седла и двинулись по той же разбитой дороге на юг. Какое-то время за ними бежала собака, потом остановилась и долго смотрела им вслед.

Утро было приятно прохладное, и в воздухе пахло дымом. Когда они поднялись на первый же холм, Ролинс с отвращением сплюнул.

Погляди вон туда, буркнул он.

Впереди на обочине дороги они увидели большого гнедого коня и Блевинса, который сидел на нем.

Они замедлили шаг.

Что, по-твоему, с ним стряслось, спросил Ролинс.

Ничего. Просто он еще сопляк.

Черт бы его побрал!

Когда они подъехали, Блевинс заулыбался. Он же вал табак и время от времени наклонялся и сплевывал, вытирая рот тыльной стороной запястья.

Чего ты скалишься, спросил Ролинс.

Доброе утро, произнес Блевинс.

Откуда табачок, спросил Ролинс.

Мне его дал хозяин.

Хозяин?

Да. Хозяин того дома…

Они молча объехали его с двух сторон и двинулись дальше. Блевинс трусил сзади.

У вас нет ничего пожрать, спросил он.

Хозяйка дала нам в дорогу узелок, сообщил Ролинс.

А что в нем?

Не смотрели.

Может, поглядим?

Разве сейчас уже время ланча?

Джо, скажи ему, чтобы он дал мне чего-нибудь поесть, обратился мальчишка к Джону Грейди.

Во-первых, его зовут вовсе не Джо, сказал Ролинс. Но даже если бы он назывался Ивлином, то все равно не стал бы устраивать для тебя персональный ланч в семь утра.

Ну и хрен с вами, сказал Блевинс.

Они ехали и ехали. Настал полдень, но они продолжали свой путь. Вокруг были совершенно безлюдные места, и ничто там не радовало глаз. Они ехали, окутанные безмолвием, которое нарушали только стук конских копыт и периодические плевки Блевинса. Мальчишка по-прежнему тащился сзади и все жевал табак. Ролинс ехал, закинув ногу на луку седла и опершись о колено рукой, курил и смотрел по сторонам.

По-моему, там вон тополя.

По-моему, тоже, кивнул Джон Грейди.

Они остановились под деревьями на краю маленькой сьенаги.[28] Лошади бродили по мокрой траве и с чмоканьем всасывали воду. Кусок муслина, в который хозяйка завязала еду, они превратили в скатерть. Выбирая себе то тако,[29] то касадилью[30], то бискочо[31] они откидывались на локти и, поглядывая на коней, молча жевали.

В добрые старые времена команчи устроили бы тут засаду, сказал Блевинс.

Надеюсь, у них хватило бы ума взять с собой шашки или карты. А то тут с тоски подохнуть можно. За год ни одной живой души, ответил Ролинс.

В старину тут было гораздо больше путников, воз разил Блевинс.

Что ты смыслишь в старине, хрен собачий, сказал Ролинс, грустно озирая пустынные места.

Кто-нибудь еще будет есть, спросил Джон Грейди.

Куда там. Я сейчас лопну, сказал Ролинс.

Джон Грейди завязал остатки еды в узелок, потом разделся донага, забрался в болотистую воду и сел. Вода доходила ему до пояса. Он развел руки в стороны и лег на спину, исчезнув под водой. Кони повернули головы, пытаясь понять, куда он пропал. Вскоре он снова сел, вытирая глаза и откидывая назад мокрые волосы.

На ночлег устроились в балке неподалеку от дороги. Они развели костер и, сидя на песке, долго смотре ли на тлеющие угли.

Блевинс, ты ковбой, спросил Ролинс.

Ковбои мне нравятся.

Они всем нравятся.

Ну, я не великий наездник. Но в седле держусь.

Правда, спросил Ролинс.

И он тоже умеет ездить, сказал Блевинс, кивая в сторону Джона Грейди, сидевшего по другую сторону костра.

Почему ты так решил?

Потому что умеет, и все.

А что, если я скажу тебе, что он занимается этим не давно? Что он никогда не садился на лошадь, на которой не удержалась бы девчонка?

Тогда я отвечу, что ты выдумываешь.

А если я скажу, что он лучший наездник, каких я только видел?

Блевинс молча сплюнул в костер.

Не веришь?

Почему не верю?.. Просто все зависит от того, кого ты видел.

Я, например, видел Рыжего Бугера.

Точно?

Точно.

По-твоему, он обскачет Бугера?

Запросто.

Ну, это еще бабушка надвое сказала…

Тоже мне великий знаток, усмехнулся Ролинс. Рыжий Бугер давным-давно перешел в мир иной.

Не слушай ты его, посоветовал Блевинсу Джон Грейди.

Ролинс переложил ноги, снова скрестил их и кивнул в сторону Джона Грейди.

На самом деле он сердится, потому как мои речи мешают ему похвастаться самому.

Ну и трепло!

Вот видишь, обрадовался Ролинс. Задело за живое…

Блевинс наклонился к костру и сплюнул.

Разве можно говорить на полном серьезе, что один не просто ездит лучше кого-то другого, а вообще лучше всех?

Конечно, нельзя, кивнул Джон Грейди. Это он так, дурака валяет.

Классных наездников хватает, продолжал Блевинс.

Сущая правда, сказал Ролинс. Классных наездников хватает, но я удостоился чести видеть одного из лучших. И теперь он сидит напротив тебя, дружище Блевинс.

Оставь парня в покое, не приставай, сказал Джон Грейди.

Разве я к нему пристаю, удивился Ролинс. Ну скажи честно, дружище, неужели я тебя обидел?

Все нормально, пробормотал Блевинс.

То-то же! Так что передай этому самому Джо, что я к тебе не пристаю.

Я уже сказал.

Оставь парня в покое, повторил Джон Грейди.

Потом долго ехали по горам. Остановили коней в скалистом ущелье, чтобы оглядеться. На западе кроваво-красное солнце опускалось в плотные облака. На юге далекие горы уходили ввысь к облачному небу, из синих делались голубыми, а потом и вовсе растворялись в дымке.

Ну и где, по-твоему, этот обещанный рай, спросил Ролинс.

Джон Грейди снял шляпу, подставив ветру разгоряченное лицо.

В этих краях никогда не знаешь, что будет дальше, сказал он. Вот приедем на место, тогда поймем, что к чему.

Главное, чтобы не зря стараться.

Не беспокойся, приятель, не пропадем.

Вас понял.

Они ехали по северному склону, и тень от горы да вала прохладу. В каменистых лощинах росли вечнозеленые ясени, хурма, эвкалипты. С дерева перед ними вспорхнул ястреб и, описав несколько кругов в подступавших сумерках, снова сел. Тропа шла то вверх, то вниз, постоянно приходилось огибать скалы, и они посылали коней вперед по сланцевым уступам, сдавливая каблуками лошадиные бока.

Вскоре совсем стемнело, и они устроили привал в горах на каменистом выступе, покрытом песком. Ночью их разбудили звуки, которых они раньше не слышали – где-то на юго-западе кто-то трижды провыл, потом снова наступила тишина.

Ты слышал, спросил Ролинс.

Еще бы!

Волк?

Похоже.

Джон Грейди лежал, завернувшись в одеяло, и смотрел на узкий серп месяца, зацепившийся за горный хребет. В сине-черном небе Плеяды устремлялись вверх, в ту самую всепоглощающую тьму, что правила миром, и тянули за собой и бриллиант Ориона, и ожерелье Кассиопеи. Плеяды двигались по фосфоресцирующему мраку, словно гигантский бредень. Джон Грейди лежал, слушал, как сопят его спутники, созерцая и дикую природу вокруг, и неведомые дали в себе самом.

Утро выдалось холодным. Когда они проснулись еще до зари, оказалось, что Блевинс уже встал, развел костер и сидит, съежившись, у огня в своей легкой одежонке. Джон Грейди выбрался из-под одеяла, надел сапоги, куртку и отправился посмотреть на незнакомые места, очертания которых проступали из предрассветной мглы.

Они допили остатки кофе, заев тортильями, в которых темнели полоски острого соуса.

Ну и куда теперь понесет нас судьба, спросил Джона Грейди Ролинс.

Не знаю. Как говорится, бог не выдаст, свинья не съест.

А твой партнер немного слинял с лица.

У него маловато бекона на костях.

Да и у тебя тоже.

Они смотрели, как прямо перед ними встает солнце. Кони, пасшиеся неподалеку, подняли головы и тоже уставились на светило. Ролинс, допив последние капли кофе и вытряхнув гущу, достал из кармана кисет.

Как ты думаешь, настанет когда-нибудь день, когда солнце не взойдет, спросил он.

Да. День Страшного суда.

Ну и когда, по-твоему, это случится?

Когда Он сочтет это необходимым.

Страшный суд, протянул Ролинс. И ты веришь во все это?

Не знаю… Наверное… А ты?..

Ролинс сунул в рот сигарету, закурил, отшвырнул спичку.

Не знаю… Может, верю…

Я сразу понял, что ты безбожник, подал голос Блевинс.

Ни черта ты не понял, огрызнулся Ролинс. И вообще сиди и помалкивай в тряпочку, глядишь, никто не поймет, какой ты остолоп.

Джон Грейди встал, взял седло, забросит на плечо одеяло и, обернувшись к своим спутникам, коротко сказал:

Пора.

К полудню они спустились с гор и теперь ехали по широкой равнине, поросшей корзиночником, пыреем и агавами. Вскоре – впервые за эти дни – они увидели верховых. Трое ехали на лошадях во главе каравана мулов. До них было около мили.

Это еще кто такие, спросил Ролинс.

Один хрен, проворчал Блевинс. Главное, не останавливаться. Если мы увидели их, то они запросто мог ли увидеть нас.

Чушь, сказал Ролинс.

Если бы ты был на их месте и увидел, как мы вдруг остановились, то заподозрил бы неладное, сказал Блевинс.

Он прав, вмешался Джон Грейди. Поехали дальше.

Мексиканцы собрались в горы за канделильей. Если появление молодых американцев на конях и удивило их, то они этого никак не показали. Мексиканцы только осведомились, не встречался ли им в горах их товарищ, который собирал канделилью вместе с женой и двумя дочерьми. Джон Грейди ответил, что им вообще не попадалась ни одна живая душа.

Мексиканцы разглядывали американцев, переводя темные глаза с одного на другого. Это были простые грубые люди, одетые в лохмотья. Их шляпы лоснились от жира, на сапогах виднелись заплатки из сыромятной кожи. Седла были старыми, с квадратными крыльями. Кое-где кожа протерлась и проступала деревянная основа. Они сворачивали сигареты из кукурузных листьев и закуривали с помощью зажигалок, сделанных из стреляных гильз. У одного за ремень был заткнут видавший виды кольт, и от них пахло дымом, колесной мазью и потом. Они выглядели такими же чужими и дикими, как и окружающая природа.

Один из мексиканцев спросил, не из Техаса ли они, на что Джон Грейди утвердительно кивнул. Мексиканцы тоже понимающе покивали.

Джон Грейди курил, посматривая на мексиканцев. Несмотря на весь свой потрепанный вид, они уверенно держались в седле. Как ни старался Джон Грейди угадать по их темным глазам, что у них на уме, ничего у него не вышло.

Немного поговорили о погоде и о здешних местах. По словам мексиканцев, в горах порой бывало очень холодно. Никто, впрочем, не предложил спешиться и продолжить дружескую беседу. Мексиканцы держались так, будто эти края таили в себе какую-то загадку, которую никак не удавалось разгадать. Мулы задремали, как только караван остановился.

Докурив сигарету, главный сказал: «Буэно… Вамонос[32]», потом пожелал американцам удачи, коснулся длинными шпорами боков своего коня и двинулся шагом. За ним потянулись остальные. Мулы пробудились и, проходя мимо американцев, с любопытством косились на их коней и энергично махали хвостами, хотя мух тут не было и в помине.

Днем напоили коней у прозрачного ручья, напились сами и доверху наполнили фляги. Вдалеке, ми лях в двух, возникла стайка антилоп. Животные застыли и, подняв головы, настороженно глядели на людей.

Ехали по долине, поросшей высокой и густой тра­вой. В зарослях крушины на пологих склонах этих древних гор паслись коровы, напоминавшие расцвет­кой то черепах, то домашних кошек. Коровы при их появлении поднимали головы, а потом долго смотре­ли вслед. На ночлег остановились в горах и решили по­ужинать зайцем, которого подстрелил из револьвера Блевинс. Он выпотрошил тушку и закопал в песок, а сверху развел костер. Он пояснил, что так всегда поступали индейцы.

Ты сам-то когда-нибудь ел зайца, поинтересовался Ролинс.

Пока нет, покачал головой Блевинс.

Если собираешься попробовать, подложи в огонь побольше дров.

Он будет в порядке.

Что ты ел самое странное и необычное, спросил его Ролинс.

Самое странное и необычное? Да, пожалуй, устриц.

Горных или настоящих?

Настоящих.

А как они были приготовлены?

А никак. Просто лежали в раковинах. Поливаешь острым соусом, и порядок.

Значит, ты ел устриц?

Ел.

И какой у них вкус?

Как у устриц.

Они сидели и смотрели в огонь.

Откуда ты, Блевинс, спросил Ролинс.

Тот посмотрел сначала на Ролинса, потом снова в огонь.

Округ Ювалде. На Сабинал-Ривер.

Почему ты удрал из дома?

А ты почему удрал?

Мне, между прочим, семнадцать лет. Я имею право делать то, что захочу.

Я тоже.

Джон Грейди сидел, скрестив перед собой ноги, и курил, опершись о седло. Он посмотрел на Блевинса.

Ты и раньше убегал, верно?

Убегал.

А тебя, значит, поймали? Как же тебя угораздило попасться?

Я работал в кегельбане в Ардморе, штат Оклахома. Расставлял кегли. И однажды меня цапнул бульдог. Вы рвал из меня, сволочь, целый бифштекс. Ну а потом в рану попала грязь, началось воспаление. Хозяин потащил меня к доктору, а тот решил, что у меня вообще начинается бешенство. Тут поднялась жуткая паника, и меня отправили домой, в округ Ювалде. От греха подальше.

А что ты забыл в Ардморе?

Говорю, работал в кегельбане. Расставлял кегли…

Но каким ветром тебя туда занесло?

Как-то раз у нас прошел слух, что в Ювалде – не в округ, а в город Ювалде – приезжает шоу. Я скопил денег, чтобы на него попасть, и все ждал, когда они появятся. Но они так и не приехали. Знающие люди говорили, что в Тайлере, штат Техас, их главного упрятали в кутузку. Тамошние власти объявили шоу неприличным. Гвоздем программы у них был стриптиз. Ну а потом я увидел на столбе афишу. Там говорилось, что шоу переносится в Ардмор, штат Оклахома. Вот я и двинул туда.

Ты двинул в Оклахому, чтобы поглядеть это самое шоу, переспросил Ролинс, сильно удивленный этой историей.

Ну да. Я что, зря, что ли, деньги копил? Нет, раз ре шил посмотреть, так уж посмотрю, и точка!

Ну и как, посмотрел?

Ни хрена! Они и в Ардмор не приехали.

Блевинс задрал штанину и показал в свете костра пострадавшую от бульдога ногу.

Видите, как этот гад меня цапнул? Аллигатор, а не пес!

А почему ты теперь собрался в Мексику, спросил Ролинс.

Потому же, что и вы…

Ролинс посмотрел на Джона Грейди.

Да? Ну так все-таки почему же?

Потому что вы решили, что в Мексике вас уж никто не догонит.

А за нами, кстати сказать, никто и не думает гнаться.

Блевинс опустил штанину и стал ковырять в костре палочкой.

Я сказал сукину сыну, что не позволю пороть меня, сообщил он.

Ты про отца?

Мой отец погиб на войне.

Значит, про отчима?

Угу.

Ну а как этот самый бульдог оказался в кегельбане?

Никак. Просто в кегельбане я работал.

Ну а что ты такое учудил, что тебя укусил бульдог?

Ничего.

Ролинс чуть подался вперед и плюнул в костер.

Ну а ты-то что делал, когда тебя укусил бульдог?

У тебя слишком много вопросов. И вообще не плюй в костер, у меня там готовится еда.

Что, удивленно спросил Ролинс. Что ты сказал?

Говорю, не плюй в костер, у меня там готовится еда.

Ролинс оторопело посмотрел на Джона Грейди. Тот рассмеялся.

Еда? Ну, приятель, боюсь, ты скоро сам поймешь, что погорячился, когда назвал это едой.

Ты, главное, предупреди, что отказываешься от своей доли, буркнул Блевинс.

То, что они извлекли из песка, раскидав уголья, сильно напоминало высушенную мумию из гробницы. Блевинс положил зайца на плоский камень и стал стаскивать шкуру, а потом соскребать мясо с костей, выкладывая куски на тарелки. Затем они полили заячьи ошметки острым соусом, завернули в последние тортильи и начали жевать, то и дело переглядываясь.

А что, ничего, бормотал Ролинс.

Точно. Я вообще думал, это и в рот не возьмешь, сказал Блевинс.

Джон Грейди перестал жевать, с интересом посмотрел на своих спутников, потом снова заработал челюстями.

Ну, вы ребята бывалые, не мне чета, сказал он.

На следующий день они продолжили свой путь на юг. Навстречу им стали попадаться повозки странствующих торговцев, направлявшихся на север, к американской границе. Эти загорелые люди с обветренными лицами гнали небольшие караваны мулов по три-четыре цугом. Мулы тащили меха, козлиные шкуры, канделилью, мотки веревок из агавы кустарного изготовления, а также канистры с местным алкогольным напитком под названием сотол. Мексиканцы держали воду в бурдюках из свиной кожи или в провощенных полотняных сумках с кранами из коровьих рогов. Некоторые путешествовали с женщинами и детьми. Завидев встречных конников, они уступали им дорогу, порой уводя мулов в кусты, а юные американцы здоровались и желали удачи. Мексиканцы отвечали улыбками и весело кивали.

Джон Грейди и Ролинс пытались купить воды у тех, кто попадался им навстречу, но вскоре выяснилось, что это очень непросто, – у американцев не было при себе подходящей мелочи. Ролинс пытался расплатиться монетой в пятьдесят сентаво, но оказалось, что за полные фляги с них причитается всего-навсего четыре сентаво и мексиканец не желает брать лишнее. Под вечер они купили фляжку сотола и поехали дальше, то и дело прикладываясь к ней и передавая ее друг другу. В результате все трое сильно опьянели. Ролинс, сделав очередной глоток, завинтил крышку, взял фляжку за ремень и повернулся, чтобы бросить ее Блевинсу, но вовремя спохватился. Конь Блевинса трусил сзади, но в седле никого не было. Ролинс тупо уставился на гнедого, затем догнал Джона Грейди. который ехал впереди, и окликнул его. Тот остановился, повернулся и удивленно спросил:

Где он?

Черт его знает! Небось валяется где-нибудь в кустах.

Они повернули обратно. Ролинс вел под уздцы лишившегося седока гнедого. Блевинс сидел посреди дороги. На нем по-прежнему была его огромная шляпа.

Уф, я надрался как свинья, сказал он, увидя их.

Ролинс и Джон Грейди остановились, глядя на него сверху вниз.

Ехать можешь или нет, спросил Ролинс.

Какает медведь в лесу, приятель, или нет? Ну конечно могу. Я, между прочим, отлично ехал, пока не свалился.

Блевинс встал, покрутил головой и, пошатываясь, стал пробираться между коней, уперся в колено Ролинса.

А я-то подумал, вы меня бросили и ускакали, сообщил он.

В следующий раз так и сделаем, пообещал Ролинс.

Джон Грейди наклонился, взял поводья и придержал гнедого, пока Блевинс карабкался в седло.

Ну-ка отдай мне поводья, потребовал Блевинс. Я ведь настоящий ковбой.

Джон Грейди с сомнением покачал головой. Блевинс взял поводья, но тут же уронил их, а когда наклонился, чтобы подобрать, чуть не свалился на землю. Он кое-как удержался, затем выпрямился в седле и резко развернул коня.

Я знаменитый объездчик мустангов, сообщил он.

Затем Блевинс ударил гнедого каблуками в брюхо, отчего тот присел на задние ноги, а потом рванул вперед. Блевинс же снова грохнулся на землю. Ролинс с отвращением сплюнул.

Пусть отдохнет тут.

Залезай на коня, велел мальчишке Джон Грейди. И кончай валять дурака.

К вечеру северную часть неба затянуло грозовыми тучами. Все вокруг посерело. Они остановились на вершине холма, чтобы осмотреться. Прямо на них двигалась гроза, и порывистый ветер приятно освежал разгоряченные лица. Все трое молча переглянулись. Вдалеке вовсю сверкали молнии, словно там, за грозовой пеленой, проводились сварочные работы, словно кому-то взбрело в голову отремонтировать гигантский железный каркас мира.

Ну и польет же сейчас, проворчал Ролинс.

Я не хочу, жалобно произнес Блевинс.

Ролинс мрачно усмехнулся и, покосившись на мальчишку, сказал:

Нет, вы только полюбуйтесь на этого героя!

Где же ты собираешься укрыться, спросил Блевинса Джон Грейди.

Не знаю… Но мне обязательно надо где-нибудь спрятаться.

Боишься растаять под дождичком? Ты часом не сахарный?

Я из-за молнии…

Из-за молнии?

Угу.

Господи, он даже протрезвел от ужаса, фыркнул Ролинс.

Боишься молнии, спросил мальчишку Джон Грейди.

Она только и ждет, чтобы в меня угодить.

Ролинс кивнул в сторону фляжки, привязанной к луке седла Джона Грейди.

Ни в коем случае не позволяй ему больше прикладываться к ней. А то у него начнется белая горячка.

У нас это в роду, продолжал Блевинс. Моего деда, например, убило в шахте в Западной Виргинии. Он как раз поднимался из забоя в бадье. Молнии так не терпелось угробить его, что она не стала дожидаться, когда он выберется на поверхность, а юркнула в дырку и достала его на глубине ста восьмидесяти футов. Пришлось заливать бадью водой, чтобы она остыла и можно было вытащить его и еще двоих бедолаг. Они там поджарились как сардельки. А в девятьсот четвертом году молния убила отцовского старшего брата. Попала в буровую вышку в Батсон-Филде. Вышка была деревянной, но молния все равно в нее угодила, а ему не было и двадцати лет. Маминого дядю убило, когда он скакал в грозу на лошади. На ней и волоска не опалило, а из него пришлось вырезать пряжку ремня, так она в него впечаталась. А моего двоюродного брата – он старше меня на четыре года – молния подстерегла, когда он шел из конюшни в дом. У него всю левую часть парализовало, а пломбы в зубах расплавились так, что он не мог раскрыть рта.

Вот видишь, сказал Ролинс Джону Грейди. Он бредит.

Они не могли понять, что стряслось с мальчишкой. Блевинс дергался, бормотал что-то нечленораздельное и показывал на свой рот пальцем.

Здоров он заливать, заметил Ролинс.

Блевинс не услышал его слов. На лбу у него выступили капли пота.

Еще одному моему двоюродному брату – по отцовской линии – молния спалила волосы на голове. Мелочь прожгла ему карман, монеты провалились в дырки и подожгли траву. И в меня молния попадала уже два раза – потому я и оглох вот на это ухо. Нет, мне на роду написано – помереть от огня. Главное, чтобы в грозу на тебе не было вообще никакого металла. Никогда не знаешь, что притягивает молнию. Заклепки в комбинезоне, гвозди в сапогах…

Ну и что же ты собираешься делать, спросил Ролинс.

Блевинс злобно посмотрел на север.

Попробую ускакать от грозы. Иначе мне каюк!

Ролинс посмотрел на Джона Грейди, потом наклонился и сплюнул.

Ну вот, видишь? Никаких сомнений. Он рехнулся. Окончательно и бесповоротно.

От грозы не ускачешь, заметил Джон Грейди. Успокойся.

Это мой последний шанс, упрямо повторил Блевинс.

Не успел он договорить, как раздался раскат грома, похожий на треск сломавшейся сухой ветки, на которую кто-то ненароком наступил. Блевинс снял шляпу, провел рукавом по лицу, одной рукой схватил поводья, а затем, оглянувшись, ударил коня по крупу шляпой, и тот пустился вскачь.

Они смотрели ему вслед. Блевинс попытался на ходу надеть, шляпу, но она вылетела у него из руки. Он отчаянно работал поводьями, отчего локти смешно дергались, и постепенно его комичная фигурка стала уменьшаться и таять в сумерках.

Я за него не отвечаю, сообщил Ролинс.

Он отцепил фляжку от седла Джона Грейди и двинул своего коня вперед.

Он, конечно, свалится по дороге, а куда денется его конь, проворчал он и поехал, прикладываясь к фляжке и бормоча что-то себе под нос.

Я знаю, куда денется его конь, вдруг крикнул он, оборачиваясь к Джону Грейди.

Джон Грейди не отставал. Пыль из-под конских копыт уносилась, подхватываемая ветром, который дул им в спины.

Умчится к черту на кулички, продолжал кричать Ролинс. Угодит к сатане на сковородку.

Они ехали не останавливаясь. В лица им полетели первые капли дождя. Посреди дороги валялась шляпа Блевинса. Ролинс хотел проехаться по ней, но Малыш обогнул эту помеху. Джон Грейди вытащил ногу из стремени, нагнулся и, не слезая с Редбо, подхватил шляпу. Они слышали, как за спинами шумит ливень, словно за ними гонится разъяренная толпа.

Вскоре они увидели коня Блевинса. Гнедой был привязан к одной из росших скопом ив. Под сильным дождем Ролинс развернул Малыша и вопросительно посмотрел на Джона Грейди. Тот проехал между деревьев и спустился в арройо[33], выискивая отпечатки ног на суглинке. Вскоре он увидел Блевинса. Мальчишка прятался в корнях мертвого тополя там, где арройо резко поворачивало и выходило на равнину. На мальчишке не было ничего, кроме не по размеру больших и грязных трусов.

Что ты тут делаешь, спросил Джон Грейди.

Блевинс сидел на корточках, обхватив себя за худые и бледные плечи.

Сижу. Разве нельзя?

Джон Грейди бросил взгляд на равнину, туда, где последние светлые прогалы закрывались тучами, и, на клонившись, положил к ногам Блевинса его шляпу.

А где твоя одежда, спросил он.

Снял.

Это я понял. Но где она?

Оставил вон там. На рубашке есть медные пуговки.

Если польет сильный дождь, то по оврагу хлынет поток. Ты об этом подумал?

В тебя никогда не попадала молния. Ты просто не знаешь, что это такое. А если бы знал, то запел бы по-другому.

Утонешь, дурила!

Не беда. Я еще ни разу не тонул.

Значит, ты собираешься здесь оставаться.

Вот именно.

Джон Грейди упер руки в бедра.

Ну как знаешь. Больше нам толковать не о чем.

С севера донесся жуткий раскат грома. Казалось, раскололась земля. Блевинс в ужасе обхватил голову руками. Джон Грейди повернул Редбо и поехал назад по арройо. Крупные капли бомбили влажный песок, оставляя на нем крошечные кратеры. Он оглянулся на Блевинса. Тот застыл в той же позе – нелепое дополнение к и без того причудливому ландшафту.

Где он, спросил Ролинс, когда Джон Грейди подъехал к нему.

Сидит под деревом. Надень дождевик

Я сразу понял, что у этого типа в башке не хватает винтиков, заметил Ролинс. С первого взгляда. У него это на физиономии написано. Причем крупными буквами.

Дождь лил стеной. Конь Блевинса маячит сквозь пелену ливня словно привидение. Они съехали с дороги и двинулись по оврагу в сторону деревьев и укрылись под большим, чуть нависавшим камнем. Они присели на корточки, не выпуская из рук поводьев. Колени у них мокли под дождем. Кони переминались с ноги на ногу, вскидывали головы. Вокруг сверкали молнии, грохотал гром, ветер бушевал в акациях, а с черного неба на равнину низвергались потоки воды. Послышался топот конских копыт, который потом растворился в шуме дождя.

Ты понял? Ты понял, кто это проскакал, спросил Ролинс.

Понял.

Еще выпить хочешь?

Нет. Меня и так от этой бурды тошнит.

Меня тоже, призвался Ролинс и сделал еще глоток.

Когда стемнело, гроза стихла и дождь почти прекратился. Джон Грейди и Ролинс расседлали и стреножили лошадей, потом разошлись в разные стороны и, скрывшись в чапарале, начали блевать. Они стояли, широко расставив ноги и уперев ладони в колени, и их выворачивало наизнанку. Пасшиеся неподалеку кони время от времени настороженно вскидывали головы. Такого им отродясь не приходилось слышать. В серых сумерках эти рыгания словно исходили от странных, диких существ, вдруг наводнивших эти места. Казалось, решило напомнить о себе нечто безобразное и уродливое, гнездившееся в глубинах бытия. Отвратительная гримаса на лице Совершенства… Лик Горгоны, отразившийся в серых осенних водах.

Утром Джон Грейди и Ролинс поймали коней, заседлали их и, привязав за седлами мокрые скатки, двинулись к дороге.

Ну, какие предложения, спросил Ролинс

Надо все-таки отыскать этого сопляка.

А может, плюнем?

Нет, нельзя оставлять его здесь одного, без коня. Он же сгниет в одночасье.

Наверное, ты прав. Как его оставишь, идиота этакого!

Джон Грейди поехал по арройо и вскоре увидел Блевинса. Мальчишка был в том же виде, что и вчера. Джон Грейди осадил Редбо. Блевинс шел по оврагу босиком, держа в руке один сапог. Он поднял голову, молча уставясь на Джона Грейди.