Кони, кони…

Блевинс расстелил одеяло и улегся на него, закинув руки за голову. Он лежал, уставившись в безоблачное голубое небо пустыни. Птиц вокруг не было. Когда Блевинс заговорил, то его голос вибрировал от тряски кузова под его спиной.

Да, ребята, дорога будет долгой, произнес он.

Ролинс и Джон Грейди посмотрели сначала друг на друга, потом на него, но никак не отозвались на это высказывание. Они понятия не имели, сколько времени им суждено провести в пути.

Старик сказал, что до Сальтильо ехать целый день. Я его спрашивал, снова подал голос Блевинс.

Еще до полудня они выехали на большое шоссе, которое шло от городка Бокильяс на границе, но машина поехала в глубь страны, через поселки Сан-Гильермо, Сан-Мигель, Танке-эль-Ревес. Шоссе было пыльным и раскаленным, и немногие встречные грузовики обдавали их градом пыли и мелких камешков, и пассажиры спешно отворачивались, прикрывая лица рукавами. Грузовик остановился в Окампо, водитель выгрузил какие-то ящики, отдал письма, а потом они поехали дальше, на Эль-Осо. Вскоре машина остановилась у маленького придорожного кафе, и охранники, спрыгнув с грузовика, двинулись туда, прихватив винтовки. Арестанты остались на своих местах. Дети, носившиеся по дворику, прекратили игру и уставились на приехавших, а тощая белая собака, словно давно уже поджидавшая этого события, неторопливо подошла, долго мочилась, а затем с достоинством удалилась.

Потом появились и охранники. Они смеялись и свертывали на ходу сигареты. Один из них нес три бутылки фруктовой шипучки, которые передал арестантам. Дождавшись, когда они напьются, он взял пустые бутылки и понес их возвращать в кафе. Остальные двое конвоиров залезли в кузов. Из дверей появился капитан. За ним выбежал охранник, возвращавший бутылки, потом чарро и, наконец, водитель. Когда все заняли свои места, капитан вышел из-под навеса у кафе, сел в кабину последним, и грузовик поехал.

У Куатро-Сьенегас машина выехала на асфальтовое шоссе и покатила на юг, к Торреону. Один из охранников встал и, держась за плечо товарища, прочитал надписи на дорожном указателе, покосился на троих американцев и снова сел. Его двое товарищей тоже окинули взглядом скованную цепью троицу и после этого уже стали смотреть по сторонам. Грузовик мчался во всю, но час спустя съехал с асфальта и двинулся по проселку, извивавшемуся между холмов. В этих краях было немало заброшенных полей, и одичавшие коровы цвета свечного воска выходили попастись из арройо, где обычно прятались. Они казались существами из какого-то иного, потустороннего мира. На севере собиралась гроза, и Блевинс тревожно поглядывал туда, где время от времени черноту туч прорезали ниточки молний. Он пытался понять, откуда дует ветер и не попадут ли они в грозу. Перебравшись через широкое, устланное белыми камешками русло высохшей реки, грузовик преодолел подъем и покатил по лугу, где трава доставала до верхушек шин и издавала под грузовиком какие-то булькающие звуки. Машина въехала в эбеновую рощу, спугнула парочку ястребов и остановилась во дворе заброшенной эстансии, являвшей собой прямоугольник из глинобитных домиков, сараев и загонов для овец.

В кузове никто не пошевелился. Капитан открыл дверцу и вышел из кабины.

Вамонос, сказал он.

Охранники вылезли со своими винтовками. Блевинс посмотрел на пустые строения.

Что это, спросил он.

Один из охранников прислонил винтовку к колесу, взял связку с ключами, выбрал нужный и, открыв замок на цепи, забросил ее в кузов, потом снова взял винтовку и жестом велел арестантам слезать. Капитан послал одного из охранников проверить, что происходит на усадьбе, и теперь все ждали его возвращения. Чарро стоял прислонившись к капоту машины и, зацепив большой палец за ремень, курил сигарету.

Что мы тут будем делать, снова спросил Блевинс.

Не знаю, отозвался Джон Грейди.

Водитель остался в кабине. Он сидел откинувшись на спинку сиденья и надвинув шляпу на глаза. Похоже, он спал.

Мне бы отлить, сказал Ролинс.

Он и Джон Грейди пошли по высокой траве. Блевинс хромал за ними следом. Никто не обратил на них никакого внимания. Тем временем вернулся разведчик, доложился капитану, а тот взял винтовку из своих людей и передал чарро, который взвесил ее на руке так, словно это было игрушечное ружье. Арестанты тем временем вернулись к грузовику. Блевинс уселся чуть поодаль. Чарро посмотрел на него, вынул изо рта сигарету, бросил в траву и наступил каблуком. Блевинс встал и похромал к задней части грузовика, где стояли Ролинс и Джон Грейди.

Что они задумали, с тревогой в голосе спросил он.

К ним подошел охранник с винтовкой.

Вамонос.

Ролинс, который стоял опершись на кузов, выпрямился.

Соло эль чико, сказал охранник. Вамонос.[85]

Ролинс посмотрел на Джона Грейди.

Что они задумали, повторил Блевинс.

Ничего, сказал Ролинс.

Он посмотрел на Джона Грейди. Тот промолчал. Охранник взял Блевинса за руку.

Вамонос, повторил он.

Погоди, сказал Блевинс.

Эстан эсперандо,[86] отозвался охранник.

Блевинс извернулся, освободился от державшей его руки и сел на траву. Конвоир потемнел лицом. Он посмотрел туда, где у кабины стоял капитан. Блевинс стащил сапог и сунул внутрь руку. Он отодрал черную от пота стельку и отбросил ее в сторону. Потом снова сунул руку в сапог. Конвоир наклонился и, схватив Блевинса за тощее предплечье, рывком попытался поставить его на ноги. Блевинс отбивался, как умел, пытаясь передать что-то Джону Грейди.

Возьми, прошипел он.

Зачем мне это, спросил Джон Грейди, глядя на мальчишку.

Бери, говорят, почти крикнул тот и сунул в руку Джона Грейди комок песо. Конвоир пихнул его вперед, а сапог так и остался лежать на земле.

Погоди. Дай взять сапог, сказал Блевинс конвоиру.

Но конвоир продолжал толкать его, и Блевинс, хромая, шел, куда его толкали. Пройдя грузовик, он безмолвно и испуганно оглянулся, а потом пошел с капитаном и чарро через поляну к деревьям. Капитан положил ему руку на плечо, словно доброжелательный советчик, и повел его дальше. Человек с винтовкой шел следом. Вскоре Блевинс оказался среди эбеновых деревьев, хромая, в одном сапоге – почти такой, каким они увидели его тогда в арройо после грозы в тех чужих неведомых краях несколько месяцев назад.

Ролинс посмотрел на Джона Грейди. Тот, сжав губы, смотрел вслед маленькой ковылявшей фигурке. Казалось, что в Блевинсе слишком мало плоти, чтобы выступать средоточием ярости и негодования стольких мужчин. В нем вообще было что-то призрачное, ненастоящее.

Ты помалкивай, предупредил Ролинс.

Хорошо.

Ни слова!

Джон Грейди посмотрел на Ролинса, потом на конвоиров, обвел взглядом то странное место, где они находились. Чужое небо, неведомые края.

Ладно. Я буду молчать.

Через некоторое время из кабины вышел водитель и отправился посмотреть, что находится в пустых постройках. Конвоиры остались у грузовика. Двое арестантов и трое конвоиров в мятой форме. Конвоир без винтовки присел на корточки у колеса. Прошло довольно много времени. Ролинс уперся кулаками в борт, положил на них голову и прикрыл глаза. Вскоре он снова выпрямился и посмотрел на Джона Грейди.

Неужели они решили отвести его куда подальше и пристрелить? Черт знает что… Разве можно так обращаться с человеком?..

Джон Грейди обернулся к нему. В этот момент и рощи донесся выстрел, похожий на громкий хлопок. Потом еще. Стреляли из пистолета.

Из-за деревьев показались капитан и чарро. Они шли к машине. У капитана в руке были наручники.

Вамонос, рявкнул он.

Конвоиры зашевелились. Один из них ступил и колесо и стал нашаривать в кузове цепь. Из полуразрушенного амбара появился шофер.

Все о'кей. С нами все о'кей, лихорадочно шептал Ролинс.

Джон Грейди промолчал. Он поднял руку, чтобы надвинуть на лоб шляпу, но вдруг вспомнил, что ни у него, ни у Ролинса шляп нет. Тогда он забрался в кузов и сел. Он сидел и ждал, когда его опять прикуют цепью к напарнику. В траве у грузовика валялся сапог Блевинса. Один из конвоиров нагнулся, поднял его и зашвырнул далеко в траву.

Грузовик поехал дальше. Роща осталась позади. Солнце уже лежало в траве на равнине. Низины почернели. В вечерней луговой прохладе с веселым чириканьем носились птички. Ястребы, четкие силуэты которых вырисовывались на закатном небе, застыли на верхних сучьях сухого дерева, ожидая, когда подвернется жертва.

В Сальтильо они приехали часов в десять вечера. Местные жители совершали вечерний променад, кафе были полны. Грузовик остановился на большой площади напротив собора. Капитан выбрался из кабины и направился куда-то через улицу. На скамейках, под желтыми фонарями, сидели старики, которым чистили ботинки. Плакаты призывали прохожих не гулять по газонам. На улице вовсю торговали брикетами замороженного фруктового сока. Девушки с напудренными лицами расхаживали парами под ручку и время от времени оглядывались. Глаза у них были темные и испуганные. Джон Грейди и Ролинс сидели завернувшись в одеяла. Никто не обращал на них внимания. Вскоре вернулся капитан, залез в кабину, и они опять поехали.

Грузовик петлял по улочкам, останавливался то здесь, то там, у домиков и магазинчиков, пока кузов не опустел. Впрочем, они кое-где брали новые ящики и свертки. Уже за полночь машина подъехала к внушительному зданию старой тюрьмы Кастелар.

Джон Грейди и Ролинс оказались в помещении с каменным полом, где сильно пахло хлоркой. С них сняли наручники, и они уселись на корточки у стены, накинув на плечи одеяла, словно монахи нищенствующего ордена. Открылась дверь, и появился капитан, на сей раз без пистолета. Он уставился на них в свете единственной лампочки, свисавшей с потолка, чуть повел подбородком, и охранник, открывавший дверь, тотчас же исчез, аккуратно закрыв ее за собой.

Капитан молча смотрел на арестованных, сложив руки на груди и упершись большим пальцем правой в подбородок. Джон Грейди и Ролинс посмотрели на него, потом на его ботинки, потом отвели взгляды. Он же все смотрел и смотрел на них, а они чего-то ждали, словно пассажиры остановившегося посреди пути поезда. Капитан жил в своем собственном мире, который он создал сам вне досягаемости простых смертных. Этот мир был открыт лишь для немногих избранных и хотя и включал в себя все остальные миры, в мир капитана оттуда доступа не было. Пребывание в этом особом мире было неразрывно связано с его профессией, и, однажды попав в этот мир, его уже нельзя было просто так покинуть.

Капитан стал расхаживать по помещению, затем остановился. Он сообщил, что тот, кого они называли чарро, не совладал со своими нервами там, на заброшенной усадьбе, в эбеновой роще. Капитан добавил, что этот человек был братом того бедняги, которого застрелил убийца Блевинс, а кроме того, он заплатил некую сумму, чтобы были предприняты определенные меры, выполнена задача, которая оказалась возложенной на него, капитана.

Этот человек сам пришел ко мне. Я к нему не ходил. Он пришел и стал говорить о справедливости. О его семейной чести. Думаете, людям все это действительно нужно? По-моему, нет. По-моему, им это ни к чему. Но все равно я удивился. Сильно удивился. У нас нет смертной казни для преступников. Тут придется договариваться особо. Я говорю это вам, потому что вы как раз будете принимать в этом участие.

Джон Грейди посмотрел на капитана. Тот продолжал:

Вы не первые американцы в этой тюрьме. У меня тут есть друзья, и вы будете с ними договариваться. Я не хочу, чтобы вы ошиблись.

У нас все равно нет денег, отозвался Джон Грейди, и мы не собираемся ни с кем ни о чем договариваться

Прошу меня простить, но вам придется… Вы ничего не понимаете.

Что вы сделали с нашими лошадьми?

Сейчас речь идет не о лошадях. Лошади подождут. Пока не отыщутся их законные хозяева.

Ролинс сердито посмотрел на Джона Грейди.

Ты бы заткнулся, мрачно сказал он.

Пусть говорит, возразил капитан. Лучше, чтобы всем все стало ясно. Вам тут оставаться нельзя. Если вы останетесь в этой тюрьме, то помрете. Тут возникают разные сложности. Пропадают бумаги, нельзя никого разыскать. Сюда обращаются люди, хотят найти кого-то из своих, но разве это просто сделать? Иголка в стоге сена. И в бумагах сам черт ногу сломит. В общем, вы меня понимаете… Зачем лишние хлопоты? Кто может доказать, что такой-то был здесь? У нас его нет, и точка. Мало ли кому что мерещится. Какой-нибудь псих, например, скажет, что здесь находится Иисус Христос. Что с того? Известно, что его тут не было и нет.

Капитан подошел к двери, постучал в нее.

Незачем вам было проливать кровь, сказал Джон Грейди.

Комо?

Лучше бы вы привели его обратно к грузовику. Не зачем было проливать кровь…

В замке повернулся ключ, дверь приоткрылась, но капитан поднял руку.

Моменто, сказал он фигуре, замаячившей в проеме.

Капитан повернулся и уставился на Ролинса и Джона Грейди. Он долго смотрел на них и молчал, потом наконец заговорил:

Я расскажу вам один случай. Потому что вы мне нравитесь. Я тоже был молод. Как вы теперь. Я всегда водился с ребятами постарше – хотел больше знать. Однажды мы отправились на фиесту в город Линарес, в штате Нуэво-Леон. Ребята пили мескаль – знаете, что это? – а потом отправились к женщине. Они по очереди с нею развлекались, а я был последним. Но когда я вошел к женщине, она меня турнула. Сказала, что я еще мал и так далее. Как поступить мужчине? Я не мог повернуться и уйти – ребята сразу смекнули бы, что она мне не дала. Правды не утаить. Мужчина не может сказать, что он обязательно сделает то-то и то-то, а потом пойти на попятный. Начнутся толки, пересуды. Нет, это исключено.

Капитан сжал правую руку в кулак и потряс им над головой.

Может, ребята велели ей отказать мне. Может, посмеяться надо мной захотели. Может, они даже приплатили ей за это? Кто знает? Но я не мог допустить, чтобы шлюхи мною командовали. Короче, когда я вернулся к ребятам, никто не смеялся. Ясно? Я всегда умел поставить на своем. У меня слова не расходятся с де лом. И со мной шутки плохи…

Джона Грейди и Ролинса провели по каменной лестнице. Преодолев четыре пролета, они оказались у стальной двери, потом вышли на железный мостик, тянувшийся вдоль внутренней стены. Вверху темнело небо. Внизу был тюремный двор.

Кивнув на двор, надзиратель сообщил, что это местная парикмахерская, и при свете тусклой лампочки они увидели его ухмылку.

Он пошел по мостику, они двинулись следом. В камерах-клетках дремала какая-то таинственная зловещая жизнь. На противоположной стороне, на темных ярусах мерцали отдельные огоньки, словно свечки в церкви перед каким-нибудь святым. Колокол на соборе, в трех кварталах от тюрьмы, гулко и торжественно ударил один раз.

Их поместили в угловую камеру. Загрохотала дверь с железными прутьями, лязгнул засов. Надзиратель зашагал обратно, и они услышали, как захлопнулась стальная дверь. Затем уже наступила тишина.

Джон Грейди и Ролинс улеглись на железные койки, прикрепленные к стене цепями. Матрасы были тонкими, грязными и кишели паразитами. Утром они спустились во двор на поверку. Поверка проводилась по ярусам, заняла около часа, но их фамилии так никто и не выкликнул.

Не иначе как мы с тобой не существуем, сказал Ролинс.

На завтрак дали жидкую посоле,[87] а затем их вытолкали на двор, предоставив самим себе. Первый день прошел в потасовках, и, когда их водворили на ночь в камеру, они были в крови и без сил. Ролинсу вдобавок сломали нос, который страшно распух. Тюрьма Кастелар представляла собой город в городе, обнесенный стеной, где с утра до вечера шел обмен – от радиоприемников до одеял, спичек, пуговиц, сапожных гвоздей. Каждый из представителей этого мира отчаянно сражался за свое место под солнцем. Если в обществе, основанном на принципах свободного предпринимательства, основу успеха составляют финансовые показатели, то здесь все упиралось в такие категории, как полнейшее отсутствие нравственности и насилие, и мерой жизнеспособности служила готовность убивать себе подобных.

Джон Грейди и Ролинс с грехом пополам проспали ночь, а утром все началось сначала. Они сражались спина к спине, падали, помогали друг другу подняться и снова вступали в драку. К полудню Ролинс получил такой удар по челюсти, что не мог жевать.

Они нас тут прикончат в два счета. Нам отсюда дорога в могилу, мрачно предрекал он.

Джон Грейди энергично размешивал в тарелке фасоль с водой, пока не получилась жидкая кашица, которую он и предложил Ролинсу.

Слушай меня внимательно, сказал он, пододвигая ему тарелку. Главное – внушить им, что они не могут остановиться на полпути. Слышишь? Лично я хочу, чтобы они усекли простую вещь: они должны или нас убить, или оставить в покое. Третьего не дано.

У меня болит все тело.

Знаю. Но это ничего не меняет.

Ролинс стал всасывать кашицу. Он покосился на Джона Грейди через край тарелки.

Ты похож на енота.

Джон Грейди криво улыбнулся.

А ты сам на кого похож?

Хрен поймешь.

Дай бог, чтобы ты был похож на енота.

Я не могу смеяться. У меня сломана челюсть.

А по-моему, с тобой полный порядок.

Это точно, буркнул Ролинс.

Видишь того типа? Который стоит и пялится на нас спросил Джон Грейди.

Вижу

Видишь, как на нас таращится?

Вижу.

Знаешь, что я сейчас сделаю? Понятия не имею.

Я встану, подойду к нему и врежу хорошенько по его поганой роже.

Ни хрена ты не врежешь! Ну тогда смотри. Я пошел. А зачем?

Чтобы он не тратил время на дорогу к нам. Потому как, если я ему не врежу, он нам сам врежет.

К концу третьего дня избиение прекратилось. Оба ходили уже полуголые, в Джона Грейди запустили горстью мелких камешков, отчего у него вылетело два зуба, а левый глаз совсем закрылся. Четвертый день оказался воскресеньем, и на деньги Блевинса они купили себе кое-что из одежды, а также мыла и вымылись под душем. Кроме того, они приобрели банку томатного супа и, нагрев жестянку над свечным огарком, заверну ли ее в рукав старой рубашки Ролинса. Сев под высокой западной стеной тюрьмы, через которую уже перевалило солнце, они передавали завернутую в ткань банку друг другу.

А что, глядишь, и выкарабкаемся, произнес Ролинс. Не надо расслабляться. Давай наперед не загадывать. Сколько, по-твоему, стоит освободиться? Не знаю. Но, наверное, дорого. Я тоже так думаю.

Что-то пока от капитановых дружков ни слуху ни духу. Может, они просто ждут, останется от нас что-нибудь, за что есть смысл брать деньги, или нет, проговорил Джон Грейди и протянул банку обратно Ролинсу. Допивай, сказал тот. Бери, бери. Там всего-то на один глоток.

Ролинс взял банку, опрокинул остатки в рот, потом налил в нее воды, покрутил, выпил и уставился в пустую жестянку.

Если они думают, что у нас водятся деньги, то почему тогда не держат в приличных условиях, спросил он.

Не знаю. Они, видать, не заведуют тут распорядком. Их дело принимать арестантов. И выпускать.

Разве что так.

Загорелись прожектора на стенах.

Сейчас прогудят отбой, сказал Ролинс.

У нас есть еще пара минут.

Я и не подозревал, что на земле имеются такие места.

На земле имеется все что угодно.

Ролинс кивнул:

Это точно.

Где-то там, в пустыне, шел дождь. Ветер, что дул от туда, доносил запах креозотов. В маленьком шлакоблочном домике, встроенном в углу двора, загорелись огни. Там жил, словно сатрап в изгнании, какой-то состоятельный узник с поваром и телохранителем. За сетчатой дверью сооружения мелькнула фигура. Над крышей была натянута веревка, над которой, словно государственные флаги, тихо полоскалась на легком ветру выстиранная одежда хозяина. Ролинс кивнул на домик.

Ты его когда-нибудь видел?

Да, как-то вечером. Он стоял в дверях и курил сигару.

Ты усвоил их здешний жаргон?

Немного.

Что такое пуча?

Окурок. Бычок.

А что такое теколата?

То же самое.

Господи, сколько у них слов означают окурок!

Много. А ты знаешь, что такое папасоте?

Нет.

Большой человек. Шишка.

Они так зовут того типа, который живет в домике?

Да.

А мы с тобой парочка габачос.

Болильос.

И еще пендехос. Болваны.

Каждый может оказаться пендехо, пробормотал Джон Грейди.

Но мы с тобой здесь самые большие болваны.

Ничего на это не могу тебе возразить, приятель.

Какое-то время они сидели и молчали.

О чем задумался, наконец спросил Ролинс.

Сдается мне, что за здорово живешь нам отсюда с тобой не выбраться.

Ролинс кивнул. Они смотрели, как в свете прожекторов двигаются фигуры заключенных.

А все из-за одной чертовой лошади, буркнул Ролинс.

Джон Грейди наклонился вперед, сплюнул между расставленных ног, потом снова прислонился к стене.

Лошадь тут ни при чем, сказал он.

Ночью они лежали в камере на железных койках и прислушивались к тому, что происходит вокруг. Тишину нарушало храпение кого-то из соседней камеры, да где-то вдалеке пролаяла собака. Потом стало так тихо, что они слышали дыхание друг друга.

Мы с тобой возомнили себя крутыми ковбоями, произнес из темноты Ролинс.

Это точно.

А они могут убить нас в любой момент.

Тоже верно.

Два дня спустя папасоте прислал за ними человека. Это случилось вечером, когда они сидели во дворе. Высокий худой мексиканец пересек двор, подошел к ним, нагнулся, сказал, чтобы они шли за ним, потом выпрямился, повернулся и пошел. Он даже не оглянулся, что бы проверить, идут ли они следом.

Что будем делать, спросил Ролинс.

Джон Грейди кое-как поднялся, отряхнул рукой штаны и сказал:

Поднимай свою задницу.

Хозяина звали Перес. Его «особняк» имел лишь одну комнату, в центре которой стоял складной металлический стол с четырьмя стульями. У одной стены находилась железная кровать, а напротив – буфет, полка с посудой и плита с тремя конфорками. Когда они вошли, хозяин стоял у окна и смотрел на тюремный двор. Затем он повернулся, щелкнул пальцами, и тотчас же провожатый исчез за дверью.

Меня зовут Эмилио Перес, представился хозяин. Прошу вас, присаживайтесь.

Они отодвинули стулья, сели. Доски пола, как оказалось, не были прибиты гвоздями, а просто лежали на поперечинах, одна к другой. Блоки, из которых были сложены стены, не были скреплены известковым раствором. Потолок состоял из неошкуренных жердей, на которые были положены листы кровли, придавленные по краям кирпичами. Двое или трое мужчин могли за полчаса разобрать и снова собрать это сооружение. Тем не менее в домике имелось электричество и даже газовая колонка. На одной из стен висел ковер, на других – картинки из календаря.

Вы еще очень молоды и, по-моему, любите драться так?

Ролинс собрался что-то ответить, но Джон Грейди быстро перебил его:

Да. Есть такой грех.

Перес улыбнулся. Ему было лет сорок с небольшим. У него были подернутые сединой волосы и усы. Он был строен и гибок. Он отодвинул третий стул, легко перебросил ногу через спинку и сел, поставив локти на стол и чуть подавшись вперед. Стол был покрашен малярной кистью, и через зеленую краску проступало название пивоварни. Перес сложит вместе руки.

Давно вы тут, драчуны, спросил он.

С неделю.

И как долго собираетесь пробыть?

Для начала, мы сюда не собирались, отозвался Ролинс. Так что наши планы тут вообще ни при чем.

Американцы в этой тюрьме долго не задерживаются, с улыбкой произнес Перес. Они проводят тут пару-тройку месяцев. Потом покидают нас. Здешняя жизнь им не по душе.

А вы можете сделать так, чтобы мы отсюда убрались?

Перес развел руками и чуть пожал плечами.

Да. Конечно.

Тогда почему вы сами здесь загораете, спросил Ролинс.

Перес снова улыбнулся, откинулся на спинку стула, а руками сделал такое движение, словно прогонял птиц. Этот жест плохо сочетался с его общей невозмутимостью, но, возможно, он счел, что так будет понят нее американцам.

У меня есть политические противники. Что еще? Буду с вами откровенен. Не думайте припеваючи. Чтобы договориться насчет себя, мне нужны деньги, и немалые. Это стоит дорого. Очень дорого.

Тогда вы копаете не там, где надо, сказал Джон Грейди. У нас денег нет.

Перес грустно посмотрел на них.

Если у вас нет денег, то как же вы собираетесь обрести свободу?

Мы думали, вы нам расскажете.

Тут нечего особо рассказывать. Без денег на свободу лучше не рассчитывать.

Значит, мы отсюда никуда не денемся.

Перес пристально посмотрел на своих гостей. Он чуть подался вперед и снова сложил руки. Казалось, он размышляет, как лучше начать.

Все это очень серьезно. Вы не понимаете здешней жизни. Вы, наверное, считаете, что она сводится к борьбе за разные мелочи. Шнурки для ботинок, сигареты. Луча[88]… Это наивный подход. Вы меня понимаете? Главное вовсе не в этой ерунде. Нельзя оставаться здесь и сохранять независимость. Вы себе не представляете, как тут все устроено. Вы не знаете здешнего языка.

Он знает, кивнул Ролинс на Джона Грейди.

Нет, покачал головой Перес. Никто из вас его не знает. Может, через год вы кое-что начнете понимать. Но год для вас слишком много. У вас времени в обрез.

Если вы не докажете, что верите в меня, я ничем не смогу помочь. Понимаете? Я не смогу вам предложить свою помощь и поддержку.

Джон Грейди посмотрел на Ролинса.

Ты готов, приятель, спросил он.

Вполне.

Они отодвинули стулья и поднялись из-за стола.

Перес посмотрел на них.

Садитесь, пожалуйста.

Мы уже и так засиделись, сказал Джон Грейди.

Перес побарабанил пальцами по столу.

Вы очень глупы… Очень…

Джон Грейди взялся за ручку двери. Но внезапно повернулся и посмотрен на Переса. Его лицо было изуродовано, челюсть перекошена, глаз опух и посинел, как слива.

Почему бы вам не объяснить нам, что к чему? Вы говорите насчет доверия. Но если мы чего не понимаем, почему бы вам не рассказать нам, как тут все устроено.

Перес остался сидеть за столом. Он откинулся на спинку стула, посмотрел на Джона Грейди и вздохнул.

Мне нечего вам сказать. Честное слово. Я точно знаю, чего ожидать только от тех, кто находится под моим покровительством. Но остальные… Он махнул рукой, словно отметая всех прочих. Они живут сами по себе. Это царство случайного. Только Господь Бог ведает, что им уготовила судьба. Но меня увольте… Я тут ни при чем.

Когда следующим утром Ролинс шел по тюремному двору, на него напал человек с ножом. Ролинс никогда раньше не видел его, да и нож, блеснувший у того в руке, был не выточенной из ложки самоделкой, а настоящим итальянским кнопочным ножом с черной ручкой и никелированным заплечником. Нападавший держал нож на уровне пояса и трижды взмахнул им, норовя полоснуть Ролинса по животу, а тот трижды пытался увернуться, втягивая живот, выгибая вперед плечи и раскидывая руки по сторонам. После третьего выпада Ролинс не выдержал, повернулся и, держась одной рукой за живот, побежал. Его рубашка сразу сделалась мокрой и липкой от крови.

Когда подоспел Джон Грейди, Ролинс уже сидел у стены, обхватив себя обеими руками и раскачиваясь из стороны в сторону, словно страшно замерз и теперь никак не может согреться. Опустившись на колени, Джон Грейди попытался убрать руки Ролинса от его живота.

Дай взглянуть.

Сволочь, паскуда, бормотал Ролинс, не обращая на него внимания.

Дай взглянуть, кому говорят!

Черт…

Ролинс бессильно откинулся назад.

Приподняв потемневшую от крови рубашку, Джон Грейди долго всматривался в порезы.

Могло быть и хуже.

Все хреново, пробормотал Ролинс.

Идти можешь?

Могу.

Тогда пошли.

…бормотал Ролинс. Раздолбай хренов.

Вставай. Не сидеть же здесь!

Джон Грейди помог Ролинсу подняться на ноги, и они побрели через двор к будке охраны. Дежурный уставился на них в окошко – сначала на Джона Грейди, потом на Ролинса. Потом он открыл ворота, и Джон Грейди сдал Ролинса на руки надзирателям.

Его отвели в какую-то комнату, усадили на стул, кто-то побежал докладывать начальнику тюрьмы. Кровь медленно капала на каменный пол. Ролинс сидел не отнимая рук от живота. Затем кто-то дал ему полотенце.

В последующие дни Джон Грейди старался как можно меньше ходить по тюрьме. Он внимательно смотрел по сторонам, надеясь распознать среди множества чужих лиц своего убийцу. Но все его опасения оказались напрасными. Никто и не думал на него нападать. За время, проведенное в тюрьме, у него появилось несколько друзей – человек из штата Юкатан, который не принадлежал ни к одной из местных клик, но пользовался всеобщим уважением, смуглый индеец из Сьерра-Леона и двое братьев Баутиста, которые убили полицейского в Монтерее, а труп сожгли. Их арестовали, потому что на старшем брате опознали ботинки убитого. Все эти люди сходились на том, что Перес – большой авторитет и о его подлинном могуществе остается лишь гадать. Поговаривали, что Перес свободно покидает тюрьму и по вечерам уходит в город, где, по слухам, у него была семья, а также, утверждали некоторые, и любовница.

Два дня Джон Грейди тщетно пытался узнать о здоровье Ролинса у надзирателей, которые только качали головами. Утром третьего дня Джон Грейди постучал в дверь домика Переса. Сразу же обычный гомон и гвалт во дворе почти совершенно прекратились. Все, кто там был, смотрели в его сторону, и, когда камердинер, или денщик, или вестовой Переса открыл дверь, Джон Грейди оглянулся и бросил взгляд на двор.