Жизнь мальчишки

– Папа!

Подпрыгнув на своем сиденьи, отец резко крутанул руль. Грузовичок начало заносить налево к середине дороги, отмеченной вылинявшей прерывистой линией, и моему отцу пришлось несколько мгновений посвятить отчаянной борьбе, чтобы не дать нам скатиться в лес. Потом шины снова нашли сцепление с асфальтом, грузовичок выправился и отец, утерев со лба пот, уставился на меня горящими от гнева глазами, явно желая получить вразумительное объяснение по поводу случившегося:

– Ты что, спятил? – бросил он мне. – Ты чуть было не отправил нас на тот свет!

Я снова оглянулся назад.

От черной машины не осталось и следа.

Но она не обогнала нас. И свернуть ей тоже было некуда. Она просто исчезла.

– Я видел… видел…

– Что ты видел? Где? – требовал он ответа.

– Мне показалось, что я увидел… машину, – наконец сумел пролепетать я. – Она чуть было не врезалась в нас – я так испугался.

Отец внимательно изучил зеркало заднего вида. Конечно же в нем он не увидел ничего, кроме прежнего, струящегося с небес, дождя и пустой дороги, которую за секунду до того видел и я. Протянув ко мне руку, он пощупал мой лоб и сказал:

– Ты как себя чувствуешь?

– Со мной все в порядке, сэр.

И в самом деле – никаких признаков простуды у меня не было. В этом, как бы там ни было, я был уверен. Мой папа, удовлетворившись тем, что лихорадка не треплет меня, отнял от моего лба руку и снова положил ее на руль.

– Тогда сиди спокойно и не балуй, – наказал он мне, и я решил постараться и вести себя наилучшим образом.

Снова все внимание моего отца сосредоточилось на хитростях и уловках дороги, разворачивающейся перед нами, и по тому, как то и дело напрягались у него на скулах желваки, я понял, что в эти минуты он решает непростую задачу о том, что со мной делать дальше: то ли отвести меня и показать доктору Пэрришу, то ли выпороть как сидорову козу.

Больше я о черной машине не заикался, потому что знал, как дважды два, что отец ни за что не поверит мне. Дело в том, что эту самую машину я уже видел при свете дня на улицах Зефира. Проносясь по улицам нашего городка, она оповещала о себе грохотом, и ревом движка и когда она летела мимо тебя, можно было почувствовать исходящий от нее жар и видеть, как трепещет под ее покрышками асфальт улицы. «Это самая быстрая машина во всем городе», – сказал мне Дэви Рэй, когда мы вместе с ним в один из августовских дней болтались на Мерчантс-стрит перед палаткой с мороженным, прохлаждаясь в ветерке, исходящем от глыб сухого льда, наваленного в проволочную корзину у задней двери.

– Отец говорит, – продолжал откровенничать Дэви Рэй, – что в нашем городе никто не может обогнать Полуночную Мону.

Полуночная Мона. Именно так звали эту машину. Парня, которому принадлежала машина, звали Стиви Каули. Его прозвище было Малыш Стиви, поскольку ростом он лишь на пару дюймов превосходил пять футов, и это при том, что лет ему было уже все двадцать. Он без конца курил «Честерфильд», прикуривая одну сигарету от другой, и может быть это и повлияло на то, что его рост приостановился.

Но настоящая причина того, почему я не стал ничего говорить отцу о Полуночной Моне, преследовавшей нас на мокрой дороге, заключалось в том, что случилось в прошлогоднем октябре и о чем знал весь город. В ту пору мой отец состоял в добровольной пожарной дружине. Однажды вечером в нашем доме раздался телефонный звонок. Как папа сказал потом маме, это был Марчетте, шеф пожарной дружины. На Шестом шоссе в лесу горела врезавшаяся в дерево машина. Отец торопливо оделся и ушел тушить пожар и когда он через два часа вернулся, в его волосах было полно пепла, а от одежды исходил устойчивый запах дыма. В этот вечер он увидел на пожаре что-то такое, из-за чего на следующей день вышел из добровольных пожарных.

Именно по Шестому шоссе мы сейчас и ехали. Автомобиль, который сгорел здесь в прошлом октябре и тушить который вызвали моего отца, был Полуночной Моной, за рулем ее находился Малыш Стиви Каули.

Сейчас тело Малыша Каули – а лучше сказать то, что осталось от него – лежало в гробу на кладбище Поутер-хилл. Полуночная Мона тоже куда-то исчезла, очевидно туда, куда исчезают все разбитые и сгоревшие автомобили.

Но сегодня я своими глазами видел эту машину, мчащуюся сквозь туман по шоссе позади нашего пикапа. Кроме того, я также был уверен в том, что видел кого-то, кто сидел в ней за рулем.

Я решил, что не скажу об этом ни слова, буду держать рот на замке и все тут. У меня и без того хватало на сегодня неприятностей.

Немного притормозив, отец свернул с Шестого шоссе на грязную боковую дорогу, уходящую в глубь леса. Довольно скоро мы добрались до странного места, где вдоль дороги к деревьям были прибиты гвоздями старые проржавевшие металлические знаки и таблички всевозможных мастей, размеров и содержания; по-моему, знаков и табличек тут было не менее сотни, от рекламы апельсиновой содовой «Грин Спот» и пилюль от головной боли «Би-Си» до «Бабушки Опри». После опушки с табличками дорога свернула к охотничьему домику из старых серых бревен, с осевшим и покосившимся крыльцом, выходящим на передний дворик – то есть море бурьяна, – где можно было найти какую угодно рухлядь: ржавые вешалки и кухонные плиты, торшеры и настольные лампы, кроватные рамы, электрические вентиляторы, ледники и другую бытовую утварь, наваленную неряшливыми кучами. Тут были и громадные мотки проволоки, ростом выше моего отца, и бушелевые корзины, полные пустых бутылок, а посреди всего этого барахла высился очередной знак, самый красочный – жестяной улыбающийся полицейский с красными буквами поперек груди: «Стой. Не воруй». В голове копа красовались три аккуратные дырочки от пуль.

Как я понял, с воровством у мистера Скалли велась самая жестокая борьба, потому что не успел отец заглушить мотор пикапа, как дверь охотничьего домика открылась и оттуда во двор выскочили две злющие поджарые овчарки и принялись облаивать нас. Секундой позже ту же дверь кто-то пинком распахнул изнутри и на крыльцо выскочила невысокая и хрупкая на вид женщина с тугой светлой косой и ружьем в руках.

– Кто вы такие? – заорала она в нашу сторону голосом таким же благозвучным, как визжащая пила лесопилки. – Что вам тут надо?

Мой отец открыл дверцу кабины и помахал рукой.

– Я Том Мэкинсон, мэм. Я приехал из Зефира – Том Мэкинсон, миссис Скалли, вы должны меня знать.

– Какой-такой Том?

– Мэкинсон, мэм!

Чтобы перекрыть лай овчарок, отцу приходилось кричать.

– Я приехал из Зефира!

– А ну, тиха! – прикрикнула на овчарок миссис Скалли. Этого ей показалось мало и, схватив висящую на колышке на крыльце плетку-многохвостку, она несколько раз вытянула ею псин вдоль спин, что существенно охладило их пыл.

Вслед за отцом я выбрался из кабины пикапа и встал рядом с ним. Наши ботинки наполовину утонули в грязи, которую не держали даже сорняки.

– Я приехал повидаться с вашим мужем, миссис Скалли, мэм, – объяснил отец хозяйке домика. – Дело в том, что он по ошибке забрал и увез велосипед моего сына.

– Вот как? – проговорила миссис Скалли и причмокнула губами. – Обычно Эммет не ошибается.

– Так ваш муж дома, мэм? – снова спросил отец. – Могу я поговорить с ним?

– Он там, на заднем дворе, в одном из сараев, – ответила жена старьевщика и указала нам нужную сторону своим ружьем. – Ваш велосипед, наверное, тоже там – их тут тьма-тьмущая.

– Благодарю вас, мэм.

Мой отец зашагал в указанном направлении и я двинулся вслед за ним, но не успели мы сделать и дюжину шагов, как за спиной у нас снова раздался голос миссис Скалли:

– Эй, вы! Внимательней смотрите себе под ноги! Если споткнетесь и свернете себе шею, мы не собираемся за вас отвечать, понятно?

Если в переднем дворике четы Скалли творился, мягко сказать, беспорядок, то состояние заднего двора нельзя было представить и в кошмарном сне. Сараи оказались огромными ангарами из ржавого железа, вроде тех, в которых хранится урожай табака. Для того, чтобы добраться до сараев, пришлось пробираться по узенькой тропинке, петлявшей между горами разнообразной рухляди: тут были и разбитые проигрыватели и какие-то странные статуи, садовые насосы, продавленные шезлонги, половинки газонокосилок, двери, ржавые жаровни, горшки и кастрюли, кровельное железо, утюги и батареи и бельевые корзины многих сортов.

– Господи помилуй, – оглядываясь по сторонам, прошептал, больше обращаясь к самому себе, отец, когда мы с ним проследовали извивами тропинки меж высящихся по бокам гор хлама. Все хозяйство Скалли щедро поливалось дождем и в некоторых местах с вершин этих металлических эверестов вода стекала бурливыми маленькими потоками. Это место воистину было удивительным, но когда через несколько шагов перед нами появилась здоровенная куча перекрученного и спутанного друг с другом металлического нечто, я понял, что назвать эту свалку удивительной – значит не сказать ничего. Она была по-настоящему волшебной. Я застыл как вкопанный, не в силах отвести от того, что увидел перед собой, глаз.

Впереди высилась гора из сотен велосипедных рам, сросшихся меж собой прядями жуткой ржавчины, все без исключения без единой шины и, в большинстве своем, со сломанными поперечинами.

Говорят, что где-то в Африке есть тайное место, куда уходят умирать слоны, где эти морщинистые серые великаны ложатся на землю и освобождают себя от бренной ноши своих тяжких тел, чтобы наконец воспарить к небесам в виде легчайших сердцевин своей души. В тот момент я искренне верил в то, что мне посчастливилось наткнуться на секретное кладбище велосипедов, где их мертвые остовы наслаивались друг на друга год за годом, поливаемые дождем и сжигаемые солнцем еще долго после того, как непоседливые велосипедные души покинули свои рамы. В некоторых местах этой огромной кучи велосипеды распались от времени настолько, что приняли вид палой красной и желтой листвы, которой суждено сгореть на костре в один из осенних полдней. Кое-где из кучи торчали разбитые фонари, незрячие и вызывающие, как то бывает у мертвых. На гнутых рулях еще виднелись резиновые рукоятки, с которых кое-где свешивались пучки украшающей их виниловой бахромы, похожей на вылинявшее под дождем пламя. Стоило только напрячь воображение и можно было представить все эти велосипеды новенькими, сверкающими от краски и трепещущими от нетерпения скорее отправиться в путь, с новенькими шинами, педалями и цепями, несущими на себе капли желтой пахучей смазки и крепко цепляющимися за передаточные шестерни. По неясным для меня причинам это видение навевало грусть. Скорее всего дело было в том, что тут перед собой я увидел наглядное подтверждение тому, что всему, как бы сильно мы не берегли это и не хранили, когда-то приходит конец.

– Здорово! – пророкотал кто-то у нас над ухом. – Я слышал, какой вы там устроили переполох.

Оглянувшись, я и мой отец увидели перед собой мужчину, с трудом толкающего по грязи большую тяжело груженную тачку. Мужчина был облачен в комбинезон и пару заляпанных грязью ботинок, его обширный живот вызывающе выпирал вперед, на лице видны были пятна, определенно свидетельствующие о неполадках с печенью, а голову украшал единственный клок седых волос. Лицо мистера Скалли было изрезано морщинами, нос, с сеточкой проглядывающих красных сосудиков на кончике, напоминал картошку, глаза его были прикрыты очками с круглыми стеклами. Глядя на нас, он улыбался во весь рот, демонстрируя желтые редкие прокуренные зубы. Подбородок мистера Скалли украшала большая бородавка с тремя торчащими седыми волосками.

– Чем могу помочь вам, ребята?

– Я – Том Мэкинсон, – представился отец протягивая для пожатия руку. – Сын Джея.

– Вот черт! Прошу прощения, не признал сразу! То-то я гляжу, лицо знакомое.

На руках у мистера Скалли были грязные парусиновые рукавицы, которые тот неспешно стянул, перед тем как встряхнуть руку отцу. – А это, выходит, внук Джея?

– Точно. Его зовут Кори.

– Сдается мне, я вроде пару раз видел тебя в городе, – сказал мне мистер Скалли. – Я помню когда твоему отцу было столько же лет, сколько тебе сейчас. Мы с твоим дедом тогда были «не разлей вода».

– Мистер Скалли, мне сказали, что несколько часов назад вы забрали с Дирман-стрит велосипед, – сказал старьевщику отец. – Он стоял там под дубом.

– Точно, это я его прибрал. Ну и что, там и смотреть то особенно не на что было. Сплошная рухлядь.

– Дело в том, что это был велосипед Кори. Мы собирались отдать его в ремонт и если вы теперь вернете его нам сейчас…

– Во дела, – протянул мистер Скалли. Его широкая улыбка дрогнула. – Том, я даже не думал, что этот велосипед еще на что-то сгодный.

– Ничего страшного. Значит велосипед еще здесь у вас?

– Да, ваш велосипед здесь. Точнее сказать, он был здесь, – мистер Скалли мотнул головой в сторону одного из «сараев». – Я отвез его туда всего несколько минут назад.

– Но мы можем пойти и забрать его?

Посмотрев на меня, мистер Скалли закусил губу, потом перевел взгляд обратно на отца.

– В том то и дело, что ничего не выйдет, Том. Не сможете вы его забрать.

Отставив тачку в сторону, он прислонил ее ручки к склону одной из мертвых велосипедных гор и сказал:

– Пойдемте, я кое-что вам покажу.

Вслед за мистером Скалли мы зашагали к сараю. Мистер Скалли сильно хромал, словно суставы у него в ноге были не как у всех людей, шаром, а вроде дверной петли.

– Такая вот история, ребята, – снова заговорил он. – Уже года три я все подумываю избавиться от этих старых великов, так они мне надоели. Нужно же здесь когда-то начать разбираться, понимаете? Каждый день что-то новое прибавляется… и вот что позавчера я пообещал Белле – Белла, это моя жена – я сказал ей: «Белла, притаскиваю еще один велосипед и ту же начинаю с ними разбираться. Только один и все – баста».

Вслед за мистером Скалли через проем без дверей мы вошли в сумрачную холодную сень сарая. Голые лампочки, болтающиеся под потолком на кусках провода, погружали сваленные внутри сарая очередные кучи барахла в удивительное переплетение света и тени. Тут и там из мрака восставали странные, загадочно поблескивающие боками и гранями механизмы, напоминающие шагающие машины марсиан. Что-то щелкало и скрипело; возможно это были крысы или мыши, я не знал. Внутренность сарая более всего напоминала пещеру, в которой только Индиана Джонс мог чувствовать себя как дома.

– Смотрите под ноги, – предупредил нас мистер Скалли, направляясь к другому дверному проему. В следующем отсеке он повернулся к нам, остановившись перед обширной машиной треугольной формы с шестернями и рычагами по бокам и сказал: – Вот этой дробилке пятнадцать минут назад я и скормил ваш велик. Я принес его последним и он первым пошел в зубы этой машине.

С этими словами мистер Скалли кивнул на бочонок, полный перекрученных и сплющенных кусочков металла. Рядом с первым бочонком, начатым, стоял другой, пустой, поджидающий своей очереди.

– Это я хоть смогу продать как металлолом, понимаете в чем дело? Я дал себе зарок: еще один велик и я включаю машинку. Ваш велосипед стал последним, ну что тут поделаешь?

Мистер Скалли, в свете висящей над головой которого лампочки то и дело пролетали проникающие сквозь худую крышу дождевые капли, снова взглянул на меня.

– Извини, Кори. Я даже представить себе не мог, что у такого велосипеда может объявиться хозяин. Если бы я знал, что он твой, я бы конечно попридержал его, но он ведь был совершенно никуда не годный, этот велосипед.

– Никуда не годный? – переспросил отец.

– Точно, Том, никуда. Ни одной целой детали. Старый, как век, и весь изношенный, и я уверен, что за ремонт такого ни взялся бы никто ни за какие деньги. Бесполезно и думать. Что делать, любой велосипед когда-то отправляется на свалку. Кому ж как не мне знать это лучше других, ведь я столько перевидал этих великов, которые мне то и дело и приносят или по телефону просят забрать. Поверь, Кори, твой велосипед был просто грудой ржавого металла и то, что я засунул его в дробилку, ничего не изменило.

– Да, сэр, – ответил я, – я знаю.

– Ему не было больно, – тихо прибавил мистер Скалли и я молча кивнул ему.

Слушая мистера Скалли, я думал о том, что такой человек как он наверняка понимает эту жизнь всю до самых мелких ее винтиков, потому как, несмотря на то что тело его было старым, глаза у него были молодые и молодое было сердце. Глядя на вещи, он видел самую их космическую суть, и потому знал, что жизнь существует не только в созданиях из плоти и крови, но и в предметах из неживого, вроде бы, материала – в доброй и верной паре ботинок; в хорошей надежной машине; в ручке, которая не подведет в трудную минуту; в велосипеде, который пронесет тебя через много миль – во всем том, чему мы вверяем свою судьбу и жизнь и что платит нам радостью и безопасностью бытия, оставаясь в нас приятными воспоминаниями.

Слушая все это, старые хрычи с камнями вместо сердца могут холодно усмехнуться и сказать: «Чушь это все, парни, и ерунда!» Но позвольте и мне задать им тогда вопрос: разве никогда вам не хотелось, хотя бы на пяток минут, получить обратно свой первый велосипед? Ведь наверняка же вы помните, как он выглядел. Ведь помните? И как его звали: «Тигр», «Гладкий», или «Стрела», или, может быть, «Молния»? Кто забрал у вас этот велосипед и куда он потом девался? Вы когда-нибудь задумывались об этом?

– Хочу показать тебе, Кори, еще кое-что, – сказа мистер Скалли, дотронувшись до моего плеча. – Иди за мной.

Вместе с отцом мы проследовали за мистером Скалли прочь от велосипедодробильной машины в другое отделение сарая. Через маленькое пыльное окошко с улицы сочился зеленоватый свет, немногим помогающий свечению тусклой лампочки под потолком. Здесь, в этой каморке, у мистера Скалли был устроен кабинет, стояли письменный стол и книжный шкаф с документами. Выдвинув один из ящичков шкафа, он принялся что-то тянуть из дальнего его конца.

– Я почти никому это не показывал, – сообщил он нам, – но вам, ребята, это должно понравиться.

Покряхтев недолго, он вытащил из ящичка небольшой непонятный предмет.

– Уф! Вот она, за что-то зацепилась.

Его руки, державшие непонятный предмет, появились на свету лампочки.

Мы увидели потемневший от долгого пребывания в воде кусок дерева, на боку которого налипли высохшие раковины. В самой же середке деревянного бруска торчало нечто, напоминающее кинжал из слоновой кости. Когда мистер Скалли поднял кусок дерева повыше к свету, глаза его за стеклами очков блеснули.

– Видели? Ну и что вы на это скажете?

– Не знаю что и сказать, – пробормотал отец. Вслед за ним и я потряс головой.

– А вы взгляните поближе.

Мистер Скалли поднес деревяшку с вонзенным в нее кинжалом прямо к моему лицу. Приглядевшись, я заметил на «кинжале» царапины и выбоины, а также то, что край его был зазубрен словно рыбий нож.

– Это зуб, – объяснил нам мистер Скалли. – Или скорее, клык.

– Клык? – пораженно нахмурился отец; его взгляд метался между зубом и лицом мистера Скалли. – Здоровенная, должно быть, была змея?

– Это была не змея, Том. Три лета назад я отпилил этот кусок дерева от чурбана, который выбросило на берег реки – я иногда отправляюсь на берег Текумсы в одиночку поохотиться за бутылками. Чурбан почернел весь насквозь, должно быть он пролежал на дне реки невесть сколько лет, и вот во время прошлогоднего наводнения его вымыло из ила.

Мистер Скалли осторожно провел защищенным перчаточной парусиной пальцем по зазубренному краю зуба.

– Думаю, что в руках у меня единственное доказательство.

– Вы же не хотите сказать… – начал отец, и тут я все понял.

– Именно, Том, хочу: этот зуб – это клык Старого Моисея.

Мистер Скалли снова ткнул деревяшкой мне в лицо и я в испуге отшатнулся.

– Верно его зрение здорово ослабло, – задумчиво проговорил мистер Скалли. – Наверно он принял этот чурбан за большую черепаху. Или, может быть, он был чем-то раздражен в тот день и бросался на все, во что тыкалось его рыло.

Палец мистера Скалли постукивал по зазубренному краю зуба.

– Страшно представить, что может сделать чудовище с такими зубищами с человеком. Жуткая получается картина, верно?

– Можно взглянуть? – с любопытством спросил отец и мистер Скалли передал ему зуб. Пока отец рассматривал деревяшку с зубом, мистер Скалли, отвернувшись, отошел к окну и всмотрелся в то, что происходило снаружи. Повертев в руках зуб в течение минуты, отец кивнул и проговорил:

– Думаю, вы правы, мистер Скалли! Это действительно зуб!

– Я же говорил вам, – отозвался от окна мистер Скалли. – Я же не идиот.

– Вам обязательно нужно кому-нибудь его показать! Шерифу Эмори или мэру Своупу! Господи, да это может оказаться правительственным делом!

– Своупу я его уже показывал, – кивнул мистер Скалли. – Это он мне посоветовал убрать этот зуб в самый дальний ящик и запереть этот ящик на ключ.

– Но почему? Это же новость для первой полосы газет!

– Мэр Своуп так не думает.

Мистер Скалли повернулся к нам обратно от окна и я увидел, как потемнели его глаза. – Поначалу Своуп был уверен, что этот зуб – подделка. Он показал его доктору Пэрришу, а док Пэрриш позвал дока Лизандера. И тот и другой в один голос заявили, что этот зуб принадлежит какой-то огромной рептилии. После чего у нас троих состоялся долгий разговор в кабинете мэра за закрытыми дверями. Своуп сказал нам, что считает, что дело это лучше всего схоронить в зародыше. Он сказал, что чем бы ни был этот зуб, настоящим ли клыком рептилии, или чьей-то искусной подделкой, все равно нет оснований для того, чтобы волновать людей попусту.

Говоря это, мистер Скалли забрал кусок дерева из рук моего отца.

– И тогда я сказал мэру так: «Лютер Своуп, почему вы не хотите предъявить людям неоспоримое доказательство того, что в Текумсе водится чудовище?» Он зыркнул на меня вот так, держа эту свою глупую трубку в зубах и ответил: «Люди и без того это знают. А такие вот штуки, которые вы называете «доказательствами», только напугают их. Но как бы там ни было, – продолжил тогда мэр Своуп, – это чудовище в реке – это наше чудовище и мы не собираемся делиться им ни с кем.

Мистер Скалли протянул зуб мне.

– Хочешь потрогать его, Кори? Потом расскажешь кому-нибудь, что тебе довелось держать в руках.

Вытянув трепещущий указательный палец, я так и сделал. Клык Моисея был холодным, точно таким же, каким, по моему мнению, должны были быть донные грязь и ил Текумсы.

Мистер Скалли убрал кусок дерева с клыком в один из ящичков своего шкафа и запер ящичек на ключ. Дождь на улице снова усилился и дробью барабанил в металлическую крышу.

– Должно быть Старый Моисей теперь радуется, глядя на всю эту воду, что течет вниз, – заметил мистер Скалли.

– Я все-таки считаю, что вам обязательно нужно показать этот зуб кому-нибудь еще, – сказал ему отец. – Кому-нибудь, кто разбирается в подобных вещах, например людям из газеты в Бирмингеме.

– Я так бы и сделал, Том, но боюсь, что Своуп мне этого не простит. Может, он и прав и Старый Моисей действительно только наше чудовище. Может быть, если о нем узнают остальные люди во всей стране, то его тут же заберут от нас. Станут ловить в реке сетями, потом посадят в огромную стеклянную банку в каком-нибудь зоопарке, рядом с гигантскими карпами.

Мистер Скалли нахмурился и покачал головой.

– Нет, я тоже не хочу, чтобы дни Старого Моисея закончились так грустно. Уверен, что не хочет этого и Леди. Сколько я себя помню, каждую Страстную Пятницу она носила Моисею угощение. Прошедшая Пятница была первой, когда Старому Моисею не понравилась его еда.

– Ему не понравилась его еда? – удивился отец. – Что вы хотите этим сказать?

– Разве тебя не было на негритянском шествии в этом году, Том?

Мистер Скалли подождал ответа, вероятно рассчитывая услышать от отца твердое «нет», но ничего не дождавшись, продолжил.

– В этом году впервые Старый Моисей не ударил своим хвостом в сваю моста, что многие называют «Спасибо за гостинцы». Все происходит очень быстро и удар едва можно различить и тем более услышать, но стоит хотя бы раз услышать этот звук и ты запомнишь его на всю жизнь. И на этот год ничего такого не было.

И я вспомнил, какое встревоженное лицо было у Леди в этом году, когда она уезжала с моста с горгульями и с каким мрачным видом устремилась назад в Братон процессия негров. Видно действительно Леди так и не удалось дождаться ответного удара хвоста Старого Моисея в сваю моста. Но что может означать подобное нарушение застольного этикета?

– Трудно сказать, что это может означать, – проговорил мистер Скалли, словно прочитав мои мысли. – Но Леди это очень расстроило, это уж точно.

Снаружи уже темнело. Отец сказал, что нам лучше поторопиться, если мы хотим вернуться домой засветло, и поблагодарил мистера Скалли за то, что он уделил нам время и показал нам то, что осталось от моего велосипеда.

– Ведь вы же и в самом деле ничего не могли знать, – сказал на прощание отец мистеру Скалли, который, хромая, выбрался проводить нас до выхода со свалки. – Вы просто выполняли свою работу, как обычно.

– Верно, Том. Только еще один велосипед я и ждал. А ваш велосипед все равно нельзя было наладить, ни за какие коврижки, – повторил он.

Этого-то я и не мог позволить себе сказать своему отцу. По сути дела окольными путями я пытался донести до его сознания эту мысль, но вся беда в том, что когда ты еще мальчишка, взрослые слушают тебя только вполуха.

– Слышали что-нибудь новое о той машине, что упала в озеро, – спросил нас мистер Скалли, когда мы поровнялись с дверью. Его голос разносился эхом под сводами его пещеры и я ясно ощутил, как напрягся рядом со мной отец. – Негоже так умирать, без христианских-то похорон, – продолжил мистер Скалли. – Шериф Эмори нашел хоть какую-то зацепку?

– Ни одной, насколько я знаю.

Голос моего отца чуточку дрогнул. Я был уверен, что прямо сию минуту он видит уходящую на дно озера Саксон машину с прикованным к ее рулю наручниками мертвецом. То же самое изводило его по ночам, всякий раз когда он ложился спать и закрывал глаза.

– Что касается меня, то у меня есть собственная идея насчет того, кто мог все это сделать, – продолжал мистер Скалли. Мы уже стояли в дверях сарая, но выйти наружу не решались, потому что дождь усилился и теперь нещадно хлестал в горы мертвых забытых вещей. Все, что пробивалось к земле в виде солнечного света, имело зловещий зеленоватый оттенок. Взглянув на моего отца, мистер Скалли привалился плечом к дверному косяку. – Это наверняка был кто-то, кто перебежал дорожку семейке Блэйлоков. И парень этот скорее всего был не из местных, потому что все здешние, кто еще в здравом уме, знают, что Вэйд, Бодин и Донни, это самые что ни на есть зловредные и безжалостные стервятники во всем штате. В лесу у них целый заводик, они там гонят самогон и в ус не дуют. Плевали на всех. Потому что этот их папаша, Большое Дуло, тот еще старый хитрец, может самого дьявола за пояс заткнуть. Да, сэр, именно Блэйлоки отправили того парня на дно Саксона, помяните мое слово, когда-нибудь это выясниться.

– Думаю, что шериф уже проверил эту версию.

– Может и проверил. Только дело-то все в том, что никто точно не знает, где прячутся Блэйлоки. Они порой показываются на людях, то здесь, то там, устраивают всяческие разборки, а потом снова уползают в свою змеиную нору до следующего раза.

Мистер Скалли взглянул на улицу.

– Дождь, похоже, притих. Если хотите успеть добежать до машины, сейчас самое время.

Мы так и сделали – начали осторожно пробираться по тропинке между мусорными склонами к нашему грузовичку. Проходя мимо велосипедной горы, я еще раз взглянул на нее. И тут, присмотревшись внимательней, я заметил то, на что не обратил внимания в первый раз: среди заржавленных переплетенных рам к свету тянулись зеленые плети дикого винограда, на которых уже кое-где распускались белые бутончики, испускающие сладкий аромат.

Внимание моего отца было привлечено к чему-то, что лежало далеко за кучей старых велосипедов, где-то в тех местах, что не дано увидеть никому из нас остальных. Внезапно он остановился и вслед за ним я замер тоже, после чего остановился и мистер Скалли, хромавший впереди и вдруг почуявший, что сзади наступила тишина.

– Вот куда они ее оттащили. А я-то все думал, – проговорил отец.

– Да, на другой день ее сюда и притащили. Хотя мне-то она тут здорово мешает – как-нибудь думаю и от нее избавиться. Все время привозят что-то новое, нужно расчищать место, сам понимаешь.

О том, на что смотрели они, говорить было особенно не о чем. Это была груда ржавого перекрученного железа, на котором лишь кое-где сохранилась первоначальная черная краска. Ветрового стекла не было и в помине, крыша была сплющена вровень с капотом. Багажник сзади пострадал меньше всего и там еще можно было заметить языки красного и оранжевого пламени.

Того самого, что поглотило водителя этой машины.

Отец отвернулся и мы двинулись дальше по извилистой тропинке, торопясь к своему пикапу. Проходя мимо нее, я старался держаться к отцу как можно ближе.

– Заезжайте как-нибудь! – сказал нам на прощание мистер Скалли. Овчарки снова облаяли нас и миссис Скалли выглянула на крыльцо, на этот раз без ружья. Попрощавшись со старьевщиком, мы с отцом покатили по дороге с призраком Моны назад к дому.

Глава 6

Старый Моисей откликается на зов

Примерно через неделю после того как мы побывали на чудесной свалке мистера Скалли, в нашем доме зазвонил телефон. Трубку взяла мама.

– Том! – раздался из коридора ее крик, в котором звучали холодящие сердце трели смертельного ужаса. – Джей-Ти говорит, что на озере Холман прорвало дамбу! Они созывают всех, кто может придти, в зал собраний мэрии.

– О, Господи!

Отец вскочил со своей софы, где смотрел по телевизору последние новости, и тут же принялся натягивать ботинки.

– Я так и знал, что кончится наводнением! Кори! – крикнул он. – Быстро одевайся!

Я знал отца отлично и мгновенно по его тону понял, что мне лучше поторопиться. Я отложил в сторону листки бумаги, на которых пытался написать рассказ о черном автомобиле с призраком за рулем и просто-таки запрыгнул в свои джинсы. Когда чувствуешь, что родители испуганы, твое сердце начинает колотиться со скоростью девяноста миль в час.