Леди из Миссалонги

— Как вы знаете, в нашей фамильной ветви ни у кого не было сердечных заболеваний, — чувствуя, что ее предали, проговорила Друсилла.

— Что касается ее физической конституции, Друсилла, то тут она пошла в отца, так что унаследовать больное сердце она могла и с его стороны. Раньше у нее бывали такие приступы?

— Нет, насколько это нам известно, — ответила Друсилла, как бы оправдываясь. — Это действительно сердце?

— По правде говоря, я не знаю. Возможно, — но в голосе его прозвучало сомнение. — Я, пожалуй, пойду осмотрю ее снова.

Мисси лежала на маленькой узкой кровати, глаза ее были закрыты. Но заслышав незнакомые шаги доктора Хэрлингфорда, она тут же их открыла и посмотрела на него и, судя по всему, то, что она увидела, по необъяснимой причине разочаровало ее.

— Ну, Мисси, — сказал доктор Хэрлингфорд, осторожно усаживаясь рядом, — что же случилось, а?

Друсилла и Октавия маячили где-то на заднем плане; он с удовольствием предпочел бы от них отделаться, ибо чувствовал, что их присутствие подавляет Мисси, но это было бы и невежливо, и неэтично. Раньше он видел Мисси всего два или три раза и знал о ней лишь ту малость, что знали и остальные: то, что из всех прошлых и настоящих Хэрлингфордов лишь

Мисси была темноволосой, и то, что она останется старой девой. Это было ясно еще до ее вступления в отрочество.

— Не знаю я, что случилось, — соврала Мисси.

— Ну-ну, ты должна хоть что-нибудь вспомнить.

— Мне стало трудно дышать, и я упала в обморок, я так думаю.

— Но мистер Смит говорит совершенно по-другому.

— Значит, мистер Смит ошибается — а где он? Он здесь?

— Боль ты какую-нибудь испытываешь? — напирал доктор Хэрлингфорд, неудовлетворенный ответом Мисси. Вопрос ее он просто проигнорировал.

Перед мысленным взором Мисси предстал ее собственный образ — хронического инвалида, прикованного к постели; бремя ужасных расходов навалится тогда на Миссалонги и будет давить на нее, беспомощную; больше никогда уже не сможет она прогуливаться мимо долины в Байрон, в библиотеку… Нет, это невозможно вынести!

— У меня ничего не болит, — настаивала она.

Доктор Хэрлингфорд, по-видимому, не верил ей, но для Хэрлингфорда он был довольно восприимчивым и, безусловно, знал, во что превратится жизнь. Мисси, если он поставит ей диагноз «болезнь сердца». Так что он прекратил терзать бедную девушку далее, а просто достал свой старомодный, в виде воронки, стетоскоп и стал слушать ее сердце, которое билось вполне нормально, послушал легкие — в них тоже было чисто.

— Сегодня понедельник. Приходи-ка ко мне на прием в пятницу, — сказал доктор, приподнимаясь. Он дружески потрепал Мисси по голове и вышел в гостиную, где в ожидании его затаилась Друсилла. Ей он сказал:

— Ничего я у нее не нахожу. Господь Бог знает, что случилось с ней — но не я! Но пусть обязательно придет ко мне в пятницу, а если что-то снова случится, немедленно посылайте за мной.

— Никаких лекарств?

— Дорогая моя Друсилла, как я могу назначить лекарство от совершенно загадочной болезни? Худущая она, это правда, но, по-моему, здоровье у нее неплохое. Просто не трогайте ее пока, пусть она спит, и кормите ее обильно и питательно.

— Постельный режим ей нужно соблюдать до самой пятницы?

— Думаю, не стоит. Пусть сегодня она будет в постели, а завтра с утра 1иожет встать. Не вижу причин, почему бы ей не вести обычную здоровую жизнь, но при условии, что работа не будет слишком тяжелой.

И этим Друсилла должна была удовлетвориться. Она проводила своего дядюшку-доктора до выхода, потом тихо подошла к комнате дочери и посмотрела в дверную щелку: Мисси спала. Тогда она вернулась на кухню, где Октавия, сидя за столом, допивала чай.

Вообще-то Октавия выглядела потрясенной: обе руки, требовавшиеся ей, чтобы поднести чашку ко рту, заметно дрожали.

— Дядя Невилл, похоже, не считает все это серьезным, — сказала, тяжело усаживаясь, Друсилла. — До конца сегодняшнего дня Мисси должна оставаться в постели, но завтра ей можно встать, и все как обычно, но только легкий домашний труд, а в пятницу на прием к дяде.

— Ах, Господи! — крупная бледная слеза скатилась по бледной щеке Октавии и упала на ее узловатые пальцы. — Я попробую что-нибудь сделать в огороде, Друсилла, но ведь корову я не смогу подоить!

— Я подою, — ответила Друсилла. Она подперла голову рукой и вздохнула. — Не переживай, сестра, что-нибудь придумаем.

Катастрофа! Друсилла ясно увидела, как улетучиваются ее драгоценные двести фунтов, потраченные на докторов, больницы, на лечение и процедуры, хотя она никогда бы не высказала своих чувств вслух; что ее больше всего убивало — это исчезновение заповедного имущества, и как раз в тот момент, когда она уже совсем было держала его в руках. А если бы она еще не успела раскроить сиреневый креп, и бледно-голубой шелк, и табачного цвета атлас — что тогда? Пришлось бы нести все это обратно к Херберту в магазин. Не изволите ли?

Когда наступило время обедать, Друсилла принесла Мисси огромную миску мясного супа и села рядышком, дожидаясь, когда Мисси справится с ним. После этого ее оставили в благословенном одиночестве. Спать ей сейчас уже не хотелось, и поэтому она стала думать. О боли и что она может означать. О Джоне Смите. О будущем. И между этими двумя жуткими неизвестностями стоял он, Джон Смит, ее благородный спаситель. Поэтому, оставив все мысли о боли и о будущем, она полностью сосредоточилась на Джоне Смите.

Какой приятный мужчина! Интересный. С какой легкостью он поднял ее с земли и перенес в дом! Вся информация, почерпнутая от Юны и вычитанная из романов, вдруг неожиданно оказалась весьма полезной: Мисси поняла, что наконец влюбилась. Но в мыслях об этой любви, породившей целый поток сладких и неясных мечтаний, отсутствовало только одно — надежда. В этом мире лишь Алисии умели ловко расставлять сети, разрабатывать планы и добиваться своего, а Мисси этого не умели. Мисси и не знала толком, что такое мужчины, а та малость, что была ей известна, сводилась к общим местам. Все мужчины неприступны, даже и сидевшие в тюрьме. У мужчин всегда есть выбор. Мужчины обладают властью. Мужчины всегда свободны. Все мужчины имеют привилегии. А уголовники, по-видимому, имели все это в гораздо больших количествах, чем мужчины типа бедненького

Уилли Хэрлингфорда, которого никогда не касалась настоящая беда и который настоящей жизнью никогда и не жил. Не то чтобы она всерьез считала Джона Смита сидевшим в тюрьме; живя в Сиднее, Юна ведь знала его, а это, по всей вероятности, означало, что он вращался где-то рядом с высшим обществом, — конечно, если только, несмотря на дружбу с мужем Юны, не занимался доставкой льда, или хлеба, или угля.

Ах, но как он был добр к ней! К ней — такому ничтожеству, как Мисси Райт. Даже испытывая эту жуткую и пугающую боль, она осознавала его присутствие и чувствовала, что каким-то странным образом от него к ней переходит энергия, и именно эта энергия, представлялось ей, и отбросила смерть в сторону, как простой пучок соломы.

Джон Смит, думала она, если б я только была молодой и хорошенькой, у тебя было бы не больше шансов уйти от меня, чем у бедненького Уилли — от Алисии! Я бы безжалостно охотилась за тобой, пока не поймала бы. Где бы ты ни появлялся — везде бы находил меня, готовую поставить тебе подножку. А когда бы ты попал, наконец, в мои тенета, я любила бы тебя так сильно и нежно, что ты никогда, никогда в жизни не захотел бы покинуть меня.

На следующий день Джон Смит лично нанес им визит, чтобы справиться о здоровье Мисси, однако Друсилла разговаривала с ним на пороге, так что даже краем глаза взглянуть

на Мисси ему не удалось. Друсилла прекрасно поняла, что это всего лишь визит вежливости, она поблагодарила его, любезно, но не сверх меры, а потом стояла и наблюдала, как он шел по дорожке к калитке, свободно помахивая руками и весело насвистывая.

— Ну, скажите, пожалуйста! — сказала Октавия, выходя из общей комнаты, где она, притаившись, следила за Джоном Смитом, приподняв край занавески. — Ты будешь говорить Мисси, что он приходил?

— А что? — Друсилла была удивлена.

— Н-ну…

— Дорогая Октавия, ты говоришь так, будто начиталась этих дешевых любовных историй, которые Мисси стала приносить из библиотеки последнее время!

— Мисси? — Друсилла рассмеялась:

— Ты знаешь, пока я не обратила внимание на то, с каким смущением она прячет обложки своих книг, а я не помнила о том давнем нашем решении, какого рода, книги ей можно читать. Но, в конце концов, это было пятнадцать лет назад! И я подумала, почему бы бедняжке и не читать любовные истории, если уж ей так хочется? Есть ли у нее источник радости — такой же, как моя музыка?

Благородство Друсиллы удержало ее от того, чтобы добавить, что для Октавии такой радостью были ее ревматические боли. и при других обстоятельствах Октавия не преминула бы вслух пожаловаться, что она-то и вовсе лишена всяких радостей в этой жизни, но сейчас она решила благоразумно оставить эту тему в покое.

Вместо этого Октавия спросила:

— Так ты собираешься сказать ей, что она может читать эти романы?

— Конечно же, нет! Ведь если я скажу ей, то чтение потеряет для нее всю прелесть. Имей она полную свободу, она сможет взглянуть на эти романы беспристрастно и тогда увидит, насколько они ужасны. — Друсилла нахмурилась: — Что меня интригует, так это каким образом удалось Мисси брать подобные книги — это у Ливиллы-то? Но прямо спросить у Ливиллы я не могу — это все испортило бы для Мисси. Я нахожу, что такого рода непослушание, хотя и робкое, дает какую-то надежду, что у Мисси все же есть характер.

Октавия фыркнула:

— Не вижу ничего похвального в такого рода непослушании, коль скоро все это делается тайно!

Тут Друсилла издала тихий звук, напоминавший полурычание, полумяуканье, но потом улыбнулась и, пожав плечами, отправилась на кухню.

На следующее утро, в пятницу, Мисси в сопровождении Друсиллы отправилась к доктору. Они вышли заблаговременно, пешком, обе тепло одетые — в коричневое, разумеется.

В приемной, полутемной и непроветренной, никого не было. Миссис Невилл Хэрлингфорд, помогавшая мужу в качестве медицинской сестры, дружески обменялась с Друсиллой приветствиями, удостоив Мисси лишь безразличного взгляда. Через минуту голова доктора высунулась из двери кабинета.

— Заходи, Мисси! Нет, Друсилла, ты можешь пока остаться там и поговорить со своей тетушкой.

Мисси зашла в кабинет, села и стала ждать, внутренне настороже.

Доктор сразу пошел в атаку:

— Не верю я, что тебе просто стало трудно дышать. Ты должна была чувствовать боль, и я хочу знать все об этом, без всякой ерунды.

Мисси сдалась и рассказала ему о колотье в левом боку, о том, что оно появлялось только во время долгих прогулок, когда ей приходилось быстро идти, и о том, как в тот день оно вдруг перешло в яростный, пугающий приступ боли и как она стала задыхаться.

Невилл Хэрлингфорд осмотрел ее снова и затем вздохнул.

— Я совершенно ничего не могу найти у тебя, — Сказал он. — Когда я смотрел тебя в прошлый понедельник, никаких остаточных следов, бывающих при болезни сердца, я не обнаружил, и сегодня то же самое. Правда, если исходить из того, что рассказал мистер Смит, у тебя действительно было что-то вроде приступа. Поэтому, ради спокойствия, я хочу послать тебя к специалисту, в Сидней. Если мне удастся записать тебя на прием, то, может быть, тебе бы хотелось поехать туда вместе с Алисией, она ведь ездит в Сидней каждый вторник? Тогда твоей матери можно и не ехать.

Мисси показалось, что он подмигнул ей понимающе, но, возможно, она ошибалась, и все же взглянула на него с благодарностью:

— Спасибо, мне бы хотелось поехать вместе с Алисией.

Эта пятница оказалась очень хорошим днем, потому что днем к Миссалонги подъехала Юна — Ливилла дала ей лошадь и одноместную двуколку — и привезла с полдюжины романов, скромно завернутых в простую коричневую бумагу.

— Я даже не знала о том, что ты заболела, только сегодня утром мне сообщила об этом миссис Невилл Хэрлингфорд, когда заходила в библиотеку, — сказала Юна, сидя в лучшей гостиной дома, куда Октавия провела ее, пораженная элегантностью и статью гостьи.

Ни Друсилла, ни Октавия не предложили молодым женщинам поболтать в одиночестве, и не из желания намеренно испортить удовольствие, а просто им всегда не хватало компании, тем более, что на этот раз компания представляла собой совершенно новое лицо. Да к тому же такое миловидное! Не красавица, как Алисия, и все же — хоть думать так было и нелояльно — им представлялось, что из них двоих Юна имела больше очарования. Особенно довольной приездом Юны оказалась Друсилла, ибо теперь стало понятно, каким образом Мисси удавалось брать в библиотеке запретные книги.

— Спасибо тебе за книги, — сказала Мисси, улыбаясь подруге. — Ту, что я брала в прошлый понедельник, я почти прочитала.

— Она ведь понравилась тебе? — спросила Юна.

— Да, очень! На самом деле, могла ли умирающая героиня со своим слабым сердцем придти к Мисси в более подходящий момент? И если героине романа удалось умереть на руках Возлюбленного, то ей, Мисси, повезло больше, потому как она чуть было не умерла на руках возлюбленного.

Манеры Юны были выше всяких похвал. К тому моменту, когда она выпила чашечку чая с домашним простым печеньем, Друсилла и Октавия уже были от нее без ума. Кроме простенького печенья предложить было нечего, но по тому, как высоко гостья оценила угощение, можно было судить, что же ей по вкусу на самом деле.

— Ах, мне так надоели пирожные с кремом и булочки со спаржей! — воскликнула она, ослепляя своей улыбкой хозяек. — Вы это очень правильно сделали. И очень продуманно! Эти маленькие печенья просто восхитительны и гораздо лучше для моего пищеварения! Большинство байроновских дам готовы утопить вас в море джема и крема, а отказаться, сами понимаете, невозможно, не обидев хозяев.

— Какой приятный человек, — похвалила Друсилла, после того как Юна ушла.

— Восхитительный, — согласилась Октавия.

— Пусть снова заходит, — разрешила Друсилла, обращаясь к Мисси.

— В любое время, — сказала Октавия. Автором печенья была она.

Глава 5

В воскресенье днем Мисси объявила, что читать она не собирается, а пойдет на прогулку в заросли буша. Она сказала об этом настолько спокойно и уверенно, что мать какое-то время просто смотрела на нее, не находя, что ответить.

— На прогулку? — наконец вымолвила она. — В буш? Вот уж нет! Бог знает, кого там можно встретить.

— Никого я там не встречу, — терпеливо отвечала Мисси. — Никогда еще в Байрон не забредал ни один бродяга и никто не приставал к женщинам.

Тут в бой бросилась Октавия.

— Откуда вам известно, мадам, что тут никогда не было бродяг? Надо же быть хоть чуточку предусмотрительной! Если даже кто-то и шатался здесь, ему просто не к кому приставать, потому что у нас, Хэрлингфордов, девушки сидят по домам, где и тебе полагается быть.

— Если уж ты так решительно настроена, вероятно, мне придется пойти с тобой, — в голосе Друсиллы прозвучали жертвенные нотки.

— Матушка! — отвечала, засмеявшись, Мисси. — Пойти со мной, когда вы так поглощены своим бисером? Нет, я пойду одна, и на этом точка.

Она вышла из дома, не надев ни пальто, ни шарфа для защиты от ветра.

Друсилла и Октавия поглядели друг на друга.

— Надеюсь, с мозгами у нее все в порядке, — печально произнесла Октавия.

Такую же надежду питала и Друсилла, однако вслух она сказала отважно:

— По крайней мере, уж это — то нельзя назвать тайным непослушанием!

Тем временем Мисси, выйдя из главных ворот, повернула налево, а не направо — туда, где Гордон Роуд сходила на нет, превращаясь в две еле различимые колеи от колес, уходившие, петляя, в самую гущу буша. Никто не шел следом за ней; оглянувшись, Мисси посмотрела на приземистую неказистость Миссалонги: входная дверь была плотно закрыта.

Стоял спокойный ясный день, и было очень тепло даже под сенью деревьев. Наверху, у края обрыва, буш был редким, так как почва была скудной, а тому, что умудрялось-таки там расти, приходилось изо всех сил цепляться за тонкий слой земли поверх песчаника. Поэтому эвкалипты и ангофоры были приземистыми, а подлесок редким. Весна пришла уже и сюда; даже высоко в Голубых Горах она наступала рано, и двух-трех теплых дней было достаточно, чтобы первые пушистые желтые шарики появились на ветках.

Справа от нее простиралась долина, видневшаяся сквозь деревья. А где же дом Джона Смита, если он вообще существует? Визит, нанесенный матерью тетушке Аурелии в субботу утром, не принес низких новых сведений о Джоне Смите кроме дикого слуха о том, будто он подрядил строительную фирму из Сиднея построить ему у подножия скал огромный особняк из песчаника, добывать который собирались на месте. Но подтверждений этому пока видно не было, ибо Миссалонги как раз находился на том месте, через которое неминуемо должны были бы проезжать строители. Кроме того, у тетушки Аурелии были, по-видимому, более серьезные заботы, чем Джон Смит; похоже, что в верхних эшелонах Байрон Ботл Компани были сильно встревожены из-за весьма странного движения акций.

Мисси не ожидала встретить Джона Смита наверху, так как было воскресенье, поэтому она решила выяснить, идя по следам колес, где начинался спуск в долину. Наконец она наткнулась на место, глядя, откуда могла понять, как устроен спуск: когда-то гигантский оползень разбросал валуны и каменные обломки сверху до самого дна обрыва, образовав подобие ската, сильно уменьшившего первоначальную крутизну пропасти. Стоя в самом начале дороги, наверху, она видела лишь ее фрагменты, зигзагами петляющие по склону; рискованный спуск, несомненно, но все же возможный, если иметь такую повозку, как у Джона Смита.

Она не решилась, однако, предпринять спуск, и не из боязни упасть, а из боязни угодить прямо в логово Джона Смита. Тогда она решила идти через заросли, верхом обрыва, по узенькой тропинке, протоптанной, вероятно, животными, спускавшимися к водопою. И действительно, через некоторое время послышался шум воды, постепенно заглушавший заунывный и усталый шепот эвкалиптов, всегда ясно различимый в тихие дни. Шум воды становился все громче и громче, пока не превратился в оглушающий рев; но когда она подошла к реке, источник шума все еще оставался загадкой, потому что хоть река и была довольно широка и глубока, однако течение ее вдоль поросших мхом берегов оставалось спокойным. И все же откуда-то доносился этот рев несущейся воды.

Повернув вправо, она пошла вдоль реки, наконец-то наяву испытывая очарование своих снов и мечтаний. Солнце, отражавшееся от поверхности воды, искрилось тысячами тысяч бликов; папоротники роняли мельчайшие капельки воды, стрекозы с радужно-слюдяными крылышками зависали над рекой, и великолепные попугаи без конца перелетали с деревьев одного берега на деревья другого.

Внезапно река исчезла. Она просто упала в никуда, оборвавшись гладким изогнутым краем. Мисси ахнула, быстро отпрянув назад; теперь стало ясно, откуда шел рев. Она находилась в самой голове долины, и пересекающий ее поток втекал в долину единственно возможным путем: падая вниз, вниз, вниз. Осторожно пробираясь вдоль края обрыва добрую четверть мили, она вышла к месту, где огромная каменная глыба выдавалась далеко вперед над обрывом. И там, на самом краю этой глыбы, она села и стала смотреть, свесив ноги в пустоту, на низвергавшуюся ревущую ленту водопада. Нижний конец водопада ей разглядеть не удалось, она видела только красивое беспорядочное падение его спутанных струй в воздухе, наполненном ветром, радугу напротив мшистой заплатки на скале, и чувствовала его прохладный влажный воздух — будто крик о помощи.

Несколько часов пролетело так же быстро, как падающая вода. Солнце покинуло этот край долины. Ей стало холодно; пора было двигаться домой в Миссалонги.

И вот в том месте, где ее путь пересекал дорогу, ведущую в долину Джона Смита, Мисси повстречала Джона Смита собственной персоной. Он ехал в своей повозке, двигаясь со стороны Байрона, и она с удивлением увидела, что повозка нагружена всяческими инструментами, ящиками, мешками и какими-то механизмами. Значит, где-то по воскресеньям работает магазин!

Завидев ее, он сразу же остановился и спрыгнул на землю, широко улыбаясь:

— Хелло! — сказал он. — Ну как, лучше себя чувствуешь?

— Да, благодарю.

— Я рад, что вот так на тебя наткнулся, а то я уже стал было сомневаться, не покинула ли ты этот мир. Матушка твоя заверила меня, что все в порядке, когда я заходил, но так и не позволила мне самому в этом убедиться.

— Так вы заходили проведать меня?

— Да, в прошлый вторник.

— Ах, благодарю вас! — воскликнула Мисси с жаром.

Смит приподнял брови, но не стал подшучивать над ней. Вместо этого он оставил свой экипаж стоять на месте и пошел рядом с ней в сторону Миссалонги.

— Я так понимаю, что ничего серьезного с тобой не случилось? — спросил он спустя несколько минут, в течение которых они просто молча шагали рядом.

— Я не знаю, — ответила Мисси, чувствуя эманации жалости и симпатии, исходящие от его сильного и здорового существа. — Мне нужно снова к доктору в Сидней, и довольно срочно. К сердечному специалисту, я думаю.

Зачем она это так произнесла?

— А-а, — он не знал, что еще сказать. Чтобы изменять тему, Мисси спросила:

— А где конкретно находится ваш дом, мистер Смит?

— Ну, если идти дальше в том направлении, откуда ты только что появилась, — там будет водопад, — в тоне его не было никакого намека на скрытность либо из-за ее болезненного состояния, либо Мисси просто выглядела настолько безобидной, что он сразу решил относиться к ней по-дружески. — У подножия водопада стоит старая хижина, в которой раньше жили лесорубы, вот там я пока и обитаю. Но уже начинаю строить себе дом чуть ближе к самому водопаду — из блоков песчаника, который разрабатываю прямо на месте. Я только что ездил в Сидней забрать мотор, который будет приводить в движение большую пилу. Так дело будет идти гораздо быстрее и лучше, к тому же этой пилой и бревна можно пилить.

Она закрыла глаза и непроизвольно глубоко вздохнула:

— Как я вам завидую!

Он с любопытством посмотрел на нее сверху вниз:

— Странно слышать от женщины такие вещи.

Мисси открыла глаза:

— Вы так считаете?

— Обычно женщины не любят, когда их отрывают от магазинов, домашнего хозяйства и от других женщин, — тон его был жестким.

— Вероятно, по большому счету вы правы, — задумчиво ответила Мисси, — но в этом смысле женщиной меня назвать трудно, поэтому я и завидую вам. Покой, свобода, уединение — я мечтаю об этом!

Вдали показались конец дороги и крыша Миссалонги из рифленых железных листов, изрядно линялого красного цвета.

— Вы всегда ездите за покупками в Сидней? — спросила она, чтобы что-нибудь сказать, и тут же отчитала себя за глупый вопрос; разве она встретила его не в магазине дядюшки Максвелла?

— Езжу, когда есть возможность, — ответил он, по-видимому, не связывая Мисси с лавкой Максвелла, — но, когда забираешься с грузом на гору, это довольно длинная история, а у меня всего одна смена лошадей. И все же я предпочитаю делать покупки там, нежели в Байроне, — нигде я не встречал столько народу, способного совать нос в чужие дела.

Мисси рассмеялась:

— Не судите их слишком строго, мистер Смит. Вы не просто для них нечто новое, но вы к тому же обокрали их, лишив того, что они всегда считали своей исключительной собственностью, даже если она и не нужна была им.

Он разразился смехом, довольный, по-видимому, что она заговорила об этом:

— Ты имеешь в виду мою долину? Они могли бы ее сами купить, торги были открытыми и рекламировались в газетах Сиднея и Катумбы. Просто они не такие умники, какими считают себя, — только и всего.

— Там, внизу, вы, наверное, чувствуете себя королем.

— Именно так, мисс Райт, — и он улыбнулся ей, отсалютовал, чуть прикоснувшись к своей помятой бушменской шляпе, повернулся и пошел прочь.

Оставшийся путь домой Мисси пролетела, будто на крыльях и как раз успела ко времени дойки. Ни Друсилла, ни Октавия ни словом не обмолвились по поводу ее прогулки в буше: Друсилла потому, что более радовалась проявлению независимости дочери, чем беспокоилась за последствия, ну а Октавия всерьез считала, что болезнь Мисси повлияла на протекание ее мозговых процессов.

Вообще-то, когда пробило четыре часа, а Мисси и не думала появляться, между женщинами, оставшимися в Миссалонги, произошла небольшая стычка. По мнению Октавии, пора было вызывать полицию.

— Нет, нет и нет! — заявила Друсилла, и довольно резко.

— Но мы обязаны, Друсилла. С мозгами у нее не в порядке, это я точно знаю. Вспомни, когда-нибудь в жизни она вела себя подобным образом?

— Знаешь, сестра, с того самого момента, как у Мисси случился этот приступ, я все время думаю, и мне не стыдно признаться, что, когда мистер Смит принес ее сюда, я жутко испугалась. Одна мысль , что мы можем потерять ее из-за .такой несправедливой, незаслуженной вещи… я никогда не чувствовала большего облегчения, чем когда дядя Невилл сказал, что не считает это серьезным. И тогда я подумала: а что будет с Мисси, случись это со мной? Октавия, мы должны поощрять в Мисси стремление быть независимой от нас. Не ее вина, что Господь Бог наградил ее не такой внешностью, как у Алисии, и не таким сильным характером, как у меня. Теперь я начинаю понимать: ведь то, что Мисси всю свою жизнь имеет дело с моим сильным характером, совсем не идет ей на пользу. Я всегда решаю все сама, а она так устроена, что соглашается безропотно. Слишком долго я принимала за нее решения. Дальше я этого делать не собираюсь.

— Чепуха, — оборонялась Октавия. — Эта девчонка сама не знает, что говорит! Туфли ей подавай, а не ботинки! Романы! Прогулки в буше! Мое мнение таково, что ты должна быть с ней строже, а не мягче.

Друсилла вздохнула:

— Когда мы были девушками, Октавия, мы ведь носили туфли. Отец был очень добрым человеком, и мы ни в чем не нуждались. Мы разъезжали в экипажах, и у нас всегда были деньги на мелкие расходы. Те времена давно прошли, но ведь нам с тобой есть что вспомнить: как было здорово носить красивые туфли, красивые платья! А пикники на природе, а веселье… Посмотри на Мисси. У нее никогда не было ни одной пары хорошеньких туфель, ни одного красивого платья. Я не осуждаю себя за это, ибо здесь нет моей вины, но когда я представляю, что она могла бы умереть… ты знаешь, я решила, что дам ей все, чего ей хочется, если это только в моих силах. Туфли купить ей я не смогу, особенно, если придется оплачивать большие счета за лечение. Но если ей хочется идти гулять в буше или читать любовные истории — почему бы нет?

— Глупости, глупости и глупости! Ты должна вести ту же линию, что и раньше. Мисси нужна сильная рука.

И с этой точки зрения Друсилле не удалось сдвинуть ее ни на йоту.

Ничего не зная о душевных борениях матери, Мисси посчитала, что после обеда она не станет читать новый роман, а лучше займется кружевами.

— Тетя Октавия, — спросила она, — сколько тебе нужно кружева для нового платья? Вот этого хватит, как ты думаешь? Я могу сплести гораздо больше, но мне нужно знать сейчас.

Октавия протянула руку с шишковатыми пальцами, и Мисси вложила в нее несколько кружевных полосок, после чего ее тетушка разложила каждую полоску на коленях и стала разглядывать их.

— Мисси! До чего же красиво! — выдохнула Октавия, восхищенная. — Друсилла! Ты погляди только!

Друсилла подцепила с колен сестры кружевные кусочки и поднесла их поближе к слабенькой лампе.

— Да, красивые. Мастерство твое, Мисси, все время растет, должна я сказать.

— Вот! — сказала Мисси с важностью. — Это потому, что я наконец научилась распускать этот рукав, спутанный заботой.

Обе леди на мгновение потеряли дар речи, затем Октавия бросила на Друсиллу значительный взгляд и едва заметно покачала головой. Друсилла не обратила на эти знаки никакого внимания.

— Безусловно, — величаво ответила она. Все-таки желание произвести эффект на

свадьбе Алисии одержало верх, и Октавия забыла о путанице в голове Мисси.

— Хватит нам этих кружев, Друсилла? — спросила она обеспокоено.

— Для того, что я имела в виду первоначально, хватит, но у меня появилась другая идея. Если пустить по кромке верхней юбки полоску из того же самого кружева — это будет жутко модно! Мисси, ты не будешь возражать, если тебе придется еще столько поработать? Если не хочется, то сразу и скажи.

Теперь пришла очередь Мисси остолбенеть: она не могла припомнить, когда это матери приходило в голову считаться с ее мнением или предположить, что она требует от дочери слишком многого. Ну конечно! Это все из-за сердечного приступа! Просто удивительно!

— Я… Мне совсем не трудно! — быстро ответила Мисси.

Октавия просияла:

— Ах, спасибо тебе! — ее лицо сморщилось. — Если б я могла помочь тебе с шитьем, Друсилла! Тут столько работы для тебя.

Друсилла взглянула на ворох сиреневого крепа, лежащего у нее на коленях, и вздохнула:

— Не волнуйся, Октавия. Вся мелкая работа — петельки, кромки и плакетки — ложится на Мисси. Но должна признаться, что иметь швейную машину «Зингер», не помешало бы.

Речи об этом, конечно же, не могло и быть; леди из Миссалонги были вынуждены шить себе одежду, нелегким старомодным способом, когда каждый дюйм каждого шва проходился вручную. Друсилла выполняла основной объем шитья и кроила. Мисси обрабатывала мелкие детали и отделку; Октавия же была не в состоянии управляться с таким мелким инструментом, как иголка.

— Мне так жалко, Мисси, что у тебя все-таки будет коричневое платье, — сказав это, Друсилла умоляюще поглядела на дочь. — Но материал очень красивый, и получится очень здорово, вот увидишь. Может, украсить его бисером?

— И испортить покрой? Мама, вы кроите превосходно, и оно будет сидеть замечательно без всяких украшений, — возразила Мисси.

Той ночью, лежа в постели, Мисси вспоминала в темноте все подробности самого прекрасного дня в своей жизни. Ведь он не только поздоровался с ней, он даже слез со своей повозки и решил пройтись рядом, кроме того, болтал с ней, будто со старым другом, а не просто представительницей этой надоедливой компании под названием Хэрлингфорд.