Шотландские сны (№1) - С тобой мои мечты

Доктор Паркер посмотрел на Миллисент с явным неодобрением.

– Лорд Эйтон принимает очень сильное лекарство, миледи. Если быть точным, ему дают настойку опия. Это лучшее средство для такого больного, как он. И это единственно возможное лечение для человека в состоянии умственного расстройства, которого по настоянию семьи держат дома. Опиум должен оказать успокаивающее действие и унять меланхолию. А если этого не делать, то графа придется связать и держать взаперти.

– Но почему?

– Чтобы его светлость не поранил себя в приступе отчаяния.

– Но, кажется, он становится менее…

– Теперь что касается его лекарства. Уверяю вас, оно давно опробовано и признано крайне действенным. Прежде чем его светлость покинул Лондон, я увеличил дневные дозы на несколько капель. Вижу, что мое лечение явно идет графу на пользу.

– При всем моем уважении к вашим знаниям и опыту, мистер Паркер, я не вижу никаких…

– Миледи, – твердо сказал доктор, нетерпеливым жестом отметая все ее возражения, – вы должны доверять моему опыту. Его светлость находится в более выигрышном положении, чем многие, кто страдает той же черной меланхолией. Его жизнь намного приятнее их жизни, уверяю вас. Я делаю все возможное, чтобы побороть его болезнь. Использую самое действенное средство, которое только известно медицине.

– Я совершенно уверена, что вы стараетесь помочь лорду Эйтону, но…

– Займитесь-ка лучше его диетой. Скажите своим людям, чтобы тщательно следили за желудком его светлости. Ему требуется легкая пища. Впрочем, я уже говорил об этом камердинеру графа. Очень важно наблюдать за пищеварением, кишечник должен регулярно опорожняться. Я буду извещать вас о состоянии рассудка его светлости, а теперь вынужден попрощаться с вами, леди Эйтон. Я и так слишком долго задержался здесь. Слишком долго.

Лайон сжал губы и отвернулся, когда слуга Джон попытался влить ему в рот ложку супа.

– Милорд! Вам бы надо помочь мне в этом деле. Уж слишком вы похудели. И доктор Паркер говорит, что мы должны заставлять вас побольше есть.

Слуга продолжал говорить, но Лайон его не слушал. Спазмы в желудке стали настолько привычными, что он уже почти не обращал на них внимания. Но вот такой сильной тошноты, как сегодня утром, еще до визита этого надутого индюка-доктора, он никогда прежде не испытывал. Или это было вчера утром? Дни давно слились и перемешались. Лайон попытался было вспомнить, когда же именно его тошнило, но вскоре бросил это занятие. Какая, в конце концов, разница?

Чертов доктор! Еще один толстопузый шарлатан с ухоженными руками. От него так и пахнет деньгами. Да он просто весь звенит на ходу, точно мешок с золотыми монетами!

Лайон посмотрел на Джона и снова отвернулся.

Пока Паркер осматривал его, Лайон не произнес ни слова. Он не сказал ему о судорогах, которые все чаще терзали его правую руку, заставляя пальцы то скрючиваться, то распрямляться. Ни словом не упомянул о болях в суставах и не спросил, почему иногда ему удается согнуть ногу в колене, а иногда нет. Ему не хотелось, чтобы мошенник-лекарь задерживался здесь. Он ненавидел докторов и все их жалкие уловки и хитрости. Его мутило от их наглости и отвратительного всезнайства.

Но самое главное, признался себе Лайон, он устал бояться того момента, когда один из этих прохиндеев убедит его семью отправить графа в Бедлам. Возможно, когда не станет вдовствующей графини, остальных не придется долго уговаривать. Неожиданно Лайон почувствовал во рту вкус желчи. Холодный пот выступил у него на лбу.

Ложка снова уткнулась ему в рот. Эйтон с раздражением дернул головой, отвернулся к окну и попытался рассмотреть стоявший во дворе экипаж. В эту минуту из дверей вышел тот самый заплывший жиром доктор и шагнул к карете.

– Нам тут никак не обойтись без вашей помощи, милорд.

Лайон узнал голос Гиббза. Он вернулся… наконец.

– В постель. – Эйтон закрыл глаза. Ему хотелось снова испытать спасительное забвение, которое так часто приходило к нему в последнее время.

– Да, но не раньше, чем вы съедите хоть немного супа.

Ложка опять назойливо замаячила у самого лица Лайона, но он сердито оттолкнул ее здоровой рукой.

– Положите меня обратно в постель. Немедленно!

В комнате было слишком жарко. Лайон почувствовал, как его кресло развернули, и попытался сфокусировать взгляд на лице Джона, который все еще норовил сунуть ложку ему под нос. За плечом Джона стоял Гиббз с хрустальным бокалом в руке. Лекарство. Но в комнате был кто-то еще. Должно быть, верзила Уилл.

– Дадите лекарство его светлости лишь после того, как он хоть что-нибудь съест, – распорядился Гиббз, поставив бокал на стол. – Я скоро вернусь.

Граф хотел было крикнуть вслед Гиббзу, чтобы тот заодно прихватил с собой эту парочку тупых болванов, но во рту по-прежнему было горько, а тело дрожало в лихорадке.

– Проглотите ложечку, ваша светлость. Скушайте хоть чуть-чуть, милорд, и мы мигом положим вас обратно в постель.

На этот раз графу удалось выбить чашу из рук слуги. Она упала на пол и разбилась.

– Черт, – выругался Уилл за спиной Эйтона и тут же испуганно забормотал: – Ох, ваша светлость, прошу прощения, сэр.

– Лекарство, – прохрипел Лайон. Забвение. Это единственное, что у него осталось. Опиум и бренди. Опиум. Он попытался оттолкнуться от спинки кресла здоровой рукой. – Лекарство.

Он так и не заметил, кто из слуг поднес бокал к его губам, но вкус настойки отбил горечь во рту. Эликсир приятно освежил горло, но в следующий же миг желудок Лайона свело судорогой. Ему едва удалось пересилить позыв на рвоту. Приступ отнял у него последние силы. Тяжело дыша, Лайон откинулся на подушки, но тут один из идиотов-слуг попробовал пропихнуть ему в рот кусок хлеба, в то время как другой крепко прижал его плечи к спинке кресла. Эйтон плотно сжал губы и качнул головой, отчаянно пытаясь оттолкнуть пищу.

– Не заставляйте его, – раздался резкий женский голос. Болезнь и разочарование притупили все чувства Лайона. Сквозь пелену, застилавшую ему взор, он увидел, как в дверях показалась женщина.

– Их светлость ничегошеньки не ели с самого утра, миледи, – объяснил Джон, держа в руке хлеб.

– Мы уже дали ему лекарство, леди Эйтон, – добавил второй слуга, – но доктор Паркер сам сказал, что их светлость обязательно должен поесть перед тем, как выпьет свою настойку.

Лайон попытался задержать взгляд на лице женщины, но все вокруг расплывалось, превращалось в дрожащее марево. Женщина положила руку ему на лоб, ее пальцы были холодны как лед.

– Унесите еду, – приказала она. – И быстро дайте сюда лохань для умывания.

Желудок Лайона снова болезненно сжался, рот наполнился желчью. Он почувствовал, как женщина обхватила его за плечи, помогая наклониться вперед. В тот же миг мучительный спазм заставил его извергнуть из себя все, что еще оставалось у него в желудке.

Комнату наполнил резкий запах рвоты, но Миллисент не испытывала отвращения. Охваченная искренним сочувствием, она лишь крепче обняла Лайона, как будто хотела влить в него часть своих сил. Эйтон судорожно сжал здоровой рукой лохань у себя на коленях. Струйки пота стекали у него со лба, бежали по лицу и скрывались в темной спутанной бороде. Он в изнеможении закрыл глаза. Миллисент захотелось хоть немного облегчить его страдания.

– Принесите полотенце и чистую миску с водой, – приказала она тому из слуг, что был поменьше ростом.

У графа снова началась рвота, его широкие плечи напряглись и задрожали.

– Эй, вы! Дайте-ка мне другой таз, – обратилась Миллисент к Уиллу.

Когда слуга заменял лохань на коленях у Лайона на чистую, в комнату стремительно вошел Гиббз.

– Ох! Ну и… – Камердинер мгновенно подскочил к Миллисент. – Простите меня, миледи. Минуту назад, когда я уходил, с его светлостью было все в порядке.

– Поддержите-ка его за плечи вот так, мистер Гиббз, – скомандовала Миллисент. Взяв полотенце и миску с чистой водой из рук Джона, она опустилась на колени рядом со скорченным дрожащим телом Лайона и принялась протирать ему лицо влажной тканью. Графа все еще сотрясали приступы рвоты, но в его желудке не осталось ничего, кроме желчи.

– Вам здесь не место, леди Эйтон, – сказал Гиббз. – Мы все сделаем сами, если вы…

– Я остаюсь. – Миллисент снова намочила конец полотенца и заботливо протерла мужу лицо. – Такое часто с ним случается, мистер Гиббз?

– Нет, миледи. За последние несколько месяцев милорда два или три раза беспокоил желудок. Его подташнивало, но такого не было никогда, мэм.

– А что он ел сегодня? – Миллисент заметила, как Гиббз бросил красноречивый взгляд на Джона, но тот лишь покачал головой в ответ. – А вчера?

– Да почти ничего. Совсем чуть-чуть, миледи.

– А как насчет лекарства?

– Вчера его светлость выпил приличную дозу, – ответил Гиббз. – А сегодня еще не принимал.

Уилл нерешительно откашлялся, а Джон неохотно возразил.

– Прощения просим, сэр. Мы давали ему лекарство сегодня утром, но только потому, что их светлость нас заставили. И еще немного только что, – пристыженно добавил он. – Совсем чуть-чуть, как раз перед приходом ее светлости.

Миллисент едва сдержалась, чтобы не выбранить слуг за небрежность и легкомыслие. Должно быть, лорд Эйтон получил слишком большую дозу лекарства. Это самое настоящее отравление. Но стоит ли упрекать слуг, когда во всем виновата она сама. Миллисент вышла замуж за этого человека по собственной воле. Она подписала все бумаги и стояла рядом с его креслом перед священником, когда свершался свадебный обряд. Она приняла великодушный и щедрый дар его семьи, заплатившей все ее долги, дала клятву заботиться о нем, но не сдержала своего обещания. Хозяйка Мелбери-Холла предоставила лорду Эйтону комнаты в своем доме. Вот и все, что она сделала для него.

Графу понемногу становилось лучше. Судороги затихли. Миллисент мягко разжала пальцы Лайона, убрала лохань и умыла мужа, пока Гиббз усаживал его в кресле. Глаза лорда Эйтона оставались закрытыми. Лицо хранило бледность.

– Будьте добры, положите его светлость в постель, мистер Гиббз.

Миллисент отступила, наблюдая, как трое мужчин ловко и умело выполняют ее распоряжение. Подождав, пока Эйтон окажется в кровати, она повернулась к слугам.

– Я благодарна всем вам за ту заботу, которой вы окружаете его светлость. Однако впредь я хочу знать обо всем, что принимает граф. И прошу говорить мне об этом до того, как он получит лекарство. – Она смело посмотрела в глаза людям Эйтона. – Если его светлость почувствует себя плохо, вы должны немедленно мне доложить. Если у него нет аппетита, если он отказывается от пищи, придите и скажите мне. Отныне мне придется изменить свой распорядок дня. Я собираюсь проводить здесь гораздо больше времени, чем раньше. И все же если лорду Эйтону неожиданно станет плохо, а меня не будет рядом, пожалуйста, немедленно найдите меня и оповестите. Я настоятельно прошу, чтобы мне тут же дали знать, чем бы я ни занималась в этот момент. Не бойтесь оторвать меня от других дел. Вам все ясно, джентльмены?

Лакеи обменялись взглядами и кивнули.

– Спасибо. Будьте так добры, унесите эти вещи и вымойте. Слуги поспешно поклонились, подхватили грязные лохани и тазы и покинули комнату.

– Вы не представляете, о чем просите, миледи, – тихо заметил Гиббз, обращаясь к Миллисент. – После несчастного случая его светлость сменил множество хирургов и лекарей. И это не простая прихоть. Боли все усиливаются, мэм. Граф нуждается в постоянном уходе.

Миллисент вспомнила, с какой заботой всегда обращался со своим хозяином этот рослый шотландец. Она перевела взгляд на графа. Его глаза были закрыты. Должно быть, он заснул. Миллисент отошла от постели, а камердинер шагнул к окну, чтобы закрыть шторы.

– Я никоим образом не осуждаю вас, мистер Гиббз. Понимаю, как много вы делаете, как нелегко вам приходится, но лорд Эйтон доверяет и обращается только к вам. Уход за графом требует постоянного напряжения сил и способен изнурить любого человека, даже самого преданного.

– Вы никогда не услышите от меня ни одной жалобы, миледи.

– Я в этом уверена. – Миллисент вовсе не хотелось задеть чувства этого человека и лишить лорда Эйтона хотя бы малой части той заботы, которой он был окружен благодаря своему верному слуге. – Я всего лишь хочу помочь вам. Может быть, мне удастся немного облегчить ваши тяготы и принести пользу. Я думаю, графиня именно этого и хотела от меня. Если бы мать лорда Эйтона была на моем месте и здоровье ей позволило, наверное, она сделала бы то же самое.

Гиббз неопределенно пожал плечами.

– Думаю, графиня заставила бы доктора Паркера бежать отсюда восвояси поджав хвост, если бы видела его сегодня. Вы уж извините меня за излишнюю прямоту, миледи. Я, знаете ли, вырос в горах. У нас принято говорить то, что думаешь.

– Благодарю вас, мистер Гиббз, я ценю вашу искренность. – Эйтон пошевелился, бормоча во сне что-то неразборчивое, и Миллисент бросила на него обеспокоенный взгляд. – Почему вы думаете, что ее светлость была бы недовольна?

– Наш милый доктор проявил больше интереса к своей еде, чем к больному. Да этот негодяй едва взглянул на моего господина! А когда все же обратил на него внимание, то имел наглость пожаловаться: граф, видите ли, дремлет, вместо того чтобы спать. – Гиббз схватил со стола бокал и сердито добавил: – А после велел нам давать ему побольше этой своей отравы.

– Этот вопрос легко решить. Я пошлю в Лондон письмо и сообщу доктору Паркеру, что мы больше не нуждаемся в его услугах. Было и так совершенно ясно, что он не горел желанием ехать сюда.

Гиббз недоверчиво нахмурил кустистые брови.

– Вы действительно так сделаете?

– Конечно. Но нам нужно как можно быстрее найти другого доктора. Кого-нибудь получше.

– Да все они одинаковы, миледи. – Гиббз задумчиво посмотрел на спящего Эйтона. – Большинство из них будут настаивать на кровопускании, пока граф не придет в чувство или не умрет. Другие пропишут слабительное. И это еще лучшие из них, миледи. Остальные – шарлатаны, готовые на все ради денег.

– Полагаю, доктора Паркера вы отнесли к числу последних.

Гиббз покачал головой.

– Я не настолько умен, чтобы судить о подобных вещах, но могу сказать определенно: таких, как он, пруд пруди! Если выстроить их в одну шеренгу, она легко протянулась бы аж до самого Бата. Все, что ему нужно, так это держать его светлость в беспамятстве до судного дня да раз в месяц присылать счет его семье.

– Вы не разлучались с его светлостью с того дня, когда произошел несчастный случай. Думаете, такая жизнь была бы ему по вкусу?

– Да никогда! – горячо заверил Миллисент камердинер. – Я знаю, если бы он мог, он бы давно покончил с собой. Мне кажется, поэтому он и отказывается есть. Это для него единственное доступное средство. Если мы ему позволим, его светлость заморит себя голодом. Это так же верно, как то, что я стою тут перед вами.

– Мы не можем этого допустить.

Миллисент посмотрела в сторону двери. Уходя, слуги оставили ее открытой. В дверном проеме стояла Охинуа. Ее взгляд был устремлен на спящего графа. Старая негритянка уже неделю избегала любого общества, но Миллисент не спешила. Пусть пройдет какое-то время, тогда Охинуа почувствует, что в этом доме она – желанный гость.

Чернокожая женщина отвела взгляд от постели больного и внимательно посмотрела на Миллисент, а в следующий миг исчезла, словно ее тут и не было.

– И мы не позволим ему пребывать все время в полусне, – прошептала Миллисент. – Должны быть и другие средства. Мы их обязательно найдем. Нам просто нужно подобрать подходящее лекарство и отыскать хорошего доктора.

Охинуа не стала спускаться на первый этаж, а прошла к себе в комнату и закрыла дверь. Старой негритянке не раз приходилось видеть человеческие страдания. Долгие годы – она и сама не смогла бы их сосчитать – ее окружали лишь боль и смерть. На кораблях рабовладельцев, на выжженных солнцем полях сахарного тростника, в хижинах, кишащих крысами, – повсюду ей довелось видеть такое, что невозможно не только описать словами, но даже вообразить.

Охинуа знала, что ей было предопределено судьбой стать рабыней доктора Домби, весьма посредственного медика, страдающего отчаянной ненавистью к самому себе. Рядом с этим человеком она прожила более сорока лет, до самой его смерти. Старая негритянка верно служила ему все эти годы на островах и на судах работорговцев. Она многое узнала о медицине англичан, о ее особенностях и недостатках. Во время долгих и отвратительных путешествий в Африку ей довелось увидеть ритуалы Окомфо, Дансени и Бонсам-Комфо, многому научиться у жрецов ашанти, целителей и знахарей.

Охинуа по крупицам собирала знания и хранила их в памяти, как драгоценные золотые песчинки, чтобы снова и снова пытаться помочь своим братьям и сестрам, своему народу.

Белые не доверяли ее целительским способностям, а она и не собиралась их переубеждать. Когда Домби заболел, он послал за белым доктором, таким же, как он сам, хотя ему было известно об искусстве черной рабыни. Охинуа не могла бы сказать с уверенностью, что сумеет помочь Домби, лишь Великой Богине дано исцелять. Сама Охинуа всего лишь ее орудие. Но белый доктор не хотел обращаться к ней. Старая негритянка не стала вмешиваться. Зачем ей сворачивать со своего пути? Во имя чего пытаться растопить лед?

Но рядом с этой женщиной, Миллисент, Охинуа впервые почувствовала, как лед внутри ее начал таять. С тех пор как старая негритянка появилась в Мелбери-Холле, она провела немало ночей в разговорах со своими чернокожими собратьями. Их рассказы о сквайре Уэнтуорте внушали ужас. Подобную звериную жестокость Охинуа приходилось видеть на сахарных плантациях Ямайки. Должно быть, именно оттуда Уэнтуорт привез своих помощников. Это были настоящие грубые животные. Но все обитатели Мелбери-Холла с восторгом говорили о своей хозяйке. Из-за бесчеловечного обращения мужа ей пришлось вынести не меньше, чем его рабам. Чаще всего ей доставалось именно за то, что она пыталась их защитить.

На островах Охинуа пришлось повидать немало белых женщин, занимавших такое же положение, как Миллисент. Это были жены плантаторов или их изнеженные любовницы, которые замечали своих рабов только тогда, когда нужно было отдать приказ. Многие из них любили смотреть, как кого-нибудь из невольников секут плетьми. На Ямайке, в местечке под названием «Благодатная плантация», Охинуа видела, как хлестали кнутом обнаженного раба. Истерзанный и окровавленный, он стонал от боли, а белые женщины со своими детьми стояли рядом и открыто разглядывали его гениталии. Таких случаев было немало.

Старая негритянка подошла к столу, на котором стояли чаши с семенами и травами и бутылочки со снадобьями. Кое-что привез Джоуна из своей поездки в Сент-Олбанс, часть засушенных растений передали Охинуа чернокожие женщины Мелбери-Холла. Они собирали их еще на Ямайке и здесь, в Англии, в весенние и летние месяцы. Несмотря на то что стояла зима, Охинуа тоже удалось найти некоторые целебные травы и коренья в окрестных лесах и полях, да и в самом Мелбери-Холле, на кухне. Так постепенно пополнялись ее запасы.

Охинуа подошла к камину, наклонилась к огню и бросила на угли несколько листьев. В дверь тихо постучали, и Охинуа пригласила леди Эйтон войти.

Пораженная видом спальни, Миллисент забыла даже спросить, как это Охинуа сумела угадать, кто стоит за дверью. Скромную комнату для гостей трудно было узнать. Теперь это место казалось древним и таинственным. Повсюду на столе и на полу были расставлены сосуды разных размеров. Над очагом висели пучки засушенной травы. Плотные занавеси на окнах были постоянно задернуты, в комнате, освещенной лишь пламенем очага, царил полумрак. В воздухе витали необычные дурманящие запахи. Но новый облик спальни не показался Миллисент зловещим или пугающим. Напротив, здесь все дышало покоем и безмятежностью.

Оправившись от изумления, Миллисент вспомнила о причине, которая привела ее в комнату Охинуа. Конечно, ей интересно было бы узнать побольше о старой негритянке и ее искусстве, но в будущем у нее будет достаточно времени, чтобы удовлетворить свое любопытство.

– Я собираюсь бросить вызов традиционным английским способам лечения и хочу спросить, могу ли я рассчитывать на ваши знания. – Охинуа молчала, неотрывно глядя на лежащие перед ней камни. Миллисент подошла к камину. – Доктор Паркер убежден, что единственная возможность помочь лорду Эйтону – это постоянно держать его одурманенным опиумом. Но улучшения при этом не наступает, вот что меня тревожит. Настойка опия не способна исцелить графа. Более того, я подозреваю, что от нее больше вреда, чем пользы. – Миллисент присела на краешек стула. – Вы долго работали вместе с доктором Домби. Если сократить дозу лекарства или вовсе отказаться от него, не повредит ли это здоровью лорда Эйтона? Не приведет ли мое вмешательство к смерти графа?

Охинуа достала полуобгоревший лист из очага и помахала им над камнями.

– Он тонет в призрачном море тумана. Вы еще не видели его настоящего лица. – Негритянка отвела взгляд от камней и посмотрела в глаза Миллисент. – Вы готовы увидеть его таким, каков он есть? Хватит ли у вас мужества, чтобы освободить его разум?

Миллисент вспомнила все слухи, обвинения и скандальные сплетни. Она как-то сказала своей подруге Ребекке, что граф Эйтон не тот человек, которым когда-то был. Конечно, теперешний Эйтон постоянно находится под действием опиума. Готова ли она увидеть его другим, изменившимся? Миллисент подумала о сломленном беспомощном человеке, согнувшемся над лоханью с блевотиной.

– Да.

Охинуа долго смотрела на камни, а потом улыбнулась каким-то своим мыслям.

– Вы можете отказаться от настойки опия, – сказала она, принимаясь собирать камни. – Не беспокойтесь, это его не убьет. Ваше чутье вас не обманывает. Прежде всего надо исцелить его разум.

– А как же его боли? Может, есть какое-нибудь другое средство, которое я могла бы давать ему взамен? Я не хочу, чтобы он страдал.

– Поживем – увидим.

Миллисент снова обвела глазами комнату, вдыхая аромат трав, разглядывая причудливые сосуды, игру теней на стенах и тонкие струи дыма, вьющиеся над очагом. Казалось, в комнате ощущается присутствие кого-то еще, некой таинственной, магической силы. Миллисент повернулась к Охинуа.

– Я уверена, что ваши знания не ограничиваются основами медицины. Может быть, вы посоветуете мне что-нибудь еще?

– Не торопитесь. Это будет непросто. Мы поговорим об остальном позже.

Миллисент неохотно встала. У нее было множество вопросов, но она понимала, что для графа ничего нельзя сделать, пока он не получит полной власти над своим разумом.

– Благодарю вас.

Окинув взглядом комнату, Миллисент направилась к двери. В холле она увидела двух африканских женщин, дожидающихся у двери.

Одна держала в руках чашу и кувшин с водой, другая – льняное полотно. Бывшие рабы из Мелбери-Холла относились к Охинуа с почтением. Они обращались с ней как с королевой или жрицей. Миллисент понимала почему. Она тоже ощущала удивительную силу, исходившую от старой женщины.

Глава 8

Из-за отсутствия управляющего все дела по ведению хозяйства в Мелбери-Холле легли на плечи Миллисент. У нее почти не оставалось свободного времени. Джоуна был прекрасным помощником, но приближался сезон посева, а в это время у всех множество забот, и отсутствие лишних рук чувствовалось вдвойне. Миллисент понимала, что нужно скорее найти опытного управляющего. Сэр Оливер Берч уже связался с несколькими подходящими людьми, но от Лондона до пахотных земель Хартфордшира слишком далеко.

Сидя в небольшом кабинете, специально отведенном для дел, связанных с ведением хозяйства в поместье, Миллисент заканчивала письмо к преподобному Тримблу в Небуорт-Виллидже. Священник знал почти все о происходящем в окрестностях Мелбери-Холла, и Миллисент надеялась получить от него помощь или дельный совет. В комнату вошла Вайолет.

– Вам помочь приготовиться ко сну, миледи?

Я так разволновалась, что вряд ли смогу уснуть. – Миллисент запечатала письмо. – А почему бы тебе не лечь спать? У тебя усталый вид, Вайолет. Наверное, ты не высыпаешься с тех пор, как мы подселили к тебе в комнату еще двух девушек. Мне очень жаль.

– Что вы, миледи. Я очень рада, что они теперь живут вместе со мной.

Миллисент знала, что Вайолет никогда не жалуется. В дверях появился один из слуг лорда Эйтона со свечой в руке.

– Что случилось, Джон? – спросила Миллисент.

– Прощения просим, миледи. Я знаю, вы только что покинули графа, но теперь он проснулся и шумит. Вы говорили, чтобы мы вам докладывали. Так я пойду?

– Спасибо. – Миллисент встала из-за стола. – Отправляйся спать, Вайолет!

Девушка сделала реверанс и ушла, а Миллисент последовала за слугой в комнату графа.

– А где мистер Гиббз и Уилл?

– Уилл пошел на кухню принести немного супа на тот случай, если граф Эйтон захочет есть, а мистер Гиббз сейчас наверху.

Миллисент вспомнила, как днем сидела у постели графа. Глядя на спящего мужа, она думала о мучивших его болях. Эйтон сломал руку и обе ноги более полугода назад, но почему он до сих пор не может ими управлять? Гиббз говорил, что, по словам одного из докторов, у графа особая форма паралича. Старая графиня жаловалась на меланхолию Лайона, но она ничего не говорила о его ранах. Она винила во всем потрясение, вызванное несчастным случаем. Зная, что в результате ужасного падения Эйтон потерял жену, Миллисент могла представить ход мыслей его матери.

Сейчас же, приближаясь к комнате мужа, Миллисент задумалась о его депрессии. Эта болезнь была хорошо ей знакома. В браке с Уэнтуортом она много страдала. Из-за ярости мужа Миллисент потеряла ребенка на раннем сроке беременности. Терпя побои и унижения, она искала покой и забвение в болезни. Но Уэнтуорту она была нужна для успешной карьеры. И лишь с появлением Ребекки и лорда Станмора, поддержавших ее в трудный период жизни, Миллисент смогла найти силы бороться.

Остановившись перед дверью в комнату графа, Миллисент услышала голоса и осторожно постучала. Когда она вошла, никто не обернулся.

– Ты сделаешь все, что я скажу, ты, жалкий кусок дерьма, или можешь уносить отсюда свою мерзкую тушу! Прочь с глаз моих! Ты слышишь, вероломный негодяй, пес блудливый…

Миллисент остановилась в дверях, разглядывая своего мужа. Джон замер. Граф был вне себя от гнева. За минувшие две недели он произнес меньше слов, чем за последние минуты.

– Можете ругать меня, милорд, но вы не получите ни капли этой отравы, пока ваша жена не даст своего согласия. – Гиббз стоял между кроватью графа и столом с лекарством.

– Грязная тварь, бесхребетный слюнтяй, – прошипел граф. – Ты должен слушать, что я тебе приказываю. Я, а не эта вонючая сука. Ты меня слышал?

Гиббз повернулся и, заметив Миллисент, покачал головой, пока его хозяин продолжал осыпать проклятиями всех подряд.

– Не принимайте близко к сердцу, миледи. Поверьте, его светлость немного не в себе. Это на него не похоже. Думаю, будет лучше, если вы сейчас уйдете. Кажется, нынче граф не самая подходящая компания.

Миллисент не двинулась с места. Теперь ее было трудно запугать, да еще и в собственном доме.

– Что его так рассердило, мистер Гиббз?

– Он требует лекарства. Упрямый как козел, ей-богу, мэм. Говорит, что не будет ни есть, ни пить ничего, кроме настойки опия.

– У него что-нибудь болит?

– Не думаю, миледи, – ответил Гиббз. – Кости у него давно срослись, а он не жаловался на боль, даже когда они заживали. Его светлость требует лекарство, потому что оно поможет ему успокоиться и забыться.

Миллисент посмотрела в сторону постели.

Неожиданно лорд Эйтон затих, и Миллисент поняла, что он пытается выровнять дыхание. На мгновение тревога вытеснила желание преподать урок хороших манер новому мужу.

– Вы видели его раньше в таком состоянии? Ему стало хуже?

– Физически? Нет, миледи. А что касается его сквернословия, то граф смог бы своей бранью прикончить целую банду голландских наемников.

– Как вы думаете, что произойдет, если мы откажемся дать ему опиум?

Гиббз изумленно посмотрел на нее.

– Даже не знаю, миледи. Я ведь не доктор. Но могу сказать, что его светлость после падения ни разу нормально не заснул. Пока граф не начал принимать настойку опия, он был жалким и несчастным. Впрочем, всех, кто его окружал, он считал такими же беднягами.

Миллисент огляделась вокруг. Муж лежал в постели, откинувшись на подушки. Шторы были задернуты, чтобы сдержать холодный зимний воздух, проникающий сквозь щели. На столе стоял графин с бренди и пузырек с настойкой опия. Когда она снова посмотрела на лорда Эйтона, в дверях появился Уилл. Он привел с собой молоденькую служанку, которая несла на подносе чашу с бульоном и немного хлеба.

Миллисент решила, что справится сама.

– Никому из вас не придется сегодня страдать из-за несдержанности графа. – Она сделала знак служанке поставить поднос на стол. – Я хочу, чтобы вы все как следует выспались. Эту ночь я собираюсь провести в обществе мужа.

Мэри Пейдж прожила в Мелбери-Холле полтора года, но никак не могла привыкнуть ни к новому месту, ни к работе. Она очень рано овдовела, потеряв мужа во время несчастного случая в Лондоне. Она проработала десять лет горничной, терпя пренебрежительное отношение и грубое обращение, прежде чем увидела объявление леди Уэнтуорт, которая искала экономку. Мэри с почтением относилась к сэру Оливеру, но еще больше ее очаровала новая хозяйка. Мэри была по-настоящему благодарна за все, что она для нее сделала. У нее появились новые возможности с переездом в Хартфордшир. Обязанности экономки больше не пугали ее, потому что она всегда могла рассчитывать на помощь. Освобожденные африканские рабы трудились даже лучше англичан, а Амина, жена Джоуны, стала ей не только помощницей, но и подругой.