Сицилийский специалист

— Я встречался с Рикардо Астуриасом, — сказал он, когда они поздоровались. — Сделка насчет «Б-26» отменяется. Редпат не выразил удивления.

— Откровенно говоря, я никогда и не верил, что она состоится.

— Наличных нет, в Астуриас с его компанией отказываются ждать. Поскольку сами они люди неверные, они не верят и другим.

— Конечно. Это вполне понятно, — заметил Редпат.

— Вы знаете, за все случившееся мы должны благодарить Фергюсона, — сказал Брэдли. — Он был в союзе с нашими врагами, а я оказался слишком легковерным. Мы окружены шпионами.

— Никому не доверяйте — клятвы не стоят и ломаного гроша, — произнес Редпат. — Я слышал, что он умер при несколько необычных обстоятельствах где-то на Дальнем Востоке, правда?

— Да, в Лаосе, — сказал Брэдли. — Он плыл по реке, и на пароход напали повстанцы. К счастью, он оказался единственной жертвой.

Лицо Редпата стало унылым, словно у него начиналась лихорадка.

— Я не сомневаюсь, что, даже если бы вы достали наличные, они все равно под каким-нибудь предлогом отказались бы от продажи самолетов. Думаю, они действуют по приказу, а чьему — вы знаете. Уверен, что президент готовится нас предать. Кубу мы отдадим — как и все прочее, за что мы боролись, Роналд, как и все, за что мы боролись.

Они сидели на веранде фермерского дома, арендованного для руководителя особыми операциями. Со стороны города доносились неясные звуки рожка — там проходили подготовку силы вторжения.

— Легион обреченных, — сказал Редпат. — При недостаточной поддержке с воздуха их всех перестреляют на пляжах — если они вообще доберутся до берега. То, чему мы сейчас являемся свидетелями, это саботаж в своей самой изощренной и отвратительной форме, спровоцированный разгром, после которого, как полагает президент, он сможет отвернуться от Кубы и от всего, что она олицетворяет.

— А международный коммунизм одержит победу, — сказал Брэдли.

— Ибо ему удалось создать плацдарм даже в самом Белом доме.

— Прежде всего в Белом доме. Все ведь началось с Рузвельта и его Нового курса… Кстати, в Техасе я слышал, что в шестьдесят четвертом году вице-президента свалят, а он — наша последняя надежда.

— Я убежден, — сказал Редпат, — что надвигающееся фиаско послужит предлогом, чтобы нас уничтожить. Ни один из нас не уцелеет, когда начнется чистка, если мы не готовы пойти на крайние меры — не только для самозащиты, но и для защиты нашей страны.

— Крайние меры? — спросил Брэдли, ища разгадку на унылом липе Редпата.

— Разве нужно что-либо пояснять? Меры, разработанные на случай чрезвычайного положения. Акции, которые в любое другое время немыслимы. Интересно, догадываетесь ли вы о настоящей цели моего визита в Гватемалу, Роналд? Нет, конечно, вы не можете догадаться.

— Я предполагал, что вы приехали сюда, чтобы готовить вторжение.

— Я здесь для того, — заявил Редпат, — чтобы расследовать знаменитую тайну совершенного несколько лет назад убийства президента Кастильо Армаса. — Внезапно он выпятил челюсть, считая, что это делает его похожим на Наполеона, и напрасно ждал, что Брэдли удивится сходству. — Если беспристрастно проанализировать это убийство, — продолжал он, — станет ясно, что это была одна из самых успешных операций подобного рода. Проведена быстро, аккуратно, без каких-либо последствий в плане общественного спокойствия. Был найден козел отпущения, признан умственно неполноценным и тихонько убран со сцены. Подлинные мотивы убийства — которые, конечно, были политическими — не выплыли наружу. Если уж убивать, то надо вот так. — И он улыбнулся, славя победу смерти.

— Я, помню, сам поверил этой версии, — сказал Брэдли. — Подозрительным казалось лишь то, что все уж слишком гладко прошло.

— Как вы думаете, кто осуществил эту операцию? — спросил Редпат. — Я случайно в курсе дела.

— Догадываюсь, что один из наших преступных синдикатов. Она была выполнена в сицилийской манере. Я думаю, были привезены специалисты из мафии, которые за определенную плату выполнили работу на высоком профессиональном уровне. — Брэдли потер руки — быстрый жест, означавший: «И концы в воду».

— Ваша догадка и мои заключения совпадают, — сказал Редпат. — Как вы полагаете, можем мы с вами извлечь что-либо полезное для себя из данного случая?

Пронзительный голос его зазвучал бархатнее, отягощенный подспудным смыслом; выдерживая взгляд Редпата, внезапно ставший настороженным, Брэдли тревожно размышлял.

— Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, Джулиус, — сказал он.

— Ну, зачем нам с вами ходить вокруг да около? Давайте скажем так. Готовы ли вы лично сдаться и позволить, чтобы вас, как овцу, повели на бойню, или хотите присоединиться ко мне в борьбе за принципы, в которые мы верим? Мне очень важно быть убежденным в вашей лояльности.

— У вас никогда не было случаев в ней сомневаться. Кроме того, я не намереваюсь класть свою голову на плаху, — сказал Брэдли.

— У вас есть связи с особыми людьми. Из всех нас один только вы с ними связаны. Помню, вы всегда выдвигали теорию, что рано или поздно может возникнуть чрезвычайная ситуация, которая заставит нас к этим связям прибегнуть. Я считаю, что сейчас такой момент наступил. Я достаточно ясно излагаю свои мысли?

— Более чем, — сказал Брэдли и почему-то вскочил. Редпат тоже встал, и они пожали друг другу руки.

— Не хочу излишне драматизировать, — сказал Редпат, — но у меня чувство, что судьба подает нам знак.

У Брэдли тоже было такое чувство. В горле у него першило, как это иногда бывало, когда он слушал музыку великих композиторов.

— Страна ждет от нас действий, — напыщенно сказал Редпат.

* * *

Три дня спустя офицер кубинских военно-воздушных сил, капитан Перес, начальник военного аэродрома в Гаване, получил на рассвете по телефону приказ предпринять боевые действия против сил вторжения, появившихся ночью в кубинских водах. Капитан, смелый, но ничем особо не отличавшийся человек, который достиг своего теперешнего положения в военно-воздушных силах только благодаря длительной службе, оказался в затруднительном положении. Было пятнадцатое апреля 1961 года. Накануне днем все основные военные аэродромы подверглись таинственным атакам с воздуха, в результате чего была выведена из строя четверть и без того немногочисленных военно-воздушных сил страны, в том числе и тренировочный самолет капитана «Т-33», который ничем не уступал любому боевому самолету, за исключением, конечно, истребителей класса «Миг» — «Мираж» — «Вампир». После налета у капитана остался лишь английский «Си-Фьюри», который был громоздок, не мог развивать больших скоростей и который Перес попросту не любил. За всю свою жизнь Перес ни разу не сделал боевого выстрела, и два других пилота — лейтенанты Феррер и Матеос — также не имели никакого опыта. Перес, проведший тревожную ночь, положил телефонную трубку, осушил четырнадцатую после полуночи чашку черного кофе, закончил письмо к жене, в котором давал ей указания относительно передачи имущества, а также образования детей, и пошел к самолету.

По полученным сведениям, высадка произошла в заливе Свиней, и через двадцать минут после вылета с аэродрома три самолета уже были над заливом. Перес заметил, что большая часть кораблей вторжения стоит на якоре в миле от берега, но что самый крупный транспорт «Либерти», все палубы которого были усеяны солдатами, подошел почти к самому пляжу и от него отходят десантные суда. Картина с высоты трех тысяч футов казалась мирной. Перес не знал, что из-за паники и неразберихи высадка производилась гораздо позже намеченного срока, вследствие чего между диверсантами с кораблей и парашютистами, сброшенными ранее самолетами из Центральной Америки, произошли столкновения. В результате один из батальонов, находившихся на транспорте, отказался высаживаться.

Перес сбросил одну из своих двух 250-фунтовых бомб, промазал по крайней мере ярдов на двадцать и отошел: его самолет был в нескольких местах продырявлен зенитным огнем. Он решил, что единственная надежда поразить транспорт — это спикировать на него, однако при выходе из пике у старенького самолета могли отвалиться крылья. Тем не менее с высоты 1200 футов , находясь в зоне зенитного огня, он направил свой самолет со скоростью 400 миль в час в центр палубы, заполненной охваченными паникой солдатами, и выпустил четыре ракеты. Они попали в среднюю часть судна, и оно почти немедленно дало крен. При втором заходе Перес потопил маленький транспорт, стоявший в море на якоре, и орудийным огнем разбросал строй десантных лодок.

Матеос, который, по мнению Переса, плохо видел и не мог попасть в цель, как бы она ни была велика, сбросил 500-фунтовую бомбу и попал в корму корабля, где находилось все оборудование связистов и запасы боеприпасов. Корабль взорвался и через несколько минут затонул. «Величайшая счастливая случайность в истории воздушной войны», — скромно описывал свой подвиг Матеос, и хотя Перес втайне с ним соглашался, эта случайность подорвала успех вторжения. В течение нескольких дней солдаты, высаженные на берег, вели слабые оборонительные бои, но те, кто был в курсе операции и следил за ее осуществлением, прекрасно знали, что надежды на успех нет. Когда президента обманным путем все-таки вынудили дать разрешение на бомбардировку Кубы самолетами из Центральной Америки, это делалось лишь в надежде провести эвакуацию солдат с плацдарма. Однако и эта отчаянная попытка провалилась, потому что не было принято во внимание различие во временных поясах и самолеты «Б-26» появились над плацдармом на час раньше самолетов с авианосца, которые должны были оказать им поддержку, и все они были сбиты.

Через четыре дня после поражения в заливе Свиней последние остатки высаженных на берег солдат сдались и были отправлены в тюрьму.

Глава 11

— Марк, — раздался голос в трубке. — Это Брэдли. Да, да, Рон Брэдли, твой старый приятель. Я нашел твой телефон через фирму, в которой ты раньше работал. Я в городе, и нам надо повидаться. Послушай, я как раз собирался в тот гараж — кажется, гараж Гаррисона, на Двадцать второй улице. С тех пор как мы последний раз встречались, я стал увлекаться машинами старых марок, а у них, наверно, найдутся кое-какие запчасти для старого «корда», который я только что приобрел. И мы спокойно поболтаем. Сможешь быть там через час?

— Вы могли бы приехать и сюда, но если хотите встретиться в гараже, я не возражаю, — сказал Марк.

Брэдли, по-видимому, никогда не повзрослеет. К чему эта таинственность и выдумки с гаражом? Почему не встретиться просто в каком-нибудь баре?

В Солсбери парк делла Фаворита заменял проезд, по обе стороны которого были свалки; от Двадцать второй улицы он был скрыт нагромождением старых машин, ждавших своей очереди, чтобы отправиться под гидравлический пресс. Брэдли поставил здесь свой «порш» со складным верхом и, встретив Марка, направлявшегося в контору Гаррисона, крепко пожал ему руку.

— Как приятно снова видеть тебя, Марк. Ты отлично выглядишь. Немного похудел, но по-прежнему в блестящей форме.

Лицо Брэдли стало шире, в бровях появились отдельные седые волоски. В остальном он не изменился. На нем был прекрасный твидовый костюм скромного английского покроя, выглядевший в Солсбери просто шикарным.

— Рад тебя видеть, Марк. Честное слово, рад… столько лет прошло. Когда бываю в этих местах, всегда здесь останавливаюсь, надеясь тебя встретить, но ты все где-то разъезжаешь. Если не ошибаюсь, в последний раз мы с тобой встречались в Гаване. Кстати, я несколько раз в этом году видел твою фамилию в газетах и страшно обрадовался, когда они сняли с тебя обвинение в убийстве. Как только девчонка снова исчезла, у них не осталось никаких шансов. Но даже еще до того, как они потеряли главного свидетеля, это было юридически безнадежно. А что ты сейчас поделываешь? По-прежнему занимаешься торговлей недвижимостью?

— Я теперь частный консультант, — сказал Марк. — Я ушел из фирмы вскоре после того, как мистер Ди Стефано продал свою долю.

— А как поживает Дон Винченте? Я его тоже много лет не видел. Удивительный человек. Я всегда испытывал к нему симпатию, всегда им восхищался. Я слышал, у него последнее время одна неприятность за другой. В особенности с его сыном Виктором. Мне искренне его жаль. Сначала он потерял все свои капиталы на Кубе, потом эта история с сыном. Все одно к одному.

Марк ждал, весь напрягшись. Он отлично помнил, как искусно умеет Брэдли играть в кошки-мышки.

— Виктору здорово досталось, но сейчас он почти оправился, — сказал он. — Когда я последний раз его видел, он выглядел совсем неплохо.

— Я не о том, — сказал Брэдли. — Разве ты не слыхал? Его сцапали на прошлой неделе в Бонито-Спрингс. Он обвиняется в убийстве агента Федерального бюро по борьбе с наркотиками и ввозе в страну крупнейшей партии героина. По моим предположениям, его ждет электрический стул.

— Плохо дело, — сказал Марк. — Я и не знал. — Об аресте Виктора ему стало известно через тридцать шесть часов после того, как это произошло, но он хотел услышать официальную версию.

— Все до того невероятно и драматично, — продолжал Брэдли, сопровождая свои слова размашистым жестом, который ему пришлось сдержать, чтобы не стукнуться о стенку машины. — Виктор переправлял героин в катафалке. Когда его загнали в угол, он спрятал героин, убил агента и потопил катафалк в болоте. Полиции удалось отыскать какого-то помешанного бродягу, который живет там в заброшенном доме, — он почти все видел. После этого Виктор недели две скрывался в Эверглейдсе, питаясь сырой рыбой. За это время он отрастил себе бороду, вышел из болот и нанялся официантом в ресторан; там-то его и зацапали.

— Я только слышал, что его разыскивают.

— Вы ведь были очень дружны, правда? — спросил Брэдли.

— Мне всегда было его жаль.

— Я слышал, что он около двух месяцев жил у тебя на Чемплейн авеню.

— После того как его избили, мы с женой некоторое время выхаживали его. Что бы он ни натворил, он в общем-то хороший парень.

— Ему бы здорово помогло, если бы они нашли то место, куда он спрятал героин. Да в тебе тоже.

— А при чем тут я? Я знаю об этой истории только то, что было в газетах, и то, что вы мне сейчас рассказали.

— Марк, хватит ходить вокруг да около. Мы оба взрослые люди, хорошо знаем в уважаем друг друга. Я, видно, должен сказать без обиняков: тебе грозят большие неприятности:

— Для меня это не новость.

— Я говорю не только про дело Кобболда, это лишь одна частица. Главное в том, что Федеральное бюро по борьбе с наркотиками собирается тебя выслать. Они хотят отправить тебя домой, в Сицилию.

— Перестаньте, Брэдли, не берите меня на пушку.

— Я слишком тебя уважаю для этого. Они могут выслать тебя, и они это сделают. Даже если исключить дело Кобболда и Линду Уоттс, ты являешься сообщником человека, которому инкриминируется ввоз в страну героина на десять миллионов долларов и убийство одного из агентов Бюро. Далее, с момента приезда в США в вплоть до последних месяцев ты работал на человека, которого «Провиденс джорнэл» назвал недавно — цитирую — «одним из самых темных заправил подпольного мира».

Марк презрительно опустил уголки губ.

— Конечно, это журналистские штучки, — сказал Брэдли, — и на нас с тобой они не производят впечатления, но при рассмотрении вопроса о твоей высылке это будет учтено. Некоторые утверждают, что ты был правой рукой Ди Стефано, и на данный момент достаточно уже одного этого. Конечно, каждый знает, что, какое бы обвинение против тебя ни выдвинули, доказать они ничего не могут, но выслать — это для них проще простого. Я абсолютно не могу понять, почему вопреки здравому смыслу ваши люди никогда не побеспокоятся о том, чтобы получить гражданство; теперь же стоит Бюро по борьбе с наркотиками подготовить бумаги и объявить тебя нежелательным лицом — а этим они сейчас и заняты, — как на тебя обрушится общественное мнение, пробудившееся в связи с ростом потребления наркотиков. Так что я, к сожалению, должен тебе сообщить, что через две недели ты уже будешь в дороге. Может быть, тебя немного утешит то, что за этот месяц в том же направлении проследовали еще двое выдворенных. Здесь периодически проделывают такие штуки.

Марк был ошеломлен. Он знал, что Брэдли не берет его на пушку — это было бы бессмысленно: ведь Брэдли прекрасно понимает, что Марк без особого труда может выяснить истинные намерения ФБН.

— Какая ваша цена? — спросил он. Брэдли поморщился.

— Мне бы не хотелось называть это ценой. Ты — мой старый боевой товарищ. По роду своей работы я вел одинокую жизнь, в у меня мало друзей, но я всегда считал тебя другом. Мы с тобой оба, Марк, сейчас в тяжелом положении. У тебя — ситуация отчаянная, а я вижу, как рушится дело, которому а отдал всю свою жизнь. Нам надо подумать о том, чтобы помочь друг другу. Вот как я на это смотрю.

Марк понимал, что пришло время вести игру в открытую. За сентиментальной болтовней Брэдли стояли факты с их обычной неумолимой безжалостностью. Сейчас оружием Брэдли была угроза высылки, и Марк вынужден был смириться с тем, что ему придется работать на Брэдли. Дома, в Сицилии, он не проживет а двадцати четырех часов, и Брэдли, вероятно, тоже это знает.

— Давайте выкладывайте, — сказал Марк. — Будем говорить в открытую.

— Хорошо, — сказал Брэдли. — Ты когда-нибудь слышал о человеке по фамилии Армас? Кастильо Армас?

— Кажется, что-то слышал, — припомнил Марк. — По-моему, о нем писали в газетах несколько лет назад.

— Если быть точным — в пятьдесят седьмом году, — сказал Брэдли. — Он был президентом Гватемалы, и его убрали по политическим мотивам.

— Его как будто пристрелил какой-то сумасшедший из охраны?

— Согласно официальной версии, которую сфабриковали, — сказал Брэдли. — На самом же деле это было убийство особого рода, совершенное теми, кого я предпочитаю назвать их подлинным именем — мафией. Прости, что я употребляю это слово, Марк. Я знаю, ты всегда считал его оскорбительным.

В прежние дни Марк ответил бы на это каменным взглядом. Теперь же он улыбнулся.

— Просто оно ассоциируется у меня с желтой прессой.

— Я всегда стою за то, чтобы называть вещи своими именами. Пойдем дальше. Насколько нам известно, стрелявший был кубинцем, он осужден пожизненно и сидит в какой-то тюрьме. Начальник тюрьмы, выпускавший его для выполнения подобных заданий, имел таким образом приличный приработок.

«Как тесен мир», — подумал Марк.

— Ты согласен, что это звучит почти невероятно? — спросил Брэдли.

— Да нет, — ответил Марк. — Это похоже на Латинскую Америку.

— Пилот вашей организации доставил его в страну и вывез обратно.

— Пилот мафии, вы хотите сказать? — спросил Марк.

— Пусть будет мафии, — со смешком согласился Брэдли. — Через двенадцать часов он, говорят, как ни в чем не бывало снова сидел в камере. Это была блестящая работа, — поводя большими, навыкате, глазами, продолжал он. — В качестве козла отпущения использовали одного политического недоумка. Его пристрелили и подложили ему дневник, из которого следовало, что он самый обыкновенный сумасшедший. Все этому поверили. Дело даже не вызвало особой сенсаций.

— Люди верят тому, что им говорят, — сказал Марк — Конечно, после этого пришлось немного почистить… Так — провести небольшую, но тщательно продуманную операцию. Человек двадцать или тридцать, которые могли слишком много знать, исчезли — в то время произошло несколько автомобильных аварий и одна авиационная катастрофа, причины которой так и не удалось выяснить. Организатор этой операции предусмотрел все детали.

— Искусный мастер, судя по тому, что вы говорите.

— Да, — сказал Брэдли. — Своего рода организационный гений. Вся беда в том, что мы не можем найти этого человека. Вот почему я обращаюсь к тебе.

— Так чего же вы хотите? — спросил Марк.

— Мы хотим, чтобы ты организовал кое-что в таком же роде для нас. Однако ты удивишься, когда узнаешь, что именно. Если хочешь, даю тебе сутки на размышления.

Предложение было действительно неожиданным, но у Марка все эмоции быстро переходили в свою противоположность, вот и сейчас его охватило обычное состояние отрешенности.

— Ну, что ты на это скажешь?

— Я растерял связи, — ответил Марк. — Последние пять лет я занимался продажей недвижимости.

— Не будем говорить про поездку в Гавану, ну, а как насчет того, что было до переезда сюда? Я имею в виду Мессину, Сарди, Манкузо, Джентиле и прочих. А кто отправил на тот свет братьев Ла Барбера?

— Чего вы от меня хотите?

— Марк, я, вероятно, единственный англосакс, которому удалось проникнуть в Общество чести. Я знал почти все, что там творилось.

— Я должен был делать определенные вещи и старался делать их как можно лучше.

— Другими словами, ты считал своим долгом выполнять приказы людей, стоявших над тобой.

— Пусть будет так.

— Ты не расскажешь мне, как был убит Мессина? Без подробностей — они мне известны. Меня интересует лишь стратегия.

События тех лет отошли для Марка в далекое прошлое, о котором он почти никогда не думал. Он сосредоточенно нахмурился, подбирая слова, чтобы возможно короче и равнодушнее описать эту эпопею, полную крови и предательства. Он заговорил медленно, раздумчиво, как будто объяснял решение математической задачи:

— Идея состояла в том, чтобы оторвать его от друзей и заманить в такое место, где он был бы один. В горах он представлял огромную силу, а вне гор был ничто. Как только он спустился вниз, ему пришел конец.

— А как обстояло дело с Джентиле?

— Примерно так же. Когда он бывал окружен своими людьми, к нему никто не мог подойти. Но у него была одна слабость — козы. Пришлось нарочно устроить продажу коз подальше от тех мест, где он жил. То же самое было проделано и с Кремоной, когда мы его прикончили в Колло.

— Но убийство Армаса, как мне кажется, требовало иного решения, — сказал Брэдли.

— Это ведь было политическое убийство, а в таких случаях и решения должны быть иными. Трудность, очевидно, состояла в том, чтобы скрыть от народа Гватемалы подлинного исполнителя. Я, конечно, говорю лишь на основе того, что вы мне сказали. Вот тут в качестве козла отпущения и появляется подставное лицо.

— По-видимому, самое лучшее — сочетание двух методов, — сказал Брэдли.

— Да, это идеальный вариант.

— Я хочу, чтобы именно такую операцию ты для нас и провел. Снайпер, пилот, а потом чистка, какая потребуется. Тут нужно высокое мастерство, а, Марк?

— Вы хотите невозможного, — ответил Марк, но он уже знал, что выход у него лишь один — соглашаться.

— Взамен, — продолжал Брэдли, не обратив внимания на его слова, — я даю гарантию, что ФБН перестанет настаивать на высылке. Линда Уоттс сможет выйти из своего укрытия, и разговоры о том, что ты уложил ее спать вечным сном, прекратятся. Я буду, если хочешь, ходатайствовать о предоставлении тебе гражданства. Но самое главное — тебя оставят в покое.

— Сюда должно быть включено еще кое-что.

— Что именно, Марк? По-моему, я и так очень щедр.

— Виктор Ди Стефано. Мне не хотелось бы, чтобы его отправили на электрический стул.

— Здесь трудно что-либо обещать.

— У вас нет выбора. К операции будет привлечен его отец, а я не могу идти к нему с пустыми руками.

— Чего он хочет? От восьми до пятнадцати?

— От пяти до восьми, — сказал Марк. — Максимум. Он души не чает в мальчишке.

— Могу лишь сказать: посмотрю, что тут можно сделать. Ты меня знаешь, Марк, у меня есть кое-какие связи, и я приложу все усилия. Когда ты встретишься с Доном Винченте?

— Постараюсь поскорее.

— Хорошо. А знаешь что, Марк? Я пью редко, но сейчас я бы не отказался пропустить с тобой по этому случаю стаканчик. Немало ведь прошло времени с тех пор, как мы с тобой встречались по делу. Но еще тогда, в Сицилии, пятнадцать лет назад, я знал, что рано или поздно возникнет нечто такое, что сможешь сделать только ты, и я спланировал все так, чтоб мы были вместе. Ради нашего с тобой блага, ради блага всей страны. Ждать пришлось долго, но сейчас все складывается так, как я предполагал.

В улыбке и взгляде Брэдли было что-то безумное. «Этот человек сошел с ума», — подумал Марк.

— Я не совсем понимаю, как это вы могли спланировать, чтоб мы были вместе?

— Я попросил Дона К, отправить тебя ко мне в Штаты, и он выполнил мою просьбу. Дело в том, что, когда мы пришли в Сицилию, я сделал Дона К, мэром в его родном городе.

У Марка перехватило дыхание. Его изумление было так велико, что заслонило собой все другие чувства. Затем пришло спокойствие, которое иногда наступает после страшного удара. Он снова обрел способность дышать.

— Значит, ради этого Дон К, отдал меня в руки семьи Джентиле?

— Как он этого добился, я не знаю, но я, разумеется, выступил бы против любого предложения отдать тебя в руки твоих врагов. Мы оба считали, что молодой человек с такими уникальными талантами в Новом свете может надеяться на лучшее будущее, чем в Старом. А в те дни наше с тобой будущее представлялось самым радужным, хотя на практике не все получилось так, как я надеялся. Наше сотрудничество возобновляется в такое время, когда дело всей моей жизни находится под угрозой. Моим единственным стремлением всегда было служить моей стране и лучшей части человечества, но тебе ведь это непонятно, правда?

«Gli anime, che ti murt — да покарает господь ваши умершие души», — пробормотал Марк, не шевеля губами. Его предки — суровые люди, выдержавшие многовековое отчаяние, осуждали тех, кто, выплескивая свой гнев наружу, лишь попусту тратит силы; они признавали самообладание и зрелое размышление. Сейчас для него было важно одно — остаться в Соединенных Штатах, а Брэдли он успеет предать тайному внутреннему суду и со временем вынесет ему приговор. Если будет решено, что Брэдли должен своей кровью расплатиться за кровь Паоло, так оно и случится. Но ни единым проявлением враждебности нельзя заранее предупреждать врага.

— Ты совершенно бесстрастный человек, — говорил тем временем Брэдли. — Пожалуй, я таких больше не встречал. Я не могу представить себе, чтобы кто-нибудь, услышав такую вещь, даже бровью не повел. Либо у тебя действительно стальные нервы, либо ты не чувствуешь так, как другие. Что же из двух?

Марк повернул к нему ничего не выражающее лицо:

— Просто я научился ко всему относиться философски.

Глава 12

На обеде в доме Ди Стефано чревоугодие соседствовало с горем. Престарелая Донна Карлотта, когда-то хрупкая красавица из Кастелламмаре-дель-Гольфо, а ныне существо, похожее на костлявого старика в женском платье, главенствовала за столом, ломившимся от блюд, которые непрерывно подносила новая служанка. Это был сугубо семейный обед. Для отсутствующего Виктора был поставлен прибор, однако двух священников, сидевших в передней, к столу не пригласили. Донна Карлотта, напудренная и нарумяненная, в платье цвета ржавчины, приобретенном по случаю и вышедшем из моды лет пятнадцать тому назад, непрерывно молола языком, в промежутках между словами засовывая в рот огромные куски.

— Как видишь, мы в отчаянии, — хрипло и невнятно говорила она, не переставая жевать. — Ridotti alla disperazione. Мой бедный мальчик! Святая душа! Скажи мне, Марко, что они хотят с ним сделать?

Дон Винченте сидел сгорбившись; его глаза были того же цвета, что рис с шафраном, который горкой лежал перед ним на тарелке. Он ел с трудом, заставляя себя глотать пищу только потому, что это было нужно. Он помахал рукой, которая вдруг стала похожа на когтистую лапу, словно пальцы держали горстку мелких монет.

— Ничего с ним не случится, мамочка. Его выпустят. Все будет хорошо.

— Ты только говоришь, а сам ничего не делаешь. — В этот момент служанка внесла поднос, на котором лежал жареный молочный поросенок в чесночном соусе. Глаза Донны Карлотты проследили за движением подноса. — Возьми porchetta, — сказала она Марку. — И не благодари — ты у себя дома. — Она схватила его тарелку в положила заднюю ногу и полдюжины ребрышек. Дон Винченте поспешно отвернулся. При виде еды жена забывала все на свете. Положив себе на тарелку свиную лопатку в засунув в рот булочку, она снова вспомнила о своем горе, и глаза ее наполнились слезами. — Это все подстроено, — сказала она, — нашего бедного мальчика заманили в ловушку.

— Конечно подстроено, — согласился Дон Винченте. — Самый настоящий сговор. Я это знал уже тогда, когда они пытались обвинить его в изнасиловании. У меня в Сицилии много врагов, и теперь они сводят счеты.

— Наш сын не стал бы заниматься наркотиками, — сказала Донна Карлотта. — Мы воспитали его в строгости. Может быть, никто не говорил тебе, Марк, во он всегда ходил в церковь. Только отец не хотел… Ма lei non mangia. Ну, что же ты ничего не ешь? Может, porchetta тебе не нравится? Цыпленок очень вкусный, возьми цыпленка.

Дон Винченте прополоскал рот сицилийским вином чернильного цвета.

— Все начал это дерьмо Макклейрен, но кто-то снабжал его деньгами, и я еще выясню, кто за ним стоял… Когда в наш город приезжал мистер Трумэн, тогдашний мэр-голландец — как его звали? — представил меня, и президент пожал мне руку.

— Он и должен был пожать тебе руку, — сказала Донна Карлотта. — Кто поставил этот город на ноги? Кто позаботился, чтобы ни один отец семейства не стоял в очереди за хлебом? Кто пожертвовал четверть миллиона долларов на городскую больницу? Кто дал приданое двадцати двум девушкам из приюта святой Марии?.. А сейчас никто палец о палец не ударил, чтобы остановить красных, когда они забирали все, что нам принадлежало на Кубе. Кто теперь даст двести индеек для бедняков на Рождество? Уж конечно не Макклейрен.

— Дерьмо, — повторил Дон Винченте. Он сделал еще глоток вина и поморщился. — Все в городе прикрыли. Тридцать два пустых здания на Дуайт-стрит, десять процентов безработных. И ты не хуже меня знаешь, что, если кто хочет сыграть на деньги, ему теперь надо ехать в Крэнстон. А ты слышал про банды подростков на улицах? Если не вывернешь карманы и не отдашь часы, тебе ноги переломают. И вся эта молодежь начиняет себя наркотиками. Это что, по-твоему, — прогресс, демократия?