Чувствую себя виноватым по отношению к существующей в России власти

      Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
      А жизнь людей мгновенна и убога,
      Но все в себя вмещает человек,
      Который любит мир и верит в Бога.
      Сегодня обстановка изменилась. Разрешено любить мир. А как только стало разрешено, и Союз писателей, и Фонд культуры, и Прокуратура, и КГБ, и Союз юристов поспешили его тоже всеподданнейше полюбить и поставили в деле Гумилева долгожданную точку.
      XVI. А он виновен!
      Много подонков мне встречалось на пути реабилитации Гумилева, но ни одного хулителя.
      Путем несложных умозаключений я позволил себе хотя бы для самого себя канонизировать Николая Степановича. Он третий в ряду моих соотечественников после Бога и Мамы.
      Но возвращаясь на нашу сентиментальную землю, давайте спросим: кто реабилитировал Гумилева?
      Новая власть?
      А имеет ли она на это право? Ведь, коли эта власть позволила себе не заметить семидесятилетний период советской истории, то что тогда она прощала поэту?
      Но если она, эта власть, преемница той, которая началась в феврале и закончилась в октябре семнадцатого, то тогда значит Гумилева и реабилитировать было не нужно, значит он не виновен ни в чем.
      Давайте пофантазируем на немодную сегодня тему о том, что между октябрем семнадцатого и августом девяносто первого, уж простите мне такую смелость, была какая-то история...
      В этом случае можно утверждать только одно: "Советская власть Гумилева не реабилитировала и ушла, не реабилитировав."
      Но тогда позвольте мне взять перо и написать еще одно последнее в отношении Н.С. Гумилева письмо Генеральному прокурору, в котором искренне потребовать возбуждения в отношении Н.С. Гумилева уголовного преследования по факту...
      Впрочем, факты там подберут сами.
      Но если, паче чаяния, не подберут, я могу подсказать: уголовное преследование Гумилева следует начать по признакам статьи "измена Родине", выразившимся в бездействии поэта и не участии его (что доказано сегодня судом) в заговоре способном, быть может, остановить зачатье преступного государства.