Лукницкий Сергей
Чувствую себя виноватым по отношению к существующей в России власти
Сергей Лукницкий
Чувствую себя виноватым
по отношению к существующей в России власти...
Впервые за двадцать лет сочинительства я взялся за документальную повесть.
Год над ней работал.
Называл ее то "Огненный столп" в память книги Н.Гумилева с таким же названием, то "Хроникой убийства", а в конце концов выкинул всю беллетристику и оставил только документы, рискуя тем самым внести некоторый диссонанс в общую сочинительскую тональность всего того, чем я занят. В свое оправдание скажу - публикуемые документы в симбиозе своем являют собой забавную историю, которую смею предложить читателю. Они посвящены идее реабилитации Николая Гумилева.
В повести есть повторы. Я их не вымарывал, надеясь, что и батрак, и прокурор, и Президент таким образом их лучше запомнят. Мне, конечно, возразят: ни прокурор, ни Президент эту повесть не прочтут. Я знаю, эти не прочтут, но, быть может, оттого у вас сын хулиган, что вы в свое время забыли извиниться перед отцом?
1991, Москва
I. Хроника
4 апреля 1886 г.В Кронштадте, в семье военного врача Степана Яковлевича Гумилева родился ребенок мужского пола, нареченный Николаем.
4 августа 1921 г.В Петрограде по обвинению в участии в контрреволюционном заговоре арестован великий русский поэт Николай Гумилев.
24 августа 1921 г.Подготовлена выписка из протокола заседания Президиума Петрогубернской Чрезвычайной Комиссии: "Приговорить к высшей мере наказания - расстрелу".
8 декабря 1924 г.Молодой поэт, студент Петроградского университета Павел Лукницкий пришел в дом к Анне Ахматовой с просьбой помочь ему в написании дипломной работы по творчеству Николая Гумилева.
22 июня 1925 г.Дипломный проект защищен. Осталась верность Гумилеву и Ахматовой.
22 июня 1929 г.По обвинению в контрреволюционной деятельности, выразившейся в факте хранения архива врага народа Николая Гумилева, в Ленинграде арестован Павел Лукницкий.
27 января 1968 г.Павел Лукницкий, не дождавшись, что уходящая "оттепель" придет на помощь восстановлению справедливости, решил отправиться за справедливостью сам. Он написал письмо Генеральному прокурору СССР Р.А.Руденко с просьбой реабилитировать Гумилева.
8 февраля 1968 г.Из дневника Павла Лукницкого:
"Днем мне на гор(одскую) квартиру звонил зам. генерального прокурора М.П.Маляров (разговаривал с Верочкой, и она тут же по телефону сообщила мне на дачу), что переписка по делу Н.Гумилева находится у него - он просит меня связаться с ним, позвонить ему по телефону Б9-68-42 завтра (9/II) до 11.20 или после 1 часа, - хочет повидаться...
... А 1-ый заместитель Генерального прокурора СССР после рассмотрения поданного мною заявления о посмертном восстановлении имени Гумилева и после изучения "дела" Н.Г., затребованного из архивов КГБ в прокуратуру, а также представленных мною материалов, сказал мне: "Мы убедились в том, что Гумилев влип в эту историю случайно... А поэт он - прекрасный... Его "дело" даже не проходит по делу Таганцевской Петроградской "боевой организации", а просто приложено к этому делу".И показал мне тоненький скоросшиватель...
Видимо, П.Н. Лукницкий, судя по "тоненькому скоросшивателю", показали не само дело, а надзорное производство по нему. Не знакомились с делом ни Федин, ни Смирнов, ни Луконин, ни Наровчатов, ни другие... из тех, кто любил о нем подробно рассказывать и называть имена доносчиков и провокаторов, которые в их интерпретации менялись так же часто, как курирующие Союз писателей инструкторы ЦК КПСС.
К.М. Симонов с делом не знакомился также, но несмотря на это считал возможным безапелляционно утверждать участие Гумилева в контрреволюционном заговоре: "...некоторые литераторы предлагали чуть ли не реабилитировать Гумилева через органы советской юстиции." Хорошо сказал поэт! Тот самый, кто написал строки: "Жди меня и я вернусь".
...и - в частности письмо, ходатайствующее об освобождении Н.Гумилева "на поруки" с подписями М.Горького, Маширова-Самобытника и многими другими, - это письмо сохранилось в "деле".
Маляров также сказал мне, что "состав преступления" Н.Г. настолько незначителен, что "если б это произошло в наши дни, то вообще никакого наказания Н.Г. не получил бы..."
12.10.1989 г.Из записок сына П.Н.Лукницкого:
"22 июня 1973 года П.Лукницкий, мой отец, лежа на больничной койке со смертельным инфарктом, набросал что-то на маленьком листке слабой уже рукой и, передав листок мне, сказал, что это план места гибели Гумилева и что в кармашке одной из записных книжек его фронтового дневника хранится подобный чертеж. Этот он нарисовал, чтобы не ошибиться, ища тот, который он составил месте с А.А.Ахматовой вскоре после ее второго тайного посещения скорбного места в 1942году. Составил, веря, что правда Гумилева явится России..."
Поскольку память о Гумилеве была тем главным, чем владела наша семья, я понял в тот момент, что получил наследство и что отца я больше не увижу на этом свете.
Так и случилось.
II. Двадцать лет после отказа
Гумилев - судьба нашей семьи. Отец занимался Гумилевым в 20-х годах. После смерти отца моя матушка стала продолжать его дело: публиковать материалы архива. И вот, теперь я тоже оказался причастным к Гумилеву.
Как уже говорилось, 21 год назад отец обратился к Прокурору СССР...
СССР - Союз Советских Социалистических Республик - так когда-то называлась страна, где происходило описанное.
...с заявлением о реабилитации Гумилева. Первый заместитель Генерального прокурора СССР Маляров, не показав отцу дело Гумилева, сказал ему, что по сегодняшним меркам Гумилев может быть реабилитирован, но для этого надо, чтобы Союз писателей обратился с ходатайством в ЦК КПСС и что, если Прокуратура получит от него указание, то вопрос решится.
Союз писателей тогда не захотел...
Моей целью стало завершить идею отца - рассказать о деле Гумилева, идею, владевшую им с начала 20-х годов до последней минуты его жизни. Вот предсмертная запись отца из его дневника: "Температура 35.5, пульс 40 ударов, два медленных, очень сильных, за ними мелкие, едва уловимые, такие, что кажется, вот замрут совсем... давление продолжает падать, дышать трудно. Жизнь, кажется, висит на волоске. А если так, то вот и конец моим неосуществленным мечтам... Гумилев, который нужен русской, советской культуре; Ахматова, о которой только я могу написать правду благородной женщины-патриотки и прекрасного поэта... А сколько можно почерпнуть для этого в моих дневниках! Ведь целый шкаф стоит. Правду! Только правду! Боже мой! Передать сокровища политиканам, которые не понимают всего вклада в нашу культуру, который я должен бы внести, - преступление. Все мои друзья перемерли или мне изменили, дойдя до постов и полного равнодушия... Вчера душевная беседа с милым Сережей. Он все понимает, умница, и слушал меня очень внимательно... Он мой надежнейший друг".
Занятие Гумилевым - как уже было говорено - судьба нашей семьи. А от судьбы, как известно, не уйдешь. Я прятался от нее четырежды: в "Литературной газете", в Прокуратуре СССР, в МВД СССР, в Советском фонде культуры, но везде меня настигал рок, и я принужден был снова возвращаться к Гумилеву.
Чтобы доискаться до правды, мне понадобился 21 год, считая с того дня, когда Первый заместитель Генерального прокурора СССР Маляров, положив ноги на стол и отдавая походя подчиненным распоряжения, принимал в своем кабинете петербургского интеллигента П.Н.Лукницкого, моего отца.
Мне рассказывал об этом в 1982 году престарелый Г.А.Терехов...
Это тот самый Терехов,который выступил в "Новом мире" в"-- 12 за 1987 г. с грандиозной сентенцией о том, что Гумилева расстреляли за "недоносительство", а не за участие в заговоре. Видимо, доносительство считал Терехов, есть норма нашего бытия. "Ну зачем же так про Терехова, говорили мне знакомые - ведь к нему единственному из этой братии спокойно относился даже Солженицын." Заявляю со всей ответственностью, Солженицын имел в виду другого человека, однофамильца, впрочем, работавшего в той же системе.
...в бытность Малярова - начальник отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Прокуратуры Союза ССР.
У Терехова я не ассоциировался с Лукницким-старшим, да он наверняка не помнил фамилию смельчака, в конце шестидесятых рискнувшего искать справедливости в прокуратуре. Он рассказал мне об этом визите, впрочем, осуждая бесцеремонность Малярова, и сообщил также, что у этого писателя Маляров украл одну из книг Гумилева, сказав: "Для дочери".
В дневнике отца я нашел запись о том, что Маляров действительно, но не украл, а выклянчил такую книгу.
Папа, надо думать, написал деликатно.
Может возникнуть вопрос: отчего этот Терехов так вдруг разоткровенничался с журналистом. Очень просто, по моему сценарию снимался в те годы документальный фильм о прокуратуре. О 30-х годах ее деятельности, естественно, говорить было категорически нельзя, вот Терехов, который был одним из комментаторов фильма, и компенсировал мне "зарезанный" эпизод суррогатными рассказами "о негативных явлениях".
Ему тогда казалось, что он открывает сверхгосударственную тайну.
В 1989 году, когда после по-настоящему хороших, добрых и нужных публикаций поэта Е.Евтушенко, журналиста В.Енишерлова и секретаря Союза писателей В.Карпова - Гумилева запели уже с эстрады, я осторожно напомнил о гласности и понял, что час пробил. Я предложил Председателю правления Советского фонда культуры академику Д.С.Лихачеву, у которого в то время работал, обратиться в КГБ СССР для реабилитации Гумилева.
Лихачев сказал: "Да, только напишите письмо, я его подпишу".
Письмо привожу полностью.
III. Письмо наверх
Председателю КГБ СССР
тов. Крючкову В.А.
Уважаемый Владимир Александрович!
Советский фонд культуры в рамках программы "Возвращение забытых имен" способствовал изданию произведений выдающегося русского поэта Н.С. Гумилева, репрессированного в 1921 году. Стихотворения его опубликованы практически во всех толстых журналах, а книги вышли только за последние два года в "Советском писателе", "Мерани", "Современнике", "Художественной литературе", "Книге" и других издательствах. Произведения Н.С. Гумилева вошли в программу высших учебных заведений.
В ряде издательств подготовлена к изданию биография поэта, написанная по архивным материалам, как правило, из личных собраний.
Однако в оценке последних дней его жизни и преступления, им совершенного или не совершенного, документы расходятся.
К сожалению, уточнить действительную винуН.С. Гумилева без Вашей помощи не представляется возможным, ибо и К.М. Симонов, и Г.А.Терехов, давшие противоположные оценки, умерли.
Прошу Вас дать распоряжение ознакомить ответственного сотрудника Советского фонда культуры Лукницкого Сергея Павловича с делом "Таганцевского заговора" в той его части, которая касается Н.С. Гумилева, и, возможно, ходатайствовать перед Прокуратурой СССР о его реабилитации. С Прокуратурой СССР (т. Абрамов И.П.) вопрос согласован...
И.П. Абрамову, заместителю Генерального прокурора СССР я позвонил сам. Он только что пришел в прокуратуру из расформированного 5 Главного управления КГБ и был готов делать добрые дела, а потому не отказал.
...С уважением
Д.С. Лихачев
12 октября 1989 г.
Из КГБ СССР позвонил офицер В.С. Василенко и попросил меня приехать в любое удобное для меня время знакомиться с делом Гумилева.
Мы с матушкой пошутили, что впервые звонок из этой организации принес радость. Был день рождения моего отца.
И вот я в Прокуратуре СССР, в соответствующем управлении читаю "дело" и... делаю записи. И никто меня не подгоняет, и очень доброжелательно подсказывают те нюансы, которые я могу не заметить или не знаю, впрочем, касающиеся скорее невиновности Гумилева, чем его вины.
Не могу не вспомнить в связи с этим заместителя начальника управления обаятельную Л.Ф. Космарскую. Она же показала мне такое письмо.
Председателю правления
Советского фонда культуры
народному депутату СССР
т. Лихачеву Д.С.
Уважаемый Дмитрий Сергеевич!
Сообщаем, что просьба Советского фонда культуры об ознакомлении с материалами архивного уголовного дела на Гумилева Н.С., рассмотрена нами совместно с Прокуратурой СССР (тов. Абрамов И.П.) и по ней принято положительное решение. Для работы с указанными документами сотруднику Вашего Фонда т. Лукницкому С.П. следует обратиться в Прокуратуру СССР, где в настоящее время находится дело на Гумилева Н.С.
С уважением
Председатель Комитета
государственной безопасностиВ. Крючков
IV. Шок
Результатом моего первого чтения дела была небольшая статья в "Московских новостях", опубликованная 29 октября 1989 года:
"Прокуратура СССР по ходатайству Председателя правления Советского фонда культуры академика Д.С. Лихачева возвратилась к делу по обвинению русского поэта Н.С. Гумилева в участии в "Таганцевском заговоре".
Я знакомился с материалами и читал дело Н-1381...
1381 год - год крестьянского восстания под предводительством Уота Тайлера, предательски убитого во время переговоров с королем. Я эти цифры запомнил, они показались мне символичными.
...В нем более 100 страниц, значительную часть которых занимают письма, конфискованные при аресте Гумилева 3.08. 1921 года. Письма, как мне объяснили, не содержат криминальной информации и, вероятно, скоро дождутся своих литературных исследователей, ибо принадлежат перу друзей поэта, деятелей культуры и искусства.
Страницы пронумерованы перем и карандашом, иногда наблюдается двойная нумерация. Судя по этому и другим признакам, к делу возвращались не раз, и, может быть, сегодняшнее его появление в Прокуратуре СССР будет последним.
В деле имеются показания В. Таганцева, который заявил, что однажды через посредников К.П. Германа и В.Г. Шведова (Вячеславского) предложил Гумилеву сотрудничество и для этой цели передал ему деньги и ленту для пишущей машинки для печатания прокламаций.
Однако, Гумилев никаких действий не предпринял, прокламаций не писал, хотя и не донес властям о готовящемся заговоре.
Но, зная Гумилева, можно смело утверждать, что ни в какой заговор он не верил, а деньги взял на хранение. Эти предположения подтверждаются также показаниями Гумилева, который сообщил допрашивающему его следователю Якобсону, что его посещал еще какой-то поэт Б. Верин, пытавшийся склонить его к разговорам о политике. Но Гумилев его не принял.
В дальнейшем В. Таганцев сообщил в своих показаниях:
"Гумилев был близок к советской ориентации, стороной я услыхал, что Гумилев весьма отходит далеко от контрреволюционных взглядов. Я к нему больше не обращался".
Но не только признания убежденного врага Советской власти позволяют сделать вывод, что Гумилев стал просто жертвой обстоятельств. Личность Гумилева, его литературные и научные труды, его вклад в культуру (в 33 года - профессор) никак не позволяют его считать врагом народа, ибо человек, сделавший столько полезного для страны, отечественной литературы, культуры, географии, дипломатии, этнографии, может быть народу только другом.
В деле имеется документ, датированный 24.08.1921 года: "Приговорить к высшей мере наказания - расстрелу".
И также ходатайство ряда деятелей культуры об освобождении Гумилева под их поручительство. Ходатайство подписали шесть человек, в том числе М. Горький, М. Лозинский, А. Волынский. Три подписи неразборчивы. Но это скорее всего Б. Харитон, И. Мазуркевич, А. Маширов. К сожалению, оно передано было в ЧК 04.09. 1921 года, когда уже было поздно. По номеру регистрации можно, вероятно, установить, почему оно опоздало.
Мы столько раз без суда и следствия репрессировали, что давайте один раз без суда и следствия реабилитируем. У нас, у нашей эпохи есть шанс: великодушно простить великого гуманиста, учителя, поэта, наконец, наивного человека,в анкете, в графе "политические убеждения" написавшего своим детским почерком: "аполитичен".
Не хочется верить, что мы упустим этот шанс".
После этой публикации мне позвонили из КГБ СССР, сказали, что публикацией я им помог, и теперь для дальнейшей работы над делом они могут ссылаться на общественное мнение.
После прочтения и дела и беседы со следователями и прокурорами меня пригласил заместитель генерального прокурора СССР И.П.Абрамов, курирующий вопросы, отнесенные к компетенции КГБ в стенах прокуратуры, с которым я долго разговаривал, и мы оба пришли к выводу, что, исходя из "сценария" дела, Гумилев должен быть реабилитирован на основании хотя бы недоказанности обвинения.
Единственный живой свидетель, который может этому воспротивиться, Ирина Одоевцева. Она продолжает настаивать на причастности Гумилева к заговору.
Я обозвал Одоевцеву и спросил: действительно ли Одоевцева была секретной сотрудницей Петроградской ЧК? Абрамов не ответил ни "да", ни "нет", после чего мы с И.П. распрощались, договорившись, что я могу быть полезен как консультант в процессе реабилитации Гумилева. Но процесс этот будет долгим, сказал Абрамов, ибо на изучение десятков томов дела "Таганцевского заговора" уйдет много времени.
V. Чернов не взглянул в Святцы
12 ноября 1989 г.Через два номера газета "Московские новости" вышла с такой репликой:
"Двадцать лет назад в юношеском зале Ленинки некий девятиклассник спросил у библиотекарши стихи Николая Гумилева, за что был препровожден в кабинет заведующей залом. Подростку разъяснили, что поэт был врагом народа, расстрелян как антисоветчик и вести пропаганду его творчества Библиотека имени В.И.Ленина не намерена.
И вот теперь открываю "МН" в"-- 44 и в заметке заведующего отделом Советского фонда культуры Сергея Лукницкого читаю:
"Прокуратура СССР... возвратилась к делу по обвинению русского поэта Н.С.Гумилева" и дальше... "Но не только признания убежденного врага Советской власти позволяют сделать вывод, что Гумилев стал просто жертвой обстоятельств..."
Странная логика. И мало чем отличается от логики той библиотечной надзирательницы образца 69-го. Само словосочетание "враг народа" нам предлагается без всяких кавычек, употребляется, словно никакая перестройка его не коснулась, сути и подлости этих слов не обнажила.
Может быть, автор просто оговорился? Нет, это позиция. И два последних абзаца убеждают нас в этом.
"Мы столько раз без суда и следствия репрессировали, что давайте один раз без суда и следствия реабилитируем. У нас, у нашей эпохи есть шанс: великодушно простить великого гуманиста, учителя, поэта, наконец, наивного человека, в анкете, в графе "политические убеждения" написавшего своим детским почерком:"аполитичен".
Не хочется верить, что мы упустим этот шанс".
Возвратиться к делу по обвинению - пересмотреть все дело. Но автор призывает следствие свернуть, а расстрелянного поэта посмертно амнистировать. Простить - и вся недолга.
Не слишком ли часто лица, допущенные к делу Гумилева, нас убеждают в его формальной виновности: дескать, в заговоре поэт не был, но знал и не донес. Как в прежнее время нас убеждали, что Гумилев был активным заговорщиком. И мы верили, что ж, поверим и сейчас?
Заметку С.Лукницкого не могу воспринять иначе, чем давление на органы Прокуратуры в момент пересмотра дела. Если следственное дело вновь канет в чекистских архивах, мы не узнаем, как обстоит дело и "виной" не донесшего на товарищей поэта? Нет, я не сомневаюсь, что он не донес. Я сомневаюсь - и пока дело не опубликовано, буду иметь на это право - что вообще он существовал, этот самый Заговор Таганцева. Я думаю, пока мне и моим соотечественникам не докажут обратного, что дело Гумилева - липа, а если Гумилев расстрелян "за дело", а не как в том же Петрограде в те же годы расстреливали у стены Петропавловской крепости заложников из "бывших", извольте это доказать гласно.
Прощение, которое, по сути, вымаливает автор для Гумилева, мне представляется глубоко безнравственным.
Андрей Чернов
член СП СССР."
Несколько лет уже прошло после этой истории, и эти годы показали, что безнравственным оказался Чернов. Не знаю, по чьему научению, или от собственного недомыслия, но своей заметкой, подшитой в дело Гумилева, где слова "давление на органы Прокуратуры" подчеркнуты, он оттянул реабилитацию Гумилева без малого на два с половиной года.
VI. Меня заставили взять перо
В интеллектуальной части города назревал скандал. Из меня вымогали подробности дела Гумилева. Никто не верил, что мне довелось его прочесть.
Спрашивали, не страшно ли мне этим заниматься. Но мне не было страшно. Как не бывает страшно электрику, который знает, какой провод не под напряжением. Я ведь юрист. И, по счастью, работал в правоохранительных органах.
Уступая натиску телевидения, я выпустил сперва одну, потом другую передачи и дал второй очерк о деле в те же "Московские новости".
...Светлая память единомышленника, редактора "МН" Александра Мостовщикова...
"На протяжении всего времени моего знакомства с делом ни в КГБ СССР, ни в Прокуратуре СССР я не встречал никого, кто бы был против реабилитации Гумилева. Правда, все, кто сегодня занимается этим, говорят о сложном времени, о красном терроре, о том, что в то время могли и так...
Как?
Не навязывая своего мнения правоохранительным органам, считаю возможным высказаться по поводу дела Гумилева.
Перед нами "Выписка из протокола заседания Президиума Петрогуб.Ч.К. от 24.08.21 года" (приговор):
"Гумилев Николай Степанович, 35 лет, бывший дворянин, филолог, член коллегии издательства "Всемирная литература", женат, беспартийный, бывший офицер, участник Петроградской боевой контрреволюционной организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, кадровых офицеров, которые активно примут участие в восстании, получил от организации деньги на технические надобности."
Итак, "участник", "активно содействовал", "обещал связать", "Получил деньги", "на технические надобности".
В деле имеется единственное показание профессора В.Таганцева, руководителя этой упомянутой боевой организации.
Поскольку это, повторяю, единственный документ в деле, на котором строится обвинение, привожу его здесь полностью.
"Протокол показания гр. Таганцева. "Поэт Гумилев после рассказа Германа обращался к нему в конце ноября 1920 г. Гумилев утверждает, что с ним связана группа интеллигентов, которой он может распоряжаться, и в случае выступления согласился выйти на улицу, но желал бы иметь в распоряжении для технических надобностей некоторую свободную наличность. Таковой у нас тогда не было. Мы решили тогда предварительно проверить надежность Гумилева, командировав к нему Шведова для установления связей.
В течение трех месяцев, однако, это не было сделано. Только во время Кронштадта Шведов выполнил поручение: разыскал на Преображенской ул. поэта Гумилева, адрес я узнал для него во "Всемирной литературе", где служил Гумилев. Шведов предложил ему помочь нам, если представится надобность в составлении прокламаций. Гумилев согласился, сказав, что оставляет за собой право отказываться от тем, не отвечающих его далеко не правым взглядам. Гумилев был близок к советской ориентации. Шведов мог успокоить, что мы не монархисты, а держимся за власть советов. Не знаю, насколько он мог поверить этому утверждению. На расходы Гумилеву было выделено 200 000 советских рублей и лента для пишущей машинки. Про группу свою Гумилев дал уклончивый ответ, сказав, что для организации ему надобно время. Через несколько дней пал Кронштадт. Гумилев был близок к советской ориентации, стороной я услыхал, что Гумилев весьма отходит далеко от контрреволюционных взглядов. Я к нему больше не обращался, как и Шведов и Герман, и поэтических прокламаций нам не пришлось видеть".
Фиксирую внимание читателей на следующих деталях показаний: 1. Таганцев в двадцати строках дважды говорит о близости Гумилева к советской ориентации; 2. Прокламации, по его словам, должны были быть поэтическими; 3. Он утверждает, что Шведов просил Гумилева помочь, а не Гумилев напрашивался; 4. Шведов обманул поэта, сказав, что их группа держится за "власть Советов"; 5. Гумилев не согласился примкнуть к заговорщикам и, заподозрив подвох, дал уклончивый ответ; 6. В начале показаний упоминается Герман, однако ни одного свидетельства его встречи с Гумилевым в материалах дела не содержится.
Гумилев в своих показаниях сообщает о том, что он говорил неоднократно посещавшему его Шведову (Вячеславскому): "Мне, по всей видимости, удастся в момент выступления собрать и повести за собой кучку прохожих".
Ни в материалах дела, ни в обвинительном заключении не содержится ни одного документа, свидетельствующего о том, что Гумилев составлял прокламации или вел переговоры с кем-то, что должен был примкнуть к группе Таганцева. Но зато в обвинительном заключении, составленном следователем Якобсоном, имеется все, чего нет в деле:
"Гражданин Гумилев утверждал курьеру финской контрразведки, что он, Гумилев, связан с группой интеллигентов, которой последний может распоряжаться и которая в случае выступления готова вйти на улицу для активной борьбы с большевиками, желал бы иметь в распоряжении некоторую сумму для технических надобностей".
Откуда, минуя материалы дела, взялась "активная борьба с большевиками"? Из кучки прохожих? И офицеры, с которыми, как говорится в приговоре, Гумилев обещал связать группу Таганцева, упоминаются в деле лишь однажды, да и то в объяснении Гумилева, что он это пообещал легкомысленно, ибо связей с бывшими сослуживцами не поддерживает.
А некий курьер контрразведки? Как он попал в заключительный документ следствия? И почему в показаниях Гумилева зафиксировано, что Гумилев встречался со Шведовым (Вячеславским), а в обвинительном заключении фигурирует Герман?.. Неужели ошибся следователь? А может быть, сознательно ошибся?
Оказывается, следствие по делу Гумилева установило принадлежность Германа и Шведова к контрразведке. Но этого нет в показаниях Гумилева, поэтому следствие обязано было признать, исходя из презумпции, невиновность Гумилева в эпизоде с предложением сотрудничать в группе Таганцева, ибо не установлено, с кем в действительности говорил Гумилев, с заговорщиком или болтуном. А на нелепый вопрос, будет ли он участвовать в заговоре, ироничный человек, коим был Гумилев, мог вполне съязвить: еще бы! К тому же посетителю надо было оставить где-то деньги - 200 000 рублей. "Надо было оставить" следует из того, что этот посетитель трижды, это видно из материалов дела, просил Гумилева взять их на хранение и в конце концов передал их на хранение, а не на "технические надобности", как написано в приговоре.
Кроме того, смехотворна оставленная Гумилеву сумма. В деле имеется расписка Мариэтты Шагинян от 23.07.21 г. : "Мною взято у Н.С.Гумилева пятьдесят тысяч рублей". На "заговорщицкие" деньги она могла приобрести в те месяцы 1921 года разве что немного картофеля или десять самых дешевых марок из тех, что используются внутри города. Сегодня такая марка стоит 5 копеек, стало быть, получил Гумилев, если пересчитать те 200 000 на сегодняшний денежный курс, 2 рубля на контрреволюцию...
Сейчас, в 1992-м уже, конечно, двадцать копеек (! - авт.). Ленин на революцию получил больше.
...А главное - с какой легкостью Гумилев распоряжался "заговорщицкими" ресурсами. Уже по одному этому факту ясно даже не юристу, что такое количество денег и контрреволюционный заговор - в данном случае - вещи несовместимые. Тем паче, что при обыске у Гумилева было изъято всего 16 000 рублей. Очевидно, другим своим голодающим друзьям он раздавал деньги без расписок.
Возникает еще один вопрос: почему, приобщив к делу расписку Мариэтты Шагинян, следователь не вызвал ее в качестве свидетеля? И почему он не заинтересовался, куда девались остальные деньги? Гумилев же сам говорит о деньгах следующее: "Деньги, 200 000, взял на всякий случай и держал их в столе, ожидая или событий, то есть восстания в городе, или прихода Вячеславского, чтобы вернуть их, потому что после падения Кронштадта я резко изменил мое отношение к Советской власти. С тех пор ни Вячеславский и никто другой с подобными разговорами ко мне не приходил, я предал все дело забвению".
Вызывает недоумение и то, что с каждой страницей обвинение становится все более расплывчатым, а Гумилев дает все более самообличительные показания, отвечает на незаданные вопросы. Вспомнил каких-то лиц, якобы приходивших к нему с поручением: бритоголового незнакомца, передавшего ему привет из Москвы, таинственную пожилую даму, которая (тоже "якобы") предложила Гумилеву дать информацию о походе на Индию (?! - С.Л.) практически неизвестного поэта Бориса Верина...
Подтвердили ли эти визиты и таинственный Верин, и бритоголовый москвич, или, может быть, пожилая дама, интересовавшаяся Индией, после успешных поисков была обнаружена следствием, допрошена и дала показания против Гумилева?
Никто не найден, и никто не допрошен.
Тогда, может быть, Герман и Шведов подтвердили показания В.Таганцева и тем самым сообщили важные улики, которые и привели к расстрелу подследственного поэта?
В деле показаний Германа и Шведова нет. И не может быть.
КГБ СССР выяснил: Ю.П.Герман, морской офицер, убит погранохраной 30.05.21 года при попытке перехода финской границы, а В.Г.Шведов, подполковник, был смертельно ранен чекистами во время ареста в Петрограде 3.08.21 года. То есть обоих не было на свете еще до начала производства по делу Гумилева...
Таким образом, только показания В.Таганцева, никем не проверенные, никем не доказанные, послужили обвинением.
Следователь Якобсон в обвинительном заключении заявил, что на первых допросах Гумилев ни в чем не признался, а потом полностью подтвердил то, что ему было инкриминировано. С чего бы это? Ведь в деле не прибавилось ни строчки. И вдруг подследственный стал признаваться... Может быть, из личной симпатии к следователю?..
"...На основании вышеизложенного считаю необходимым применить по отношению к гр. Гумилеву Николаю Станиславовичу как явному врагу народа и рабоче-крестьянской революции высшую меру наказания - расстрел".
