Ленинград действует (Том 1)

      Я не знаю, что происходит там, на пути пехоты. Движутся ли вперед или залегли, обессилев? Что-то уж очень вдруг стало тихо... Не должно быть так тихо при наступлении!..
      Перед моими глазами - те, кто за минувшие два-три часа остался лежать в глубоком, изрытом снегу. Разгоряченный, усталый, упорно стремившийся вперед, а сейчас схваченный морозом и уже заледеневший боец, политрук, командир... Сколько их, таких, осталось позади танков?
      На металле сжимаемого в руках оружия еще белеет кристаллизованный пар их дыхания, а их самих уже нет: они выполнили свой долг перед Родиной до конца! Сегодня ночью похоронные команды, углубив взрывами фугасов мерзлую землю воронок, предадут их земле, и живые навсегда назовут их героями Отечественной войны, павшими... (Мы знаем эти печально-торжественные слова, которых каждый из нас, воинов Красной Армии, может оказаться достоин!)
      Как все в этом мире скоротечно и просто!..
      Но и сегодня, и завтра, и впредь - всегда окажется очень много живых, которые продолжат путь своих товарищей, что бы ни случилось! - пройдут вперед еще километр, и два, и пять, и так пятьсот, тысячу, сколько ни есть этих огромных километров от таких вот маленьких, как наше Погостье, станций до большой конечной станции маршрута Победы - до просящего пощады Берлина! Дойдут!..
      А что же все-таки с е й ч а с делается там, за опушкой этого белого, солнечного леса, за насыпью железной дороги?..
      ПОЛОЖЕНИЕ В ВЕНЯГОЛОВЕ
      Около 16 часов 3-й дивизион сообщил уловленные им приказы по радио, передаваемые танкам КВ: "Осадчему, Рыбакову, Попкову и Паладину: двигаться на Веняголово. Радисты, давайте сигналы. Сообщите обстановку, сведений не имеем". Второй: "48-43. Выходить всем на дорогу и двигаться на Веняголово. Наши - там..."
      По дополнительным сведениям, в Веняголове уже находится и штаб 1-го батальона танков. Пехота, однако, еще в Погостье, во всяком случае, точных сведений о ее продвижении к Веняголову нет. А перед тем было уловлено еще сообщение: "Три танка КВ прошли немецкие блиндажи. Пехота позади них в четырехстах метрах. Немцы, засев в блиндажах, препятствуют ее продвижению. Три танка КВ действуют против этих блиндажей с их тыла".
      Все эти сведения майором и комиссаром уточнялись, проверялись и передавались командованию. В общем, наступление идет хорошо, но пехота отстает.
      Седаш слышит приказ: выслать для ввода в действие по Веняголову "большую марусю" и "ее сестренку малую"...
      Бить реактивными по Веняголову? Как же так? Ведь туда вошли наши танки! И, возможно, уже пехота?.. Седаш докладывает начальству:
      - Действия "большой маруси", которая должна играть в районе Веняголова и кладбища, надобно задержать!.. Да... Потому что положение на этом участке неясное... Чтобы не поцеловала своих!..
      Оказывается, этот вопрос решает сейчас "самый главный хозяин": начальник артиллерии Дорофеев пошел к Фенюнинскому...
      В итоге всех выяснений - картина такова.
      Головные танки КВ действительно прорвались в Веняголово. За ними, значительно отставая, двигались передовые батальоны пехоты. Упорно и храбро стрелковые роты переходили в атаки, гнали немцев - только вчера занявший здесь оборону свежий, 25-й немецкий пехотный полк. Этот полк побежал, бросая оружие. Тем временем вторые эшелоны наших танков и пехота дрались, расширяя прорыв южнее Погостья. На звездовидной полянке западнее Погостья захвачена целиком минометная батарея, восточнее - батарея 75-миллиметровых орудий. Еще два самоходных орудия. Захвачено знамя полка. Только что взяты ротные минометы, подобрано много автоматов, ручного оружия ("побитых немцев - как муравьев!").
      Но на пути нашей пехоты к Веняголову внезапно появились крупные свежие немецкие подкрепления: подошли 1-я немецкая дивизия и еще один полк. Сразу заняли оставленный было 25-м полком рубеж обороны и значительно перевесив наши силы, сейчас накапливаются в районе Веняголова и кладбища, готовятся оттуда контратаковать наши уже ослабевшие после дня наступления батальоны.
      Прорвавшимся в Веняголово нашим танкам КВ, которые без поддержки пехоты удержать село не могут, приказано отойти к рубежу, достигнутому и удерживаемому пехотой...
      Весь день до вечера бой продолжается: налеты вражеской авиации, огонь по Веняголову всеми орудиями полка Седаша, усиленный "поцелуями" реактивных минометов; новые атаки танков и пехоты, которыми очищены от немцев район ручья Дубок и южная окраина деревни Погостье...
      - Сейчас наступает вечер, - дает распоряжение Седаш, - посылайте связных во все полки, уточните их расположение, выясните обстановку!
      И беседует со мной и Козловым:
      - Ну, все-таки вышли на ручей Дубок! Завтра будут двигаться дальше. Если бы была луна, могли бы и ночью действовать, но надо и отдохнуть!.. А в общем сразу хорошее впечатление на немцев: только к ним пришло пополнение, и вот его сразу бьют и гонят!
      Итоги дня окончательно определятся ночью, когда между полками занявшими новые позиции, будет установлена связь.. За день клин углублен километра на два, и фронт, оставив позади южную окраину деревни Погостье, раздвинулся от устья ручья Дубок к отметке 55,0. С основных укрепленных позиций немцы сбиты. Слабая активность соседней, 8-й армии, имеющей направление на Березовку (десять километров к западу от Погостья), привела к тому, что артиллерия противника, расположенная там, била не по 8-й армии, а фланговым огнем по частям 54-й, действующим в районе Погостья. Только два этих района - Березовка да Погостье - Веняголово - и остаются сейчас основными опорными участками немцев на здешнем секторе фронта...
      НА ВТОРОЙ ДЕНЬ
      17 февраля. КП 883-го артполка
      Потери в полку за вчерашний день таковы: убито двое, ранено двое и один контужен, все - бойцы, связисты. Да и вообще с нашей стороны потери вчера невелики. У немцев потери большие, в одном только Погостье - несколько сот трупов.
      За ночь 1-й дивизион дал двадцать четыре снаряда по Веняголову и кладбищу, выполняя заказ пехоты. Разведка доносит, что немцы оттуда бегут. На сегодня задача полку - обеспечить действия 198-й стрелковой дивизии Мартынчука в ее наступлении на Веняголово. За ночь пехота продвинулась вперед и сейчас находится в двух километрах от Веняголова.
      ...В девять утра танки опять пошли в наступление. В один из них с приглашения командира 124-й танковой бригады полковника Родина и по приказанию Седаша сел разведчик-артиллерист старший лейтенант Коротков, - ну конечно же Коротков, который всегда впереди!
      Седаш решил пока не передвигать свой полк вперед - дальнобойности его пушкам еще хватит.
      - Сегодня семнадцатое! - говорит Седаш и задумчиво прибавляет: - Шесть дней осталось. Эти шесть дней должны внести какое-то изменение в жизнь полка и вообще в обстановку! Интуиция мне подсказывает!
      Именно так все здесь считают дни, ставшиеся до 24-й годовщины Красной Армии. Ждут за эти дни решения важнейших боевых задач, сокрушения врага на всем участке фронта, результатов начатого вчера наступления, - столь долгожданного!
      Приехал Михайленко. Делится впечатлениями - о пехоте, которая вчера вначале шла в рост, о танках...
      - Там, главное, танкам нашлась работа! Часть осталась на южной окраине Погостья, часть дошла до стыка рек, часть - еще дальше... И везде вели борьбу с блиндажами по восемь накатов! КВ пройдет, развернется на блиндаже и... не провалится!
      - Ясно, - замечает Седаш, - их не возьмешь ничем, кроме как выкуривать из каждого блиндажа!
      - В одиннадцать часов вечера, - продолжает Михайленко, - выслали танкисты разведку - найти свои передние танки, взять в них донесения и представителя, чтоб направить к машинам горючее и боеприпасы... Что это?.. Разрывы! Где?
      Разрывы немецких снарядов поблизости. Немец обстреливает дорогу. Михайленко продолжает:
      - Ну, я послушал танкистов! Командир танковой роты Большаков! Если даже он на шестьдесят процентов врет, и то большая работа сделана! Ну, однако, он не врал! На него самолеты налетели, пулеметным огнем вывели орудие его танка. Ему пришлось вернуть эту машину, он сел в другую. Прошел вглубь, за Погостье. Раздавил и разбил семнадцать землянок. Оттуда выкурил не меньше двухсот человек!
      - А пехота, - замечает Козлов, - вооружилась вся немецкими автоматами. Пехотный двадцать пятый полк. Крепко мы его покрошили!
      - Полчок! - усмехается Михайленко.
      Козлов произносит с ядом:
      - Громаднейшее продвижение сделала одиннадцатая дивизия! Заняла целый блиндаж и не могла свой батальон выручить! Плохо у них получается!
      Он иронизирует. Но 11-я дивизия ведет наступательные бои с середины января, так поредела, что трудно на нее рассчитывать! Михайленко продолжает:
      Один КВ сожгли все-таки немцы. Сгорел. Часть экипажа выскочила, часть сгорела... Сорок процентов танков к концу боя неисправны по техническим причинам. Там у кого гусеница, у кого насос, у кого еще что-нибудь... К утру все восстановили.
      Самолеты немецкие? Вот когда штурмовая налетела, вывела пулеметами людей. Возле одной кухни двух убило, шестерых ранило... А что бомбы? Это ничего, никакого они ущерба не принесли... Ну, так это, может быть, запугать кого! Несколько машин покалечили - и все! А вот штурмовая внезапно налетела, эта вот принесла ущерб...
      ...К полудню становится тихо. Бой затихает, - и не только для артиллеристов Седаша, к которым заявки на огонь почти не поступают: наше наступление приостановилось...
      Весь разговор с Михайленко происходит, пока он завтракает. Ему и спать не пришлось. Но ему хочется поделиться мыслями с Седашем и Козловым. Он расстилает перед нами карту:
      - Немцы отходят не на Веняголово, а на фланг, в лес. Может быть, вчера просто прятались в лес от танков?.. А может быть, план был такой - отступать на восток? Южнее высоты пятьдесят пять ноль на восток отходили.
      Седаш говорит очень медленно и задумчиво:
      - Беспокоят фланги! Восточный особенно! Что там? Двести пятнадцатая, сто восемьдесят пятая, одиннадцатая, триста одиннадцатая. А западный меньше беспокоит: там восьмая армия. Теперь еще надо взломать фланги!.. М-да, эти фланги! Везде у нас эти фланги!
      Седаш молчит. Но его карандаш, разгуливая по карте, лучше слов передает его мысли. Карандаш обводит кружочками и перечеркивает взятые нами 6 декабря опорные пункты и узлы сопротивления немцев - Падрило, Влою, Опсалу, Оломну... Вся тактика обороны немцев на нашем фронте построена на создании и укреплении таких узлов сопротивления. А между ними - войск почти нет.
      Карандаш Седаша то, скользя глубоким обходом, оставляет одни из таких пунктов у нас в тылу, то упрямо долбит острым грифелем по другим. Точно так, как ставятся задачи нашим стрелковым дивизиям! Там, где смело обойденные и оставленные нами в своем тылу немецкие гарнизоны мы блокировали, там они не помешали нашему общему наступлению, а гарнизоны были уничтожены нашими вторыми эшелонами... И напротив: там, где стрелковые наши дивизии старались брать узы сопротивления в лоб, мы тратили на это много сил и времени. Мы их брали в конце концов, но потеряв темп наступления, а это значило, что немцы, успев подтянуть резервы, засыпали вклинившуюся нашу пехоту с флангов сильнейшим артиллерийским и пулеметным огнем... И, едва закрепившиеся, скованные борьбою в лоб, наши части несли большие потери...
      Погостье мы брали в лоб с января. Вчера и сегодня мы пытаемся в лоб взять Веняголово. И все трое сейчас мы глядим на многоречивый карандаш майора Седаша. И как бы вскользь брошенные им слова: "Беспокоят фланги!" представляются мне исполненными глубокого тактического смысла!
      И словно оспаривая нить этих мыслей, комиссар Козлов, склонившись над столом, упершись локтями в карту, выразительно глядя Седашу в глаза, роняет тоже одну только фразу:
      - М-да, Константин Афанасьевич!.. А дороги где?
      Я окидываю взглядом сразу всю карту. В самом деле, линия железнодорожного пути Кириши - Мга только в трех местах пересечена дорогами, и именно здесь - у Погостья, у Березовки да у Посадникова Острова... Но именно здесь и пробиваем себе проходы мы... Всюду в других местах - густые болотистые леса, трясинные болота да торфяники.
      - М-да! - в тон Седашу и Козлову молвит батько Михайленко. - Мы вчера видели: километр за час пятнадцать минут!.. И это в такой мороз. А весной и летом чт ?
      Как же без дорог, по трясинам, по лесным гущам совершать глубокие охваты с танками КВ, гаубицами, со всей тяжелой техникой? А ведь наступал, сколько уже сделал, дойдя досюда, Федюнинский!.. И ведь, в частности, именно этими, переброшенными из Ленинграда дивизиями - 115-й да 198-й дивизией Мартынчука, которые совершили глубокий, в полсотни километров, обход от Синявинских поселков до Оломны!..
      "Да, - хочется сказать мне, - тяжелый фронт и трудное положение у Федюнинского!.."
      Пробыв у гостеприимных артиллеристов неделю, я сажусь в "эмку" и еду с секретарем комсомольской организации политруком Горяиновым в Гороховец: бой здесь затих, а мне нужно писать и отправить в ТАСС серию корреспонденций.
      ЛЮДИ ДУМАЮТ, СПОРЯТ
      22 февраля. Утро. Оломна
      Полдень. Яркий солнечный свет за окнами. Вчера, и всю ночь, и сегодня обстрел из немецких дальнобойных орудий Оломны, Гороховца и соединяющей их дороги. Снаряды рвутся то далеко, то совсем близко от нашей избы. А позавчера немцы так обстреляли Оломну, что было немало убитых и раненых. Этот огонь, то методический, то налетами, уже стал привычным, стараемся не обращать на него внимания, но все же он неприятен.
      Хороших новостей нет. Наступление в районе Погостья явно закисло. Много наших танков выбыло из строя, требует ремонта. За запасными частями ездили в Ленинград. Ураганным минометным и артиллерийским огнем немцы не дают нам вытащить несколько наших застрявших танков. Пехота и исправные танки продолжают вести бой, расширяя клин, но из дела большого значения операция превратилась в чисто местную - Веняголово взять пока не удалось.
      Когда нет успеха, у нас в армии мало разговаривают, но много и глубоко думают. Все же бывает, порой, соберутся случайно в каком-либо блиндаже или в штабной избенке командиры - штабные и строевые, любых специальностей и родов войск, сегодняшние майоры, батальонные комиссары и подполковники, завтрашние - в грядущих боях - генералы. И затеется вдруг разговор, откровенный, начистоту. И о том, о чем с Козловым и Михайленко говорил Седаш: о глубоких охватах, наступлении в лоб, трясинах, бездорожье... И еще о многом, многом другом...
      - Блокаду так не прорвешь! Где там!.. И с Мерецковым у Шапок и Тосно не соединились?
      - Нет!.. Даже Веняголово не взяли!
      - Так ведь подошла свежая немецкая дивизия! Сюда даже из Франции дивизии гонят!
      - А вот, допустим, она не смогла бы подойти! Допустим, была бы уничтожена авиацией на подходе, или скована партизанами, или отвлечена серьезной угрозой к другому месту?
      - Допустить можно любые мечтания!
      - Эти мечтания стали бы мгновенно реальностью, если б у нас было превосходство в силах!
      - Задача армии была прорвать оборону противника? Что значит прорвать? Глубина обороны немецкой дивизии - пять - семь километров. Прошли мы эту полосу? Нет! Значит, прорыва не было. Значит, задача, даже ближайшая, не выполнена!
      - А наши дивизии, предназначенные для ввода в прорыв, остались на своих местах. Конечно, не выполнена! А почему?
      - Объясню! С нашими силами мы можем надежно обороняться и уже можем наносить сильные, местного значения удары. Федюнинского в ноябре подкрепили так, что у него образовался хороший перевес сил. В артиллерии, в пехоте, даже в танках... Ну, и ударил, и прорвал, и отлично развил наступление!
      - А дальше?
      - Не перебивай! Дальше? Мы растянули коммуникации, да и повыдохлись! А немцы подтянули сюда, к "железке", против Федюнинского, да к реке Волхов (сдержать Мерецкова, наступающего от Тихвина) огромнейшие резервы! Не меньше шести, а может, семь-восемь дивизий. Сам говоришь - даже из Франции! Остановили нас. Теперь сил наверняка больше у них!
      - Это правильно! Гитлер намечал их для Москвы, а кинул сюда. А мы их тут сковываем!
      - И это неплохо! Ленинград немало помог Москве...1 Да и вообще поражаешься ленинградцам: три дивизии из осажденного города сюда, Федюнинскому, переброшены: восьмидесятая, сто пятнадцатая, сто девяносто восьмая! И как действовали! А ведь люди и откормиться еще не успели... Вот они - прорывали оборону немцев!.. Но есть и еще причины наших задержек... Объяснить?
      - Говори, послушаем!
      - Для развития крупной наступательной операции, требующей участия многих армий (Ленинград - Волхов - Новгород!), нужно иметь огромный опыт оперативно-тактического решения таких задач, как развертывание целых а р м и й против сильного и опытного врага. Прорвать блокаду Ленинграда - крупнейшая операция!.. А у нас пока вообще такого опыта не хватает. На чем было учиться? На Халхин-Голе? На "линии Маннергейма"?.. Кое-чему научились, да масштаб не тот... А немцы? Три года уже воюют, чуть не всю Европу захапали!..
      - Да, брат, одним геройством, рывком пехоты и артиллерии немцу голову не свернешь! Его мало ударить, надо, не дав ему опомниться, под вздох бить его, немедленно же, пока весь дух из него не выбьешь! Что для этого нужно?
      - Нужно быть не только храбрее, но и сильней его!
      - Ну, товарищи, есть и еще кое-что существенное! Перед наступлением надо с предельной точностью изучить силы и возможности врага, знать не только номера противостоящих нам частей (да по справочникам - штат немецких дивизий) и не только передний край противника, а его боевые порядки, где и, главное, к а к он сидит на данной местности. Разведка у нас слаба! Каждый командир батальона должен ясно представлять себе не только к у д а наступать, но и чт именно ему встретится! А у нас перед наступлением на оперативных картах только - "в общем да в целом" - кружочки да овалы со стрелками! Сколько храбрых батальонов, полков, даже дивизий в наступлении из-за этого попадает впросак! Знаете же сами случаи здесь, по всей линии боев: между Мгою и Волховом и вдоль Волхова - между Киришами и Новгородом... А разве под Ленинградом не то же самое?
      - Значит, выходит, совокупность причин?
      - На войне всегда совокупность причин!
      - Каков же итог всего, что говорим мы?
      - А итог прост! Мы учимся и, конечно, очень быстро научимся! Это раз... Мы накапливаем и обучаем резервы, - б у д е т у нас огромный перевес сил! Это - два... А три - индустрия у нас в глубоком тылу еще только наращивает темпы, - б у д е т у нас и техника!
      - А пока?
      - А пока воюем, себя не жалеем, все-таки наступаем сейчас, и нечего предаваться неважному настроению! Да, к двадцать четвертой годовщине Красной Армии решения событий нет, как не было его и к Новому году, - по тем же, кстати, причинам... Значит, побьем немца немного позже!
      - Побьем? Конечно! И крепко! Но время идет! И все мы болеем душою. Что будет в Ленинграде весной, если до тех пор не прорвем блокаду?..
      ...Вот слушаешь такие разговоры, и в общем-то душа радуется, потому что - время за нас! Важно - думаем! Важно - спорим! Важно - все понимаем! А главное - твердо верим, что успех, полный, сокрушающий врага успех, будет! Ни один из воинов нашей армии для победы своей жизни не пожалеет!..
      Пока пишу это - снаряды все рвутся и рвутся: доносятся звук выстрела, затем свист и удар разрыва, и так - третьи сутки подряд. Вчера, когда в одиннадцать вечера я возвращался один из Гороховца по лунной дороге, три снаряда легло совсем близко от меня. Осколки не задели лишь случайно.
      Приехал вчера А. Сапаров, из редакции "На страже Родины", больной, и я его лечил, уступив ему свои нары, сам спал на столах. Нас, корреспондентов, в избе сейчас - пятеро. За эти дни я написал шесть корреспонденций.
      Сейчас пойду в Гороховец. Оттуда поеду в Волхов. В личном плане Волховская ГЭС, летчики-истребители, формирующийся корпус Гагена, редакция армейской газеты, а затем - в Ленинград!..
      Глава 17. ВОЛХОВ
      22 - 28 февраля 1942 г.
      22 февраля. Вечер. Волхов 1-й (Званка)
      Нас в "эмочке" было четверо. Мы ехали без задержек часа два с половиной по территории, еще так недавно очищенной от немцев, разоренной ими... Следы боев и немецкого хозяйничанья я наблюдал повсюду: изуродованные автомашины, тракторы, повозки, превращенные в жалкие железные скелеты, опрокинутые, торчащие из снежных сугробов вдоль широкой снежной дороги. Деревни без жителей, с разбитыми артиллерийским огнем полуразваленными домами, церкви со снесенными куполами и колокольнями, ощерившими в розово-голубое небо острые ребра досок за зубцы разбитого камня.
      Придет весна, снег сойдет, обнаружив трупы людей, и невзорвавшиеся мины, и новые следы разрушения, новые груды мусора. Придет весна - с ярко-зеленой сочной травой, с густеющими зеленью лесами, с синими водами плавно текущего в красивых берегах Волхова. Чудесный край чудесной природы, он станет еще печальнее, еще темнее и страшнее, когда обезобразившую его опустошительную войну уже не будет стыдливо прикрывать снег - белый, чистейший, невинный, ослепительный в лучах этого зимнего, но уже дарящего предвесеннее тепло солнца...
      Розовел закат, солнце садилось за леса, синеватые тени ползли, длинные, по снежным равнинам. Мы проезжали последние уцелевшие деревни, где не побывал враг. Крыши выстроившихся вдоль дороги домов, пробитые немецкой артиллерией, зияли пробоинами.
      Подъезжая к Званке, с волнением вглядывался в снежную, освещенную слабеющими закатными лучами даль, ища знакомые мне очертания Волховстроя: каким я увижу здание станции? Неужели тоже разбитым? Ведь немцы не дошли до ГЭС каких-нибудь шесть километров!.. И вдруг я увидел две огромные фермы железнодорожного
      ц е л о го моста и махину Волховстроя: длинный корпус с девятью огромными сводчатыми окнами машинного зала и две почти кубические вышки над главным зданием...
      В письме отцу в Ярославль сегодня я написал:
      "...Я радуюсь, что твое детище, на которое ты потратил столько энергии, труда, любви, гордость твоя и всей нашей Родины - Волховстрой не подвергся разорению от проклятых фашистских банд. Он стоит невредимый и долго еще будет служить советскому народу..."
      В сумерках мы приехали в Волхов 1-й. Здесь были незнакомые мне улицы и дома, давно не виданные поезда - составы на запасных путях, свистки паровозов. Я наблюдал нормальную городскую жизнь: сытые лица, спокойная поступь прохожих - гражданского населения; улыбки на лицах девушек. Я слышал чей-то голос, поющий песню...
      Ни одной улыбки не увидишь теперь в Ленинграде! Ни одного непринужденного, раскрасневшегося девичьего лица не встретишь!
      Войдя в дом редакции, в яркий электрический свет, в тепло, в просторные комнаты - без нар, без сосулек на окнах, без груд амуниции, - я ощутил себя где-то далеко-далеко от войны. Это ощущение длилось и позже (когда, прогуливаясь, я бродил в темноте) - до тех пор, пока две свистящие бомбы, упавшие поблизости, не убедили меня, что и здесь - война...
      23 февраля. Волхов (Званка)
      Вот середина праздничного дня, дня годовщины Красной Армии, а ничего нового нет, наше радио не принесло нам ничего важного, и мы по-прежнему питаемся скудными и недостаточно достоверными сведениями.
      Так, англичане сообщили по своему радио, что русские войска прогрызают латвийскую границу в направлении от Великих Лук. Так, по сведениям из штаба Ленинградского фронта, лыжники (крупный отряд морской пехоты) в тылу немцев наступают вдоль Балтики к Кингисеппу; отряд направлен, должно быть, с Ораниенбаумского плацдарма. 55-я армия активно, но безрезультатно наступала в направлении на Тосно. Под давлением войск Мерецкова немцы отступают на участке от Чудова до Тосна, взрывая тяжелую артиллерию, грузя в эшелоны все, что только можно, а мы будто бы разбомбили на днях на этом участке до восьмисот вагонов...
      С неделю назад многие мне рассказывали, что Любань блокирована, а Тосно взято Мерецковым, об этом тоже сообщило английское радио (об английской передаче даже объявляли в частях). Но так ли это и что произошло там за неделю, точно никто из нас, рядовых командиров, не знает...
      Судя по карте, выходит, что Красная Армия, по-видимому, захватывает немцев в огромный мешок, отсекая их в районах Смоленска-Витебска, двигаясь к Пскову.
      Второй, малый, мешок должен замкнуться в районе Ушаки - Тосно; при удаче отрезанными, блокированными окажутся все немцы на Волховско-Шлиссельбургско-Мгинском пространстве.
      Третий, большой, мешок должен образоваться на Южном фронте... Все это (если все это так) великолепно, но хочется добрых вестей скорее, скорее, скорее...
      24 февраля. 6 часов утра. Волхов
      Вчера днем я пришел к командиру 4-го гвардейского корпуса генерал-майору Николаю Александровичу Гагену в его маленький деревянный дом.
      Гаген принял сразу, вышел легкой поступью, сам высокий, статный, очень просто поздоровался, пригласил к себе. Спросил, как устроились, где питаемся, и, узнав, что 25-го мы собираемся побывать в 3-й гвардейской дивизии (которой еще недавно командовал он сам, а теперь командует полковник Краснов), позвонил комиссару штаба, приказал все нам устроить, предложил машину. Сказал:
      - А сегодня вечером у нас в штабе корпуса торжественное заседание по случаю годовщины. Приходите!
      Гаген приветлив. Я уже знаю о нем, что он терпеть не может парадности, что прям, точен, прост и одинаков в обращении со всеми. Поговорив с ним (а позже и на собрании), я убедился, что это действительно так.
      И вот его комната, в суворовских традициях: жесткая постель, солдатское одеяло, стол, накрытый клеенкой три стула, голые стены; на другом, маленьком столике - полевой телефон, пачки газет, карандаши, чернила; ни одной лишней вещи в комнате! Этажерка с брошюрами, изданными Политуправлением; в застекленном шкафу тома Ленина. И единственная вещь иного порядка - елочный дед-мороз на шкафу. И откуда он здесь?
      Делаю выписки из предоставленных мне материалов.
      ...Вечером, когда я шел в клуб, небо вспухало огнями зенитных разрывов и просвечивалось во всех направлениях рыщущими по облакам прожекторами...
      Мы пришли к концу торжественного собрания. Отличникам боевой подготовки выдавались подарки, было полно штабных командиров, смотрели три выпуска кинохроники "Оборона Москвы". Только кончилась стрельба на экране - слышим стрельбу в натуре: над Волховом бьют зенитки. Словно звуковой фильм расширился на весь мир!
      А потом - ужин в столовой гвардейцев, шумные беседы командиров. Обсуждаем сообщения о военных действиях английской армии.
      После падения Сингапура и прорыва "Шарнгорста" и "Гнейзенау" многие наши командиры стали говорить о военных способностях Англии со скепсисом и иронией. Но: "Мы их заставим воевать по-настоящему, а не мы - так сама война их заставит!"
      24 февраля. Волхов 2-й
      С утра - радостная весть о разгроме 16-й германской армии под Старой Руссой, факт знаменательный, многообещающий, имеющий огромное значение для Ленинграда.
      Иду не торопясь, - хорошая прогулка в 3-ю гвардейскую стрелковую дивизию, в Волхов 2-й, по наезженной автомобильной дороге, ниже моста и ГЭС.
      Волховская электростанция по-прежнему красива. Правда, она не работает, потому что под угрозой немецкого нашествия была демонтирована, и возвращаемые сейчас из глубокого тыла ее агрегаты нужно поставить на свои места. Была она повреждена несколькими бомбами и снарядами, но ремонт требуется небольшой. А вчера, как раз когда я был в штабе дивизии, прибыли из Ленинграда рабочие-монтажники, которым дан срок пуска станции и исправления всех повреждений - сорок пять дней. Некоторые части дивизии должны освободить для рабочих несколько из занимаемых ими домов.
      Как радостно и приятно, что, подступив почти вплотную к ГЭС, немцы все-таки сюда не дошли, что мост и первенец электрификации первой пятилетки сохранились!
      В одном из крупных зданий недалеко от ГЭС я нашел штаб 666-го стрелкового полка 3-й гвардейской дивизии. Дивизией командует полковник А. А. Краснов, Герой Советского Союза, а полком - подполковник А. М. Ильин.
      Полк - интересен. Он активно участвовал в разгроме волховской группировки немцев и в январских боях за Погостье: в попытках взять эту станцию 9 и 11 января, во взятии ее - на рассвете 17 января, в очистке ее и взятии северной окраины деревни на следующий день. С ним рядом дрались полки 11-й стрелковой дивизии, 80-й дивизии и другие подразделения.
      Завтра полк будет участвовать в учениях всего корпуса, многие тысячи человек должны проводить новые виды боевых упражнений - на льду и по берегам реки Волхов. Сила готовится крепкая!
      28 февраля
      Утром я вновь отправился в Волхов 2-й, к берегу реки Волхов, где на Октябрьской набережной, в доме No 13, находится горком партии. Накануне, встретившись с первым секретарем его, ленинградцем Н. И. Матвеевым, я сговорился прийти к нему: он обещал показать взятые у немцев трофеи и прочие материалы по недавней истории обороны Волхова.
      Вот деревянный двухэтажный дом. Весь его угол залатан некрашеными досками - мансарда и стены в дырах. Деревья вокруг дома по верхушкам начисто срезаны. Сарай ощерился щепой пробоины. 14 декабря немцы подвергли этот дом минометному обстрелу. Легло вокруг до двадцати мин, осколки изрешетили дом, в котором в тот момент находились все работники во главе с Матвеевым. Там же собрались и дети: в убежище под обстрелом добраться было нельзя. Повезло обошлось без жертв. Матвеев показывал мне следы этого налета - пробитые стены, дыры в диване, проемы в печке. Трудно представить себе, как уцелели люди!
      Я провел с Матвеевым часа два, слушая его рассказ об обороне Волхова, делая кое-какие заметки, следя за его скользившим по карте карандашом, просматривая немецкие иллюстрированные журналы (с фотографиями разрушений Одессы, парадов в Румынии и зимних походов немцев), интересуясь в отдельной комнате коллекциями трофейного оружия, одежды, амуниции, боеприпасов, собранных под Волховом и привезенных сюда на грузовике Матвеевым, чтоб заложить основу музея по обороне Волхова.
      Здесь - пулеметы, и минометы, и противотанковые ружья, и ракетные пистолеты, и грязные, окровавленные шинели, и мины, и желтая, обведенная черной каймой доска с надписью: "На Волховстрой, 16 км" (по-немецки), и остаток 210-миллиметрового снаряда - одного из шестнадцати снарядов, попавших в Волховскую ГЭС за время артиллерийских обстрелов, продолжавшихся с 16 ноября по 19 декабря, когда немцы находились в пяти-шести километрах от Волхова и существование ГЭС висело на волоске.