Кинстеры (№9) - Соблазнительница

Он пошел с ней по проходу.

— Просто они думают, что ты принесла им поесть.

— А они что, голодные? Когда их кормят?

— Периодически, и скоро будет кормежка. Их почти шестьдесят, но только сорок три — рабочие; остальные пока слишком молоды. А некоторые уже слишком стары.

Одна из «слишком старых» лежала, свернувшись на подстилке, в последнем загоне, самом близком к пузатой печке, которая зимой обогревала помещение. Дверь в загончик была открыта; собака подняла голову, когда Люк подошел, и завиляла хвостом.

Люк сел на корточки, погладил ее по седеющей голове.

— Это Регина. Она была самой главной до Пэтси.

Амелия тоже села на корточки, дала Регине обнюхать свою ладонь, потом почесала ее за ухом. Регина наклонила голову. Веки у нее были тяжелые. Люк встал.

— Я и забыл, что ты любишь собак.

Это было хорошо, потому что зимой, когда начинались морозы, он переносил в дом самых маленьких и старых вроде Регины.

— Аманда тоже их любит — нам всегда хотелось щенка, но мы все время жили в Лондоне, и это было невозможно.

Ему только сейчас пришло в голову: хотя они в каком-то смысле хорошо знали о прошлой жизни друг друга, а все-таки… он не мог вообразить, как это можно — не иметь просторного загородного дома вроде Калвертон-Чейза или Сомерсхэм-Плейса, который можно называть своим домом. А вот у нее такого дома не было; в то время как он проводил лето, разъезжая верхом по пустошам, она приезжала погостить то туда, то сюда, не имея собственного дома за городом. Собачий лай зазвучал как-то иначе. Люк оглянулся, подал руку Амелии.

— Пойдем, ты поможешь их накормить.

Она поднялась с нетерпением; он повел ее обратно по проходу, взял еду у парней, чьей обязанностью было кормить собак, потом показал ей, сколько нужно класть в каждую миску. Она старательно взялась за дело, быстро научившись, как осторожно хлопать по собачьим носам, чтобы они не мешали взять их миску.

В конце прохода, у загона Регины, Сагден смотрел, в каком состоянии находятся новорожденные щенки. Им было шесть недель от роду, они еще сосали мать.

— Это хороший помет, может, среди них будет чемпион, — улыбнулся Сагден, кивая подошедшему Люку. Он указал на щенка, который, сопя, возился у края загона. Люк усмехнулся; перегнувшись через низкую оградку, он взял любопытного щенка и показал его жене.

— Ой, какой он мягкий! — Она взяла щенка на руки, тот восторженно лизнул ее в лицо. Когда она обняла его, как ребенка, и почесала животик, щенок закрыл глаза и блажен но вздохнул.

Люк смотрел на нее пораженный, а жена спросила:

— Когда они подрастут, можно будет послать одного Аманде?

Она смотрела на щенка и ерошила пуховую шерстку у него на животике, тихонько воркуя. А Люк смотрел на ее голову, на золотые локоны.

— Конечно. Но сначала выбери одного для себя. — Он взял у нее задремавшего щенка, поднял его, оглядел и проверил разворот лап. — Вот этот годится.

— Но… — Амелия посмотрела на Сагдена. — Это ведь чемпион…

— Он будет лучшим псом для своего хозяина. — Люк наклонился и подложил щенка к матери. — И Красотка сочтет за честь, если ты его возьмешь. — Он погладил суку по голове. Та закрыла глаза и лизнула его руку.

Люк выпрямился и кивнул Сагдену:

— Я навещу вас завтра.

Взяв Амелию за руку, он оторвал ее от очаровавшего ее зрелища — маленький чемпион, сосущий мать. Они вышли из псарни.

— Подумай, как его назвать. Через пару недель его отнимут от матери.

Она все еще оглядывалась назад, в проход.

— А тогда я смогу брать его на прогулку?

— Только недалеко. Щенки больше любят поиграть.

Амелия вздохнула:

— Спасибо. — Он посмотрел на нее, она улыбнулась и легко поцеловала его. — Лучшего свадебного подарка ты не мог мне сделать.

Лицо Люка затуманилось, и она тут же нахмурилась.

— Боюсь, мне нечего подарить тебе взамен.

Она посмотрела в его глаза, но ничего не смогла в них прочесть.

Момент прошел. Он поднес ее руку к губам.

— Тебя, — шепнул он, — более чем достаточно.

Она решила, что речь идет о ее приданом, но усомнилась в этом, вглядевшись в его лицо, его глаза… Легкое напряжение пробежало у нее по спине.

Она подумала: не следует ли сказать ему, что она не возражает против того, что он тратит деньги на собак? Она подумала: не поэтому ли он подарил ей щенка, будущего чемпиона? Но сразу же отогнала от себя эту мысль. Она никогда не замечала, чтобы Люк выбирал окольные пути, — для этого он был слишком высокомерен.

Нужно ли вообще говорить об этом? Они не говорили о ее приданом с тех самых первых дней, но, по правде, здесь и не о чем было говорить. Что касается денег, того, как он управляет их состоянием, она доверяла ему полностью. Люк вовсе не похож на своего отца — в его преданности своей семье невозможно усомниться.

Пожалуй, именно эта преданность позволила ей зайти так далеко — оказаться здесь, ходить по земле Калвертон-Чейза, который теперь стал ее домом, с ним, который теперь стал ее мужем.

Она чувствовала на себе его взгляд, чувствовала жар, исходящий от него, его мускулистое тело рядом с собой. Не прикосновение, но обещание прикосновения и даже больше.

Она улыбнулась, посмотрев на него, и сжала его руку.

— Еще рано, чтобы идти в дом. Пойдем, покажи мне сад. «Каприз» на холме все еще цел?

— Конечно, это одна из наших достопримечательностей. Мы не могли позволить ему разрушиться. — Люк свернул на дорожку, ведущую вверх. — Одно из лучших мест здесь, отсюда открывается вид на закат. Если хочешь, мы можем туда подняться.

Она улыбнулась:

— Это прекрасная мысль.

Глава 15

Мысль, поселившаяся у нее в голове, сильно отличалась от той, что поселилась в его голове. Он и правда думал, что они идут любоваться заходом солнца…

На следующее утро, пока он шагал по холлу и ждал, когда она присоединится к нему, чтобы отправиться с ним объезжать поместье — что было гораздо безопаснее, чем ходить с ней пешком по саду или где-то еще, — Люк мысленно качал головой, пытаясь, довольно безуспешно, привести в порядок свою ошалевшую голову.

Взять хотя бы их посещение «Каприза» — вот уж воистину каприз! Это не он решил рискнуть тем, что их застанет на месте преступления кто-то из младших садовников — ведь был разгар лета, или, что хуже, кто-то из соседей. То, что соседи могли там обнаружить, поразило бы их, а у некоторых мог даже случиться сердечный приступ.

Что это с ним? Это их позднее возвращение, затем неожиданный поединок во время обеда и старание сдержаться и не потащить ее прямиком в спальню, как прошлой ночью. Не пробыв в гостиной и десяти минут, он капитулировал. Он был совершенно выбит из колеи.

Он был — был раньше — записным повесой, но теперь казалось, что это она собирается развратить его.

Нет, он не жаловался, по крайней мере по поводу результата, даже по поводу того, что было в «Капризе», — он чувствовал, что желание охватывает его даже просто при воспоминаниях, — и все же это… это так отличалось от того, чего он ожидал.

Он считал — он был в этом уверен, — что женится на упрямом, но хрупком цветке, а она оказалась тигрицей. И вдобавок с когтями — у него были веские основания это утверждать.

Стук ее каблучков по лестнице заставил его обернуться. Он смотрел, как она скользила вниз. На ней было платье для верховой езды цвета зеленого яблока; этот цвет оттенял ее локоны глубокого золотого оттенка. Она увидела его, и ее лицо озарилось нетерпением и чем-то еще — так он сказал себе. Ожиданием, которое не имело ничего общего с их предполагаемой верховой прогулкой.

Она спустилась вниз и подошла к нему. Остановилась, возясь с пуговками на перчатке. Луч утреннего солнца озарил ее лицо.

На мгновение он утратил способность думать и дышать. То же самое чувство, которое охватило его вчера, когда он увидел, как она обнимает щенка. Томительное, глубоко запрятанное и безусловное — потребность дать ей что-то большее, чем просто объятия.

Она заворчала, сердясь на пуговицы. Чувство в нем ослабело, но не исчезло. Он глубоко втянул воздух, радуясь, что она отвлеклась, и протянул руку к ее запястью. Как уже было однажды, он ловко застегнул крошечные пуговки. Глаза их встретились, он поднес ее руку к губам, потом накрыл ее своей ладонью.

— Пошли — лошади ждут.

На дворе перед домом он усадил ее в седло, смотрел критически, как она устроила ноги и взяла поводья. Он ездил с ней верхом много лет назад. С той поры ее посадка улучшилась; она держала поводья более уверенно. Довольный, он подошел к своей лошади, натренированной для охоты, взлетел в седло и кивком указал жене на аллею.

Бок о бок они скакали сквозь утро, среди широких зеленых полей, щедро испещренных более темной зеленью кустарника, служившего убежищем для дичи. Они держали к югу, время от времени перепрыгивая через каменные стены; он знал каждое поле, каждую ямку, каждую стену на много миль вокруг и выбирал дорогу, избегая слишком опасных мест.

Если Амелия и заподозрила что-то, она и виду не подала, но брала каждое препятствие с легкостью, с уверенностью, которая и успокаивала его, и смущала. Еще один знак зрелости — годы превратили ее в женщину, это уже не та робкая девочка, которую он знал.

Над ними простиралось летнее небо, широкое и очень синее, с единственной туманной прядкой облака, прикрывающей сияние солнца. Стрекот насекомых, полет вспугнутой дичи были единственными звуками, которые они слышали, кроме неумолчного стука подков их лошадей.

Они доехали до самого края долины Уэлленд, натянули поводья, чтобы посмотреть на густую зеленую местность, по которой вилась река, серебряная лента, мерцающая вдали.

— Где кончается твоя земля?

— У реки. Дом стоит в северной части поместья.

— Значит, вот это, — Амелия показала на горстку сероватых крыш, виднеющихся среди деревьев, — это твое?

Люк кивнул и пустил своего пегого в ту сторону.

— Здесь ремонтируют один коттедж. Мне нужно взглянуть, как идет работа.

Амелия пришпорила свою гнедую кобылу и поскакала следом за ним вдоль гребня, потом вниз по пологому склону к коттеджам.

Это были приземистые жилища, выстроенные из местного камня — розово-коричневого. На центральном из трех коттеджей перекрывали крышу. Мужчины сидели на деревянных перекрытиях, добавляя новые стропила; в воздухе раздавался стук молотков.

Десятник увидел их, помахал рукой и начал спускаться. Люк спешился, привязал коня к дереву и помог спуститься Амелии.

— Ветка пробила крышу прошлой зимой во время бури. С тех пор в доме не живут. — Он кивнул на другой коттедж, из которого высыпала стайка ребятишек и уставилась на них. — Почти полгода три семьи теснятся в двух коттеджах.

Люк повернулся к десятнику и представил Амелию. Десятник снял шапку и поклонился. Люк, прищурясь, смотрел на работу.

— Дело идет быстрее, чем я думал.

— Ага! — Десятник тоже посмотрел наверх.

Амелия решила оставить их. Она пошла к детям — нельзя упускать возможность познакомиться с семьями, живущими в поместье.

— Заметьте, если бы мы не закупили все еще до июня, то сильно прогадали бы. Тогда-то на лесопильне всего хватало, а как погода исправилась да как все вокруг занялись ремонтами — в неделю все повымели.

— Вы хорошо продвигаетесь. Когда думаете делать крышу?

Голоса стихли за спиной Амелии.

— Здравствуй. Я живу в большом доме в Калвертон-Чейзе. Твоя мама дома? — улыбаясь, спросила она у одного па ренька.

Те, что помладше, смотрели на нее, широко распахнув любопытные глазенки, а один из старших, попятившись к двери, крикнул:

— Мам! Новая ее светлость тут!

Это сообщение вызвало небольшой переполох. Пока Амелия убеждала трех молодых матерей, что ей вовсе не нужно, чтобы ее как-то особенно развлекали, пока выпила предложенный стакан лимонада и поговорила с двумя старухами, сидевшими у очага, прошло полчаса. Удивляясь, почему Люк не зашел за ней, она спустилась с крыльца и огляделась. Лошади стояли под деревом, безмятежно жуя траву, но Люка не было видно. Потом она услышала его голос и подняла голову.

Ее муж и повелитель, сбросив свою охотничью куртку и закатав рукава рубашки, стоял на стяжном брусе новой крыши. Подбоченясь, он подпрыгнул, проверяя балку на прочность, откровенно увлеченный обсуждением конструкции. На фоне синего неба с черными волосами, которые теребил ветерок, он казался греховно красивым.

Кто-то робко потянул ее за рукав. Амелия посмотрела вниз и увидела малышку с вьющимися каштановыми волосами и большими карими глазами. Девочке было лет шесть, может быть, семь.

Девчушка откашлялась, бросила взгляд на своих приятелей — похоже, она была здесь заводилой. Набрав побольше воздуха, она посмотрела на Амелию.

— Нам интересно… у вас все платья такие красивые, как вот это?

Амелия взглянула на свой летний костюм для верховой езды; ей казалось, что он достаточно хорош, но вряд ли сравнится с ее бальными платьями. Она думала о том, что ответить, и вспомнила, как замечательно мечтается в детстве.

— Да нет, у меня есть платья и покрасивее этого.

— Правда?

— Правда. И ты сможешь увидеть их, когда придешь в большой дом осенью на праздник.

— Праздник? — Один из мальчиков подошел ближе. — Осенний праздник?

Амелия кивнула:

— В этом году его устраиваю я. — Она посмотрела на малышку. — И у нас будет гораздо больше всяких игр, чем раньше.

— Правда?

Остальные дети тоже подошли и встали вокруг.

— А танцы будут?

— А стрельба из лука?

— А лошадиные подковы? А что еще?

Амелия рассмеялась:

— Пока еще не знаю, но наград будет много.

— А у вас есть любимые собаки, как у него? — Малышка сунула ладошку в руку Амелии. Ее кивок относился к Люку, который все еще стоял на крыше. — Они иногда приходят с ним, а сегодня не пришли. Они большие, но добрые.

— У меня есть собака, но она еще маленькая — щеночек. Когда он вырастет, я приведу его к тебе в гости. Ты увидишь его на празднике.

Девочка доверчиво посмотрела на нее:

— У нас тоже есть собаки — они там, на задах. Хотите посмотреть?

— Конечно. — Амелия взглянула на толпящуюся вокруг нее ребятню. — Пойдем, ты мне все покажешь.

Окруженная детьми, которые теперь забрасывали ее нетерпеливыми вопросами, она обогнула вместе с ними дом и вышла на небольшую лужайку.

Люк нашел ее там через четверть часа, рассматривающую курятник.

— Мы собираем перья для подушек, — сообщила ей ее новая подружка. — Это очень важное дело.

Люк ее ждет — она поняла это, как только он появился из-за угла дома, но не могла оставить детей и, с серьезным видом кивнув маленькой Саре, обратилась к мужу:

— У нас проводится какой-нибудь конкурс на лучшую — самую красивую — курицу в поместье?..

Люк подошел к ним, поздоровался с детьми. Он знал всех еще с колыбели, видел, как они растут, и они его не боялись.

— Насколько я знаю, нет, но я не вижу, почему бы нам его не провести.

— На осеннем празднике? — спросила Сара.

— Поскольку устройство праздника поручено мне, — заявила Амелия, выпрямляясь, — все будет так, как я скажу. Стало быть, если я скажу, что будет конкурс на самую красивую курицу, значит, тебе нужно готовить к нему Элеонору и Айрис, верно?

Это предложение положило начало серьезной дискуссии. Люк увидел блестящие глаза, взгляды, устремленные на Амелию, — дети слушали и смотрели на нее не отрываясь. Она держалась с ними абсолютно свободно, так же как и они с ней.

Прошло еще минут пять, прежде чем ему удалось извлечь ее из их толпы, и они пустились в путь. На обратном пути он показывал ей фермы других арендаторов, мимо которых они проезжали, но больше они не останавливались. В памяти его запечатлелась Амелия в окружении детей.

Умение обращаться с прислугой — это одно, а вот уме ние общаться с фермерами и их семьями, особенно с детьми, да еще с такой легкостью, — совсем другое. Он не ждал этого от своей жены, но это было для него очень важно. Хотя Амелия и не жила в деревне, но, как и он, росла в большой семье. С самого рождения оба они всегда находились в обществе других детей — старше себя или младше, — и всегда вокруг были чьи-то младенцы.

Он умел обращаться с людьми разных возрастов, не раз проверял это умение на практике и не мог представить себе, как можно не уметь этого. Помогать жене, которая не наделена этим даром, было бы трудно. Когда они подъехали рысцой к конюшням Калвертон-Чейза и услышали гонг, призывающий к ленчу, он возблагодарил судьбу за то, что выбрал Амелию.

Только войдя с ней в прохладу дома, он вспомнил, что это она выбрала его.

И почему выбрала.

Слова десятника прозвучали в его голове — он надеялся, что она их не расслышала. Пока они поднимались наверх, чтобы переодеться, она болтала и была, как обычно, весела. Он решил, что она не слышала, и выбросил этот случай — и угрызения совести — из головы.

Амелия вспомнила слова десятника, когда стягивала с себя костюм для верховой езды. Что-то в его словах привлекло ее внимание, но она никак не могла вспомнить, что именно…

«…Все еще до июня». Вот оно что. Люк отдал приказ купить стройматериалы в конце мая. Насколько она понимает, в его обстоятельствах сделать это позволило ему ее приданое или обещание приданого.

Некоторое время она стояла, так и не сняв жакет, глядя в окно невидящим взглядом, а потом вошла Диллис, засуетилась, и она потрясла головой, отгоняя тяжелые мысли.

Нет причин, почему Люк не мог считать ее приданое уже полученным, раз она сама предложила ему жениться на ней и он согласился. В их кругу этого было достаточно; с этого момента — если только она не передумает, а он не согласится освободить ее от обещания, — ее приданое действительно принадлежало ему.

И оно явно было ему очень нужно. Срочно. Слова десятника и эта кучка коттеджей тому доказательство. Покупка леса была не только разумной тратой денег, но и говорила об ответственном отношении к ним.

Она надела дневное платье и, пока Диллис его зашнуровывала, мысленно проверила все, что знала о Люке, и все, то, что увидела за последние несколько дней. И пришла к выводу, что он тот, каким она всегда его себе представляла, — джентльмен-землевладелец, который ни в коем случае не убежит от своих обязанностей, будь то его семья или его работники.

Это ей нравилось; в этом не было ничего плохого.

Ничего — если не считать какой-то неясной тревоги, что здесь что-то не так.

На следующее утро они поехали в Лиддингтон. Городок представлял собой длинную улицу с лужайкой в центре, на которую выходили постоялый двор, пекарня и церковь. Атмосфера симпатичного, но сонного благополучия царила здесь; место было спокойное, но отнюдь не пустынное.

Оставив лошадей на постоялом дворе, Люк взял Амелию за руку и повел к пекарне, откуда теплый ветерок доносил божественные запахи. Амелия смотрела вокруг, отмечая многочисленные мелкие новшества, появившиеся с тех пор, как она была здесь в последний раз пять лет назад.

Теперь, как и тогда, в пекарне пекли очень вкусные булочки с корицей; Люк купил две булочки, пока она беседовала с миссис Трикетт, которая владела этой лавочкой и сама в ней торговала. Миссис Трикетт радостно поздравила ее, из чего стало ясно, что об их свадьбе все уже наслышаны.

— Приятно было узнать, что это вы, миледи, стали новой хозяйкой в Калвертон-Чейзе. Да мы и так всегда смотрели на вас как на свою.

Ответив миссис Трикетт веселой улыбкой, Амелия простилась с ней, и они ушли. Выйдя из пекарни, они переглянулись и улыбнулись друг другу. Они не размышляли об этой стороне дела, но такая реакция была вполне естественной: пусть Амелия и не здешняя жительница, тем не менее она здесь не чужая.

Они уселись на скамью на лужайке и занялись свежими булочками.

— Хм, — промычала наконец Амелия, слизывая с пальцев сахар с корицей, — восхитительно. Так же вкусно, как было всегда.

— Здесь мало что изменилось. — Люк с жадностью съел свою булочку, затем вытянул ноги и откинулся на спинку скамьи.

Взглянув на него, она заметила, что он смотрит на кончики ее пальцев и на ее губы. Улыбнувшись, она в последний раз старательно облизала палец. Он зажмурился, потом перевел взгляд на ее глаза; она с невинным видом посмотрела на него.

— Может быть, мы пройдемся и познакомимся еще с кем-нибудь?

Они уже повидались с хозяином постоялого двора и его женой, но в городке были и другие жители, с которыми нуж но было из вежливости поговорить. Люк посмотрел ей за спину и произнес:

— Это ни к чему. — Он подобрал ноги и выпрямился. — Они сами идут к нам.

Она обернулась и увидела, что к ним торопливо направляется жена викария. Они с Люком встали и обменялись любезностями с миссис Тилби, после чего эта славная леди попросила Амелию помочь ей с местным приютом.

— Леди Калвертон — я имею в виду вдовствующую леди Калвертон, — она наша патронесса, и мы надеемся, что она таковой и останется еще много лет, но мы сочтем за честь, если вы тоже присоединитесь к нам, ваша светлость.

Амелия улыбнулась:

— Конечно. Леди Калвертон скоро вернется из Лондона. Я приду вместе с ней на ваше следующее собрание.

Это обещание очень обрадовало миссис Тилби; она оставила новобрачных, осыпав их пожеланиями счастья и заверениями, что она передаст их поклоны своему супругу. Она остановилась, чтобы поздороваться со сквайром Джингольдом, крупным, широколицым человеком, и отправилась по своим делам.

Сквайр Джингольд тоже подошел к ним; на его румяном лице поблескивали глаза и играла добродушная улыбка.

— Поздравляю вас, дорогая. — Он галантно склонился перед Амелией. Она улыбнулась и присела в реверансе.

Повернувшись к Люку, сквайр пожал ему руку.

— Всегда знал, что вы не слепой, мой мальчик.

Люк поднял брови:

— Столько лет наблюдая меня, это можно было бы предположить.

Сквайр рассмеялся и принялся расспрашивать Люка о его собаках. У него с Люком было много общих интересов и обязательств, связанных со здешней охотой; Амелия не удивилась, когда их разговор принял это направление.

Скучать ей не пришлось. Перед постоялым двором остановился экипаж; дверца отворилась, и три молодые леди вышли из него, оправили юбки и раскрыли зонтики от солнца. Их мать, спустившись не так торопливо, присоединилась к ним.

Это было только начало. В течение часа, вот так, стоя на лужайке, Амелия оказалась представленной большей части соседей. Или, точнее, представленной заново, потому что она была знакома со всеми и раньше. Благодаря множеству домашних приемов, на которых она побывала в Калвертон-Чейзе, она была лучше знакома с большинством здешних дворян, чем с обитателями деревень.

Все они радостно приветствовали ее, старое знакомство облегчало ситуацию, и матроны с искренним радушием приглашали ее на чай.

Когда импровизированное собрание наконец-то рассосалось и они с Люком вернулись к своим лошадям и сели в седла, чтобы ехать домой, Амелия заметила, что взгляд Люка задержался на ней.

— Все прошло даже легче, чем я ожидала.

Он помешкал; какая-то мысль, а скорее, соображение мелькнуло в его темных глазах, и он хлестнул своего жеребца.

— Пожалуй. Но нам лучше поторопиться.

— Почему? Ты проголодался?

— Умираю с голоду, — выдавил он, глядя на нее.

Она оказалась настолько своя, что это его пугало. Она ладила с прислугой, она была под стать его жизни — под стать ему. Подходила, как ключ к замку.

Этого он не предвидел — как это вообще может быть? Ему никогда не приходило в голову, что семейная жизнь — их семейная жизнь — может оказаться такой.

Они завтракали; между ними уже почти установилось спокойное товарищество. Они уже знали, что нравится или не нравится каждому из них, приспособились к привычкам друг друга. Хотя они и не знали друг друга полностью — и это незнание порождало некую напряженность, некую неуверенность в старой семейной дружбе, превратившейся в брак, — все же эта непринужденность, эта легкость, простое и приятное взаимопонимание… облегчали им жизнь.

Ему казалось, что он попал в водоворот, слишком добрый, чтобы быть настоящим.

Он отодвинулся от стола.

— Мне нужно проведать собак.

— Я пойду с тобой, — проговорила она. — Ты это серьезно сказал — насчет щенка?

Поднявшись, он обогнул стол и помог ей встать.

— Конечно. — Щенок-чемпион будет заменой свадебному подарку, пока он не сможет подарить ей что-то стоящее — ожерелье и серьги, подходящие к обручальному кольцу с бриллиантами и жемчугом. Он заказал их, но подарить не мог, пока не признается ей. Она встала, он предложил ей руку.

— Уверен, ты не откажешь, когда потребуется, отпускать его в свору.

— Ты хочешь сказать — травить зверя? Но ведь собаки любят это делать, да?

— Если чемпиону не дать травить зверя, когда он чует запах, это может его убить.

Она продолжала выспрашивать его об уходе за собаками, а в псарне тут же направилась к маленькому загону. Ее щенок был опять первым; Люк, остановившийся поговорить с Сагденом, видел, как она взяла его на руки и заворковала.

Амелия держала щенка, который, похоже, был очень доволен оказаться в ее объятиях, и разговаривала с ним. Когда Люк наконец подошел к ней, она обернулась.

— Ты говорил, что я могу дать ему имя.

Люк почесал щенку лобик.

— Можешь, но он должен иметь подходящее имя для регистрации, такое, какого у нас еще не было. — Он кивнул в сторону конторы в конце здания. — У Сагдена есть книга записей — попроси показать ее тебе. Нужно убедиться, что это имя раньше не употреблялось.

Она кивнула.

Люк присел на корточки, погладил Красотку, посмотрел остальных щенков и встал.

— Мне нужно заняться кое-какими делами — я буду у себя в кабинете. Проверь все с Сагденом, но твой щенок и остальные могут, наверное, побыть немного на дворе.

— Чтобы поиграть?

— А что еще делают щенки? — усмехнулся он и вышел. Когда Люк уже не мог ее слышать, она прошептала:

— Галахад. — Король Артур никогда не производил на Люка особого впечатления, так что не мог использовать это имя раньше.

Галахадом, как известно, звали одного из рыцарей короля Артура.

Он сидел в кабинете уже минут двадцать, изучая отчеты о капиталовложениях, потом встал, чтобы взять бухгалтерскую книгу в другом конце комнаты, — и увидел ее на лужайке, а у ног ее резвились щенки. Сагден и Красотка наблюдали за ними издали. Амелия, с развевающимися золотыми локонами, в синем платье, повторяющем синеву небес, была центром веселья, смеющаяся, понарошку борющаяся со щенками.

Щенки падали, спотыкаясь о ее ноги, путались в собственных лапах, подпрыгивали, ставили лапы на ее платье, дергали за подол — она, кажется, ничего не имела против.

Вскоре ее окликнул Сагден. Амелия махнула рукой, и он ушел; Красотка уткнула нос в лапы и закрыла глаза, уверенная, как и Сагден, что ее щенкам ничто не угрожает.

Держа книгу в руке, Люк колебался. Может быть…

Стук в дверь заставил его обернуться.

— Войдите.

Вошел Мактэвиш.

— Прибыли сметы, которые мы ожидали, милорд. Хотите просмотреть их сейчас?

Он хотел отказаться — хотел отложить в сторону всякие дела, пойти к своей молодой жене на лужайку и поиграть со щенками. Он провел все утро в ее обществе; мысль о том, что он с радостью провел бы с ней все время до вечера, была для него как откровение.

— Непременно. — Он указал Мактэвишу на стул перед письменным столом и с бухгалтерской книгой в руках вернулся на свое место у стола. — Сколько они просят?

Все было так просто. Все на удивление шло как по писаному.

Прошло два утра. Амелия лежала в постели, бессмысленно улыбаясь солнечным зайчикам, пляшущим на потолке. За окнами раскинулся небольшой водоем; с утра и в течение почти всего дня солнце отражалось в воде, наполняя их спальню мерцающим светом.

Их спальню — ее и Люка. Кровать, на которой она лежала, была кроватью, где они спали каждую ночь и каждое утро.

При воспоминании об этом она улыбнулась — ах эти ночи и утра! Только пять дней прошло с тех пор, как они обвенчались, но она чувствовала себя уверенной и спокойной. Так же как и в более широкой сфере — его хозяйство, его поместье и их соседи, — она чувствовала себя уверенно в новом положении леди Калвертон, во всех их совместных делах. Отношения между ними были именно такими, какими ей хотелось, точно тем, чего она мечтала достигнуть.

В качестве первого шага.

Она сделала этот первый шаг быстрее, чем ожидала. И теперь перед ней встал вопрос — встал гораздо раньше, чем ей представлялось, — что дальше? Она могла лежать и просто нежиться, упиваясь своими успехами, прежде чем приступить к следующей, гораздо более сложной стадии. Но ей уже двадцать три года, и ее нетерпение иметь такую семейную жизнь, о какой она мечтала, не ослабело. Она знала, чего хочет, — и ни на йоту меньше. Одной мысли об этом было достаточно, чтобы лишить ее покоя.

Было подспудное ощущение — не неудовлетворенности, но чего-то еще, чего не хватало их браку. И вставить на место это недостающее звено было непростым делом.

Она была уверена — оно здесь, оно рядом, оно уже существует. Она любит Люка, пусть пока она еще не призналась в этом ему. Но признаться в этом сейчас слишком рискованно — если он не отвечает ей взаимностью или если не хочет пока в этом признаваться, тогда ее признание создаст только неловкость. Хуже того — он может упереться и станет упрямо сопро тивляться этой мысли.

Но это и есть следующий шаг: она должна высказать любовь — она первая, он в ответ — открыто и, подняв свою вуаль, убедить его опустить свой щит. Ей нужно извлечь любовь оттуда, где та скрывается, неузнанная, под покровом их внешних отношений, и воткать ее в их жизнь, в их отношения так, чтобы она стала трепещущей частью целого.

Чтобы она одарила их своей силой и поддержкой.

Нужно убедить его, принудить его признать любовь и принять ее.

Но вот вопрос — как этого добиться? Как помочь такому человеку жить с любовью? С чувством, которого он больше всего хочет избежать?