Кинстеры (№9) - Соблазнительница

— Зачем?..

— Ш-ш… — Он наклонил голову и прошептал: — Леди Макинтош сторожит внизу лестницы.

Она отпрянула:

— Не может быть!

Взгляд, который он бросил на нее, был достаточно красноречив.

— Ты ведь не думаешь, что я, рискуя сорваться, взобрался по этому дурацкому плющу только из романтических побуждений?

В голосе его прозвучало отвращение, и она засмеялась.

Он привлек ее к себе, заглушил ее смех поцелуем — поцелуем, практичность которого сразу же обернулась соблазном, легкая ласка — долгим, медленным, откровенным вторжением.

Наконец, отпустив ее губы, он прошептал:

— Нам нужно вести себя тихо.

— Тихо? — прошептала она.

Он поцеловал ее быстро, требовательно:

— Совершенно и абсолютно тихо.

Тон этой фразы, слова, произнесенные жарким шепотом, который щекотал ее жаждущие губы, дали понять, что он не забыл своего заявления, что на этот раз она будет кричать.

От этого явного противоречия нервы у нее напряглись, ей захотелось задать ему вопрос, но он снова поцеловал ее, крепко прижав к себе.

Когда он наконец остановился, чтобы дать ей вздохнуть, она прошептала:

— А я-то думала, ты хочешь поговорить.

В ответ он снова завладел ее губами. Только потом, отпустив ее — явно затем, чтобы управиться с поясом ее пеньюара, который она накинула поверх ночной рубашки, — ответил:

— Завтра. Мы поговорим завтра. А сейчас, — голос его звучал так тихо, так глубоко, что она не была уверена, слышит ли она его слова или они раздаются у нее внутри, — сейчас нам следует заняться более важными делами.

Он сорвал с нее пеньюар, а она протянула руки к его фраку. Его пальцы нетерпеливо расстегивали маленькие пуговки на ее ночной рубашке.

Не прерывая поцелуя, он подталкивал ее к кровати, пока она не уперлась бедрами в ее край. А он развел в стороны ворот ее рубашки, и она упала ей на бедра. Амелия хотела было оторваться от его губ, но он не отпускал ее, продолжая требовательно целовать, и к тому же обхватил ладонями ее груди.

Он прекрасно понимал, что делает, знал, как соединить уже известное ощущение, вызванное его губами и языком, с тем, чем занимались его руки, в симфонию, которая поначалу казалась знакомой, а потом развилась в нечто более жгучее.

В нечто иное.

В нечто порочное и почти неистовое.

Это предвкушение неистовства поглотило ее целиком. Она вытянула его рубашку из-под пояса, и тогда он оторвал от нее руки и движением плеч сбросил жилет, расстегнул на себе рубашку, снял и отшвырнул ее в сторону. Она жадно прижалась к нему, ей не терпелось ощутить его грудь на своей груди.

Он снова поцеловал ее — поцелуй оказался зажигательным. Груди ее напряглись и стали горячими — такими же горячими, как и твердые мышцы его торса, к которому она сейчас распутно прижималась. И он приподнял ее так, чтобы ее рубашка соскользнула с нее, они прижимались друг к другу, наслаждаясь этим мгновением, пылко предвкушая то, что должно произойти… Потом упали на кровать.

Она извивалась под ним, он прижал ее своей тяжестью, поцеловал страстно — и вдруг отпрянул.

— Подожди!..

Она лежала, широко раскрыв глаза, золотые локоны ее разметались, мягкий свет свечи играл на роскошном теле, нагом и ждущем — целиком принадлежащем ему. Она смотрела, как он снял туфли, осторожно отставив их в сторону, чтобы не шуметь. Потом снял панталоны, швырнул их туда же, где уже лежал его фрак.

И вот он снова повернулся к кровати и прижался к ее губам поцелуем. Он знал, что главное — не отрывать от нее губ.

Она протянула руку вниз и обхватила его своей маленькой ручкой.

Сердце у него замерло, потом она разжала пальцы и принялась ласкать его и снова сжимать. Он разрешал ей играть, не в силах ее остановить. Он не знал, как долго она держала его чувства в рабстве; только когда он уже весь пульсировал от желания погрузиться в рай таинственной теплоты, которая была совсем рядом, только тогда он пошевелился, обхватил ее бедра и снова взял на себя роль ведущего.

Во всяком случае, попытался сделать это — она подчинилась, но не сразу. Она положила руку ему на грудь, а другой направила его в себя. Оба затаили дыхание.

Он не противился. Он позволил ей поглощать себя постепенно, целиком, сдерживая порыв поскорее проникнуть в самую глубину. И вот она, не в силах продолжать, содрогнулась под ним, обхватила руками его шею и поцеловала его — открыто, глубоко — в знак полной покорности. И тогда он до конца погрузился в нее, и она испустила отрывистый вздох. Он впитал этот вздох, пронзенный неповторимым мгновением, чувством, которое переполняло их в момент полной отдачи, безусловного приятия.

Он двигался в ней, она без стеснения приладилась к нему и двигалась вместе с ним, крепко обхватив его ногами.

И больше не было вопроса, кто кого возбуждает, но только — что возбуждает их, однако и это не было по-настоящему важным. Он принял это — у него не было выбора. Легкие работали во всю мощь, сердце гулко билось, а танец их все набирал силу. И он больше не думал о том, что именно этого и хотел сильнее всего на свете.

Амелии казалось, что она обезумеет, если долго не сможет достигнуть удовлетворения, которое — она знала — должно было быть. Но Люк все оттягивал это мгновение — как он это мог, она не понимала, — пока она не зарыдала от жажды. Как император, он все наслаждался ею и наслаждался, и она сдалась, радостно, распутно. Сосредоточилась на том, чтобы использовать свое тело для ласки, что бы ласкать его так же, как он, так же преданно, так же сокровенно. И тогда он ударил в самую глубину. И она закричала. Он выпил ее пронзительный крик; нанося ритмичные удары, он безжалостно терзал ее. Его подхватил огненный вихрь и великолепие — изгоняющий всякую мысль экстаз примитивной страсти, глубочайшее чувственное удовлетворение.

Никогда прежде оно не ощущалось им таким глубоким, таким опустошающим, таким полным.

Ничего подобного он не испытывал прежде никогда.

Никогда еще он не испытывал такого восторга.

И восторг этот не оставил его, когда он проснулся несколько часов спустя. За окном было еще темно и в комнате тоже — свеча давно догорела. Он чувствовал, что рассвет близок и скоро ему придется уйти.

Но еще не сейчас.

Они лежали на кровати, завернувшись в покрывало. Она — свернувшись калачиком, рядом с ним, положив голову ему на грудь, а ее рука обнимала его, словно хотела удержать. Теплая женская тяжесть рядом с ним, его жена по сути, хотя пока не по закону.

Он повернулся к ней. Получил огромное удовольствие, испытал чисто мужской восторг, ласково пробудив жизнь в ее теле. Она шевельнулась во сне, обеспокоенная, но не сознающая; он улыбнулся и лег на нее, устроившись между ее бедрами.

Он вошел в нее, и она проснулась, дыхание у нее перехватило, ресницы затрепетали, взлетели вверх и снова опустились. Он нашел ее губы, поцеловал — она вздохнула. А он снова наслаждался невыразимой радостью, переполнявшей его существо.

Это ласковое утреннее соитие было временем для тихих вздохов, а не криков.

Она двигалась к высшей точке медленно, легко, с мягкой женской настойчивостью; он шел следом за ней, присоединившись к ней в теплом море удовлетворения.

Потом он отодвинулся, заглушив ее протесты поцелуем, быстро оделся, наклонился над ней и прошептал:

— На северном берегу есть скамья, стоящая у озера. Встретимся там в одиннадцать.

Она посмотрела на него сквозь серую дымку рассвета, с улыбкой кивнула и притянула к себе, чтобы еще раз поцеловать.

Для героических поступков час был слишком ранний — и он вышел через дверь.

Глава 10

— Вот, пожалуйста, милорд, — это вроде бы сгодится.

Люк взял букет из роз желтого и абрикосового цвета, стебли которых были обмотаны и связаны листьями агапантуса, и, благодарно кивнув, протянул старому садовнику серебряную монету.

— Вы вполне это заслужили.

Старик усмехнулся:

— Ну да ведь я знаю, каково это, когда нужно уговорить молодую леди.

Его леди не нужно уговаривать, ее нужно хотя бы отвлечь. Люк наклонил голову:

— Вот именно.

И, простившись с садовником, направился к озеру.

От розария до озера расстояние было немалым. Обогнув угол западного флигеля, он заметил какую-то фигуру в белом муслиновом платье, с локонами, блестящими под утренним солнцем, мелькнувшую на дорожке, ведущей вокруг озера. Она исчезла из виду, скрывшись за кустами, посаженными по периметру искусственного водоема. Он ускорил шаги.

По крайней мере в это утро он знает, где она находится — именно там, где он и предполагал.

Вчерашняя ночь, а точнее, те часы, что он провел с ней, снова пробудили все давнишние сомнения насчет того, каким путем им лучше продвигаться дальше. Не было смысла ворчать по поводу того, что она его соблазнила, невозможно делать вид, что это ему не по душе. Тот факт, что его воля оказалась недостаточно сильна, чтобы противостоять искушению, говорил сам за себя: незачем отрицать, что он хотел ее именно так, и незачем тратить время на то, чтобы вновь взять ситуацию под контроль.

Особенно после минувшей ночи.

Она не могла понять. Не могла понять, не была настолько опытна, чтобы догадаться, что произошедшее между ними — и как именно это происходило, и чувства, которые хлынули и вспыхнули между ними, когда они сошлись, — не было обычным. Она никогда раньше не была с мужчиной. Откуда же ей было знать?

И она не поймет, пока он не скажет ей, не покажет, насколько глубоко он связан с ней.

А это означает, что он в безопасности. Он может иметь ее и все, что она принесла ему, — этот безымянный источник чувств. Он может признать это чувство и позволить ему расти, расцветать сколько угодно. Под его контролем. То, что он жаждет пить из этого источника и жаждет ее тела, не подлежит обсуждению — все это вместе взывало к его душе завоевателя. И все сложилось так, что он мог владеть всем этим, не принося никаких жертв, кроме той, которую он уже был готов принести.

Все, что ему оставалось сделать, — это жениться на ней.

Поскорее.

И немедленно увезти ее в Калвертон-Чейз, где он сможет научиться обращаться с ней и их новообретенными чувствами в безопасной изоляции.

Когда он освоится с ролью ее мужа, когда он научится владеть своими чувствами, которые сейчас связывают их, тогда, вернувшись в Лондон к концу года, он уже будет знать, как управлять ими. Чтобы она не смогла управлять им.

Наилучший путь вперед был ему ясен.

Дорожка вела вверх, выводила на лужайку высоко над озером. Амелия сидела на скамье, откуда открывался вид на дом вдали, на лужайки и аллеи, и не понимала, куда он подевался.

Она была так поглощена своим удивлением, что не услышала, как он подошел.

Пока он не обогнул скамью, не отвесил ей продуманный поклон и не протянул букет.

— Моя дорогая Амелия, не окажете ли вы мне честь стать моей женой?

Протянув руку к цветам, она замерла, вгляделась в его глаза — и приняла букет. И оглянулась. Он сел рядом с ней, весело улыбаясь.

— Нет, зрителей здесь в данный момент нет. — Он кивнул на дом. — Наверняка кто-нибудь увидит нас оттуда, но здесь никого нет.

Амелия поднесла цветы к лицу и вдохнула их аромат.

— А мне показалось, что мы уже договорились вступить в брак.

Он пожал плечами:

— А мне показалось, что ты заслуживаешь официального предложения.

Немного поколебавшись, она холодно произнесла:

— Ты не встал передо мной на колени.

Он встретился с ней взглядом:

— Бери то, что тебе предлагают.

Все еще недоумевая, она всмотрелась в его глаза. Он ринулся вперед сломя голову:

— Я хочу сказать — незамедлительно!

Если раньше она удивилась, теперь была изумлена.

— Но я думала…

— Я передумал.

— Почему?

— Ты уже забыла о таком пустяке — ведь я провел прошлую ночь в твоей постели. И кстати, это был не первый раз, когда мы были вместе.

Она сузила глаза.

— Воистину пустяк. Но из этого вовсе не вытекает необходимость немедленно бежать к алтарю, как хорошо известно каждому из нас.

— Верно. Но из этого вытекает вопрос — почему бы и нет? Почему бы не обвенчаться немедленно, чтобы можно было наслаждаться, когда нам хочется, не рискуя, что я сломаю себе шею, карабкаясь по стене? Вес у меня немаленький, и потом… что мы будем делать, когда вернемся в Лондон?

Что происходит?

— Не уводи меня в сторону, — рассердилась она. — Причина, по которой мы не собирались обвенчаться раньше чем через две недели, была та, что ты не верил, будто общество поверит в нашу привязанность и не станет искать иных причин.

— Как я уже сказал, я передумал.

Услышав это холодное, надменное заявление, она вздернула брови так, что выше было уже невозможно.

Он наблюдал за ней краешком глаза. Губы его сжались; он наклонил голову:

— Хорошо. Ты была права. Старые склочницы приняли нас как пару — думаю, теперь они ожидают объявления о помолвке. Нам больше не нужно играть в ухаживание. — Он посмотрел на нее, лицо его было твердо и неуступчиво. — И не спорь.

Их взгляды скрестились, и она прикусила язык. Он прав. Бери то, что тебе предлагают. Так она и сделает, поскольку она хочет именно этого. Теперь она сможет и дальше осуществлять свои планы.

— Что ж… — Она посмотрела на цветы, поднесла их к лицу, вдохнула нежный аромат. Потом взглянула на него поверх букета. — Благодарю вас, сэр, за предложение. Я сочту за честь стать вашей женой.

Она закрыла глаза и вдруг снова посмотрела на него.

— Итак, когда мы венчаемся?

Он хмуро пробурчал:

— Так скоро, как только возможно.

Их решение пожениться как можно скорее было истолковано ею как знак его нетерпения.

Это стало ясно к тому времени, когда они вечером уезжали из Хайтем-Холла. Хотя они не сказали ни слова, их намерения каким-то образом были угаданы. После того как в течение нескольких часов над Люком посмеивались все леди, и молодые, и старые, он усадил Амелию в свою коляску, попросил Реджи, которого все это весьма забавляло, позаботиться о своей матери, сестрах и Фионе, а также о матери Амелии — и уехал.

Когда он направил коляску по подъездной аллее, он подумал, что спасается бегством.

Амелия, сидевшая рядом с ним с раскрытым зонтиком и с улыбкой на губах, благоразумно помалкивала, пока они ехали по узким дорогам; время от времени он ощущал на себе ее взгляд, знал, что она чувствует его скрытое раздражение.

Когда они выехали на большак, ведущий в Лондон, она, не утерпев, спросила:

— Сколько понадобится времени, чтобы получить разрешение?

— Несколько дней. Главное — получить аудиенцию. — Он помешкал, потом добавил: — Разрешение у меня уже есть.

Она взглянула на него:

— Вот как?

— Не отрывая глаз от лошадей, он пожал плечами:

— Мы договорились обвенчаться в конце июня, но, учитывая, что мы не собирались объявлять об этом за три-четыре недели, нам все равно понадобилось бы это разрешение.

Амелия кивнула, довольная, что он подумал об этом заранее, — похоже, он так же жаждет их брака, как и она сама.

— И не менее важно — сколько времени тебе понадобится, чтобы подготовиться? — Он посмотрел на нее. — Платье, приглашения и так далее.

Она хотела было беспечно отмахнуться от этих деталей, но передумала.

Он это заметил и, хмыкнув, произнес:

— Учти, от нас этого ждут семьи — и твоя, и моя. Их ожидания необходимо удовлетворить. Не говоря уже об обществе.

— Нет, ожиданиями общества можно пренебречь. Ни тебе, ни мне это не требуется, учитывая наш возраст и положение, а в это время года, в конце сезона, свет согласится с нашим желанием вступить в брак побыстрее.

Он наклонил голову:

— Так что ты придумала?

Хотя голос его звучал ровно, что-то в нем предупредило ее, что ни к чему притворяться, будто она все не обдумала заранее.

— Я думаю, ты не будешь возражать, если мы обвенчаемся в Сомерсхэме?

— В старой церкви или в часовне?

Он весьма часто бывал там и хорошо знал это место.

— В этой церкви венчались почти все Кинстеры. Старый мистер Мерриуэзер — ты его помнишь? Он там священник. Он уже стар, но я уверена — он с удовольствием нас обвенчает. И конечно, вся тамошняя прислуга привыкла к таким церемониям — у них большой опыт.

Он посмотрел на нее:

— Но мне кажется, ты не успеешь.

— Гонория поможет мне, я не сомневаюсь. Так что венчание, свадебный завтрак и мое платье — все это нетрудно организовать.

— А приглашения?

— Мне кажется, твоя матушка уже обдумала и это. Вряд ли она слепа.

— А твоя мама?

— То же самое. — Она посмотрела на него, но он не ответил на ее взгляд. — Четыре дня — не больше, если мы пошлем приглашения с посыльным.

— Сегодня вторник… — Он помолчал, раздумывая. — Что ты скажешь насчет следующей среды?

Подумав, она согласилась.

— Да, это даст нам лишние два-три дня… — Она замолчала и, вздохнув, посмотрела на него. — Придется делать оглашение. — И когда он молча кивнул, устремив взгляд на дорогу, она, вздохнув, приступила к единственному препятствию, которое видела: — Нам нужно подготовиться к разговору с моим отцом по поводу твоего финансового положения.

Взгляд, который он бросил на нее, был такой быстрый, что она его не заметила. Коренная вдруг заартачилась, и Люку пришлось заняться лошадьми.

Амелия нахмурилась:

— Если бы дело было только в моем отце, это было бы весьма просто, но ведь есть и другие родственники — Девил и прочие. Я думаю, что они вмешаются, а у них большие связи… Нам нужно быть готовыми защищать наше дело, хотя я абсолютно уверена, что в конце концов они согласятся. Но если они будут упираться, нет никаких причин в рамках семьи не объявить о том, что мы близки. Вряд ли это их потрясет, но зато заставит понять, что наши намерения самые серьезные и… ну, ты понимаешь, что я имею в виду.

Люк не смотрел в ее сторону, по его профилю она ничего не могла сказать, лицо у него было бесстрастное, как всегда.

— По рождению, титулу и состоянию ты принадлежишь к тем, за кого они всегда хотели, чтобы мы — Аманда и я — вышли замуж. То, что теперешние ваши доходы невысоки, не имеет значения, учитывая размер моего приданого.

Она сказала все, что осмелилась, что считала необходимым сказать. Закусив губу, она рассматривала его каменный профиль, а потом не выдержала:

— Они, вероятно, сначала поворчат, но когда мы объясним им популярно; что собираемся вступить в брак, они согласятся.

Он втянул воздух, раздувая грудь.

— Мы сказали — в среду. — Он посмотрел на нее, сузив глаза, тяжелым взглядом. — Я хочу, чтобы ты поклялась мне всем, что для тебя свято, что никому ничего не скажешь о нашей помолвке, пока я тебе не разрешу.

Она уставилась на него:

— Почему? Я думала, мы договорились…

— Договорились. Это решено. — Он взглянул на дорогу и повернулся к ней. — Сначала я тоже должен сделать кое-какие приготовления.

Она растерялась, но потом поняла и кивнула:

— Хорошо, но если мы назначили на среду, сколько времени пройдет, прежде чем мы сможем об этом говорить?

Он натянул поводья, и серые ускорили бег.

— Сегодня уже поздно. Придется перенести на завтра. — Он коротко взглянул на нее. — Я сделаю то, что должен, и приду к тебе завтра во второй половине дня.

— В какое время?

Он поморщился.

— Не знаю. Если ты куда-нибудь уйдешь, оставь записку — я тебя найду.

Она неохотно кивнула:

— Хорошо.

— Поверь, это необходимо.

Было что-то в его глазах, какая-то неловкость, какая-то беззащитность, и тогда она погладила его по щеке, а затем прикоснулась к его губам.

Ему приходилось следить за лошадьми, но он поймал ее руку и поцеловал.

— Завтра во второй половине дня. Где бы ты ни была, я тебя найду.

Нужно было ей сказать. Как истинный джентльмен, он должен был объяснить ей, что вовсе не так беден, как она думает.

На следующее утро Люк, направляясь на Аппер-Брук-стрит, вдруг осознал, что джентльменское поведение не распространяется на Амелию. Не имея железной гарантии, что, узнав правду, она согласится стать его женой, он должен теперь быть очень осторожен в своих словах и поступках.

Один вечер и одна ночь изменили все его представления об этой женщине: если раньше он только предполагал, что она — желанная и скорее всего подходящая для него жена, то теперь он это твердо знал.

Он был абсолютно и безоговорочно уверен в том, что не даст ей возможности отказаться от брака с ним. И ей не останется ничего иного, как стать его женой.

В следующую среду.

После этого у него окажется достаточно времени, чтобы найти подходящий момент и сказать ей правду.

Если только она захочет это знать.

Эта последняя фраза прозвучала у него в голове. Он отмахнулся от нее, отказываясь ее принять, считая это просто трусостью.

Он не трус — он ей скажет. Когда-нибудь. Если она его любит, то поймет и простит. Ему нужно только вскормить это чувство в ней, и в конце концов все будет хорошо.

Дойдя до дома номер двенадцать по Аппер-Брук-стрит, он неуверенно посмотрел на дверь, затем решительно поднялся по ступеням и позвонил.

Он заранее предупредил запиской о своем визите — лорд Артур Кинстер, отец Амелии, его ждал.

— Входите, мой мальчик. — Артур поднялся с кресла, стоящего у письменного стола в его библиотеке, и протянул руку.

Люк крепко пожал ее.

— Благодарю вас, сэр, что согласились принять меня сразу же.

Артур хмыкнул:

— Со мной быстро расправились бы, не сделай я этого. — Синие глаза блеснули, он жестом указал Люку на стул рядом с письменным столом. — Садитесь. — Он тоже сел и усмехнулся: — Чем могу быть полезен?

Люк улыбнулся ему в ответ.

— Я пришел просить руки Амелии.

Это — произнести слова, которые он никогда не надеялся произнести, — оказалось самым легким делом. Артур просиял и сказал, что ожидал чего-то в этом роде. Он знал Люка с детства и считал его чуть ли не своим дальним родственником.

Узнав о желании Амелии венчаться в следующую среду в Сомерсхэм-Плейс — «Таков ее выбор, и я рад потакать ей», — Артур поднял брови, но, памятуя об упрямстве своей дочери, и глазом не моргнул.

Наконец перешли к финансовой стороне дела.

Люк вынул из кармана сложенный лист бумаги.

— Я попросил Роберта Чайлда составить для меня документ, на тот случай, если до вас дошли какие-то слухи о том, что положение Калвертонов сильно пошатнулось из-за поведения моего отца.

Артур удивился, но взял документ, развернул и прочел его.

— Ну, скажу я вам! Об этом нечего беспокоиться. — И, аккуратно сложив бумагу, он вернул ее Люку. — Впрочем, я и не беспокоился.

Люк посмотрел в его глаза — очень синие, очень выразительные — поверх документа.

— Я и не знал, что у вас были финансовые трудности, Люк. Тогда зачем эта бумага?

Артур откинулся в кресле, ожидая ответа, терпеливо и доброжелательно. Давно уже Люк не беседовал таким образом. Он не хотел лгать — он не стал бы лгать ни в коем случае.

— Я… — Он смутился, но быстро взял себя в руки. — Дело в том, что Амелии представляется, будто у меня гораздо меньше средств, чем есть на самом деле. Короче говоря, она считает, что ее приданое играет важную роль в укреплении нашего союза.

— Но ведь очевидно, что это не так.

Улыбка — определенно улыбка — играла в уголках рта его будущего тестя. Люк почувствовал, что крепко стоит на земле.

— Вот именно. Однако мне не хотелось бы… будоражить ее этим открытием.

Он откинулся назад и указал на документ.

— Выйдя за меня замуж, она ни в чем не будет нуждаться, но вы же знаете, какова она — точнее, каковы все женщины вообще. Мы пришли к взаимопониманию быстро и неожиданно — и не нашлось подходящего момента исправить ее неверное видение положения моих дел. Теперь… поскольку она хочет выйти замуж поскорее, я бы предпочел не ворошить это дело. Пока…

— На том основании, что она заупрямится, будет настаивать на пересмотре всех деталей и вообще превратит вашу жизнь в сплошное несчастье лишь потому, что неверно все поняла, и скорее всего не согласится венчаться в июне и в результате будет винить вас в этом до конца ваших дней?

Люк не заглядывал так далеко, но ему нетрудно было выглядеть расстроенным.

— Коротко говоря, именно так. Вы сами видите, в чем проблема.

— Да, пожалуй. — Блеск в глазах Артура говорил о том, что он видит больше, чем хотелось бы Люку, но готов проявить понимание. — Итак, как мы будем действовать дальше?

— Я надеялся, что вы согласитесь держать в тайне сведения о моем состоянии, по крайней мере пока у меня не появится возможность самому сообщить ей об этом.

Артур подумал и кивнул:

— Учитывая, что мы скрываем богатство, а не отсутствие оного, и учитывая, что это в ее интересах — в смысле ускорения дела, — я не вижу причин для отказа. Единственная проблема — это брачный контракт. Она увидит цифры, когда будет его подписывать.

— Да. Но я бы предложил, если вы не против… почему бы цифрам, которые она увидит, не быть неполными?

Артур подумал и снова кивнул:

— Почему бы и нет, если мы так решили?

Артур услышал, как входная дверь закрылась за Люком. Расслабившись в кресле, он устремил взгляд на каминные часы. Не прошло и минуты, как дверь библиотеки распахнулась и вошла Луиза. Ее глаза блестели от нетерпения.

— Ну? — Она примостилась на краешке стола, глядя на мужа. — Что нужно было Люку?

Артур усмехнулся:

— Именно то, что ты и думала. Они уже назначили венчание на следующую среду, если мы не против.

— На среду? — Луиза была ошеломлена. — Чтоб ей пусто было! Почему она не сказала об этом утром?

— Вероятно, Люку хотелось сделать это самому — чтобы как гром среди ясного неба.

— Большинство мужчин предпочитают вымощенную дорожку.

— Не все, и я не стал бы включать Люка в эту категорию.

Луиза помолчала.

— Пожалуй, это делает ему честь. — Она внимательно посмотрела на Артура. — Итак, все улажено, все в порядке, и ты доволен. Это подходящий человек для Амелии?

Артур, глянув на дверь, улыбнулся:

— У меня нет к нему никаких претензий.

Луиза улыбнулась в ответ на его улыбку:

— Ты чего-то недоговариваешь?

Артур посмотрел на нее. Его улыбка стала еще шире.

— Ничего такого, о чем тебе следовало бы знать. — Он схватил ее за руку и притянул к себе на колени. — Я просто очень рад, что между ними есть что-то, кроме простого влечения, — так оно и должно быть, правда?

— Что-то, кроме влечения? — Луиза смотрела ему в глаза, ласково улыбаясь. — Ты уверен?

Артур прижался к ее губам.

— Ты неплохо научила меня распознавать эти признаки — Люк по уши влюблен и, что самое интересное, даже не скрывает этого.

Выйдя на улицу, Люк сверился с часами и, слегка помрачнев, отправился по своему второму делу. Гросвенор-сквер находилась в конце Аппер-Брук-стрит. Величественный дворецкий впустил его в дом, расположенный на северной стороне улицы.

— Доброе утро, Уэбстер.

— Милорд. — Уэбстер поклонился. — Его светлость вас ожидает. Будьте любезны пройти сюда.

Уэбстер подвел его к кабинету Девила и открыл дверь.

— Лорд Калвертон, ваша светлость.

Люк вошел. Девил встал с кресла, стоявшего у камина. Хотя они и знали друг друга довольно хорошо — их знакомство проистекало из близости общественного положения их семейств, — они вращались в разных кругах. Девил, его брат и кузены, всего шестеро, составляли легендарную группу, знаменитое Братство Кинстеров, и все были на несколько лет старше Люка.

Увидев Люка, Девил усмехнулся:

— Надеюсь, ты не возражаешь, если мы поговорим в присутствии моей дочери?

Пожав руку Девилу, Люк посмотрел на ребенка, чьи темные локоны взлетели, когда она подпрыгнула на ковре перед камином. Взгляд огромных зеленых глаз перебегал с его лица на лицо отца и обратно. Вынув изо рта деревянный кубик, который она сосала, леди Луиза Кинстер одарила его широкой улыбкой.

Люк рассмеялся:

— Нет, вовсе нет. Я уверен, она все сохранит в тайне.

Девил снова сел на свое место, жестом указав Люку на стул напротив.

— А нужно что-то хранить в тайне?

— Отчасти. — Люк посмотрел на Девила. — Я только что с Аппер-Брук-стрит. Артур согласился отдать за меня Амелию.

Девил наклонил голову:

— Поздравляю.

— Благодарю.

Люк молчал, и Девилу пришлось поторопить его:

— Я полагаю, ты пришел, чтобы сказать мне об этом?

Люк слегка покраснел.

— Не совсем. Я пришел попросить, чтобы ни ты, ни кто-то из других родственников Амелии не говорили ей о том, как я богат.

Девил улыбнулся:

— Тебе недавно неожиданно повезло — Габриэль проверял. Он очень рад. Он надеется, что если ветер подует в эту сторону и ты станешь членом нашей семьи, он сможет вовлечь тебя, а также Декстера в свое дело.

Люк знал, о чем речь: Кинстеры управляют объединенным инвестиционным фондом, о котором говорят, что он приносит сказочные доходы. Он кивнул:

— С радостью проконсультирую его, если Габриэль захочет.

Девил проницательно посмотрел на него.

— Так в чем же проблема?

Люк объяснил ему, почти так же, как и Артуру. Однако Девил оказался не таким покладистым, как его дядя.

— Она думает, что ты женишься на ней из-за ее приданого?

Люк улыбнулся:

— Вряд ли она думает, что я женюсь на ней только из-за этого.

Девил сузил глаза, откинулся назад, взгляд его был су ров. Люк встретил его не дрогнув.

— Когда ты собираешься ей рассказать?

— После свадьбы — когда мы приедем в Калвертон-Чейз и все более или менее утрясется.

Девил думал долго. Луиза, словно почувствовав, что отец чем-то недоволен, подкралась к нему, завладела кисточкой, украшающей его огромный сапог, и, подтянувшись, встала на ноги, размахивая своим кубиком. Девил рассеянно посадил ее к себе на колени, и она прижалась к его груди, широко раскрыв зеленые глаза и снова засунув в рот кубик.