Донованы - Дерзкий любовник

– А чем я могу помочь? – спросила Риба, наблюдая, как Чанс выбирает место, куда положить спальные мешки.

– Улыбайся мне, – объявил он, поднимая глаза от груды камешков и веточек, аккуратно сметенных в сторону, чтобы освободить место для толстой подкладки под спальный мешок Рибы.

– Но это не так много, – запротестовала она, улыбаясь.

– Для меня – очень.

Он взглянул на нее – мгновенный блеск серебристой зелени на смуглом неулыбающемся лице. Риба поняла, что Чанс говорит правду, что ее единственная улыбка может творить чудеса. Она медленно приблизилась к нему, словно притягиваемая невидимой нитью, опустилась на колени и коснулась его щеки.

– Мы такие разные, – прошептала она. – Думаю, именно поэтому я и… боюсь.

Она вздохнула и сразу почувствовала себя лучше, признавшись в собственных страхах.

– Мы можем быть в Лос-Анджелесе еще до полуночи, – сказал он без всякого выражения.

– Я не это имела в виду.

Чанс оторвался от своего занятия, жадно оглядывая разметавшиеся волосы, смущенное лицо и губы – розовые, как турмалины из Палы.

– Что же ты имеешь в виду?

– Нас. Ты справился с сегодняшней передрягой так легко, словно поссорился с другим водителем на шоссе из-за небольшого столкновения: может, все это и слегка опасно, но нет поводов для беспокойства.

Чанс не отвечал, ожидая продолжения, но Риба ничего больше не сказала.

– Тебя не это беспокоит, верно? – спросил он наконец.

Риба испытующе заглянула ему в глаза.

– Тебе ведь вовсе ни к чему это ружье, так? Ты можешь легко расправиться с ними голыми руками?

– Да.

Чанс легко вскочил на ноги и принялся за работу. Риба подошла к костру и снова начала наблюдать за ним поверх огненных языков, восхищаясь неосознанной грацией его движений и одновременно пугаясь ее. Разница между Чан-сом Уокером и остальными знакомыми ей мужчинами была примерно такой же, как разница между тиграми из джунглей и из лос-анджелесского зоопарка. Ничего не скажешь, мускулы Чанса словно налиты какой-то первобытной силой.

Риба уставилась в огонь, пытаясь привести в порядок собственные хаотические мысли. Вокруг стояла зачарованная тишина, прерываемая лишь потрескиваньем хвороста и шепотом ветра в зарослях чапараля. Но тут Риба неожиданно поняла, что солнце совсем скрылось, а Чанса нигде нет.

– Чанс?

Из быстро густеющего мрака до Рибы не донеслось ни звука. Она встала и быстро огляделась. Вокруг никого.

Риба подошла ко входу в шахту. Впереди лишь непроглядная чернота.

– Чанс! – снова позвала она.

Никакого ответа, даже эха не слышно.

Риба вернулась к огню, притягиваемая изменяющимися световыми рисунками. Пламя металось и танцевало, словно приветствуя ее. Рыжие отблески пробегали по стволу ружья. Риба долго смотрела на оружие.

Тишина, сгустившаяся за огненным кругом, накатывала зловещим черным приливом, поднимавшимся вокруг Рибы, угрожая поглотить ее. Она скорчилась рядом с костром, подтянув ближе ружье, и обняла руками колени, мысленно повторяя последовательность движений. Вот она снимает ружье с предохранителя, приводит в действие затвор, досылая патрон. Одна, в центре тьмы, она неожиданно увидела в оружии что-то вроде друга.

Она больше не пыталась звать Чанса. Звук ее голоса в темноте казался более пугающим, чем молчание.

Риба снова нетерпеливо вскочила. Сидеть и трястись от страха, а тем более предаваться невеселым мыслям – не в ее характере. Она и после развода не очень-то грустила.

Подойдя к переносному холодильнику, она начала рассматривать его содержимое с помощью карманного фонарика, оставленного Чансом у вязанки хвороста. Еды в холодильнике хватило бы на несколько обедов. Риба выбрала бараньи отбивные, помидоры, грибы и салат-латук. Конечно, может, она и не бывалый путешественник, однако часто готовила барбекью <Мясо, жаренное на вертеле или на гриле, обычно на открытом воздухе>. Какая разница – решетка гриля или походный костер?

Рис и картофель Риба отыскала во второй картонке, вместе с мукой, солью, сахаром и другой бакалеей. Мыло, полотенца и кастрюли со сковородками оказались в третьей картонке. Поколебавшись, Риба решила, что вряд ли сможет хорошо сварить рис на огне, а вот картофель – дело другое. Порывшись в коробке, она отыскала маленькую кастрюльку и даже ухитрилась наполнить ее водой из пятигаллонной канистры, оставленной Чансом у холодильника.

– Не так аккуратно, как вышло бы у него, – пробормотала она, глядя на расплескавшуюся по джинсам и ботинкам воду, – но ведь и сил у меня меньше. – Риба коротко рассмеялась. – Весьма слабо сказано.

Вымыв руки в тазике с холодной водой, она принялась готовить ужин. Вскоре картофель уже кипел, салат был вымыт и просушен, помидоры и грибы нарезаны. Конечно, такой роскоши, как салатница, ожидать не приходилось. Однако за нее прекрасно сошла другая кастрюля. И, что важнее всего, Риба отыскала среди хозяйственной утвари бутылку «каберне совиньон». Правда, штопора не нашлось, но она решила не сдаваться и что-нибудь придумать.

Риба почти влезла головой в третью картонку, когда почувствовала, что кто-то стоит сзади, и, не задумываясь, шарахнулась в сторону и схватилась за ружье. Но в следующее мгновение узнала Чанса.

– Что это я делаю? – удивилась она, глядя на оружие, которое сжимала в руках.

– Только то, что должна была, – спокойно кивнул Чанс. – Я не хотел тебя пугать. В следующий раз, попытаюсь вести себя более шумно.

– Более? – почти взвизгнула она. – Да ты ни единого проклятущего звука не издал!

Отставив ружье, Риба продолжала трясущимися руками рыться в картонке.

– Ты был в шахте?

– Нет. Просто побродил вокруг, проверил как и что.

– И?

– Напротив шахты протекает ручей, спрятанный в чапарале. Повсюду следы енотов, рыси и кроликов. Олени приходят на водопой. Иногда с холмов спускаются койоты. Вот-вот выйдет полная луна.

Риба, спрятав лицо в ладонях, начала смеяться. Чанс наблюдал за ней, вопросительно подняв черную бровь.

– Я осталась одна, в темноте, перепуганная до смерти, представляя всяческие ужасы, и тут ты преспокойно возвращаешься и представляешь все, словно в диснеевском мультике.

Она покачала головой, смеясь над собой, несмотря на то, что сердце было готово вот-вот вырваться из груди.

– Я говорил, что ненадолго уйду.

– А я тебя не слышала.

– Знаю. О чем ты так сильно задумалась?

Риба повернулась и взглянула на Чанса; в глазах цвета корицы отражались бесчисленные огоньки костра.

– О многих вещах, – прошептала она.

Чанс ждал, что будет дальше, но Риба добавила только:

– Надеюсь, тебе понравится вареный картофель с бараньими отбивными. Я не смогла найти салатной приправы. И штопора тоже.

Чанс вытащил из кармана складной нож, отогнул штопор и взял из картонки бутылку вина. Несколько быстрых поворотов, рывок и пробка с тихим треском вылезла из горлышка.

– Надеюсь, ты не станешь возражать против того, что придется пить вино из кружек, – осведомился он.

– Из чего угодно, лишь бы эти кружки были под рукой. Не ожидала найти в меню это чудесное каберне.

– Не такой уж я дикарь.

Что-то в голосе Чанса заставило Рибу быстро поднять глаза.

– Я не это хотела сказать.

– Разве? – осведомился он, ставя открытую бутылку на скатерть и глядя на нее сверху вниз. Необъяснимая грусть омрачила его лицо. – Я сделал ошибку, привезя тебя сюда. Думал, что если поедешь, не станешь считать меня варваром, будешь меньше бояться. И тут эти проклятые наркоманы… нужно же им было подвернуться… чтобы показать, каков я на самом деле, – человек совсем не твоего круга.

Чанс отрывисто рассмеялся, но тут же выругался, тихо и так злобно, что Рибе захотелось протестующе вскрикнуть.

– Неважно, – покачал он головой, протянув руку, чтобы коснуться ее щеки, но тут же отстранившись, прежде чем почувствовал шелковистое тепло нежной кожи. – После ужина я отвезу тебя назад, в город.

– Но разве ты привык к Лайтнинг Ридж за один день? – спросила она, с трудом выдавливая слова из пересохшего горла, обуреваемая эмоциями, которые так старалась сдержать.

– Нет, – мягко сказал он.

– Тогда почему ожидаешь этого от меня?

– Вовсе нет.

– Однако хочешь поскорее увезти меня отсюда.

Чанс уставился поверх пламени в густую тьму горного склона. Серебристый свет мерцал над гребнем, возвещая о скором появлении луны.

– Мне наплевать, если остальные смотрят на меня, как на дикого зверя. Но знать, что ты боишься меня.. – Он смотрел на нее глазами человека, видевшего в жизни слишком много насилия, слишком мало любви. – Боже мой, да я бы скорее отрубил себе руки, чем причинил тебе зло.

Риба слепо, не замечая ничего вокруг, поднялась и шагнула к нему.

– Я напугана, но не тобой и не тем, о чем ты говоришь. Да, ты суров, привык действовать быстро и беспощадно. Но ты вовсе не дикий зверь. И мог бы убить этих людей, но не убил. Ты достаточно силен, чтобы не убивать. И так нежен со мной. Бояться тебя? – Риба нерешительно улыбнулась. – Чанс, мне никогда и ни с кем не было так хорошо, как с тобой в твоих объятиях.

– А мне еще никогда не было так хорошо, как с тобой, – прошептал он, подхватывая ее на руки, поднимая, снова и снова бормоча ее имя, покрывая поцелуями лоб, щеки, горло, глаза. – Ты для меня – чудо и волшебство, котенок. И снова заставляешь чувствовать себя живым.

Она зарылась лицом в мускулистую шею, желая утешить его и себя, исцелить рваные шрамы, оставленные на нем жизнью, прижималась к нему изо всех сил, наслаждаясь ощущением тесного кольца мужских рук. Прошло немало времени, прежде чем кто-то из них шевельнулся или заговорил. Услышав глубокий вздох Рибы, Чанс осторожно поставил ее на землю, разжимая руки с неохотой, говорившей больше любых слов.

– Ты скоро с ног начнешь валиться, – объяснил он.

Риба начала было протестовать, но тут же поняла, что Чанс прав. Вместе с облегчением пришла усталость, не похожая ни на что, испытанное прежде, словно силы утекали из нее, как песок из песочных часов.

– Опасность заставила тебя взлететь на этот холм, но потом за все приходится платить, – улыбнулся Чанс.

– Хорошо хоть потом, – ответила она, подавив зевок.

– Что ж, всему свой срок. Главное, конечно, выжить. Кстати, какие предпочитаешь отбивные? Хорошо прожаренные?

Риба непонимающе моргнула, но не удержалась от улыбки:

– С кровью. Полусырые. Я не так цивилизованна, как выгляжу. Просто опыта не хватает.

Чанс искоса взглянул на нее; в полумраке сверкнула белозубая улыбка:

– Ничья. Ты молодец.

Риба уселась, скрестив ноги, наблюдая, как Чанс заканчивает приготовления к ужину. Он работал как всегда, не напрягаясь, не спеша, не делая лишних движений. Она была зачарована его мужской силой и ловкостью. Как легко Чанс поднимает тяжелую канистру с водой – словно маленькую кастрюльку с картофелем!

– Я не нашла салатной заправки, – пожаловалась она.

– Скажу тебе, где она, если нальешь мне вина.

Чудесный аромат каберне ударил в ноздри Рибы. Ей вдруг страшно захотелось попробовать каково вино и на вкус.

– Не стесняйся, налей себе, – предложил Чанс, не отрываясь от своего занятия.

– У тебя что, действительно глаза на затылке? – раздраженно выпалила она, застигнутая врасплох.

– Подойди и увидишь.

Риба направилась к костру, села на корточки рядом с Чансом и вручила ему кружку. Пока он медленно пил вино, она сняла с него шляпу, швырнула рядом с тарелками и пробежала теплыми пальцами по густым темным волосам.

– Никаких лишних глаз? – осведомился он, тихо смеясь.

– Ни одного. Я ошиблась. Какая жалость!

Чанс, улыбнувшись, снова пригубил вино.

– Тебе нравится каберне?

– Из-за тебя я и попробовать не успела, – пожаловалась Риба.

Чанс быстро сделал еще глоток, отставил кружку и, потянувшись к Рибе, обнял ее и потерся губами о губы.

– Пробуй, – хрипло велел он.

Озноб прошел по спине Рибы, при виде этого чувственного рта, в углу которого еще таилась красная капелька. Она нерешительно обвела его кончиком языка. Губы приоткрылись, словно прося о новых ласках. И, ощущая вкус вина, она проникла глубже, сквозь преграду зубов, завороженная бархатистым теплом этого рта, сжав ладонями его щеки, пропуская сквозь пальцы густые пряди. Страсть вспыхнула в ней ярким пламенем.

Риба почувствовала мгновенную перемену в Чансе: голод, пожиравший его, бесконечную нежность пальцев, гладивших ее шею. Это мучительное желание, крывшееся под внешней сдержанностью, опьяняло больше капель вина, украденных с его губ.

Жир брызгал в огонь и трещал, предупреждая о том, что отбивные вот-вот сгорят. Риба медленно отстранилась.

Руки Чанса на мгновение застыли, но он тут же отступил.

– Ну как, оставим бутылку, – тихо спросил он, – или велим официанту унести?

– Оставим, – шепнула она. – Это прекрасное каберне, крепкое, но не резкое, с очень тонким букетом, неожиданным в винах такого сорта.

Он снова выдохнул ее имя, тихо, нежно поцеловал, словно коснулся губ лучом лунного света, серебрившего гребень.

Бараний жир по-прежнему трещал в костре, кругом сыпались искры. Чанс, с негромким проклятием оторвался от Рибы и ловко перевернул отбивные.

– Посмотри в холодильнике пластиковую бутылку, – велел он.

Риба отыскала маленькую пластиковую желтую бутылку.

– Эта?

– Другой там нет. Салатная заправка.

– А написано «горчица».

– Это как венесуэльский алмаз, – пояснил Чанс, сдвигая отбивные к краю решетки. – Нельзя сказать, что внутри, пока не снимешь крышку.

Риба отвинтила колпачок, понюхала и объявила:

– Салатная заправка.

И, слизнув капельку, одобрительно кивнула:

– М-м-м, лимон и укроп. Кстати, что ты имел в виду насчет венесуэльских алмазов?

– Их нельзя найти, как африканские или австралийские. Иногда венесуэльские алмазы покрыты зеленоватой коркой, и такие по большей части оказываются самого низкого сорта. Но некоторые… – Его рука замерла, а взгляд был устремлен куда-то вдаль. – Некоторые из них, большие и чистые, сияют, как целая жизнь грез, воплощенных в одном кристалле.

Он выложил отбивные на металлические тарелки, гревшиеся у огня.

– Неудивительно, что человек может пойти на все, чтобы отыскать и сохранить такой алмаз, даже на убийство. Особенно в Южной Америке. В золотых шурфах – просто вырытых в земле ямах, и bombas – алмазных месторождениях – старатели кишат словно черви, роют чуть ли не на головах друг друга, и человеческая жизнь дешевле пригоршни воды, а дождь там идет каждый день…

Глава 6

Чанс вручил Рибе тарелку с отбивными и вареным картофелем.

– Не возражаешь, если будем есть из одной салатницы? – спросил он.

Риба покачала головой, больше заинтересованная разговором, чем ужином. Шестым чувством она понимала, что Чанс не любит говорить о прошлом. Вот и сейчас он молча сел рядом и принялся есть. Риба уже хотела возобновить расспросы, но тут он снова заговорил:

– Мы нашли достаточно алмазов, чтобы выжить, но не более того. Отцу и Лаку было все равно, но Глори хотела увидеть в жизни больше, чем грязные лагеря старателей в самых гнусных дырах на земле. Я был слишком молод, чтобы знать, как к этому относится мама. Она следовала за отцом повсюду, пока это не убило ее. Наверное, это и есть ответ, и другого уже не дождаться.

Несколько секунд он безмолвно отхлебывал из кружки.

– Мне не очень нравилась Южная Америка, во всяком случае, тогда. И не сейчас. Со смерти Лака я ни разу не был в Венесуэле. Австралийская глушь – это совсем другое. Хорошая страна. Суровая. Иногда безжалостная. Зато чистая, дикая и прекрасная. Только в такой стране можешь понять себе цену. Некоторые люди не выдерживают. Зато многие обнаруживают, что стоят гораздо больше, чем сами считали.

Риба медленно ела, слушая, разглядывая игру теней на лице Чанса, жадно впитывая его слова, пытаясь поскорее узнать о том, что помогло сделать таким сидевшего рядом мужчину.

– Горные территории в Америки похожи на австралийскую глушь, – продолжал он. – Больше земли, чем людей, больше возможностей, чем законов. – И, слегка улыбнувшись своим мыслям, добавил: – Однако никаких черных опалов. Я бы хотел повезти тебя в Лайт-нинг Ридж. Теперь это легче, чем двадцать лет назад. Тогда приходилось ехать из Сиднея поездом, двадцать шесть часов, и по дороге встречались лишь разбросанные кое-где деревушки, стада кенгуру, стайки эму да красные пустынные плоскогорья. Остаток пути приходилось либо просить подвезти на попутном грузовике с почтой, либо отыскать добродушного фермера, собиравшегося добраться до дома.

Чанс помолчал несколько минут, вспоминая.

– Во время первого путешествия в джунгли у Глори со мной было много хлопот. Однако она справилась. Хорошая женщина, эта моя сестра. Делала все, что считала своим долгом, и никогда не жаловалась.

Он вновь уставился во тьму, но через несколько минут повернулся лицом ко входу в Чайна Куин, скрытому густым покровом тьмы.

– По крайней мере к Чайна Куин можно не подводить воду. И меня не приходится спускать на ветхой лебедке в шурф, чуть пошире моего тела. В Лайтнинг Ридж в поисках сокровищ приходится все время продираться и прорываться сквозь землю, словно кротам. Кротам… от них мы отличались лишь тем, что всегда были вооружены, потому что те, у кого не было оружия, давно мертвы.

– Судя по твоим словам, там не лучше, чем в джунглях, – покачала головой Риба, – а может, и хуже.

– Нет, в джунглях «партнер» – это тот, кто пока еще не ударил тебе в спину. Два «партнера» могут отправиться в джунгли и отыскать горсть алмазов. Но иногда возвращается только один и объясняет, что второй утонул, или погиб от укуса змеи, или был съеден каннибалами или пираньями.

Чанс пожал плечами.

– Всякое может случиться. Забавно, однако, что такое бывает лишь после находки. В Австралии охотники за опалами убивают только «рэттеров» <От слова rat – крыса (англ.).>, а не партнеров.

– Рэттеров?

– Мародеров. Тех, кто тайком пробираются на чужие участки, пока честные старатели спят. Если старатель поймает такого рэттера, обычно врежет как следует и посадит на следующий поезд в Сидней. Но иногда просто сбрасывает в шахту, как в могилу.

Вилка Рибы лязгнула о тарелку. Чанс взглянул на нее поверх кружки, сделал глоток и отставил ее вместе с тарелкой.

– Старатели рискуют жизнью, спускаясь каждый день под землю, в узкие, ничем не укрепленные тоннели. На поверхности нет знаков, обозначающих: «внимание, опалы». На любом участке можно найти месторождение или остаться ни с чем. Либо повезло, либо нет. Тоннель либо заваливает, либо нет. И думать об этом не стоит, поэтому, если веришь сказкам, что обвалы случаются лишь между полуночью и часом, держись в это время подальше от шахты. Ну, а дни и ночи проводи в яме чуть пошире твоих плеч, взмахивай киркой, глотай пыль и грязь, и, затаив дыхание, вслушивайся, не раздастся ли скрежет железа о камень. Ну, а когда такой скрежет раздастся, сразу поймешь, что нашел друзу, только неизвестно, будут ли в ней опалы. Соскребаешь глину ногтем или маленьким ножом, медленно, осторожно, даже если руки дрожат от волнения, а потом щипцами откалываешь крохотный уголок породы. Если в фонаре отразилась вспышка света, кладешь друзу в мешок. Ты так и не узнаешь, что там, пока не отчистишь до конца, уже поднявшись на поверхность. Чаще всего встречаются крохотные камешки. Но раз в жизни попадается сгусток черного огня величиной с кулак.

Он, сузив глаза, взглянул на Рибу.

– Именно тогда приходят рэттеры. И именно тогда кто-нибудь погибает.

Риба уставилась на Чанса, пытаясь проникнуть в столь непривычный мир.

– Это кажется таким чуждым… – наконец прошептала она. – Опасность… смерть…

– Разве? – спокойно осведомился он.

– Что ты хочешь сказать?

– Возьми опасность. Какое мужество или глупость требуется, чтобы мчаться по бетонному треку рядом еще с шестью гоночными машинами, среди тонн непрочного металла и ежеминутно готового взорваться топлива, отделенного от других меньше чем метром воздушного пространства, надеясь на удачу и искусство, свое и других водителей. Если говорить об опасности, то на обычных шоссе я видел столько же насилия и смертей, сколько в самых глухих местах, на алмазных месторождениях. Дело в том, к чему привыкаешь.

Он одним легким прыжком вскочил с места.

– Доедай. Я пойду проверю окрестности еще раз. Прежде чем вернуться в лагерь, окликну тебя.

И не успела Риба что-то ответить, как Чанс растворился во тьме. Она прислушивалась изо всех сил, но до ушей доносился только стук собственного сердца. Чанс исчез бесшумно, как тень. Риба медленно докончила ужин, почти не чувствуя вкуса пищи, вся уйдя в мысли о том, что рассказал Чанс. Наконец она отставила тарелку и пригубила вино, вспоминая, каким сладким оно казалось на губах Чанса.

Над кастрюлей с водой, поставленной Чансом на решетку, поднимался пар. Риба быстро избавилась от остатков ужина, вымыла и убрала посуду и, переделав все дела, налила в кружку еще немного каберне и села у костра.

Постепенно она сообразила, что больше не боится и не опасается окружающей темноты, хотя и осталась одна.

Она знала: Чанс где-то там, за кругом света, передвигается быстро, уверенно, стараясь убедиться, что поблизости никого нет. Сама мысль об этом ободряла и успокаивала. Даже если и существует какая-то опасность, Чанс обнаружит ее и все уладит. Она здесь в такой же безопасности, как и за закрытыми дверями собственного дома, а может, и в большей.

Риба лениво потянулась, чувствуя себя свободнее и счастливее, чем за всю прошлую жизнь. Интересно, каково это – бесшумно скользить в ночи, стать частью тишины, лунного света и черных гор, поднимающихся к звездам.

– Риба!

Голос звучал низко, тихо и совсем рядом. Риба, улыбаясь, обернулась. Чанс вышел из мрака в дрожащий золотистый свет пламени.

– Ты не слишком устала для короткой прогулки? – спросил он.

– Я только сейчас гадала, что там, в темноте.

– Мирно. Спокойно. Чудесно, – Чанс развернул спальный мешок и накинул его на плечо, – но и довольно прохладно. Ветер поднялся. Захвати куртку.

Риба надела ветровку.

– Я готова.

– Не совсем.

Он обнял Рибу за плечи и отвел от костра.

– Не смотри пока на огонь, чтобы глаза привыкли к лунному свету.

– Именно поэтому ты сам никогда не глядишь в огонь?

– Да, он ослепляет.

– Зато такой красивый!

– Как и ночь.

Риба закрыла глаза, наслаждаясь теплом рук Чанса на своих плечах, его близостью, дыханием, шевелившим волосы. Она расслабилась, позволяя себе проникнуться ощущением ночи.

– Видишь вон там, на гребне, валун? – спросил Чанс после долгого молчания.

Риба открыла глаза и удивилась, что может разглядеть почти все.

–Да.

– Вообрази, что перед тобой часы. Что видишь на том месте, где должна быть цифра «три»?

– Заросли чапараля.

– Откуда ты знаешь, что это не горный гребень?

– Слишком светлый. Дело не в цвете, а в ощущениях. Гребни гораздо более плотные.

Руки Чанса одобрительно стиснули ее плечи.

– Да ты прекрасно обойдешься без карманного фонарика!

Чанс сунул фонарь в петлю на поясе и взял ружье. Он относился к оружию как к чему-то обыденному, повседневному, обычному устройству, без которого трудно выжить в глуши, да еще в ночное время. Когда он протянул руки Рибе, та, не колеблясь, их сжала.

Он повел ее через поляну перед шахтой и вокруг зарослей чапараля. К разочарованию и злости Рибы, она производила слишком много шума по сравнению с Чан-сом, хотя, конечно, вовсе не казалась такой уж неуклюжей. После первой сотни ярдов она подладилась под ритм походки Чанса, его осторожные, но твердые шаги. По-видимому, привычка к опасности заставляла его непременно проверять твердость почвы под ногами, прежде чем ступить дальше.

Риба старалась подражать Чансу, как могла, шагая осторожно, словно по гимнастическому бревну. Внезапно она обнаружила, что двигается куда быстрее и тише.

Чанс тоже немедленно заметил перемену и, прижав к губам ее ладонь, прошептал:

– Ты рождена для гораздо большего, чем городские улицы.

Риба последовала за ним по небольшому откосу, пробираясь между валунами, выплывавшими из тьмы и лунного света, словно огромные барочные жемчужины. Верхушка скалы была скругленной, голой, без единой травинки. Земля казалась менее каменистой, почти мягкой, аромат весенней травы наполнял ночь.

– Взгляни налево, – тихо попросил Чанс.

Риба повернулась и замерла: зубчатые, высокие, бесконечные, величественные вершины и гряды, переливаясь в лунном свете бесчисленными оттенками черного, уплывали вдаль, к далекому невидимому морю. Их контуры отчетливо вырисовывались на фоне сверкающих бриллиантов звезд.

Чапараль темным кружевом украшал отвесные склоны. Беловатые облачка тумана поднимались из долин. Контраст лунного света и теней, темнеющая трава, блестящий, словно обсидиан, чапараль, призрачно-серые валуны, сама луна, льющая серебристое сияние, – все это казалось почти ошеломляющим.

– Никогда не знала, что у ночи так много цветов, – шепнула Риба.

– Глори часто говорила, что только шахта и сердце шахтера поистине черны, – отозвался Чанс, притягивая Рибу на черный спальный мешок, который успел расстелить на траве, – еще один оттенок ночи.

Риба вздрогнула.

– Замерзла? – встревожился Чанс.

Но Риба, не ответив, в свою очередь, спросила:

– Ты шахтер. Неужели Глори и тебя считала таким?

Чанс снял с пояса фонарик и нож и, подложив под подбородок кулак, лег на бок, глядя на скалистую, суровую черно-серебристую землю.

– Нет, – тихо выдохнул он наконец. – А ты?

– Нет, – повторила Риба, встав на колени рядом с Чансом, всматриваясь в ставшее таким дорогим лицо.

– Уверена?

– Ведь я здесь, – ответила она просто.

– Почему ты кажешься такой близкой, – прошептал он, – и одновременно чертовски далекой?

Он с неожиданной быстротой обнял ее за шею, притягивая к себе, и хрипло пробормотал:

– Всего лишь поцелуй. Не бойся, chaton. Я даже не притронусь к тебе, если не захочешь.

Риба почувствовала дрожь, сотрясшую тело Чанса, когда он коснулся губами ее губ. Пальцы Чанса соскользнули с шеи, вынули из ее волос гребень, и сверкающий водопад волос омыл его плечи. Чанс шептал что-то на незнакомом певучем языке, никогда не слышанном Рибой раньше.

– Что это означает? – пролепетала она, почти не отрываясь от его губ.

– Точно не скажу, – признался он, вновь пропуская медовые пряди сквозь пальцы. – Мерцание воды на рассвете… блеск опала в свете горняцкой лампы… та самая красота, от которой хочется кричать, смеяться и плакать.

– Чанс, – выдохнула она, не в силах больше вымолвить ни слова, целуя уголки его рта, ощущая ставшими внезапно такими чувствительными губами гладкость усов, запуская пальцы в густую гриву черных волос. Потом с глубоким вздохом вновь припала к его рту, раскрыв губы, безмолвно умоляя его сделать то же самое. Чанс мгновенно повиновался, и Риба начала целовать его, медленно, наслаждаясь каждым оттенком ласки, каждым мгновением все растущей близости.

Ее руки выскользнули из волос Чанса, спустились к плечам, рукам, упругому торсу. Риба медленно, словно во сне, опускалась на землю, пока не оказалась лежащей рядом с Чансом, продолжая обнимать и целовать его, опьяненная ощущением сильного мужского тела. И чем дольше длился поцелуй, тем больше ей хотелось разделить с Чансом свое наслаждение единственным известным ей способом – коснувшись его.

Чанс тихо застонал и подвинулся совсем близко, прижимаясь к ней, судорожно вцепившись в концы ее волос. Риба чувствовала, как сильно он хочет сжать ее в объятиях, познать ее тело так же глубоко, как эту землю и ночь. Но несмотря на снедавшую его жажду, стоило Рибе остановиться, как Чанс немедленно разжал кулаки и чуть отстранился.

Его неизменная сдержанность, как ничто другое, успокоила и придала Рибе сил. Она снова опустила голову, коснувшись кончиком языка его губ.

– Обними меня, – прошептала она.

Его руки медленно сомкнулись за ее спиной, сильные, теплые и жесткие. Озноб наслаждения пронизал Рибу. Чанс ощутил это. Руки его словно застыли, но тут же разжались, прежде чем Риба почувствовала себя в ловушке. Но она поняла лишь, что желанна. Разница между этими ощущениями была простой и одновременно ошеломляющей. Она отдала бы все, чтобы ответить Чансу такой же нежностью.

– Chaton, – прерывисто пробормотал он, – да знаешь ли ты, что делаешь со мной?

Риба задрожала, когда рука. Чанса скользнула по ее спине, притягивая к жаркому мужскому телу.

– Не бойся, – простонал он.

– Я не боюсь. Только…

– Только что? – помолчав, спросил Чанс, целуя ее в лоб.

– Я лишь сегодня поняла, что никогда не занималась любовью с мужчиной… то-есть, по-настоящему. Конечно, я была замужем и давно не девушка, но единственным, кто когда-либо коснулся меня, был муж. А он… – Риба поколебалась, глядя в лучистые глаза Чанса, такие близкие, такие напряженные. – Он никогда не хотел меня так, как ты. И никогда не вызывал во мне никакого желания. Но ты… – Она поцеловала Чанса, упиваясь его мгновенным откликом на ласку. – Ты заставляешь меня испытывать такое страстное желание, что я чувствую себя совершенно беспомощной.

– И это не пугает тебя? – тихо спросил Чанс, целуя ее веки, уголки губ, лихорадочно бившуюся на шее жилку.

– Больше не пугает. Просто не знаю, что делать. Я хочу дать тебе блаженство, но не знаю, как.

– Позволь мне любить тебя, – сказал Чанс, покусывая чувствительную мочку маленького ушка, нижнюю губу, подбородок. – Я постараюсь быть очень нежным, словно это твоя первая ночь. И в каком-то отношении это действительно так. Ты сама не знаешь, сколько женской страсти таишь глубоко в душе.

Вместо ответа Риба вздохнула, чуть шевельнулась, и это легкое движение без слов сказало Чансу, что мыслями она уже отдалась ему. Риба почти угадала судорогу, скрутившую его тело, прежде чем Чанс сумел взять себя в руки. Она наконец осознала, что ей нечего бояться его страсти, а впереди лишь ослепительное блаженство.