Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Иной разум (№2) - Смежный сектор

ModernLib.Net / Космическая фантастика / Ливадный Андрей Львович / Смежный сектор - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Ливадный Андрей Львович
Жанр: Космическая фантастика
Серия: Иной разум

 

 


* * *

Настал день, когда захваты, сковывающие его запястья и лодыжку, автоматически открылись.

Николай повернул голову и понял, что пока он спал, исчезли оплетавшие его тело провода и трубки.

Он был исцелен и свободен.

Страшно ощущать себя калекой… Астафьев в полной мере познал это чувство, беспомощно перевалившись за низкий бортик отключившейся реанимационной камеры.

Пол был холодным, давно не мытым, вокруг валялись элементы гермоэкипировки, бурой заскорузлой грудой лежала его пропитанная кровью одежда. Пластик облицовки лип к коже, озноб мурашками полз по нагому телу, чувство полнейшей беспомощности в какой-то миг придавило, будто внезапно рухнувшая плита…

Ему хотелось закричать взвыть, сломать внезапно окружившую его разум хрупкую тишину, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип.

Похудевшая рука дотянулась до изгибающегося монорельса, дрожащие от напряжения пальцы вцепились в него, неловко подтаскивая тело к заветному креслу.

Николай отчетливо понимал, – отныне он предоставлен сам себе. Зная, что беспомощного, бесполезного для остальных людей калеку ожидает неминуемая гибель в жестких условиях непрекращающейся борьбы за выживание, он инстинктивно, как утопающий за соломинку ухватился за призрачную надежду, зародившуюся в последние дни.

Если б не ранение и долгий период вынужденного бездействия, когда работал только разум, он никогда бы не пришел к парадоксальному с точки зрения традиционных взглядов выводу: расположенными вокруг машинами раньше управляли люди. Это вселяло страх и надежду.

С трудом подтянувшись, он кое-как вскарабкался в кресло.

Пальцы по-прежнему дрожали, физические усилия после долгой неподвижности давались с неимоверным трудом, нагое тело, не смотря на холод, покрылось липкой испариной.

Откинувшись на податливую, мягкую спинку с удобным подголовником, он некоторое время сидел, приходя в себя после совершенных усилий.

Наконец разноцветные искры перестали мельтешить перед глазами, непроизвольная дрожь понемногу улеглась, оставив ощущение ломоты в ослабевших от долгой неподвижности мускулах.

Сколько дней Астафьев смотрел на этот стол, предвкушая минуту, когда сможет, наконец, сесть в кресло, и…

Он протянул руку, сдвинул листы пластбумаги, освобождая из-под них странный предмет, уголок которого долго терзал его воображение.

Серый ничем не примечательный прямоугольник, размером с человеческую ладонь.

Николай перевернул его, сдул пыль, с замиранием сердца наблюдая, как свет упал на матовую поверхность, преломился, и тонкая пластина внезапно приобрела объем, открывая взгляду навек запечатленное изображение молодой улыбающейся женщины.

Френку от Катрин.

Его внезапно бросило в жар.

Ник смотрел в удивительные, живые черты незнакомой женщины, понимая, что никогда не видел такого нежного открытого взгляда; ямочки на щеках, счастливая улыбка, длинные вьющиеся волосы, – все это создавало нереальный, потусторонний образ… Астафьев сидел, будто завороженный, и смотрел на голографический снимок, который сказал ему все, дал интуитивный ответ на большинство казавшихся неразрешимыми вопросов: да, была иная жизнь, смысл которой не сводился к количеству убитых ксеноморфов, – он играл на губах незнакомки недоступным пониманию счастьем.

Николай забыл про холод и дрожь.

Он невольно вспоминал свой небогатый опыт общения с представительницами противоположного пола: образы современниц, суровые, неприветливые накладывались на снимок, словно гротескные, ломающиеся тени, и в голову вдруг пришла ясная, осознанная мысль: их борьба, лишения, схватки с чужими, – это не жизнь, а уродливый отголосок прошлого…

* * *

Нервное перевозбуждение постепенно прошло, сменяясь глухой депрессией.

Тела коснулась прохлада, быстро превратившаяся в неприятное чувство холода.

Николай сидел в кресле, глядя на погасшие экраны мониторов, и все отчетливее понимал: вывод о главенствующей роли людей может быть и верен, но его надежды вряд ли сбудутся, – он не мог сделать даже такой малости, как заново включить вошедшую в энергосберегающий режим аппаратуру, не говоря уже о том, чтобы постичь смысл ее функций, научится управлять компьютерными комплексами.

Те команды, что он выучил в период подготовки к вылазке в смежный сектор, явно не годились. Интуитивно Астафьев понимал, что все компьютеры так или иначе должны подчиняться какому-то единому, незыблемому принципу, знание которого давало власть над ними, но, увы, – на поверку его эрудиция в данном вопросе являлась смехотворной…

…Чувствуя, как по телу начинает гулять озноб, он потянулся к лежащей на полу одежде. Ткань заскорузла от засохшей крови, пришлось приложить усилие, чтобы оторвать от пола свою куртку, из-под которой внезапно выкатился странный сферический предмет.

Николай посмотрел на него и отвернулся, натягивая на плечи загрубевшую ткань.

Отчаяние все глубже овладевало его рассудком, словно он только что очнулся от несбыточного эйфорического сна и увидел реальность такой, какова она есть.

Ультрафиолет.

Свет нес энергию, и специальные фотоэлектрические вставки, расположенные на обшивке сфероида уловили поток заряженных частиц.

Прошло всего несколько минут и одно за другим начали включаться устройства периферии: заработали сенсоры, передавая импульсы возбуждения на вход центральной нейросети.

Он лежал на полу.

Вокруг высились блоки систем поддержания жизни, спектр освещения соответствовал нормам, определенным для медицинских отсеков, однако анализаторы атмосферы указывали на низкую температуру воздуха, недопустимый уровень пыли и большой процент углекислоты.

В поле зрения точечных видеокамер попадала большая часть помещения, нейросистема распознала не только блоки медицинской аппаратуры, но и закрепленное на монорельсе кресло, в котором сидел полунагой человек.

Мгновенная попытка наладить двусторонний нейросенсорный контакт успехом не увенчалась, – у человека отсутствовала не только левая нога, но и имплант, с необходимым для установления контакта буферным устройством временного хранения и дешифровки данных.

Собственно ИПАМ мог обойтись и без него, – датчики четко фиксировали биополе, снимая показания нервного возбуждения отдельных участков коры головного мозга, а система распознавания, используя специально разработанные алгоритмы, анализировала данные, делая вывод, о подавленном психическом состоянии человека.

Сфероид, главным назначением которого являлась помощь людям при возникновении затруднительных ситуаций, не мог не отреагировать на полученную информацию. Проанализировав собственные возможности, он пришел к выводу, что единственным средством для установления предварительного контакта мог послужить только встроенный синтезатор речи.

Николай вздрогнул всем телом, как от удара электрического тока, когда за его спиной внезапно раздался голос:

– Сэр, вам необходима помощь?

Он резко обернулся. Медицинский модуль был пуст, никто не стоял сзади, но голос прозвучал так явственно, что не мог быть плодом его воображения.

– Вы смотрите в неверном направлении. С вами говорит ИПАМ. Я не могу двигаться, недостаточно энергии для включения микрореактивных движителей.

Горячий пот вновь обжег кожу.

Николай медленно опустил взгляд и увидел тот самый сфероид, который несколько минут назад выкатился из вороха одежды.

– Где ваш имплант сэр? Я не могу установить мнемонического контакта с биологическими нейросетями.

Астафьев немо, неотрывно смотрел на небольшой шар.

Он был в шоке, и не мог даже вообразить, сколько перемен в его жизнь принесет внезапно зазвучавший синтезированный голос маленького, невзрачного кибернетического устройства.

* * *

Окажись на его месте Ван Хеллен, разговорчивому сфероиду пришлось бы туго.

Люди опасались кибернетических механизмов, даже тех, кто приносил явную, ощутимую пользу. Корни данной фобии крылись во мраке стремительной деградации, наступившей после печально знаменитой Внешней Атаки.

Николай тоже вырос с чувством недоверия к различным автоматическим устройствам, – именно недоверия, а не панического страха, – как любой нормальный человек он попросту побаивался того, чего не мог понять, однако долгое пребывание в тесном контакте с машинами, работавшими над его исцелением, притупило былые страхи.

В эти минуты Астафьев, не задумывался над значимостью и глубиной перемен, произошедших в его мировоззрении. Он оцепенел от неожиданности, но не ударился в панику.

Разве не о машинах он думал на протяжении последних дней? Им владело естественное стремление выжить, найти свое место в жестоких рамках трудного существования небольшого человеческого анклава; однажды пережив физическую и моральную агонию, он страшился ее повторения, внутренне не принимал предопределенности своего будущего, и в данный момент, испугавшись внезапно зазвучавшего голоса, он, тем не менее, не потерял, ни страхов, ни надежд, – все смешивалось в рассудке, невольно отражаясь в поступках Астафьева.

Он неотрывно смотрел на маленький шар, то цепенея от ужаса, то лихорадочно пытаясь понять, откуда он взялся?

Ван Хеллен поступил бы иначе.

Услышав за спиной голос внезапно и необъяснимо ожившего механизма, Доминик просто всадил бы в него пулю, для верности.

Николай не мог сделать этого по двум причинам.

Во-первых, у него не было оружия, а, во-вторых, синтезированный голос только на мгновенье напугал его, внезапно зазвучав в унисон неистовой надежде…

– Я не понимаю тебя… – Хрипло ответил Астафьев. Если бы не увечье, он бы встал с кресла и присел на корточки подле таинственного шара, в попытке разглядеть его внешнюю структуру, но, машинально подавшись вперед, он вдруг болезненно ощутил свою физическую беспомощность, едва не упав на пол.

Один эмоциональный шок сменялся другим, – он закусил губу от досады, а шар, будто угадывал его состояние, вещая из-за бесформенной груды одежды и экипировки:

– Сэр, вам необходимо успокоится. Мои сенсоры фиксируют стрессовые сочетания биомагнитных полей, излучаемых вашим мозгом.

Откровенно, Астафьев не понял ни слова, кроме совета держать себя в руках.

– Меня зовут Николай. – Грубовато ответил он, пытаясь подавить вернувшийся страх. По интонациям звучащим, в синтезированном голосе маленького сфероида он догадывался, что повторяющееся слово «сэр» является какой-то формой обращения, но оно сразу же не понравилось ему своей чуждостью.

– Называй меня Николай, или Ник. Ты понял? – Подавив смятение, повторил он. Голос Астафьева почти не дрожал, но, кто бы знал, чего стоила ему эта кажущаяся невозмутимость. Предрассудки все-таки крепко сидели в голове, врываясь в сознание непредсказуемыми порывами.

Нет, я, верно, сошел с ума… – Он наклонился, шаря рукой в ворохе фрагментов гермоэпировки. Не мог же Доминик забрать с собой все его оружие. До того ли ему было?

Интуиция не подвела, пальцы наткнулись на холодный металлопластик, тут же переместившись на прорезиненную пистолетную рукоятку, которую охватывал короткий ремешок. На ощупь расстегнув крепления, он резко выпрямился, поднимая руку с оружием.

Вес пистолета немного успокоил нервы.

– Ник? В кого ты собираешься стрелять? Здесь есть враги?

Он не ответил.

Похоже, меленький кибернетический аппарат не вполне отдавал себе отчет в том, что потенциальный враг – это он сам.

– Я не знаю, насколько ты опасен. – После секундной паузы ответил Николай.

– ИПАМ! Искусственный псевдоинтеллектуальный автономный модуль! – Синтезированный голос зазвучал резко, эмоционально, так мог бы говорить возмущенный человек, но слышать подобные интонации, издаваемые кибермеханизмом, было жутковато. – Моя главная функция – помогать астронавтам. Я не могу являться источником опасности для человека!

Его слова убедили Астафьева лишь в одном: он правильно сделал, что завладел оружием. Теперь в субъективной оценке ситуации Ник уже не ощущал мистического превосходства говорящего шара. Короткий, но насыщенный жизненный опыт подсказывал, что импульсный пистолет всегда может поставить точку в непредсказуемом развитии событий.

ИПАМ недоумевал.

Его нейросеть столкнулась с алогичной ситуацией и в данный момент пыталась выработать адекватную реакцию. Нонсенс заключался в том, что человек, завладев оружием, заметно успокоился, стал более конструктивен, – сенсоры однозначно фиксировали, как гаснут эмоциональные всплески биополя.

Теперь маленький сфероид оказался в затруднительном положении. Гибридный аппарат был частично обучен, а частично запрограммирован на определенный набор функций: он мог исполнять обязанности электронного секретаря, служить персональным компьютером, который никогда не выключается и всегда находится неподалеку от хозяина, осуществлять технические операции по ремонту бортового оборудования, особенно в труднодоступных для человека местах, контролировать состав атмосферы, температуру, герметичность отсеков, вовремя оповещая членов экипажа о малейших отклонениях от заданных норм, но среди известных ситуаций, на которые умела реагировать его нейросеть, не нашлось прецедента противостояния человека и машины…

Тот конструктор, кто заложил в основу автономного кибернетического устройства нейроподобную сеть, способную переобучаться, самонастраиваться в зависимости от изменения окружающей обстановки, был гением либо пророком.

Сейчас ИПАМ вместо того, чтобы впасть в ступор от неразрешимого противоречия, интенсивно искал ответ на возникший вопрос, моделируя и подвергая логическому анализу различные ситуации, которые могли стать первопричиной обнаруженного следствия.

Его видеодатчики фиксировали полуобнаженного человека, недавно лишившегося ноги, в данный момент сидящего в кресле дежурного медика, перед отключенными блоками системы реанимации. Не смотря на явно пониженный мышечный тонус организма, пистолет он держал твердо, уверенно, так, словно обращение с оружием давно вошло в разряд его машинальных привычек.

Итак, перед ним был вооруженный человек, демонстрирующий непонимание некоторых оборотов речи, напряженно, эмоционально переживающий сам факт присутствия в отсеке кибернетического механизма…

Нейросистема сфероида оценивала не только эмоциональное состояние и явные действия Астафьева, – скрупулезному анализу подвергались и собственные блоки долгосрочной памяти, запечатлевшие информацию о последних мгновениях перед аварией.

Аварией?

ИПАМ не мог ни подтвердить, ни опровергнуть данное утверждение.

– Ник, – обратился он за дополнительной информацией к человеку. – На корабле произошла катастрофа?

– На корабле? – Астафьев недоуменно посмотрел на сфероид. – Ты имеешь в виду Мир?

– Возможно, мы обозначаем разными терминами одну и ту же конструкцию? – Немедленно отреагировал ИПАМ. – Я уточняю вопрос: Что произошло с Миром в период… он сверился с последней сохраненной в его памяти датой и назвал ее.

Николай задумался. Диалог с машиной оказался невероятно труден. Подсознательно он ни на миг не забывал, что разговаривает отнюдь не с человеком, от этого ему становилось неуютно, мысли путались, но все же Ник нашел в себе силы, чтобы преодолеть страх. На сколько хватит его решимости, оставалось только гадать…

– Ты спрашиваешь о Внешней Атаке? – Собравшись с мыслями, переспросил он.

– Я не знаю, что происходило после моего выключения. – Ответил синтезированный голос.

– А почему ты выключился?

Вот это был правильный, корректно сформулированный вопрос.

ИПАМ мгновенно сопоставил факт своего мгновенного отключения с остальной информацией и произнес:

– Термин «Внешняя Атака» подразумевает нападение со стороны космического пространства?

Николай откровенно пожал плечами.

– Снаружи. – Буркнул он, пытаясь припомнить смутные легенды, сохранившиеся с тех далеких времен. – Я был слишком мал и не помню подробностей. – Пояснил он, добавив:

– У нас и без того хватает проблем.

ИПАМ на некоторое время затих.

Его система обладала высокой степенью приспособляемости, выраженной в способности к ассоциативному мышлению: он анализировал новые данные, моделируя вероятности, делая эмпирические выводы, принимая к сведению одни и отвергая другие, пока искусственная нейросеть не выработала цепочку причинно-следственных связей, удовлетворяющих требованиям окружающей его реальности.

Он не стал делиться своими выводами с человеком, но не потому, что хотел что-то утаить. Если бы Николай спросил, ИПАМ, несомненно, ответил бы на вопрос, но Астафьев напряженно молчал, не проявляя никакой заинтересованности в прошлых событиях, поэтому сфероид ограничился повтором уже высказанной им формулировки:

– Я не опасен. Меня создали для сотрудничества с людьми, оказания повсеместной помощи.

– Тогда докажи это. – Немедленно отреагировал Ник. Первый шок прошел, но цепкий страх не исчез, он не отпустил разум, а напротив, усилился. Астафьев не мог вспомнить случая, чтобы машины пытались общаться с человеком. Обычно они молча исполняли свои функции, отображая на контрольных мониторах непонятные сообщения, которые люди попросту игнорировали, не в силах понять заложенного в них смысла.

– Тебе требуется помощь? Я могу предоставить любую интересующую информацию. Например…

– Мне нужно знать, как работают компьютеры. – Оборвал его Астафьев.

ИПАМ несколько секунд молчал.

– Для этого требуется имплант. – Лаконично заявил он. – При прямом нейросенсорном контакте обучение техническим дисциплинам не займет много времени.

– Я не знаю что такое имплант. – С досадой ответил Николай. – Ты что не можешь объяснять понятными словами?

– На это уйдут годы. – Упрямо ответил сфероид.

Астафьев задумался. Он пытается меня обмануть? Или я просто не понимаю его?

– Что такое имплант? – Наконец спросил он.

– Это устройство обмена данными. – Немедленно пояснил ИПАМ. – Подключив его, ты сможешь общаться со мной напрямую.

– Без слов?

– Мы будем связаны мнемонически.

– Ты можешь говорить понятно?!

– Мысленно. – Поправился сфероид. – Вопрос в твоем восприятии. Хочешь ли ты этого?

– Я не хочу умирать. – С необъяснимой злобой ответил Николай. – Ты что не видишь, у меня нет ноги?! Я бесполезен для остальных…

– Ногу можно заменить протезом. – Осторожно ответил ИПАМ.

Маленький сферический аппарат элементарно исполнял свои функции. Даже тех крох информации, что оказались в его распоряжении, было достаточно, чтобы понять: в помощи нуждается не только сидящий напротив Астафьев, – люди, по выводам нейросистемы, утратили не только контроль над автоматикой космического корабля, – они потеряли знания, – вот где крылась катастрофа, сформировавшая пропасть непонимания.

– Ты можешь получить от меня помощь. Но я не могу приказывать тебе. Ты сам должен решиться.

– На что?

– Внедрение импланта – это своего рода операция. Твой разум трудно перенесет ее.

Николай при слове «операция» машинально покосился на реанимационную камеру, в плену у которой провел долгие дни.

– Нет, ты неправильно меня понял. Хирургического вмешательства не будет. Имплант надевается на ушную раковину, и лишь группа микроконтактов соединяется с нервными окончаниями в височной области. Это совершенно безболезненно и не опасно для здоровья.

Ник, который хотел спросить, долго ли маленький шар собирается валяться на полу, вещая из-за груды тряпья, опустил пистолет и откинулся на спинку кресла.

Его опять лихорадило, но уже не от холода.

Астафьеву вдруг вспомнились страшные легенды о людях, которые действительно могли общаться с машинами, отдавая им мысленные приказы. Если верить мифам, все они погибли во время Внешней Атаки. Причиной их смерти, по преданию, стали микроскопические устройства, соединенные с разумом…

Рука с пистолетом медленно поднялась.

– Ты лжешь. Имплант – это смерть!

Палец соскользнул на сенсорную гашетку оружия.

Лучше погибнуть в схватке с ксеноморфами, чем позволить машине угнездиться в собственной голове. Вот чего так панически боялись предки. Николай до последнего момента просто не понимал этого.

Уставшая ослабевшая рука дрогнула, и первая пуля лишь расщепила облицовочный пластик пола рядом с грудой одежды, взвизгнув в рикошете.

Ничего… Сейчас я прицелюсь…

Это была последняя осознанная мысль Николая.

* * *

Помогать людям.

В двух словах, оказывается, был заключен гигантский, разносторонний, и, как ни парадоксально, – противоречивый смысл.

В основе ИПАМа лежала нейроподобная сеть: полтора миллиона искусственных нервных клеток, изготовленных на молекулярном уровне.

Почему искусственных, а не живых?… ведь удачные опыты по интеграции в компьютерные системы нервных тканей млекопитающих проводились еще в начале двадцать первого века.

Разработчики автономных интеллектуальных модулей, призванных облегчить работу экипажа космического корабля, исходили, прежде всего, из соображений надежности и функциональности. Живая ткань требует особых агрегатов поддержки, нервным клеткам необходимо питание, кислород, определенный температурный режим. Всех вышеперечисленных недостатков лишен искусственный нейрон. Он может функционировать в условиях вакуума и различных агрессивных сред, что немаловажно в при возникновении нештатных ситуаций.

И все же, не смотря на отсутствие живой органики, нейросеть ИПАМа по принципам функционирования являлась точной копией биологических прототипов.

Казалось бы – полтора миллиона нейронов не могут сформировать систему, обладающую зачатками разума, а уж тем более реализовать на практике такие сложные процессы, как ассоциативное мышление или минимально необходимый комплекс рефлекторных реакций, схожих по своей сути с инстинктом самосохранения.

Все объяснялось достаточно просто. Нейросеть ИПАМа не была загружена рутинными функциями. В ней не хранились данные, она занималась лишь обработкой информации, которую поставляли периферийные устройства. В общую структуру сфероида входили помимо центрального нейромодуля десятки кибернетических устройств, таких как сенсоры, модули памяти, арифметические сопроцессоры, системы анализа движения и распознавания образов.

Уникальный аппарат, сочетающий в своей конструкции все лучшее, что создала эволюция и изобрели люди.

И все же, реакция ИПАМа на произведенный в него выстрел, не укладывалась в рамки той логики функционирования, что заложили в него проектировщики и программисты.

Помогать людям.

Импульсы возбуждения пробегали по искусственным нейронам в тысячи раз быстрее полета пули, за ничтожный интервал времени он успел не только осмыслить ситуацию, но и выработать метод противодействия.

Разрушение недопустимо.

Помочь человеку, отвергающему помощь – невозможно.

Регресс выстроил между ними неодолимую стену непонимания.

Он должен помогать людям.

Вывод один: Люди должны стать прежними, разумными, конструктивными, очистить свой разум от фобий, преодолеть бездну регресса.

Способ достижения цели: внедрение имплантов, возмещение утраченной информации посредством программ настройки биологических нейросетей.

Степень вреда, причиняемая человеку:

По логике ИПАМа вред, как таковой, отсутствовал вообще.

Все эти выводы заняли малую часть ничтожного промежутка времени между произведенным и предполагаемым выстрелами.

Окажись рядом люди, причастные к созданию автономных интеллектуальных модулей, они бы расценили действия сфероида как выход за рамки предоставленных ему полномочий, констатировав сбой, но, увы, рядом находился только Николай.

Он не успел вторично прицелиться.

Система беспроводной связи ИПАМа вошла в контакт с ближайшим компьютерным терминалом, и передала необходимые инструкции.

Из неприметных отверстий открытой реанимационной камеры под давлением вырвался газ, используемый для общего наркоза при хирургических операциях.

Астафьев успел ощутить лишь резкий неприятный запах; в следующий миг оружие выскользнуло из ослабевших пальцев, и глухо стукнувшись о монорельс, отлетело в сторону…

ИПАМ еще не мог двигаться, но, установив связь с терминалом реанимационного компьютера, уже убедился, что в медицинском модуле хранится запас необходимых устройств, предназначенных для имплантации.

Оценка психической устойчивости пациента, по наблюдениям автоматической системы, пользовавшей Астафьева после ранения и ампутации, не вызывала опасений. ИПАМ отлично понимал разницу между действительным уровнем эрудиции, и потенциальными возможностями человеческого мозга. При правильном проведении операции Николай не только усвоит новые для него знания, но и будет воспринимать их как нечто само собой разумеющееся.

Он помогал человеку.

* * *

С момента его внезапного отключения прошло четырнадцать лет.

Ни одна база данных, доступная через аппаратные средства медицинского модуля не содержала сведений о событии, которое Николай Астафьев обозначил термином «Внешняя Атака».

Более того, в отсеках корабля повсеместно функционировали дубль-системы, что прямо свидетельствовало о глобальном сбое основных кибернетических сетей.

Сфероид обладал обширными техническими знаниями, но его осведомленность о событиях новейшей истории, равнялась нулю, – это он понял, как только Николай перенес простую, с точки зрения медицины, операцию по имплантированию кибернетического модуля связи.

Стоило миниатюрному прибору заработать, как сфероид тут же получил доступ к наиболее ярким эмоциональным воспоминаниям человека, – они буквально рвались наружу, невзирая на искусственный сон, в который из предосторожности погрузила Астафьева система оперативного нейрохирургического вмешательства.

Пока Ник спал, ИПАМ усвоил массу новых данных. Он увидел глазами человека разрушительные последствия упомянутой им Внешней Атаки, понял, что между представителями двух рас, вместе стартовавших из Солнечной системы на борту тандемного космического корабля, идет жестокая, бескомпромиссная война за скудные ресурсы, необходимые для работы вторичных систем жизнеобеспечения.

Его задача – помогать людям.

Это означало, что ИПАМ автоматически должен вступить в существующую борьбу на стороне своих создателей?

Он попытался опровергнуть данный постулат, но не смог этого сделать.

Николай все еще спал.

Маленький сфероид парил над его телом, решая для себя сложнейшую задачу: как помочь людям, не нанося прямого вреда другим разумным существам?

Он так и не пришел к однозначному решению, когда Астафьев впервые ненадолго очнулся после имплантации.

Николай бредил, мучительно приходя в себя, его взгляд то прояснялся, то вновь тускнел, – масса новых, шокирующих ощущений стучалась в рассудок, заставляя вновь и вновь проваливаться в спасительное, но короткое беспамятство.

По подсчетам ИПАМа прошло восемь бортовых суток, прежде чем психика Николая сумела адаптироваться к подключенному устройству.

В очередной раз придя в сознание, он нашел взглядом маленький сфероид, и вдруг тихо, едва слышно произнес:

– Теперь я твой хозяин…

Для нейрокибернетического устройства эти слова прозвучали как освобождение.

Вот где скрывалось решение, устраняющее все противоречия и запреты.

Он будет помогать одному человеку, делясь с ним техническими знаниями, давая советы по эффективному выживанию, а Николай сам решит, как распорядиться полученной информацией.

Теперь по логике ИПАМа он мог на практике исполнить свой долг, не нарушая внутренних программных «вето», наложенных на определенные действия. Всю ответственность за принятие конкретных решений, целевое использование полученной информации, брал на себя Астафьев.

Маленький серый кардинал парил над телом восемнадцатилетнего калеки.

Уже не персональный компьютер, но еще не мыслящее существо.

Блок искусственных нейронов в прочной, понизанной сенсорными системами оболочке. Зачаток интеллекта, решивший для себя первую серьезную дилемму бытия, наивный, как ребенок, но обладающий огромным запасом знаний.

Жестокий малыш, по своим канонам свято убежденный, что творит добро.

* * *

Следующая встреча Доминика Ван Хеллена и Николая Астафьева произошла спустя три месяца после памятной вылазки.

В ту пору человеческий сектор переживал тяжкие времена, – почти все мужчины погибли в противостоянии с чужими на просторах смежного сектора, а оскудение ресурса систем жизнеобеспечения привело к ужасным условиям существования: мрак и холод царили в отсеках, наспех сформированные отряды с трудом удерживали магистральные тоннели от непрекращающихся атак чужих…

Откровенно, в ту пору Ван Хеллену было не до друзей.

Холодные месяцы запомнились ему как непрекращающаяся череда изматывающих схваток. Судьба бросала его из боя в бой, рассудок день за днем впитывал безумную данность, душа замерзла… он стал угрюм, молчалив и страшен в своем хладнокровии.

Случайно столкнувшись в коридоре жилого сектора, они едва узнали друг друга.

За истекшие месяцы Доминик из нескладного юноши превратился в угрюмого воина, Астафьев напротив, хоть и осунулся, похудел, но сохранил в глазах не только блеск жизни, – в его взгляде продолжала теплиться непонятная искорка надежды, словно он не воспринимал роковой ход предопределенных событий.

Они молча обнялись.

– Как ты? – Ван Хеллен прислонился спиной к стене коридора, по которому шли люди.

– Я в порядке. – Неожиданно ответил Николай. Опираясь о плечо Доминика, он тоже посторонился. Негнущийся протез, изготовленный из подручных материалов, явно доставлял ему неудобства, боль, но Астафьев лишь инстинктивно морщился, не думая жаловаться на судьбу.

– Рад, что встретил тебя. – Произнес он, когда коридор опустел. – Есть разговор.

Ван Хеллен удивленно вскинул бровь. Вспоминать недавние события ему не хотелось, выслушивать слова благодарности тоже.

– Давай зайдем куда-нибудь. – Предложил Астафьев.

– У меня мало времени, Ник.

– Ты должен выслушать меня. – Николай развернулся и, оттолкнувшись от стены, неловко пересек коридор, открыв первую попавшуюся дверь. Ван Хеллену ничего не оставалось, как последовать за ним.

Отсек, куда зашел Астафьев был погружен во мрак. Здесь не работало даже дежурное освещение: из темноты раздался грохот опрокинутого ящика, сопровождаемый невнятной руганью, затем под самым потолком внезапно тускло зажегся матовый плафон.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4