Конец эры мутантов

– Видимо, возобновляется нейрогенез[3] – сказал Зотов. – Я даже убежден в этом. Вспомни одну из теорий старения: млекопитающие стареют потому, что перестают вырабатываться нейроны, а это сказывается в первую очередь на синтезе гормонов. Начинается гормональный хаос, нарушается равновесие внутренней среды организма, из-за чего возникают болезни и в конечном счете наступает смерть. А ведь возможности мозга используются всего на 15 процентов! Для чего-то ведь нужен остающийся грандиозный запас? Не на три – четыре ли наших жизни он рассчитан? Это миф, что нервные клетки не восстанавливаются. Возобновляются, делятся, активизируется этот запас, нужен лишь толчок…

– Какой?

– Такой, как экзогенная РНК[4]. Воздействие на гипоталамус, главного «командующего» взаимодействием всех систем. Если поддерживать выработку нейронов, видовая продолжительность жизни высших существ многократно возрастет. Есть немало теоретических работ на эту тему, а мы с тобой видим доказательства данной гипотезы на примере собственных опытов.

– То есть, в стареющем организме воспроизводится гомеостаз[5] молодой особи…

– Но для возобновления нейрогенеза нужны инъекции РНК именно мозга молодого донора, – уточнил Андрей. – А ты именно это и вводил.

– Надо почитать работы Полежаева, Сараева, Смирнова, – сказал Евгений, – я что-то слышал о них.

Но вникать в их труды Евгению не понадобилось: в Интернете он наткнулся на эксперименты англичанина Макса Оденса, который провел опыты не только на животных, но и на себе.

* * *

В старинный особняк на Солянке съехалось на традиционную академическую среду ученое сообщество самое авторитетное. Был академик Демидов, глава республиканского онкологического центра, академик Рогов, прославившийся работами по замедлению старения, известный трансплантолог академик Шумилов, сидел с умиротворенной улыбкой обласканного славой и обеспеченного человека профессор Сухиничев, переговариваясь со светилами кардиологии и хирургии. Друзья и соперники, единомышленники и конкуренты обменивались улыбками и рукопожатиями, одни радуясь встрече, другие изображая радость и используя подходящий момент для льстивых комплиментов нужным людям. Здесь рассматривались кандидатуры претендентов на высшие ученые звания, они присуждались и достойнейшим, и абсолютно недостойным, сумевшим ловкостью и интригами получить нужное количество белых шаров. Здесь избирались и главные боги над всеми богами ученого Олимпа.

Этому конгломерату противоборствующих мнений приверженцев и столь же ярых противников разных теорий и доктрин Акиншину и Зотову предстояло донести свое невероятное, опрокидывающее все нынешние представления об онкологии, открытие.

– Как известно, лечение онкологических больных настолько физически тяжелый процесс, что некоторые зарубежные специалисты считают его вообще бессмысленным, причиняющим человеку лишь дополнительные страдания, – начал свой доклад Евгений. – А иные пациенты умирают не от рака, а от необратимых последствий химиотерапии. Не случайно многие больные при наступлении рецидива отказываются от повторного лечения, не в силах его выдержать, несмотря на то, что современная наука предлагает все новые, более совершенные препараты. И я их понимаю. Я тоже считаю, что от такого лечения нужно отказываться. Нужен другой принцип. То, что раковые клетки, более сильные и жизнеспособные по сравнению с нормальными, – разве не знак человеку, что они могут послужить организму, а не губить его, если заставить их работать в нужном направлении?

Зал замер.

– Нет худа без добра, гласит поговорка, – продолжал Евгений, – и даже такое вековое проклятие, как рак, в итоге обернется для человека благом. Этому я посвятил последние пять лет, и вот что показали мои исследования.

Погас свет, застрекотал проекционный аппарат, посылая на экран иллюстрации к дерзким, ошеломляющим, шокирующим заявлениям оратора. Евгений, стоя с указкой у экрана, комментировал снимки органов, тканей, клеток, цифры и диаграммы на слайдах, которые менял по ходу доклада Зотов. От волнения у него пересохло во рту, он уже с трудом шевелил губами, но не решался подойти к столу президиума и взять стакан с водой. Когда он смолк, закончив выступление, в зале воцарилась гробовая тишина. Через несколько секунд она взорвалась невообразимым гвалтом.

– Это вызов законам биологии! Полный вздор с научной точки зрения!

– Клетки раковой опухоли токсичны! Организм неизбежно угнетается, этого невозможно избежать!

– Токсичны тогда, когда их много, когда уже пул этих клеток! – парировал чей-то голос. – А до этого процесс совершенно неощутим!

– Есть и другие побочные действия! Дурачат людей псевдооткрытиями!

– Тихо, тихо! – взывал председательствующий президент Академии. – Кто хочет высказаться, пожалуйста на трибуну, иначе мы ни к чему не придем!

Но ученые мужи кричали, перебивая друг друга, как школьники на классном собрании.

– Рак – это феноптоз всего организма! Накопившего слишком много «поломок»! Самурайский меч…

– А зачем это харакири? По-вашему, так природа освобождается от ненужных особей? Что, не нужны были многие величайшие умы, гении науки и культуры, умершие от рака?

– Вопрос к докладчику: каков будет лечебный препарат?

– Они будут разными, специфическими для каждого органа, – ответил Евгений.

На трибуну вышел директор известного института.

– Все с детства знают, что то-то и то-то невозможно. Но всегда находится невежда, который этого не знает. Он-то и делает открытие… Это не я сказал – Эйнштейн. Традиционная наука часто отвергает изобретения, если они не укладываются в общепринятые законы и догмы, – начал он.

В душе Евгения взметнулась тихая радость: может и не будет провала…

– Возьмите воду, – продолжал оратор, – это же бесконечный источник чудес, объяснить которые наука пока не может. Вода – это намного больше, чем простая химическая формула. Мысль, что вода обладает «памятью», появилась давно, это подтверждается гомеопатией, когда в препарате нет ни одной активной частицы, а лечебный эффект есть! До сих пор нет объяснения этому. Значит, «помнит» вода? Предположим, в воде есть структуры, поглощающие космическое и солнечное излучение…

– Стойте, стойте, при чем тут вода? – выкрикнули из зала.

– А при том, что гомеопатию до недавнего времени тоже отвергали, – не смутился оратор.

– А вы верите в гомеопатию?

– Да, верю.

– А я верю в то, что можно измерить и обследовать, а не во всякие предположения и предчувствия!

– А разве не с них порой и начинаются открытия? – не сдавался потенциальный союзник Акиншина. – И про воду я не случайно сказал: в фармацевтических препаратах, разработанных в нашем институте на основе регуляторных белков, лечебное действие при крайне малых их разведениях обязано изменению структуры воды, содержащейся в биологических тканях. Это я к тому, что при всех достижениях медицинской науки мы, к сожалению, еще очень мало знаем о механизмах действия тех или иных веществ, и надо с полной серьезностью отнестись к потрясающему открытию наших коллег…

В зале снова поднялся шум, заглушивший его последние слова.

– …Теория лежит на границе науки и псевдонауки…

– …Этот доклад дискредитирует идею…

– Коллеги, коллеги! – звонил в колокольчик председательствующий. – Звание ученого обязывает нас внимательно и досконально разобраться во всем этом. Если открытие уважаемых коллег Акиншина и Зотова вызывает сомнение, надо провести расширенный эксперимент. На заседании президиума мы определимся, что, где, когда… Подготовьте публикации в «Ведомостях Академии наук», – обратился он к авторам, – как положено. Рецензию мы дадим.

Ученый мир, гудя как пчелиный рой, шумя, жестикулируя, гремя отодвигаемыми стульями, потянулся к выходу.

* * *

Через неделю после доклада на Солянке, вызвавшего столько шума, Евгений входил в редакцию журнала «Ведомости Академии наук» со своей статьей, заключенной в красивую розовую папочку, чтобы приятно было в руки взять. Редакционный коридор по контрасту вызвал в памяти недавнее посещение редакции центральной газеты, куда его затащили знакомые журналисты, жаждущие сенсации: там кипела и бурлила жизнь, в лабиринтах коридоров вихрем, спеша в выпуск, неслись сотрудники с набранными текстами в руках, на ходу спорили о сокращениях авторы с дежурными по номеру, курьеры совали свежесверстанные полосы в дверные щели кабинетов, запертых на кофейный перерыв. Здесь же всё, подстать серьезному изданию, было солидно, тихо, фундаментально и несуетно.

Евгений прошел по ковровой дорожке к двери с табличкой «Ответственный секретарь», извлек из кейса розовую папочку и замялся у двери, размышляя, постучать или нет, решил все-таки не стучать – присутственное место такого не предполагало, и уверенно, с достоинством вошел. За дверью оказалась еще одна небольшая приемная, где в свою очередь сидел за письменным столом секретарь ответственного секретаря, помощник, как он себя назвал, вопрошавший, по какому вопросу и какой надобности прибыл посетитель. Евгений доложил свой «вопрос», протянув ему свою розовую папочку, подождал, пока скрывшийся за дверью шефа помощник вернулся с разрешением войти.

Кабинет сотрудника, ответственного за содержание и качество журнала, ничем особенным не выделялся среди множества других того же типа – стол буквой «т», за перекладиной которого находилось кресло самого хозяина, молодого, но уже начинающего полнеть светлоглазого блондина, румяного и веснушчатого. Вдоль ножки «буквы» стояло несколько стульев для посетителей и участников планерок, у стен выстроились стандартные шкафы с научной литературой, окна украшали собранные кверху сборчатые белые шторы.

Румяный распорядитель научных новостей указал Евгению на ближайший стул, взял папку.

– Рецензии есть? Вы наши правила знаете… – Он просмотрел несколько лежащих сверху листков. – М-м… Это не совсем рецензии. Рекомендации… Впрочем, все равно это лишь условие, а не гарантия публикации.

Евгений не ожидал такого оборота дел.

– Но публикация необходима, этого потребовал президент Академии медицинских наук, – недоуменно пробормотал он. – Речь идет об открытии, от обсуждения специалистов зависит его дальнейшая судьба, а значит здоровье миллионов людей…

– Нам каждый день приносят разные открытия. – Секретарь сделал небрежный жест. – Все глядят в Наполеоны… А что в итоге? Есть хоть одно, которое перевернуло бы мир?

– Вот оно, – улыбнулся Евгений, показывая на розовую папочку.

Секретарь не ответил на его шутку. Евгений уже не сомневался, что он присутствовал на академической среде, наблюдал шквальную реакцию на его сообщение и теперь за недоверчивыми и осторожными словами прятал свою нерешительность.

– Оставьте, посмотрим, – после затянувшегося молчания сказал секретарь. Он отодвинул папку, оперся обеими руками о стол и поднял глаза на посетителя. Несколько секунд он молча смотрел на него, этого возмутителя спокойствия размеренной, ничем не потревоженной научной жизни, бросившего камень в ее болотную тишину, и гадал, кто перед ним – гений или очередной претендент на гениальность. – Зайдите через неделю. – Он задумчиво поскрёб пальцем наметившуюся лысину, прикрытую зачесанными с боков прядями. – Или позвоните, – добавил он. – Нет, лучше зайдите.

Евгений от предстоящего визита ничего хорошего уже не ждал. Но последующие события оказались еще неожиданнее.

Неделю спустя редакция еще не была готова дать окончательный ответ – статья изучается, пояснили автору. А спустя две в кабинете ответственного секретаря его ждали уже трое оппонентов.

Все трое были очень колоритны. Один громоздкий, с широким мясистым лицом и сощуренным, слегка косящим глазом, едва помещался в кресле, апоплексический цвет лица наводил на мысль о грозящем инсульте. Другой – рослый, небрежно одетый и до того заросший бородой, усами и бакенбардами, что ассоциировался у Евгения с Бармалеем из детской сказки. Тупой нос, нависший над усами, казался квадратным. Он уставился на Евгения неодобрительным, словно осуждающим взглядом. Третий оппонент, мелкий и тщедушный, выглядел полной противоположностью своим коллегам, каким-то недомерком с лысой дорожкой ото лба до макушки, отчего лоб казался длинным и узким. Мелкий вертелся, что-то говорил тонким голосом то одному, то другому соседу, жестикулировал, своей суетливостью он чем-то напоминал героев известного французского киноактера Луи де Фюнеса. Подумав об этом, Евгений едва сдержал смех, оставив на лице улыбку, что можно было принять за дружелюбие и вежливость.

– Вот посмотрите. – Ответственный секретарь протянул ему свежий номер журнала, открытый на странице со статьей Сухиничева, озаглавленной «В чем ошибка исследователя Акиншина». Жирный, крупный шрифт заголовка не давал статье остаться незамеченной.

Евгений опешил. У него пересохло во рту. Улыбка сползла с его лица, с бьющимся о ребра сердцем он ошарашенно смотрел на броский журнальный разворот, медленно приходя в себя и обретая способность к обороне.

– Вот вы напечатали статью Сухиничева о моих ошибочных доводах и заключениях, – вымолвил он наконец, – ответ на мою работу. Как можно отвечать на то, что не опубликовано? Полемизировать с тем, что никому не известно? Вы же этим заранее предали анафеме мое открытие! И разве Сухиничев – истина в последней инстанции?

– Профессор Сухиничев – известный ученый, признанный всеми специалист и авторитет в данной области знаний, – вклинился “Бармалей”. – А кто вы? Одиночка, ничем не знаменитый и никакими заслугами не отмеченный…

Евгений внутренне подобрался, оскорбленный явной грубостью.

– Я тоже вас не знаю, чем вы знамениты и какими заслугами отмечены, тем более, что вы не представились, – сказал он запальчиво. Агрессия рождала агрессию. – Хотя, судя по всему, вы не одиночка, – он усмехнулся, обведя глазами всю троицу. – А если уж говорить об известности, то как можно ее добиться, если мне даже высказаться не дают?

Ответственный секретарь промолчал. Он ничего в этом не понимал, а после статьи Сухиничева, считавшегося новатором в онкологии, он окончательно определился. На стороне известного специалиста были знания и опыт, а его собственные знания и опыт подсказывали “ответственному”, что не стоит ради сомнительных открытий подставляться и становиться на пути уважаемых людей. У него теперь были веские основания для отказа Акиншину. Он бродил по сторонам ускользающим взглядом, уклоняясь от встречи с глазами собеседника и обдумывая обоснованный ответ.

– Но вы же высказались на заседании Академии? – воздел он брови, глядя куда-то вбок. – И кто вас поддержал?

– Именно там мне предложили напечатать работу в “Вестнике “ – с налету это трудно осмыслить. После публикации появились бы и сторонники и оппоненты, в дискуссии приводились бы обоснованные доводы. А так получается опровержение неопубликованного…

– Ваша статья – опровержение всего, чему меня учили в институте, – строго сказал “ответственный”, решившись наконец взглянуть Евгению прямо в глаза, – я должен все это забыть и отвергнуть.

– Ну, так уж и всё… – усмехнулся Евгений.

– И вообще уходить с этого места. Меня это не привлекает.

– Вот вы считаете, что рак может стать благом, – вмешался “недомерок”. – А при опухолях мозга – тоже благо?

Евгений ждал этого вопроса и проработал его, как самый опасный, наиболее тщательно и доходчиво для изложения.

– Рост опухоли ограничивает фермент каспаза-3.

– А то, что уже выросло?

– Я о выросшем и говорю. Что рассуждать об отсутствующем?

«Недомерок» понял, что сморозил глупость, состроил гримасу и пожал плечами.

– А если вы имеете в виду размер опухоли, – продолжил Евгений, – то ограниченная в росте, она со временем рассосется под воздействием регуляторных механизмов. Их можно усилить субстанцией Зотова. Но даже если она останется, другие участки мозга возьмут на себя функции утраченного.

– А если опухоль большая? – включился краснолицый.

– «Расстрелять» лазерным лучом и воздействовать опять-таки каспазой и регуляторными препаратами.

– И где же тогда обновление органа, омоложение его бессмертными клетками? – ехидно вставил «Бармалей». – Где провозглашенное вами благо?

– Мы пока не знаем, что будет при видоизменении нейронов, поэтому лучше оставить их как есть…

– Ну вот, не знаете, а говорите, – перебил краснолицый. – Не зная броду суетесь в воду! – … пока, на данном уровне развития науки, – повысив голос, продолжал Евгений, едва сдерживая раздражение. – А благо в том, что больной не умрет от этой болезни, не погибнет прежде отмеренного ему века, и ему не понадобится нейрохирургическая операция, мучительная и практически бесполезная при таком заболевании.

Он уже начинал злиться. Он не докторскую защищать сюда пришел. К чему этот запланированный разгром, какая-то облава на научное инакомыслие, если все уже заранее решено? И как бы отвечая на его мысли, «ответственный» взял с края стола его розовую папочку со статьей, протянул Евгению:

– Есть много научных журналов, где вы можете публиковаться. Всего хорошего.

Евгений схватил папку и выскочил в коридор. «Черт бы побрал! Черт бы их всех побрал!» – бормотал он проклятия, торопливыми от нервного возбуждения шагами покидая редакцию журнала научных вестей. Как прав был Гёте, говоря, что наука для большинства лишь средство к существованию, и они готовы обожествлять даже собственное заблуждение, если оно кормит их…И как это актуально даже два века спустя! Но нужно что-то делать. Нужно как-то адаптироваться в тех осложнениях, которыми обернулось его открытие. Неопытный борец, наивно ожидавший всеобщего ликования по поводу победы над раком, обескураженный совершенно противоположным отношением, он начал прозревать. Он понял, что предстоят серьезные схватки и с медицинскими светилами, ревнивыми к чужой славе, и с второразрядными специалистами, кто цепко держится устоявшихся канонов. Но в этой борьбе они с Зотовым не должны быть одиноки, им нужен авторитетный союзник. И он у них будет.

Примечания

1

РНК – рибонуклеиновая кислота, молекула наследственности.

2

Гематоэнцефалический барьер – своеобразный фильтр крови, не ропускающий нежелательные для мозга вещества и организмы.

3

Нейрогенез – регенерация нервных клеток, их возобновление.

4

Экзогенная РНК – взятая у донора.

5

Гомеостаз – поддержание постоянства внутренней среды организма, способность организма поддерживать нормальную жизнедеятельность.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.