Лупоглазое земноводное продавала в длинном переходе старуха с накладным шиньоном и сжатыми куриной жопкой губами. Если бы жабу продавала простая старая алкоголичка, то можно было бы договориться за сумму, равную стоимости бутылке дешевой водки, но у нищей старухи было амплуа опустившейся, но гордой библиотекарши, и она запросила за склизкую тварь немыслимые деньги. В тот момент, когда, услышав сумму, Катюха готова была развернуться и уйти, жаба высунула свою противную морду и грустно квакнула.
Этот «квак» и определил ее дальнейшую судьбу. Катька потом рассказывала, что в нем была и вся боль мира, и все страдания невинно замученных животных, и последняя надежда, робкая и невесомая, как пузырек воздуха, испуганно булькнувший на воде.
Катька отсчитала деньги. Был март, такой, какой может быть в Москве – с морозом ниже десяти градусов по старику Цельсию, с завыванием вьюги и с заносами, когда из городского транспорта курсирует только метро. Катька везла банку с холодной жабой через пол-Москвы, спрятав ее под куцее болоньевое пальто, в котором ходила с девятого класса. Пальцы окоченели без перчаток, пока она полчаса прыгала на автобусной остановке в нелепой надежде, что появится автобус. Потом они с жабой брели сквозь плотную пелену снега по Загородному шоссе – жаба в банке под пальто и Катька, зарывшаяся носом в холодные кольца шарфа…
Жаба зажила в нашей комнате счастливо и спокойно. По ночам она мешала спать, утром жрала хлебный мякиш, днем дремала, надувшись белым круглым пузырем на дне банки, а когда в общежитии случился пожар, первой, еще до общей тревоги, разбудила нас громким противным кваканьем. Когда Катя познакомилась с Димкой, жаба пригорюнилась, перестала есть мякиш и умерла, не выдержав конкуренции.
Не знаю, почему я вспомнила сейчас о судьбе несчастного земноводного, может потому, что Катерина, перекрасившись в сизую блондинку и округлившись большим животом, стала похожа на свою почившую любимицу.
– Машка, если со мной что-нибудь случится… ну, ты понимаешь, роды и все такое… – горячо зашептала подруга мне в ухо. – Забери ребенка себе.
Ага, начинается. Перед родами у женщин что-то происходит с головой, и они принимаются нести полную чушь.
– Да что с тобой случится? Совсем с дубу рухнула? – воскликнула я, внимательно глядя на подругу. – Летальных исходов при родах – ничтожный процент.
– Вот видишь, они есть. И не спорь со мной! – рассердилась Катя. – Я не придерживалась диеты, я пила пиво! Вчера целый стакан…
– Ну и что? Не слишком ли серьезно ты относишься к лекциям в школе будущих мам? Признайся, ты туда ходишь и все записываешь в тетрадку в клеточку.
– Конечно! И знаешь, что нам сказали? «Вы можете не волноваться о ребенке. Если плоду будет не хватать кальция, он возьмет его из ваших костей, ваших зубов, волос, ногтей…» Кошмар какой, он же просто сожрет меня изнутри, как в фильме «Чужие».
– Ты толстая стала, Катька, а рожать совсем скоро, он не успеет тебя сожрать. Да… Тлетворное влияние излишней информированности. Когда я была беременна Гришкой, тоже посещала эти жуткие сходки по подготовке к родам. Представляешь, сидит десяток пузатых молодых баб и сосредоточенно обсуждает, кто что съел, сколько пописал и каков был характер стула. Особо усердствовала одна, с визгливым голосом. Спрашивает: «Я пью каждое утро свежевыжатый яблочный, морковный и апельсиновый соки. Не вредно ли выжимать яблоки вместе с кожурой?» На обсуждение вопроса уходило пятнадцать минут оплаченного каждой беременной времени.
– Ага, у нас тоже самое, хоть и Германия…
– А потом врач меня спрашивает: «А вот вы, Маша, что ели вчера на обед?» – «Пиво, – честно говорю, – и ребра…» Она офигела. «Какие, – говорит, – ребра?» – «Ну, такие, жирненькие, к пиву хорошо… Муж любит….» – «И много вы их скушали?» – «Ну, как… Меньше, чем муж». Тут она совсем тихо спрашивает: «А пива?» – «Пива, конечно, гораздо меньше….» С тех пор вопросов мне больше не задавали, а Гришку я родила легко и весело.
Про «весело» я, конечно, соврала. Но не пугать же, в самом деле, беременную подругу. Она сама себя пугает достаточно.
Поезд загудел и остановился у перрона. Солнечный Франкфурт сиял радостными металлическими терминалами.
Чем всегда радовал «Аэрофлот», так это полетным питанием. Высокая фигуристая стюардесса в белой блузке без верхней пуговицы и в алом форменном жилете наклонилась интимно и, дыхнув «Помарином», вкрадчиво спросила:
– Мясо или рыба?
– Мясо, – мечтательно сказал муж, глядя в ее глубокий вырез.
– Рыбу, – сдуру выбрала я.
– А мне кока-колу, – решительно выдал Гришка, искоса поглядывая на Антона.
Стюардесса поставила на откидные столики три теплых коричневых подноса. Рыба оказалась квадратной расплющенной котлетой, окутанной парным горошком и тоскливой сырой брокколи.
Гришке дали мясо и пластиковый стаканчик с колой, которую он тут же пролил себе на штаны, отчего расстроился до слез. Утешить ребенка удалось только сладким до тошноты кексом в герметичной упаковке.
Мы пересекли воздушную границу Германии и взяли курс на Москву.
Антон задремал, и вслед за ним сладко засопел Гришка, свернувшись калачиком на кресле. Почему-то стало грустно.
Жизнь в столице подорожала. Я нынче человек безработный и соответственно безденежный. Нищий, можно сказать. Мечтаю приобрести жидкое мыло вместо размякшего, кислотного цвета брикета с антипаразитным запахом, живущего в ванной. Брикет с гордостью достала из тайных закромов свекровь и торжественно водрузила в железную мыльницу, пережившую, я полагаю, Великий потоп.
– Завтра еще дустовое мыло куплю, – сказала она. – В доме обязательно должно быть дустовое мыло.
– Зачем? – недобро спросил Антон. – Брюшной тиф победили во времена нэпа.
– Ты, Антоша, ничего не понимаешь, – пожурила его свекровь. – Все болезни от микробов, а дустовое мыло убивает их без разбору.
Мне сразу представились волосатые микробы-многоножки, сгрудившиеся в плотный батальон за теплой трубой в ванной, со злорадными мордами, с клыками и усиками. Они выжидали, готовые наброситься на каждого, кто войдет в ванную, и растерзать в считанные секунды, оставив на полу белую груду отполированных реберных костей.
Спорить с моей свекровью было бесполезно по двум причинам. Во-первых, она была безгранично упряма, а во-вторых, глуховата. Проработав сорок лет учительницей начальных классов, Мария Петровна (к слову, моя полная тезка) ко всем, включая собственных сверстников, относилась как к первоклашкам, криво пишущим палочки. Она была консервативна согласно возрасту: носила вязаные мохеровые береты, ругала демократов, когда смотрела по телевизору новости, и промывала вермишель холодной водой. В течение дня я переживала по отношению к свекрови диаметрально противоположные чувства – от слепой ненависти и желания приложить по башке крышкой от утятницы до жалости, щемящей в грудине похуже миозита.
Вспоминая дела давно минувших лет и бабушку Антона, свою свекровь, Мария Петровна замечательно правдиво описала одной фразой суть взаимоотношений свекровь – невестка: «Бывало, она только ключ в замочную скважину вставит, а у меня уже настроение испортилось…»
Наше возвращение в Москву совпало с глобальным потеплением, послепраздничным затишьем на рынке труда и приемом чернокожего доктора Бентона из сериала «Скорая помощь» в аспирантуру. Рыжий наглый кот Кеша, любимец свекрови и Гришки, по случаю нулевой температуры на улице дезориентировался и вел себя совершенно по-весеннему. Теперь как только свекровь уходила, Кеша тут же проникал в ее комнату, запрыгивал на кровать и сворачивал из края пушистого покрывала трубу. Ни за что не догадаетесь зачем. За использование свернутого покрывала в сексуальных целях свекровь ежедневно била кота полуметровой линейкой для кройки и обзывала словами, граничащими с литературными. Безрезультатно. Он все понимал и никогда не совершал свой псевдополовой акт в ее присутствии, всегда дожидаясь ее ухода.
На мужа московское потепление тоже подействовало странно: он купил роликовые коньки за сумму, равную половине зарплаты, которую я получала у себя в журнале. Теперь каждый вечер он катался по дому, сшибая головой люстры. Тыкал в меня этими коньками, акцентировал внимание на металлических частях. Если у меня в организме не будет хватать железа (весенний авитаминоз все-таки надвигается), я сожру эти коньки.
Упадок сил, в котором виновато глобальное потепление, закрытие журнала «Лучшие банки Москвы» и кот-паразит, привел к прогрессирующей лени. На мои резюме, методично рассылаемые по Интернету, никто не отвечал, жизнь стала невообразимо скучной и чрезвычайно бедной событиями. Утром я соскребалась с кровати, грела Гришке молоко, сыпала в чашку шуршащие хлопья и ругалась, чтоб ребенок ел. Потом натаскивала на пижаму с полоумными улыбающимися кротиками джинсы, надевала куртку и волокла упирающегося ребенка в сад, благо учреждение находилось за углом. Когда я возвращалась домой, муж, бодрый и румяный, завтракал под очередную сводку дорожных происшествий, и я клятвенно обещала ему заняться самообразованием и самосовершенствованием немедленно, как только он уедет на работу. Лишь только за Антоном закрывалась дверь, я ложилась спать. Дело в том, что я сова и мои бдения у компьютера и чтения любовных романов ночи напролет приводили к тому, что по утрам я непреодолимо хотела спать.
У моей университетской подруги Вари была приятельница, мучившая ее жалобами на свою несчастную долю и рассказами и собственной скуке. Однажды Варя, устав от роли жилетки, вывалила на нее ворох собственных проблем, добавив для убедительности темных красок, – надеялась таким образом подкорректировать роли. Приятельница ничуть не смутилась: «Ну, вот видишь! У тебя хоть что-то происходит!» Разговор продолжился по старому варианту.
Теперь я чувствовала себя той Вариной знакомой, и мне хотелось поймать первого попавшегося прохожего и спросить, заглядывая в глаза: «Ну как она, жизнь? Что интересного в мире творится?»
Но однажды вечером я случайно выяснила, что в моей собственной судьбе происходят весьма неожиданные изменения. Просто я еще не догадываюсь об этом.
Глава 6
Лошадь и русалка
Хотя Гришка, бесспорно, мой сын, в некоторых вопросах наши взгляды диаметрально противоположны. Например, малыш совершенно не любит экзотические фрукты, которые я просто обожаю.
Утром купила волосатые киви в прозрачной корзинке с сетчатым верхом и спрятала их на шкаф. Надеюсь, враги, окопавшиеся в квартире (муж, свекровь и рыжий наглый кот) не догадаются, где дозревают мохнатые зеленые ежики. Нужен глаз да глаз за этой компанией. Особенно за мужем и котом. Оба пытаются проникнуть в спальню. Первый – с целью завладеть компьютером именно в тот момент, когда я собираюсь посидеть в Интернете, а второй – с твердым намерением нагадить. Несколько раз проверяла киви на спелость. Зреют медленно, что раздражает.
Вечером читала Гришке сказку «Тута Карлсон и Людвиг Четырнадцатый». Малыш ее не любит, но терпел – лишь бы не спать. Через полчаса все-таки не выдержал.
– Мама, больше – хватит. Дальше я дочитаю сам, когда научусь.
Когда муж и сын засыпают, а свекровь уединяется в своей комнате с газетой, наступает самое приятное время. В квартире тишина, только еле слышно работает телевизор да время от времени шуршит газетой свекровь за стеной. Я сижу в голубом мерцании монитора и читаю форум, где скандалят две дамы на предмет того, что есть женская красота, каковы критерии и есть ли перспективы. Насчет перспектив у меня мрачные прогнозы, все-таки тридцатилетие отзвенело, хоть и не так давно, и надо трезво смотреть на жизнь.
Над Москвой плотным киселем повисла глубокая ночная тьма. Время приближалось к трем часам. Холодное мясо прилипло к сковородке и придавило собой вялый кружок лука. Я попыталась отковырнуть мясо ногтями, но с первой попытки не получилось. На кухню прибежал кот с перпендикулярным полу хвостом и распахнул рыжую наглую варежку, чтобы заорать. Быстро сообразив, что на кухне копошусь я, а не свекровь, а следовательно, ему ничего не обломится, ретировался в туалет за унитаз. Я отскребла кусочки холодной говядины кривозубой вилкой и сложила на блюдце. Ночное меню – холодное мясо и соленый огурец.
Люди делятся на тех, кто вытаскивает огурцы из банки руками, и тех, кто это делает ложкой. Первые, в свою очередь, делятся на тех, кто сует пальцы в рассол открыто, и тех, кто скрывает эту привычку. Я отношусь к последним. Я считаю, что нет ничего зазорного в том, чтобы облапить соленый огурец, но лучше, если никто этого не увидит. Визуальная информация может негативно сказаться на особо впечатлительных сотрапезниках. Могут возникнуть лишние вопросы. Например, как часто я мою руки или не вылавливаю ли таким же образом макароны из супа. Руки я, в принципе, могу тут же помыть, а что до последнего, то придется поверить на слово – не вылавливаю.
Теперь можно продолжить свои ночные бдения. И надо проверить почту, сегодня я еще этого не делала.
Кот крадучись проник на запретную территорию – в большую комнату, смежную с нашей спальней. Он точно знает, что получит по шее, если будет замечен, но ошибочно полагает, что я ушла спать вместе с мясом и огурцом, поэтому утратил бдительность. Я медленно, стараясь не спугнуть наглую сволочь, наклоняюсь, снимаю с ноги тапок и, прицелившись, запускаю в кота. Мягкая домашняя обувь свистит в воздухе, выделывая кульбит с поворотом. Кот подпрыгивает, тормозит когтями по паркету – уши в разные стороны, на морде ужас. Тапок попадет в рыжую задницу, сопровождая свое приземление характерным шлепком. Кот исчез, тапок валяется в комнате, за стеной кашлянула свекровь – дает понять, что ее тревожат.
Ага, есть три новых послания. Два из них… Я не могу поверить – приглашения на собеседование. Месяц активной рассылки резюме все-таки дал результаты! Первый вариант – большой издательский дом, толстый гламурный журнал для томных красавиц «Вероника». Второй – книжное издательство с многообещающим названием «Свет в конце тоннеля».
Третье сообщение подозрительно долго не открывалось. Когда же, перезапустив программу, я все-таки смогла его прочесть, то была озадачена.
«Спасибо за все, что ты для меня сделал. Целую. А.»
Надо сказать, что у меня, как у всякой интеллигентной дамы, есть личный электронный почтовый ящик на бесплатном сервисе, но я часто пользуюсь нашим общим с мужем так называемым домашним почтовым ящиком. На него, собственно, и пришли все три письма. И что бы означало последнее? А может быть, оно вообще адресовано не мне? Ведь, положа руку на сердце, нужно признать, что вряд ли меня захочет целовать некто, скрывающийся под таинственной буквой А. Внутренний голос сказал, что это существо женского полу. Значит, письмо адресовано мужу. Моему доброму, домашнему, погрузневшему от сытных семейных ужинов мужу, который почти всегда пребывает в состоянии легкой дремы и просыпается преимущественно для того, чтобы поесть или принять бодрящий утренний душ. Остальные дела, как-то: просмотр телевизора, исполнение непосредственных служебных обязанностей и вождение машины – он делает, как правило, в сонном состоянии, которое многие принимают за благодушие.
Ну не любовное же это послание, в самом деле! Надо будет спросить…
Утром Антон не уследил за кофе. Коричневая пена, вздувшись пузырями, вылезла из турки, толстыми языками спустилась по металлическим бокам и облизала белоснежную плиту.
– Маша, – немедленно возмутился муж, – почему я варю кофе?
– Потому что ты хочешь его пить, наверное.
– Нет. Потому что его не варишь ты.
– Бедный… Тяжело тебе…
– Я собирался с тобой серьезно поговорить, – строгим голосом сказал муж. – Пока ты не работаешь, я бы хотел, чтобы ты выполняла основную часть обязанностей хозяйки.
Вроде ничего крамольного не произнес, вроде все по делу, но почему так хочется ругаться?
– Антон, у меня к тебе тоже серьезный разговор. У тебя есть любовница?
Муж застыл с грязной туркой в руке:
– Мань, что с тобой? С чего ты взяла?
– Ты спросил, с чего я взяла, или ты ответил, что у тебя нет любовницы?
Антон поставил турку на стол, посмотрел на меня внимательно, потом улыбнулся и поцеловал в лоб.
– Глупая ты, Машка. Я ж тебя люблю.
Можно ли теперь считать инцидент исчерпанным?
В этот момент в дверном проеме сонной мумийкой замаячил Гришка. Глаза закрыты, волосы всклокочены, пижама задралась на пупе. Пересчитал лбом косяки до туалета, споткнулся о резиновый коврик, но глаза так и не открыл.
– Маш, – сообщил муж, глядя в окно на автомобильную стоянку, – я решил покупать новую машину.
Конечно, машина нужна. Наша старенькая девятка, которая иногда позволяет себе двигаться, на самом деле тихо скончалась. Ее тело покоится перед домом. Иногда муж к ней ходит. Этот ритуал напоминает уход за могилкой доброго товарища: счистит снег, уберет мусор, постоит рядом, опустив голову.
– Конечно, по весне девятка заведется, – продолжал Антон, – но появляться на людях на ней уже стыдно.
«Интересно, кого он имеет ввиду? Юных прелестниц, падких до суперменов на сверкающих иномарках?» – спросил мой гаденький внутренний голос. Уточнить у мужа я не успела – из ванной послышались радостные крики наконец-то проснувшегося Гришки:
– Мама, я выдавил всю зубную пасту из тюбика! У меня получилось!
«Метро – транспорт повышенной опасности!» – бодро сообщила тетка в громкоговоритель. Замечательно, а почему же в таком случае сюда пускают людей, причем с несовершеннолетними детьми, а случается, что и с грудными младенцами?
Впереди на эскалаторе красавец-джигит с орлиным взором и большой спортивной сумкой, по виду – тяжелой. «Уважаемые пассажиры, обращайте внимание на подозрительных лиц…» Да здесь проще сказать, кто не подозрительный.
Вы замечали, что часть пассажиров на эскалаторе в метро не стоят тихонько справа, а бегут как безумные слева. Я обычно среди них. Но сегодня я спокойна и уверена в себе. Я спокойна, я спокойна… Я совершенно и безоговорочно уверена в себе. Я вышла заранее, на собеседование опаздывать нехорошо. Чтобы отвлечься от нервных мыслей глазела по сторонам. Заметила хамский взгляд с эскалатора напротив и показала в ответ язык.
По дороге от метро к офису гламурного журнала «Вероника» обратила внимание на служителя культа, побирающегося на нужды церкви. Молодой такой, статный, жизнелюбивого телосложения, розовощекий, смотрит задорно и весело:
– Подайте, раба Божья, на восстановление церкви всех безвременно возрадовавшихся.
– На обратном пути подам, ежели мои мысли окажутся созвучны безвременно возрадовавшимся, – мрачно процедила я сквозь зубы.
Несмотря на оптимистические прогнозы синоптиков, погода стояла морозная. Начали отчаянно мерзнуть уши: шапку я, естественно, не взяла. Представила, как буду хороша на собеседовании с алыми ушами. Пришлось замотать голову шарфом, отчего я стала похожа на пленного немца под Москвой.
В блестящем редакционном лифте сняла шарф и обнаружила, что прическа, вернее то, что я пыталась изобразить на голове, безнадежно испорчена. Может, грамотней было пожертвовать ушами… Присмотрелась к своему отражению. Так и есть: несмотря на жертвы, уши оказались помидорного цвета.
Менеджер отдела кадров, кудрявая блондинка в кремовой блузке, наморщила маленький лобик и углубилась в чтение моего резюме. Изучает. Что там можно так долго изучать? Всего-то десять строк, три места работы и две не к месту поставленных запятых.
– Э-э-э-э… – начала девушка.
– Да? – Я взглянула на нее заинтересованно и даже ласково.
– Тут написано, что вы редактор.
– Да, – подтвердила я.
– Вы работали в журнале «Комнатные фикусы», где вели рубрику «Правильная подливка».
– Поливка…
– Что, простите? – напряглась менеджер.
– Я говорю, рубрика называлась «Правильная поливка». Честно говоря, это была внештатная работа, потому что журнал мог себе позволить только одного штатного редактора.
– И это были не вы?
– Нет, это был главный редактор.
– А вы любите фикусы?
– А вы? – Я поняла, что терять мне нечего, вряд ли есть смысл надеяться на успех. – Я вообще настороженно отношусь к комнатным растениям, как и они ко мне.
– А что вас настораживает? – оживилась собеседница.
– Размножение и рост в неволе. Видите ли, я считаю, что стоящий цветок должен расти под солнцем, а все эти нездоровые заросли на окнах, особенно те, что вьются и клубятся… Это похоже на зоопарк, где под видом жеребенка лошади Пржевальского пытаются показать пони-переростка.
Менеджер грустно вздохнула, почесала голову в кудряшках и вдруг стала жаловаться:
– Вы знаете, как трудно найти сейчас специалиста? А особенно такого, который бы понравился нашему главному редактору? Вы ее видели? – Глазки девицы мстительно сверкнули из-под светлой челки: – Хотите посмотреть?
За большим овальным столом, где были разбросаны журналы и верстка нового номера, сидела неприлично худая женщина с длинными болезненно тонкими волосами.
«Русалка, выброшенная на берег жестокой волной», – подумала я.
– Вы Мария? – Женщина медленно подняла руку ко лбу, чтобы потрогать его, как делают люди, желающие убедиться, что у них высокая температура.
– Да.
– Вы знаете, куда вы попали?
Странный вопрос. Может, я произвожу впечатление совершенно неадекватной особы, и она сейчас начнет спрашивать, какой сегодня день недели и какой на дворе год.
– Сколько вам лет, Мария?
Так и есть!
– Тридцать… – почти шепотом ответила я, убавив два года.
– А вы знаете, – вдруг возбудилась русалка, – что у нас здесь не курорт? Что мы работаем ночами? Что приходится забыть об отдыхе, о здоровье, о личной жизни? Мы здесь не просто коллеги, мы – почти семья!
– В журнале «Лучшие банки Москвы» мне приходилось много работать…
– Вы читали журнал «Вероника»? – Русалка гордо выпрямилась в кресле.
– Конечно! – с готовностью выпрямилась я в ответ и добавила подобострастно: – Он мне очень понравился.
– Как вы думаете, какова читательница «Вероники»? Какова наша целевая аудитория?
Судя по беглому просмотру яркой глянцевой макулатуры под названием «Вероника», ее потенциальная читательница была молода, глупа, богата и здорова, как юная борзая. Кроме того, перед ней стояли всего три проблемы: как потратить деньги, как женить на себе олигарха и как уменьшить габариты задницы.
Пока я подыскивала слова, чтобы как можно мягче ответить на поставленный вопрос, последовал новый:
– А вы, Мария, ассоциируете ли вы себя с нашей читательницей?
– Как вам сказать… Я скорее ассоциирую себя с рабочей лошадью… – вдруг брякнула я.
Со мной такое бывает. Подумаю, подберу выражения, а потом открою рот и… выдам совсем не то, что собиралась.
Редакторица прищурила глаза, как будто хотела уколоть меня ими в нос.
– «Вероника» – это не просто работа. Это стиль жизни и образ мысли. Мне нужны люди, которые болеют…
Похоже на то. Здоровый здесь долго не протянет.
– Мне нужны муки! Мне нужна боль! Мне нужна страсть!
Может она того-с… лесбиянка? Тогда и к лучшему, что не складывается. А я уж губу раскатала. Придется подать черноряснику на церковь безвременно возрадовавшихся.
Автобус, маршрут которого проходит от метро к моему дому, окончательно вжился в зимний режим – ходит раз в полдня. Люди, обесформившиеся от шуб и теплых пальто, набиваются в грязную каракатицу с гиканьем победителей. Я подхожу к остановке в разгар битвы, но у меня нет желания принимать в ней участие.
Я заматываюсь в теплый шарф, как мумия в погребальные бинты, и иду домой пешком. День сегодня не самый удачный.
Глава 7
Здравствуй, «Галя»!
Поход на интервью без шапки не замедлил дать результаты: у меня заболела голова и заныли все члены. Внутри, за грудной клеткой, сидит огромная жаба и давит. Муж уставился в телевизор, где идет мрачный фильм о гибели Пушкина. На кухне беснуется радио: «Эпидемия гриппа в Москве достигла апогея. За пределами столицы она только набирает силу. Прогнозы самые неутешительные. Умерли уже четыре человека, которые не были привиты. А ведь есть много хорошей отечественной вакцины».
Боже! Я тоже не привита!
– Милый… – простонала я, – умираю.
– Ага. – Глаз от экрана не оторвал.
– Милый, ты скоро станешь молодым красивым и свободным. В смысле, вдовцом. Это очень романтично.
– Ага.
Он меня не слушает.
– Сейчас агакну телефонной трубкой по черепу.
– Чего взбесилась? – повернулся ко мне Антон. – Ты стала такая скандальная в последнее время.
Я стала скандальная! Это он скандальных не видел. Представляю, что бы устроила, например, Катерина Димке за то письмо с поцелуем от таинственной А.
– Антон, скажи, пожалуйста, у тебя есть знакомая женщина с именем на букву А?
– Полно, – спокойно ответил Антон.
Сказать ему о ласковом послании или нет?
– Я вчера почту проверяла. Тебе пришло письмо. Она тебя целует.
– Кто? – уточнил муж, по-прежнему не отрываясь от экрана.
– Не знаю. А.
Наконец повернулся и посмотрел открыто, честно, с неподдельным интересом и улыбкой. Нет, так неверные мужья не смотрят.
– Почитай, там в почтовой программе письмо…
– Ладно, потом, – сразу потерял интерес к разговору муж.
В дверном проеме появилась свекровь в байковом халате и с обиженным выражением лица. За ее мощным телом суетился Гришка, пытаясь прорваться в комнату первым.
– Маша, нужно принимать меры, – строго начала Мария Петровна. – Гриша говорит грубые слова.
– Что он сказал? – поинтересовался Антон.
– Он опять называл меня дураком, – поджала губы Мария Петровна.
– Гриша, ты огребешь по попе! – крикнула я сыну, который все еще метался за бабушкой.
– Мама, ты же учитель, – спокойно заметил Антон. – Объясни, пожалуйста, своему внуку, что слово «дурак» – мужского рода.
– Твои шутки, Антон, плохо кончатся, – заявила Мария Петровна, повернулась и гордо подняв голову, ушла к себе.
Гришка запрыгнул на диван, потом прижался крепко ко мне, зарылся мордочкой в плед.
– Гришаня, маме и так плохо, – погладила я беленькую пушистую головку, – а ты еще обижаешь бабушку.
– Но тебя же я не обижаю…
– Все равно. Я болею, когда ты кого-нибудь обижаешь.
– Не взращивай у ребенка комплекс вины, – строго сказал Антон, – Лучше просто дай ему по попе, чтобы больше не говорил глупостей.
– Я не могу.
– Из чадолюбивых соображений?
– Бог с тобой, из соображений собственного бессилия. Я болею, Антон. Мне плохо. У меня на груди сидит толстая жаба и давит… Изнутри…
– Так, так… – Муж деловито посмотрел на меня, как будто пытаясь разглядеть жабу. – Тебе нужно поставить горчичники. А ты знаешь, кто самый лучший ставильщик горчичников в мире? Правильно, это я.
– Ура! – запрыгал Гришка, хлопая в ладоши. – Будем ставить маме горчичники.
– Лучше добейте сразу… – простонала я.
– Зачем же сразу… – уклончиво сказал муж, выдвигая ящик с лекарствами.
Был период в жизни маленького Антоши, когда он хотел стать врачом. Эту тайну поведала мне свекровь, когда я только появилась в их доме, тихая и покорная, и еще слушала весь бред, который она мне воодушевленно несла.
Время от времени в Антоне пробуждается несостоявшийся доктор, и тогда возникает реальная угроза здоровью и спокойствию окружающих. Вот и сейчас, закатав мне, отчаянно кашляющей и, похоже, температурящей, майку на шею, муж стал внимательно изучать горчичники.
– Какие-то они странные, – сообщил Антон.
– Нормальные, – прошептала я больным горлом, – это новомодные, с них горчица не сыплется.
– А они подействуют?
– Дорогой, мне холодно.
– Их запаковали с обеих сторон в бумагу…
– Антон, у меня спина гусиной кожей пошла!
– Извини. – И ушел наливать воду. Оказывается, мисочка с теплой водой еще не была подготовлена. Вернулся минут через пять, за это время Гришка успел поиграть в хирурга, чертя мне на спине геометрические фигуры игрушечным пластмассовым ножом.
– Ну и какой стороной их ставить? – спросил муж, усевшись рядом.
– Ставь какой-нибудь побыстрее. Я тут дуба дам!
Мокрый горчичник холодной блямбой впился мне под лопатку. Я ойкнула.
– Холодно? А я попробовал воду пальцем, вроде нормальная… – удивился муж.
– Уйди со своими пальцами! Поставь чайник!
– Уйди пальцами! – немедленно повторил Гришка.
– Ну что вы сегодня все такие нервные, – обиделся Антон и удалился на кухню греть воду.
Я лежала с голой спиной, чувствуя, как мокрый горчичник, словно упырь, присасывается все сильнее и сильнее, а тяжелая холодная капля устремляется вниз, оставляя за собой ледяную дорожку на моем несчастном теле. Как хорошо, что Антон не стал врачом. Сколько жизней он спас, сколько здоровья человеческого сохранил!
Наконец муж вернулся с банкой теплой воды и с энтузиазмом приступил к процедуре. Нашлепал мне мокрых горчичников, укутал в плед и согнал с дивана Гришку, который намеревался разыграть жестокую битву с воображаемым противником непосредственно на моей спине.
Дожидаясь чудодейственного выздоровления, я вспоминала, как после школы провалила вступительные экзамены в университет на факультет журналистики и тетка пристроила меня работать в архиве стационара скорой помощи в Подмосковье. Цель была проста – чтоб ребенок не болтался на улице, а год усердно готовился к новому рывку за знаниями. С тех пор я умею разбирать почерки врачей, а это дело очень непростое.
Ко мне в архив бегал ординатор первого хирургического отделения. Коротко стриженный юноша с широкими скулами, по фамилии Гайдамаченко. Я тогда была глубокой девушкой, а он, поганец, отпускал врачебные шутки и норовил щипнуть меня за задницу.
