Гуров - Очень большие деньги

– Не исключено, – согласился Крячко. – Хотя на вокзалах сейчас всех черноволосых и смуглых трясут – не дай бог! Сам видел.

– Толку от этой нашей тряски! – махнул рукой Гуров. – Ладно, поехали на место, там прикинем, что к чему.

Они вышли из больницы. Здание было относительно новое, и территория вокруг него была обширная, залитая сплошь асфальтом, с редкими островками зелени. Зато стоянка для машин была большая и удобная.

В гуровской машине их дожидались двое – сержант Гусев и молодой Рукавишников, до сих пор еще не оправившийся от потрясения и оттого слегка бледноватый и тихий, как мышь. Оба были в форме, но без оружия. После случившегося они еще не выходили на дежурство ни разу.

Гуров и Крячко молча уселись в машину. Гуров завел мотор и, полуобернувшись, сообщил:

– В ваш район поедем. Будем на месте смотреть, что и как.

– А что доктор? – осторожно поинтересовался Гусев.

– Ты имеешь в виду, как там Личутин? – сказал Гуров. – Так вот, Личутин ваш очень плох. Врачи, по-моему, надеются только на чудо.

Гусев в сердцах рубанул кулаком по раскрытой ладони.

– Т-твою мать!.. – сказал он огорченно. – Ну надо же было такому случиться! Кабы сразу знать…

– То соломки непременно подстелили бы, – подхватил Крячко. – Это мы еще в школе учили, сержант.

– Да, попали вы – на ровном месте, да мордой об асфальт! – неодобрительно констатировал Гуров, выезжая с площадки. – Как же так получилось, сержант?

– Да я на эту тему устал уже объяснительные строчить! – признался Гусев. – Сто раз одно и то же писал. Замучился уже.

– А ты еще раз расскажи, – ласково посоветовал Крячко. – Вот увидишь, сразу легче станет. Мы с полковником вроде исповедников – всем грехи отпускаем.

– Действительно, грехи, – буркнул Гусев. – А вообще нечего было нам с ними связываться, с черными то есть… Мы по сигналу ехали. Гражданин один выпил и стал стрелять из ружья. Окна побил, народ перепугал… Вот мы по этому случаю и ехали. А эти двое просто на глаза попались, когда мы дом искали.

– Что значит – попались на глаза? – строго спросил Гуров. – Сейчас мы вот едем – столько лиц попадается на глаза. У тебя, сержант, не возникает желания проверить у них у всех документы?

– В гробу я теперь видел все эти документы! – честно сказал Гусев. – Я лучше теперь в сторону отвернусь, товарищ полковник, откровенно вам скажу. Если из-за этих документов ребят крошить будут…

– Ушами хлопать не надо! – назидательно заметил Крячко. – Представители власти! Вчетвером двоих задержать не смогли! С такой хваткой, конечно, лучше за угол отойти и там в холодке пересидеть…

– Почему разделились? – отрывисто спросил Гуров. – Если вы решили проверить у подозрительных граждан документы, почему отнеслись к этому так халатно?

– Да кабы знать! – с тоской повторил Гусев. – Я думал, ну, может, торговцы. Может, регистрация не оформлена. Я же не думал, что у них финки за пазухой. Мы с водителем на вызов поехали. Я думал, Личутин с Рукавишниковым справятся. Дело-то такое…

– Ну и что же дальше? – резко перебил его Гуров. – Личутин сказать не может, но Рукавишников-то здесь. Он-то чего помалкивает? Вы-то чем думали, молодой человек? Вам доверили ответственное дело – порядок в городе охранять. А у вас что вышло?

У Рукавишникова от волнения перехватило дыхание, и он не сразу сумел ответить.

– Товарищ полковник! Так я чего?.. – чуть не плача, заговорил он наконец. – Мне сержант сказал – иди за тем, а я пойду за этим. Проверь, говорит, документы. Если все в порядке – не кантуй. Ну я и пошел…

– Не размазывайте кашу по тарелке, юноша! – сердито сказал Гуров. – Рассказывайте толком, что там у вас получилось. А то «иди за тем, иди за этим»… Туман какой-то получается!

– В общем, их двое было, – послушно отозвался Рукавишников. – Оба лет под тридцать, здоровые ребята, жилистые. Один в песочном костюме – это с которым я потом разговаривал, а второй – в стальном. Они, когда мы из машины вышли, сразу разошлись. Мой к перекрестку пошел, а второй во двор нырнул. Сержант его догонять пошел, и больше я его не видел. Ну, в смысле, пока шум не поднялся. Его какая-то старуха нашла.

– А что было с вашим?

– С моим все тихо было, – покорно сказал Рукавишников. – Догнал я его. Как полагается, представился, документики попросил. Он не спорил, сразу паспорт достал, вежливый такой… Я ничего не заподозрил, все вроде нормально было. Паспорт просмотрел и отпустил. Сказать, что в паспорте было?

– Читали, – ответил Гуров. – В рапорте вашем. Вы лучше свое впечатление доложите – ничего странного в поведении этого гражданина не отмечалось?

– Ничего, – уныло протянул Рукавишников. – Он спокойный был, вежливый такой… Закурить еще предложил.

– Закурить он ему предложил! – с неожиданной злобой вставил Гусев. – Эх, самому надо мне было!

– После драки все мастера кулаками махать, – назидательно заметил полковник Крячко. – И потом, дело-то обыкновенное, сам говорил, а у вас сигнал был…

– Да черта ли сигнал! – безнадежно сказал Гусев. – Когда мы прибыли на место, этот крендель уже не стрелял. У него патроны кончились. И водка. Он за водкой пошел, а тут мы. Браслеты на него надели – он даже не почесался. Налит был по самые брови. А в этот самый момент Лешку-то и подкололи! Мы этого фрукта в машину как раз запихали, и тут крик…

– Ясно, – коротко сказал Гуров. – Печальная картина вырисовывается. Дебошира взяли, а опасных преступников упустили. Ну, что выросло, то выросло. Будем думать, как из этой лужи выбираться, куда мы по вашей милости сели.

– Я слышал, товарищ полковник, что у вас проверяли данные того паспорта, что Рукавишников смотрел? – осторожно сказал Гусев. – Есть какие-нибудь результаты?

– Да какие результаты? – покрутил головой Гуров. – Пустой номер. Липягин Станислав Гаврилович, шестьдесят восьмого года рождения, прописан в Юго-Западном районе. Нет такого гражданина в Москве, с таким паспортом. Ваш Рукавишников, в сущности, молодец. Он номер паспорта запомнил. Это дало нам возможность заключить, что документ, несомненно, фальшивый. Но, судя по всему, изготовлен весьма качественно, раз не вызвал у товарища никаких подозрений. Это наводит меня на очень неприятные мысли. Выходит, завелся у нас здесь кто-то новый и чрезвычайно опасный…

– Извиняюсь, товарищ полковник, – кашлянул в кулак Гусев. – Это, скорее всего, из кавказцев кто-то. Надо бы ихнюю диаспору хорошенько потрясти!

– Спасибо за ценный совет, сержант! – иронически заметил Гуров. – Только его нам и не хватало. Между прочим, судя по вашим рапортам, ни один из вас не заподозрил первоначально в неизвестных кавказцев. Назывались разные национальности, насколько я помню, даже такие экзотические, как индусы. Да и словесные портреты, составленные по вашим указаниям, как будто подтверждают такую мысль. Действительно, есть в этих лицах что-то необычное для наших широт. Стас, покажи-ка еще раз товарищам их собственное творчество!

Полковник Крячко ухмыльнулся и достал из кожаной папки два отпечатанных на принтере портрета.

– Этот вот, – сказал он, тыча в один пальцем, – здорово на одного актера похож! Забыл фамилию! Ну, он еще в этом боевике играет, как его?.. Да ты видел! Ну, вспоминай!

– Мне больше делать нечего! – проворчал Гуров. – Пусть лучше Рукавишников что-нибудь еще вспомнит. Этот тип твой по-русски, кстати, хорошо говорил?

– Ага, он по-русски, как мы с вами, – подтвердил милиционер. – Да и вблизи он ни на какого индуса не похож вроде. Нормальный мужик, только загорелый.

– Следователи опрашивали население в том районе, – сказал Гуров. – Получается, что последней видела Личутина аптекарша. Он заходил в аптеку, разговаривал с каким-то мужчиной. Вот только лица этого мужчины она не запомнила. И портреты ей показывали – никакого толку. И вообще, кажется, никому из жителей эти люди незнакомы. Во всяком случае, к такому предварительному выводу пришло следствие.

– Чего же мы туда едем? – осведомился Крячко, хотя прекрасно знал, что ответит Гуров.

– А едем мы туда, потому что должны сами во всем убедиться. И особенно меня интересует тот подъезд, из которого вышли эти два гражданина. Ведь они откуда-то вышли?

– Да-да! Они вышли из подъезда! – с горячностью подтвердил Рукавишников, перевешиваясь через сиденье. – Мы как раз подъехали, а они как раз и вышли…

– Помолчи! – перебил его Гусев. – Ты свое уже сказал. Мы потом этот подъезд сверху донизу прочесали, товарищ полковник. Там на четвертом этаже закоренелый бандюган живет, Семен Живаев по кличке Капуста. Две отсидки, в девяностых работал на Чемодана, помните такого? Тот теперь остепенился, оптовой торговлей занялся. Два дома в Подмосковье, три квартиры в столице, офис в центре…

– Допустим, Чемодана я помню, – проворчал Гуров. – Только зачем ты мне про него рассказываешь? Намекаешь, что его нужно немедленно брать? Или этого, как его, Живаева? Мол, бандюган вы, гражданин Капуста…

– Ну, не знаю, – упрямо буркнул Гусев. – Я и следователю то же самое говорил. По-моему, это же очевидный факт! Эти двое заходили в подъезд, где живет Капуста. Капуста работал на Чемодана. Значит…

– А что, собственно, это значит? – возразил Гуров. – Только одно – мы должны все хорошенько проверить. И я очень надеюсь, что вы с ребятами не перепутали подъезд.

– Обижаете, товарищ полковник! – сказал Гусев. – Мы, может, чего и недоработали…

– Это уж точно, недоработали! – заметил, усмехаясь, Крячко.

Гусев замолчал. Не открывал больше рта и Гуров – до самого конца поездки. Только, въезжая в переулок, попросил показать точно, где милиционеры остановили в тот трагический день машину. Гусев объяснил.

– Итак, вы стояли здесь, – задумчиво сказал Гуров. – А они, значит, вышли…

– Аккурат вон из того подъезда, – ткнул пальцем Гусев. – На сто процентов точно, товарищ полковник! Я не могу ошибиться. Да и Рукавишников подтвердит.

– Ага, оттуда! – немедленно подтвердил Рукавишников.

– Ну, ладно, будем считать, что хоть в этом у нас промашки не будет, – сказал Гуров. – Идемте, товарищи сыщики! Сколько здесь в подъезде квартир – двадцать четыре? Придется немного попотеть. Как говорится, еще десять тысяч ведер – и золотой ключик у нас в кармане. Но начнем мы, конечно, с вашего Капусты. Кстати, чем он сейчас занимается?

– Неизвестно, – ответил Гусев. – Вроде сейчас не при делах. Но живет нормально, ни в чем не нуждается. С нами говорит сквозь зубы, не знаю уж, как с прокуратурой. Давно у меня на него руки чешутся…

Все четверо уже вышли из машины и теперь направлялись к дому напротив. Крячко, задрав голову, рассматривал верхние этажи, щурясь от солнца. Подошли к подъезду.

– Значит, так, – сказал Гуров. – Вы тут пока подышите, ребята, по сторонам посмотрите, а с вашим знакомцем мы с полковником сами поговорим. Боюсь, при вас господин Капуста будет себя не слишком свободно чувствовать. Похоже, испытываете вы друг к другу сильную личную неприязнь.

Гусев недовольно насупился, но спорить не стал. Он кивнул Рукавишникову, и они отошли в сторону. Сержант отвернулся и потянул из кармана сигареты.

Гуров и Крячко поднялись на четвертый этаж, нашли квартиру Живаева. Дверь у Живаева была металлическая, с антибликовым покрытием и секретным замком, напоминающая дверцу какого-нибудь суперсейфа в подвалах самого разнадежного банка где-нибудь в Швейцарии. Оперативники переглянулись.

– Хороша дверца, – заметил Крячко. – Тут и в самом деле золотой ключик надо, Лева!

– Ну, для хорошего человека все двери открыты, – улыбнулся Гуров. – Звони!

– Я звоню, – сказал Крячко, нажимая на кнопку звонка. – Только сомнения меня берут. Тут ведь и впрямь всех уже по пять раз опросили. Думаешь, нам скажут что-то новенькое?

– Лучше один раз увидеть, чем прочитать гору протоколов, – возразил Гуров. – Меня сейчас даже не столько показания интересуют. Если кто-то говорить не хочет, он не заговорит. Но я хочу ему в глаза посмотреть. По глазам многое узнать можно. Например…

Договорить он не успел, потому что дверь вдруг бесшумно приоткрылась и на площадку выглянуло круглое озабоченное лицо с маленькими плутоватыми глазками. Хозяин был невысокого роста, но широк в плечах и довольно крепок. Правда, мышцы его уже заплыли жирком, но не настолько, чтобы можно было назвать этого человека толстяком. В первую секунду лицо его испуганно дернулось, но хозяин мгновенно взял себя в руки и заговорил уверенно, как человек, которому не о чем беспокоиться.

– Ко мне, что ли? – спросил он небрежно. – Что-то ваши фотографии мне незнакомы, ребята! А хотите на раз угадаю, откуда вы? С ментовки, верно? Никаких чудес – у вас это просто на лбу написано.

– Ну угадал, подумаешь! – сказал Крячко. – Мы тоже мастера угадывать. Ты – Капуста, на Чемодана работал, два раза сидел. На мой взгляд, маловато тебе дали.

– А ты, гражданин начальник, сам посиди, тогда и говори, мало это или много, – заметил хозяин добродушным тоном. – А вообще, чтобы вы знали, не Капуста я теперь, а Семен Викторович Живаев, добропорядочный гражданин и исправный налогоплательщик. С темным прошлым давно покончено. Вот так вот. А у вас ордерок имеется?

– А зачем добропорядочным гражданам ордерок? – удивился Гуров. – Просто так зашли, чайку попить, поговорить о том о сем. Добропорядочные граждане – они с милицией сотрудничают охотно и без принуждения.

– Так-то оно так, – согласился Живаев, но в хитрых глазах его снова появилась озабоченность. – Да вот беда, нет у меня сейчас времени на разговоры, гражданин начальник. Уходить мне надо. Я ведь бизнесмен теперь – у меня зоомагазин тут неподалеку. Зверушками торгую. Такая морока – постоянно глаз да глаз нужен!

– Разбегаются, что ли? – сочувственно спросил Крячко.

– За народом глаз нужен! – поправил Живаев. – Который за товар отвечает. Народ у нас сами знаете какой – без присмотра не оставляй! Бегемота уморят.

– Может быть, вы все-таки пригласите нас в квартиру, господин Живаев? – спросил Гуров. – Там все и расскажете. Всего пять минут. Подождут ваши зверушки.

– Ну, может, пять минут и подождут, – всего мгновение размышлял Живаев. – Заходите! Только я по собственному печальному опыту знаю – пустил мента в дом, значит, не жалуйся. Пока душу у тебя не вынет, все равно не уйдет.

Несмотря на такое пессимистическое вступление, Живаев все-таки посторонился и запустил гостей в квартиру.

– Где базар вести будем, граждане начальники? – развязно поинтересовался он. – В хоромы вас вести или по русскому обычаю – на кухоньке?

– Лучше, конечно, в хоромы, – сказал Гуров. – Интересно, как у нас бывшие бандиты благоденствуют.

– Ну вот, опять! – с укором сказал Живаев. – Сказано ведь, кто старое помянет…

Он распахнул дверь в комнату. Оперативники вошли.

Сержант Гусев не обманул. Живаев точно ни в чем не нуждался. Комната была обставлена дорогой мебелью и выстелена коврами. Предметов, пожалуй, было даже многовато для жилого помещения. Гурову показалось, что они попали на мебельную выставку. На стенах висели картины в тяжелых золоченых рамах – в основном обнаженные дебелые красавицы работы неизвестного, но, видимо, очень старательного художника. Красавицы были идеального розового цвета и смотрелись очень заманчиво.

– Нравится? – спросил Живаев с гордостью. – Никакой Третьяковки не надо! Сиди и любуйся.

– Да, завидно живешь! – согласился Крячко и тут же задал вопрос: – Неужели вся эта роскошь на трудовые доходы приобретена?

– А на какие же, начальник? – уже с глубокой обидой воскликнул Живаев. – Мамой клянусь, завязал я с проклятым прошлым! Да и куда мне теперь – с моей-то клешней. Ну ты сам посуди!

Он взмахнул у Крячко перед носом левой рукой, и оперативники вдруг поняли, что этой самой левой руки у хозяина, собственно говоря, и нет. Вернее, осталась от нее грубая культя, безобразно торчащая из закатанного рукава рубашки.

Крячко смущенно крякнул.

– Где ж это тебя, брат, так угораздило? – спросил он. – Извини, мы не знали… С такой штукой ты точно не боец.

– То-то и оно, – сердито сказал Живаев. – А получилось на зоне. Разборка там была, кое-кто сильно одеяло на себя потянул… Ну, не важно! Короче, меня задели слегка перышком. А на зоне – это не в больнице, ножи не стерилизуют. – Он хохотнул. – Короче, гангрена началась, тут мне копыто и оттяпали. Из-за этого мне досрочное вышло…

– Значит, нет худа без добра, – заключил Гуров. – Но не у одного вас, Живаев, несчастья бывают. Слышали, тут у вас поблизости милиционера на днях ранили?

– А то не слышал! – фыркнул Живаев. – Не смешите меня, гражданин начальник! Десять раз уже допрашивали по этому делу. Только, сами понимаете, не мог я мента с одной рукой завалить.

– Упаси бог! – сказал Гуров. – Дело не в том, Живаев. В тот день к вам в подъезд заходили два человека. Вот их портреты. Никого из них не знаете?

Живаев презрительно покосился на листы, которые разложил перед ним Гуров.

– Да видел я уже эту самодеятельность! – сказал он. – Вот этот у вас здорово на моего любимого актера похож. Стивен Сигал его зовут. Боевики любите?

– Я же говорил, что похож! – обрадовался Крячко. – Имя только забыл. Как ты говоришь – Сигал? Надо запомнить.

– Вы мне тут зубы не заговаривайте! – оборвал их Гуров. – Значит, незнакомы с этими людьми, нет? А где вы были в тот день, Живаев?

– Не помню, – хмуро сказал Живаев. – То есть помню. Как это где? В магазине я был. С утра как ушел…

Он хотел еще что-то сказать, но в этот момент раздался звонок в дверь. Живаев мгновенно вскочил и быстро шагнул к двери.

– Это ко мне, – сказал он на ходу. – Должок сосед должен принести. Я мигом.

– Да это за нами, наверное, – невозмутимо заявил полковник Крячко, тут же поднимаясь и присоединяясь к хозяину. – Ребята заждались.

Лицо Живаева омрачилось, но он молча вышел в прихожую и, мельком глянув в глазок, отпер дверь. Крячко и за его спиной Гуров остановились в полутьме коридора. Живаев приоткрыл свою бронированную плиту совсем чуть-чуть, так что ничего, кроме смутной тени на лестничной площадке, оперативники не увидели. Они не успели даже глазом моргнуть, как вдруг Живаев резко захлопнул дверь и обернулся.

– Обознались квартирой, – сказал он сдавленным голосом.

– Ну-ка! – Гуров решительно отстранил его и, щелкнув задвижкой, выскочил на площадку.

По лестнице скатывалось эхо торопливо удаляющихся шагов. Гуров гневно оглянулся на Живаева.

– Присмотри за ним, Стас! – крикнул он и побежал вниз.

Глава 3

Глумов вошел в кафе, настороженным взглядом окинул зал. Владельцы заведения отделали помещение в стиле деревенской таверны, только к русской деревне это не имело ни малейшего отношения. Скорее это напоминало какую-то игрушечную деревеньку из старой немецкой сказки – так все здесь было аккуратно и чисто. Отмытые до янтарной желтизны дощатые столы, камин из ярко-красного кирпича, розовые официантки в кокетливых белых передниках – в другое время Глумова от всего этого просто стошнило бы. Но сейчас ему было не до мелочей, да и кафе это он выбрал практически наугад. Новой Москвы он не знал, не помнил и этого места. Просто, проходя мимо, решил назначить здесь встречу. В случайной забегаловке его никому не придет в голову искать.

Глумов, впрочем, не знал наверняка, ищут ли его здесь или же он сумел наконец всерьез оторваться от преследователей. Через финскую границу он переехал в составе туристической группы по чужому паспорту и тут же растворился на просторах своей необъятной родины. Она по-прежнему была щедра, широка и доверчива, и Глумов даже пожалел, что однажды ему пришло в голову поискать счастья в далеких краях. В конечном итоге все равно ничего хорошего из этого не вышло. Родина оставалась родиной, но старые связи уже не срабатывали – кое-кто из знакомых давно уехал, кое-кто умер, а кто-то просто исчез без следа. Вот был человек, шустрил себе, вертелся, имя его поминали на каждом углу, и вдруг – будто корова языком слизнула – пропал человек, и точка – никто и не знает, где его искать.

К тому же Глумов не торопился. Он столько лет не был на родине, что уже начинал забывать правила игры. Нужно было сначала хорошенько оглядеться, взвесить все, чтобы не наломать сгоряча дров. Пока что Глумов пообщался с тремя-четырьмя земляками, да и тем не сказал правды, ограничился туманными намеками. Серьезно решил говорить с единственным человеком – с Володькой Степанковым по кличке Кенарь. Так его прозвали из-за пронзительно-желтых волос. Теперь-то он здорово изменился – погрузнел, сделался невыносимо серьезным и отзывался исключительно на Владимира Григорьевича. За Кенаря мог и по роже съездить. Он даже волосы красил теперь в черный цвет. Насколько Глумов мог понять, Степанков подвизался теперь в таксомоторном бизнесе. Чем он там занимается, Глумов так до конца и не уяснил, но что Степанков не баранку крутит, это было совершенно точно. Что-то он там такое контролировал и распределял, и слово его имело большой вес среди матерых шоферюг. Глумову показалось, что Степанков вообще чувствует себя в новой Москве как рыба в воде и ему здесь многое по плечу. Давно минуло то время, когда они на пару рисковали жизнью. По пустякам, в сущности, рисковали. Хотя кто знает? Это сейчас все кажется пустяками, а тогда все было серьезно, и, кроме того, в этих пустяках выковывался характер.

Глумов осмотрел помещение и остался доволен. Никто тут его знать не мог, и опасности собравшиеся здесь люди не представляли – это были в основном средних лет мужики, среднего достатка и среднего ума, довольные своей судьбой и не знающие ничего в жизни страшнее, чем приказ о немедленном увольнении. Сейчас они расслаблялись за кружкой хорошего пива и строили планы на выходные – дальше их воображение не простиралось. Им не нужно было лезть из кожи, как Глумову. Ну что же, сам виноват – жил бы спокойно, как все люди, тоже бы сейчас в ус не дул – потягивал бы пивко и посматривал по сторонам довольными заплывшими глазками.

Глумов еще раз пробежался взглядом по залу и констатировал, что Степанков еще не появился. Он озабоченно посмотрел на часы и сел за ближайший столик. Рядом немедленно возникла улыбчивая официантка – в белоснежном передничке, с симпатичными ямочками на тугих розовых щечках.

– Что будем заказывать? – спросила она, откровенно кокетничая.

Глумов знал, что нравится женщинам, и сам был до них большой охотник, но сегодня он даже не улыбнулся в ответ. Настроение было не то.

– Два «Хейнекена», милая, и побыстрее! – вдруг прозвучал за спиной у Глумова повелительный хрипловатый голос.

Он резко обернулся – Степанков возник будто из-под земли, в темном костюме, застегнутый на все пуговицы, неприступный и деловитый как министр. «Откуда он взялся? – недовольно подумал Глумов. – Должно быть, вошел сразу за мной. Забавно – я не доверяю ему, а он не доверяет мне, и ходим вокруг друг друга, как два кота в палисаднике. Вроде и драться не из-за чего, но и до взаимопонимания далеко».

– Здравствуй, Володя! – сказал он, приподнимаясь. – Я даже не заметил, как ты вошел.

– Здравствуй, Глумов! – небрежно ответил Степанков, чрезвычайно довольный. – Я всегда оказываюсь в нужном месте в нужное время. Учти это на всякий случай.

– Я обязательно учту, – сказал Глумов. – Присаживайся.

– Спасибо. – Степанков сел, поддернув на коленях брюки. – Что за странная причуда – выбрать этот кабак? У тебя с ним связаны какие-то воспоминания?

– Какие могут быть воспоминания? – сдержанно отозвался Глумов. – Когда я здесь жил, этого кабака и в помине не было. Просто попался на глаза.

– Паршивая забегаловка, – выпятив нижнюю губу, заявил Степанков. – Если выберу время, я покажу тебе, куда стоит ходить. Сейчас в Москве есть возможность прилично отдохнуть.

– По правде говоря, об отдыхе я пока не думал, – натянуто улыбнулся Глумов. – И сюда попал совершенно случайно – я же сказал.

Официантка с ямочками на щеках принесла пива и осведомилась, не нужно ли еще чего-нибудь.

– Все, свободна! – сурово сказал Степанков. – Понадобится – позовем.

Глумов покрутил головой.

– Строг ты стал! – заметил он. – А девочка, между прочим, хорошенькая. Зря ты ее так.

– А говоришь, что тебе не до отдыха! – осуждающе сказал Степанков. – Такой же ты бабник и остался, Глумов, каким был. А в нашем возрасте по-другому нужно. Пожестче пора быть, посолиднее. На чепуху не отвлекаться.

Глумов выслушал его, лениво отхлебнул пиво. Пиво было хорошее – свежее и в меру холодное.

– Мне кажется, это разные вещи, – сказал он. – Женщины – это не чепуха.

– А что же это? – презрительно прищурился Степанков. – Моя бы воля, я бы этих…

Он хотел сказать что-то резкое, но вовремя остановился и опять принял невозмутимо-деловой вид.

– Ладно, – заявил он после короткой паузы. – Время дорого. О чем ты хотел со мной поговорить?

Глумов подумал, что после стольких лет разлуки у обоих, наверное, нашлось бы о чем поговорить, но понял, что для Степанкова все это не имеет ни малейшего значения. И вообще, он, похоже, старался забыть, что было в прошлом. Ну что ж, в этом имелся смысл.

– У меня к тебе серьезное дело, Володя, – сказал Глумов, подавляя в себе желание назвать Степанкова по старой привычке Кенарем. – Времена действительно изменились. Оказалось, что я здесь уже никого не знаю. Как в чужой город попал, честное слово! А мне нужно срочно провернуть одну аферу. Паспорт мне нужен! Хороший, надежный паспорт. Такой, чтобы я мог достать его из широких штанин и сказать – читайте, завидуйте! За ценой не постою – деньги у меня есть.

Степанков с бесстрастным лицом смотрел себе под ноги и слушал. К пиву он так и не притронулся. «Черт его знает, как он изменился, – невольно подумал про себя Глумов, разглядывая заплывшую щеку бывшего дружка. – Если бы лет десять назад мне сказали, что Кенарь превратится в такого жлоба, я лопнул бы со смеху. Отчаянный был человек. И баб, между прочим, любил».

– Это что же, надо понимать – у тебя проблемы с законом, Глумов? – спросил наконец Степанков, поднимая глаза. – Давай уж начистоту!

Глумов сделал изумленное лицо.

– Володя! О чем речь?! – негромко воскликнул он. – О каких проблемах ты говоришь? Меня десять лет не было дома! Меня все давно забыли!

Степанков слегка поднял брови.

– А где, кстати, ты был все эти годы? – проговорил он задумчиво. – Ты ведь мне так и не сказал. Помню, тогда с тобой еще ребята поехали. Чекану срок светил, он рад был хоть на край света уехать. Кирюха еще, Бугай… Где они сейчас, интересно?

Глумов немного помедлил с ответом.

– Чекан, по-моему, дальше Польши не уехал, – сказал он. – Кирюха в Майами – у него яхта, богатых старушек катает по побережью. А Бугай… Не знаю, где Бугай. Раскидало всех.

– А сам-то? Где скитался? – с интересом спросил Степанков, не сводя глаз с Глумова. – Загорелый вон какой! Тоже на побережье оттягивался?

– Да где только меня не носило! – попытался отшутиться Глумов. – Уж и сам не помню, где побывал. А загар – это в горах. На высоте быстро чернеешь.

– Это какую же ты высоту брал? Эльбрус, что ли?

Глумов пристально посмотрел на Степанкова. Ничего по лицу бывшего дружка прочитать было невозможно. И в глазах у него ничего не было, кроме любопытства.

– Анды, Володя, Анды, – сказал он. – Есть такие горы в Южной Америке. Тепло там, бананы… Но воздуху не хватает, понимаешь? Дышать там трудно.

– Вон, значит, куда тебя занесло! – осторожно заключил Степанков, снова отводя глаза. – А с бабками, значит, у тебя все нормально? Значит, бизнес там, в горах, неплохой?

Глумову стало немного не по себе. Степанков заговорил о том, о чем он сам предпочитал до поры умолчать.

– Бизнес везде можно устроить неплохо, – с деланым равнодушием сказал он. – Но приходит время, и тянет домой. Ты не думай, у меня с законом как раз все в порядке. У меня паспорт гражданина Соединенных Штатов. Чистый, как невеста! Просто я хочу здесь осесть. С чужим паспортом как-то неудобно.

– Так есть же какие-то службы, наверное, – заметил Степанков. – У тебя тут метрики сохранились всякие…

– Ты не понял, Володя, – мягко поправил его Глумов. – Я не хочу под своим именем. Есть обстоятельства.

– Та-а-ак, обстоятельства, значит? – неприятным тоном сказал Степанков. – Ты извини, конечно, но мне хотелось бы знать, что это за обстоятельства. Ты не пойми меня как-то не так, но… Сам посуди, тебя не было тысячу лет, и вдруг ты заявляешься, как будто с луны упал, просишь паспорт тебе сделать, о себе не рассказываешь… Ты пойми, у меня теперь легальный бизнес, положение, я теперь гражданин новой России. Тут можно все, но на строго помеченной территории – знаешь, как это собаки делают?.. И особенно зарываться все равно не рекомендуется. С теми, кто зарывается, разговор короткий. В этом смысле ничего не изменилось.

– Не пойму, что тебя смущает, – хмуро сказал Глумов. – Я на твою территорию не посягаю. И прошу всего лишь о небольшой услуге. Плачу щедро. Или, хочешь сказать, у вас тут липовые паспорта уже не в моде?

– Да нет, почему же? Всякое бывает, – рассудительно заметил Степанков. – Но всегда знаешь, за что берешься. С улицы с такой просьбой не приходят.

– Я что же тебе, с улицы? – с откровенной уже неприязнью перебил Глумов.

– Извини, Глумов, а откуда же? – жестко сказал Степанков. – Ты даже хуже – ты с гор спустился. Бог знает, что ты там в этих горах наворочал. Вот ты говоришь, что на территорию мою видов не имеешь. Это правильно. Я тебе и не позволил бы этого сделать ни при каких обстоятельствах. Но если за тобой хвост тянется, я тоже в твоем дерьме вымажусь. И никто не даст гарантий, что завтра мы с тобой на пару по этапу не отправимся. А ты говоришь, территория!

– Ну, если боишься, я тебя напрягать не буду, – сказал Глумов. – Ты мне только имя скажи, кто помочь может, а дальше я сам.

Степанков покачал головой.

– Ты как будто и вправду с гор спустился, Глумов, – неодобрительно заметил он. – Что тебе имя даст? Все равно тебе придется меня впутывать. Мне придется человека подставлять… Это не разговор, Глумов. Ты лучше объясни все по-человечески, чтобы я понял. Я же не зверь все-таки. Если в моих силах – обязательно помогу старому товарищу.

– Оно и видно, – пробормотал Глумов. – Как будто к чужим завернул. Можно подумать, что ты меня первый раз видишь. Забыл, как десять лет назад вместе…

Степанков поднял предостерегающе палец.

– Десять лет! – сказал он. – Ты посмотри вокруг! Многих ты тут знаешь? Ты меня-то небось с трудом узнал. Сколько народу перемерло за это время! А у тех, кто остался, свои дела. А тут ты со своими проблемами. И еще хочешь, чтобы тебя принимали с распростертыми.