Военные тайны ХХ века - Вся правда о войне. Причины. Итоги. Потери

Книга потерь». В них суммарное соотношение сил и средств, сосредоточенных у западных границ СССР, оценивается как 1,19: 1 в пользу Германии и ее союзников. Но при этом в танках советская группировка будто бы имела огромное преимущество – в соотношении 0,3: 1 (4,3 тыс. против 14,2 тыс.), почти такое же оно было в боевых самолетах – 0,54: 1 (5 тыс. против 9,2 тыс.). И даже в орудиях и минометах немецкое преимущество было не такое уж и большое – 1,43: 1 (47,2 тыс. против 32,9 тыс.). Зато в численности личного состава у врага было почти 2-кратное преимущество (5,5 млн чел. против 2,9 млн чел.) [66].

Нет сомнений, что эти данные базируются на советских документальных источниках. Но всем ли из них и во всем ли можно вполне доверять, а тем более считать полностью соответствующими действительности? А еще более того, разве можно легко верить данным, которые представлены немецкими мемуаристами, пусть даже они и утверждают, что их источником являются служебные документы вермахта? Ведь если бездумно «проглотить» указанные цифры, то получается, что бедных немецких солдат, а также румын, венгров и прочих разных финнов их отцы-командиры не на блицкриг посылали, а на убой.

Больше всего среди этих показателей повергает в недоумение огромное число советских танков, которые будто бы в начале войны дружно встречали врага на наших западных границах. Однако, во-первых, на самом деле почти все учитываемые в этих подсчетах немецкие силы тогда были непосредственно у границ СССР, а около половины наших танков, которые находились в западных военных округах и учитывались здесь фактически как танки действующей армии, надо было еще гнать к ним за многие десятки, а порой и сотни километров, расходуя их моторесурс, сжигая горючее и теряя их в пути из-за поломок. Так, по данным В. Дайнеса, из 170 советских дивизий, дислоцированных накануне нападения врага в западных военных округах, 75 были расположены от 100 до 400 км от границы и более, а 10 были в пути [67]. Ну а, например, В.И. Дашичев и вовсе писал о том, что только 56 наших дивизий (32 %) были в первом эшелоне, а остальные располагались «в районах сосредоточения на общей глубине от 300 до 400 км от границ» или были в пути. При этом, по его данным, противник «имел в это время перед фронтом наших округов в первом эшелоне 63 процента всех соединений армии вторжения» [68]. И вряд ли эта ситуация существенно изменилась из-за того, что с началом боев немцы своим стремительным продвижением в глубь нашей территории сами быстро сократили это расстояние. Не менее проблемной была и перевозка танков транспортом из-за дополнительных организационно-технических трудностей, потери времени и налетов немецкой авиации на железнодорожные станции и эшелоны.

Во-вторых, при всем желании невозможно поверить в реалистичность того, что 22 июня 1941 года доля наших танков в действующей армии (а за нее большинство фактически считает все войска западных округов) была столь огромной – почти 63 % (по данным Г.Ф. Кривошеева, 14,2 тыс. от 22,6 тыс. во всех округах), если в течение всех остальных периодов войны она составляла в среднем менее 30 % [69]. Ведь в целом в начале войны доля советских сил и средств на линии противостояния с войсками Германии и ее союзниками от общего их числа была существенно меньшей, чем во все остальные периоды войны.

Не менее удивляет здесь довольно странный метод подсчета общего соотношения сил, который, впрочем, совершенно не объясняется. Фактически же он приводит к сильному завышению советских сил и соответствующему занижению сил противника. И это характерно не только для рассматриваемого исследования, а стало уже традиционным в отечественной историографии со времени «разоблачения культа личности».

Во-первых, многие виды техники и вооружения совершенно не приняты в расчет, в частности бронемашины и бронетранспортеры, грузовые, специальные и другие автомашины, хотя они вместе взятые имели, пожалуй, не меньшее значение, чем те же, например, танки. Тем более что последние были тогда, кстати, в основном легкими и далеко не совершенными. Предположим, что Красная Армия все же имела некоторое преимущество в числе боеспособных танков на линии соприкосновения (хотя, разумеется, это не так), однако даже при самом большом уважении к «прибедняющимся» данным битых немецких генералов и бодрым отчетам начальника ГАБТУ РККА, это преимущество трудно оценить в более чем 5 тыс. машин (до 2-кратного). Зато в автомобилях немцы и их союзники на фронте в начале войны имели преимущество не менее чем в 450 тыс. машин (оценочно более 600 тыс. их автомашин против примерно 150 тыс. наших), то есть разница была примерно 4-кратная [70]. Вот и надо сравнивать значение 5 тыс. плохо оснащенных и укомплектованных советских легких танков (если они вообще были в реальности на фронте), морально, а часто и физически устаревших, и 450 тыс. европейских автомашин, да не каких-попало, а «опелей», «мерседесов», «фольксвагенов», «пежо», «рено», «фордов» и им подобных, то есть произведенных фирмами – лидерами мирового автомобилестроения!

Не подлежит сомнению, что технические характеристики и качество немецких автомашин, в том числе французского производства и прочих трофейных, имели превосходство над нашими автомашинами на порядок, в частности в той же грузоподъемности. Именно за счет подавляющего преимущества в автомашинах и мотоциклах, благоприятной летней сухой погоды и относительно неплохих дорог Украины и Прибалтики, а также гораздо лучших дорог Германии и Центральной Европы, немецкие войска имели на первом этапе войны огромный перевес в мобильности и своевременном снабжении.

Еще раз следует подчеркнуть то, что этого преимущества наш противник добился во многом благодаря активному использованию трофейной техники. «Стремительность германского наступления на Восточном фронте в 1941 году, – пишет известный исследователь А. Широкорад, – была бы невозможна без трофейных тягачей и автомобилей. А они составляли свыше половины автопарка гитлеровских армий» [71].

Нельзя забывать также и о пулеметах, другом стрелковом оружии, а также радиостанциях и иных технических средствах, в которых перевес на стороне немцев был, по-видимому, весьма велик. К примеру, авторы «Истории Второй мировой войны 1939—1945 гг.» установили, что Германия в 1940 году произвела «для пехоты» автоматического оружия 171 тыс. штук, а в 1941 году – 325 тыс. штук, в то время как наша страна к лету 1941 года выпустила только первую большую партию пистолетов-пулеметов (автоматов) – более 100 тыс. штук [72] А по данным М. Мельтюхова, в первой половине 1941 года Германия превзошла СССР по числу произведенных пулеметов примерно в 6 раз [73].

Если попытаться определить роль танковых частей и подразделений в войсках, противостоявших друг другу в 1941 году, то можно достаточно уверенно предположить, что их условный удельный вес вряд ли тогда по своему значению превышал 15 % совокупной мощи вооруженных сил, уступая, скорее всего, по важности значению артиллерийских и авиационных частей и подразделений [74]. Другое дело, что в авангардных частях и на решающих участках фронта их роль резко повышалась. Кроме того, возможное преимущество советских войск в числе танков вполне нейтрализовывалось немецким перевесом в противотанковых орудиях.

Во-вторых, при определении соотношения сил сторон почти совершенно не учитывается техническое состояние танков и самолетов, а между тем, по-видимому, никем не оспаривается то, что немецкая техника была выведена к нашим границам почти полностью исправной (да и невозможно это оспорить: зачем им перебрасывать для скорого введения в запланированные бои неисправную технику; подавляющее большинство немецких танков были еще сравнительно новыми, а хорошая ремонтно-техническая база позволяла им быстро исправлять поломки). В то же время значительная часть нашей техники была непригодной для боевого применения без ремонта, а некоторая часть из нее существовала практически только на бумаге. Так, даже сами авторы упомянутого статистического исследования вынуждены были признать далее, что в западных военных округах накануне нападения на СССР Германии и ее союзников исправных советских танков было всего 3,8 тыс. [75], то есть немцы и по числу танков (по крайней мере, боеспособных) фактически нас превосходили. Так почему же авторы этого труда при подсчете общего соотношения сил сторон исходили из числа всех танков, в том числе многочисленных неисправных советских боевых машин? Они же все равно в боях не участвовали, будучи после быстрого продвижения врага в глубь нашей территории опять-таки в своем большинстве брошенными. Возможно, впрочем, что небольшая часть из небоеспособных советских танков, находившихся до войны в западных военных округах, в первые ее дни была все же приведена в готовое к бою состояние, но вряд ли их счет мог идти на тысячи, так как немцам уже за первую неделю войны удалось продвинуться в глубь советской территории на большинстве направлений в среднем на 200—300 км.

В-третьих, все виды техники следует сравнивать между собой с учетом их боевых и технических характеристик, то есть не просто танки или орудия и минометы в одной куче, а танки соответствующих типов, гаубицы и пушки соответствующих калибров и т.д. Одно дело – танки моделей КВ и Т-34, другое дело – устаревшие виды легких танков. При этом по числу наиболее боеспособных видов танков нового типа немцы не уступали нашим, а напротив, существенно их превосходили, даже если считать все эти советские танки вполне исправными. Не случайно тот же авторский коллектив под руководством Г.Ф. Кривошеева в своей последней работе определяет, что «группировка войск противника, сосредоточенная у границы с СССР, превосходила советские войска западных военных округов… по тяжелым и средним танкам – в 1,5 раза, по боевым самолетам новых типов – 3,2 раза» [76]. И это было закономерно, так как в 1940 году Германия произвела танков современных типов (средних) 1,4 тыс., а СССР аналогичных им танков Т-34, а также более мощных, но менее скоростных и маневренных КВ – только 361 [77]. Но опять это почему-то большинством авторов не отражается в общих подсчетах соотношения сил сторон. Кстати, при сравнении подобных моделей танков можно тешить себя гордыми мыслями о том, что наши передовые танки того времени КВ и Т-34 были лучше соответствующих немецких Т-III и Т-IV в огневой и броневой мощи. Но зато они уступали им в надежности и удобстве в эксплуатации, оснащении радиостанциями и оптическими приборами, скорострельности орудия, да и, пожалуй, в скорости и маневренности тоже [78].

В-четвертых, нельзя забывать и о качестве боевых и иных машин. Почему-то практически никто не осмеливается утверждать, что, например, отечественные «жигули», «КамАЗы» или «газели» не уступают в оснащении и качестве немецким автомобилям, скорее переоценивая «немецкое качество». Однако когда идет речь о танках, автомашинах и другой технике времен войны, об этом самом их качестве почему-то большинство вдруг забывает. Что ни говори, но опережали нас немцы и тогда в создании более совершенных моделей техники и вооружения, и еще больше – в качестве их оснащения и изготовления. К тому же большинство наших танков, самолетов и другой техники к началу войны было устаревшим технически и физически. Не случайно начальник штаба Сухопутных войск вермахта Ф. Гальдер в своем дневнике записывал весной 1941 года: «Русское вооружение: материальная часть устарела» [79].

В-пятых, некорректно сравнивать танки или другую технику сами по себе, в отрыве от их оснащения, укомплектованности и подготовки экипажей, наличия ремонтной базы и другой необходимой инфраструктуры, а также сил взаимодействия с ними. Те же авторы коллективного статистического исследования довольно убедительно показали огромное превосходство (по состоянию на 1941 год) немецкой танковой дивизии над советским танковым корпусом при незначительном перевесе противника в танках: по штатной численности личного состава (что означает бульшую укомплектованность экипажей, лучшее сопровождение, прикрытие, ремонт и снабжение) – в 2,15 раза, в артиллерийских орудиях – почти в 4 раза, в автомобилях – почти в 2,5 раза, и только по числу минометов их силы были почти равными [80].

Кстати, еще бульшая разница в моторизованности и вооруженности в пользу немецкой стороны выявляется при сравнении немецкой пехотной и аналогичной по своему назначению и масштабу советской стрелковой дивизий по их штатам на тот же 1941 год. При превышении в численности личного состава чуть более чем в полтора раза противник имел преимущество в автомобилях почти в 4,5 раза, в орудиях – в 2,5 раза, в минометах – более чем в 1,77 раза, в пулеметах и автоматическом оружии – почти в 3 раза [81]. Надо ли еще раз говорить о том, что и укомплектованность этих штатов у немцев в начале войны была более высокой?!

Одним из подтверждений тенденциозности большинства из таких подсчетов в сторону занижения сил и средств германского блока является также общий учет артиллерийских орудий и минометов при определении их соотношения у сторон. Дело в том, что у Красной Армии было гораздо больше минометов, а у вражеских войск – пушек и гаубиц. В то же время очевидным является то, что пушки и гаубицы в среднем и целом представляют собой более мощный и эффективный вид вооружения, чем минометы. Зато минометы более дешевы и легки в изготовлении. Так что не от хорошей жизни нехватку артиллерийских орудий наше военно-политическое руководство пыталось компенсировать более дешевыми минометами.

Как уже говорилось, огульное сравнение общих, да еще и сомнительных показателей всех без разбору танков и самолетов в отрыве от других показателей и обстоятельств приводит некоторых авторов к полуфантастическим версиям (если не сказать больше), например, о целенаправленной подготовке СССР к агрессии против Германии или о якобы превосходстве в силах Красной Армии над врагом к началу войны. В частности, М. Мельтюхов писал о почти 4-кратном превосходстве советской группировки, сосредоточенной в июне 1941 года в западных военных округах, в танках и штурмовых орудиях над противостоявшей ей группировкой противника (15,7 тыс. у нас против 4,2 тыс. у немцев и их союзников), обосновывая этим «фактом» подготовку СССР к превентивному нападению на Германию [82], а М. Солонин утверждал о более чем 4-кратном превосходстве РККА в танках (в РККА у западной границы более 13 тыс. единиц, не считая танкеток) [83]. Что же тогда говорить о В. Суворове, который уже в силу своего положения перебежчика был, по сути дела, ангажирован для возведения армады советских «бумажных» танков в некий культ, или о многих высокомерно относящихся к нашей стране западных исследователях?!

Не мучает подобных авторов и вопрос: а куда так быстро исчезли эти многие тысячи советских танков? «Как куда, – возмутятся такие сочинители, – немцы уничтожили». Когда же успели? «Да всё тогда, – добавят они, – в первые дни войны». К примеру, заявил М. Мельтюхов о почти 16 тыс. советских танков, которые будто бы были к началу войны в наших западных округах, значит, ему пришлось потом утверждать, что немцы, едва начав войну, большинство из них почти мгновенно уничтожили и захватили. Вот и табличку со ссылочками он со свойственной ему пунктуальностью не забыл представить, в которой указал, что к 10 июля 1941 года Красная Армия потеряла 11 783 танка [84]. Остается только раскрыть рот от удивления: получается, что РККА теряла тогда по 654 танка в день, в то время как все вражеские войска вместе взятые за все эти дни якобы потеряли 350 танков! Дас ист фантастиш! Вот ведь какие это были немецкие чудо-богатыри! Правда, куда подевалась их богатырская сила уже осенью 1941 года, когда и 100 советских танков в день одолеть им было уже невозможно по одной уже хотя бы причине их резкого сокращения (на грани исчезновения как вида) к тому времени в Красной Армии, этот автор не сообщает. К примеру, знаток танковых вопросов В. Чобиток утверждает о том, что к осени она имела на фронте менее полутора тысяч танков, причем в основном легких [85]. Однако, как ни странно, ее сопротивление захватчикам после столь чрезвычайного «обестанкивания» лишь усилилось.

Если верить подобным авторам, то получается, что воевать с полутора тысячами танков лучше, чем с 15 тысячами. Из этого логически возможны два вывода: либо авторы, которые пишут о многократном перевесе советских танковых сил в своей численности в начале войны, мягко говоря, грешат против истины, либо роль танков в той войне была незначительной. Автор этих строк гораздо больше склоняется к первому выводу, хотя, конечно, значение численности танков переоценивать, как это многие делают, тоже не стоит.

Читая высказывания верующих в большое численное преимущество Красной Армии в танках над вермахтом в начале войны, приходится только удивляться силе их чувства. Так, известный исследователь М. Барятинский и от этой веры не хочет отступать, заявляя, что с 22 июня по 9 июля 1941 года врагом было уничтожено 11 712 советских танков, и ежесуточные потери наших танков не хочет представлять фантастическими, определяя их в 233 танка [86], напрочь при этом забывая об элементарных правилах арифметики. Но если последнее число является верным, то получается, что за 18 указанных суток советские войска потеряли 4194 танка. И, вероятно, с учетом танков, захваченных врагом практически без боя, а также вынужденно уничтоженных нашими воинами или брошенных ими в неисправном состоянии, советские потери в этих боевых машинах как раз и были в рассматриваемый период примерно такими.

Даже командующий немецкой группой армий «Центр» Ф. фон Бок, вряд ли полностью справившийся с естественным желанием приукрасить свой полководческий триумф в сражении с фронтом Д. Павлова, и то пишет в своем дневнике всего лишь о 2585 советских танков, захваченных и уничтоженных за указанный период времени подчиненными ему силами [87]. И это на самом неблагополучном для Красной Армии фронте, потери на котором составляли в начале войны около половины всех наших потерь!

Весьма также интересно уточнить, а чем же они, то бишь фашисты, их уничтожали? Нет, понятно, не шашками или штыками, но, как ни крути, а получается, что все теми же якобы малочисленными и слабыми немецкими танками и пушками, за которые так переживают многочисленные доморощенные апологеты немецкого воинства. Как же тут благодаря их стараниям не стать вермахту в умах многих людей уже не преступным, а доблестным!?

Может быть, настала уже пора перестать развивать бурные фантазии и прославлять нацистские вооруженные силы, господа ниспровергатели сталинизма?! Ведь не сходятся же у вас, любители острых исторических ощущений, концы с концами, сколько ни старайтесь. Автору же этих строк остается только извиниться перед читателями за очередное ерничество при обсуждении столь серьезной, более того – трагической темы. Но разве можно оставаться сдержанным, если трезво, а не в опьяненном идеологией или чувством мести состоянии, взглянуть на приведенные выше высказывания этих заблудившихся в реалиях войны исследователей?!

Впрочем, здесь, наверное, уместно вспомнить и популярную поговорку о том, что война, мол, все спишет. В данном случае она, вероятно, как раз и помогла «списать» и танки, существовавшие тогда, видимо, только на бумаге, и танки, находившиеся в ремонте или не готовые по другим причинам к боям и маршам. В общем, она помогла бюрократам и разгильдяям того времени, но зато «подвела» тех историков, которые не любят проявлять критичность к формально солидным источникам.

Разумеется, в литературе можно найти и обратные указанным мнениям высказывания. Так, М.В. Конотопов, автор одного из современных учебников по истории экономики России, раскрывая вопрос о развитии военного производства в годы Великой Отечественной войны и накануне ее начала, отмечает, что «в начале войны СССР имел втрое меньше танков и самолетов, чем Германия …» [88] В это поверить, правда, еще труднее. Да и указанный автор в этом издании при освещении данного и иных вопросов, как и большинство других авторов современных российских учебников, почти постоянно пытается доказывать ущербность социалистической экономики и сталинской экономической политики, всячески умалял их показатели, нередко даже противореча не только общеизвестным и очевидно существующим фактам, но и самому себе. Однако такие высказывания являются по-своему примечательными.

Впрочем, на почти подобное соотношение числа имевшихся у сторон танков и самолетов указывали и авторы советского периода, которые при этом скорее преувеличивали успехи первых пятилеток. К примеру, по данным Я.А. Иоффе, на 22 июня 1941 года советские танки и САУ составляли 48,5 % от числа немецких, а советские боевые самолеты – 31,1 % от того, что имел наш противник [89].

Не верят стереотипным утверждениям о превосходстве в количестве этой боевой техники группировки Красной Армии, сосредоточенной накануне войны у наших западных границ, и некоторые зарубежные исследователи. Так, известный французский историк Н. Верт в своем учебнике также утверждает, что войска Германии и ее союзников превосходили в этот момент советские войска по числу танков в 1,5 раза, а по количеству современных самолетов – в 3,2 раза [90]. Хотя, по-видимому, указанные авторы, считавшие, что в начале войны СССР явно уступал врагу в числе танков и САУ (штурмовых орудий), все же имели в виду только наиболее боеспособные модели этих видов боевой техники, в отличие от своих оппонентов, которые учитывали их без разбора, слепо веря документам, исследованиям и мемуарам заинтересованных участников событий.

Конечно, обстоятельно и корректно сравнивать соотношение сил и средств противоборствующих армий является весьма сложной задачей из-за ее масштабности и методологических трудностей ее реализации. Но грубые обобщения соотношения сил по танкам, самолетам, орудиям и минометам при явном преуменьшении значения численности личного состава и игнорировании оснащения войск другими видами техники, оружия и иных материально-технических средств, а также их качества только запутывают дело. Можно еще понять многочисленных писателей и публицистов, одержимых антисталинизмом, антикоммунизмом или русофобией, или тех, кто отрабатывает свой антисоветский или антироссийский «хлеб», которые в стремлении умалить победу нашего Отечества, как утопающие за соломинку, хватаются за эти грубые и сомнительные в своей достоверности обобщения численности танков и самолетов, игнорируя то, что источники этих данных являются противоречивыми и неполными, а многие, особенно о немецких танках, откровенно сомнительными. Но что мешало и до сих пор мешает серьезным отечественным военным историкам? Давление Н. Хрущева, М. Горбачева, Б. Ельцина, В. Путина и их агитпропа, амбиции Г. Жукова и других маршалов и генералов или сила все той же исследовательской инерции? Или уже, быть может, коммерческие интересы?

Можно найти немного авторов, которые пытаются реалистично взглянуть на соотношение танков и другой боевой техники в начале войны. К примеру, по мнению В. Гончарова, к началу войны «Красная Армия в два раза превосходила противника по танкам» [91]. Еще смелее и конкретнее он был в своей более ранней работе, определяя число исправных советских танков в западных округах в 10—10,5 тыс. против 6—6,5 тыс. у немцев и их союзников [92]. Близок ему в своих подсчетах другой танковый «спец» – И. Шмелев, который количество «боеготовых» советских танков, имевшихся накануне войны в этих округах, определяет в 10 540 единиц, присовокупив к ним, правда, еще 206 новых танков, поступивших туда в последние мирные дни [93].

Несоответствие цифр соотношения количества танков у сражавшихся сторон, которые отстаиваются большинством историков, с реальными делами на фронте в начале войны вынуждает признать обоснованной постановку В. Гончаровым или, например, Ю. Мухиным [94], вопроса о довольно странном «выпадении» из сравнительных данных захваченных немцами в 1939—1940 годах в качестве трофеев многочисленных французских, британских, чешских и прочих танков, причем почти полном. Куда же все-таки делась богатая танковая добыча вермахта? На это шибко ретивым ниспровергателям нашей Победы ничего, видимо, другого не остается, как отвечать в стиле известного персонажа популярного отечественного кинобоевика: мол, трофейные танки у них были «не той системы», то бишь «не вписывались в немецкую структуру управления боем танковых дивизий» [95].

Неужели еще кому-то непонятно, что не очень любили немецкие генералы в своих дневниках, донесениях, воспоминаниях и исследованиях упоминать о трофейных танках и ином трофейном вооружении и оснащении, которое они использовали в годы войны, а тем более не любили все эти трофеи учитывать?! Если о них и упоминали, то часто старались преуменьшать их число и значение. Не нравилось им это делать во время войны, чтобы не дать повода сомневаться в «превосходстве арийской расы», доблести немецкого оружия и своих собственных заслугах. И тем более не прельщало их это делать уже после войны, чтобы было больше оправданий для своего полного в ней разгрома. Да и не очень прилично было признавать, что благодаря фактически награбленным средствам Германия смогла так резко усилить свою военную мощь в 1939—1940 годах. Вот и получается по данным немецких генералов, что солдат у них было много, а основных видов боевой техники – непропорционально мало. Других же источников для подсчета немецких и союзных им сил и средств у наших исследователей и публицистов практически нет, что видно даже из солидных отечественных трудов о войне, например, из многотомных энциклопедий «История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941—1945 гг.» или «История Второй мировой войны 1939—1945 гг.».

Что же тогда нужно делать? Правильно, пытаться определять суммарные оценки всех сил и средств Германии и ее союзников, а не только танков и самолетов, причем исходя из всех данных, а не только тех, которые нравятся немецким генералам и поющим с их голоса исследователям, учитывая также и логику развития событий. При этом, конечно, нужно откровенно признать их оценочный и приблизительный характер. Однако это все же будет гораздо ближе к истине, чем выдавать те же фактически оценочные данные, и притом более чем сомнительные, за вполне точные, да еще, как правило, почти без учета других важных средств.

Надо принимать во внимание еще и то, что военно-политическому руководству Германии совсем излишним было упоминание в различных документах о всех своих силах, которые выдвигались к границам с СССР в 1941 году. Им же, как известно, нужно было скрывать эти факты, преуменьшать их масштаб, так как они втайне готовились к нападению на нашу страну, опасаясь ответной реакции руководства Советского Союза.

Итак, большинство авторов считают, что в выдвинутой против нашей страны немецкой группировке было около 3,5 тыс. танков и штурмовых орудий, причем почти исключительно собственного производства, и еще их союзники имели чуть более полутысячи танков производства разных стран. Но если у немцев и их союзников было так мало этих боевых машин собственного производства, а, судя по заявлениям К. фон Типпельскирха и некоторых других немецких генералов, написавших впоследствии труды о войне, им было известно о якобы большом перевесе советских войск в числе танков [96], кто им мешал использовать трофейные танки, коих захвачено было в разных странах, но большей частью, конечно, во Франции, в основном во вполне пригодном состоянии в общей сложности до 6 тыс. штук? Так, тот же В. Гончаров справедливо отмечает, что, хотя точное количество трофейных танков, имевшихся у Германии на лето 1941 года, установить трудно, однако только в мае – июне 1940 года во Франции было захвачено не менее 4 тысяч английских и французских машин, значительная часть которых не имела повреждений либо могла быть легко отремонтирована [97].

Однако это самое большинство игнорирует наличие в начале Великой Отечественной войны в распоряжении Германии большого числа трофейных танков, не приводя, впрочем, никаких серьезных аргументов в пользу такой позиции. К примеру, Л. Лопуховский и Б. Кавалерчик, хотя и насчитали в армии вторжения 1941 года чуть больше танков, штурмовых орудий и танкеток, чем многие их единомышленники: в общей сложности – 4643, но признают наличие в это время в действующих войсках Германии только небольшого числа чешских танков, практически полностью отрицая использование в них трофейных боевых машин Франции и иных стран. По их предположению, большинство французских танков было уничтожено или повреждено в боях 1940 года [98].

Вот только много ли на самом деле было в этой кампании упорных боев, с большими потерями сторон, они, пожалуй, и не подумали. Да и непонятно из их слов, а сколько же все-таки немцам досталось неповрежденных танков либо имеющих небольшие, вполне устранимые повреждения, и куда они все-таки делись! Читая их размышления, можно подумать, что таковых и вовсе не было.

Из всего этого логически возможны два основных вывода: либо собственных танков у немцев было гораздо больше, и им не было нужды особенно-то «возиться» с трофейными, либо трофейные танки они все же активно использовали, но достоверных и точных сведений об этом в силу тех или иных причин в доступных источниках не осталось. В свою очередь, уже из этого, а также иных указанных выше обстоятельств вытекает другой вывод: по числу исправных и укомплектованных танков в начале войны враг имел, скорее всего, над нашими войсками на фронте преимущество, а с учетом их лучшего качества и огромного превосходства в укомплектовании танковых частей и соединений иными средствами, преобладание в силе танковых войск врага было подавляющим. Что они и доказали на деле, а не на бумаге. И те же французские и прочие трофейные танки были достаточно широко применены немцами в течение по крайней мере 1941—1942 годов, в том числе и в борьбе против СССР, как и немало их они передали своим союзникам. Другое дело, что эти трофейные танки, вероятно, не двигались стройными колоннами и широкими цепями по просторам СССР в авангарде вермахта, а были, видимо, по большей части применены во второстепенных боях, в виде приданных, дополнительных средств, в учебных и прочих вспомогательных целях либо переделаны в САУ и тягачи.

В частности, упоминавшийся уже А. Широкорад приводит конкретные примеры применения французских «толстобронных» танков под Брестом, Москвой и Севастополем в 1941—1942 годах, где они сыграли немаловажную роль [99]. Разумеется, трофейные танки использовались немцами в начале войны и в других местах. Однако немецкие мемуаристы, а вслед за ними и наши ведущие авторы не спешат подсчитывать общее число этих, как и других, трофейных танков и прибавлять его к традиционно называемому числу немецких танковых сил вторжения.