Военные тайны ХХ века - Вся правда о войне. Причины. Итоги. Потери

Неужели опять вездесущий Сталин всюду и всегда успевал навредить, или наши военачальники все такими глупыми были? Да и чем бравые немецкие генералы могли стремительно маневрировать, если якобы танков у них было намного меньше, а другие моторизованные средства будто бы не имели действительно важного значения? Разумеется, ответ-то, как ни крути, может быть только один: летом и осенью 1941 года немцы и их союзники имели подавляющее количественно-качественное преимущество в совокупных силах и средствах: прежде всего в численности солдат и их технической подготовке, знаниях и опыте офицеров и генералов, числе транспортных и иных технических средств, качестве боевой и иной техники и оружия, оснащении войск, особенно танков и самолетов радиосвязью и другими техническими приборами и устройствами, обеспечении боеприпасами и снаряжением, вплоть до лучшего качества питания и обмундирования их войск и лучших транспортных коммуникаций, по которым они их снабжали.

Это и позволяло им создавать на решающих участках фронта необходимую концентрацию войск для прорыва советской обороны, не ослабляя другие его участки.

Но как же тогда зимой 1941 года Красная Армия смогла нанести первые крупные поражения врагу? Ну, во-первых, советские победы тогда еще были весьма скромны по сравнению с немецкими победами предшествующего периода. Во-вторых, к этому времени существенно изменились многие объективные и субъективные обстоятельства войны, к примеру, снизилась роль фактора технического превосходства фашистских войск. В-третьих, определенную роль могли сыграть на первый взгляд мелкие, субъективные, случайные обстоятельства происходивших событий. Вообще вопрос о причинах провала немецкого блицкрига и первых крупных победах Красной Армии, одержанных ею зимой 1941—1942 годов, требует отдельного внимательного рассмотрения, что и будет сделано далее.

Истинное количественное соотношение используемых сил и средств очень трудно еще определить и потому, что оно складывается из множества составляющих, причем далеко не вполне симметричных. Например, на вооружении советских вооруженных сил в начале войны было больше минометов, зато у немцев – артиллерийских орудий, особенно противотанковых; у нас, как принято обычно считать, было гораздо больше танков, во всяком случае легких типов, а у немцев, без всяких сомнений, – в несколько раз больше автомобилей различного вида и мотоциклов. Что уже говорить о соотношении орудий по их калибру, а тем более танков и самолетов – по их различным боевым и техническим характеристикам. Во многих же трудах о войне их, как правило, сваливают в «общую кучу», хотя разные типы и образцы одних и тех же видов вооружения и техники порой в разы отличались друг от друга по своим боевым и иным возможностям.

Еще более трудно установить соотношение качества этих сил и средств. В любом случае здесь не обойтись без основанных на логических рассуждениях оценок, базовыми фактами для которых будут результаты боев, сражений, кампаний и войн, с одной стороны, и численность личного состава войск, с другой стороны.

Что касается важности последнего показателя, то она определяется тем, что численность личного состава в разных армиях легче и корректнее сравнивать между собой, так как военнослужащие, особенно солдаты, в принципе мало различаются между собой по своему предназначению, да и за немногими исключениями и по своим основным качествам. Если солдат есть в наличии, здоров и невредим, то он примерно так же способен воевать, как и любой другой. Отдельные из них еще могут значительно отличаться друг друга по своим особенностям: росту, физической силе, выносливости, ловкости и т.д. Но в больших массах солдат эти индивидуальные различия обычно почти полностью нивелируются. И то, что солдаты одних стран в целом могут лучше воевать, чем солдаты других стран, обусловлено разницей в их боевой и технической выучке и воинском опыте, а также в организации и дисциплине в войсках. Но опять-таки в условиях тотальной, длительной войны эти различия довольно быстро стираются, становясь, как правило, незначительными.

Совсем другое дело – техника и оружие, особенно сложные их виды и образцы, которые не только могут сильно, порой на порядок, отличаться друг от друга по многим своим техническим и боевым свойствам, но и во многих отношениях непредсказуемее в своей уязвимости, чем люди. Танк вроде бы и есть, но использовать его по своему прямому назначению нельзя, допустим, из-за того, что его не успели вовремя заправить горючим или заменить на нем одну из многочисленных деталей. Солдат без пищи воевать может даже несколько дней, а танк без горючего и боеприпасов не годен и на минуту. Или, к примеру, у одних есть танк, а у других «развалюха» с израсходованным моторесурсом или недостаточным боезапасом под названием «танк». Но даже, допустим, есть вроде бы вполне исправные и не совсем старые танки, но много ли они принесут пользы, если на них нет радиостанции, приборы не позволяют вести меткую стрельбу или ориентироваться ночью, в экипаже нет заряжающего или обученного наводчика, снаряды и горючее вовремя не успевают подвозить, и даже при не самых больших повреждениях или поломках нет возможности их оперативно отремонтировать?

До сих пор не ослабевают споры о том, сколько же в Красной Армии было танков накануне войны, а самое главное, какую долю из них составляли устаревшие машины, легкие танки и танкетки, сколько из них было неисправных и в какой степени, сколько не укомплектованных людьми и снаряжением и насколько вполне боеспособные и современные танки соответствовали по своим характеристикам и качеству немецким танкам. Но о чем здесь спорить, если значительные победы немецких войск, их очевидное преимущество в мобильности и пробивной мощи, постоянное рассечение в 1941 году нашей обороны танковыми клиньями врага были вполне очевидными фактами, бесспорно доказывая их большое преимущество в силе танковых войск! Ведь немцы били наших предков тогда не «бумажными» танками, которых у Красной Армии, по преобладающему мнению современных авторов, было гораздо больше, а самыми что ни на есть реальными, боеспособными, которых на фронте на самом деле, вероятно, было все-таки больше именно у них в начале войны, не говоря уже о гораздо большей в целом мощи немецких танковых и моторизованных войск! Чему и кому надо больше доверять: фактам происшедших событий и, самое главное, их результатам или «бумаге», то бишь сомнительным источникам и их бездумным или лукавым интерпретаторам, делам или словам?!

Кроме того, нельзя забывать, что оснащение войск техникой и оружием, как правило, в значительной мере пропорционально численности войск с поправкой на экономические и научно-технические возможности страны и использование ресурсов других стран. Чем больше в них людей, тем больше должно быть и бывает на самом деле техники и оружия, чем больше имеется техники и оружия, тем больше направляется для управления ими людей.

Таким образом, если войска одной страны имеют, к примеру, меньше танков, чем приблизительно одинаковые по численности войска другой страны, находящейся на примерно том же уровне развития, значит, они обычно имеют настолько же больше пушек, бронемашин или другой техники и вооружения. А такая несимметричность оснащения войск различными видами техники и вооружения может объясняться не только разными оперативно-тактическими особенностями военного строительства и планирования в той или иной стране с учетом специфики ее научно-технического и экономического развития, но и особенностями боевых и технических характеристик указанных видов оружия и техники и их качества. Поэтому когда многие авторы приводят данные о почти 2-кратном перевесе в численности войск вторжения Германии и ее союзников над советскими силами обороны, но одновременно указывают на 2-кратное, а то и 3—4-кратное преимущество этой группировки РККА в танках, то они тем самым расписываются в отсутствии достоверных источников этих данных. В любом случае советские танковые войска в начале войны по многим показателям были гораздо слабее немецких танковых войск, прежде всего в качественном отношении. При этом танковые войска врага и другие силы вторжения были гораздо лучше оснащены артиллерийскими орудиями, бронемашинами, автомобилями и стрелковым оружием, а также обеспечены боеприпасами, ремонтной и материально-технической базой.

Итак, авторский подход к пониманию причин (факторов) поражений и побед воевавших сторон в тех или иных кампаниях Великой Отечественной войны и в ней в целом основывается на научно-философских исследовательских принципах. Крупномасштабные и продолжительные социально-исторические процессы происходят в целом объективно и закономерно, а общество и его основные элементы представляют собой сложные системные явления (образования). Решающее значение в них имеют объективные и объективно-субъективные (объективные явления, имеющие определенную меру субъективного содержания) факторы. Вместе с тем и собственно субъективные факторы, а именно политическая воля и конкретные поступки лиц, стоящих во главе этих процессов и систем, находится с ними в диалектическом единстве, приобретая порой решающее значение.

Кроме того, информация о числе сил и средств, использованных сторонами в войне, ввиду затруднительности точного и сопоставимого их учета и подсчета, методологическими и идеологическими проблемами проводимых исследований, должна подвергаться критическому осмыслению и проверкой соответствия их бесспорным, основополагающим фактам, логике и результатам развития событий.

3. Ресурсные возможности СССР и Германии, роль их союзников и других стран к началу войны и в ходе ее

К 22 июня 1941 года Германия и ее союзники имели большое преимущество над СССР, который противостоял им тогда практически в одиночку, и в общих силах и средствах вооруженных сил, и еще больше в силах и средствах сосредоточенной для вторжения своей группировки войск по сравнению с дислоцированной здесь советской войсковой группировкой, а также и в ресурсах для их пополнения. Это фактическое преимущество в силах и средствах противника было как количественным, так и особенно качественным. И такое положение сложилось тогда отнюдь не случайно или всего лишь по произволу отдельных субъектов, а в результате объективно обусловленного хода событий, политических, экономических и иных закономерностей развития стран Европы и отношений между ними.

Однако военное руководство СССР накануне войны самоуверенно преувеличивало силы и потенциал нашей страны, явно недооценивая возможности противника. Инерция этих заблуждений сохранилась и в послевоенное время, в том числе в трудах военных историков и публицистов, как сохраняется она у многих, даже у добросовестных исследователей до сих пор. Впрочем, эти реальные ошибки в оценках соотношения сил сторон довольно трудно отделить от пропагандистских действий советского руководства по поддержанию в Красной Армии высокого боевого духа и уверенности в ее мощи у населения страны. Очевидно, что такого рода пропаганда неизбежно сопряжена с намеренным преувеличением собственных сил и принижением сил противника.

Представляется, что одна из главных причин этой искаженной общей оценки сил сторон состоит в традиционном чрезмерном превознесении роли танков и придании слишком большого значения формальным показателям их производства. После того как в 30-е годы промышленность СССР добилась больших успехов в объемах производства танков, а наши ученые, конструкторы и инженеры – в создании их прогрессивных моделей, и это было подкреплено определенными успехами в конструировании и производстве самолетов и других видов техники и оружия, у руководителей Генштаба и Наркомата обороны, вероятно, возникли идеи военно-технического превосходства над Германией. К этому, скорее всего, добавлялась убежденность в бульших ресурсных возможностях СССР, обусловленная восприятием Германии как гораздо меньшей страны, верой в преимущества социализма и надеждой на солидарность трудящихся и силы сопротивления в оккупированных и подчиненных ей странах.

Все это привело к значительным просчетам в планировании и подготовке к войне и методах ее ведения на первоначальном этапе. Отсюда и доминировавшая перед войной, но оказавшаяся в целом несостоятельной в создавшемся положении наступательная стратегия оборонного планирования СССР. Предполагалось, что возможное нападение любого вероятного агрессора будет быстро отражено, после чего его войска должны быть разгромлены решительными наступательными действиями Красной Армии. Надежда была на то, что война будет быстро перенесена на территорию противника. В принципе это была правильная и оправданная стратегия, но к лету 1941 года она уже не соответствовала изменившейся военно-политической ситуации в Европе.

Вместе с тем превосходство СССР над будущим врагом в силах, средствах и ресурсах какое-то время действительно существовало. Не приходится сомневаться, что еще в 1936 году Германия как военная держава очень сильно уступала во многих отношениях Советскому Союзу, но последовавшие затем резкая милитаризация германского общества, прежде всего ее экономики и научно-технической сферы, бескровные установление контроля над Рейнской областью, присоединение Австрии, Судет и Чехии, завоевание «малой кровью» Польши, Франции, Бельгии, Нидерландов, Дании, Норвегии, захват при этом большого количества трофейного оружия, боевой и иной техники, боеприпасов, иных материальных ценностей этих государств и их армий, а также британских экспедиционных войск, привели к многократному увеличению сил и средств ее армии, а также ее ресурсных возможностей в количественном отношении. Ну а немецкое качество техники почти всегда было одним из самых лучших в мире, и уж точно намного выше отечественного. К этому добавилось вовлечение ею в союзнические отношения (фактически – в сферу своего доминирования) Румынии, Венгрии, Испании, Финляндии, Словакии, Хорватии, Болгарии.

Вот что писал о происшедшем накануне начала войны резком экономическом усилении Германии один из руководителей советской экономики в эти годы Н. Вознесенский: «Общая сумма богатства, награбленного гитлеровской Германией в оккупированных странах до 1941 года, составляет, по оценке Управления по делам экономической войны в США, 9 млрд. ф. ст., что вдвое превышает годовой национальный доход Германии до войны. Кроме того, гитлеровская Германия в широких масштабах эксплуатировала иностранных рабочих, численность которых в Германии достигала 12 млн человек, что позволяло немцам компенсировать изъятие из производства в армию значительного количества рабочих» [31]. Одной из форм фактического принуждения побежденных Германией в начале Второй мировой войны стран к финансированию ее дальнейших военных действий стало взимание с них контрибуций, размер которых постоянно увеличивался: с 8 млрд марок в 1940 году (11,4 % доли ее государственного бюджета) до 19 млрд марок в 1941 году (18,4 % его доли), продолжая расти и далее – до 48 млрд марок в 1944 году (26,4 % его доли) [32].

Конечно, благодаря стараниям своего политического руководства СССР в 1939—1940 годах также удалось заметно усилиться геополитически, но все же во много раз меньше, чем в это время Германии. Так, население присоединенных, завоеванных, вовлеченных в союзнические отношения Германией в 1938—1940 годах европейских стран и территорий составляло почти 200 млн человек, а население присоединенных в это время к СССР территорий – 20—22 млн человек. При этом, находясь начиная с сентября 1939 года в состоянии войны с Великобританией и другими странами, военно-политическое руководство Третьего райха имело необходимое оправдание для мобилизации и укомплектования армии военного времени. В результате ее армия с учетом сил союзников стала явно превосходить по большинству показателей Красную Армию, а личный состав вермахта смог в начавшейся войне накопить немалый опыт боевых операций в современных условиях. Подписанные в 1939 году договоры с Германией позволили оттянуть начало войны, но в какой-то мере сыграли с руководством СССР злую шутку, способствовав недооценке военной опасности с ее стороны.

Впрочем, возможности для дальнейшей милитаризации советской экономики и всего общества в целом, еще большего доминирования в структуре производства тяжелой промышленности или ускорения экономического роста к концу 30-х годов в СССР для условий мирного времени были практически полностью исчерпаны. Почти все это уже до предела упиралось в ресурсный потенциал нашей страны, а также «усталость» советского народа от напряжения форсированного развития базовых отраслей экономики и военного производства в годы первых пятилеток. Ведь оно происходило в значительной мере за счет недоразвития сельского хозяйства, легкой промышленности, жилищного строительства и сферы услуг, в первую очередь нужных для материального благополучия населения. Так, доля расходов на оборону в государственном бюджете с 25,6 % в 1939 году, что и так было очень много, выросла в 1940 году – до 32,6 %, а в 1941 году – до 43,4 % [33]. Тем более советские власти в сложившейся ситуации были фактически лишены возможности проведения заблаговременной мобилизации и полномасштабного сосредоточения войск вблизи границ с Германией и ее союзниками.

Можно предположить, что с осени 1940 года и особенно весной 1941 года И. Сталин и другие руководители СССР стали понимать, что военно-политическая мощь Германии значительно увеличилась, и, следовательно, военная опасность с ее стороны существенно возросла. Об этом, в частности, свидетельствуют переговоры и консультации, которые проводили в эти последние предвоенные месяцы советские руководители со своими коллегами из Германии и Японии, различные мирные инициативы, выдвигавшиеся в этот период властями СССР, попытки проведения дальнейших мероприятий по усилению армии, хотя и в основном завуалированного характера. Важным результатом этих усилий был заключенный 13 апреля 1941 года пакт о нейтралитете между СССР и Японией, который в дальнейшем помог избежать нашей стране войны на два фронта. Однако всего этого с учетом всей опасности сложившейся ситуации было, как оказалось, явно недостаточно ни для предотвращения войны, ни для достаточного усиления армии.

Сравнение ресурсов противостоявших сторон следует начать с сопоставления их людского потенциала, ибо люди есть главное богатство любой страны. Численность находящегося в распоряжении властей населения в решающей степени определяла кадровые возможности государств и блоков, а от этого зависела геополитическая, экономическая и в конечном итоге их военная мощь. Особенно важное значение имела подконтрольная сторонам противоборства численность военнообязанных, а также трудоспособного населения, которая, впрочем, в основном соответствовала общей численности населения.

Подсчет численности населения европейских стран, которую она составляла в исследуемый период, является весьма трудной задачей. Более того, точный ее подсчет вообще невозможен из-за сомнительного характера многих устных данных, разрозненности и противоречивости их источников, пристрастности многих исследователей, а также многочисленных перекроек государственных границ, депортаций, переселений и других миграций населения, которые происходили в эти годы весьма часто. Вызывают сомнения и приводимые в литературе сведения о естественном движении населения, происходившем тогда в этих странах. Однако в совокупности все эти данные все же позволяют беспристрастному исследователю дать достаточно точные оценки его численности.

Итак, население Германии и ее европейских союзников (с учетом оккупированных и присоединенных стран и территорий) насчитывало к началу Великой Отечественной войны приблизительно 302 млн человек, в том числе Германии (с учетом Австрии, Судет, Эльзаса и Лотарингии и других присоединенных и аннексированных стран и территорий) – почти 99 млн человек, а население СССР – около 196,5 млн человек [34]. О численности населения нашей страны более подробно будет говориться во 2-й части работы, благо авторская оценка этого числа практически не отличается от преобладающих в литературе представлений. А вот оценка численности населения Германии и союзных ей стран требует обстоятельного рассмотрения именно здесь.

Прежде всего, следует отметить, что в этих подсчетах автор не учитывал только численность населения стран и территорий Европы, фактически оставшихся вне союзнических отношений, не попавших под оккупацию или в явную и существенную зависимость от вступивших в войну сторон либо военно-политический контроль над которыми был далеко не полный: Швеции, Швейцарии, Португалии, Ирландии, Сербии, Греции, Албании и Турции (если, конечно, считать ее европейской страной), ну и, само собой, Великобритании, находившейся в состоянии войны с Германией.

Прежде всего, следует отметить, что в этих подсчетах автор не учитывал численность населения стран и территорий Европы, фактически оставшихся вне союзнических отношений и не подвергшихся оккупации Германией и ее союзниками: Швеции, Швейцарии, Португалии, Ирландии и Турции (если, конечно, считать ее европейской страной), ну и, само собой, Великобритании, находившейся в состоянии войны с Германией. Не включено в это число и население Греции, Сербии и Черногории, Албании и Косова, в которых продолжалось активное сопротивление оккупантам. С одной стороны, Германия и ее союзники использовали экономику, инфраструктуру, территорию этих стран, но с другой стороны, оккупанты вынуждены были содержать в них в это время довольно большие воинские контингенты и формирования органов безопасности, которые несли потери в боях с партизанами и другими силами сопротивления, а местные коллаборационисты практически не принимали никакого военного, военно-полицейского или иного подобного участия в войне против СССР.

Особого рассмотрения заслуживает численность населения Германии, которая значительно увеличилась в период с 1938-го по весну 1941 года. К сожалению, большинство авторов, включая отечественных, по указанным уже в этой работе причинам, привыкли считать его с заметным преуменьшением. Даже Б. Мюллер-Гиллебранд, довольно плохо скрывавший в своем знаменитом исследовании желание скрасить горечь поражения своей страны в этой войне и, следовательно, стремившийся к преуменьшению ее сил, средств, ресурсов и потерь, и тот определяет численность населения Германии несколько большими цифрами, чем многие наши соотечественники. По данным этого автора, численность ее населения в 1939 году составляла 80,6 млн чел. (в том числе лиц мужского пола – 38,9 млн чел.), а «накануне Второй мировой войны» – 85 млн человек [35].

Итак, население Германии в границах, определенных Версальским договором, но с учетом Саара, составляло в начале 1939 года не менее 69,5 млн человек. Затем оно стало быстро увеличиваться за счет аншлюса и аннексии оккупированных территорий (с учетом предполагаемого естественного прироста): Австрии – на 8 млн чел. (включая аннексированные территории Чехословакии и Югославии, точнее – Словении), Данцига – почти на 0,5 млн чел., Судетской области и некоторых иных аннексированных районов Чехии – на 4 млн чел., Эльзаса и Лотарингии – на 3,2 млн чел., Люксембурга и небольших восточных территорий Бельгии (бывших западнопрусских) – на 0,5 млн чел., западных и северных районов Польши – примерно на 10,5 млн чел.; и еще около 150 тыс. жителей проживало на территории отторгнутой у Литвы Мемельской области. К этому добавилось переселение (возвращение, репатриация) в указанный период на расширявшуюся территорию Рейха до 1 млн чел. «фольксдойче» (особенно много из центральных и восточных районов Польши, Прибалтики, Бессарабии, некоторых районов Югославии), в то время как выезд населения из Германии в этот момент практически остановился. Наконец, к этому еще надо присовокупить численность выросшего населения основной части Германии за счет естественного прироста, который продолжался в течение 1939—1940 годов и в первой половине 1941 года. Этот прирост, конечно, был не таким большим, как в СССР, который за тот же период составлял, по разным оценкам, от 5 до 6 млн человек. Тем не менее и в Германии население за счет превышения рождаемости над смертностью выросло за это время, по-видимому, почти на 1,5 млн человек [36]. Таким образом, к 22 июня 1941 года развязавший войну против СССР Третий рейх имел население численностью почти 99 млн человек, а не 80 млн и тем более 70 млн, как утверждают некоторые авторы. В конце концов, если бы они были последовательны и непредвзяты, то тогда по их логике при сравнении демографического потенциала сторон надо было бы принимать во внимание только население РСФСР по состоянию на 1939 год, а не всего СССР к 22 июня 1941 года.

Кроме того, еще до 3 млн «фольксдойче» проживали на иных оккупированных Германией территориях (включая советские), которых было бы неправильно включать в число ее жителей рассматриваемого периода, но мобилизационные ресурсы которых все же были в дальнейшем использованы этой страной. При этом общая численность «фольксдойче» в Центральной и Восточной Европе составляла около 10 млн человек. И еще на территории Западной Европы (Франция, Италия, Бельгия, Нидерланды, Дания) в эту эпоху насчитывалось более 2 млн «фольксдойче» [37].

Что касается других учтенных здесь европейских стран, то число их жителей к этому моменту, по оценке автора, составляло: Италии – около 46 млн чел. (с учетом населения отторгнутых территорий Югославии и Франции), Румынии – до 15,5 млн чел. (без учета территорий, переданных в 1940 году Венгрии и Болгарии, с населением более 2,5 млн чел.), Венгрии – более 14 млн чел. (с учетом населения присоединенных территорий Румынии, Югославии и Словакии), Болгарии – почти 8 млн чел. (с учетом населения отторгнутых территорий Югославии, Греции и Румынии), Хорватии – более 6 млн чел., Словакии – до 3 млн чел., Финляндии – до 4 млн чел., Норвегии – около 3 млн чел., Дании – около 4 млн чел., Нидерландов – до 9,5 млн чел., Бельгии – свыше 7 млн чел., Франции (кроме учтенного уже населения Эльзаса и Лотарингии, ряда аннексированных Италией территорий, а также тех французов, которые пребывали в заморских территориях страны, находившихся под контролем «Свободной Франции», или, будучи в эмиграции, были ее участниками) – 37 млн чел., Испании – 26,5 млн чел. В протекторате Богемия и Моравия к этому моменту проживало примерно 7 млн чел., а в образованном на территории Польши (центральных, восточных и некоторых южных ее районах) генерал-губернаторстве – около 12,5 млн чел. [38].

Численность населения Германии, ее союзников в войне против СССР, а также подконтрольных им стран и территорий можно представить в виде таблицы (с. 61).

Когда говорят о соотношении сил сторон в Великой Отечественной войне, то многие авторы, прежде всего с подачи советской пропаганды, а также отдельных немецких, британских и прочих западных источников, исходят из того, что чуть ли не все население СССР участвовало в борьбе против нацистско-фашистского блока государств, а у Германии тыл был некрепким ввиду активности движения Сопротивления, союзники ненадежные и далеко не все население находившихся под ее контролем стран было использовано в войне против нашей страны. В свою очередь, это укрепляет их во мнении, что у СССР были огромные людские и прочие ресурсы, а у Германии – явно меньшие. Однако в начале Великой Отечественной войны это было далеко не так, как и в значительной мере и дальше тоже, вплоть до середины 1944 года. Не говоря уже о том, что этим представлениям противоречат высказывания других авторов о массовом переходе на сторону врага, сдаче в плен практически без сопротивления, бегстве с поля боя, дезертирстве, уклонении от призыва и мобилизации миллионов красноармейцев, призывников и мобилизуемых, а также подобном поведении значительной части советского населения в оккупированных областях, которое, как известно, насчитывало несколько десятков миллионов человек. И в начавшейся войне так в значительной мере и было. Поэтому в любом случае с ее началом людские ресурсы стран Оси существенно выросли, а ресурсы СССР соответственно уменьшились.

На самом деле степень использования руководством СССР населения и потенциала разных союзных республик была далеко не одинаковой, да и размер их отличался весьма сильно. Если отбросить господствующую в этом вопросе с советских времен особо щепетильную политкорректность идеологии интернационализма, то надо откровенно заявить, что основную тяжесть войны вынесла на своих плечах РСФСР, население которой составляло накануне ее начала примерно 112 млн человек, а основной костяк участвовавших в боях частей Красной Армии составляли этнические русские – до 2/3 [39], численность которых была на тот же момент приблизительно 103 млн человек (примерно 52,5 % населения страны) [40]. При этом вместе с очень близкими им в этническом отношении украинцами и белорусами их доля насчитывала до 85 % численности всей Красной Армии и до 75 % населения СССР.

В то же время численность этнических немцев Германии, австрийцев и приравненных законами нацистской Германии к немцам судетских немцев, эльзасцев и лотарингцев, люксембуржцев, «фольксдойче» (европейских немцев-переселенцев и их потомков, не утративших свою этническую идентичность, в том числе родившихся в смешанных браках) составляла в это время в Германии и на присоединенных и оккупированных ею территориях, по разным оценкам, от 85 млн до 90 млн человек. А если учитывать всех таких лиц, которые проживали в других подконтрольных Германии странах, их число могло достигать 90—92 млн человек [41].

Кроме того, в вооруженных силах и прочих военизированных формированиях Германии значительную часть их численности составляли представители иных народов Европы, прежде всего оккупированных стран (до 15 % и, возможно, больше), в том числе многие граждане СССР и российские эмигранты. Последних 2-х категорий, включая «добровольных помощников», участников всевозможных охранных, карательных и особых подразделений, частей и т.д., по разным оценкам, за годы войны немцами привлечено от многих сотен тысяч до 2 млн человек. Так, коллектив военных историков, возглавляемый Г.Ф. Кривошеевым, оценивает общую численность подобных формирований в 800 тыс. человек [42], но вовсе не исключено, что эти данные не совсем полные. И хотя в важнейших боях на Восточном фронте большинство из них не принимали или почти не принимали участие, а многие из их числа при первой же возможности переходили на советскую сторону, эти наши соотечественники все же немало помогли вражеским силам в преодолении их мобилизационных трудностей.