Филиал. Истории для кино

– От них дождешься, – сказала Горгона.

– Нет, эти будут стоять насмерть… – протянул начальник. – Знаете что? Поищите сами. Квартира большая, мы еще не всю ее обследовали. Женщины далеко ходить боятся, мне некогда, Бусикову лень. Походите. Может, там есть свободные помещения… – он слабо махнул рукой куда-то вдаль.

– Очень может быть, – сказала Горгона. – Оттуда часто доносится шум.

ЛЮСЯ. На кухне у нас веселее всего. Готовим обед. Сегодня решили освоить луковый суп из «Рецептов французской кухни». Ира режет лук, поминутно вытирая глаза, а Нина трет сыр. Тут же Сабурова за другой плитой жарит корюшку. Виктория Львовна рядом со своею неизменной серебряной джезвой.

Я варю бульон.

Сковородка скворчит, вода булькает… Дым и пар.

– Пока девок замуж не выдам – не уеду, – в который раз объясняет нам Сабурова. – Какой смысл? Вот зятьев пропишу, будет у нас три семьи в одной комнате. Должны дать три квартиры. А так – одну. Есть разница?

– Да мы вас и не гоним. Живите, – говорит Нина.

– Кто не гонит, а кто и гонит.

– Женихи-то есть, Вера Платоновна? – спрашивает Ира.

– Давай лук, – я тороплю.

– Попробуйте рыбки, – Сабурова угощает. – Женихов полно. Зятья нужны. Чего мои девки в этих дискотеках делают – не знаю. Я бы давно замуж выскочила.

– Молодежь сейчас хочет красиво жить, – изрекает Виктория Львовна.

– Ну! – говорит Сабурова. Непонятно – соглашается или возражает.

Мы загружаем лук в керамические горшочки. Появляется Румянцев. Уже неделю шатается по филиалу, как привидение, место ищет. Так ему и надо!

– Заходи, Петя, не стесняйся! Хочешь корюшки? – Сабурова расцветает в улыбке. – Заходи, садись…

Он заходит. Она усаживает его за своим кухонным столом. Накладывает корюшки в тарелку. Вот и попался зять на приманку!

– Спасибо, ну что вы, – скромно отказывается, но не тут-то было. Начинает есть.

– Петр Васильевич, а как поживает программа обработки анкет социально-психологических исследований? – интересуюсь.

– Погоди! Дай поесть, – машет на меня Сабурова.

– Люсенька, я вам вручную обработаю. Я уже начала, – говорит Виктория Львовна. – Для меня это удовольствие – вспомнить расчетные работы. Я ведь бухгалтер, – поясняет она Румянцеву.

– Виктория Львовна, а что там дальше в квартире? – Румянцев показывает рукой куда-то влево. – Нет ли там свободной комнаты? Мне сидеть негде.

– Сиди у меня. А что? – сразу подхватывает Сабурова. – Девки мои обе работают сутки через трое. Дома всегда только одна… Они у меня дежурные в гостинице… Сиди себе. Места много. Можешь даже полежать…

– Петр Васильевич… – предостерегающе качает головой Виктория Львовна.

– Чего? Чего Петр Васильевич? Человеку работать негде. Должны мы помочь как соседи? По-соседски надо жить… Ешьте, ешьте… Стол приготовлю…

– Соглашайтесь, Румянцев, – говорю я.

– Спасибо… Я… Я сначала поищу там… Хорошо? – он обескуражен.

– Поищи, – жестко говорит Сабурова. – Только не заходи далеко. Заблудишься.

– Петр Васильевич, там теперь опасно, – кивает Виктория.

– И темно, – пугаю я.

– Фонарика нету? – спрашивает первопроходец.

– Свечка есть, – Сабурова дает ему свечу.

Он зажигает и неуверенно удаляется. Виктория Львовна осеняет его крестом.

Мы сгрудились в дверях и долго смотрели ему вслед – как он уходил со свечой по темному коридору, пока огонек не пропал.

РУМЯНЦЕВ. Действительно страшно. Сначала на меня упал таз со стены. Я его не заметил и задел плечом. Но это полбеды. Коридор раздвоился, я пошел по левому. Темно, тени пляшут, и откуда-то раздаются странные звуки, будто выбивают пыль из подушки.

Наткнулся на ванну. Прямо посреди коридора стоит ванна. Наклонился со свечой. В ванне множество рапир для фехтования. Уже ничему не удивляюсь.

Прошел несколько шагов и уперся в кирпичную стену от пола до потолка. Приложил к ней ухо. По-прежнему выбивают подушку.

Повернул, дошел до развилки, начал обследовать правый коридор. Звуки отчетливее. Вдруг что-то забелело в темноте. Что-то живое. Приблизился, поднес свечку…

– Ой! – крикнул детский голос, и я получил колоссальный удар в нос чем-то плотным и мягким.

Упал, заорав от страха. Свеча погасла, вылетев из руки.

– Кто здесь? – спрашиваю, дрожа.

– А ты кто? – детский голос из темноты.

– Я Румянцев, – отвечаю совершенно по-идиотски.

– А я Саша…

– Что ты тут делаешь, Саша? – спрашиваю я, ползая по полу и ища обломок свечи.

– Я наказан.

– Нет, это я наказан, – бормочу. – Говорили – не ходи…

Вдруг открывается сбоку дверь, освещая часть коридора и фигурку мальчика лет десяти в огромных боксерских перчатках, трусах и майке. В проеме показывается какой-то бородач. Борода светится по краям. Бородач пытается вглядеться в темноту.

– Что здесь такое?

– Дяденька упал, – говорит маленький боксер.

ГОРГОНА МИХАЙЛОВНА. Когда ушел Румянцев, я сразу решила поставить вопрос перед Сергеем Ефимовичем. Дальше так продолжаться не может. Сергей Ефимович либеральничает. Нужна жесткая рука.

Я раскрыла блокнот.

– Сергей Ефимович, тут у меня данные о дисциплине. Она падает.

– Куда? – спросил Сергей Ефимович.

– Откровенно говоря, падать ей уже некуда. Вот смотрите. За последнюю неделю Людмила Сергеевна трижды принимала ванну в рабочее время…

– Чистоплотная женщина, – заметил Сергей Ефимович.

– Каждый день опаздывает. Ирина и Нина осваивают французскую кухню. Ксения Дмитриевна занимается макраме…

– Чем?

– Макраме. Вяжет узлы под руководством Виктории Львовны. Бусиков стирает пеленки.

– Бусиков – добрый человек. Я всегда говорил.

– Пока мы не выселим соседей и не закроем кухню и ванную комнату, дисциплины не будет. Пора обращаться в милицию.

– Негуманно, Горгона Михайловна… Было решение исполкома о передаче нам жилой площади и о расселении жильцов. Они потихоньку уезжают. Вольтер, например, давно уехал, – он обернулся на бюст.

– Но ведь нужны какие-то меры. Представьте себе, в прежние времена…

– О, в прежние времена… – протянул Сергей Ефимович.

– За ванну в рабочее время судили!

– Не преувеличивайте, Горгона Михайловна. Увольняли, это было. По собственному желанию.

– Ну хотя бы. Хотя бы… А мы?

– А что, если отключить горячую воду, – придумал начальник.

– Жильцы не дадут. У Катюши ребенок.

– М-да… Впрочем, с горячей водой лучше. И кухня не помеха, если разумно…

– Так о чем же и я говорю. Если разумно.

– Может быть, разрешим ванну в обеденный перерыв? – предложил Сергей Ефимович.

– А обед?

– И обед в обеденный перерыв.

– А макраме? Пеленки?

– Вы правы, обеденного перерыва может не хватить. А увеличивать рабочий день нам трудовое законодательство не позволит.

Сергей Ефимович прошелся по кабинету, подошел к Вольтеру.

– Вот так, брат Вольтер! Это почище твоей «Божественной комедии».

Внезапно щелкнул селектор, и голос Людмилы Сергеевны спросил:

– Сергей Ефимович, вы луковый суп будете?

Сергей Ефимович виновато взглянул на меня, подошел к микрофону и сказал:

– Половинку.

РУМЯНЦЕВ. Мужик с бородой оказался директором детской спортивной школы. Он показал мне свое хозяйство. За нами ходил мальчик в боксерских перчатках, который двинул меня в нос.

– Выходит, мы с вами осваиваем квартиру с двух сторон? – он распахнул дверь в маленький зал, где тузили друг друга юные боксеры.

– Но у нас постановление исполкома.

– У нас десять постановлений. А что толку?

– Как же так?

Мы пошли дальше.

– А здесь борцы, – показал он. – Школа у меня небольшая, но дала трех мастеров международного класса.

В зале, пыхтя, боролись юноши в трико.

– Так что вы своим скажите, что все права у нас. Мы будем осваивать площадь дальше, – продолжал он.

– И мы будем осваивать, – несмело возразил я.

Он распахнул дверь в зал штанги. Там боролись с земным притяжением крепкие молодые люди.

– Значит, будем кто кого? – весело спросил он.

Грохотали штанги, перекатывались мышцы атлетов.

– Как же могло так получиться? – спросил я растерянно.

– Квартира такая… Нестандартная. На границе двух районов… Вот тот будет олимпийский чемпион, – показал он на парня.

– А мы проектируем автоматизированную систему отрасли, – продолжал сопротивляться я.

– Отраслей много, а чемпион – один. В вашем конце мы будем размещать секцию фехтования.

Мы дошли до выхода. Там тоже сидел вахтер, как у нас, но не старушка, а старичок.

– Вот и все мое хозяйство… Это хорошо, что вы зашли. Теперь мы знаем, с кем бороться. Верно, Саша? – он подмигнул мальчишке.

– Точно, – солидно подтвердил тот.

БУСИКОВ. Я толстый. Ну и что? Зато я ленивый. Так считается, и я не хочу лишать людей приятной возможности поиронизировать на сей счет. На самом деле я один здесь делаю полезную работу. Не считая Митькиных пеленок. Сергей Ефимович, кстати, это хорошо понимает. Я оформляю чужие идеи и проекты в виде графиков, схем и макетов. Поскольку идей не так уж много, то я оформляю нечто эфемерное. Пустоту. Поэтому я – творец.

Сижу и рисую управленческую структуру нашей отрасли, какой она должна быть по науке. Получается красиво. Вчера закончил блок-схему АСУ. Вот она, рядом, на подрамнике. Вокруг беспорядок, хлам, обрезки бумаги. Это я нарочно, чтобы ко мне пореже заходили. Работать мешают.

Блок-схему я исполнил, когда узнал, что Пете поручено проектировать автоматизированную систему. Пока он ее еще спроектирует, а у меня уже готово!

А вот и он. Входит с потерянным видом.

– Слава, у тебя нет плана производственных помещений?

– Чего-о?

– Ну, планировки этой квартиры.

– Нет. Зачем тебе?

– Надо.

Он все-таки заметил блок-схему. Нужно было ее припрятать.

– Слушай, а что это такое? – недоумевает.

– Твоя АСУ, – говорю. – Слушай, можешь мне помочь? Вот тебе ножницы, нарезай соломку из ватмана, – впихиваю ему это в руки, чтобы отвлечь, он вяло сопротивляется, не отрывая глаз от схемы.

– Так я же еще не спроектировал, – начинает тупо резать.

– Проектируй себе на здоровье! Я что – тебе мешаю?..

– Так это же не…

– А кто поймет? Квадратики, стрелочки, все эстетично…

Режет, смотрит на схему. Вижу, она начинает ему нравиться. Смеется. Смеется сильнее.

– Ай да Бусиков! А это что?!

– Перфоратор. Там же написано.

– Зачем здесь перфоратор?! На кой черт сюда – перфоратор?! Здесь интегратор!

– А я почем знаю? Ты специалист… Да оставь ты ее в покое! – я поворачиваю подрамник лицом к стене. – У тебя свой план, у меня – свой. У меня в соцобязательствах написано: сдать в этом месяце блок-схему АСУ.

Онемел. Не привык еще. Ничего, привыкнет.

– Петя, не нравится мне твое настроение. Хочешь холст загрунтовать? – предлагаю ему.

– Зачем? – смотрит, как я начинаю грунтовать.

– Катюшин портрет буду писать. Маслом. Думаешь, Бусиков – дизайнер? Бусиков – пейзажист и портретист.

Начинает грунтовать. Хороший, в сущности, парень. Покладистый. Немного нервный, это есть. Но это от молодости.

– Слава, – говорит задумчиво, – а это надолго?

– Портрет? На неделю.

– Нет, не портрет… Это… – изображает кистью овал в пространстве.

– Навсегда, Петя, – говорю я как можно спокойнее.

ЛЮСЯ. Анна Семеновна чуть в обморок не упала, когда увидела меня с чемоданом. Даже пропуск забыла спросить.

– Люся, чего это?

– Все, Анна Семеновна! Крутой жизненный поворот. От мужа ушла!

– Да зачем же?

– Не сошлись характерами. Не знаете, где Виктория Львовна?

А Виктория Львовна уже спешит из комнаты.

– Здесь я, Люсенька. Жду. Все уже готово.

Я прямо к ней. Тащу чемодан. Анна Семеновна так ничего и не поняла.

Виктория Львовна заводит меня к себе. Там у нее сплошной антиквариат. Угол отгорожен ширмой. За нею – диван, трюмо, столик. Это мой уголок. Здесь я буду жить.

– Располагайтесь. Так будет удобно? – показывает она мне.

– Прекрасно. Большое вам спасибо.

Ставлю чемодан, раскрываю, начинаю устраиваться.

– Я вас хорошо понимаю… – качает головой.

– Не говорите. Замучил подозрениями.

– Эти необоснованные подозрения мужей… Сколько можно?

– Подозрения как раз обоснованные, – говорю. – Но все равно замучил. Пусть помается, а я у вас пока поживу. Заодно и на работу перестану опаздывать.

– Мы ваши анкетки вместе раз-два… Я уже обсчитала, – хвастается Виктория Львовна.

– Неужели? Вы просто молодец!

– Вот! – с гордостью подводит меня к дубовому столу, на котором горка моих анкет и таблицы расчета. Я взяла одну, поглядела.

– Потрясно, Виктория Львовна. Вы гений.

– Вы думаете, Сергей Ефимович будет доволен?

– Он вам руки будет целовать. Кстати, мог бы и заплатить.

– Ну что вы… Неудобно…

– А что, это идея! – сегодня я – сама решимость. – Пойдемте!

– Куда? Я не одета, – пугается Виктория Львовна.

– Пойдемте, пойдемте…

Мы выходим из комнаты и направляемся в кабинет шефа. Открываю без стука. Шеф вытирает пыль с бюста. Стоит на стуле и гладит тряпкой мраморные кудри.

– К вам можно, Сергей Ефимович?

– Пожалуйста, – спрыгивает со стула, как зайчик.

– Проходите, Виктория Львовна, – я приглашаю старуху.

Она заходит, здоровается. Шеф занимает место за столом.

– Я вас слушаю.

– Сергей Ефимович, вы знаете, что Виктория Львовна принимает участие в обработке социально-психологических анкет нашего института?

– Да, я в курсе.

– Не можем ли мы принять ее на работу на два месяца как пенсионера, чтобы оплатить расчеты?

– М-м… Это возможно. У вас какой стаж? – обращается он к ней.

– Сорок два года.

– Солидно. На ставку инженера пойдете? Сто тридцать пять плюс премия.

– Я согласна, – кивает она.

– Тогда пишите заявление – и к Горгоне Михайловне.

– Вот это разговор! Спасибо, Сергей Ефимович, – говорю я.

– Не за что. У вас все?

– Пока все.

– Желаю удачи, – встает.

Мы выходим в прихожую. Сабурова вытирает пол шваброй. Сегодня ее дежурство в квартире.

– Познакомьтесь, – говорю я. – Наш новый сотрудник, инженер Виктория Львовна.

Сабурова отбрасывает швабру.

– А я, значит, за бесплатно буду вам полы тереть?! – и она прямиком направляется в кабинет шефа.

ГОРГОНА МИХАЙЛОВНА. Митенька – мое счастье. Такой прелестный мальчик. Если бы не он, я бы здесь с ума сошла. Сегодня Катюша попросила меня посидеть с ним, у нее дела. Поскольку я должна находиться на рабочем месте, я взяла его с коляской в свой кабинет. И вот мы сидим – он в коляске, я рядом, за письменным столом. Я кормлю его супом-пюре и читаю сказку. Он любит, когда ему читают.

– …Вот их уже трое. Бежит лисичка. «Кто, кто в рукавичке живет?» – «Мышка-поскребушка, лягушка-попрыгушка да зайчик-побегайчик. А ты кто?» – «А я лисичка-сестричка. Пустите и меня!» – «Иди»… Еще ложечку… Вот так, мое солнышко… Мамочка скоро придет. Бусиков напишет ее портрет, и она придет. Ты мой внучек будешь, хорошо? Еще одну. Молодец… Слушай дальше…

Где-то поют на три голоса. Наверное, наши…

– Вот их уже четверо сидят…

Внезапно открылась дверь, и вошла Сабурова с ведром и шваброй.

– Что такое? Зачем? – я возмущена.

– Приборка помещений, – поставила ведро, начала тереть.

– Что у вас за рвение сегодня, Вера Платоновна?

– Это не рвение, а дисциплина. Я теперь у вас работаю.

– Как?!

– Вот заявление. Сергей Ефимович подписал, – вынула из кармана фартука листок, положила на стол.

Я взяла листок. Все верно. Вот и резолюция: «Оформить на ставку уборщицы».

– А как же ваш «Интурист»? – спросила я с иронией.

– Перебьется. Девок надо выдавать. За ними глаз нужен… Подвиньте коляску…

Я откатила коляску, она проехалась шваброй по полу, подхватила ведро. Перед дверью остановилась в задумчивости.

– Как вы думаете, у Виктории Львовны я тоже должна убираться?

– Зачем же у нее? Только в отделах.

– Она ж тоже нынче сотрудница. И Люська у ней живет. Выходит, отдел…

– Тогда убирайтесь, – пожала я плечами.

– Вот не было печали… – ушла.

– Нет, Митенька, это сумасшедший дом… – я снова взялась за ложку. – Глядь – бежит волчок…

Щелкнул селектор, раздался голос Сергея Ефимовича:

– Горгона Михайловна, принесите мне, пожалуйста, штатное расписание нашего института…

– Сейчас, Сергей Ефимович.

Достала объемистую папку, положила ее в коляску, Митеньке в ноги.

– Поехали к начальнику, Митенька. Вырастешь, мы тебя тоже на оклад поставим…

Повезла Митеньку к Сергею Ефимовичу.

РУМЯНЦЕВ. Я сидел и считал на калькуляторе. Условия мне Сабурова создала замечательные. На столе – электрический самовар, заварной чайничек, сахар. Каждый день печет мне оладьи. Я ем оладьи и считаю.

На тахте валялась Галька. Или Валька. В джинсах и стереонаушниках. Я нет-нет да и посматривал на нее. Девица в порядке.

– И чего вы все считаете, Петр Васильевич! Считаете и считаете! – вдруг она заорала.

Я не сообразил, что это она из-за стереонаушников орет. Ответил спокойно:

– Понимаете, Галочка, я считаю смету на создание автоматизированной системы. Будет такая система, которая поможет установить порядок в нашей отрасли. Машина станет считать и выдавать планы, а люди будут по этим планам работать. Ритмично и производительно.

– Я все равно ничего не слышу! – заорала она снова.

– А вы снимите наушники, – посоветовал я.

Она сдернула наушники, уселась на тахте.

– Мне скучно! – капризно.

– Пойдите в кино.

– Была.

– Почитайте книжку.

– Я на работе книжку читаю. Сидишь целые сутки, делать нечего. И дома делать нечего…

Встала, прошлась по комнате. Я глаза отвел. Сразу куда-то мои цифры ускакали.

– Галя, хотите чаю? – потянулся за стаканом.

– Я не Галя. Я Валя.

– Простите.

– Ничего, нас даже мать путает. Вот она сейчас не знает – кто дома: Валя или Галя. Да ей и наплевать.

Подсела к столу, началось чаепитие.

– А в гостинице вообще… Мы с Галкой на одной должности, то она дежурит, то я. И еще две сменщицы. Четверо нас – дежурных по этажу. Гости думают, что нас трое. Мы с сестричкой за одну сходим. Мы уже даже не объясняем, устали… Нас зовут Валя. Я старше на сорок минут. Мать хотела одну меня, а вышло две…

– Интересно, – сказал я, хотя ничего интересного в этом не было.

Где-то запели «Летят утки…».

Валя задумчиво ела оладьи.

– Скажите, Валя, вам это не надоело? – спросил я.

– Что? – не поняла она.

– Ну, несколько странный быт… Тут и работают, тут же и живут.

– Я привычная. У нас в гостинице всегда так. Сидишь на этаже, работаешь, а шаг ступил в какой-нибудь номер – и уже вроде живешь… Чай пьешь с пирожными или музыку слушаешь…

– А мне странно… – признался я.

– Это с непривычки. Вот вы сейчас что делаете – работаете или живете?

– Ну… Живу. Мы же чай пьем.

– А вы же можете другой рукой на кнопочку нажать? Нажмите, не бойтесь.

Я, как дурак, нажал на кнопку сброса калькулятора.

– Вот вы уже и работаете. Одной рукой работаете, а другой рукой живете…

Потрясающая у нее логика!

– Да пойми же ты, что нельзя в такой обстановке внедрять научную организацию труда! – я от волнения даже на «ты» перешел.

– А кто тебя просит? – вылупила глаза.

– Отрасль просит!

– Где это такая отрасль? Я такой отрасли не знаю, чтобы обеими руками работали.

– На Чукотке у нас отрасль… – сказал я хмуро.

– Ну там может быть… Я там не была. Давай потанцуем.

– Чего?!

– Скучно…

Она подошла к проигрывателю, включила. Полилась музыка.

– Выходи, выходи! Засиделся. Надо же и перерывы делать. Это по науке.

Я поднялся, стали танцевать. В комнату заглянула Сабурова, понимающе улыбнулась.

– Не буду мешать. Работайте…

И исчезла.

САБУРОВА. Попался, милок! Пусть поглубже наживу заглотнет. Я дверь прикрыла, пошла к Бусикову. Открываю – мать честная! Сидит в кресле Катерина в длинном платье с распущенными волосами, а Бусиков с нее картину рисует.

– Бусиков! – зову шепотом.

Он оборачивается. Взгляд потусторонний.

– У тебя когда убраться можно?

– Никогда, – отворачивается.

– Да погоди ты! Мне велено везде убирать, – вхожу.

– Только не у меня. Здесь беспорядок не простой, а творческий.

Я зашла, остановилась перед картиной. Гляжу.

– Как получается, Вера Платоновна? – Катька спрашивает.

– Ничего. Похожа… Только… чегой-то не хватает.

– Чего же это не хватает? – обиделся Бусиков.

– Жизни не хватает, вот чего! Ты бы ей в руки хоть швабру дал, что ли. Или вон лурон этот, – показала на сверток бумаги. – Она же кто у тебя? Современница?

– Современница, – согласился Бусиков.

– А современницы с пустыми руками без дела не сидят! Пусть хоть по телефону говорит. Все дело.

– Вы думаете? – засомневался Бусиков.

– Да чего тут думать!.. Значит, у тебя убирать не надо. Кать, хочешь я у тебя подмету заместо Бусикова?

– Ну что вы, Вера Платоновна! Я сама, – Катька смутилась.

– Сама так сама. Учти, ты у нас единственная жиличка осталась, мы со Львовной уже дельцы… Подумай, Слав… – это я Бусикову уже с намеком, хоть он и женат.

– Что вы имеете в виду? – Катька покраснела.

– Катюша, не меняйте позы, – сделал замечание Бусиков. – Вера Платоновна…

– Ухожу, ухожу…

Только вышла в коридор, смотрю – Львовна шествует с огнетушителем. Гордо прошла мимо, я за нею. Любопытно. Дошла до своей двери и вешает на нее какую-то табличку. Глянула ей через плечо: «Отдел социальной психологии». Ого!

Львовна дверь открыла и туда. Я за нею.

– А вы куда? – спрашивает.

– Я в этом учреждении работаю, – указываю ей на табличку. – Куда хочу, туда хожу. Хотите – заходите в мой отдел в любую минуту рабочего времени.

– Ах вот как? – вешает огнетушитель на крюк у двери, а на саму дверь прикнопливает аккуратный листок с каким-то планом.

Глянула я – мать честная! «План эвакуации на случай пожара».

– А мне? – говорю.

– Огнетушитель можете получить у завхоза в главном здании, а таблички и планы эвакуации Бусиков чертит, – ответила сухо.

– Мерси!

Побежала обратно к Бусикову.

– Бусиков, ты мне планчик такой же нарисуй, как у Львовны… Катюшка, тебе огнетушитель захватить на складе?

– Хватайте, Вера Платоновна, – говорит Бусиков. – Все равно вместе будем гореть.

Побежала дальше. Мимо женской лаборатории. Они все себе поют.

НИНА. Сегодня особенно хорошо поется. С тех пор как Людмила ушла к Виктории Львовне, у нас с пением полный порядок. Классическое трехголосье. И слух у всех замечательный, не то что у Людмилы.

С обеда мы сидели за занавесочкой, пили кофе и распевали песни. Много спели. Закончили «Синий платочек» по заказу Ксении Дмитриевны, и она сказала:

– Девчата, может, хватит?

– А что делать, Ксения Дмитриевна? Делать-то что?

– Ой, верно… Забыли нас, все забыли… – вздохнула она.

– А Люська – до чего ж подлая! – воскликнула Ира. – Ну ладно, от мужа ушла. Но от нас зачем уходить?

– Это она из-за ванны. Теперь ей как жиличке можно принимать ванну, – рассудительно сказала Ксения Дмитриевна.

– Менять коллектив на ванну… – пожала плечами Ира.

– Давайте еще споем, – предложила я.

– А что?

– «Вот кто-то с горочки…»

– Запевай.

И мы затянули «Вот кто-то с горочки спустился…». Нас бы в хор Пятницкого, честное слово. Я веду мелодию, Ксения Дмитриевна вторит, а Ирка подголоском. Вся наша тоска по любви и по работе в этой песне.

Спели два куплета.

– Ох, хорошо… – вздохнула Ксения Дмитриевна.

– А правда говорят, что нас спортсмены выселять будут? – спросила Ира.

– Правда. Петя узнавал. Мы выселяем соседей, а спортсмены нас, – подтвердила Ксения Дмитриевна.

– А спортсмены какие?

– Юниоры.

– А по профессии?

– Говорит, силачи. Один его в нос двинул.

– Так ему и надо. Видели, он уже к двойняшкам пристроился. Не пропадет, – сказала Ира.

– Давайте споем, – опять предложила я и, не дожидаясь согласия, запела «Миллион алых роз».

Спели куплет и припев.

– А Бусиков Катькин портрет пишет, – сказала Ира.

– Влюбился, видать, – кивнула Ксения Дмитриевна.

– Не понимаю. У Катьки ребенок, у него тоже семья…

– Только нас никто не рисует, – вздохнула я.

– Давайте споем, девочки, – предложила Ира.

– Все. Хватит петь! – оборвала Ксения Дмитриевна. – Надо что-то делать. Так дальше продолжаться не может.

– Давайте выступим на собрании и скажем: либо Сергей Ефимович даст нам данные по отрасли, либо выселит соседей, либо мы уйдем! – вскочила Ира.

– Никуда мы не уйдем… – покачала головой Ксения Дмитриевна. – И соседей он не выселит, они ему нужны…

– Зачем? – удивились мы.

– Он ими прикрывается. Как чего не сделали, первый козырь: вы же знаете, в каких условиях мы работаем!.. Но отрасль из него надо вынуть.

– Обязательно! – сказала я. – Техника безопасности, например, это же очень конкретно. Я должна знать как минимум, где они работают! Если наверху, то нужно следить за тем, чтобы не упасть. Если внизу, то чтобы на тебя не упало. Правда? Если на морозе, то варежки, а у компьютера варежек не нужно, нужны защитные экраны…

– Решено. Выступаем, – сказала Ксения Дмитриевна. – Пускай едет на край света и привозит нам данные.

– А соседей… Ксения Дмитриевна… Неужели не выселит? Неужели мы так и будем здесь жить… – я чуть не заплакала от тоски, когда до меня дошла по-настоящему эта мысль.

– Жить-то ладно, – сказала мудрая Ксения Дмитриевна. – Неужели мы так работать будем?

АННА СЕМЕНОВНА. Слава богу, еще один день позади. Последней Горгона ушла.

– До завтра, Анна Семеновна.

– Всего хорошего, Горгона Михайловна.

Я пошла проверять рабочие помещения с ключами.

Зашла в лабораторию женщин. Никого. Заглянула за занавеску. Чистенько. Портрет Аллы Пугачевой. Чашки вымыты.

Выключила свет, заперла дверь на ключ.

Заглянула к Катюшке. У нее новенький огнетушитель висит. Митя спит. Она мне знаки делает: тихо!.. Я киваю: что же, не понимаю разве, что ребенок спит? Сама вяжет, телевизор смотрит без звука. Там хоккей.

– Я ушла, – шепчу. – Осторожней с огнем.

Улыбнулась, помахала рукой.

Постучала к Сабуровым.

– Открыто! – голос Веры.

Приоткрыла дверь, а там наш Петька. Сидит за столом, как король, пирогами обставлен. Слева от него мамаша, справа – дочка. У него уже кусок в рот не лезет.

– Петь, – говорю. – рабочий день-то кончился. Или не заметил?

Он вскочил, не успев прожевать. Смотрит на меня благодарными глазами.

– Спасибо за угощение. Я пойду. Анне Семеновне нужно помещения сдавать…

Видно, никак его не пущали. Вот прицепились!

– Чего это ты, Семеновна, вместо Горгоны взялась за порядком смотреть? – Сабурова мне недовольно. – Может, человек хочет сверхурочно поработать?

– Кто ж ему платить будет за ваши сверхурочные пироги?

– Не волнуйся, найдем чем платить!

А Петька суетится, кланяется. Выскочил в коридор, дух перевел.

– Спасибо, Анна Семеновна, – шепчет. – Еле ноги унес.

– Ты радоваться-то погоди.

Убежал домой, к мамке. Скрутят они его, как пить дать.

Вдруг открывается дверь Виктории Львовны, и на пороге она сама. Очки на носу, в руках какие-то бумажки.

– Анна Семеновна, как хорошо, что вы не ушли! Нам для статистики не хватает одной анкеты вспомогательных служб. Пожалуйста!

– Не, никаких служб. Я работу кончила.

– Анна Семеновна, миленькая! – Люська из комнаты кричит.

Зашла. Там у них дым коромыслом, бумажки разбросаны, стол завален анкетами. Люська в халатике, коленками уперлась в стул, шарит карандашом по каким-то таблицам. Виктория меня усадила, положила перед собою анкету.

– Я буду спрашивать, вы отвечайте – да или нет.

– Давайте, только быстро.

– Привлекает ли вас в вашей работе возможность получать моральное удовлетворение?

– Да. А что это?

Она крестик поставила и дальше.

– Способствует ли характер вашей работы неформальному общению с сослуживцами?

– Ой, да ну вас! – говорю. – Я не пойму что-то.

– Ну, по-житейски, по-человечески часто общаетесь с нами? – перевела Люська.

– Да я только так и общаюсь.

– Значит, да, – Виктория важно. – Есть ли у вас резервы для повышения производительности труда?

– Нет. У меня никаких резервов нету.

– Считаете ли вы, что можно что-то улучшить в организационной структуре вашего отдела, лаборатории?

– Опять не пойму. Да ведь хуже-то некуда, – я вздыхаю.

– Пишите: да, – Люська командует. – Спасибо, Анна Семеновна, вы нам очень помогли. Сейчас мы с вами навалимся, Виктория Львовна, к полуночи должны закончить.

– Я кофе сварю. Закончим! – старуха решительно.

Что за люди у нас! Я удивляюсь. То не заставишь работать, а то как подхватятся – не остановить.

Я тихонечко удалилась, чтобы не мешать. Они и не заметили. Остался Бусиков. Стучу к нему. Молчание. Толкнула дверь, она открылась.

Славка сидит в кресле, голову откинул, не шевелится. Глаза прикрыты. Я думала – помер. Толкнула его.

– Слава, ты что?

Он глаза открыл, молчит. Рукой указал на стенку. Глянула туда, батюшки-светы! На стенке Катькин портрет. Будто сидит она в кресле с Митенькой на руках, а позади вся наша квартира дыбом. Кто сидит, кто бежит, кто под душем, кто у самовара. И я при дверях в форме. Все мелкие, как тараканы, одна Катька большая.