– Что? – односложно спросил Сталин, демонстративно повернувшись к Поскребышеву спиной.
Стоя посреди ковра, Хозяин набивал трубку и верный секретарь, адъютант, денщик и груша для битья в одном лице – в который уже раз изучал спину этого невысокого человека, отмечая про себя, что вот он какой – все еще стройный, не растолстевший. А вот носки шерстяные, пятками светившиеся из под обреза синих диагоналевых брюк, надо бы новые ему связать. Эти уже вон – штопаные. Скромен…
Скромен хозяин. Нынче опять в кабинете не раздеваясь спал – на кожаном диване, укрывшись шинелькой кавалерийской – любимой своей.
– Берия в малой приемной ждет, Иосиф Виссарионович, говорит срочное у него, – стараясь говорить спокойно и размеренно, – доложил Поскребышев.
– Ну так и что? – раскуривая трубку и повернувшись в пол-оборота, еще раз спросил Сталин.
Поскребышев вздохнул, понимая, что Хозяин нынче не в духе. И надо бы давать ему высыпаться по человечески, а то никаких даже самых стальных нервов у вождя на них не хватит – ни на врагов, ни на друзей.
– В большой приемной Михал Иваныч Калинин, товарищи Микоян и Шверник с Булганиным и еще этот молодой товарищ из Ленинграда – Косыгин, они к вам на семнадцать часов записаны.
Семнадцать часов – это был как бы "утренний прием". День вождя начинался после пятнадцати… Зато заканчивался под утро. И вечерний прием товарищей бывало случался и в три часа ночи.
Сталин помнил про это совещание. Всесоюзный староста с армянином Микояном будут представлять новые планы по организации производств за Уралом. Эх, всё это в конечном счете расплата за ошибки. А началось всё еще при Тухачевском за шесть лет до начала войны. Ох уж этот прожектер Тухачевский, сколько народных денег вылетело в трубу из-за его заоблачных идей – все эти радиоуправляемые эскадрильи, да полчища гоночных танков-прыгунцов! Теперь придется все, ну буквально все перестраивать. А это дополнительные средства. А где их взять? Опять у американцев просить? Вот и вызвал Всесоюзного с армяшкой Микояном – пусть думают!
А заодно они и какого-то перспективного хозяйственника из Ленинграда привезли – Алексея Косыгина, говорят – башковитый…
– Ну так и что? – уже совершенно обернувшись в фас, спросил Сталин.
Поскребышев еще раз кашлянул в кулак и сказал, стараясь придать лицу как можно меньше выразительности,
– Лаврентий Павлович Берия в малой приемной просит, чтобы вы приняли его вне очереди по очень срочному делу, не терпящему отлагательства.
Сталин не подал вида, что встревожился. Не любил он этих неожиданных визитов Лаврентия. Но молча махнул кистью руки с зажатой в ней трубкой, мол, приглашай, чего уж там… И отвернувшись пошлепал своими грузинскими чунями без задников в нижний кабинет.
– Сколько стоит такой костюм, товарищ Берия? – спросил Сталин вместо того, чтобы ответить на приветствие своего министра госбезопасности.
Берия был в дорогом английском костюме в тонкую полоску, что по замыслу должно было бы его стройнить.
– Отчего все эти грузины так любят хорошо одеваться? – задался вопросом Сталин, совсем позабыв, что он сам тоже в некотором роде – грузин.
– Я не знаю, сколько точно стоит, но я спрошу, Иосиф Виссарионович! – ответил Берия, с непроницаемым выражением.
Лаврентий явно нервничал.
Сталин умел хорошо чувствовать внутренне напряжение своих виз-а-ви.
И умел строить на этом темпоритм беседы. Чтобы ему – Сталину было спокойно думать, и чтобы собеседник был откровенен.
– Что у тебя, Лаврентий? – спросил Вождь, не предлагая министру даже присесть, – Сталина в приемной ждут четыре члена Центрального Комитета нашей партии, четыре члена ГКО а ты врываешься, и Сталин не может начать важное совещание!
Берия знал эту манеру вождя говорить о себе в третьем лице. И когда Хозяин начинал так говорить – это не предвещало ничего хорошего.
Берия понимал, что Хозяин им теперь очень и очень недоволен.
В экстренном предвоенном повороте с концепцией перевооружения Сталин видел вину и его – Берии. Де проморгали новые тенденции у немцев – их ставку на скороподъемные высотные истребители профессора Вилли Мессершмидта с турбонаддувом, которые в пух и прах и в хвост и в гриву лупили сперва испанскую авиацию республиканцев, потом польскую и французскую, потом принялись и за англичан с их хвалеными "летающими роллс-ройсами", а теперь уже второй год кряду лупят наших сталинских соколов, так что только перья в разные стороны летят. А Берия все Яковлева своего протеже тащил – протаскивал. А тот – негодяй – дезинформировал Центральный Комитет… И все наслоилось – Тухачевский – явный агент англичан – запутал со своими прожектами гоночной войны радиоуправляемых танковых армад, на которые псу под хвост были брошены миллионы и миллионы народных рублей… А тут еще и Берия, разумеется – запоздал… Недоглядел.
– Товарищ Сталин, это очень важно и срочно, – сказал Берия.
Если он не обращается к нему – к Вождю – по партийной кличке "Коба", значит дело действительно серьезное, – отметил про себя Сталин.
– Ну? – нетерпеливо спросил Вождь.
Берия сглотнул слюну.
Его лицо, и весь он в этом идиотском плей-бойском английском костюме теперь напоминали какую то птицу из зоологического сада. Нахохлившуюся и очень напуганную.
– Товарищ Сталин, немцы взяли Майкоп, через неделю они могут быть в Грузии. ….
По мнению высокомерного грузина Джугашвили, Берия был ненастоящим грузином. Он был мингрелом из Зугдиди. Не любил вина, предпочитал ему водку и коньяк, был неумерен в женщинах и вообще тяготел к какой-то негрузинской городской жизни с явно буржуазными замашками – со всеми этими дорогими английскими костюмами, автомобилями, роскошной мебелью и ресторанной едой.
Грузин Джугашвили порою просто презирал мингрела Берию, как представитель более высокоразвитой цивилизации может презирать человека из племени с примитивной культурой. И когда Берия напирал порою на свою грузинскость, которая по его Берии идее должна была как то роднить его со Сталиным, выделяя их дружбу из отношений с другими – "негрузинскими" членами ГКО, Сталин иногда в такие моменты, когда особенно был зол на Берию, вдруг мог заявить о том, что он Сталин вообще глубоко русский человек.
– Немцы могут через неделю быть уже в Грузии, – повторил Берия.
Сталин отвернулся к окну.
Он стоял спиною к Берии, по своему обычаю, по своей дурной привычке помучить посетителя, не предложить ему сесть, заставить его – посетителя подольше пребывать в неясности относительно его – Сталина настроения и решений…
Сталин отвернулся к окну и как бы замер в прострации.
И так стоял долго-долго.
А Берия тоже стоял и терпеливо ждал реакции вождя.
Так в молчании прошли пять, а может и более минут.
– В Грузию, немцы, говоришь? – переспросил вдруг Сталин.
– Да, товарищ Сталин, в нашу Грузию, – поспешил подтвердить свои опасения Лаврентий Палыч.
– Немцы уже второй год как в нашей России, – сказал Сталин задумчиво, – второй год, и теперь они стоят под Сталинградом.
– Да, товарищ Сталин, – сглотнув слюну промолвил Берия.
Сталин снова немного помолчал.
А потом вдруг спросил, – как ты думаешь, мы сможем сохранить нашу государственность, наш общественный строй, если немцы возьмут Кавказ и Сталинград?
У Берии сжалось сердце в груди.
Он не знал как следует отвечать – честно, или "как надо"?
Поэтому он решил промолчать. …
4.
Генерал Гелен решил промолчать.
Зачем высказывать свое мнение шефу, если твое мнение может поранить его – шефа самолюбие?
– Ну так что, Гелен, как думаете, всё-таки приоритет разведки или все виды диверсионной войны? – повторил свой вопрос Канарис.
В машине они никогда не обсуждали конкретных дел и разговаривали только на общие отвлеченные темы. Опасались прослушивающих устройств установленных молодцами из ведомства их главного конкурента рейхсфюрера Гиммлера.
На этот раз разговор велся о теории "чистой разведки".
Канарис не скрывал, что ему вообще не нравится работа на Восточном направлении, основанная на тотально-массовой заброске за линию русского фронта сотен и тысяч плохо и наспех подготовленных агентов, в надежде на то, что пусть сто человек провалятся и будут арестованы НКВД, а один из ста будет нормально работать. Эта тактика "тотальной разведки" была навязана адмиралу самой стратегией ошибочной, как он полагал, войны на Востоке. Канарис был уверен, что не разделавшись с Англией, ни в коем случае нельзя было начинать кампанию на Востоке.
И еще…
И еще одно обстоятельство больно тревожило сердце адмирала.
Холодея от ужаса он начинал порою понимать, что рано или поздно ему придется отвечать перед руководством Рейха за ту абсолютно недостоверную информацию, которую именно его ведомство дало перед началом операции "Барбаросса", информацию о состоянии советской экономики. Уже к зиме сорок второго года, когда танкистам Гота и Гёппнера не удалось взять Москвы, когда стало ясно, что война на Востоке будет длиться не один год, а более, Канарис с ужасом начал осознавать, что те оценки данные им Гитлеру и штабу ОКВ о том, что вся экономика Советской России сконцентрированная в основном на Украине перестанет давать продукцию после захвата Донбасса, оказалась неверной. Канарис не учел, что русским удастся перевезти заводы за Урал и там буквально под открытым небом начать производство танков и самолетов… И пускай это ошибка не одного только Канариса – толстый боров Геринг тоже хорош! Провалил, забаллотировал программу строительства дальних четырехмоторных бомбардировщиков, надеясь на блиц-криг, что только одними "штуками"* его люфтваффе со всеми справится, а теперь до Урала и летать не на чем…
Но Гитлер Геринга простит – они ветераны движения, они вместе создавали их Партию… А Канариса не простят! И первым, кто потребует его Канариса головы, будет Гиммлер…
– Так что, Гелен, чистая разведка или диверсии? – еще раз спросил Канарис.
Их "хорьх" уже проехал второй контрольный пункт ставки "Вольфшанце".
Через полчаса начнется совещание у фюрера.
Будут обсуждаться дела на русском юге.
Сталинград, Кавказ.
И Канарис приехал не с пустыми руками.
Адмиралу необходимо срочно реабилитироваться за прошлогодние просчеты. * "штука" – самолет Юнкерс -87 одномоторный пикирующий бомбардировщик и штурмовик – основа полевой авиации Германии с 39-го по 43-ий гг.
Пока дела на фронте еще воспринимаются с оптимизмом и Гитлер даже принимает от соратников по партии шутливые поздравления с вручением ему шоколадных тортов в виде Кавказских гор, фюрер не предъявляет адмиралу счетов за роковые ошибки.
Но если вдруг дела на русском фронте обернутся катастрофой, а умный и прозорливый Канарис подозревал, что именно этим все дело и закончится, вот тогда ему и припомнят – кто сказал, что экономика России рухнет с захватом Донбасса? И первым, кто с лаем набросится на адмирала – будет Гиммлер.
Именно и поэтому, адмирал поручил своим корифеям от разведки, к которым несомненно относился и генерал Гелен, разработать такую операцию по его ведомству, которая могла бы существенно повлиять на ход событий на Юго-Востоке.
Настала пора отличиться.
Обеспечивать Листа с Паулюсом разведданными – это пол-дела. Надо самому провести такую акцию, чтобы Гитлер заметил и сказал, – Канарис мог ошибаться в сорок первом, но в сорок втором он помог нам взять Сталинград.
– Суть операции, мой фюрер, состоит в том, что силами Абвера мы сможем воспрепятствовать снабжению горючим русских сил под Сталинградом, и таким образом мы сможем лишить русских возможности активно использовать танки, самоходную артиллерию и вообще ограничить их в маневре.
– Лишить их горючего? – Гитлер вскинул брови и внимательно поглядел на адмирала, – это очень интересно.
– Дело в том, что вся южная группировка советских войск сейчас снабжается нефтепродуктами, поступающими с нефтеперерабатывающих предприятий расположенных за пределами досягаемости нашей стратегической авиации.
Проговорив эти слова, адмирал спиной почувствовал, как Геринг испепеляющим ненавидящим взглядом сверлит его Канариса спину, де "какая еще там наша стратегическая авиация? Всем давно известно, что Геринг всегда был противником строительства больших бомбардировщиков и напирал на необходимость расширения только парка полевой авиации"… Вот теперь и не на чем летать бомбить Баку и Свердловск!
Гитлер внимательно следил за передвижением указки послушной руке Канариса, чертившей узоры по стратегической карте русского юга.
– Большая группа хорошо подготовленных диверсантов может произвести минирование трубопроводов русских вот здесь и вот здесь…
Склонясь, Гитлер молча уставился в карту в том ее месте, куда указывал Канарис.
Все тоже сохраняли молчание. И Гальдер, и Кейтель, и даже впрямую заинтересованные Лист с Паулюсом, и те молчали.
Но главное, что было ценным для Канариса, молчал и Гиммлер. Все ждали реакции фюрера.
– Хорошо, – нарушил молчание Гитлер, – это может быть очень и очень хорошо!
Действуйте, Канарис.
Теперь уже поздно было кому-либо возражать.
Раньше надо было думать, господа! – со злорадством подумал Канарис, – дело сделано, получено одобрение.
– Группа, отобранная из лучших высокогорных егерей скрытно перейдет через перевалы и с двумя тоннами взрывчатки на плечах, совершенно незамеченной спустится в долину, где пройдя сюда и сюда, произведет минирование объектов.
– Да, да, Канарис, я хочу чтобы именно вы занялись этим теперь, – кивком Гитлер еще раз выразил свое одобрение адмиральской идеи, – генерал Лист должен оказать содействие в подготовке этой операции.
Лист вытянулся и коротко, одним кивком головы поклонился. …
– Ну что? Одна маленькая победа? – спросил шефа Гелен, когда после церемониального вегетарианского обеда они вышли в маленький внутренний дворик.
– Не торопитесь, Гелен, не торопитесь, – Канарис умерил пыл своего подчиненного, – теперь следует ждать ответного хода конкурентов.
– Люди в черном? – хмыкнул Гелен, имея ввиду черную форму офицеров 1V – го и V1 -го отделов РХСА…
– Именно, – кивнул Канарис, – и их контрудар может оказаться очень болезненным. …
Фюрер потрепал Блонди по загривку и лёгоньким шлепком отправил собаку побегать.
Нынче он был в хорошем настроении и много говорил о перспективах германского сельского хозяйства. Гитлер так увлекся этой идеей, построить громадную, невиданную доселе железную дорогу из Южной Швабии на Восток – к Воронежскому и Украинскому чернозему, что с утра после завтрака говорил только об этом. Он показывал Гиммлеру альбомы, подготовленные в министерстве Шпеера в которых на цветных иллюстрациях были изображены диковинной величины вагоны, способные перевозить до трехсот тонн чернозема в каждом.
– Глядите, Генрих, ширина колеи этой дороги будет вдвое больше обычной, три метра, – Гитлер тыкал пальцем в альбом и нетерпеливо перелистывал страницу за страницей, – я отдам приказ снять метровый слой чернозема в Воронежской и других губерниях юга России, потому что славяне элементарно недостойны этого дара природы. Мы будем вывозить этот природный дар в Германию, и наши крестьяне будут собирать на своей земле невиданные урожаи. А вот еще поглядите, Генрих!
Гитлер перевернул еще несколько страниц.
– Поглядите, наши инженеры из министерства транспорта разработают новые поезда, на которых можно будет не только вывозить в Германию украинский уголь и русский чернозем, но можно будет и комфортно путешествовать. Поглядите на эти двухэтажные пассажирские вагоны!
Гиммлер изобразил на лице вежливую заинтересованность и даже пару раз кивнул для приличия, хотя тема колоссальной железной дороги его мало интересовала.
Гиммлер приехал в Альпийскую ставку для того, чтобы предложить фюреру свой план организации диверсий на нефтеперерабатывающих заводах русских.
И начать Гиммлер решил издалека. Так, чтобы фюрер не заподозрил его в простом межведомственном интриганстве, в элементарной зависти к Канарису.
Гиммлер дождался, покуда фюрер наговорится о перспективах железнодорожного строительства и можно будет перевести разговор в иное русло.
Овчарка Блонди, вдоволь набегавшись по всем углам громадной террасы Альпийского дворца, снова подбежала к своему хозяину и дважды носом ткнулась ему в брюки, как бы приглашая пойти с нею погулять.
– Гюнше, заберите Блонди, пожалуйста, – крикнул Гитлер двухметровому эсэсовцу, молча наблюдавшему издали за прогулкой своего вождя.
Оскар Гюнше – блондин, красавец, штурмбанфюрер ваффен СС, был личным секретарем и телохранителем Адольфа Гитлера. Он был настолько красив, что с него можно было писать портреты идеального германца – хозяина и властелина Нового порядка, истинного немца Будущего Тысячелетнего Рейха.
Гюнше поймал Блонди за ошейник и увел собаку в неведомые собачьи кулуары.
– Мой фюрер, – начал Гиммлер, воспользовавшись наступившей паузой, – меня беспокоит состояние дел в ведомстве рейхсминистра авиации Геринга.
Гитлер стоял вполоборота к говорившему и казалось не очень его слушал. Фюрер глядел вдаль, в горы и взор его был как бы слегка затуманен.
– Наша авиация не может долететь до главных нефтяных месторождений русских в Баку и разбомбить их, как англичане это делают с нашими нефтеперегонными заводами в Плоэшти, и все это потому что рейхсминистр Геринг сделал ряд непростительных стратегических ошибок. Вместо погибшего в автокатастрофе национального героя Удета, он поставил на пост ответственного за поставки новой авиационной техники маршала авиации Мильха. А ведь Мильх – еврей! И не потому ли наши Люфтваффе так и не получили дальних четырехмоторных бомбардировщиков?
Потому что Мильх заказывает для Люфтваффе только легкие одномоторные и двухмоторные самолеты? У нас есть данные, мой фюрер, что еврей Мильх получает комиссионные от коцерна Мессершмитт – Бёльков-Бломм. Он заказывает нашим авиапромышленникам не те самолеты, которые нужны фронту, а те самолеты, которые Юнкерсу и Мессершмитту легче изготовить.
Гиммлер сделал паузу и продолжил говорить.
– В тоже время сам рейхсминистр Геринг окружил себя недопустимой роскошью. Этот его дворец Карингхалле, он стоит сорок миллионов рейхсмарок, на эти деньги можно было бы построить двести четырехмоторных бомбардировщиков дальнего действия и разбомбить Баку. И разбомбить Баку, чтобы отрезать силы русских под Сталинградом от горючего для их танков и самолетов.
Гиммлер внимательно следил за выражением лица фюрера.
Тот все стоял вполоборота и так же безучастно глядел в горные дали.
– О чем он думает? – спросил себя Гиммлер.
– Мы не занимаемся вульгарным критиканством, мой фюрер, – Гиммлер развил тему, – наше ведомство разработало свой альтернативный план, как ударить по русским нефтепроводам. Группа наших парашютистов из "пятьсот первого" парашютно-десантного батальона во главе со штурмбанфюрером Скорцени, готова вылететь на планёрах в район основной транспортировки русскими нефтепродуктов и произвести там мощные диверсии, которые надолго прервут снабжение русских войск бензином.
Фюрер наконец-таки повернул голову в сторону говорящего.
– Вы говорите, что Мильх еврей? – спросил Гитлер, и тут же сам ответил, – оставьте Герингу самому решать, кто в его ведомстве еврей, а кто не еврей. И вообще, Герман лучше нас с вами знает, как организовать авиацию. Мы с ним давно решили, что все что летает – принадлежит ему. Не забывайте, Генрих, не забывайте, что Герман не простой ветеран нашего движения, и в восемнадцатом году он получил свой Большой крест "pour le merite" за тридцать лично им сбитых англичан.
Гитлер взмахнул рукой и обернувшись лицом к Гиммлеру добавил, – а что до диверсии на русских коммуникациях, то пусть пока этим занимается Канарис, вам, дорогой Генрих, есть чем заняться, хотябы наведите наконец порядок на Балканах, в Югославии. Вы держите там целых три дивизии войск СС, а партизан у этого их так называемого "маршала" Тито становится все больше и больше! Займитесь своими прямыми обязанностями, Генрих, и не лезьте в дела других ведомств!
И для убедительности Гитлер два раза ткнул пальцем Гиммлеру в грудь.
– Только когда каждый немец станет выполнять свой долг, только тогда мы сможем победить! – топнув ногой почти что выкрикнул Гитлер, – идите, Гиммлер, идите и занимайтесь своими делами. Я повторяю, именно своими делами, а не делами Геринга и Канариса.
И уже сидя в своем черном "мерседесе", рейхсфюрер позволил себе чертыхнуться.
– Ну, поглядим еще, чья возьмет!
И приказал шоферу – в Берлин! …
4.
Рая Василькова была вся в страхах и заботах.
Заведующая санаторием Роза Соломоновна Шибель уже четыре дня как уехала в Моздок за транспортом и за продуктами и пропала – не слуху ни духу от нее.
Рая как врач детского санатория теперь осталась здесь за старшую. И вот поварихи – Валя Калинина и Алия Рахимова глядят на нее на Раю беспомощно – чем ребятишек то кормить? Крупы рисовой осталось четыре кило, а гречневой крупы – два кило.
Картошки и морковки – два мешка, да лука пол-мешка… Чем детишек кормить?
Да что вообще делать?
С гор по ночам уже какая-то стрельба доносится. Немцы взяли Ростов и по слухам уже, чуть ли не в Черкесске…
Куда детей увозить?
А Роза Соломоновна как уехала четыре дня назад, так и никаких вестей от нее. И единственный телефон в Теберде – что в райкоме партии, и тот, говорят, теперь вторые сутки не работает – обрыв на линии.
Рая уже почти начала паниковать, но вспомнила наставления Игоря Тетова, как он их – новичков горных туристов учил-поучал. Никогда не поддаваться панике, трезво оценивать ситуацию и без нервов и эмоций искать выход. Выход из любой ситуации найти можно.
Но какой же у них выход?
Уводить детей?
А как? И куда?
Когда летом сорокового года она закончила Первый Медицинский и отгуляв по набережным ночной Москвы свои прощания-расставания со студенческой столицей, поехала по направлению в далекий Моздокский райздрав, как она была счастлива!
Самостоятельная работа врачом педиатром. Да на курорте!
Да еще в тех местах, где они с Игорем лазали по горам!
Старая фельдшерица Фаина Михайловна и санитарка тётя Клава утром часов в пять разбудили Раю, вставайте, вставайте Раиса Александровна, наши из города все ушли, мы одни остались!
В санатории у Раи была не просто комната, а хоромы царские! Вот бы с мужем, кабы он был у нее, такие бы квартирные условия иметь, – не раз думалось и мечталось Раечке по ночам.
Она не сразу начала соображать. Накануне легла поздно, все совещались они с Фаиной Михайловной, собирались поутру идти в райком просить машины или подводы – детей вывозить. Хотя ни из роно, ни райздрава команды никакой не поступало. Но что то надо было делать в конце концов! Роза Соломоновна пропала с концами, а ответственность за три десятка детских душ на ком теперь? На ней, на Раечке, на молодой ничего еще в жизни не видавшей комсомолке, да на старой пенсионерке Фаине Михайловне.
– Куда все ушли? Какие наши ушли? – ничего не понимая спросонья переспрашивала Рая.
– И Райком, и милиция и даже комендатура военная, все ушли, – махнула рукой тетя Клава, – одни мы остались.
– А эти? Как их? – Рая натужно морщила лоб, пытаясь вспомнить, как правильно называлась воинская часть, что стояла неподалеку, – тех-рем-бат! – наконец вспомнила она, – а эти то где?
– А эти тоже драпанули, – с горькой ухмылкой сказала тетя Клава, – этот лощеный то ваш и попрощаться не зашел.
Тетя Клава намекнула на старшего лейтенанта из тех-рем-бата, который две недели кругами все ходил-вился вокруг Раечки, все с цветочками полевыми, да с намеками и прибаутками. Все звал к себе в подруги фронтовые.
А теперь, получается, уехал и проститься не зашел.
– Стыдно то небось ему было драпать, а женщин с детями здесь оставлять! – заметила тетя Клава.
– У них тоже приказ, они люди подневольные, – попыталась защитить военных Фаина Михайловна, – да и на чем бы они нас всех разместили?
– Что делать то будем? – спросила тетя Клава, глядя на Раю, – вам теперь решать, Раиса Александровна, может мне пройти по домам? Пусть эти черкесцы возьмут в каждый дом по ребенку? Мы с них расписки возьмем, а сами тоже на Моздок двинемся?
А как наши вернутся, мы детей по распискам назад получим, а?
– Кто ж добровольно к своим здоровым детям больного туберкулезом чужого ребенка то возьмет? – укоризненно спросила тетю Клаву Фаина Михайловна, – ты чай в своем уме?
– Надо здесь на месте оставаться, – нарушила молчание Рая, – немцы если и придут, то можно будет у них продуктов попросить, все же нация они цивилизованная, я знаю, я с ними в тридцать девятом в горы ходила.
– Я тоже такого же мнения, – кивнула Фаина Михайловна, – я в восемнадцатом году в Киеве немецкую оккупацию видела, никто из них детей не трогал.
– Значит, решено, – подытожила Рая, – остаемся и никуда не дергаемся. Либо наши вернутся, что было бы очень хорошо, либо немцы придут – тоже, надеюсь без крупы не останемся.
И успокоившись тем, что какое то решение принято, женщины отправились по делам.
Кто в палаты к детям, кто на кухню – завтрак для детишек готовить.
А в утреннюю Теберду со стороны Черкесска уже въезжали мотоциклисты разведроты гауптмана Хоффнера. Два мотоцикла "цюндап" с колясками выкатились на площадь перед райкомом партии, где в клумбе на невысоком постаменте стоял коричнево-зеленый Ленин с протянутой на восток рукой. Два других мотоцикла на большой скорости промчались по улице Шаумяна, развернулись в ее конце и потом так же быстро помчались назад. Хофнер, сидевший в коляске одного из мотоциклов лично убедился в том, что Теберда русскими оставлена. Он снял пыльные очки, вылез из коляски и приказал унтерофицеру Миллеру быстро ехать с докладом навстречу штурмовой группе майора Лента.
Теберда взята.
Теперь впереди – Клыч, потом Кодор, а дальше уже и Сухуми. ….
5.
К вечеру 17 августа боевые группы Нойхаузера, Пессингера и Грота* овладели самой высокой точкой Военно-Сухумской дороги. Клухорский перевал был в руках горных егерей.
Группа капитана Грота была сформирована из 13-ой роты 99-го горнострелкового полка и приданной ему разведывательной высокогорной егерской роты 1-ой горнострелковой дивизии. Таким образом, оберлейтенант Клаус фон Линде на некоторое время попал в непосредственное подчинение к знаменитому и именитому альпинисту и спортсмену. И попав в боевую группу капитана Грота, Клаус пребывал теперь в каком-то неописуемом возбужденном состоянии ожидания чего-то необычного, чего-то праздничного, предвещающего и приключения и награды.
А намек на предстоящие подвиги и последующие награды был самым-самым непосредственным. После овладения перевалом, когда Нойхаузер получил приказ отдыхать, а Пессингер со своими егерями пошел по следам отступавших русских, Грот получил от командира 1-ой горнострелковой дивизии приказ – подняться на вершину Эльбруса.
– Ну что, альпинист! – Грот хлопнул Клауса по плечу, – сходим на вершину?
И Клаус не смог удержаться от того, чтобы не расплыться в самой радостной улыбке. * В элитных частях Вермахта и в Войсках СС для ведения активных боевых действий формировались специальные "группы". Наступательный бой не велся в составе обычного батальона, полка или дивизии. Для наступательных действий из состава батальонов, полков и дивизий – выделялись так называемые "штурмовые" или "боевые" группы, создававшиеся даже не обязательно из подразделений одного полка. Дивизия Вермахта или Ваффен СС создавала боевые наступательные группы из специально отобранных и наиболее боеготовых рот. Во главе группы обычно ставился командир одного из батальонов дивизии. Свое оперативное наименование боевая (штурмовая) группа получала по имени своего командира. По выполнении боевого задания, группы расформировывались и роты возвращались в свои полки. Прим автора.
У края ледника Уллу-Кам на юго-западном склоне Эльбруса они стали готовиться к восхождению. Основой группы стали двадцать отобранных горных егерей из роты "высокогорников", имевших опыт и навыки скалолазания и хождения по ледникам. Покуда ждали вьючную группу с вооружением и продовольствием, грот отправил группу из восьми человек под командой офицера разведки оберлейтенанта фон Линде в дозор с задачей разведать расположение и вместимость приютов по маршруту восхождения основной группы.
Грот дал Клаусу очень плохую карту масштаба одна стотысячная, снятую и переведенную на немецкий с русской трофейной карты масштаба 1: 84 000. На этой карте были обозначены три приюта – Западный приют, расположенный на высоте 4045 метров, Южный приют на отметке 4100, расположенный на южном склоне ледника и так называемый приют Гастукова, находившийся на высоте 4690 метров над уровнем моря.
Экипировавшись для движения по леднику, и взяв с собой только легкое оружие – карабины к-98 и гранаты, Клаус со своими егерями добросовестно прошел по маршруту.
Выяснилось, что ни приюта Гастюкова, ни Западного приюта в самом деле не существовало. Зато приют на отметке 4100 оказался советской гостиницей "Интурист", совершенно современной постройки, собранной из алюминиевых блоков и к полному изумлению Клауса и его егерей – гостиница имела электрическое освещение и даже центральное отопление. Кроме того, на высоте 5200 метров на Западном склоне горы разведка Клауса обнаружила заброшенную казарму и несколько фанерных домиков с метеорологическим оборудованием.
Произведя разведку, Клаус спустился к основному лагерю и доложил о результатах капитану Гроту.
Чтобы не упустить погоду, Грот решил не дожидаться вьючной группы с тяжелым оружием и продовольствием, но вместе с Клаусом и его высокогорными разведчиками начать подъем к вершине.
На восходе солнца, взяв с собой связиста и рацию, капитан Грот и Линде начали подъем.
