На пути к перелому

      Войдя в маленькую полутемную землянку, мы не сразу увидели командира полка. Окруженный моряками, он тихо давал им какие-то указания.
      - Неужели немцы находятся в шестидесяти метрах от вас? - спросил я Тарана.
      - Так точно, а кое-где в ближе.
      - Как же вы отсюда можете управлять полком и где он, собственно, у вас?
      - Мои люди занимают оборону на обратном скате северо-западной части высоты с Итальянским кладбищем и несколько севернее. А я всегда руковожу боем, находясь почти на самых передовых. И каждый матрос знает это мое местонахождение. Но если я отсюда уйду, то и командиры батальонов могут отойти подальше, а там, смотришь, и матросы... - Таран улыбнулся: - Простой расчет... А на занимаемом невыгодном рубеже обороны мы удержимся, так как все снаряды падают далеко за нами. И к землянке немцы не подойдут. Не успеют: мы их ночью уничтожим, уже разработан план. Ни один гитлеровец не должен уйти отсюда...
      Таран рассказал, что пробравшиеся в нашу оборону немцы ночью боятся быть в одиночестве и собираются в группы. Разведчики засекли местонахождение каждой из них. Командир полка создал свои группы, которые должны были скрытно приблизиться к гитлеровцам и в определенный момент забросать их гранатами и тут же атаковать. В те дни у нас автоматов еще не было, поэтому в ближнем бою главным оружием являлась "карманная артиллерия" - ручная граната. Этот план Тарана нам понравился.
      - Но разве это план действий всего полка? - спросил я его. - Это не выход из тяжелого положения.
      - На большее у меня нет сил, - вздохнул командир, - в полку очень большие потери.
      - Но вы же получаете от нас батальон моряков Перекопского полка, напомнил я. - Вам надо уничтожить противника не только в районе командного пункта, а и на всей северной части высоты и занять ее.
      - Вот этот батальон я и введу завтра. На это будет особый план. Я вызываю сюда всех командиров батальонов, и с ними подработаем вопрос.
      - Учтите, что и враг имеет свои планы атак, в том числе, может быть, и налета на вашу землянку. Поэтому вам следует перейти в более безопасное место, - посоветовал Солонцов.
      - В тылу ведь нет ни одной землянки. А задачи надо ставить при свете.
      Довод был убедительный, хотя мы и видели, что действия этого храброго командира полка скованы противником, находившимся совсем рядом. Мы дали Тарану советы по использованию сил и взаимодействию с 7-й бригадой и 31-м полком.
      - Задача понятна, и полк ее выполнит, - твердо сказал Таран. - А как лучше действовать, подумаем.
      Мы пожелали морским пехотинцам боевых успехов и молча, опять в сопровождении матросов, пошли по тропинке на свой передовой наблюдательный пункт на Федюхиных высотах.
      Утром майор Таран доложил, что при ночном налете наших матросов, немцы, находившиеся в районе его командного пункта, полностью уничтожены. А батальон капитана Слезникова, разгромив гитлеровцев на гребне высоты у церкви, соединился с группой Мезенцева. Поэтому и КП полка остался на прежнем месте.
      В ночь на 20 декабря командующий СОР доносил в Ставку И. В. Сталину и Наркому Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецову, что после трех дней ожесточенных атак противника положение наших войск стало тяжелым. Они упорно отстаивают оборонительные рубежи и несут серьезные потери, но снарядов для некоторых калибров нет, а для других боезапас на исходе. Резервы исчерпаны.
      На это донесение Нарком ВМФ 20 декабря телеграфировал, что Севастополь должен быть удержан.
      Еще более решительно реагировала Ставка Верховного Главнокомандования. В тот же день была направлена директива командующему Закавказским фронтом, в которой предписывалось: подчинить во всех отношениях Севастопольский оборонительный район командующему Закавказским фронтом; немедленно направить в Севастополь одну стрелковую дивизию или две стрелковые бригады и пополнение не менее 3000 человек; оказать помощь СОРу силами не менее пяти авиаполков; доставить боеприпасы в Севастополь{21}.
      Одновременно вице-адмиралу Ф. С. Октябрьскому было приказано немедленно вернуться в Севастополь для руководства военными действиями.
      Во исполнение этих указаний уже 21 декабря из Новороссийска началась переброска по морю 79-й курсантской бригады, а 21 декабря в Поти на морские суда начали грузить 345-ю стрелковую дивизию, боеприпасы в горючее.
      На фронте нашего сектора с утра 20 декабря все полки и 7-я бригада морской пехоты перешли в контратаку и к 14 часам 30 минутам полностью овладели гребнем высоты с Итальянским кладбищем и улучшили позиции в районе Камар. Здесь особенно героически сражались 7-я рота 514-го полка, которой командовал лейтенант Орлов. В тот день она трижды ходила в штыковой бой. В последней атаке вместе с ротой участвовал и начальник штаба 514-го полка капитан П. М. Островский. Держа в руке маузер, он подавал команды, подбадривал бойцов, увлекал их за собой. Рядом с ним, стреляя на ходу, бежал матрос Е. И. Бурлай.
      Немцы вначале отстреливались, а затем стали отступать. Но матрос заметил, что два фашиста укрылись за насыпью и продолжали стрелять из автоматов. Бурлай бросил в них ручную гранату, а потом почти в упор сделал два выстрела из винтовки. Рота достигла второй цепи немцев, укрывшихся в окопах. Завязался жаркий штыковой бой. В этот день на счету одного только Бурлая было 11 убитых фашистов. А всего за день 7-я рота уничтожила более двухсот гитлеровцев.
      * * *
      21 декабря бои продолжались с неослабеваемым напряжением. Стремясь во что бы то ни стало прорвать нашу оборону. Манштейн перебросил под Севастополь и 170-ю пехотную дивизию и тут же ввел ее в бой. Перед нашим сектором теперь наступала группировка противника в составе 50-й, 170-й пехотных дивизий и по одному полку 72-й и 24-й дивизий, пехотная бригада румын и танковая группа. Превосходство врага над нами было огромное. Он душил нас и огнем. А самолеты с ревом пролетали прямо над самыми окопами, сбрасывая сотни бомб. Наши полки ввиду большой нехватки снарядов и мин вынуждены были атаки противника отражать главным образом стрелковым оружием. Бои часто переходили в рукопашные схватки.
      За высоту с Итальянским кладбищем ежедневно шла напряженная борьба. Враг упорно стремился захватить ее полностью и бросал сюда резервы.
      Мы с полковым комиссаром П. Е. Солонцовым с наступлением вечера отправились на эту высоту к майору Тарану. Хотя в эти дни севастопольская земля и была покрыта снежным покровом, но дым и пыль от взрывов артиллерийских снарядов, мин и бомб сделали ее сизой, она была изрыта чернеющими воронками, которые наши бойцы часто использовали в качестве укрытий от огня. Продвигаясь почти вдоль фронта на эту высоту, мы долго не замечали наших окопов, а потом в одной из воронок увидели двух бойцов, одетых в белые маскхалаты.
      - Какого полка вы, ребята, и что здесь делаете? - спросил я.
      - Мы из батальона капитана Бондаренко, ведем наблюдение за противником, товарищ комдив.
      - А есть ли он перед вами?
      - А как же, около сотни немцев лежат в ста метрах от нас.
      - Так они вас заберут живыми, вас же всего двое, - сказал комиссар Солонцов.
      - Не беспокойтесь, товарищ комиссар, ни один из них и не поднимется в рост, они закоченели. А кроме того, у нас на двоих имеется двадцать гранат.
      Из дальнейшего разговора выяснилось, что до наступления ночи батальон Бондаренко занимал позиции метров на сто впереди. Но противник очень сильно обстреливал их артиллерией. И комбат приказал поздним вечером отойти на новый рубеж.
      - Так в тех окопах теперь немцы? - спросил Солонцов.
      - На том месте теперь никого нет. Там и окопов-то нет, они все разрушены.
      - А где же остальные бойцы вашей роты?
      - Одни пошли за ужином, другие за боеприпасами, а некоторым было разрешено уйти в укрытие погреться. Но вот левее нас лежат двое из нашей роты. Мы с ними держим связь.
      - Понимаете ли вы всю ответственность, которая на вас сейчас возложена? - допытывался Петр Ефимович.
      - Неужели нет, товарищ комиссар? Нам и политрук напомнил, что из-за беспечности наблюдателей погиб Василий Иванович Чапаев.
      Мы зашагали далее в район церкви. Возле нее встретили командира 1-го батальона 2-го полка морской пехоты капитана А. А. Бондаренко и командира 2-го дивизиона 134-го гаубичного артиллерийского полка майора М. С. Мезенцева.
      Бондаренко доложил, что немцы находятся на удалении 80 метров восточнее церкви, а бойцы его батальона - несколько впереди церкви и южнее по гребню.
      - Какие же силы батальона находятся на переднем крае? - спросил я.
      - Впереди человек пятьдесят, остальные ужинают и отогреваются в церкви. Ведь в бушлатах все же холодно.
      - А немцы, что перед вами, тоже не лежат в окопах?
      - По-разному.
      - Так разве пятьдесят бойцов, да еще не окопавшись, в состоянии держать оборону целого батальона почти в полкилометра шириной?
      - Немцы ведь ночью не наступают, - как-то слишком уверенно и спокойно ответил Бондаренко.
      - Какие силы противника находятся против вашего батальона?
      - Мы с майором Мезенцевым считаем, что на нас наступало не менее полка при поддержке очень сильного артиллерийского огня. Но немцы тоже на ночь отводят часть своих сил в тыл. В окопах они оставляют пулеметные расчеты и часть автоматчиков с ракетницами. К рассвету и они и мы занимаем свои позиции всеми силами. Так делается почти каждую ночь, - заключил комбат.
      Приказав Бондаренко организовать надежную оборону их НП, мы вошли в церковь.
      Людей в ней оказалось не так много, как можно было предположить. Но офицер сказал, что артиллеристы находятся в подвале, и повел нас по крутой лестнице вниз.
      В довольно большом подземелье было полутемно. Светилось несколько слабеньких светлячков - масляных коптилок в снарядных гильзах. Мы подошли к группе бойцов, сидевших и лежавших на каком-то возвышении. Они ужинали. Настроение у всех было хорошее, слышались шутки, оживленный разговор.
      Потом мы подошли к офицеру-артиллеристу. Он всматривался в схему целей, подготавливая данные для стрельбы.
      - Не забросают вас немцы гранатами сверху? - спросил я офицера.
      - Ночью они не посмеют двинуться вперед. А с утра мы снова будем бить их.
      Нас с комиссаром всерьез встревожила заметная у всех беспечная самоуверенность и недооценка врага. Из докладов офицеров и бойцов можно было заключить также, что и у противника на передовой ослаблена внимательность: гитлеровцы мерзли. Но это не могло оправдывать нашу собственную беспечность.
      А немцы были совсем близко от гребня. И конечно, была опасность, что при новом их натиске мы можем снова потерять высоту.
      Поэтому я отдал приказ 2-му полку и 7-й бригаде морской пехоты, в командование которой после ранения полковника Е. И. Жидилова вступил комиссар Н. Е. Ехлаков, внезапной атакой ночью разгромить противостоящего противника и вернуть окопы, которые они занимали днем.
      К рассвету эта задача была выполнена. Более 150 гитлеровцев остались лежать в разрушенных окопах и вблизи них. Были захвачены ручные пулеметы, автоматы и ракетницы.
      С рассвета 22 декабря шесть немецких пехотных дивизий и три стрелковые бригады румын с танками, поддерживаемые мощным огнем артиллерии и сильной авиацией, возобновили наступление на обоих направлениях.
      В районах высоты с Итальянским кладбищем и севернее селения Верхний Чоргунь противнику удалось вклиниться в стык между 7-й бригадой и 2-м полком морской пехоты и полуокружить его второй батальон, которым командовал капитан Запорожченко. Угроза полуокружения нависла и над 4-м батальоном 7-й бригады.
      Я немедленно отправился на наблюдательный пункт" командира 7-й бригады Н. Е. Ехлакова.
      Доложив обстановку, он заявил:
      - Я пойду в батальон и подниму людей в атаку. Мы уничтожим этих гадов и высоту не сдадим. Ребята дерутся здорово. Подбавьте только огоньку...
      - Николай Евдокимович, стоит ли вам лично идти в атаку с батальоном? спросил я его. - Вы лучше организуйте ее как следует.
      - Правильно, товарищ комдив, - оживился Ехлаков. - Вот там, в батальонах, я и должен организовать атаку. Так что попрошу разрешения пойти в передние окопы.
      Я пожелал ему успеха и направился к себе.
      И действительно, атаку он организовал и провел отлично. Бригада нанесла большой урон врагу и задачу выполнила.
      Между тем бои продолжались. На участке 31-го полка создалось опасное положение. Противник силой до полка пехоты глубоко вклинился в оборону и с севера навис над его флангом. Одновременно на правом фланге вперед продвинулась бригада румын. Под угрозой окружения оказались два батальона.
      Решено было нанести огневой удар по этой группировке, ослабить ее, тут же контратаковать во фланг батальоном соседнего 1-го Севастопольского полка и восстановить положение на стыке с 31-м полком.
      Командир полка полковник П. Ф. Горпищенко, одетый в черную морскую шинел, сам повел батальон в атаку. В ту же ночь внезапно атаковал гитлеровцев и командир 31-го полка Мухамедьяров. Угроза окружения двух батальонов была ликвидирована.
      Не добился противник решающего успеха и в районе Камар, на участке 514-го стрелкового полка.
      Здесь после длительного боя большая группа немецких автоматчиков проникла в глубину обороны и подошла к штабу 514-го полка, неподалеку от которого находился склад противотанковых мин, ручных гранат и бутылок с горючей смесью. Оборону штаба держала рота связи, всего 17 человек под командованием политрука А. Я. Кульбака. Возникла непосредственная угроза захвата противником штаба и склада. Кульбак решил внезапно атаковать врага во фланг и тыл. Для этого он разделил бойцов на две группы и определил каждой направление удара. 15 связистов бросились в атаку, а двое ударили по фашистам из пулеметов, К ним на помощь рванулось еще несколько человек с командного пункта. Удары с двух сторон привели немцев в замешательство. Через четверть часа все было кончено. На поле боя осталось около 60 фашистских трупов, 8 человек было взято в плен, захвачено 6 ручных пулеметов, 24 автомата и Десятка три винтовок. Кроме того, после этого боя А. Я. Кульбак принес в штаб полка узелок с железными немецкими крестами и медалями.
      23 декабря враг продолжал наступать на ялтинском направлении. Все полки второго сектора вели упорные бои.
      В этот день один из батальонов 31-го полка под натиском противника оставил высоту, и теперь гитлеровцы могли держать под огнем фланг полка. Мы с Солонцовым направились в 31-й стрелковый.
      Чтобы просмотреть местность в районе этой высоты, мне надо было выдвинуться поближе к переднему краю. Накинув на себя белый маскировочный халат, я один, без сопровождения, достиг нужной мне точки и тщательно просмотрел местность, а когда отполз назад, увидел у кустов здоровенного парня в морском бушлате, в бескозырке, с автоматом в руке.
      - Кто вы и как попали сюда? - спросил я моряка.
      - Старшина Иван Ляшенко с линкора "Парижская Коммуна". Но теперь служу в полку на неопределенной должности. А сюда вышел по приказанию подполковника Мухамедьярова, чтобы следить за вами и, если что случится, моряк замялся, - помочь, что ли...
      - Ну спасибо, ангел-хранитель...
      Мы, пригнувшись, пошли к своим. На пути у землянки встретили совсем молоденькую девушку - медсестру полка. Она несколько дней тому назад получила пулевое ранение, но отправиться в госпиталь отказалась: оттуда, мол, ее могут направить в другую часть. И теперь медсестра просила меня написать в госпиталь бумажку о том, чтобы по выздоровлении ее направили только в свой полк. Я, конечно, написал для нее такую записку.
      ...Пока я разговаривал с командиром полка Мухамедьяровым и ставил ему задачу подавить огнем выявленные огневые точки и завтра овладеть высотой при поддержке двух выделенных ему дивизионов артиллерии, комиссар Солонцов тихо беседовал с моряком Иваном Ляшенко. Потом он подошел ко мне:
      - Возьми, Иван Андреевич, этого моряка к себе в адъютанты. Вижу, будет верный и полезный для нас человек. Посмотри, какая силища! На себе вынесет в беде.
      Я еще раз оглядел Ляшенко. Рослый, плечистый богатырь. Красотой не блистал: курнос и широколиц. Но голубые глаза его светились душевной добротой.
      - Ну, Иван, согласен служить у нас с комиссаром адъютантом? - спросил я его.
      - Вполне, - вытянулся он.
      - Но ведь тебе придется не на побегушках быть, а немцев бить.
      - А как же! Я для того и с "Коммуны" ушел. Блины из них, гадов, буду делать.
      - Как это?
      - Одного возьму в одну руку, другого в другую, стукну рожами, и получится блин.
      С того дня Иван Максимович Ляшенко, которого в дивизии все звали просто Иван, прослужил со мной на фронте два года, и расстались мы с ним, когда на плечах его бушлата лежали заслуженные в боях погоны со звездочками старшего лейтенанта. Блинов обещанных он не делал, но из автомата бил немцев лихо. Может быть, мы с комиссаром Солонцовым обязаны ему тем, что остались живы. Не раз спасал нас Ваня от верной гибели.
      ...На следующий день оставленная 31-м полком высота снова стала нашей.
      Вечер этого дня был омрачен гибелью начальника артиллерии 172-й дивизии майора Алексея Васильевича Золотова. Он выехал на газике на огневые позиции артиллерийских батарей и попал под прямой удар немецкой мины. Майор Золотов был отлично подготовленным артиллеристом и прекрасным организатором массированного огня. Его энергия, умение и высокая военная квалификация во многом помогли стрелковым частям в удержании ими рубежей обороны. Он умел видеть поле боя, своевременно замечать возникающие опасности и сосредоточивать массированный огонь артиллерии для ликвидации угрозы.
      * * *
      На следующий день противник продолжал наступление. Наиболее сильному удару подвергался район от села Камары до Ялтинского шоссе, где держал оборону 514-й полк. По его боевым порядкам артиллерия била с фронта, а шестиствольные минометы - с фланга, с высоты 440,8. Казалась, что весь полк будет истреблен огнем и оборону держать будет некому.
      А вскоре на Ялтинском шоссе появились танки. Одновременно пехота, спускаясь с высоты, быстро двигалась к правому флангу полка. Это была большая угроза не только для 514-го, но и для всей нашей обороны. Поскольку у нас резервов не было, то спасти положение могли лишь артиллерийско-минометный огонь и сосед справа. И вот две тяжелые батареи береговой обороны начали душить артиллерию противника, а 130-миллиметровые орудия, снятые с потопленных в бухте кораблей, и 134-й гаубичный артиллерийский полк майора И. Ф. Шмелькова стали бить по танкам и пехоте. В этом бою только батарейцы Шмелькова и противотанкисты 514-го стрелкового полка подбили 11 танков противника.
      Упорные бои шли и на участке 31-го стрелкового. Героически сражались там воины 2-й минометной роты этого полка под командованием младшего лейтенанта В. П. Симонока. Они за два дня отразили более десяти атак гитлеровцев, не отступив ни на шаг. Только 23 декабря минометчики истребили свыше ста фашистов. Личный пример мужества и героизма показывал здесь командир роты. Владимир Поликарпович Симонок одним из первых среди воинов-приморцев был удостоен звания Героя Советского Союза.
      К полудню все атаки немцев на участке второго сектора захлебнулись.
      На поле боя остались сотни убитых и раненых фашистов. Но враг не унимался. Во второй половине дня гитлеровцы снова перешли в наступление вдоль Ялтинского шоссе.
      До предела ослабленный в боях 1-й батальон 514-го полка вынужден был оставить важную высоту. В случае дальнейшего наступления противника на этом направлении он мог бы разрезать фронт обороны. Я позвонил командиру полка В. В. Шашло и спросил его, понимает ли командир батальона значение этой высоты для всей обороны и может ли он своими силами снова взять ее, если мы на их участке сосредоточим массированный огонь артиллерии сектора. Вскоре Шашло доложил, что комбат майор Катанов сможет собрать человек сорок и повести их в атаку. Он только просил поплотнее накрыть сопку артиллерийским огнем. Мы одобрили этот план действий.
      И вот после десятиминутного артиллерийского налета и при поддержке пулеметного огня две группы, возглавляемые майором Катановым и капитаном Рященко, с двух сторон ударили по гитлеровцам и заняли высоту.
      Шли непрерывные бои и за высоту с Итальянским кладбищем. Направив сюда артиллерийско-минометный огонь и свежие резервы, враг снова вышел на северную часть этой вершины и окружил левофланговый батальон 7-й бригады. Под сильным обстрелом силы батальона быстро таяли.
      Но с наступлением темноты комбат капитан К. Н. Подчашинский все-таки собрал поредевшие роты в единый кулак и внезапно ударил по противнику, прорвал кольцо окружения и вывел батальон на соединение с другими подразделениями. К утру батальон занял новый рубеж обороны.
      На ялтинском направлении 24-25 декабря бои стали ослабевать. Поздним вечером 25 декабря мы нанесли сильный и очень удачный удар по району скопления пехоты противника.
      Итак, натиск крупных сил противника, продолжавшийся в течение десяти суток на фронте второго сектора, угасал. Несмотря на большое превосходство в силах, гитлеровцы не могли ни на одном участке прорвать оборону и вместе с тем понесли большие потери в живой силе и танках.
      Больше всего пострадали немцы от нашего артиллерийского и минометного огня. Убитый в нашем секторе ефрейтор Гейдрах писал в неотправленном письме: "Вы не можете себе представить, что такое русская артиллерия. Когда их орудия начинают выплевывать раскаленный металл, хочется поглубже зарыться в землю, спрятать голову и не слышать этих адских звуков.
      О, какой это ужас, если бы вы знали! Никуда не уйдешь от него. Смерть, смерть глядит на тебя со всех сторон!"
      А вот выдержка из дневника другого ефрейтора: "18 декабря. Атака тяжелая. Много я писать об этом не могу. Краге, Гергард, Гейнц, Майдельс убиты. В этот день у нас было очень много убитых и почти 30 процентов раненых. Мы не можем даже подойти к боевым порядкам русских.
      20 декабря. Вся ночь и весь день прошли в бою: гранаты, минометы, артиллерия. Можно с ума сойти. В нашем отделении осталось вместе со мной 5 человек, а во взводе - 12".
      Читаем неотправленное письмо убитого немецкого солдата: "Дорогая сестра и зять! Вчера наступление на Севастополь достигло высшей точки. Мы уже были близко от города, но вдруг передались слухи, что русские нас окружили, и вот - спасайся кто может. Со всех сторон огонь. Местность и горы затруднили наше отчаянное бегство... Многие товарищи остались убитыми, и, что еще хуже, - мы оставили наших раненых в руках русских. Печальная кучка вернулась в долину"{22}.
      Рано утром 26 декабря из штаба армии нам передали, что в сектор выезжает новый командующий армией генерал-лейтенант С. И. Черняк.
      - А Петров куда? - спросил я офицера штаба.
      - Пока неизвестно, - ответил он.
      Это сообщение ошеломило меня. В Петрове мы видели мудрого и мужественного командующего, прекрасного человека. Его знали не только воины армии, но и моряки Черноморского флота, находившиеся в Севастополе. Все отзывались о нем исключительно хорошо. А мы, его подчиненные, видели в нем большой полководческий талант, кипучую энергию и искренне любили Ивана Ефимовича, доверялись ему во всем. И теперь, конечно, не могли не сожалеть об уходе его из армии.
      Вскоре на наш НП прибыл новый командарм. Выше среднего роста, стройный генерал-лейтенант С. И. Черняк был одет в новую генеральскую шинель и выглядел очень браво. Да он и был Героем Советского Союза.
      После нашего доклада об обстановке на участке сектора генерал Черняк спросил, почему мы не переходим в наступление.
      Мы доложили наши доводы на этот счет: силы и огневые средства противника намного превосходят наши. Все наши части в длительных боях до предела ослаблены, нет резервов и нужного количества боеприпасов. Но это не убедило командарма, и он приказал в любом случае готовить наступление. Свой план действий мы должны были доложить ему на следующий день. С тем генерал С. И. Черняк и уехал.
      - Неужели Петров снят за то, что не ставил войскам наступательных задач, и теперь придется наступать? - задумчиво спросил Петр Ефимович Солонцов. - Но ведь ясно же, что наступать против сильного противника батальонами, в которых не более ста бойцов, без боеприпасов - значит растерять последние силы и вконец ослабить оборону города...
      Я был согласен с комиссаром, но что делать: есть распоряжение командующего армией на наступление, его надо было готовить. Возможно, командарм надеется на какие-то дополнительные резервы, о которых мы пока не знаем?
      Утром следующего дня я позвонил генералу Черняку. Но у телефона оказался Иван Ефимович Петров. Я сказал ему, что мы с комиссаром готовы по распоряжению командарма Черняка прибыть с докладом о дальнейших действиях.
      - О наступлении? - спросил Петров.
      - Да.
      - Приказ Черняка отменяется. Я остаюсь на своем посту. Проводите, как и до этого, активную оборону, удерживайте свои рубежи. Желаю вам успехов.
      Услышав эту новость, мы искренне обрадовались.
      * * *
      Манштейн считал, что на северном направлении наша оборона серьезно ослаблена, что новых сильных ударов она не выдержит и Севастополь вот-вот падет. Поэтому здесь он сосредоточивает основные усилия и с упорством продолжает наступление. 24 декабря немцы вышли к полустанку Мекензиевы Горы и стремились развить успех в направлении бухты Северной.
      Но в этот день в Севастополь морем была доставлена 345-я стрелковая дивизия. Командарм Петров, не дожидаясь полного ее сосредоточения в исходном для наступления районе, вводит в бой первый подошедший к фронту 1165-й стрелковый полк, который совместно с 241-м стрелковым полком 95-й дивизии и 8-й бригадой морской пехоты отбрасывает противника на полтора километра и закрывает образовавшуюся в обороне брешь. В течение двух последующих дней бои идут с переменным успехом.
      К 27 декабря на северном участке фронта была полностью сосредоточена 345-я дивизия. Введенная в бой с ходу, она овладела полустанком Мекензиевы Горы. Но с утра 28 декабря немецко-фашистские войска снова перешли в наступление на этом участке. В ходе ожесточенных боев они потеснили 79-ю бригаду и 345-ю стрелковую дивизию и снова захватили полустанок Мекензиевы Горы. Здесь опять создалось критическое положение.
      В эти дни в Севастополь начали прибывать части 386-й стрелковой дивизии и боевые корабли, в том числе линкор "Парижская Коммуна".
      Командующий СОР вице-адмирал Ф. С. Октябрьский решил сосредоточением мощного огня полевой и корабельной артиллерии нанести максимальный урон врагу и дать возможность 79-й бригаде и 345-й дивизии более прочно закрепиться на рубеже.
      А Манштейн тоже сосредоточивает на этом же участке сильный артиллерийский и минометный огонь, подтягивает резервы и настойчиво продолжает атаки, стремясь во что бы то ни стало выйти к бухте Северной. В ходе упорных боев полустанок Мекензиевы Горы неоднократно переходил из рук в руки, но в конце концов врагу удалось захватить его. Глубина обороны на этом направлении сократилась до критического минимума.
      В этой обстановке поздно вечером 30 декабря командарм Петров созвал экстренное совещание руководства частей и соединений северного участка фронта Приморской армии, которое проходило на передовом командном пункте армии. На него были вызваны командиры и комиссары 79-й бригады, 95-й, 345-й дивизий, 40-й кавалерийской, некоторые командиры полков этих дивизий. Именно от действий этих частей и соединений тогда во многом зависела дальнейшая судьба обороны Севастополя.
      Излагая сложившуюся под Севастополем обстановку, командарм назвал ее очень тяжелой: большие потери в людях, нехватка боеприпасов, на севере утрачены выгодные рубежи обороны. Вместе с тем генерал Петров подчеркнул, что все войска дерутся самоотверженно и храбро. Но надо лучше управлять ими. Потом он дал оценку врагу, указав, что гитлеровцы тоже несут большие потери, их силы иссякают. Однако противник все еще продолжает рваться в Севастополь и с утра снова может начать наступление.
      - Мы должны отстоять город, - жестко сказал Иван Ефимович. - Это приказ Родины, народа, партии. Нам доверили оборону Севастополя, и судьба его - в мужестве и стойкости наших бойцов и командиров, в нас с вами, товарищи. Я, как командующий армией, приказываю - ни шагу назад! Дороги назад нет, позади бухта. Любой ценой надо не допустить отступления наших войск. Знайте, трусливых народ осудит беспощадным презрением. Надо выдержать еще денька два...
      Второму сектору командарм приказал провести наступление, чтобы враг не смог оттуда снять силы и перебросить на северный участок, где сейчас решается судьба Севастополя.
      Ни у кого к Петрову вопросов не было. Каждый понимал необходимость борьбы до последних сил. Пожелав нам боевых успехов, командарм в приказном тоне сказал:
      - Быстро в свои части!
      Прямо скажем, что день 30 декабря был самым критическим для Севастополя.
      Часу во втором 31 декабря мы услышали необыкновенно сильные раскаты орудийных выстрелов, слившиеся в сплошной и продолжительный гул. Это били мощные артиллерийские орудия линкора "Парижская Коммуна", крейсеров "Молотов", "Красный Крым" и других кораблей, вошедших в Южную бухту. Массированные удары 48 артиллерийских орудий калибра [до] 305 мм были направлены по скоплениям пехоты противника на северном участке, в долине Бельбек, а также по районам на ялтинском направлении. Все, что попадало в зону огня этой сверхтяжелой артиллерии кораблей, было обречено на гибель.
      А с утра этого дня части второго сектора перешли в наступление. Враг не ожидал этого. Его передовые части были быстро разгромлены, и мы полностью овладели вершиной высоты с Итальянским кладбищем, селением Верхний Чоргунь и улучшили позиции в районе села Камары Лишь после этого гитлеровцы пришли в себя. Они обрушили на наши части всю силу огня и заставили нас остановить наступление.
      Когда мы докладывали об этом Петрову, он задал единственный вопрос: вводил ли противник резервы в ходе боя? И когда получил наш отрицательный ответ, сказал:
      - Значит, у него их там нет, все перетянул на северный участок.
      У нас нет точных данных об общих потерях немцев под Севастополем в декабрьском наступлении. Но в донесении начальника политотдела армии начальнику Политического управления Красной Армии от 1 января 1942 года говорилось: "Огромные потери несет противник на подступах к Севастополю. Только на участке второго сектора он потерял убитыми и ранеными более 12 тысяч солдат и офицеров, 30 орудий и 41 миномет"{23}.