Шестая печать

Виной тому стала, что последнее время я не получал заказов на переводы, а подобное кладоискательство превратилось в своеобразную жвачку для мозгов, позволяющую отвлекаться от всего остального, хотя и не от всего. У меня появилось подозрение, что я начал страдать навязчивой идеей. Так я все так же безуспешно продолжал набирать телефонные номера Кьяры. Для меня было жизненно необходимо просто услышать ее голос. Я уже устал от собственных умствований и придумывания теорий, и мне просто необходимо было услышать ее голос и хоть какой-нибудь ответ.

Начав вновь строить предположение о возможном месте нахождения клада, я еще раз внимательно рассмотрел пластинку и все свои рисунки сделанные с нее.

Линию, проходящую от ноги к мостику, в разных местах пересекала еще четыре других линии, расположенные между столь же мало понятными значками.

Для собственного успокоения я тут же решил, что клад спрятан в одном из мест пересечения линий. Это сразу же избавило меня от необходимости рыть траншею в метр шириной и не меньше, чем метр глубиной по всей длине предполагаемой мной линии. Правда, хотя теоретически я и уточнил место, но не на много. Я ни как не мог представить, выполнялась ли схема в каком-либо масштабе, или же была построена на условных линиях между неведомыми мне ориентирами, которые были условно изображены на пластинке и к масштабам не имели ни малейшего отношения.

Все же начинать искать нужно, хоть немного представлял, что и где ты будешь искать, иначе это будет подобно поискам пляжа в Антарктиде, а вдруг найдется.

Я старательно перерисовал остающиеся значки на бумагу, на карте очертил возможные районы их нахождения и вместе со Стеном отправился на прогулку по историческим местам.

Все же замечательно, когда у тебя есть собака. Ты на виду у всех занимаешься поиском клада, в то время как окружающие считают, что вышел на прогулку со своим псом. Если бы они еще периодически не отвлекали вопросами подобными тому.

— А ваша собака нас не укусит?

— А можно погладить вашу собаку? — то все было бы просто замечательно.

Конечно же, ничего, даже отдаленно напоминающего перерисованные мной значки мы не нашли. Наверно я продолжал бы поиски и дальше, но Стен начал садиться у моих ног и так выразительно смотреть на меня, что не только мне, но похоже и окружающим было понятно — собака устала и хочет домой, но в силу того, что она ответственна и не может оставить без присмотра этого сумасшедшего, возомнившего себя на этот раз кладоискателем, продолжает за ним таскаться.

Все же время безжалостно расправляется с творениями рук человеческих, что порой удивляешься, как могло до нашего времени хоть что-либо сохраниться.

Решив отложить дальнейшие поиски на потом, мы отправились домой, тем более что нам предстояло ехать в Будапешт на встречу с корреспондентом «Телеграф», и перед дорогой не плохо было бы отдохнуть.

* * *

Отчеты лежащие на столе нисколько не проясняли происходящие. Попов совершал какие-то странные поездки. Каким то чудом избежал, так тщательно подготовленной ему ловушки и при этом, ни слова, ни в одном из своих телефонных разговоров не обмолвился об интересующем его. Он пытался найти хотя бы иносказательное упоминание о Хранителях, но тщетно.

Когда зазвонил телефон он не сразу понял, кто ему звонит и только уже начав говорить, наконец, сообразил от кого принял вызов.

— Господин министр, как вы и просили, я сразу же вам сообщаю, что Попов уехал, а до отъезда он повстречался с одним моим знакомым, который занимается не традиционными науками. Как я договорился взять у него копию исследования, которые заказал у него Попов. Только вы не скажите, как ее вам передать.

— Я подъеду сегодня же. Так что пусть будет у вас, и хотел бы посмотреть своими глазами, где живет пан Попов. Вы это сможете устроить?

— Конечно. В любое удобное для вас время.

Закончив разговор, он тут же вызвал секретаршу.

— Все встречи, назначенные на сегодняшний вечер, отменяются. Позвони всем и говори, что хочешь, но вежливо перенеси их на другое время. И найди моего водителя. Мне нужно срочно уехать.

Они уже были на полпути к цели, когда завибрировал телефон. Телефон, номер которого знал ограниченный круг и который он не позволял себе выключать ни при каких обстоятельствах.

Звонил Наставник и настаивал на срочной встрече. Однако отказаться от поездки и повернуть обратно он уже не мог. Впервые за все время он решился отказаться от встречи и высказаться о ее переносе. После разговора он сидел, откинувшись на спинку сиденья и пытался преодолеть тот неприятный осадок, оставшийся от разговора. Он что моя собачка — позвали, прибежал, не нужен — пнули. В конце концов, он вложил столько труда в то, чтобы стать тем, что он есть сегодня и имеет право, хотя бы изредка, совершать поступки по собственному усмотрению.

В результате, поездка, вместо обычного облегчения превратилась в растянувшееся выматывание нервов. Его раздражали медленно волочащиеся попутные машины и не вовремя появляющиеся встречные. Нервировал стиль езды водителя, и не давали успокоиться собственные нервы. Даже доехав, он не испытал облегчения.

Он стоял посреди квартиры и никак не мог понять, каким образом человек, проживающий здесь, оказался, втянут в круговорот, где сталкивались интересы столь могущественных организаций.

Вновь и вновь он осматривался вокруг. Совершенно ничего примечательного. Квартира, обставленная в стиле бывшем в моде в прошлом десятилетии. Убранная с тщательностью, характерной для холостяка. Книги, стоящие на полке. Какие-то мелочи, которые можно увидеть у любого человека. Он не удержался и, заглянув в платяной шкаф. Несколько пар джинсов и джинсовых рубашек, свитер, водолазки и зимняя куртка, ожидающая сезона, составляли весь гардероб.

Хозяин квартиры терпеливо стоял, ожидая, когда он закончит осматриваться, переминаясь с ноги на ногу.

— Скажите и давно вы сдаете ему эту квартиру?

— Уже лет семь.

— И за все эти годы у вас не было с ним ни каких сложностей?

— Вы знаете, пан министр, никто на него не жаловался, платил он исправно и я думал, что он вполне приличный человек.

— Ладно. Здесь делать нечего. Давайте мне копию отчета и пойдем. Меня еще множество дел ожидает. И не забывайте мне звонить, как мы и договорились.

— А вы не будете встречаться паном, написавшим этот отчет?

— Пока не вижу необходимости. Прочту и тогда решу. Если потребуется встреча, я вам скажу дополнительно.

На обратном пути он попытался читать эту пачку исписанной бумаги. Сев для этого на заднем сиденье машины. Однако напряженный день, полная галиматья написанного и мерное покачивание машины клонили ко сну. И отложив бумаги на сиденье, он откинулся на мягкую кожаную спинку и задремал.

Его дрему прервал телефонный звонок. Не любивший музыку он требовал, чтобы приемник и магнитофон в машине обязательно выключались на время его поездок. Очнувшись от дремы, он сообразил, что звонят не ему, а водителю, но машинально прислушался к громко раздающимся в салоне машины словом, тем более что голос говорившего, почему-то показался ему очень знакомым.

— Пришел час. Исполни же то, что должен. Во имя господа.

Больше не прозвучало ни слова. Однако машина начала набирать скорость, словно водитель вспомнил об опоздании на какое-то невероятно важное мероприятие и теперь пытался наверстать упущенное время.

Заглянув через плечо водителя, он увидел, что стрелка спидометра неумолимо ползла все к большим и большим цифрам.

— Святослав, нам некуда спешить. Успеем.

Он собирался сказать еще что-то, но в этот момент машина на всей скорости начала входить в поворот. Он почувствовал, что колеса теряют сцепление с дорогой и машина начинает нестись совершенно, не управляемо слетая с дороги. И еще успел вцепиться в ремни безопасности, когда автомобиль закувыркался по склону, сметая своей массой молодую поросль. С сухим треском высыпались стекла и дальнейшие кувырки сопровождались только грохотом и скрипом сминаемого металла.

Дорожная служба, вызванная очевидцами происшедшего, подъехала на место аварии через пятнадцать минут.

Когда— то роскошный правительственный лимузин, изготовленный на базе «АУДИ А-8», теперь представлял собой груду искореженного металла. Около часа спасатели выстригали металлические стойки, пытаясь добраться до пассажиров автомобиля.

Водитель был мертв. Кусок капота, сорванный при переворотах машины, размозжил ему голову. А вот пассажиру повезло больше.

Казалось просто чудом, но он остался жив. И все же после тяжелых ушибов и возможной травмы позвоночника находился без сознания.

Узнав в нем министра юстиции, они тут же вызвали вертолет и доставили его в центральный военный госпиталь, где традиционно лечили всех высокопоставленных особ.

Он пришел в себя, через сутки и с удивлением увидел над собой белый потолок, по которому в одном ведомом порядке перемещались лучики света. Двигаться совершенно не было ни каких сил. Хлопнула входная дверь.

— Вы счастливчик. Когда мне показали, что стало с вашей машиной — то ваши ушибы и трещина шейных позвонков это просто чудо. Полежите у нас с месяц, потом полгодика в шейном корсете и опять будете как новый. Да я распорядился, пока что не пускать к вам следователей из министерства внутренних дел. Пусть сами разбираются в случившемся. За то им деньги платят. А вот с другим посетителем, я думаю, вам пообщаться полезно будет.

И говоривший, так и не появившись в его поле зрения, куда то пошел. Дверь вновь хлопнула. Раздались тихие шаги, и он увидел склонившегося над ним священника.

— Наставник!

— Молчи сын мой, ну что же, вот теперь, — он интонацией выделил это «вот теперь», — я вижу, что у тебя была объективная причина отказаться от встречи. Ну да ладно. Врач сказал, что ты поправишься, а пока для улучшения состояний тебе необходим только покой. Так что ты поправляйся и перед твоим выходом из этой палаты, мы поговорим еще раз.

И больше ничего, не добавив, он так же тихо, как и вошел, повернулся и вышел.

* * *

Встретиться в аэропорту Будапешта было моей идеей. Стеклянные стены аэропорта отражали, в этот солнечный день все окружающее, безобразно искажая его. Будапештский аэропорт, после недавней реконструкции стал похож на остальные аэропорты мира.

Возможно подобная архитектурная однообразность и может быть раскритикована, но иногда, вот как сейчас она помогает быстро с ориентироваться и найти нужный тебе терминал. Не говоря о табличках, на всех языках дополненных символами, с указанием зон прилета, отлета кафе и торговых павильонов, продающих как и везде, всевозможные ненужные вещи, скучающим пассажирам.

Зону прилета отличить от остальной территории аэропорта всегда безошибочно по присутствию здесь людей с цветами в руках, с табличками на которых написаны имена, фамилии и какие-то странные слова, обозначающие названия фирм, отелей и невесть чего еще.

На табло, укрепленном здесь же, среди прилетевших рейсов я нашел и рейс Джея.

Только глядя на то, как уверенно прилетевшие находили встречающих по табличкам в руках, я подумал, что моей сообразительности не хватило на такую мелочь, благодаря которой не пришлось бы лихорадочно выискивать глазами среди выходящих, кого-нибудь похожего на корреспондента.

Поймав себя на этой мысли, я задумался, а что значит похожий на корреспондента. В суматохе подготовки к этой встрече, такая простая и очевидная мысль, почему-то не посетила мою голову.

Рассчитывая на то, что господин Уолш, согласно нашей договоренности тоже будет высматривать меня, выйдя в зал аэропорта, а таких прилетевших пока, что не наблюдалось — одних встречали, другие же уверенно направлялись или к выходу или к расположенным здесь же пунктам проката автомобилей. Одним словом — никто из них не разыскивал встречающих. Но на всякий случай я решил позвонить по тому номеру телефона, который у меня был записан в мобильном телефоне.

Гудки вызова еще отзывались в моем телефоне, когда двери, отгораживающие таможенную зону раздвинулись, и из них вышел человек с большой черной сумкой через плечо. Такие сумки я видел у профессиональных фотографов, для их аппаратуры. К тому же он немного неловко из-за багажа пытался достать свой звонивший мобильник.

Я невольно примерил внешность вышедшего под мои представления о корреспонденте серьезного издания. Этот молодой человек, одетый в костюм вполне соответствовал моим представлениям о корреспонденте серьезного издания. Вот только, что-то не осознаваемое мной беспокоило меня.

Но в этот момент мужчине, наконец, удалось справиться со своим багажом и, достав телефон ответить на вызов.

— Сергей? Как хорошо, что вы звоните. Я уже прилетел и полон надежд, что мне не придется сидеть в этом аэропорту.

— По-моему я вас даже уже вижу.

— Вот это вряд ли. Я пока, что стою в очереди к паспортному контролю, но надеюсь, что в ближайшие пять минут пройду эту процедуру и скоро выйду в зал. А вы уже в аэропорту.

Я не сразу ответил. Остановившись на пол пути, я все еще провожал глазами мужчину, принятого за господина Уолша. Он, говоря по телефону, уверенно шел к выходу из здания аэропорта.

— Сергей, нас не разъединили?

— А, нет. Простите, я на секунду отвлекся. Вы разрешите, я вас попрошу набрать мой номер, когда вы выйдите из таможенной зоны. Я уже в аэропорту.

— Ну конечно.

Господин Уолш мог бы и не звонить. Стоило ему появиться из дверей, как я сразу узнал его и понял, что меня обеспокоило в предыдущем мужчине, ошибочно мной принятом за Уолша.

Слегка полноватый, со схваченными на затылке светлыми волосами корреспондент умудрился двигаться так, как свойственно женщинам. В каждом его движении присутствовала своеобразная плавность и женственность. Эту же его особенность уже подсознательно отметил для себя в телефонных разговорах, которые он вел тоном и с интонациями больше свойственным женщинам.

Церемония знакомства отличалась от сотен состоявшихся в моей жизни только тем, что ни когда еще мужчины не смотрели на меня с такой откровенной заинтересованностью.

— Сергей для чеха у вас прекрасный английский.

— А я и не чех — я русский.

— Не может быть, да, а вам говорили, что вы очень интересный мужчина.

Уж и не знаю, может быть, кто другой и умеет вести себя в таких ситуациях, только не я и чтобы не заводить положение совершенно в тупик я сказал.

— Господин Уолш, вы знаете, я придерживаюсь традиционной ориентации.

Моя реплика, кажется, совершенно его не смутила.

— Зовите меня просто Джей, а что касается остального, так право мы не дети и это все, в общем-то, не имеет ровным счетом ни какого значения.

Морду Стена, лежащего на заднем сиденье, я не видел, но мне показалось, что создавшаяся ситуация его очень развеселила. Во всяком случае доносившееся сзади похрюкиванье свидетельствовало о весьма веселом настроении моего друга.

И хотя в дальнейшем по пути до Шалготарьяна наш разговор шел о предстоящей операции и ни разу не соскальзывал на щекотливые темы, я все же ловил на себе заинтересованные взгляды Джея.

Отель Каранч, построенный еще в годы развитого социализма в Венгрии, предлагал стандартные двухместные номера, как и большинство гостиниц по всему миру. Не знаю, много ли постояльцев обитало в нем к моменту нашего приезда, но портье без каких либо вопросов предоставил нам отдельные номера и не возражал против моего заселения вместе со Стеном. Время приближалось к вечеру, так что мы договорились встретиться в холле, за чашкой кофе через пол часа.

Уже собираясь отъезжать со стоянки, я подумал о том что было бы неплохо захватить с собой какую-нибудь из сегодняшних газет, чтобы подчеркнуть актуальность фотографий, которые мы собирались снимать. Однако в это вечерние время мелкие торговцы прессой уже закончили свою работу и разошлись по домам. Оставалось лишь попросить у портье в гостинице. Но вбежав в холл на журнальном столике я увидел какую то из венгерских газет, с непонятным для меня названием, но что самое главное с крупно напечатанной сегодняшней датой. Не долго раздумывая я схватил ее и вернулся к машине.

Мы без труда нашли описанную Шандором промзону и без приключений оказались возле невысокого заборчика огораживающего территорию венгерского филиала интересующей нас фирмы. Не видя ни кого вокруг мы отважно перепрыгнули забор и оказались в зарослях не колючего но весьма запутанного кустарника. Все же преодолев его мы оказались на территории фирмы. Как и обещал Шандор вход в цех закрыт не был.

Интересующий нас склад готовой продукции располагался непосредственно возле входа и был отделен от остального цеха стеклянной перегородкой поднимающейся на высоту около трех метров. Однако штурмовать эту преграду необходимости не было входная дверь оборудованная с внешне стороны неподвижной ручкой, была заботливо оставлена приоткрытой. Столы с коробками стояли отдельно уже полностью приготовленные к отправке. От всех остальных их отличали даты двухлетней давности и другие серийные номера.

— Сергей помоги мне пожалуйста установить лампы освещения, — от женственных ноток в голосе журналиста не осталось и следа, передо мной был собранный деловой мужчина. Да и движения его стали четкими, резкими, расчетливыми.

— Сергей, будь добр, принеси сюда еще один ящик с текущей датой для контраста.

— Джей у меня с собой венгерская газета с сегодняшней датой, может и ее добавим.

— Какая газета?

— Понятия не имею — прихватил в холле гостиницы, — сказал я и достал захваченную мной газету.

В спешке я не рассматривал, что за издание мне попалось, а в следствии своего неумения читать по-венгерски она меня не очень то и занимала. И вот теперь достав ее я не знал что мне дальше делать, может быть лучше провалиться от неловкости.

Газета захваченная мной была одним из изданий эротически — порнографического свойства и всю ее переднюю страницу занимала фотография полуобнаженной красотки, хотя сказать по правде термин полуобнаженный был применим с большой натяжкой.

— Да, веселая газета, — задумчиво сказал Джей, — хотя ты знаешь, мы сделаем два комплекта фотографий — с ней и без нее, а там уж пусть редактор решает какую из них поставить в номер.

Последовавшие за этим составление композиции, выбор места для фотографирования и другие операции напомнили мне некое священнодействие, свидетелем которого я стал. Причем это было столь же далеко от моих попыток фотографировать, как если бы я попытался станцевать балетную партию рядом с артистами Большого театра.

Тем не менее через десять минут Джей сказал, что все уже готово и мы можем вернуть все в первоначальный вид и тихо убираться. Обратный путь принес приятный сюрприз — оказывается калитка не была заперта, так что в прыжках через забор и лазании по кустам необходимости не было. Убедившись, что поблизости ни кого не было мы выскользнули в калитку и не спеша пошли в сторону машины.

— Сергей, а все таки расскажи где это ты достал такую замечательную газету, — в голосе Джея вновь появились кокетливые женственные нотки и движения приобрели плавность.

— Господи, да ведь я забыл ее в складе.

— Ну Сергей, неужели ты стал бы читать такую гадость. Пусть работники этого замечательного предприятия просвещаются.

Занятые разговором, мы не заметили как с нами поравнялась полицейская машина. Полицейские, видимо привлеченные большим черным кофром с фотоаппаратурой, висящим на плече Джея, притормозили возле нас, но услышав что мы между собой разговариваем по-английски не стали ни чего спрашивать и проехали дальше.

Не скажу как у Джея, но у меня нервы отпустило, лишь после того как в ресторане гостиницы мы выпили виски.

* * *

Вернувшись, домой я почувствовал страшную апатию. Кажется, на свете просто не существовало того, что бы могло меня занимать. С какой-то необъяснимой тоской я подумал о тех временах, когда мы со Стеном вели спокойную и размеренную жизнь. Сейчас те времена казались чем-то не реальным.

Попытка включить телевизор была не самой лучшей из мыслей посетившей меня в это время. Во-первых, сериалы поражали своей тупой надуманностью, а во-вторых, я обнаружил, что экран покрыт толстым слоем пыли, который мне совершенно не хотелось вытирать.

Заказов на переводы по-прежнему не было. Моя попытка занять себя чтением какой-нибудь книги тоже не принесла успеха. Перечитывать домашние книги не хотелось категорически, а так любимая мной библиотека в выходные дни была закрыта. Чтобы хоть как-то занять себя я дважды провел генеральную уборку, вначале расставил все по своим местам, а потом переставив все по-новому. Единственным спасением были прогулки со Стеном. Но в воскресенье зарядил дождь, и прогулки пришлось сократить до минимума.

Особой радости и не прибавляло и ожидающая меня на следующей недели процедура продления виз. Не буду жаловаться на какие-либо особенные сложности или предвзятое отношение в консулатах, которые продляли мне визы, с учетом моих многократных поездок и отсутствие нареканий от своих местных властей в самом либеральном режиме. Но уже необходимость заполнения кучи анкет, сбор справок из банка и из торговой инспекции. В общем, бумажная волокита, и я до сих пор не встречал человека, которому она нравилась.

Понедельник начинался под стать бездарным выходным. Мой визит в торговую инспекцию за выпиской о регистрации моей лицензии переводчика занимающая обычно не больше часа, с учетом времени потраченного на дорогу, превратился в огромную головную боль.

Вместо того, что бы выдать мне выписку, чиновница, выудив из глубин своего стола папку с регистрационными документами, сказала, что по новому постановлению я должен представить полный перечень услуг, который собираюсь предоставлять, как переводчик, да еще и к тому же заверенный нотариально.

— А что вообще входит в этот перечень?

— Это вопрос не ко мне. Езжайте в ваше регистрационное управление по делам предпринимательства и там у них найдете все документы.

В управлении мне выдали перечень переводческих услуг к Закону о предпринимательстве. Закопавшись во всех этих бумажках, я выяснил для себя, что, например, теперь требовалось для права делать технические переводы подтвердить наличие у тебя технического образования, деловых бумаг юридического образования. В общем, подобными нововведениями были полны десять страниц машинописного текста. И уже в конце этого постановления, в последнем его пункте было сказано, что все это распространяется лишь на деятельность тех переводчиков, которые имеют право самостоятельно заверять свои переводы собственной печатью.

— Это все хорошо, но если я не претендую на право заверения переводов.

— Тогда это все к вам не относится, и вы работаете так же, как и раньше.

— Но в торговой инспекции меня отправили к вам.

— Может вы собирались внести изменения.

— Не собирался я ничего менять, мне только нужна выписка о моей лицензии.

— Не расстраивайтесь, постановление совсем свежее, не все еще с ним знакомы. В конце концов, если они снова вас будут мучить, уговорите позвонить к на, мы им все объясним.

Замечательный итог визита, с маленьким исключением, торговая инспекция сегодня уже закончила работу, и теперь вновь будет работать только в среду.

Когда я вернулся домой, Стен почувствовав мое настроение, сразу засобирался на прогулку.

* * *

Лойола смотрел на этого человека, принятого в самых знатных домах Европы и думал, как может этот неопрятный человек, распространяющий вокруг себя запах краски, такой сильный, как будто он только что в ней выкупался, владеть искусством, передавать на холсте человеческий обличий столь точно, что имя его называлось первым из первых, среди всех работ этого художника он бы не поверил, что это возможно.

— В портрете самое главное глаза человека. Душу всегда можно увидеть в глазах. Я все свои работы начинаю с набросков глаз, а когда вижу, что передал душу, просто дорисовываю все остальное.

— А если вы не можете увидеть глаз?

— Как же я не увижу, если я первым делом рассматриваю глаза того, кого собираюсь рисовать.

— Но, к примеру, если человек слеп или у него просто нет глаз?

— Вы знаете, святой отец, мне просто не встречались такие заказчики, да и зачем им портреты, если они вовсе ничего не видит. Да и я, наверное, отказался бы рисовать такого человека. А вы хотите, что бы я рисовал слепца?

— Нет. То с чем я хочу обратиться к вам еще сложнее. Я хочу, что бы вы нарисовали портрет человека, который уже умер.

— Умер?

— Да, но я хочу, чтобы вы постарались в своем портрете воссоздать его облик таким, каков он был при жизни.

— Но я никогда еще не выполнял таких заказов.

— Ну, что же все в жизни бывает в первый раз, и если вы сможете справиться с такой работой, думаю, слава ваша будет больше, чем у всех корифеев, живших до вас. Подумайте об этом.

— Святой отец, я попробую, но боюсь пообещать результат.

— А вы постарайтесь. Вам расскажет об этом человеке брат… вот только он принял обет отшельничества и живет в подвале замка в келье без окон. Так что я попрошу вас при общении с ним обойтись минимальным освещением.

Художник уже привык к свече, освещающей только мольберт и этому монаху с бледным лицом, больше похожего на призрак сидящий в самом темном углу кельи.

Монах пытался рассказать, но ему не хватало слов, он сравнивал отдельные черты умершего с чертами лиц братьев, но за время отшельничества, те настолько изменились, что ни один из набросков не нее сходства с умершим.

Их труд, кажется, совершенно зашел в тупик, и тогда художник, используя весь свой опыт, отважился на эксперимент. Он взял доску, покрашенную в черный цвет и кусок мела и сев рядом с монахом начал рисовать, все время, поправляя линии. Его мастерство, знание строения человеческих лиц и их настойчивость — принесли результаты, и на доске появилось лицо давно умершего.

Результат настолько потряс бедного монаха, что он, бормоча молитвы, ушел в темный угол и больше не откликался.

Теперь работа над портретом не составляла труда и вскоре с холста смотри молодой человек, наполненный жизнью и немного задумчивый.

— Святой отец, я не понимаю, как вы могли запереть в подземелье человека, только ради того, что бы он не забыл облик кого бы то ни было. А ведь мне о вас столько говорили, так расхваливали, пели дифирамбы вашей справедливости. Скажите мне, кем должен был быть умерший, что бы идти ради создания его портрета на такие жертвы. Мое разочарование в вас не имеет предела, — и он, повернувшись, стремительно вышел из комнаты настоятеля.

Когда дверь захлопнулась, из-за ширмы вышел инквизитор.

— Я понимаю, настоятель, почему вы пригласили меня. Я только что стал свидетелем богохульства из уст еретика.

— Да. Язык этого человека — враг его, но думаю, вы умеете лечить эту болезнь.

— Насколько я понимаю, речи эти стали возможны после общения этого человека с монахом вашего монастыря.

— Похоже, но здесь я сам приму меры и сумею справиться с проблемой.

— Не сомневаюсь, святой отец, но если будет нужна помощь, то мы всегда готовы ее оказать.

Распрощавшись с инквизитором, Лойола спустился в подвал монастыря.

— Брат Антоний обет свой ты соблюдаешь, но речи твои смутили разум художника и посеяли в нем грешные мысли. Во искупление греха этого налагаю на тебя епитимью принять еще один обет — молчание. Молчания до тех пор, пока я с тебя епитимью не сниму.

Он повернулся и вышел из кельи, зная, что брат Антоний не посмеет его ослушаться, и с этого дня будет хранить молчание так, словно был нем от рождения.

* * *

Единственно знакомое средство борьбы с депрессией — прогулка со Стеном. Во время такой прогулки я общаюсь с приятным собеседником, который если и не согласен, по крайней мере, не выражает.

По— моему, каждая клетка моего тела требовала такого лекарства. Стен, кажется, это чувствовал и был согласен выступить в качестве моего доктора. Вообще он в такие дни даже ведет себя совершенно иначе, чем обычно.

Вот и сегодня, мы, выбравшись на прогулочную дорогу, расположенную подальше от людей, пошли потихоньку, обсуждая бюрократию, как таковую и конкретных бюрократов в частности, причем, признаюсь, я порой переходил на лица конкретных бюрократов.

Наш диалог, находящийся в самом разгаре прервал телефонный звонок, вначале я не хотел отвечать, но, увидев, что звонит Джей, все же включил телефон.

— Сергей, — уже это слово он умудрился произнести так, что я понял — все получилось, — ты уже видел статью.

— Джей, если ты думаешь, что мне доставляют вашу газету раньше, чем подписчикам в Штатах, то заблуждаешься.

— По твоему тону чувствуется, что у тебя не самое лучшее настроение, — его тон опять приобрел первые нотки, — жаль, что меня рядом нет, но все-таки, посмотри-ка на сайт нашей газеты она там, на главной странице.

— Ну, как только приду домой, сразу же посмотрю.

— Так ты на прогулке со Стеном, так ему тоже привет. И, пожалуйста, позвони мне, скажи, как все будет развиваться.

Мы попрощались.

— Мохнатый, тебе передали привет из Америки. Ну, что пойдем дальше гулять.

Однако моего намерения продолжать прогулку хватило ровно на десять шагов. Причем, этот ушастый поганец, мне кажется с интересом наблюдал, когда же я поверну домой.

Конечно же, войдя в квартиру, я отбросил все традиционные ритуалы, сопровождающие наше возвращение с прогулки, и только включив компьютер, пошел переобуваться. Первое, что мне бросилось в глаза, когда я открыл сайт «Телеграф» была уже знакомая мне фотография красотки. Газета с ней живописно располагалась среди ящиков. Очевидно, редактор посчитал, что, таким образом, он привлечет больше читателей к своим материалам. По крайне мере, часть людей прочтет статью в расчете выяснить что-то пикантное об этой венгерской красавице.

Статья, подписанная моим именем, вышла практически без купюр.

Вначале я немножечко погордился тем, что моя фамилия появилась в прессе. Потом немного по пребывал в эйфории от того, что все получилось. И весь остальной вечер занимался тем, что придумывал за американских коллег. Что им противопоставить мне в ответ на эту публикацию. Когда же я придумал два совершенно не выгодных для меня пути развития событий, по которым можно все что направить, я решил, что пришла пора спать, а уж утро, точно вечера мудренее.