Некроскоп (№5) - Тварь внутри тебя

Гарри возник на фоне ревущего, плюющегося алыми и золотыми сгустками пламени и швырнул скулящего Пакстона прямо в руки Бену Траску. Человечек рухнул на колени, судорожно обхватил ногу Траска и разразился рыданиями. Траск в ужасе уставился на него.

— Что ты с ним сделал?

— Выхолостил.

— Что??

— Да успокойся, — пожал плечами Гарри, — не тело, только мозг. Ментальная кастрация. Больше ему не удастся насиловать чьи бы то ни было мозги. Скажите спасибо, я оказал последнюю услугу отделу.

— Гарри!

— Побереги себя, Бен.

— Гарри, погоди!

Но некроскопа уже здесь не было.

Он постоял у реки, глядя на догорающий старый дом. Что чувствовал Фаэтор Ференци, когда его замок в Хорватии, этот рассадник зла на земле, превратился к груду щебня? Все, что осталось от него на Земле.

И вот этот старомодный дом — тоже единственное, что осталось от Гарри.

Во всяком случае, в этом мире.

* * *

Далеко-далеко отсюда, на другой стороне планеты, по ослепительно белому песку океанского пляжа расхаживала Пенни в бикини; она соорудила его, разодрав на части простыню. Гуляя вдоль кромки воды. Пенни подбирала и рассматривала выброшенные приливом причудливые ракушки. Странно, лучи палящего солнца (обычно Пенни легко загорала; истинная причина надвигающейся солнцебоязни была ей неведома) неприятно жгли ей кожу, которая покрылась пятнами и быстро розовела. Пенни опустилась на колени в озерцо соленой воды, оставшейся в песчаной ложбинке после отлива; вода омывала пылающую кожу и приятно холодила ее. Там и застал ее Гарри, возникший внезапно в тени дерева, ствол которого наклонился под напором дующего с океана ветра.

Пенни оглянулась на его голос, увидела его, почувствовала исходящую от него магнетическую силу, еще более мощную, чем прежде. Это была любовь; нет, это было больше, гораздо больше, чем любовь. Пенни готова была сделать для него все, что бы он ни пожелал. Она была его рабыней. Захватив самую красивую раковину, Пенни подбежала к нему и увидела, как он изменился. Хотя и был все тем же Гарри. Перед тем как прибыть сюда, Гарри раздобыл где-то широкополую черную шляпу и длинное черное пальто. Ну и наряд для пляжа в полдень, подумала Пенни. Вылитый сыщик-любитель, охотник за вознаграждением — или тип из похоронного бюро. Только те не носили темных очков.

Там, где тень от дерева была гуще всего, Гарри освободился от пальто. Выглядел он ужасно: все тело в синяках, ссадинах; лохмотья одежды, пропитанные кровью, присохли к коже. Страдая от его боли сильнее, чем он сам. Пенни стянула с себя мокрую от соленой морской воды полоску ткани, заменявшую ей лифчик, и смыла сгустки крови с его ран. А потом осторожно отделила лохмотья одежды, прилипшие к телу, вполне человеческому. С виду.

Дырка от пули в правом плече Гарри выглядела не так уж плохо; а вот на спине, там, где пуля вышла, рана выглядела ужасающе. Пуля вырвала кусок мяса размером с детский кулачок, вдобавок крюк Найда разворотил край раны. Тем не менее, все начинало заживать на удивление (для Пенни) быстро. Открытая кость затянулась блестящей розовой плотью, рана почти не кровоточила.

— Если спокойно понаблюдать, — проворчал Гарри, — можно увидеть, что все заживает буквально на глазах. Через день-два останется только шрам. А через неделю даже сломанная кость перестанет болеть.

Пенни как зачарованная смотрела на него, потом обняла за плечи и стала тереться об его рану сосками, изгибаясь юным телом. Это было так приятно, хотя и немного больно! Оглянувшись через плечо, Гарри увидел, что ее коричневые соски выпачканы свежей кровью, сочившейся из его раны. Но тут Пенни, словно застыдившись, сказала:

— Что это я? Не понимаю, что на меня нашло!

— Зато я понимаю, — ответил Гарри, подхватил ее и опустил на песок.

День был длинным и жарким, их любовь, их вожделение, все то, что соединяет любовников во все времена, — тоже. Но они испытывали нечто большее, что-то вроде посвящения, оба — и Гарри, и Пенни. Да, Вамфири и их рабов связывало нечто более сильное, чем человеческая страсть.

* * *

Когда она проснулась, дрожа от холода, Гарри сидел рядом, положив раковину на колено. Черты его лица были суровы. Солнце садилось над катившим свои волны океаном, его косые лучи отбрасывали угольно-черные тени на впадины и неровности лица некроскопа. Пенни сощурилась, чтобы его черты выглядели мягче. Резкие линии размылись, но печаль и боль все равно остались. Потом Гарри увидел, что Пенни не спит, и взгляд его потеплел. Она села, зябко поеживаясь. Он укутал ее плечи своим пальто.

Взяв в руки раковину, Пенни сказала:

— Красивая, правда?

Гарри странно покосился на нее.

— Эта штука мертва, Пенни.

— Ты видишь только то, что она мертва?

— Не вижу, чувствую. Я ведь некроскоп.

— Ты чувствуешь, что она умерла?

— И существо, что жило в ней, тоже умерло, — кивнул Гарри. — Точнее сказать, не чувствую, а... ощущаю? — Он пожал плечами. — В общем, знаю, и все тут.

Она снова поглядела на раковину. Лучи солнца упали на перламутровую поверхность, и она радужно засияла.

— Разве не прелесть?

— Она безобразна, — нахмурился Гарри. — Видишь тут, с краю, крохотную дырочку?

Она кивнула.

— Отсюда и пришла ее смерть. Другой моллюск, крохотный, но для нее смертоносный, просверлил это отверстие и высосал ее плоть, ее жизнь. Тоже вампир, как видишь. Нас миллионы.

Он вздрогнул.

Пенни положила раковину рядом с собой.

— Это ужасно, Гарри, — то, что ты рассказал.

— Но это правда.

— Откуда тебе знать?

— Потому что я некроскоп, — резко ответил он. — Потому что мертвые разговаривают со мной. Все, что умерло. Даже если оно не обладало разумом, все равно я получаю... сообщения. А эта чертова... прелестная раковина? Она рассказала мне о тупой боли в скорлупе, когда ее грызет убийца, и как разъедают плоть соки убийцы, пока он пробует ее на вкус, а потом медленно высасывает и переваривает. Прелестная! Это скелет, Пенни. Труп!

Он поднялся на ноги и устало побрел по песку.

— И это всегда так? С тобой?

— Нет, — качнул он головой. — Раньше не было. А теперь — так. Мой вампир растет. И с его развитием обостряются мои таланты. Когда-то я мог разговаривать лишь с умершими людьми и другими существами, чьи мысли мог понять. Знаешь, собаки продолжают жить после смерти, как и мы. А теперь... Я чувствую все, что когда-то было живо, а теперь умерло. И с каждым днем все отчетливей. — Он пнул ногой песок. — Погляди на этот пляж. Даже песок и тот стонет, шепчет и вздыхает. Миллиарды миллиардов, сокрушенных временем и приливом. Все это жизнь, давно истраченная, и ни одна из них не хочет смириться и молча вечно лежать в неподвижности. Даже мертвые предметы хотят знать: почему? зачем мне умирать?

— Но так и должно быть, — воскликнула Пенни, удрученная его тоном. — Так всегда было. Не будь смерти, в чем был бы смысл жизни? Если впереди вечность, зачем к чему-то стремиться? Успеется.

— В этом мире, — взял ее за плечи Гарри, — есть жизнь и есть смерть. И только. Но есть другой мир, где возможно иное существование...

И в надвигающихся сумерках он рассказал ей о Темной стороне.

Когда он кончил говорить, Пенни вздрогнула от чувства неотвратимости и спросила:

— Когда мы туда отправимся?

— Скоро.

— А нам нельзя остаться здесь? Меня пугает тот мир.

— А мои глаза? Они тебя не пугают?

Глаза, как две маленькие лампы, сияли на его лице.

Пенни улыбнулась.

— Нет, я же знаю, что это твои глаза.

— А других они пугают.

— Потому что они не знают тебя.

— Я построю нам замок на Темной стороне, — сказал ей Гарри, — и там твои глаза будут такими же алыми, как мои.

— Ой, правда? — казалось, она ждет не дождется этого.

— Точно! — заверил ее Гарри, и подумал: “Можешь не сомневаться, бедная моя девочка!”

Потому что уже сейчас он мог различить в них алый отблеск.

* * *

Гарри сидел на песке, прислонясь спиной к дереву и обдумывал дальнейшие действия, пока Пенни спала в его объятиях. Особых проблем не предвиделось, но надо было кое-что подготовить. Эти размышления отвлекали от беспокойства за судьбу Пенни, от мыслей о тех опасностях, о том зле, с которым им придется столкнуться. О его неотвратимости.

Потому что от этого не уйдешь — как от жужжания приближавшегося с востока вертолета, прожектора которого шарили по пляжу. Гарри надеялся, что здесь они с Пенни могут чувствовать себя в безопасности достаточно долго. Но когда он коснулся сознания людей в жужжащей небесной букашке, он понял, что заблуждался насчет безопасности. Там были экстрасенсы.

— Отдел, — сказал он не без горечи, разбудил Пенни и сформировал у себя в сознании уравнения Мёбиуса.

— Как, и здесь? — пробормотала она, когда, перенесясь через континент, они очутились внутри продовольственного склада в Сиднее.

— Да, и здесь тоже, — ответил Гарри. — Само собой. И здесь, и где угодно. Их пеленгаторы найдут меня где угодно; они раскинут сети по всему миру — и экстрасенсы, и охотники за вознаграждением не успокоятся, пока наконец не уничтожат нас. Мы не можем бороться с целым миром. А если и можем, я этого не хочу. Потому что бороться с человечеством значит сдаться твари, что внутри меня. А я собираюсь остаться самим собой. Пока сумею. Но этой ночью мы спутаем им карты, верно? Потому что умрем.

— Как это, умрем?

— Да, умрем для этого мира, — ответил он.

Они выбрали дорогую одежду и солидный кожаный чемодан, куда сложили ее, и удалились, когда сработала сигнализация и начался трезвон.

Когда они покинули пляж, было девять часов вечера по местному времени; в 11:30 они грабили склад одежды; продвигаясь дальше на восток, они оделись в украденное на другом пляже (Лонг Бич), наблюдая восход солнца, и приступили к завтраку с шампанским в Нью-Йорке.

Пенни ела средней прожаренности мясо, а Гарри — слабо прожаренное, сочащееся кровью, как он и заказывал. Они спросили три бутылки шампанского. Когда принесли счет, некроскоп рассмеялся, подхватил на руки Пенни, оттолкнул назад свой стул... легкий хлопок раздался в воздухе и — пустота. В этом мире их больше не было. Они очутились в пространстве Мёбиуса. Потом... потом они ограбили самые тайные подвалы Банка Гонконга (в 10:30 пополудни по местному времени), а ночью оставили миллион гонконгских долларов на зеленом сукне игорных столов в Макао. Через пару минут (вечером, в 6:30 местного), после того, как они в очередной раз выпили шампанского, Гарри поспешно уложил совершенно пьяную и сонную Пенни в постель в номере отеля в Никозии и оставил ее там отсыпаться.

Пенни лежала в постели, бриллианты и жемчуга струились по ее коже, источавшей тонкий аромат шампанского и дорогого коньяка.

Какая женщина не отдала бы весь мир за такую жизнь, какой наслаждалась Пенни последние полдня своего пребывания на Земле? Пенни отдала. Потому Гарри и устроил ей это прощальное турне.

Они куролесили чуть больше трех часов.

Пеленгаторы в лондонской штаб-квартире, как и их коллеги в Москве, совсем ошалели, пытаясь их засечь. Но Гарри хорошо понимал, что в его отсутствие Пенни не угрожает разоблачение: ее поле было еще слишком слабым, да и на Кипре едва ли есть агенты обоих отделов. Какое-то время она здесь будет в безопасности.

А ему пора было заказать два места до Темной стороны...

Часть 4

Глава 1Фаэтор. Зек. Печорск

В пространстве Мёбиуса Гарри отворил дверь в будущее и отправился на поиски Фаэтора Ференци. Фаэтор давно умер, и вот уже много лет как от его тела совсем ничего не осталось — ни малейшего намека. Он умер так давно, что скорее всего его разум также угас. Но кое-что некроскоп хотел узнать именно от него. Это кое-что имело огромную важность: узнать о своей “болезни”, о том, как ее победить, а может быть, исцелиться совсем, хотя это, вероятно, так же недосягаемо, как и сам Фаэтор.

Время Мёбиуса пугало как всегда. Прежде чем явиться в этот вечнобегущий поток. Гарри замер на минуту перед впечатляющим зрелищем. Едва ли кто из людей во плоти кроме Гарри мог наблюдать такое, разве что те, кого сам Гарри привел сюда. Человеческая раса, словно неоновая река, сиявшая голубым цветом, цветом человеческой жизни, текла, спешила, удалялась прочь с бесконечным вздохом, ангельским “А-а-а-а-а-а-ах”, стремилась в вечность. Этот вздох существовал, конечно, только в его мозгу. Гарри понимал это — время нельзя услышать, к счастью, страшно даже подумать, что это была бы за какофония, если бы кто-то включил вдруг звучание всех лет, всех жизней.

Гарри вступил или, вернее, вплыл в метафизическую дверь и глянул на все эти голубые линии, текущие прочь — мириады линий существования человеческой расы, — и подумал: “Это похоже на превращение голубой звезды в новую — так ее атомы стремятся прочь, ища от нее спасения!” Он знал, конечно, что каждая из этих ослепительных линий — это чья-то жизнь, которую он может проследить с момента рождения до самой смерти на необозримых пространствах времени Мёбиуса; и сейчас от него удалялась линия его собственной жизни, словно сматывалась с катушки нить, через порог и далее в будущее. Но если остальные линии были чисто голубого цвета, то к голубизне его собственной нити явно примешивался малиновый оттенок.

А линия Фаэтора, если она вообще еще существовала, должна была иметь чисто (или не совсем?) алый цвет. Но ее уже не было. Это древнее, почти бессмертное существо, было мертво. Оно удалялось все дальше и дальше за границы бытия… И все из-за него, Гарри Кифа. Да, старый вампир был бестелесен, но некроскоп знал, как достать его. Потому что в пространстве Мёбиуса мысли были весомы и так же, как и само время, простирались в вечность.

— Фаэтор, — Гарри послал свой мыслезонд куда-то вперед, поместив его в центр потока времени, — я хочу нанести тебе визит. Если ты в настроении, конечно.

— Что? — ответ пришел сразу же, потом удивленное хихиканье, непередаваемо мрачный и странный смешок. — Встреча двух старых “братьев по разуму”? Разве сегодня день для визитов? Ладно, почему бы и нет? Сказать по правде, я ждал тебя.

— Ждал? — Гарри говорил с духом Фаэтора: с его памятью, с тем, что еще осталось от него.

— О да! Кто же еще может знать ответ, если не я, а?

— Ответ? — переспросил Гарри, хотя хорошо понимал, что тот имеет в виду. Ответ. Решение его задачи.

— Ну же! — Фаэтор выражал нетерпение. — Неужели я настолько наивен? Проси меня о чем угодно, Гарри, но только не об этом. — Он кивнул и Гарри ощутил его пристальное внимание. — Ну хорошо! Знаешь, тебе меня не удивить. Да, да, у тебя такие способности. А теперь еще и это — движение быстрее, чем сама жизнь! Посмотри — ведь ты обогнал сам себя!

Фаэтор говорил, а Гарри увидел, как линия его жизни изогнулась, вздрогнула, как струна, и разорвалась. Одна ее часть повернула под прямым углом к основной линии и взорвалась в бриллиантовом блеске красного и голубого огня. Другая же, подобная комете — это был теперешний Гарри, — побежала в прежнем направлении.

Гарри ожидал чего-нибудь в этом роде. То, что он увидел сейчас (это было его возвращение на Темную сторону), должно было произойти в ближайшем будущем. Но нельзя забывать, что это время Мёбиуса, и потому ничего нельзя толковать однозначно. Именно поэтому в чтении будущего наряду с точными прогнозами существовали и промахи. И если в реальном мире в промежутке между “теперь” и “потом” с ним что-нибудь случится, то никакого возвращения не будет. Может не быть. Другими словами, факт, который он наблюдал, — это лишь то, что могло бы произойти.

— Они вышвырнули тебя, да? — Фаэтор снова хихикнул.

— Нет, — пожал плечами Гарри. — Я ушел, потому что сам захотел.

— Потому что останься ты, они бы тебя вычислили или уничтожили.

— Потому что я так захотел, — упрямо повторил Гарри.

— Ты начал высовываться, — сказал Фаэтор, — а они стали внимательно следить за тобой! Теперь они знают, кто ты на самом деле. Все эти годы ты был их героем, а теперь ты их самый большой кошмар, ставший реальностью. Что ж, остается одно — назад, на Темную сторону. Удачи тебе. Но повнимательней следи за своим сыном. Почему, когда ты там был в последний раз, он искалечил тебя?

Прежде чем продолжить разговор, Гарри тщательно заэкранировал свой мозг. Найди Фаэтор малейшую щелку, он тут же проникнет внутрь. Не только за тем, чтобы шпионить за сокровенными мыслями некроскопа, но чтобы затаиться в его мозгу, стать его постоянным обитателем. Это единственный и последний шанс старого вампира, — надежда на существование, иное, чем это бесцельное и бесконечное скольжение в будущее.

Гарри проверил, надежно ли закрыт для Фаэтора его разум.

— Да, мой сын искалечил меня. Он отнял у меня знание мертворечи, закрыл доступ в пространство Мёбиуса. Это далось ему легко, потому что я тогда был всего лишь человек. А теперь... как видишь, я Вамфир!

— Ты возвращаешься, чтобы сразиться с ним? — прошипел Фаэтор. — Со своим собственным сыном?

— Если это единственный способ. — Гарри снова пожал плечами, главным образом, чтобы скрыть свою ложь. — Но, возможно, битвы и не будет. Темная сторона велика. Теперь на ней еще больше места, потому что Вамфири исчезли.

— М-м-м-да! — задумчиво протянул Фаэтор. — Итак, ты вернешься туда, выстроишь себе там замок и, если придется, сразишься со своим сыном за кусок его территории. Так?

— Может быть.

— Тогда зачем ты пришел ко мне? Я тут при чем? Если таков твой план, что ж, следуй ему.

Гарри надолго замолчал и наконец проговорил:

— Но я подумал, что... может, тебе захотелось бы пойти со мной?

Фаэтор задохнулся — он не верил собственным ушам.

— Что мне захотелось бы...? — выдохнул наконец он.

— Пойти со мной, — повторил Гарри.

— Нет, — сказал Фаэтор, помедлив, и Гарри почувствовал, как он незримо покачал головой. — Я не верю. Это, должно быть, твой очередной фокус! Ты, который однажды разбил меня наголову, теперь приглашаешь меня в себя? Быть с тобою единым целым в твоем новом разуме Вамфира, в твоем теле и...

— Только не говори “душе”! — сказал Гарри. — Ты не совсем все понял.

— Что? — Фаэтор мгновенно насторожился. — А как еще мне тебя понимать? Отправиться с тобой из этого... этого дьявольского места на Темную сторону только как часть тебя самого! Об ином не может быть и речи. Здесь я ничто, но если ты по собственной воле приглашаешь меня в свой разум?..

— Да, — согласился Гарри. — Но ты должен будешь выйти из него в любое мгновение — как только я этого пожелаю. И без борьбы, чтобы мне не пришлось применять различные способы, как в прошлый раз.

Фаэтор был ошеломлен.

— Выйти куда?

— В мозг и тело другого человека, какого-нибудь вождя Странников или кого-нибудь вроде того, на Темной стороне.

Наконец Фаэтор понял, и его мысли на мертворечи сникли, стали кислыми, как уксус.

— Ты неприятный тип, — сообщил он. — И всегда был таким. Помнится, я лежал в земле, у себя в Плоешти, и думал: “Некроскоп может получить все, целый мир! Тибор был головорез, каких мало; Янош, порождение моих чресел, недалеко от него ушел. Гарри — другое дело. Я должен сделать его моим третьим, последним сыном!” Да, таковы были мои мысли, но ты их недостоин.

— Почему? — сказал Гарри. — Чем я заслужил подобное оскорбление!

— А, тебе интересно, почему я сожалею?! Ты уже должен был стать самым могучим существом всех времен: Главный Вампир! Великий Носитель Чумы! Вамфир! Ведь я, Фаэтор Ференци, пожелал этого! Тебе суждено было многое! А теперь все рухнуло. Неужели быть Вамфиром это ничего не значит? А страсть, а сила, а слава?

— А я? — подхватил Гарри. — Настоящий, до подмены?

— Новый ты более велик.

— Я не против величия. — Гарри покачал головой. — Но меня это не волновало. А теперь нельзя больше терять ни минуты. Ты можешь мне помочь... или нет?

— Тогда карты на стол, — сказал Фаэтор. — Ты впустишь меня в свой мозг, переправишь на Темную сторону — которая в конце концов должна стать моим естественным обиталищем, — а потом пересадишь меня в кого-нибудь другого, чтобы я мог обладать им, как тобой. Взамен я расскажу тебе то, что ты желаешь знать: есть ли способ избавиться от твари, растущей внутри тебя. Годится?

— И, если способ есть, — Гарри оценивал сделку, — ты объяснишь мне в деталях, чтобы понял даже дурак, как мне стать снова самим собой.

— А потом ты вернешься в свой мир и оставишь меня в новом воплощении на Темной стороне?

— Именно так.

— А если тебя невозможно освободить?

Гарри пожал плечами:

— Сделка есть сделка. Ты снова, как договорились, станешь могучим на Темной стороне.

— Мне кажется, — Фаэтор был настороже, — как бы ни повернулось дело, я останусь в выигрыше. Что это ты так добр ко мне?

— Ты же сам сказал, нас связывают братские узы.

— Я бы сказал, адские.

— Послушай, я не злопамятен, а ведь именно ты сделал меня таким, каков я сейчас. Но я не могу забыть, что в прошлом ты оказал мне пару услуг, не отказал мне в помощи, хотя это, — с горечью продолжал Гарри, — как я потом понял, было в конечном счете выгодно тебе. Я уже немного привык к тебе и лучше тебя понимаю; да, ты ведешь игру по правилам, но по своим правилам, вернее, по правилам Вамфири. Я же не могу избавиться от человеческого сострадания и позволяю своей совести терзать себя. А ты... ты томишься здесь, во времени Мёбиуса. И наконец... ты сам сказал: если и можно излечить меня, то кто, как не ты, знает способ? Это и есть главная причина моего появления здесь. Я пришел, потому что у меня нет выбора.

Все это прозвучало очень убедительно.

— Ну что ж, ты предлагаешь сделку. Хорошо, — согласился Фаэтор, как и надеялся Гарри. — Теперь впускай меня в свой разум.

— Да, но только после того, как ты скажешь мне то, что я хочу узнать.

— Можешь ли ты избавиться от вампира в себе?

— И не только.

— Что еще?

— Откуда он взялся. И прежде всего, как он попал в меня?

— А ты не догадываешься?

— Это те поганки, верно?

— Да, — Фаэтор кивнул.

— И эти поганки были тобой?

— Да. Они появились из моих останков в том месте, где я был сожжен. Моя сукровица, моя суть кишели там, ожидая своего часа. Я велел им прорасти на свет, но лишь тогда, когда узнал, что ты там будешь, чтобы ты заполучил это.

— И ты был в них?

— Ты прекрасно знаешь, что с их спорами я вошел в тебя. Но ты вычислил меня.

— А эти поганки? Они что, одно из звеньев цепочки Вамфири? Часть их полного жизненного цикла?

— Я не знаю, — Фаэтор растерялся. — Никто не обучал меня этим таинствам. Старый Белос Феропцис должен был знать и передать это знание моему отцу. Может, так оно и было, но Вальдемар Ференци никогда ничего мне не рассказывал. Я только знаю, что во мне были споры, в моем теле и что я повелел им прорасти, но не спрашивай меня, откуда я это знал. Разве собака знает, как она лает?

— И споры — это все, что от тебя осталось?

— Да.

— Должно быть, это именно те поганки, что растут в вампирских болотах на Темной стороне? Мне кажется логичным, что те болота — источник распространения Вамфири.

Фаэтор вздохнул с нетерпением.

— Но я же никогда не видел этих болот, хотя надеюсь увидеть, и скоро! А теперь впусти меня.

— Могу я преодолеть вампира в себе?

— Мы заключили сделку. С какой стати я буду отвечать?

— Ты будешь говорить, пока не скажешь всей правды.

— Ты останешься со своим вампиром навсегда!

Гарри не был сражен; он предполагал, что ответ будет именно такой. Даже когда он только начинал обдумывать саму идею исцеления, его воля слабела, по крайней мере — на какое-то время. Потому что он уже понял, что означает быть Вамфиром. И если его правая рука не желала этого, то левая — наоборот, желала. Темная сторона мужской души всегда оказывалась сильнее. А у женщин? Исцеление леди Карен стало ее гибелью.

“Ты останешься со своим вампиром навсегда”, — словно эхо прозвучало в голове некроскопа. “Что ж, пусть будет так!”

— Тогда прощай! — сказал Гарри Фаэтору и замедлил полет, оставив изумленного вампира лететь дальше, как и прежде. Разрыв между ними быстро увеличивался, и Фаэтор в отчаянии крикнул:

— Как? Но ведь ты сказал...

— Я солгал, — отрезал Гарри.

— Неужели ты лжец? — Фаэтор не допускал этого. — Но... это совсем на тебя не похоже!

— Ты прав, — жестко ответил Гарри, — но это все тварь внутри меня. Это мой вампир. Как и у тебя, Фаэтор, это теперь часть меня.

— Подожди! — закричал Фаэтор в последней надежде. — Ты можешь победить его... Это правда... Ты и в самом деле можешь!

— И это тоже! — сказал Гарри, выныривая из пространства Мёбиуса. — Лживая суть вампира.

А во времени Мёбиуса Фаэтор продолжал лететь, визжа и причитая, но его голос становился все слабее и слабее, словно шепот опадающих листьев, вечно кружащихся на ветрах вечности...

* * *

Гарри отправился повидать Джаза и Зек Симмонсов на остров Закинтос, в Ионическом море. Их вилла на северном побережье, в Порто-Зоро, была укрыта деревьями от взоров отдыхающих и выходила фасадом на море.

Было 8 часов вечера, когда Гарри материализовался прямо возле дома; он выяснил ситуацию — Зек была дома одна, а Джаз не станет возражать, если его жена поговорит с ним. Сначала Гарри попытался наладить с ней телепатический контакт; она нисколько не была напугана и словно ждала этой встречи.

— На день-другой? — спросила она, приглашая Гарри войти после того, как он объяснил ей цель своего визита. — Ну конечно же, ей будет здесь хорошо, бедной девочке!

— Не такая уж она бедная, — Гарри как бы оправдывался. — Она ничего не понимает, и ей не нужно будет бороться с этим, как это делал я. Прежде чем она что-либо поймет, она уже будет вампиром.

— А Темная сторона? Как вы будете там жить? Я имею в виду, будете ли вы... собираетесь ли...?

Зек сдалась. Она говорила с вампиром. Она знала, что за темными линзами его глаза горят огнем; знала также, как легко ему испепелить ее этим огнем. Но даже если она и боялась, то не показывала виду, и Гарри любил ее за это. Он всегда любил ее.

— Мы сделаем все, что можем, — ответил он. — Мой сын нашел способ выжить.

— Знаю я этот способ, — ответила Зек, содрогнувшись. — Кровь — сильный наркотик.

— Самый сильный, — сказал Гарри. — Именно поэтому мы хотим уйти.

Зек не хотела быть бестактной, но чувствовала, что не может остановиться: женское любопытство заставило ее спросить.

— Потому что ты любишь своих братьев-людей и не доверяешь себе?

Гарри пожал плечами и криво усмехнулся.

— Потому что отдел не доверяет мне больше! — Но его усмешка быстро угасла. — Кто знает? Может быть, они и правы. — И после продолжительного молчания спросил: — А как Джаз?

Она подняла брови, словно спрашивая: тебе это действительно интересно?

— Джаз не забывает своих друзей, Гарри. Если бы не ты, мы давно были бы трупами. А в этом мире? Если бы не ты, Янош, сын Ференци еще жил бы и приносил страдания. Джаз в Афинах, добивается двойного гражданства.

— Когда я могу привезти сюда Пенни?

— Когда хочешь. Хоть сейчас.

Гарри забрал Пенни из постели отеля в Никозии, даже не разбудив ее; мгновением позже Зек увидела, как он бережно опускает ее между прохладных простыней в спальне для гостей, ее новом временном пристанище. И Зек еще раз убедилась в том, что если кто и способен позаботиться об этой девушке на Темной стороне или где-либо еще — то это именно некроскоп.

— А что же теперь, Гарри? — спросила она, подавая сладкий кофе с коньяком “метакса” на террасу, нависающую над скалами и морем, залитым лунным светом.

— Теперь Печорск, — просто ответил он. И, не успев протянуть руку к своей чашке, мгновенно уснул в своем кресле...

* * *

Гарри полностью доверял Зек и чувствовал, что он может здесь расслабиться и отдохнуть. Зек также доверяла ему. Ей не пришло в голову сходить за арбалетом с серебряными стрелами, убить его прямо здесь, а затем убить и Пенни. Она не думала об этом, но даже она не чувствовала себя в полной безопасности.

Прежде чем удалиться, она позвала Волка (настоящего волка, рожденного в Полночных Землях), и, когда он прибежал из чащи средиземноморских пиний, приказала оставаться у дверей. И сказала ему: “Разбуди меня, если они хоть пошевельнутся...”

* * *

В полночь Гарри проснулся. Он оделся, создал дверь Мёбиуса и отправился в СССР — к Уральскому хребту, в Печорск. Зек видела, как Гарри отбыл, и пожелала ему удачи.

* * *

Было 3 часа 30 минут утра. Виктор Лучев спал в своей квартире, в самом центре Печорского проекта, и его мучили кошмары. Виктора постоянно мучили кошмары с тех пор, как его перевели сюда. Но сейчас, когда поступило предупреждение британского отдела экстрасенсорики, кошмары стали мучить его еще сильнее.

— А в чем, собственно, это предостережение заключается? — спросил его Гарри Киф, возникнув туманным силуэтом в его сне. — Погоди, не отвечай — я сам догадаюсь. Это имеет отношение ко мне, да?

Лучев, директор проекта, не знал, откуда взялся Гарри, — он просто появился здесь. Он был здесь, шагал рядом с ним по закрепленным болтами металлическим плоскостям диска, в сиянии сферы Врат. Они шли рука об руку, как старые приятели, по излучающему сердцу Печорска, у самого подножия гор. Наконец он ответил:

— О чем ты говоришь? Ты спрашиваешь, связано ли это с тобой? Да ты же предатель, Гарри. Все и произошло из-за тебя!

— Это они сказали тебе?

— Да, твой отдел. Я имею в виду не себя конкретно. Мне они ничего не сказали. Но они предупредили нового человека в штате наших экстрасенсов, а тот, конечно, рассказал все мне. Я думаю не стоит повторять, что он сказал.

— Даже во сне?

— Во сне? — Лучев вздрогнул. Он сам, не желая того, подсознательно на мгновение вернулся в тот кошмар, который предшествовал их разговору. Вернулся, что представить это... и отпрянул, будто его обожгло пламенем. — Боже мой! Весь этот ужас — всего лишь ночной кошмар! В самом деле, во всем, чем ты меня напугал, идиота безмозглого, так мало человеческого.