Ультиматум Борна

      Конклин стоял в тесном, тускло освещенном холле своего многоквартирного дома и щурясь пытался разобрать цифры на своих наручных часах. Было 2.35 пополуночи, когда он открыл тяжелую дверь и прихрамывая вышел на темную улицу. Вокруг царило безмолвие — ни малейшего признака жизни. Согласно плану, он повернул налево, двигаясь с оговоренной скоростью: он должен был подойти к углу дома в 2.38. Внезапно его охватила тревога: справа в темном дверном проеме Алекс разглядел силуэт человека. Алекс засунул руку за пазуху и нащупал «беретту». В плане это не было предусмотрено... Так же внезапно чувство тревоги отхлынуло — он расслабился, испытывая облегчение потому, что понял, кто это. В тени притаился нищий старик в каком-то рванье — один из тысяч бездомных в этой стране изобилия.
      Алекс не останавливаясь, дошел до угла дома и услышал, как кто-то негромко щелкнул пальцами. Он пересек широкую улицу и двинулся дальше. Миновав проулок, он заметил еще одну фигуру... Медленно бредущего старика в грязных лохмотьях. Еще один отверженный, охраняющий свою бетонную пещеру. В другое время Конклин, верно, дал бы несчастному доллар, но не теперь. Ему предстоял долгий путь, и он должен был придерживаться графика.

* * *

      Моррис Панов приблизился к перекрестку. Он был взволнован странным телефонным разговором, который состоялся десять минут назад. Панов пытался вспомнить детали плана, которому был обязан следовать, и опасался лишний раз взглянуть на часы, чтобы узнать, достиг ли условленного места к назначенному времени, — ему велели не смотреть на часы на улице... И почему они не могли сказать «быть приблизительно во столько-то» вместо этого несколько нервирующего «в назначенное время», словно предстоит захват Вашингтона. Тем не менее, Моррис продолжал идти, переходя улицы, которые ему ведено было перейти, и надеясь, что какой-то невидимый механизм заставляет его идти примерно в соответствии с проклятым графиком, который был разработан, пока он расхаживал между двумя колышками, вбитыми в газон позади загородного дома в Вене, что в Вирджинии... Панов был готов на все ради Дэвида Уэбба — святой Боже, на все! — но происходящее казалось ему каким-то сумасшествием... То есть, конечно, нет: иначе ему не пришлось бы проделывать все это сейчас...
      А это что такое? В тени лицо человека, всматривающегося в него, так же, как и двое других! А вот человек, скрючившийся на обочине, поднял на него пьяные глаза. Все эти оборванцы — старые, едва способные двигаться, — пристально смотрят на него. Воображение увлекало его все дальше: города переполнены бездомными, совершенно беззащитными людьми, которых болезни или бедность выгнали на улицу. Как бы ему ни хотелось помочь им, сделать он мог очень мало, разве что клянчить и клянчить у прижимистого Вашингтона... Вот еще один! В нише между витринами двух магазинов... И этот тоже внимательно наблюдает за ним. «Прекрати сейчас же! Это — абсурд... А может, нет? Да нет, конечно. Ладно, иди дальше, двигайся согласно графику, — вот что от тебя сейчас требуется... Боже мой! Еще один! На противоположной стороне улицы... Вперед!»

* * *

      На огромной, залитой лунным светом лужайке перед Смитсоновским институтом фигурки двух человек, подошедших одновременно по разным дорожкам к садовой скамейке, казались особенно маленькими. Конклин, опираясь на трость, осторожно опустился на скамью.
      Панов, нервно озираясь, вслушивался в тишину, словно ожидая чего-то. Было 3.28, еще не рассвело, и единственными слышимыми звуками были тихое пощелкивание сверчков да шелест листвы от дуновения мягкого летнего ветра. Оглядевшись, Панов тоже присел.
      — Что-нибудь случилось по дороге сюда? — спросил Конклин.
      — Не знаю, — ответил психиатр. — Похоже, я так же растерян, как когда-то в Гонконге. Правда, тогда мы знали, куда идем и кого встретим. Все вы: и ты, и твои ребята — абсолютно сумасшедшие.
      — Ты себе противоречишь, Мо, — засмеялся Алекс. — Ты же утверждал, что меня вылечили, не так ли?
      — Тогда речь шла о маниакальной депрессии, граничившей со слабоумием. А теперь — полнейшее безумие! Сейчас почти четыре часа утра. Нормальные люди не играют в дурацкие игры ни свет ни заря...
      Алекс посмотрел на Панова. На его лицо ложились блики от прожектора, горевшего вдалеке и заливавшего светом массивное кирпичное здание Смитсоновского института.
      — Так что же случилось по дороге сюда, Мо? Ты сказал, что не знаешь. Что ты имел в виду?
      — Понимаешь, мне неловко об этом говорить, я столько раз объяснял пациентам, что они выдумывают себе жуткие образы, чтобы оправдать разумом свои страхи.
      — Черт побери, ты имеешь в виду?
      — Это что-то вроде перенесения...
      — Да хватит тебе, Мо! — перебил его Конклин. — Скажи прямо, что тебя обеспокоило? Что ты заметил?
      — Фигуры... скрюченные в три погибели, они движутся медленно, неуклюже — не так, как ты, Алекс, — это не от ран, а от возраста. Старые и изможденные, они стояли в темноте возле витрин магазинов и в проулках. Их было четверо или пятеро на пути от моего дома. Дважды я хотел остановиться и окликнуть одного из ваших, но сказал себе: «Боже мой, док, ты слишком бурно реагируешь: это всего лишь несчастные бродяги, тебе что-то мерещится, ты принимаешь их за кого-то другого...»
      — Прямо в точку! — возбужденно прошептал Конклин. — Ты видел именно то, что там было, Мо. И я видел то же самое: тех же самых стариков, которых видел ты, все они вызывали жалость, большинство были в жутком рванье, и двигались они медленнее, чем я... Но что это значит? Кто они такие?
      Послышался звук шагов. Медленных, нерешительных, — и на пустынной дорожке появились два невысоких человека, два старика. На первый взгляд, они действительно походили на людей из бесчисленной армии отверженных и бездомных, но что-то в них было и иное: возможно, определенная целеустремленность. Они остановились почти в двадцати футах от скамейки, их лица были скрыты темнотой. Стоявший слева старик заговорил; в его высоком голосе чувствовался непонятный акцент:
      — Странный час и необычное место для встречи двух хорошо одетых господ. Разве справедливо, что вы заняли место тех, кому повезло меньше, чем вам?
      — Вокруг полно свободных скамеек, — вежливо ответил Алекс. — Разве эта забронирована?
      — Здесь нет забронированных мест, — ответил второй старик на правильном английском; однако чувствовалось, что это — не его родной язык. — Но вы-то почему здесь?
      — А вам какое дело? — поинтересовался Конклин. — У нас частная встреча, вас это не касается.
      — Встреча в такой час и в таком месте? — снова заговорил первый старик, оглядываясь вокруг.
      — Повторяю, — сказал Алекс, — это не ваше дело. Настоятельно советую вам оставить нас в покое.
      — Есть дело, — нараспев протянул второй.
      — Ради Бога, объясни, о чем это он болтает? — прошептал Панов, обращаясь к Конклину.
      — Ты попал в яблочко, — прошептал Алекс. — Сиди тихо. — Отставной оперативник обернулся к двум старикам и сказал: — О'кей, ребята, почему бы вам не отправиться своей дорогой?
      — Есть дело, — вновь сказал второй старик оборванец, бросив взгляд на напарника.
      — У вас не может быть никакого дела к нам...
      — Почему вы в этом так уверены? — перебил первый старик, покачав головой. — А что, если я должен передать вам послание из Макао?
      — Что-о? — вскрикнул Панов.
      — Заткнись! — прошептал Конклин, не сводя взгляда с посыльного. — Какое еще послание из Макао? — резко спросил он.
      — Великий тай-пэнь желает встретиться с вами — величайший тай-пэнь в Гонконге.
      — Встретиться? Зачем?
      — Он заплатит вам огромные деньги. За ваши услуги.
      — Я повторяю: зачем?
      — Мы должны сообщить вам, что убийца возвратился. Тай-пэнь хочет, чтобы вы нашли его.
      — Я уже слышал эти басни — со мной этот номер не пройдет. Это становится скучным...
      — Это решать вам с великим тай-пэнем, сэр, а не с нами. Он ждет вас.
      — Где он?
      — В большом отеле, сэр.
      — В каком конкретно?
      — Мы можем сообщить вам только, что в этом отеле огромный холл, в котором всегда полным-полно народу, а его название связано с прошлым этой страны.
      — Есть только один такой отель — «Мейфлауэр», — проговорил Конклин, наклонив голову к левому лацкану пиджака, в петлю которого был вшит микрофон.
      — Это вам решать.
      — Под каким именем он зарегистрирован? Кого нам спросить?
      — Никого, сэр. В холле к вам подойдет секретарь тай-пэня.
      — К вам также этот секретарь подходил?
      — Сэр?
      — Кто нанял вас, чтобы следить за нами?
      — Мы не вправе отвечать на такие вопросы и не станем этого делать.
      — Вот оно что! — закричал Александр Конклин, и в то же мгновение мощные прожекторы осветили лужайку и двух растерянных стариков, которые оказались азиатами. К освещенному пятачку с разных сторон бежали сотрудники ЦРУ, готовые в любой момент пустить в ход оружие.
      Внезапно такая необходимость возникла, но было уже слишком поздно. Неожиданно из темноты грянули два выстрела, и снайперские пули разорвали горло обоим курьерам-азиатам. Сотрудники ЦРУ бросились на землю, откатываясь в разные стороны в поисках укрытия.
      Конклин сгреб Панова в охапку и вместе с ним упал на дорожку, пытаясь спрятаться за скамейкой. Люди из Лэнгли, двигаясь зигзагами, устремились к месту, откуда только что прогремели выстрелы. Через несколько мгновений тишину нарушило гневное восклицание.
      — Проклятие! — орал Холланд, освещая фонарем землю между деревьями. — Они смылись!
      — С чего ты взял?
      — Смотри на траву, сынок, вот следы. Этим ублюдкам не откажешь в ловкости: они спрятались здесь, сделали по одному выстрелу, а потом убрались. Ладно, черт с ними! Теперь что-то предпринимать — бесполезно. Но если они снова устроят засаду и откроют огонь, то размажут нас по стенам Смитсоновского института.
      — Настоящий оперативник, — проворчал Алекс и поднялся, опираясь на трость. Рядом с ним стоял перепуганный и растерянный Панов. Доктор огляделся по сторонам и бросился к распростертым на земле телам азиатов.
      — Они мертвы! — закричал он, падая на колени возле убитых и глядя на развороченные выстрелами шеи. — Господи, как в парке аттракционов! Тут то же самое!
      — Это и есть послание, — согласился Конклин. — Надо рассыпать соль по следу, — загадочно добавил он.
      — О чем это ты? — спросил психиатр, быстро повернувшись к отставному разведчику.
      — Мы были недостаточно бдительны.
      — Алекс! — заорал седовласый Холланд, подбегая к скамейке. — Я слышал твой голос по рации, но после случившегося в отель идти нельзя, — сказал он, едва переводя дух. — Вы не пойдете туда — я вам просто не позволю!
      — Случившееся многое отменяет, черт возьми, — но только не мой визит в отель. Это — не Шакал, а Гонконг! Внешние симптомы были похожими, но инстинкты меня подвели! Подвели!..
      — Что ты теперь будешь делать? — уже спокойнее спросил директор.
      — Не знаю, — ответил Конклин с отчаянием в голосе. — Я был не прав... Надо как можно скорее связаться с нашим человеком.
      — Я говорил с Дэвидом... Примерно час назад, — сказал Панов, мгновенно приходя в себя.
      — Ты говорил с ним? — взволнованно переспросил Алекс. — Ведь было поздно, и ты был дома. Как же?..
      — Ты знаешь мой автоответчик... — сказал доктор. — Если бы я отвечал на все дурацкие звонки после полуночи, я бы утром не попал на службу. Я дал ему звонить, сколько вздумается, а так как я готовился уходить, чтобы встретиться с тобой, то решил послушать, что там записано. Там было только: «Свяжись со мной». Когда я решился поднять трубку, нас уже разъединили... Тогда я сам позвонил ему.
      — Ты позвонил Дэвиду? По своему телефону?
      — Ну... да... — нерешительно пробормотал Панов. — Он говорил очень быстро и очень сдержанно. Просто хотел сказать, что М. — он назвал ее М. — уезжает вместе с детьми сегодня утром. Вот и все. И сразу же повесил трубку.
      — Теперь у них уже есть и имя, и адрес вашего парня, — сказал Холланд. — А может быть, записан и разговор.
      — Место — да, разговор — возможно, — буркнул Конклин, — но не адрес и не имя.
      — К утру будут...
      — К утру он будет на полпути к Терра-дель-Фуэго...
      — Боже мой, что я наделал?! — воскликнул психиатр.
      — Любой на твоем месте сделал бы то же самое, — ответил Алекс. — Ты получаешь сообщение в два часа ночи от человека, которого любишь и который попал в беду, и немедленно звонишь ему. Мы должны связаться с ним как можно скорее. Итак, это — не Карлос, это — «некто», у кого достаточно оружия, он затягивает петлю и надеется, что одержит победу.
      — Алекс! Воспользуйся телефоном в моем автомобиле, — предложат Холланд. — Я включу специальную систему: не будет ни подслушивания, ни записи.
      — Пошли! — И Конклин захромал через газон к машине ЦРУ.

* * *

      — Дэвид, это Алекс.
      — Ты застал нас в последнюю минуту, дружище, мы уже в дверях. Если бы Джеми не попросился на горшок, мы были бы уже в машине.
      — В такой час?
      — Разве Мо тебе не объяснил? У тебя дома никто не отвечал, и я позвонил ему.
      — Мо немного взбудоражен. Расскажи мне сам. Что происходит?
      — У тебя надежный телефон? Насчет телефона Мо я не был уверен.
      — Надежнее не бывает... Говори...
      — Я отправлю Мари и детей на юг — далеко на юг. Она так кричит на меня, что в аду слышно; я зафрахтовал рокуэлловский самолет, который вылетает из аэропорта Логан. Никаких трудностей не возникло благодаря тем мерам, которые ты предпринял четыре года назад. Компьютеры завертелись как бешеные, и все были готовы помочь. Они вылетают в шесть часов утра — я хочу, чтобы еще до рассвета их здесь не было.
      — А ты, Дэвид? Как же ты?
      — Честно говоря, я подумываю о том, чтобы отправиться к тебе в Вашингтон. Если Шакал после стольких лет начал опять охотиться за мной, мне придется вернуться к своему ремеслу. Может, я еще смогу быть полезным... Я приеду к полудню.
      — Нет, Дэвид, нет. Не сегодня и не сюда. Отправляйся с Мари и детьми. Уезжайте... Ты должен быть со своей семьей на острове.
      — Я не могу, Алекс. На моем месте ты тоже не смог бы. Мари и дети не смогут чувствовать себя свободными — по-настоящему свободными — до тех пор, пока Карлос не исчезнет из нашей жизни.
      — Это не Карлос, — перебил его Конклин.
      — Что? Вчера ты мне сказал...
      — Забудь о том, что я сказал вчера. Я был не прав. Это Гонконг! Макао!
      — Глупости, Алекс! С Гонконгом покончено, с Макао тоже. Все, кто был там, мертвы и давно забыты — не осталось никого, у кого была бы причина начать охотиться за мной.
      — И все-таки кто-то остался. Один тай-пэнь — «величайший тай-пэнь в Гонконге», как сообщил нам совсем недавно человек, уже отправившийся на тот свет.
      — Никого не осталось. Карточный домик Гоминьдана рассыпался в прах. Никого не осталось!
      — Я говорю тебе: кто-то есть!
      Дэвид Уэбб погрузился в молчание. Через мгновение холодно заговорил Джейсон Борн:
      — Расскажи мне все, что ты знаешь, вплоть до мелочей. Сегодня ночью что-то произошло? Что же?
      — Ладно, до мелочей, так до мелочей, — согласился Конклин. Отставной разведчик описал план слежки, разработанный в ЦРУ, рассказал, как он и Моррис Панов заметили стариков, которые следовали за ними, передавая их друг другу, как эстафету, пока они по разным маршрутам направлялись к Смитсоновскому институту, — никто из них не приближался до самой встречи на пустынной дорожке, где им сообщили о послании из Макао, а также о великом тай-пэне. Наконец Конклин описал сокрушительные выстрелы, которые заставили умолкнуть навеки обоих стариков азиатов.
      — Нить тянется из Гонконга, Дэвид. Ссылка на Макао подтверждает это. Там была берлога человека, который присвоил твое имя.
      Линия молчала — было слышно только ровное дыхание Джейсона Борна.
      — Алекс, ты ошибаешься, — наконец произнес он медленно и задумчиво. — Это Шакал. Неважно, что они там говорили: Гонконг, Макао... Это Шакал!
      — Дэвид, ты порешь чушь. Карлос не связан с тай-пэнями, Гонконгом или Макао. Эти старики — китайцы, не французы, итальянцы, немцы или кто там еще. Ниточка тянется из Азии, а не из Европы.
      — Ну конечно, старики — только им он и доверяет, — продолжил холодный голос Джейсона Борна. — Парижские старики — вот как их называли. Они были его связными по всей Европе. Действительно, кому придет в голову подозревать дряхлых стариков независимо от того, нищие они или просто в них едва душа держится? Кому придет в голову допрашивать их, тем более с пристрастием? Даже под пытками они будут хранить молчание. Они делали свое дело — и сейчас его делают — и потом исчезают, отдавая жизнь ради интересов Карлоса.
      Слушая странный, глухой голос своего друга, озадаченный Конклин уставился на приборную доску, не зная, что ответить.
      — Дэвид, в чем дело? Я понимаю, что ты огорчен — мы все расстроены, — но, пожалуйста, говори яснее.
      — Что?.. О, извини меня, Алекс, я мысленно вернулся в прошлое. Короче, Карлос прочесал весь Париж, выискивая стариков, которые медленно умирали, зная, что дни их сочтены. Они все числятся в полицейских архивах, у всех нет ни гроша за душой. Мы забываем о том, что у этих стариков почти всегда есть кто-то, кого они любят, есть дети — законные и внебрачные, — о которых они должны позаботиться. Шакал находит их и клянется помочь семье полуживого старика, если тот посвятит остаток своей жизни ему. Окажись мы на их месте — без гроша в кармане, только нищета и дурная слава — вот и все, что останется в наследство их близким, — как бы поступили многие из нас?
      — И они верили?
      — У них были для этого серьезные основания, да и сейчас есть. Ежемесячно из множества швейцарских банков поступают чеки с незарегистрированных счетов наследникам этих стариков. Невозможно проследить, откуда поступают эти деньги, но люди, получающие их, знают, кто им платит и почему... Забудь о секретном досье, Алекс. Карлос что-то разнюхал в Гонконге — там он нашел ниточку к тебе и Панову.
      — Тогда мы тоже кое-где покопаем: проникнем во все азиатские кварталы, во все китайские букмекерские притоны и рестораны во всех городах в радиусе пятидесяти миль от Вашингтона.
      — Ничего не предпринимайте до моего приезда. Ты ведь не знаешь в точности, что надо искать, а я знаю... Это замечательно! Шакал не подозревает, что я многого до сих пор не могу вспомнить, но он почему-то считает, что я позабыл его парижских стариков.
      — А может быть, и нет, Дэвид. Может быть, он как раз рассчитывает на то, что ты помнишь о них. Может быть, вся эта шарада — всего лишь прелюдия к настоящей ловушке, которую он для тебя готовит.
      — Тогда он совершил очередную ошибку.
      — Да?
      — Я не так прост — Джейсон Борн не так прост.

Глава 4

      Дэвид Уэбб вышел из здания Национального аэропорта через автоматически открывшиеся двери на заполненную народом площадь. Он внимательно рассмотрел указатели и пошел по направлению к стоянке, где автомобилям разрешалось парковаться на короткое время бесплатно. Согласно плану, он должен был пройти до крайнего правого прохода, повернуть налево и идти вдоль ряда машин, пока не увидит серый, с металлическим отливом «понтиак-ле-манс» 1986 года, на зеркале заднего вида которого будет висеть декоративное распятие. Водитель — мужчина в белой кепке; стекло с его стороны будет опущено. Уэбб приблизится к нему и скажет: «Полет был удачным». Если человек снимет кепку и запустит двигатель, Дэвид молча сядет на заднее сиденье.
      Ничего кроме этого и не было сказано Уэббом и водителем. Однако тот вытащил из-под приборной доски микрофон и негромко, но четко произнес в него:
      — Груз на борту. Обеспечьте прикрытие на время поездки.
      Дэвид подумал, что эта экзотическая процедура граничит с клоунадой. Но так как Алекс Конклин следил за ними до самой посадки в рокуэлловский самолет в аэропорту Логан и связался с ним по личному телефону директора ЦРУ Питера Холланда, Дэвид подумал, что свое дело оба знали туго. У Дэвида мелькнула мысль, что поведение Алекса должно быть как-то связано с телефонным звонком Мо Панова девять часов назад. Его подозрение перешло в уверенность, когда трубку взял сам Холланд и настоятельно попросил доехать до Хартфорда и вылететь коммерческим рейсом из аэропорта Брэдли в Вашингтон. Он прибавил несколько загадочно, что не хочет больше никаких телефонных переговоров, а также не желает использовать частные или правительственные самолеты.
      Водитель серого «понтиака» не тратил времени даром и уже выруливал с территории Национального аэропорта: казалось, прошло всего несколько минут, а они уже мчались по сельской дороге. Миновав пригороды Вирджинии, машина подкатила к въезду в комплекс дорогих загородных коттеджей. Над воротами красовалась вывеска «ВЕНСКИЕ ВИЛЛЫ» — поселок был назван в честь расположенного рядом городка. Охранник, по всей видимости, узнал водителя, потому что приветствовал его как старого знакомого, пока поднимался тяжелый шлагбаум. Водитель обратился к Уэббу:
      — Здесь пять больших секций, сэр. Четыре из них — коттеджи, принадлежащие частным лицам, а пятая — самая дальняя от ворот — является собственностью Управления. Там отдельный въезд и своя система безопасности. Вы там будете здоровехоньки, сэр.
      — Я, вообще-то, не чувствую себя таким уж больным.
      — И отлично: теперь вы — «личный груз» директора ЦРУ, а ваше здоровье — предмет его особой заботы.
      — Рад это слышать, но как вы об этом узнали?
      — Я в его команде, сэр.
      — А как ваше имя?
      Водитель помолчал мгновение, а когда ответил, Дэвид испытал неприятное чувство, словно его отбросили назад, в прошлое, куда, судя по всему, ему предстояло возвратиться.
      — У нас нет имен, сэр, ни у вас, ни у меня. «Медуза».
      — Понятно, — протянул Уэбб.
      — Вот мы и прибыли. — Водитель свернул на круговую подъездную дорогу и остановился перед двухэтажным домом в колониальном стиле: казалось, его белые колонны вырублены из каррарского мрамора. — Извините, сэр, я только что обратил внимание: у вас с собой нет багажа.
      — Действительно нет, — сказал Дэвид, распахивая дверцу.

* * *

      — Как тебе моя берлога? — спросил Алекс, приглашая Дэвида войти в комнату.
      — Слишком уютно и слишком чисто для сварливого старого холостяка, — ответил Дэвид. — С каких это пор ты предпочитаешь занавески с желтыми и розовыми маргаритками?
      — Погоди, ты еще увидишь обои с розочками в спальне...
      — Не уверен, что для меня это важно...
      — А в твоей комнате обои с гиацинтами... Естественно, я сам в этом ни черта не понимаю, но так мне сказала горничная.
      — Горничная?
      — Ей под пятьдесят, негритянка, сложена как чемпион по борьбе сумо. Кроме того, под юбкой она постоянно носит два пугача и, кажется, пару опасных бритв.
      — Вот так горничная!
      — Мощная охрана. Она не положит здесь куска мыла или рулона туалетной бумаги, если не будет уверена, что их прислали из Лэнгли.
      Знаешь, она служащий десятой категории, и некоторые из этих клоунов даже дают ей на чай.
      — А может, им нужны официанты?
      — Здорово! Наш ученый, профессор Уэбб — и вдруг официант!
      — Кем только не приходилось бывать Джейсону Борну... Конклин сделал паузу, потом заговорил серьезно:
      — Давай-ка присядем, — сказал он, хромая к креслу. — У тебя был тяжелый день, а сейчас еще около полудня. Поэтому, если хочешь выпить, там, за коричневыми дверцами, в баре всего полно... Это рядом с окном. И не смотри на меня так: о том, что они именно такого цвета, мне сказала эта чернокожая Брунгильда.
      Уэбб расхохотался — это был искренний смех, который он не мог сдержать, глядя на своего друга.
      — И тебя это ничуть не беспокоит, Алекс?
      — Черт подери, конечно нет. Разве ты прятал от меня спиртное, когда я навещал тебя и Мари?
      — Тогда не было таких нагрузок...
      — Нагрузки — это чепуха, — перебил его Конклин. — Я завязал, потому что альтернатива была вполне определенной. Давай, выпей, Дэвид. Нам надо поговорить, и я хочу, чтобы ты успокоился. Я по глазам вижу, что ты на взводе.
      — Да, ты мне говорил когда-то, что можешь читать по глазам, — сказал Уэбб, открывая дверцы бара и доставая бутылку. — Ты и теперь так же ясно видишь, верно?
      — Я говорил тебе, что можно понять то, что скрывается во взгляде, и советовал никогда не доверять первому впечатлению... Ладно. Как Мари и дети? Полагаю, все нормально?
      — Я прорабатывал план полета вместе с летчиком и понял, что все в порядке, когда он в конце концов сказал мне, чтобы я или убирался, или вел самолет сам. — Уэбб наполнил стакан и подошел к стулу напротив кресла, в котором расположился разведчик. — Так с чего начнем, Алекс? — спросил он, присаживаясь.
      — С того, на чем мы остановились прошлой ночью. С тех пор ничего не изменилось, только вот Мо отказывается бросить своих пациентов. Сегодня утром его отвезли под охраной на работу, а его квартира теперь защищена надежнее, чем Форт-Нокс. Сюда его привезут сегодня днем, четырежды меняя в пути машины, разумеется, в подземных гаражах.
      — Итак, теперь это делается в открытую? Никаких пряток?
      — Какой смысл конспирироваться? Мы попали в ловушку у Смитсоновского института, и наши люди там засветились.
      — Именно на этом мы можем сыграть, ведь так? Нам поможет неожиданность — говорят, дублеры тех, кто непосредственно охраняет объект, делают ошибки.
      — Дэвид, сработать может неожиданность, но не глупость. — Конклин тут же замотал головой. — Беру свои слова назад: Борн способен и глупость превратить в нечто толковое, но только не с официально назначенной командой для наблюдения. С ними слишком много сложностей.
      — Не понимаю.
      — Главная забота этих отличных парней — охранять жизнь порученного им человека, возможно, даже спасти его. Кроме того, они обязаны постоянно координировать свои действия друг с другом и составлять отчеты. Они — служащие, а не одиночки, которые свою жизнь ни в грош не ставят и которые в случае промаха сразу чувствуют на своем горле лезвие ножа убийцы.
      — Звучит мелодраматично, — тихо заметил Уэбб, откинувшись на спинку стула и пригубив из стакана. — Но ведь и мне приходилось работать в таких условиях, верно?
      — Это было больше созданным тобой образом, чем реальностью, но люди, которых ты использовал, считали это правдой.
      — Значит, я вновь найду этих людей и вновь прибегну к их помощи. — Дэвид стремительно подался вперед, держа стакан обеими руками. — Он вынуждает меня выйти на свет, Алекс! Шакал требует, чтобы я раскрыл карты, и я обязан принять вызов.
      — Заткнись, — раздраженно перебил его Конклин. — Теперь ты разыгрываешь мелодраму, изображаешь из себя героя второразрядного вестерна. Стоит тебе только показаться — Мари станет вдовой, а дети — безотцовщиной. Такова жизнь, Дэвид.
      — Ты ошибаешься. — Уэбб покачал головой, глядя на свой стакан. — Он охотится за мной, значит, я обязан начать охоту за ним. Он хочет выманить меня из укрытия, значит, я обязан опередить его... Только так. Нет другого способа навсегда вычеркнуть его из нашей жизни. В конечном счете Карлос идет против Борна. Мы вернулись к тому, что уже было тринадцать лет назад. «Альфа, Браво, Каин, Дельта... Каин вместо Карлоса, а Дельта вместо Каина».
      — Это ваш идиотский парижский пароль тринадцатилетней давности! — резко перебил его Алекс. — Дельта из «Медузы» бросил вызов Шакалу, находясь в зените своей мощи. Но сейчас мы не в Париже, и прошло целых тринадцать лет!
      — А еще через пять лет пройдет восемнадцать, еще пять — и будет двадцать три. Что ты, черт подери, от меня хочешь? Чтобы призрак этого сукина сына все время витал над Мари и детьми? Трястись, когда жена и дети выходят из дома? Провести в постоянном страхе остаток жизни?.. Ну уж нет, заткнись, оперативник! Ты все прекрасно понимаешь. Аналитики могут разработать с десяток разных планов. Мы же воспользуемся кое-какими деталями не более чем из шести и еще будем благодарны, когда окажемся в самой гуще событий. Тут мы сами решаем, что делать... Кроме того, у меня есть преимущество: на моей стороне — ты.
      Конклин заморгал, сглотнул, после чего пробормотал:
      — Ты растрогал меня, Дэвид. Даже слишком. Я лучше себя чувствую, если действую сам по себе и нахожусь за тысячи миль от Вашингтона. Здесь мне всегда несколько душновато.
      — Этого не было, когда ты провожал меня на рейс до Гонконга. Тогда ты был способен решить уравнение, поменяв местами его части.
      — Тогда было легче — всего лишь обычная операция. Грязная вашингтонская стряпня, от которой несло, как от тухлого палтуса; запах был такой, что я нос воротил. Сейчас все по-другому: мы имеем дело с Карлосом.
      — Я к этому и веду, Алекс. Это — Карлос, а не какой-то голос в телефонной трубке, который неизвестен ни тебе, ни мне. Мы будем работать с определенной величиной, с человеком предсказуемым...
      — Предсказуемым? — перебил его Конклин, нахмурившись. — Каким же образом?
      — Он охотник и пойдет по запаху...
      — Да! Сначала он обнюхает все своим чувствительным носом, а потом будет рассматривать следы в микроскоп.
      — Следовательно, мы должны действовать без обмана, так ведь?
      — Что ты задумал?
      — В Евангелии от Святого Алекса говорится: для того чтобы заманить кого-то в ловушку, надо воспользоваться правдой — и в большом количестве, даже если это опасно.
      — В той главе и стихе говорилось и о микроскопе, которым пользуется объект. По-моему, я только что упоминал его. Так все же какая здесь связь?
      — "Медуза", — тихо произнес Уэбб. — Я хочу воспользоваться «Медузой».
      — Теперь я вижу, что ты сошел с ума, — сказал Конклин так же тихо. — Это запретное название, так же, как и твое имя, и, будем откровенны, даже чертовски больше.
      — О ней болтали, Алекс, по всей Юго-Восточной Азии: через Южно-Китайское море слухи проникли в Коулун и Гонконг, куда сбежала большая часть этих мерзавцев со своими деньгами. «Медуза» не была таким страшным секретом, как тебе кажется.