Директива Джэнсона

— Глава компании, не знающий, что происходит у него дома, только тешит себя иллюзиями, что является руководителем, ведь так? — спокойно откликнулся Джэнсон.

— Вот именно, — просиял Харнетт. — Вот именно. — Он устремил взгляд на устройство внутренней связи. — Послушайте, вас рекомендовали с лучшей стороны — я хочу сказать, Стиви ни о ком так высоко не отзывался, и я не сомневаюсь, вы знаете свое дело. Я очень признателен за то, что вы к нам заглянули, и, как я уже говорил, мне только остается пожалеть, что мы напрасно отняли ваше время...

Джэнсон отметил множественное число: «мы». Здесь чувствовался неприкрытый подтекст: «Я сожалею о том, что член высшего руководства компании доставил неудобство нам обоим». Можно не сомневаться, в самом ближайшем будущем Стивен Берт станет объектом уничижительных насмешек. Но все же Джэнсон решил позволить себе сказать на прощание несколько слов, хотя бы ради друга.

— Ничего страшного, — сказал он, поднимаясь с кресла и пожимая протянутую через стол руку. — Рад был услышать, что у вас все в полном порядке. — Склонив голову набок, он как бы мимоходом добавил: — Да, кстати, как насчет вашего «запечатанного предложения», которое вы только что направили по поводу контракта в Уругвае?

— Что вам об этом известно?

Харнетт встрепенулся; был задет обнаженный нерв.

— Вы ведь запросили девяносто три миллиона пятьсот сорок тысяч, не так ли?

Харнетт залился краской.

— Подождите. Я одобрил наше предложение только вчера утром. Черт побери, откуда вам известно...

— На вашем месте я был бы очень встревожен тем обстоятельством, что вашему французскому конкуренту, компании «Суэц Лионне», также известны эти цифры. Полагаю, вы скоро узнаете, что предложенная ими стоимость будет ровно на два процента ниже.

— Что? -взорвался вулканической яростью Харнетт. — Это вам сказал Стиви Берт?

— Стивен Берт не сообщил мне никакой информации. Кроме того, он занимается исключительно производством и не имеет никакого отношения к финансовым делам — разве ему известна сумма контракта?

Харнетт растерянно заморгал.

— Нет, — помолчав, признался он. — Берт никак не мог о ней узнать. Проклятие, никтоне мог о ней узнать. Мы отправили ее в зашифрованном виде по электронной почте прямо в министерство Уругвая.

— Однако, как видите, кое-кому она уже известна. Далее, ведь вас в этом году конкуренты обойдут уже не в первый раз, не так ли? Если точнее, за последние девять месяцев вас оставили с носом более десяти раз, причем все время из-за каких-то мелочей. А именно, из пятнадцати ваших предложений одиннадцать были отвергнуты. Как вы сказали, в строительном бизнесе бывают подъемы и спады.

Щеки Харнетта горели, но Джэнсон продолжал спокойным, дружеским тоном:

— Ну а в случае с Ванкувером вмешались другие соображения. Чёрт возьми, эксперты наблюдательного совета доложили, что в бетоне, используемом при строительстве свай, были обнаружены пластификаторы. Это значительно упрощает процесс заливки, но ухудшает прочностные характеристики бетона. Разумеется, вашей вины в этом нет — вы дали абсолютно четкие спецификации. Разве вы могли предполагать, что субподрядчик подкупит прораба и тот нарушит технологический процесс? Мелкая сошка берет каких-нибудь пять тысяч долларов, а из-за этого вы лишаетесь контракта стоимостью сто миллионов. Весьма забавно, правда? С другой стоны вам самим крупно не повезло с некоторыми закулисными операциями. Я хочу сказать, если вас интересует, почему сорвалась сделка в Ла-Пасе...

— Да? — воскликнул Харнетт, привставая в кресле.

— Скажем так: Раффи снова всех провел. Ваш эмиссар поверил Рафаэлю Нуньесу, когда тот пообещал ему, что взятка обязательно попадет к нужному министру. Естественно, до министра не дошло ни цента. Вы выбрали не того посредника — только и всего. В девяностые годы Раффи Нуньес таким образом оболванил многих. Все ваши конкуренты его уже хорошо знают. Они надрывали животы со смеху, наблюдая, как ваш поверенный вместе с Раффи распивает текилу в лучших ресторанах Ла-Паса, так как знали наперед, чем именно все закончится. Но тут уж ничего не поделаешь — по крайней мере, вы предприняли попытку, верно? И что с того, что за этот год ваша прибыль сократилась на тридцать процентов? Ведь это всего лишь деньги? Не так ли говорят ваши акционеры?

Джэнсон отметил, что лицо Харнетта из багрового стало мертвенно-бледным.

— О, ну конечно, так говорят не все, правда? — продолжал Джэнсон. — Несколько держателей самых крупных пакетов стали приглядываться к вашим конкурентам — «Вивенди», «Кендрику», быть может, «Бехтелю»; а кое-кто подумывает о смене руководства вашей корпорации. Но и в таком развитии событий тоже есть своя светлая сторона. Если попытка переворота увенчается успехом, все эти проблемы перестанут быть вашей головной болью. — Он сделал вид, что не заметил, как Харнетт резко глотнул воздух, собираясь его перебить. — Впрочем, не сомневаюсь, я излагаю то, что вам и так давно известно.

Харнетт застыл в оцепенении; проникающие сквозь поляризованное стекло рассеянные лучи солнца высветили блеснувшие у него на лбу капли холодного пота.

— Мать твою, — рассеянно пробормотал он. Теперь Харнетт смотрел на Джэнсона так, как утопающий смотрит на спасательную шлюпку. — Назовите свою цену.

— Простите, не понял?

— Назовите свою цену, черт побери, — повторил Харнетт. — Вы мне нужны. — Он слабо улыбнулся, пытаясь скрыть под фальшивым весельем переполняющее его отчаяние. — Стив Берт заверил меня, что вы в своем ремесле лучший, и это действительно так, черт возьми. Надеюсь, вы поняли, что я просто проверял вас на зуб. Ну а теперь вот что: вы не покинете этот кабинет, пока мы с вами не придем к соглашению. Это понятно? — Его рубашка под мышками и у ворота промокла насквозь от пота. — Мы с вами должны обязательно договориться.

— Я так не думаю, — добродушно возразил Джэнсон. — Я решил не браться за ваше дело. Это единственная роскошь, которую я могу себе позволить, работая независимым консультантом: я сам выбираю себе клиентов. Искренне желаю вам удачи. Но, вообще, согласитесь — ничто так не бодрит, как хорошая драма, правда?

Делано рассмеявшись, Харнетт захлопал в ладоши.

— Мне по душе ваш стиль, — сказал он. — Отличная тактика ведения деловых переговоров. Ну хорошо, сдаюсь, ваша взяла. Говорите, сколько вы хотите?

Улыбнувшись, Джэнсон покачал головой, словно Харнетт сказал что-то смешное, и направился к двери. Однако перед тем, как выйти из кабинета, он остановился и обернулся.

— Так и быть, одна наводка — причем бесплатно. Ваша жена знает.— Произносить вслух имя венесуэльской любовницы Харнетта было бы некрасиво, поэтому Джэнсон добавил, уклончиво, но в то же время так, что его слова не вызывали сомнений: — Я хотел сказать, насчет Каракаса.

Он многозначительно посмотрел на Харнетта. Его взгляд говорил: «Я не выношу никаких заключений, просто как профессионал профессионалу определяю возможное слабое место».

На щеках Харнетта выступили красные пятна, его охватил приступ тошноты. У него был вид человека, предчувствующего разорительно дорогой развод, накладывающийся на борьбу с крупными держателями акций, в которой он, скорее всего, должен был потерпеть неудачу.

— Я согласен на любые ваши условия! — крикнул Харнетт вслед Джэнсону.

Но консультант уже шел по коридору к лифтам. Ему доставило удовольствие увидеть, как с заносчивого дельца слетела вся спесь. Однако к тому времени, как Джэнсон спустился в вестибюль, его переполнило ощущение горечи, потерянного времени, никчемности жизни. В голове зазвучали слабые отголоски из далекого прошлого — из другой жизни. «И это то, в чем состоит смысл твоей жизни?» Фан Нгуен задавал этот вопрос в тысячах различных вариаций. Это был его излюбленный вопрос. Джэнсон даже сейчас, по прошествии стольких лет отчетливо видел маленькие проницательные глаза, плоское лицо, покрытое морщинами, тонкие, детские руки. Все, сказанное об Америке, пробуждало неподдельный интерес маленького человечка, допрашивавшего Джэнсона — с равными долями зачарованности и отвращения. «И это то, в чем состоит смысл твоей жизни?» Джэнсон покачал головой. Будь ты проклят, Фан Нгуен!

Сев в свой лимузин, припаркованный на Дирборн-стрит у самого входа в здание, Джэнсон решил поехать прямо в аэропорт О'Хейр; он сможет успеть на более ранний рейс в Лос-Анджелес. Если бы так же просто можно было оставить в прошлом вопросы Нгуена.

* * *

Войдя в зал ожидания Платинового клуба компании «Тихоокеанские авиалинии», Джэнсон подошел к окошечку, за которым стояли две женщины в форменных костюмах. И костюмы, и стойка были серо-синего цвета. Пиджаки с погончиками, к которым почему-то питают страсть все крупные авиакомпании. Джэнсон мысленно отметил, что в иных местах и в иные времена такими погонами отмечали выдающиеся боевые заслуги.

Одна из женщин разговаривала с грузным мужчиной с отвислыми щеками в расстегнутом синем кителе. На поясе у мужчины висела рация, а из внутреннего кармана торчал кончик металлической бляхи. Джэнсон понял, что перед ним инспектор ФУГА[2], пользующийся свободной минуткой, чтобы отдохнуть от бездушной техники и насладиться общением с живыми людьми. При появлении Джэнсона мужчина и женщина умолкли.

— Ваш билет, пожалуйста, — попросила его служащая.

Ее припудренный загар заканчивался чуть ниже подбородка, а медно-красный цвет волос выдавал знакомство со средствами окраски.

Джэнсон предъявил билет и пластиковую карточку, которой «Тихоокеанские авиалинии» удостаивали своих самых активных пассажиров.

— Добро пожаловать в Платиновый клуб «Тихоокеанских авиалиний», мистер Джэнсон, — радушно улыбнулась женщина.

— Мы дадим вам знать, когда начнется посадка на ваш рейс, — тихим, вкрадчивым голосом сказала другая женщина — каштановые кудри, тени на веках в тон голубым кантам на мундире. Она указала на вход в зал ожидания таким жестом, словно стеклянные двери были вратами рая. — А в ожидании вылета приглашаем воспользоваться нашим гостеприимством и отдохнуть.

Ободряющий кивок и широкая улыбка: большего нельзя было ожидать даже от святого Петра.

Отвоевавшие себе место в шумных, переполненных современных аэропортах, такие закутки, как Платиновый клуб «Тихоокеанских авиалиний», стремятся угодить самым взыскательным пассажирам. Небольшие вазочки были наполнены не соленым арахисом, предназначенным для les miserables[3] из общего зала, а более дорогими видами орехов: кешью, миндалем, грецкими орехами, пеканом. На гранитном столике «заправочной» стояли хрустальные кувшины с персиковым нектаром и свежевыжатым апельсиновым соком. Полы были устланы роскошным микрофибровым покрытием; общий серо-синий фон, визитная карточка авиакомпании, перемежался белыми и небесно-голубыми прожилками. На круглых столиках, рассыпанных между уютными, мягкими креслами, лежали аккуратно сложенные свежие номера «Интернэшнл геральд трибюн», «Ю-Эс-Эй тудей», «Уолл-стрит джорнэл» и «Файнэншл таймс». На большом мониторе мелькали бессмысленные Цифры и значки, марионетки мировой экономики. Сквозь опущенные жалюзи просматривалось летное поле.

Джэнсон рассеянно пролистал газеты. Раскрыв «Уолл-стрит джорнэл» на странице биржевой хроники, он увидел знакомые воинственные заголовки: «В погоне за прибылью крупные держатели акций предприняли наступление на индекс Доу-Джонса, устроив на Уолл-стрит кровавую бойню». Спортивный раздел «Ю-Эс-Эй тудей» был посвящен краху защиты «Рейдеров» под стремительными неудержимыми атаками «Викингов». Тем временем из невидимых динамиков доносились мягкие звуки песни в исполнении модной поп-дивы из недавнего нашумевшего фильма о легендарной Второй мировой войне. Пролитые кровь и пот были удостоены невиданного съемочного бюджета и потрясающих технологий компьютерной графики.

Джэнсон тяжело опустился в обтянутое гобеленом кресло, обводя взглядом терминал связи, где директора крупных фирм и управляющие ведущих компаний, подключив свои портативные компьютеры, принимали сообщения по электронной почте, выбирая среди бесчисленных посланий от клиентов, сотрудников, подчиненных и любовниц, а также рекламных проспектов крупицы действительно важной информации. Из раскрытых портфелей торчали обложки книг, предлагающих советы по завоеванию рынка от последователей Сунь Цзы[4], приспособивших искусство войны под производство фасованных товаров. Холеный, самодовольный, ничего не боящийся народ, размышлял Джэнсон, разглядывая окружавших его банкиров и дельцов. Как эти люди любят мир и спокойствие и в то же время как любят образы войны! Легко романтизировать военные реалии, находясь далеко от пуль и взрывов; точно так же хищные звери становятся предметами украшения, побывав у таксидермиста.

Бывали моменты, когда Джэнсон чувствовал себя так, словно и его тоже выпотрошили и повесили на стену. В настоящее время почти все хищники занесены в Красную книгу исчезающих видов, а Джэнсон признавал, что и он сам когда-то был хищником — агрессивной силой, сражающейся с агрессивными силами. Он знавал бывших солдат, настолько пристрастившихся к диете адреналина и опасностей, что, когда надобность в их услугах отпала, они начинали играть в войну. Все свое время эти люди проводили, выслеживая противника на многочисленных площадках для пейнтбола в горах Сьерра-Мадре или, что гораздо хуже, поступали в услужение к сомнительным фирмам, ведущим дурно пахнущие делишки, как правило, в тех частях света, где единственным законом является щедрый бакшиш. Джэнсон глубоко презирал таких людей. Однако порой он задавался вопросом, не являются ли узкоспециальные услуги, которые он оказывает американскому бизнесу, всего лишь более пристойной разновидностью того же самого.

Он одинок, и в этом все дело. Джэнсон никогда не чувствовал свое одиночество так остро, как в эти редкие короткие промежутки вынужденного безделья в своей строго расписанной по часам жизни — время между регистрацией на посадку и взлетом, время, проведенное в ожидании в таких же уютных, комфортабельных местах, предназначенных только для того, чтобы люди здесь ждали. А когда он приземлится в Лос-Анджелесе, его опять никто не будет ждать, за исключением еще одного водителя лимузина, скрывающего свое лицо за темными стеклами очков, держащего белую табличку с его фамилией, написанной с ошибкой, а затем еще одного клиента, главы регионального отделения крупной компании легкой промышленности. Деловые обязанности заставляли Джэнсона регулярно совершать перелеты из одного конца страны в другой. У него не было ни жены, ни детей, хотя когда-то у него была жена и, по крайней мере, надежды завести ребенка, так как Хелен перед своей гибелью успела забеременеть. «Хочешь рассмешить Господа Бога — поведай ему о своих планах», — частенько повторяла она любимую поговорку своего деда, и это пророчество сбылось самым жутким образом.

Джэнсон окинул взглядом янтарные бутылки над стойкой бара, за своими яркими этикетками прятавшими эликсир забвения. Он поддерживал себя в боевой форме, тренировался до исступления, но даже во время прохождения действительной службы не отказывал себе в удовольствии иногда пропустить рюмку-другую. Разве это может повредить?

— Вызывается Ричард Александер, — раздался из громкоговорителя системы оповещения гундосый голос. — Пассажир Ричард Александер, пожалуйста, подойдите к ближайшему столу регистрации «Тихоокеанских авиалиний».

Подобные сообщения являются шумовым фоном зала ожидания любого аэропорта, но Джэнсон вздрогнул, очнувшись от размышлений. Псевдоним «Ричард Александер» он нередко использовал в прошлом. Джэнсон непроизвольно закрутил головой, оглядываясь по сторонам. Нет, это всего-навсего случайное совпадение, решил он и в этот момент почувствовал, как у него в нагрудном кармане вибрирует сотовый телефон. Вставив наушник в «Нокию», Джэнсон включил связь.

— Да?

— Мистер Джэнсон? Или мне лучше называть вас мистером Александером?

Женский голос, натянутый, проникнутый отчаянием.

— Кто это? — тихо произнес Джэнсон.

Шок оглушил его — по крайней мере, на первое время; успокоил, а не взбудоражил.

— Пожалуйста, мистер Джэнсон, нам необходимо встретиться. Немедленно.

Все гласные и согласные выговаривались с отчетливостью свойственной иностранцам, получившим хорошее образование. А фоном — довольно громкий характерный гул.

— Будьте добры, объяснитесь подробнее.

Последовала пауза.

— При встрече.

Джэнсон нажал клавишу, оканчивая разговор. У него на затылке высыпали мурашки. Одновременный вызов через службу авиакомпании и по сотовому телефону, уточнение, что встреча должна произойти немедленно: очевидно, что неизвестная находится где-то совсем близко. Фон в трубке лишь подкрепил подозрения Джэнсона. Он осмотрел зал ожидания, пытаясь определить, кто из присутствующих пытается связаться с ним таким образом.

А что, если это ловушка, расставленная давнишним врагом, так и не простившим его? Немало людей сочтет себя отмщенными, только узнав о его смерти; у некоторых из них, возможно, жажда пролить кровь вполне обоснованна. И все же это предположение казалось маловероятным. Он уже давно отошел от дел; в конце концов, сейчас он не тащит упирающегося «перебежчика» из Дарданелл через Афины на ожидающий в нейтральных водах фрегат, не пользуясь ни одним из способов легального пересечения границ. Он находится в аэропорту О'Хейр, черт побери. Впрочем, возможно, как раз поэтому рандеву назначено именно здесь. Люди чувствуют себя совершенно спокойно в людном аэропорту, защищенные металлоискателями и охраной в форме. Требуется изощренная хитрость и дерзость, чтобы воспользоваться этой мнимой безопасностью. А в аэропорту, через который ежедневно проходит почти двести тысяч пассажиров, безопасность действительно является иллюзией.

Джэнсон мгновенно изучал и отбрасывал предположения. У толстого стекла, выходящего на летное поле, освещенная пробивающимися сквозь жалюзи полосками солнечного света, склонилась к экрану портативного компьютера молодая блондинка; Джэнсон убедился; что ее сотовый телефон висит на поясе и к нему не подключен дополнительный наушник. Другая женщина, у самого выхода, вела оживленный разговор с мужчиной, у которого от обручального кольца осталась только полоска светлой кожи на бронзовом от загара безымянном пальце. Джэнсон продолжал осматривать зал и наконец, через несколько мгновений, нашел ее, ту самую женщину, которая только что ему звонила.

В углу зала, в приятном полумраке сидела с напускным спокойствием элегантная женщина средних лет, прижимающая к уху сотовый телефон. Ее светлые волосы были уложены в высокую прическу; на строгом небесно-голубом костюме от «Шанель» тускло блестели перламутровые пуговицы. Да, это она: Джэнсон был в этом уверен. Но ему не удалось определить ее намерения. Эта женщина убийца или же является членом группы похитителей? Это были лишь две гипотезы из сотни возможных, хоть и практически невероятных, которые Джэнсон вынужден был рассмотреть. Этого требовал первейший закон тактики, прочно укоренившийся у него в сознании за долгие годы оперативной работы.

Джэнсон резко вскочил с кресла. Ему нужно срочно поменять место своего нахождения: это тоже один из непреложных законов. «Нам необходимо встретиться немедленно», — сказала звонившая; раз так, встреча произойдет на его условиях. Джэнсон направился к выходу из зала ожидания, по пути прихватив с одного из пустых столиков бумажный стаканчик. Он подошел к стойке у входа, держа стаканчик так, будто тот был полон. Широко зевнув, Джэнсон зажмурился и шагнул прямо на грузного инспектора ФУГА, отлетевшего на несколько футов.

— Ой, простите! — забормотал Джэнсон, изображая униженный стыд. — Господи, я вас не облил? — Его руки быстро скользнули по форменному пиджаку. — На вас ничего не попало? Боже, мне так стыдно!

— Да ничего страшного, — нетерпеливо ответил инспектор. — Только в следующий раз смотрите, куда идете, хорошо? В аэропорту много народу.

— Я уже давно сбился, в каком часовом поясе нахожусь, господи Иисусе, что со мной происходит? — продолжал Джэнсон, изображая измученного долгими перелетами пассажира. — Я с ног валюсь от усталости.

Покинув зал ожидания для элитных пассажиров и пройдя по коридору, ведущему к терминалу Б, Джэнсон почувствовал, что у него снова, как он и ожидал, звонит сотовый телефон.

— Кажется, вы не совсем поняли, о каком неотложном деле идет речь... — начала женщина.

— Верно, — оборвал ее Джэнсон, — не понял. Почему бы вам вкратце не просветить меня, что все это значит?

У поворота коридора он увидел закуток глубиной фута три, а в его конце, как и ожидалось, стальную дверь, ограничивающую зону, доступную для пассажиров. На стеклянной табличке ярко горело строгое предупреждение: «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».

— Не могу, — после непродолжительной паузы ответила звонившая. — Боюсь, этот разговор не для телефона. Но я в данный момент нахожусь в аэропорту, и мы могли бы...

— В таком случае перезвоните через минуту, — отрезал Джэнсон, оканчивая разговор.

Резко надавив на ручку, он толкнул дверь. Шагнув вперед, Джэнсон оказался в узком помещении, уставленном контрольным оборудованием; на жидкокристаллические дисплеи выводились данные о работе энергетической установки аэропорта, расположенной в восточной части главного здания. На вешалке висели кепки и куртки для работы на улице.

За крохотным столиком из металла и пластмассы пили кофе трое техников в форме из синей саржи. Увидев Джэнсона, они умолкли.

— Эй, куда ты идешь?! — крикнул один из техников, когда Джэнсон захлопнул за собой дверь. — Посторонним здесь находиться нельзя.

— Здесь тебе не сортир, мать твою, — вполголоса добавил второй.

Джэнсон удостоил их ледяной улыбкой.

— Ребята, я вам придусь не по душе. Видите вот это? — Он достал из кармана служебный значок ФУГА, позаимствованный у грузного инспектора в зале ожидания. — Новая проверка на предмет употребления наркотиков. Цитируя последнее распоряжение администрации, достоянные выборочные проверки призваны не допустить наркотики в среду работников воздушного транспорта — или что-то в таком же духе. Так что вам придется помочиться в бутылочки. Прошу извинить за неудобства, но ведь именно за это вам платят хорошие бабки, верно?

— Чушь собачья! — с отвращением выругался третий тех ник. Совершенно лысый, если не считать седеющей полоски волос на затылке.

— Шевелитесь, ребята! — рявкнул Джэнсон. — На этот раз мы действуем по совершенно новой методике. Мои люди собрались у ворот номер два терминала А. Не заставляйте их ждать. Рассердившись, они могут перепутать взятые на анализ образцы. Вы понимаете, к чему я клоню?

— Это же чушь собачья! — в сердцах повторил лысый.

— Хочешь, чтобы я составил протокол по поводу того, что член ассоциации работников воздушного транспорта отказался пройти проверку на предмет употребления наркотиков? Если твои анализы дадут положительный результат, можешь начинать читать объявления о вакансиях. — Джэнсон скрестил руки на груди. — Черт побери, живо убирайтесь отсюда!

— Уже иду, — проворчал лысый, теперь далеко не так уверенно. — Я уже там.

Недовольные и обиженные, техники торопливо поставили кофе на столик и вышли из помещения. Джэнсон прикинул, что им потребуется добрых десять минут, чтобы дойти до терминала А. Взглянув на часы, он отсчитал последние остававшиеся секунды, и его телефон зазвонил снова: звонившая подождала ровно одну минуту.

— У билетных касс есть небольшая закусочная, — сказал Джэнсон. — Встретимся там. Последний столик слева, у самой стены. Жду.

Сняв пиджак, он натянул темно-синюю куртку и кепку и затаился в закутке. Через полминуты в коридоре показалась светловолосая женщина из зала ожидания.

— Эй, милашка! — окликнул ее Джэнсон и в одном непрерывном движении обхватил ее рукой за талию, зажал ладонью рот и затащил в опустевшее служебное помещение.

Он убедился, что никто не мог увидеть этот длившийся три секунды маневр; впрочем, если бы кто-либо и заметил что-то, его действия вместе со словами были бы приняты за любовные объятия.

Застигнутая врасплох, женщина напряженно застыла. Но она даже не попыталась закричать, проявив высокую профессиональную выдержку, что совершенно не понравилось Джэнсону. Закрыв дверь, он отрывистым движением указал женщине на стул за столиком.

— Вываливайте, что там у вас.

Незнакомка, не потерявшая изящества в этом строгом, утилитарном месте, опустилась на складной металлический стул Джэнсон остался стоять.

— Вы не совсем такой, каким я вас себе представляла, — сказала женщина. — Вы нискольконе похожи на... — Поймав на себе его неприкрыто враждебный взгляд, она решила не договаривать до конца. — Мистер Джэнсон, поверьте, у нас нет времени на эти шутки.

— На чтоименно я не похож? — спросил Джэнсон, чеканя слоги. — Понятия не имею, черт возьми, за кого вы себя принимаете, но я не собираюсь придерживаться в отношении вас ни грамма приличий. Я не буду спрашивать, откуда вы узнали номер моего сотового телефона и как вам стало известно то, что, как вы считаете, вам известно. Но к тому времени, как мы с вами расстанемся, я буду знать о вас все, что захочу.

Даже если перед ним частное лицо, пожелавшее законным образом воспользоваться его профессиональными услугами, избранный ею подход, на людях, не вписывается ни в какие рамки. Ну а использование его рабочего псевдонима, хотя и уже давно оставшегося в прошлом, вообще является тягчайшим преступлением.

— Вы четко выразили свою позицию,мистер Джэнсон, — ответила женщина. — Согласна, моя попытка установить с вами контакт была, скажем так, весьма опрометчивой. Но вы должны меня простить...

— Вот как? Очень смелое предположение.

Втянув носом воздух, Джэнсон ощутил исходящий от нее тонкий аромат. Их взгляды пересеклись, и его гнев несколько угас, когда он разглядел выражение ее лица, тревожно стиснутые губы, серовато-зеленые глаза, наполненные мрачной решимостью.

— Как я уже говорила, у нас очень мало времени.

— Мне торопиться некуда.

— А вот Петер Новак ждать не может.

Петер Новак.

Это имя, как и было рассчитано, заставило Джэнсона вздрогнуть. Легендарный венгерский финансист и филантроп Новак получил в прошлом году Нобелевскую премию мира за выдающийся вклад в разрешение вооруженных конфликтов в различных точках земного шара. Он являлся основателем и директором Фонда Свободы, ставившего своей целью «направляемую демократию» — голубую мечту Новака — и имевшего отделения во всех столицах и крупных региональных центрах Восточной Европы, а также во многих развивающихся странах. Но у Джэнсона были личные причины помнить Петера Новака. Его долг перед этим человеком был столь велик, что чувство благодарности порой казалось Джэнсону тяжкой ношей.

— Кто вы? — спросил Джэнсон. Серовато-зеленые глаза женщины сверлили его насквозь.

— Меня зовут Марта Ланг, и я работаю на Петера Новака. Если это поможет, я могу показать вам свою визитную карточку.

Джэнсон медленно покачал головой. Визитная карточка лишь сообщит ему ничего не значащую должность, определит Марту Ланг как высокопоставленного сотрудника Фонда Свободы. «Я работаю на Петера Новака», — сказала она, и уже по тому, как были произнесены эти слова, Джэнсон понял, к какому типу относится эта женщина. Доверенное лицо, особый уполномоченный, преданный лейтенант; такой есть у каждого великого человека. Подобные люди предпочитают держаться в тени, однако обладают большой, хотя и производной властью. По фамилии, а также по едва уловимому акценту Джэнсон безошибочно определил, что она венгерка, как и ее руководитель.

— Что вы хотели мне сказать? — прищурившись, спросил Джэнсон.

— Только то, что Петеру Новаку нужна помощь. Как в свое время она нужна была вам. В Бааклине.

Марта Ланг произнесла название этого убогого городишки так, словно это был приговор. И для Джэнсона это действительно было так.

— Я ничего не забыл, — тихо промолвил он.

— В таком случае, пока что вам достаточно будет знать, что Петеру Новаку требуется ваша помощь.

Она произнесла совсем немного слов, но это были те самые, верные слова. Джэнсон долго молча смотрел ей в глаза.

— Куда надо ехать?

— Можете выбросить свой билет. Наш частный реактивный самолет стоит на рулежной дорожке и имеет разрешение на немедленный взлет. — Она встала; отчаяние придало ей сил. — Нам следует поторопиться. Не боюсь повториться, у нас нет времени.

—И ятоже не боюсь повториться: куда?

— Этот же самый вопрос, мистер Джэнсон, мы задаем вам.

Глава вторая

Когда Джэнсон поднимался следом за Мартой Ланг по алюминиевым ступеням трапа в личный реактивный самолет Новака «Гольфстрим V», его взгляд привлекла надпись, выведенная на борту белым курсивом, резко выделяющимся на фоне синего фюзеляжа: «Sok kisci sokra megy». На венгерском языке, для него совершенно бессмысленная.

На летном поле оглушительный шум стоял сплошной стеной; визг воздухозаборников турбин накладывался на мощные ревущие басы выхлопов из сопел. Однако, как только дверца в салон «Гольфстрима» закрылась, воцарилась полная тишина, словно они очутились в звуконепроницаемой камере.

Внутри салон был обставлен красиво, хотя и без бросающейся в глаза помпезности, — место частого пребывания человека, перед которым не стоит вопрос цены и которого нисколько не волнует роскошь. Стены и потолок каштановые; по обеим сторонам от прохода широкие, удобные кресла, обтянутые кожей, сделавшие бы честь любому клубу; некоторые были повернуты друг к другу, и между ними невысокие столики, закрепленные на полу. В дальнем конце салона уже находились четверо угрюмых мужчин и женщин, судя по всему, сотрудники аппарата Марты Ланг.

Марта жестом предложила Джэнсону занять место напротив себя, впереди, у самой кабины, а сама, сняв трубку переговорного устройства, негромко произнесла несколько слов. Джэнсон с трудом уловил рев заработавших на форсаже двигателей; самолет начал выруливать на взлетно-посадочную полосу. Звукоизоляция была просто, поразительная. От кабины пассажирский салон отделяла обитая коврами переборка.