Солнце – это еще не все

Он поглядел на Иоганна.

– У вас есть оружие?

– Конечно, нет, – ответил Мартин.

– На всякий случай обыщи его, Курт.

На пороге появился седой человек.

Элис ахнула.

– Но… Я вас уже видела, – прошептала она.

– Да, – ответил тот, проводя руками по карманам Иоганна. – Курт Кеппель к вашим услугам.

Ее сердце упало.

– Вы приходили проверить газ…

– Совершенно верно. Вы были очень любезны. И помогли нам. – Он положил руку на плечо Иоганна. – Все в порядке, но без глупостей, молодой человек.

Лиз нежно взяла Элис под руку, и они вошли вслед за Бранковичем в сарай.

Глава двадцать девятая

В ярком свете лампочки Бранкович обвел их взглядом.

– Предупреждаю, мы застрелим этого человека, если вы попытаетесь освободить его.

Эти слова дошли до слуха Элис, но они не дошли до ее сознания. Ей казалось, что она видит кадр из какого-то фильма: в центре Карл, привязанный к стулу, руки его скручены за спиной, рот завязан шарфом, на лбу шишка. Карл, растерянный, измученный, его глаза умоляюще смотрят на Элис. Ее сердце разрывалось от любви и жалости к нему.

Она повернулась к Бранковичу, но слова замерли у нее на языке. Брэнк с пистолетом в руке, с застывшим суровым выражением лица, это был не Брэнк, а какой-то незнакомец, гангстер из кинофильма. Изменилась и Мария, ее землисто-серое лицо пылало, черные глаза сверкали. А снаружи о причал мерно плескались волны, и это только еще больше подчеркивало невероятность происходящего. Элис пошатнулась.

– Дай ей стул, Сноу, – сказала Мария мужчине, стоявшему позади нее. Элис посмотрела на человека, который раскрыл для нее шезлонг. Что-то в тоне итальянки подсказало Элис, что это и есть муж Марии. Он улыбнулся ей, и она узнала его широкую усмешку.

– Значит, телеграмму послали вы! – воскликнула она с упреком.

– Правильно. Нам хотелось избавить вас от всего этого.

Элис подавила подступающий к горлу клубок истерики. «Не может быть, – сказала она себе. – Это какой-то кошмарный сон. Я проснусь, протяну руку и рядом со мной будет Карл. Нет, этого не могло произойти… только не здесь».

До сих пор Булоло не было омрачено для нее ни одним тягостным воспоминанием. Она обвела взглядом бухты веревок, связку снастей, старый фонарь «летучая мышь», аккуратно перевязанный рулон парусины; широкую полку с мешками для парусов; ряды жестянок с красками ж банок с олифой, в которых стояли кисти, – все как всегда.

Ее сознание отказалось воспринять то, что происходило в этой привычной обстановке под успокаивающий аккомпанемент волн. Детективные истории могут развертываться только на соответствующем фоне, в тусклом полусвете, среди зловещих теней. И во внешности актеров должна угадываться печать черных дум и злых сердец. У них не может быть облика людей, которых ты знаешь, которым ты доверяла.

Человек с ненавистью в прищуренных глазах не может быть Бранковичем. А седой немец, который сидит на стремянке, наведя пистолет на Карла, точно опасается его даже связанного, с кляпом во рту! Лицо у него на первый взгляд самое заурядное, но глаза горят зловещим огнем, а губы сжаты в тонкую линию. Да, их выдает только выговор – но у Сноу даже выговор обычный, – и все же он помахивает деревянной булавой, которая висела здесь на стене еще со времени их детства, когда отец занимался с ними гимнастикой. Элис не сомневалась, что именно этой булаве Карл обязан шишкой на лбу. Кто бы мог подумать, что этот улыбающийся, добродушный человек окажется таким мерзавцем?

Все они принимали участие в коварном, тонко рассчитанном заговоре. Этих бандитов и боялся Карл. А она помогла им выследить своего возлюбленного!

Элис застонала. Мария сочувственно посмотрела на нее и, проковыляв к шкафику, достала бутылку вина.

– Выпейте это, мисс Белфорд, – сказала она, поднося стакан к губам Элис.

Элис отпила немного вина.

Карл глазами умолял ее. Она дернула Мартина за рукав.

– Скажи, чтобы они развязали ему рот. Это ужасно!

Мартин развязал шарф и повернулся к Бранковичу.

– А теперь, может быть, кто-нибудь объяснит нам, что это: грабеж или шантаж?

– Ни то, ни другое.

– Это убийство, Мартин, убийство! – прохрипел Карл.

– Ruhe![35] – прикрикнул Кеппель.

Карл силился встать, но Сноу толчком усадил его обратно на стул.

– Сидеть!

– Развяжите ему руки! – приказал Мартин.

– Нет, мистер Белфорд, этого мы не сделаем, – спокойно ответил Бранкович.

Их взгляды встретились.

Элис встала и с вызывающим видом поднесла стакан к губам Карла и держала его, пока он пил.

– Спасибо, милая Элис, – прошептал он, когда она вытерла ему рот, и ее сердце мучительно сжалось.

Внезапно Элис охватила ярость: эти четыре маньяка вздумали угрожать ее счастью – теперь, когда оно было так близко! Ей захотелось кричать на них, называть их словами, которые она даже и не подозревала, что знает. Но Элис промолчала, ее сознание постепенно высвободилось от оцепенения, и она поняла, что здесь происходит. Это шантаж! Им нужны его деньги. Но если они думают, что она стыдится своих отношений с Карлом, то они ошибаются, и она им это докажет. И ощущение реальности происходящего окончательно вернулось к ней.

– Что все это значит? – резко спросил Мартин.

Элис с надеждой посмотрела на него. Он тоже преобразился. Это уже не был тот сдержанный, ничем внешне не примечательный человек, которого она знала. Казалось, он стал выше ростом. Его глаза за стеклами очков смотрели настороженно. Говорил он так, словно выступал на суде. Его лицо стало таким же неумолимо суровым, как у Бранковича и остальных. Таким он будет, когда его назначат судьей, если его когда-нибудь назначат…

Мартин обвел взглядом сарай, словно прикидывая их силы: Лиз и Иоганн сидят на лестнице, ведущей в комнату Бранковича. В шезлонге, вся сжавшаяся, Элис. Ни у кого нет оружия.

Его взгляд снова остановился на Бранковиче.

– Вы должны мне все объяснить, поскольку каждый из нас может испортить другому его игру.

– Мы не знали, мистер Белфорд, что и вы ведете игру.

– Я не вел никакой игры, пока вы меня не вынудили ее начать. Теперь моя цель: благополучно вернуться домой с фон Рендтом, моей сестрой, дочерью и нашим молодым другом. А ваша цель?

– Экстрадиция преступника.

– Послушайте, Брэнк, не пора ли кончать этот спектакль? Каковы бы ни были ваши намерения, вам не удастся их осуществить. К тому же, «Керема» не приспособлена для дальнего океанского плавания.

– Мы отвезем его на пароход, который ждет нас за пределами трехмильной зоны.

– Скоро явится полиция. Не думаете ли вы, что мы поехали сюда, не оставив никакой записки? Конечно, вы понимаете, что как только полиция об этом узнает, она начнет поиски. Вряд ли сегодня ночью из Сиднея уйдет много пароходов, капитаны которых согласились бы принять участие в подобном деле?

– Кроме Сиднея, есть и другие порты.

– Наша полиция не настолько глупа, чтобы этого не учесть. Пять человек не могут так просто исчезнуть, и полиция вас разыщет, даже если вы нас всех здесь прикончите.

– Теперь это вы, мистер Белфорд, хотите разыграть спектакль, – мягко сказал Брэнк. – Мы не собираемся никого убивать, даже его. – Он указал пистолетом в сторону Карла. – Мы просто эстрадируем его из страны.

– Вы поедете вместе с ним?

– Нет. Мы останемся здесь.

– Значит, ваше положение довольно затруднительно, – так же мягко ответил ему Мартин. – Как вы заставите молчать нас всех, пятерых? У Марии здесь дом и семья. Вы намерены остаться. Похищение людей и шантаж строго караются в нашей стране.

– Мы не собираемся его шантажировать.

– Тогда чего же вам надо?

– Правосудия.

Это слово будто кольнуло Иоганна.

Мартин задумался, подбирая аргументы.

– Вероятно, вам известно, что в нашей стране самоуправство запрещено законом.

– А мы и не думаем заниматься самоуправством. Мы только представим его суду.

Мартин пододвинул ящик и уселся на него, словно готовясь к долгой мирной беседе.

– Все это займет больше времени, чем я предполагал, а потому прежде всего развяжите ему руки.

Бранкович, мрачно улыбнувшись, кивнул Сноу.

– Поверьте, мистер Белфорд, он никогда, ни с кем не был так добр, как вы с ним.

Сноу распутал веревки и, сложив руки фон Рендта на животе, снова стянул их и привязал его ногу к ножке стула.

– Думаю, он будет сидеть смирно, хотя такому негодяю верить нельзя. Учтите, если он сделает хоть одно движение, я снова оглушу его, а остальные будут стрелять. Слышите, мистер?

– Да.

– Так что смотрите, все зависит только от него и от вас.

Элис пододвинула свой стул ближе к Карлу и принялась растирать его покрасневшие кисти. Вздернув подбородок, она высокомерно сказала:

– Если вы также собираетесь шантажировать меня, это бесполезно. Мы с мистером фон Рендтом все равно скоро поженимся.

Мария с раздражением повернулась от шкафчика.

– Бросьте болтать глупости! Мы знаем все про вас и про него. Мне жаль вас, потому что вы женщина добрая, хотя и неумная. Нам жалко, что это коснулось и вас. Но когда вы все узнаете, вы нас поймете. Надо сказать ей правду. Скажите ей все. Когда его не будет, она поплачет о нем, но пусть она знает, каков он, чтобы не слишком убиваться из-за такого чудовища.

Элис посмотрела на нее с изумлением, не узнавая в этой женщине, легко и свободно находящей все нужные слова, ту молчаливую прислугу, которую она видела каждый день.

– Мария, вы стали другой. Вы и говорите как-то по-другому. Вы не та женщина, которая работала у меня.

– Я не та женщина, которая работала у вас. Я снова стала сама собой. Я пошла к вам работать, потому что нужно было установить за ним слежку. Он был очень-очень осторожен, кроме тех случаев, когда бывал с вами.

– Послушайте! – сказал Мартин с явным раздражением. – Мы пустили вас в нашу страну, чтобы дать вам возможность начать новую жизнь, а не для того, чтобы вы тут продолжали старые распри. Я убежден, что вы пытаетесь похитить фон Рендта по каким-то личным мотивам, не имеющим никакого юридического основания; а я не намерен способствовать осуществлению личной мести. Ведь, несомненно, именно такая месть объединила вас, четверых, и заставила вас охотиться за ним, как за диким зверем.

– Что касается дикого зверя, то вы не ошиблись, хотя никакой самый хищный зверь не идет в сравнение с ним. И вы правы, это он объединил нас. Но отнюдь не для мести. Если бы мы думали отомстить, он не дожил бы до этого дня. – И Бранкович повернулся к фон Рендту. – Вы смеялись, шутили, наливали себе холодное пиво и даже не подозревали, как близки вы были к смерти. Я не прикончил вас только потому, что поклялся отдать вас в руки правосудия.

Карл обратил к Мартину измученное лицо.

– Я никогда никого не убивал, разве что как солдат. Вы верите мне, Элис? Верите? Я не смог бы раздавить даже паука.

Бранкович, Сноу и Курт засмеялись, и это было сильнее всякого обвинения. Но когда заговорил Мартин, они сразу замолчали, словно кто-то выключил звук.

– В нашей стране нельзя без суда осудить человека, – сказал он, – а так как мы находимся в этой стране, то мой долг воспрепятствовать подобным действиям, если только вы не представите более веских доказательств и не будете рассказывать какие-то нелепицы. Что вы имеете против мистера фон Рендта?

– Он не фон Рендт. Его зовут Вильгельм-Эрнст-Рудольф фон Липах, оберштурмбаннфюрер эсэсовской зондеркоманды «Орел», военный преступник номер сто двенадцать, дробь четыре, разыскиваемый для предания суду за преступления, совершенные против гражданского населения Австрии, Чехословакии, Югославии и Италии.

Элис обняла фон Рендта за плечи, словно защищая его. У Иоганна перехватило дыхание. Лиз сжала его руку.

– Это ложь, Мартин! – воскликнул Карл. – Клянусь вам. Все это ложь! Я Карл-Людвиг фон Рендт.

– Я им не верю, – успокоил его Мартин. – Скажите, как вы могли принять фон Рендта за военного преступника? Подобными обвинениями не бросаются.

– Мы ими не бросаемся, – сказал Бранкович. – Уже двадцать лет, как мы его разыскиваем. Мы храним его досье со времени Нюрнбергского процесса. Он фон Липах, из немецкой семьи, долгое время жившей в Хорватии. Там таких, как он, называли фольксдойчами. И все они были за «великую гитлеровскую Германию».

– Это ложь! – И фон Рендт задергался на стуле. – Я чистокровный немец.

Бранкович продолжал с невозмутимым спокойствием:

– Он уехал из Хорватии в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, так как был связан с усташами, убившими короля Александра. Он переехал в Германию и в Мюнхене прошел специальную подготовку в эсэсовской военной школе.

Завязанными руками фон Рендт ударил себя по коленям.

– Да, я учился в Мюнхене! Но я никогда не служил в эсэсовских частях. Я немец и служил в армии и сражался за свою страну, выполняя приказы командования так же, как и вы, Мартин. Я никогда не воевал ни в Югославии, ни в Италии. Всю войну я провел в России на Ленинградском фронте.

Бранкович взглянул на Мартина с иронической усмешкой.

– Как странно, что все немцы, которых я здесь встречал, сражались только на русском фронте и нигде больше. Его соучастники в преступлениях, – продолжал Бранкович, как будто Карл его не перебивал, – были либо убиты, либо осуждены в Нюрнберге, в Италии или Югославии. А ему удалось бежать. Мы увозим его в Европу, чтобы он получил справедливое возмездие, которого он избежал двадцать лет назад.

– Мы? Вы говорите «мы» так, словно вы закон! – раздраженно сказал Мартин.

– Мы орудие правосудия, члены международной организации «Те, кто никогда не забудет», поклявшиеся не успокаиваться до тех пор, пока ни один военный преступник не останется безнаказанным. Быть может, вы слыхали о нас?

– Я читал об убийстве человека в Монтевидео, совершенном членами этой организации.

– Казнь не убийство, – сурово поправил его Курт.

– Правильно, но только в том случае, если суд был законным. А его, по-видимому, ждет не суд, а какое-то издевательство над правосудием.

– Он будет предан суду, имеющему все законные полномочия, такому, как в свое время Эйхман. Если бы вам пришлось судить Эйхмана, разве вы бы вынесли иной приговор?

– Нет.

– Тогда почему же вы так заботитесь об этом человеке?

– Тут совсем другое дело: Эйхмана судил израильский суд, и весь мир следил за его процессом.

– Весь мир будет следить и за процессом этого человека. Мы хотим, чтобы весь мир узнал о его преступлениях. Мы хотим, чтобы все узнали, что такие преступники, как он, рассеяны по всем уголкам вашего свободного мира; люди, запятнавшие себя чудовищными преступлениями. Люди, которым вы покровительствуете.

– Если вы действительно верите в то, что говорите, передайте его полиции. Вы находитесь в демократической стране. Предъявите свои обвинения. Потребуйте его экстрадиции.

– Вопрос о его экстрадиции ставился не один раз.

– Кем?

– Правительствами наших стран.

– Тогда почему же его не выдали?

– Потому что ваше правительство отказалось это сделать, как вам, разумеется, известно.

Мартин сердито сжал губы.

– Что бы вы ни говорили, я не могу отделаться от мысли, что это случай личной мести.

– Не отрицаю, что наши действия носят отчасти личный характер. Чтобы посвятить свою жизнь поискам одного человека, надо иметь глубоко личные причины. У Марии пытали и убили всех ее близких, как и у меня. У Курта есть свои причины. Кроме того, зверства были совершены на территории наших стран, и комиссия по делам военных преступников квалифицировала их как «преступления против человечности». Вот почему мы требуем правосудия.

– Постарайтесь понять, – спокойно проговорил Кеппель, – если бы не наша клятва, то кто-нибудь из нас убил бы его сразу, как только нам удалось его выследить.

Фон Рендт задергал головой.

– Он немецкий коммунист, Мартин. Предатель!

– Это верно? – спросил Мартин.

– То, что я немец, – да. Но я не коммунист.

– Тогда почему вы связались с этими людьми?

– Я хочу доказать, что не все немецкие солдаты были убийцами. А кроме того, у меня есть свои причины.

– Эти люди, Мартин, коммунисты! – закричал фон Рендт. – Все до одного!

– Я тоже так думаю.

Бранкович посмотрел на Белфорда и сокрушенно покачал головой.

– Вы умный человек, мистер Белфорд, и вместе с тем вы слишком легковерны. Я уже достаточно пожил в этой стране и знаю, что коммунистами тут называют всех, кто борется с нацизмом. Вы пожилой человек и помните, как в тридцатых годах называли всех противников Гитлера. Мы не коммунисты. Если бы мы были коммунистами, мы бы жили каждый в своей стране и помогали бы создавать там коммунистическое общество.

И неожиданно для самого себя Мартин поверил ему. Он сказал, взвешивая каждое слово:

– Я хочу, чтобы вы правильно меня поняли. Я всем вам искренне сочувствую. Я решительно осуждаю то зло, какое было причинено вашим близким, но вместе с тем я убежден, что ваши страдания и ваши двадцатилетние поиски сделали вас одержимыми; вот почему вы принимаете невинного человека за того преступника, искать которого у вас есть все основания. История правосудия полна случайных совпадений, основанных на ложном сходстве.

– Вас трудно убедить.

– Я юрист. Если бы я был судьей и вы бы обратились ко мне с этим делом, я бы в первую очередь спросил вас, почему вы не используете законные пути для передачи его суду в Западной Германии?

Выражение лица Кеппеля изменилось.

– Либо вы плохо информированы, либо вы просто не хотите этого знать. Западногерманские суды всех инстанций заполнены бывшими нацистами. Вы юрист, мистер Белфорд, и следили за Нюрнбергским процессом, и вам следовало бы иметь «Коричневую книгу»[36]. Но, очевидно, ее у вас нет. Фамилия, номер нацистского билета, занимаемая теперь должность, адрес – все это можно найти в библиотеке любой крупной газеты мира. А какой приговор могут вынести западногерманские суды? Недавно в Брауншвейге судили четырех эсэсовцев, виновных в убийстве более десяти тысяч человек. Их приговорили к четырем-пяти годам тюрьмы! Несколько месяцев назад эсэсовец, виновный в массовых убийствах в Италии, – кстати, он был приятелем этого человека, – был освобожден под залог в шестьдесят тысяч фунтов стерлингов с лишним. Откуда у него такие деньги? Мы знаем откуда – от тайной нацистской организации, которая внесет залог и за этого человека, ведь у него много друзей среди бывших нацистов, занимающих сейчас высокие должности, – гитлеровских судей, гитлеровских адвокатов, гитлеровских чиновников. К тому же фон Липах из богатой семьи… Нет, мы не такие дураки! Двадцать лет мы искали этого человека, так же как израильтяне Эйхмана.

– Одно я знаю твердо, – возразил Мартин. – В нашей стране такие вещи случиться не могут.

– Вы в этом уверены? – Бранкович изумленно поднял брови. – Для юриста вы слишком наивны.

Элис почувствовала приступ тошноты. Она инстинктивно кинулась к двери. Морской бриз охладил ее пылающее лицо; она оперлась о перила причала и стала глядеть на отражение бортового огня «Керемы», которое извивалось, точно зеленая змея по воде, и на кружевные полосы пены на крохотном песчаном пляже.

Она не могла поверить, что они отнимут у нее Карла, оставив ее в одиночестве доживать бесплодные годы. И она вцепилась в перила с мольбою: «Господи, прости меня, если моя любовь к Карлу – грех. Сделай что-нибудь, спаси его! Ты знаешь, я не могу без него жить».

По воде пронесся стук мотора, она увидела ритмичное покачивание топового огня и подумала: «Если я закричу, лодка подойдет». И Элис готова была уже крикнуть, но спохватилась. Эти люди убьют Карла, им дела нет до того, что будет с ними самими, а Карл умрет из-за какой-то ужасной ошибки Но как заставить их понять?

Тяжелые удары далеких волн казались ей ударами ее пульса. Время тянулось бесконечно. «Керема» мерно покачивалась, и казалось, что звезды покачиваются вместе с ней. Тихо качались темные силуэты деревьев на берегу. Покачнулся весь мир. В нем не было ничего прочного – даже перила, за которые она держалась, раскачивались в такт покачиванию яхты.

Чья-то рука проскользнула под ее локоть.

– Пожалуйста, вернитесь, мисс Белфорд, – мягко сказала Мария, но рука, сжимавшая ее локоть, была как тиски.

– Нет! – беззвучно крикнула Элис в ночную тьму и послушно пошла за Марией в сарай.

Там все было по-прежнему, словно время остановилось.

– Вам придется убедить меня в том, – говорил Мартин, – что фамилия этого человека фон Липах, поскольку он это отрицает. В нашей стране около двух миллионов иммигрантов, почему вы выбрали именно его?

– Мы выбрали его не наугад, как, судя по вашему вопросу, думаете вы. Мы разыскивали его с помощью Интерпола с тех самых пор, как ему и его коллегам-убийцам удалось ускользнуть от правосудия в Нюрнберге. И это не случайно, что особый отряд эсэсовцев под командой оберштурмбаннфюрера фон Липаха и отряды усташей вместе вошли в Югославию. А в конце войны они вместе удрали оттуда. Вот тогда мы и начали розыски. Мы выслеживали его по всем континентам, он обычно держался общества усташей, бежавших вместе с нацистами из Хорватии. Здесь, в Австралии, вы обходитесь с ними очень деликатно. Или вы просто не хотите знать, что во время войны все югославы – православные сербы, хорваты-католики, мусульмане и коммунисты, – забыв свои национальные и религиозные распри, сражались на стороне союзников, на вашей стороне? Ведь Гитлер и Муссолини передали всю власть в руки усташей и пронацистски настроенных четников Михайловича, фольксдойчей, – тех людей, которых вы сейчас защищаете, все они получали деньги от нацистов, чтобы воевать с вами. Пусть молодой Фишер расскажет вам, как они готовят новую войну, используя Австралию как плацдарм.

– Ложь! – категорически заявил Карл. – Я не знаю никаких усташей.

Иоганн вздрогнул.

Бранкович вынул из записной книжки фотографию и передал ее Мартину. Тот стал внимательно ее рассматривать.

– Это, по-вашему, фон Рендт?

– Это штурмбаннфюрер фон Липах. Оберштурмбаннфюрером его сделали в сорок первом году.

– Я мог бы узнать только Карла фон Рендта. Поймите, двадцать пять лет – слишком большой срок, и ни один суд в мире не поверит вашему заявлению, будто человек на фотографии и тот, кого вы обвиняете, – одно и то же лицо. Взгляни, Элис.

Элис взяла фотографию, посмотрела на улыбающегося человека в военной фуражке с высокой тульей, и у нее отлегло от сердца. Между Карлом и этим стройным элегантным молодым блондином, стоящим перед грудой трупов, не было никакого сходства. Даже двадцать пять лет назад Карл не мог бы вот так стоять, взирая с довольной улыбкой на весь этот ужас и явно гордиться делом своих рук. С гримасой отвращения она отдала фотографию.

– Это ужасно! Но это не Карл. Я готова в этом поклясться. У этого человека светлые волосы.

– И все же это фон Липах, – твердо сказал Курт. – Клянусь вам.

– Но не фон Рендт? – спросил Мартин.

– Для нас это одно и то же лицо.

– После целого ряда неудач, – продолжал Бранкович, – мы с Куртом в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году напали на его след в Парагвае – благодаря одному израильтянину, который выслеживал Эйхмана. В то время фон Липах скрывался под фамилией фон Крюгера и был шатеном.

– Я всегда был шатеном, – запротестовал фон Рендт, – а в Парагвае никогда не был.

– В таком случае где же вы подцепили трехдневную парагвайскую лихорадку?

Иоганн снова вздрогнул.

– Ну, это еще не доказательство, – возразил Мартин.

Бранкович пожал плечами.

– Внешность его соответствовала основным приметам фон Липаха. Я согласен, что сейчас не так-то легко опознавать этих субъектов. Они уже больше не носят форму. Время и невоздержанный образ жизни изменили их внешность. Утрата власти тоже изменила их: они уже не держатся с той надменностью сверхчеловеков, как в былые времена. Они отпускают бороды, как этот. Они красят волосы. Многие полысели или поседели. Некоторые даже сделали пластическую операцию лица. А фон Липах удалил эсэсовский номер, который был вытатуирован у него на внутренней стороне предплечия. Но не очень удачно. Видите?

Подняв руку Карла, он засучил рукав и показал еле заметный шрам.

Карл стал отбиваться, пытаясь вырвать руку.

– Я был ранен сюда осколком! – крикнул он.

Бранкович отпустил его руку.

– Но одно в нем не изменилось – это его смех. У меня на родине его называли «Хохочущая смерть».

– Когда наши люди казнили в Асунсьоне его приятеля, фон Липах струсил и удрал в Калифорнию. И лишь в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году нам снова удалось напасть на его след, когда я поехал в Брюссель на Международный конгресс жертв нацизма – бывших узников концентрационных лагерей, перемещенных лиц и многих других пострадавших. Замечательная организация, только средств маловато. Мы требуем компенсации за совершенные против нас преступления, о которых вы, британские подданные, так легко забываете.

– Ничего подобного! – возразил Мартин. – Мой сосед недавно получил компенсацию от правительства Западной Германии.

– А разве получил бы он компенсацию, если бы жил в Югославии? Уверяю вас, нет! На конгрессе мы обменялись сведениями о военных преступниках, все еще находившихся на свободе. И там один хорват из Загреба, – его семью уничтожил этот зверь, – сообщил нам, что фон Липах был в Калифорнии вместе с лидером усташей Артюковичем.

У Иоганна по спине забегали мурашки, когда он услышал это имя.

– В тысяча девятьсот пятьдесят девятом году мы обнаружили его местопребывание, и я устроился на работу по соседству. Вот там я и научился управлять яхтами. Он жил на роскошной вилле вместе с группой хорошо охраняемых военных преступников, но югославы начали энергичную кампанию против виновников массовых убийств, и эти господа убрались в Испанию. Так мы снова потеряли его, хотя были почти уверены, что это именно тот человек, которого мы ищем. Правда, к тому времени он растолстел, отрастил усы, слегка полысел и фамилия его была фон Эмден. Потребовался целый год, чтобы снова напасть на его след. Как это ни странно, но последние сведения о нем мы получили от бывшего офицера британских военно-воздушных сил: он находился в плену вместе с пятьюдесятью другими английскими парашютистами, и все они были расстреляны особым отрядом, которым командовал фон Липах. Мы не знаем, как удалось спастись этому офицеру, но он спасся, и так же, как мы, посвятил свою жизнь розыскам этого подлеца, не требуя от германского правительства никакой компенсации! Он ездил в Канаду, когда узнал, что фон Липах находится там, и даже вернулся в Англию в одном самолете с ним! Фон Липаха выдал его смех. А когда после нескольких рюмок он заявил англичанину, что Англия сражалась в этой войне не с тем, с кем следовало, офицер сообщил о нем в нашу организацию. Из Лондона фон Липах уехал в Австралию с помощью «Одессы» – могущественной организации, помогающей бывшим эсэсовцам. Финансируется она значительно лучше, чем мы. Ведь мы не преступники, а жертвы.

Год спустя мы с Куртом снова напали на его след. Это было нелегко – много таких преступников скрываются в разных странах. Из Брюсселя мы эмигрировали в Австралию. Здесь мы установили контакт с Марией и Сноу – Мария выступала свидетельницей против него на процессе военных преступников в Италии. Мы стали действовать сообща. Задача была нелегкая. Большой континент. Человек скрывается под чужим именем, быть может, изменил свою внешность. Фон Липах, как потом оказалось, отпустил бороду. Я не буду рассказывать, как мы его выследили. Наш способ может еще не раз пригодиться нам. Мельбурн, Аделаида, Брисбейн, Сидней! Один хорват, работавший со Сноу в газовой компании, сообщил нам, что какой-то немец заходил на квартиру супругов-хорватов (за которой приятель Сноу наблюдал по тем же причинам, что и мы), чтобы подстричь и покрасить волосы и бороду. Но с какой стати немец пошел к хорватке, жене известного усташа, когда вокруг так много немецких парикмахеров? И вообще, зачем понадобилось пожилому человеку, если он не играет на сцене, красить волосы? Мы начали следить за фон Рендтом. Наш друг сказал, что он работает агентом по импорту, но живет на широкую ногу, явно не по средствам. Мы поняли, что он откуда-то получает деньги. Этих военных преступников отлично обеспечивают. Но самой верной приметой был его смех. Не много людей смеются, как он. После взрыва бомбы, когда чуть не убило одного его приятеля, мы потеряли фон Липаха из виду. Затем Курт увидел его в поезде. Тогда он и Сноу отправились в Уголок под видом газовщиков.

– Не может быть! – с возмущением воскликнула Элис.

Сноу усмехнулся.

– Я и в самом деле прежде был газовщиком. Два года назад я работал в газовой компании, пока не ушел оттуда по инвалидности.

– Остальное вы знаете, – продолжал Бранкович. – Фон Липах стал вашим другом. Я поступил к вам на работу по рекомендации Курта, а Мария – домашней прислугой по рекомендации Сноу. Охота закончилась.

– И вы утверждаете, – возмутился Мартин, – будто через двадцать лет вы можете опознать человека, даже если он полысел, отпустил бороду, изменил цвет волос?

– Есть и другие доказательства. Вот что мы нашли в его квартире, когда пришли проверить газ.

Он вытащил из кармана две наклейки: одну со свастикой и другую с желтой звездой.

– В день памяти Варшавского гетто они их налепляли на ветровые стекла машин, на стены синагог, даже на машину члена парламента мистера Леви. Все эти наклейки были присланы фон Липаху из Америки, а он передал их в Клуб земляков. Типичная нацистская выходка.

– Эти наклейки я вижу впервые, – запротестовал Карл. – Я ничего о них не знаю.