Холодная сталь

      Василий Мохов поспешил в дом Дракова. Он был уверен, что Володя Печегин не мог бесследно исчезнуть. Какой-то след он должен был оставить в доме. По этому следу Мохов мог выйти и на главаря «Азии».
      «Если бы найти Володины кассеты! – мечтал Мохов по дороге из города. – Они многое объяснили бы. Несомненно, за то время, пока шли аресты, в доме произошли большие изменения…»

КАССЕТА ЧЕТВЕРТАЯ

      «В последнее время я усвоил еще одну истину. Заключается она в том, что мы ошибаемся, думая, что любая история имеет конец. Это не совсем так. И более того – это совершенно не так. Конец любой истории, особенно в криминальном мире, порождает новое начало. Так, говорят, погибает кета, выметав икру, из которой после народится чуть ли не косяк новых рыб.
      Уж не знаю, насколько удачно мое сравнение с кетой, но то, что происшедшие аресты не положили конец этой истории, которой я занимался в последнее время, остается на сегодняшний день фактом. Только бы не вылупилось – или как там точнее сказать – не возникло из икринок… В общем, дело скверное – мы ухватили ящерицу за хвост да с этим хвостом и остались, а туловище и главное – голова! – ускользнули.
      Что-то меня потянуло на сравнения – кета, ящерица… Сплошной животный мир. А Драков на свободе. Вот в чем парадокс – Драков выскользнул, обложенный вроде бы со всех сторон.
      Мне припомнился один разговор, как раз сейчас, когда я сказал насчет того, что Драков был обложен.
      Очень редко, но Сергей Драков выезжал на рыбалку. Он брал с собой меня – и больше никого. Я думаю, ему иногда нужно было побыть в одиночестве. Я мог сутками молчать и никогда первым не заговаривал, если видел, что хозяин этого не хочет. Ему, видимо, со мной было спокойно; он чувствовал себя в безопасности.
      Обычно мы садились в зачуханный «Москвич», внешний вид которого не привлек бы внимания даже самого распоследнего угонщика. Но двигатель машины был новеньким, как, естественно, и остальные узлы. Мы изображали из себя людей малого достатка, какого-нибудь инженера с приятелем, школьным учителем, соответственным образом были одеты и не вызывали никаких подозрений, устроившись на берегу Туры в ее низовьях и закинув удочки, тоже не импортные.
      Улов был обычно жалким, но Дракова это не огорчало. Ему просто хотелось сидеть часами и смотреть на поплавок, на одну маленькую яркую точку на воде, отрешившись от всего мира. О чем он в это время думал, и думал ли вообще, или находился в некоем трансе, я не знаю.
      Я сидел в отдалении и, наоборот, совершенно не был занят поплавком, а старался замечать все вокруг, любое движение.
      Так проводили мы целый день. Сергей Драков даже частенько забывал пообедать, а я не предлагал, сам перекусив всухомятку.
      Клевало редко, и Драков сидел неподвижно, словно изваяние. Я многое отдал бы, если б имел возможность читать его мысли.
      К вечеру он обычно поднимался на ноги, собирал снасти, не спеша и буднично, затем окликал меня.
      Я тут же подходил к нему.
      – Домой? – почему-то всегда спрашивал он.
      – Я готов, – обычно отвечал я.
      – Тогда по коням?
      – Да.
      Из города машину вел он, а назад – я садился за баранку. Он тогда устраивался на заднем сиденье, и сразу в нем появлялось то хозяйское, властное и важное, которое полностью исчезало во время рыбалки…
      Так вот, на этот раз снова выдался прекрасный солнечный день, на небе ни облачка, воздух был неподвижен и река лежала ровно, как стекло. Мне еще подумалось, что даже природа старается не мешать Сергею Дракову побыть наедине с собой.
      Прошло, наверное, часа два. А потом – я сразу заметил, когда Драков повернул лицо в мою сторону.
      Я выжидательно глядел на него.
      Он, немного помедлив, поднял руку и поманил меня указательным пальцем.
      Я положил удилище на рогатину и бесшумной рысцой приблизился к нему. Он показал рукой, мол, садись рядом. Я опустился на землю примерно в метре от Дракова, по привычке окинув взглядом окрестности.
      Драков уставился на поплавок, и у меня возникло ощущение, что про меня он забыл. Я оказался в дурацком положении. Встать и уйти я не мог – зачем-то он же меня позвал! Может, страшно стало от какой-нибудь мысли, и он поманил, как верную собаку. Может, что-то хотел спросить, но передумал. Но как бы там ни было, а пришлось мне сидеть около него чуть ли не полчаса.
      – Вот скажи, – наконец, подал он голос, не отрывая взгляда от поплавка.
      И снова надолго замолчал.
      – А? – уставился он на меня вопросительно.
      – Что я должен сказать? – спросил я. – Вы не задали вопрос.
      – Да? – удивился он. – А мне казалось… Я хотел спросить тебя… Вот мы сидим на берегу. Перед нами – река. Представь себе, что на том берегу появились люди. С оружием. И не с добрыми намерениями. Представил?
      С воображением у меня было не худо, и я сказал:
      – Да.
      Драков улыбнулся.
      – Ты представил, как уложил их, – сказал он.
      – Почему вы так решили?
      – Рука у тебя потянулась к кобуре.
      – Великовато расстояние, – сказал я. – Хотя…
      – Их больше, чем пуль в обойме, – показал рукой на берег Драков. – И они с автоматами.
      Я повел головой налево. Как раз в десяти метрах от нас начинались кусты, которые тянулись вдоль воды до самого мыса.
      – И там – они, – сказал Драков, проследив за моим взглядом.
      Наш выцветший «Москвич» стоял позади.
      – Там остановился «рафик», – продолжал Драков, – из него торчат дула, словно иголки на еже.
      Справа лежал песчаный пляж, пустой в будничный день. По этому голому пространству пришлось бы бежать до леса минут пять, не меньше. За это время нас можно было подстрелить сто раз и для этого даже не потребовалось бы особенно прицеливаться.
      – Обложили? – посмотрел я на Дракова, не понимая, чего это ему взбрело в голову.
      – Плотно, – ответил он. – Выход?
      Я лихорадочно думал, что стал бы делать в такой ситуации. Но в голову ничего не приходило, и я с пустой бравадой сказал:
      – Умирать, так с музыкой.
      – Я и с музыкой не хочу, – посуровел взгляд Дракова.
      Он хотел узнать у меня, как бы я его спас в такой ситуации. Ничего себе задачка!
      – Не допустил бы, – сказал я еще не совсем уверенно, но уже чувствуя, что нашел ответ.
      – Чего не допустил бы? – спросил он.
      – Такой ситуации.
      – Но как?
      – Что я за телохранитель, если б каким-то людям позволил приблизиться к воде на том берегу? Да я бы их учуял издалека. И что, машину бы не услышал? Обижаете, хозяин. Посмотрите назад – кто-то идет по дороге. Очень легкие шаги. Это мальчик. Он несет удочку на плече.
      Драков посмотрел назад и с удивлением уставился на меня.
      – Что мальчик – ладно, – сказал он. – Можно догадаться. Но как ты узнал, что он с удачкой?
      – Удилище бамбуковое?
      Драков еще раз посмотрел назад и ответил:
      – Да. У тебя третий глаз на затылке?
      – Если вам угодно, – расслабился я. – И четвертый, и пятый тоже…
      – Но как же ты узнал, что у него удочка? И бамбуковое удилище?
      – У него болтается поплавок и бьет по удилищу.
      А нынче тихо, все слышно. Теперь вы верите, что не допустил бы я никакой идиотской ситуации…
      – Да, Чума.
      Он снова уставился на поплавок. Я поглядывал на Дракова и думал, зачем ему понадобилась эта фантазия.
      – Клин такое допустил бы? – спросил через несколько минут Драков.
      Я пожал плечами, совершенно уверенный, что Клин проморгал бы…
      – Все может быть, – сказал я неопределенно.
      – Значит, может быть?
      – Допускаю. Хотя с трудом… Клин – прочный мужик.
      – Вот обложили – и все, – продолжал Драков. Заклинило его на этом, что ли!..
      – Выхода нет, – он в упор уставился на меня. – Согласен?
      – Пожалуй, да.
      – Мне такой сон приснился, – отвернулся он и снова вперился в поплавок. – Сижу тут, а меня обложили. И что я сделал?
      – Не знаю.
      – Я ушел в воду.
      – Пришлось бы вынырнуть.
      – А я не вынырнул.
      – Самоубийство?
      – Нет.
      – Я превратился в человека-амфибию.
      – Видел кино.
      – Я ушел от них, – странно-торжествующе улыбнулся Драков. – Я их оставил с носом.
      – Но это сон, – сказал я равнодушно.
      – А ты знаешь… Признаюсь тебе. Я уверен, что случись такое, сон сбылся бы. Не веришь? А жаль. У меня такое чувство, что я всегда выскользну. Вот нырну в воду – и превращусь хоть в рыбу, хоть в змею. Они меня не возьмут никогда.
      – Кто они?
      – А все, кто хотел бы меня скрутить. Не выйдет!..
      Я вспомнил этот разговор сейчас, когда Драков бесследно исчез. Конечно, ни в какую рыбину он не превратился, но сумел же ускользнуть! Ему помогла уверенность, которая прозвучала еще в том разговоре. И был у него какой-то продуманный ход. Он обдумывал его в тот день на рыбалке. Почему бы и нет? Вполне может быть. И этот ход связан с рекой. Но как? Каким образом?
      Все дороги, ведущие из Тюмени, были под надзором. Драков мог закопаться в городе, как говорится, залечь на дно. Выбраться из города он не мог.
      И еще один вопрос меня занимал. Драков до последнего времени не мог меня ни в чем заподозрить. Почему же, считая меня лучшим своим охранником, он предпочел Клина и Филина? Их ведь тоже не нашли, они испарились вместе со своим хозяином.
      Почему Драков бросил меня? Почему не доверился мне?
      И тут мои мысли постепенно начали нащупывать тропу, которая могла вывести из дебрей.
      Я стал восстанавливать в памяти, как и где увидел жену Дракова. В первый раз это было в аэропорту, когда Драков-старший повез нас встречать семью сына. В тот самый день, когда он погиб. Я увидел жену Дракова-младшего со стороны, она села в первую машину. Что мне запомнилось? Светлые волосы. Очень стройная фигурка. И все. В мою сторону она ни разу не поглядела и я не разглядел ее лица. Она была занята сыном.
      Потом уже, когда привезли мертвого Дракова-старшего в его загородный дом, я снова увидел эту женщину. Драков-младший торопливо повел ее и сына в дом. И тогда я не разглядел ее лица, она повернулась ко мне спиной. Но мне удалось чуть ли не тридцать секунд наблюдать, как она шла к дому, ведя за руку сына. И в ее походке было что-то такое знакомое мне, и я «про себя» даже невольно воскликнул: «Она!». Но это был только миг – и тут же я успокоился. Мне столько раз в жизни, не припомнить все случаи, приходилось вот так же восклицать: «Она!»
      В молодости, то есть более пятнадцати лет назад мне встретилась одна женщина, которую я потом потерял из виду, но потом все эти годы ее образ преследовал меня. Она чудилась мне то на людных улицах, то на вокзалах, то в окне бегущего мимо трамвая или автобуса. Я уже привык к этой своей странности. Перед тем, как жениться, я все рассказал Надежде. А, впрочем, что особенного было рассказывать? Как в девятнадцать влюбился по уши? С кем не бывает? Она была на год моложе, та женщина, и уже замужем. То есть любовь была совершенно безнадежной. Но вот, поди ты, оставила след, который не исчезает, если мне опять показалось, что увидел давнюю знакомую…
      Прошло немало времени в обычных хлопотах и суете сует, и я уже позабыл о жене Дракова. Достаточно было того, что навел справки о ее непричастности к делам мужа. Она даже представления не имела о том, чем занимается ее муж, и жила странной затворнической жизнью, воспитывая своего сына, в котором души не чаяла.
      Когда чем-то очень занят и нацелен на что-то одно, то все, что не имеет непосредственного отношения к делу, становится неинтересным и исчезает в сторону, чтобы не мешало.
      Так и с женой Дракова. Не замешана – и ладно. Пусть дышит кислородом. Пусть растит сына. Все лучше, что не папаня этим занимается. И вся моя задача – не дать ему времени на воспитание сына. По нем, по папане, очень тоскует правосудие.
      Короче говоря, я настолько был увлечен своим делом, что только через какое-то время случайно подумал об имени этой женщины.
      Сведения мне поставлял Василий Мохов. Я его напрямик и спросил:
      – Как звали эту мадам?
      – Которую?
      – Дракову.
      – Всех женщин не запомнишь, – проворчал Василий и полез в записную книжку. – Так… Так… Дракова. Вот – Людмила.
      Я даже подскочил. Мы обедали в кафе. В этом теперь уже ничего странного не было, что я с Моховым так открыто встречался. Драков сам попросил меня «наводить мосты» с ментами. Я сделал вид, что наладил знакомство с одним. Крепкий орешек, не поддается, но надежды, мол, не теряю. Зачем нужны были эти мосты Дракову, дело его – и со мной он мыслями не делился. Но хозяин велел, я исполняю.
      – Что такое? – удивился моей реакции Мохов.
      – И ее тоже так звали! – опустился я на стул.
      – Кого?
      – Это неважно.
      – Ты что-то скрываешь от меня?
      – Ну, не буду же я рассказывать о своих женщинах, – отшутился я тогда. – А отчество?
      – Айн момент, – Мохов заглянул в блокнот. – Васильевна.
      Совпадение это или что?
      – Слушай, – обратился я тотчас же к Мохову. – Она была замужем?
      – Пока еще – да.
      – Нет, я имею в виду – до Дракова она была замужем?
      – Нет.
      – Точно?
      – Неточных сведений не даю.
      – Мне это очень важно.
      – Володя, – прижал руку к сердцу Мохов, – как на духу – не была.
      Значит, совпадение – имя и отчество. У мужа ее была другая фамилия, и Драков ничем не напоминает его. А странно? Такое совпадение… Но чего не бывает!
      – Все? – спросил Мохов.
      – Все. Спасибо.
      – Ты бабник, Печегин, – твердо заявил Мохов.
      – Угадал.
      На том разговор и завершился. Потом мы стали прикидывать, что я скажу Дракову, если он спросит, как продвигается мое знакомство с Моховым.
      – Пока на уровне баб, – сказал Мохов.
      – То есть…
      – Слабость такая у нас.
      – Где мы бываем, он узнает, если захочет. Уши и глаза у него везде. Врать нельзя.
      – Да, я кое-какие сведения подкину…
      – Подготовь на всякий случай. Но еще рано. Я должен дольше тебя уламывать.
      – Отлично. Мы расстались.
      И вот однажды, помню, вызвал меня Драков. По обыкновению я всегда стоял в дверях, когда он вызывал к себе в кабинет. Тут у стены – стулья. Если надо было подождать, Драков жестом просил меня присесть. Я ему понадобился за тем, чтобы сопровождал его сына до Москвы и сдал его там по названному адресу в надежные руки. Я еще тогда подумал, что Драков обладает природным чутьем. Он почувствовал надвигающуюся опасность и, прежде всего, решил обезопасить сына, своего единственного наследника.
      Конечно, хотелось узнать, почему он отправляет мальчика одного, без матери. Но разве я мог спросить? И стал бы он отвечать! Не твое собачье дело – и привет. Однако очень меня интересовало, прямо-таки раздирало любопытство – почему без матери?
      Я и прежде замечал на большом столе Дракова небольшую фотографию в рамке, но мне никогда не приходилось смотреть с той стороны, мое место только с этой стороны, со стороны двери. И на этот раз, слушая Дракова, который говорил, на каком самолете мы полетим с мальчиком и по каким признакам я узнаю людей, которым его надо передать в Москве, я смотрел на обратную сторону фотографии и гадал – кто бы это мог быть.
      Я совершенно не удивился бы, если б Драков держал перед собой портрет своего отца. Все-таки наследник. И потом – отца он явно любил. Он вспоминал покойного не раз, и в голосе его всегда при этом звучало живое чувство.
      Если не отец, то кто? Тогда – женщина! И тут мне стало невтерпеж, так захотелось хоть краешком глаза глянуть.
      – Позвольте, – сказал я и жестом показал на шторы окна, которое находилось за его спиной.
      – Что такое? – озабоченно посмотрел он назад.
      – Ничего особенного, – ответил я спокойно. – Я хотел поправить…
      Он жестом позволил мне, и я приблизился к окну и поправил штору, которая в этом не очень-то нуждалась, а потом я сделал вид, что окинул взглядом, что там, за окном.
      – Все в порядке, – сказал я, и направился назад. Он смотрел на меня.
      – Что тебе показалось? – спросил он. Я посмотрел ему в глаза.
      – Береженого бог бережет, – ответил я.
      – А все-таки?
      – Мне не нравятся окна напротив, – соврал я. Скользнув взглядом по столу, я, конечно, не забыл о фотографии. Это была она! Не могло оставаться никаких сомнений – на фотографии улыбалась именно Людмила Петровна Важенина!
      – Что ты предлагаешь? – спросил сверхподозрительный Драков, кивнув на окно.
      – Передвинуть стол, – сказал я и указал место. Драков неопределенно хмыкнул и углубился в бумаги.
      У него была такая привычка – вдруг посреди разговора уткнуться в бумагу. Это он, видимо, обдумывал ход…
      И все-таки я удивился, когда в следующий свой приход обнаружил стол как раз на том месте, которое указал. А Клин меня даже похлопал по плечу.
      – Молодец!
      – Чем угодил? – расплылся я в улыбке.
      – Я походил по квартирам дома напротив.
      – И что?
      _ Из одного окна как раз просматривается кабинет.
      Живет там алкаш. Его за бутылку купить можно.
      Вот ведь как! Может, я спас шефа. А что? Подкупили бы алкаша, выставили в окно дуло – и нет моего шефа, а есть только траурный марш.
      Но я отвлекся. С этого момента мои мысли стала занимать жена Дракова. В те времена, когда я был знаком с ней, она была замужем за учителем рисования Иваном Важениным. Я не помню отчества его, да и едва ли его знал. А если и знал, то не старался запомнить. Меня тогда волновала только моя сумасшедшая любовь к Людмиле!
      Мог, конечно, тот Важенин стать Драковым. Сотворить нужные документы таким людям, как Драков, ничего не стоило и не стоит. Но не мог он так внешне измениться.
      Конечно, ему тогда было чуть более двадцати. Я имею в виду мужа Людмилы. Он был какой-то нескладный, сутулый, книжный юноша с большими голубыми глазами. Все, конечно, может быть в этом мире. Хрупкий юноша мог превратиться в крепкого матерого волка с налитыми мышцами. Изменилась, естественно, походка, исчезла сутулость, голубые глаза выцвели и стали стальными, пронизывающими насквозь. Все это допустимо, но лицо – лицо-то! – должно было хоть как-то сохранить прежние черты. Нос, губы, щеки, волосы, подбородок…
      Но ведь ничто в лице не напоминало того учителя рисования. А на фотографии была она! Точно! Мохов не мог ошибиться, Людмила была замужем только раз.
      А если она ему не жена? Если любовница? Такое может быть? Или нет?
      Не будет держать на письменном столе портрет любовницы. А если Драков таков, что позволит себе и такую вольность? Но нет! Я-то знаю точно: любовницы у Дракова нет. Тогда что получается?
      А тогда получается то, что надо тебе, дорогой мой Печегин, выяснить одну маленькую деталь – жена Дракова и та женщина, что на фото, одно и то же лицо или нет. Пока необходимо выяснить хотя бы это.
      Я почему-то с первой минуты решил никого не посвящать в свои исследования, даже Василия Мохова. Это касалось только меня – и никого более.
      Людмила и Драков… Вот уж ребус подкинула мне жизнь!
      Я веду великую охоту за Драковым. Уже настигаю зверя, загоняю, можно сказать, в угол. И тут выясняется, что он женат на той самой женщине, которую я так и не смог забыть, которая живет в моей душе, словно и не прошло столько лет.
      Вот и говори теперь, что каждая история имеет свой конец. Нет, она порождает новую историю…»
      Людмила Петровна вышла в сад. Садом муж называл участок, огороженный решетчатым забором, на котором росли березы. Когда еще строили дом, строителям было приказано оставить эти деревья, которые вытянулись цепочкой, куда-то шли друг за другом – и внезапно остановились.
      Расчет мужа был здравым. Березы защищали от северного ветра плодовые деревья, которые выросли со временем на остальных сотках. Вдоль ограды кустилась смородина. На той стороне большого двухэтажного дома располагалась зеленая полянка. Но Людмила Петровна не любила то место; ей нравилось сидеть на скамейке под березами.
      С тех пор, как муж разлучил ее с сыном, она не находила места. Она не понимала, почему нужно было отправлять мальчика учиться в Германию. Но если это так уж нужно было, так почему и ей не поехать с ним? Все равно же кого-то наймут ухаживать за мальчиком. Этим могла бы заниматься она!
      С печалью вспоминались долгие уговоры и мольбы Людмилы Петровны, на которые муж отвечал только одно:
      – Ты нужна мне здесь.
      Что ей было делать? Она всегда зависела от мужа. Он когда-то заставил бросить любимую работу учительницы. Как она любила детей, их любопытные глазенки! И они тянулись к ней. Это было подлинное счастье – общаться с этим интересным юным племенем. Но она подчинилась мужу. И с тех пор уступала ему во всем.
      Она жила по его указаниям – поезжай туда-то, живи там-то, жди меня тогда-то, делай то-то и не делай того-то. Когда родился сын, Людмила Петровна обрела новое счастье. Она всю свою нерастраченную нежность отдала ему, а когда он подрос, научила читать и сама много ему читала вслух. Они стали друзьями, одинаково смотрели на мир и понимали друг друга с полуслова, чего никогда не было с мужем.
      И вот ее лишили сына.
      Людмила Петровна опустилась на дощатую скамейку, на которой много раз сиживала со своим золотым мальчиком, и открыла книгу. Это был Кнут Гамсун.
      Она попыталась читать, но буквы расплывались, потому что слезы опять выступили на глазах.
      Она достала платок и вытерла глаза, вздохнула и посмотрела на дорогу через решетчатый забор.
      И снова он! Тот человек…
      По ту сторону дороги, которая вела в город, начинался лес. Он стоял плотной стеной, метрах в десяти от обочины. Из этого леса, как и в прошлый раз, вышел человек в сапогах, серой куртке и шляпе с большими полями. В руке он нес корзину с грибами. Он точно так же выбрался на дорогу и пошел по асфальту, потом сбежал по насыпи и зашагал вдоль забора.
      Когда он оказался на очень близком расстоянии от Людмилы Петровны, то обратил на нее взгляд и чуть приподнял шляпу.
      Сердце Людмилы Петровны забилось тревожно. Но нет, это был не страх. Ее второй раз удивило то, что этот человек ей очень кого-то напоминал. Но кого?
      Ей достаточно было подать голос, и тут же выскочил бы Клин, то есть Николай Николаевич. Клином его почему-то называл муж. Людмила Петровна в мыслях называла его Ник-Ником.
      Ник-Ник в это время сидел на кухне возле открытого окна и варил себе кофе. Свою роль на дежурстве он определял так – «я охраняю дом, а хозяйка никому не нужна». Когда тут находился отпрыск Дракова, можно было опасаться, что его постараются выкрасть и шантажировать отца. Но едва ли кто-то станет покушаться на жизнь этой женщины, которую Драков почему-то мало ценит. Так казалось. Клину.
      Да и сама хозяйка была, по мнению Клина, несколько странной, слегка сдвинутой; она постоянно молчала и только читала книги. Клин не знал, что там происходило во внутренних покоях дома, но видел, как мать провожала сына. Хоть бы слезинку уронила. Все-таки ведь расстаются! Нет, лицо сонное, будто таблеток наглоталась.
      Честно признаться, Клин таких женщин не любил. Смотрит на тебя темными глазищами и не знаешь, что у нее на уме. И говорить с ней не о чем.
      Так и молчали целыми днями.
      Клин не так давно, да и сегодня заприметил тут одного грибника. Явно переодетый. Под мужичка нарядился, а в плечах военная выправка. Но одно Клин сразу определил: то не наемный убийца, и по этой части можно быть спокойным.
      Если бы человек в шляпе, низко надвинутой на лоб, замышлял пристрелить хозяйку, то сделал бы это при первом своем появлении, проходя в семи шагах от женщины, мимо ограды.
      А сегодня он даже поднял шляпу, поздоровался с ней. Появился ухажер – в этом не было сомнений!
      Клин никогда не увлекся бы такого типа женщиной. Он любит простых откровенных баб, которым на уши лапшу вешать не надо, которые понимают, что к чему и что почем. С ними просто, и никаких тебе умственных напряжений. Извилины отдыхают.
      У этого ряженого одна цель – познакомиться и поговорить с хозяйкой. Вот он и придумал себе маршрут.
      Но вот ведь что интересно! Хозяйка не испугалась чужака, а вроде бы даже проявляет к нему интерес. Ничего себе, если завяжется роман. Приключеньице!
      Клин прикинул, стоит ли сразу сообщить о своих наблюдениях Дракову. Он никогда ничего не скрывал от хозяина. Если хозяин сам об этом узнает и, к тому же, не от Клина, то дело может принять неприятный оборот. Куда, мол, смотрел? За что тебе, козлу, деньги плачу? И пошло, и поехало.
      Надо будет, видимо, информировать.
      Возможность такая выпала вечером того же дня. Сергей Драков ведь не всегда ночевал дома. У него была оборудована комната в офисе, где он всегда мог отдохнуть. Была еще квартира в городе. Но Клин знал, что Драков держит и еще одну квартиру, в которой фактически никогда не бывает; понятно, зачем она ему вообще нужна. Хозяин перед ним не отчитывается, Клин с вопросами не лезет. Не суй нос, куда не надо, и сохранишь его в целости.
      Уже перед тем, как пора было ложиться спать, хозяин спустился на первый этаж, где находилась комната Клина.
      – Не спишь? – спросил равнодушно Драков и опустился на стул.
      – Успею, высплюсь, – ответил Клин.
      – Моя жена, – начал Драков, – завтра поедет в город.
      – Понял, – кивнул Клин. – Машину приготовлю.
      – Ты не понял.
      – Чего не понял, шеф? – удивился Клин.
      – Она поедет без машины.
      – Тогда не понял, – опешил Клин.
      – На рейсовом автобусе.
      – На рейсовом?
      – Да, Клин. Тут далеко остановка?
      – Не так, чтобы очень, но и…
      – Проводишь. Но только до остановки!
      – Поедет одна?
      – Нет. С ней будет Нюра…
      В доме жила молодая женщина по имени Нюра. Приехала из деревни. Тихая, безропотная, работящая. Она все делала по дому и даже с какой-то непонятной охотой. Не говорила только. Повариха была приходящей.
      Клин как-то постучался к ней. Дело шло к ночи. Она ему доверилась. С той поры они тайком встречались. Она была уступчивой, покорной и молчаливой. Клин любил прижиматься к ее мягкому податливому телу.
      – Расскажи о себе, – попросил как-то Клин.
      – А что рассказывать?
      – Ну, как жила…
      – Родилась и живу… Только-то.
      – Родители есть?
      – Нет.
      И не стала пускаться в подробности.
      – Откуда родом-то?
      – Издалека, – неопределенно махнула она рукой. /Ей было все равно, что осталось в прошлом, должно быть, не о чем было сожалеть. И она ничего не хотела от жизни больше того, что имела. Ласки Клина она принимала благодарно, однако если б он перестал приходить к ней, то опять же не стала бы возмущаться и роптать.
      Это было тихое создание, полностью покорное судьбе. Клин никогда не встречал людей, которые так, полностью и целиком, отдавались бы течению жизни. Как будет, мол, так и будет…
      Клин отогнал от себя мысли о Нюре.
      – С Нюрой, значит, – кивнул он и тут позволил себе улыбнуться: – Не боитесь, шеф?
      – Чего? – уставился на него Драков.
      – Женщины – они ведь такие, – покрутил пальцами перед собой Клин.
      – На что ты намекаешь? – в голосе Дракова появились стальные нотки.
      – Я не намекаю… Я на всякий случай…
      – Какой такой случай? – Драков сверлил глазами Клина.
      – Ну, это… понятное дело – женщина. Не мужчина.
      – Вот что, Клин, – медленно отчеканил Драков, будто гвозди в мозги вбивал. – Никогда… Слышишь? Никогда не смей думать дурно о моей жене. Если еще хоть раз что-нибудь подобное услышу, сверну голову. Понял?
      – Чего тут не понять? – пожал плечами Клин, однако затаил обиду.
      Он же добра хотел хозяину! Предупредил о возможной шашне. А тот ишь как взъярился! Подумаешь. Ах, она вне подозрений! Пусть будет так, хозяин. Посмотрим, поживем – увидим. Как бы у тебя на голове рожки не выросли. Как у троллейбуса. Вот тогда что ты тут зачирикаешь!..
      Клин тут же решил не говорить о своих подозрениях, об этом грибнике в шляпе, потому что аргументов не хватало, только злобу вызовешь. Подозрения – это не факты.
      Не надо суетиться. Нюрка – вот свой человек, своя баба, вернее сказать.
      Когда хозяин ушел и в доме стало тихо, Клин, как обычно, прокрался к Нюре, которая была уже в постели, и пристроился рядом. Кровать жалобно заскрипела.
      Возвратившись в спальню, Драков сказал жене:
      – Я исполнил твою просьбу.
      – Спасибо, – ответила она, сидя перед зеркалом и нанося кончиками пальцев крем на лицо.
      – И все? – Драков полез под одеяло и взбил подушку, чтобы устроиться полусидя.
      – А что еще? – спросила жена.
      – Ты могла бы посвятить меня…
      – Во что?
      – Зачем тебе надо в город, что ты там потеряла?.. Людмила Петровна поднялась со стула, подошла и села на краю постели.
      – А тебе не понятно? – спросила она, глядя мужу прямо в глаза.
      – Не очень.
      – Воли глотнуть.
      – Чего, чего?
      – Сергей, я живу в клетке. Да, именно в клетке, пусть и золотой. Ты когда-нибудь думал об этом?
      – И в мыслях не было! Какая же клетка? Ездила на Канарские острова недавно… Ничего себе клетка! Я вот не помню, когда отдыхал.
      – Не хочу я никаких островов! Никаких курортов!
      – Они надоели тебе?
      – Не в этом дело!
      – А в чем? Тебе только захотеть – и желание твое исполнится. Этого мало?
      – Не хочу…
      – Позволь узнать, чего же ты хочешь?
      – Хочу быть обыкновенной российской бабой.
      – Со всеми ее проблемами?
      – А у меня их, по-твоему нет? – горько усмехнулась жена.
      – Какие – скажи только, и их не будет.
      – Ты не можешь их решить!
      – Я все могу!
      – Не все, Сергей.
      – Но в чем твои проблемы? Объясни.
      – Женщины в гареме Восточного султана были счастливее меня. Они хоть могли общаться друг с другом. Но я даже этого не имею. А теперь, когда ты отобрал сына…
      – Я не отбирал. Он наш сын. Был и есть. Я его люблю не меньше тебя. И мы с тобой должны думать о его будущем. Ему надо учиться. Что он в России получит? Чему он научится в этой стране? Мне тоже очень больно расставаться с ним. Но так надо ради него.