— За мной, — сухо скомандовал Каламацкий, ставя ногу на ступеньку.
Лестница подрагивала, но ощущения того, что мы вот-вот сверзнемся, не было. Сверху пошел чистый воздух, но взбираться пришлось не до второго этажа, гораздо выше. В какой-то момент стала отчетливо слышна стрельба, я даже на мгновение приостановился.
Минуту спустя Игорь замер, перевел дух, поднял руку и толкнул крышку люка. На нас хлынули свет и звук, и я почти оглох от грохота выстрелов.
— Где мы? — спросил я.
Он рывком вбросил тело на площадку, тут же нагнулся и протянул руку:
— Вылезай — и будешь в банке.
Я хохотнул над каламбуром.
Мы были в подсобных помещениях главного здания, на цокольном этаже. Каламацкий тщательно запер люк, завалил его старыми фанерами и отряхнул руки.
— Я не знал про ход, — сказал я.
— Думаю, о нем не знал даже Михалыч, царствие ему… Хотя старый лис проработал в банке дольше Папы. И никто из нас не узнал бы, если б не Апокалипсис… Пошли, ВВС тебя ждет.
— С чего ты взял?
— Потому что он отправил меня за тобой. Пошли.
Теперь мы бежали по коридорам цокольного этажа, где я ориентировался с закрытыми глазами.
— Вы же считали, что я погиб! — проорал я Игорю на ходу, перекрикивая грохот выстрелов.
Он вдруг остановился.
— Хватит болтать, Темыч, — сказал он жестко. Было ощущение, что он совсем не устал. — Мы считали, да. Все мы, но не Папа. Он откуда-то знал, что ты жив и даже не ранен.
— Но по башке-то я получил…
— Херня, заживет твоя башка. Дураком-то ведь не стал?
— Кое-кто считает… — начал я, вспомнив бывшую учительницу.
— Так вот! — перебил Каламацкий. — Ты зачем-то сильно нужен Папе. Именно ты. Виды на него у тебя. Поручил мне разыскать и доставить. Я уж подумал: все, хана тебе пришла, Кулема. Это ж равносильно пойди туда, не знаю куда, приведи того, хрен знает кого… Но ты сильно облегчил мне задачу. — Он снова пошел по коридору, стараясь говорить в перерывах между выстрелами, чтобы не орать; это было затруднительно, поскольку перерывов практически не было. — Я увидел тебя в бинокль, когда наблюдал за перемещениями этих уродов… Вот ведь комедия! Вооружены — хуже не придумаешь, зато оптика…
— Плохой из меня сотрудник, — сказал я. — Зря ВВС назначил меня старшим смены.
— Плохой, — согласился Игорь устало, — и зря. Но Папа сказал — я сделал. А задачу ты мне облегчил, так что спасибо.
Мы вышли на первый этаж. Здесь все было хуже не придумаешь: снаряд попал в стену рядом с оперзалом; было ощущение, что мы внутри обстреливаемого здания в Грозном в разгар войны в Чечне..
По холлу носились наши ребята с оружием; двое устроились у дыры, огрызаясь одиночными из «Кедров»; в глубине у стены был устроен походный лазарет, лежали перевязанные раненые, я увидел одного убитого, которого не знал. Среди медиков две женщины. Я подумал, что наверняка такой лазарет в здании не один, на других этажах есть еще…
— Страшно? — спросил Игорь. Я увидел, что он весело скалится. — А все-таки мы их вдесятеро больше положили!
— Чему ты радуешься? — спросил я. Прозвучало как-то так, что он посерьезнел и двинулся вперед, не оглядываясь.
— Артем!
Подбежал парень из моей смены, Витя, молодой оболтус, лицо в ссадинах, костюм в пыли и грязи, рукав оторван.
— Не угостишь «узишником», а то у меня только «макар», настоящего оружия на всех не хватает… Сижу на скамейке запасных, помогаю оттаскивать раненых, ну и так, по мелочи… Остопротивело!
Каламацкий остановился и смотрел на нас с интересом.
— А тебе зачем? — спросил я.
— Биться буду! — Глаза его загорелись сумасшедшинкой.
— Ну и мудак, — сказал я. — Не угощу. Самому надо. Сидишь в запасных — и сиди. Успеешь.
— Ну хоть патронов отсыпь, старшой!
— В оружейке поклянчи, если у них осталось. — Я наклонился близко к его уху. — Да смотри пупок не надорви, идучи на рати.
Легонько оттолкнул и пошел дальше. Игорь догнал.
— Что это ты… Со своими-то?
— Слушай, Кулема, — громко заговорил я на ходу, не поворачиваясь, — ты чье задание выполняешь? Меня куда должен доставить? Вот и шевели помидорами!
Было обидно и горько. Не потому, что я боялся; я знал — боялись они все, и Каламацкий тоже. Просто пришла беда — и вот они уже живут в беде, комфортно и с огоньком. А это неправильно. Так не должно быть. И щенок этот, Витя… Не нужно ему под пули лезть. Как говорил мой дед, прошедший войну: «Не спеши на тот свет, там кабаков нет».
На первом этаже Папы не оказалось. Не было его и в кабинете.
— Где шеф?! — воззвал Каламацкий.
Никто не повернул головы — все были заняты делом. Мимо несся один из бойцов и орал в рацию:
— Подошла машина с припасами! Не давай приближаться! Гаси водилу и всех, кто сунется!
— Снайперов у нас всего трое, — с сожалением сказал Каламацкий, провожая его глазами. — С той стороны есть солдаты, воевавшие в Чечне, некоторые из них — спецы в городском бою… Гранатометы — именно у них, хрен завалишь, даже снайперу. Без остановки перемешаются…
— А чего вообще хотят? Тот же Топорков?!
Игорь пожал плечами:
— Поди знай… Ну где шеф-то, мать вашу?! — снова заорал он.
Несколько человек обернулись, но опять никто не ответил.
Мы двинулись к лифтовому холлу, и тут нас догнала одна из медсестер.
— Вы Виктора Владимировича ищете? Ранен он, в плечо. На втором этаже, в большой переговорной, с врачами…
Глава шестая
— Да тише ты, коновал, аккуратней! — взревел Сотников.
Мы переглянулись, Каламацкий постучал и сразу вошел.
— Виктор Владимирович, Армеев…
Я шагнул в переговорную и остановился на пороге.
Шеф сидел напротив входа, во главе длинного стола для совещаний, бледный, с испариной на лице, голый по пояс, с замотанным бинтами левым плечом. На бинтах — небольшое красное пятно. Над ним стояли двое врачей-мужчин в белых халатах, на столе перед ними — медикаменты, бинты, вата, ножницы. На полу в поле видимости — «Кедр».
Все трое смотрели на нас.
— Артем, проходи, присаживайся, — сказал Сотников. — Вы, господа, — он поднял голову, обращаясь к врачам, — помогите раненым. На этом этаже или на других. Думаю, работа для вас найдется.
Обойдя с двух сторон стол и нас, врачи вышли.
— Теперь с тобой, Игорь. Дуй в оружейку, выберешь, что захочешь. Скажи, я распорядился. Там для тебя кое-что оставлено. Но вообще… Нам очень нужен четвертый снайпер — в оранжерее.
Каламацкий просиял:
— Есть, шеф!
И мгновенно улетучился.
Я прошел в переговорную, сел за стол (мимоходом уловил тонкий аромат любимой сотниковской туалетной воды «Hugo boss») и невидящим взглядом уставился на медикаменты перед собой. Звук выстрелов здесь был приглушенным.
Насквозь промокший, усталый… Сил не было ни на что.
— Артем, ты не молчи, рассказывай… У нас не так много времени.
Я медленно начал излагать — с того момента, как мы приехали в «Центральный». Закончил эпизодом встречи с Каламацким под балконом жилого дома. То, что он разглядел меня из банка, наблюдая за нападавшими, говорить, естественно, не стал.
Сотников спросил:
— Ты что-нибудь понимаешь?
— Да, — сказал я. — На примитивном уровне. Понимаю, что все плохо. Но не имею представления, когда конкретно это «плохо» на нас свалилось. Кто говорит — три дня назад, кто говорит — пять… Я ничего не знал до вчерашнего вечера, когда очнулся на полу в туалете супермаркета. Не понимаю, как мог забыть, что проводил своих на поезд в Москву накануне суточной смены, считая, что в городе неспокойно. Скажите: а совет директоров проводился? Или мне это тоже… привиделось? — Я посмотрел на Сотникова.
Шеф с видимым усилием кивнул и поморщился.
— Конечно, проводился. По дороге с совещания машина одного из членов совета директоров была обстреляна, убиты двое охранников, а сам он в тяжелом состоянии доставлен в больницу.
— А вы когда об этом узнали?
— Сразу. Позавчера, в пять вечера, через десять минут после нападения.
— Я ничего не знал…
— Считаешь, я должен был с тобой поделиться?
Я смешался:
— Да нет, но… Просто вчера утром, когда я заходил, вы были, как всегда, в нормальном настроении… День рождения собирались отмечать. После таких событий… Черт, все это очень странно!
— Знаешь, я могу подтвердить, что ты отправил своих в Москву.
— И вы тоже?!
— Утром, придя на смену, ты говорил со Стасом Павленко… Ну, вспоминай! Сказал, что проводил своих на поезд. Дескать, в городе неспокойно, и будет лучше, если пару месяцев они поживут у твоих друзей, еще имя назвал, странное такое…
— Ганс, — сказал я обреченно, — Владик Гансовский.
— Кажется. Он передал мне этот разговор вчера, уезжая на твои поиски в «Центральный».
— Я даже не могу выяснить, как они доехали!.. Виктор Владимирович, а почему вы отправили в «Центральный» Павленко, а не поехали сами?
Он вдруг уставился на меня и долго молчал. Под его взглядом мне стало неуютно.
— Что ты об этом знаешь?
— О чем?
Он еще некоторое время поизучал меня и сдался:
— Хорошо. Скажи, ты действительно разговаривал с тем парнем в «Центральном»?
Я кивнул.
— Так вот, Артем, похоже, мы оба общались с одним и тем же хмыренышем. Телефоны на тот момент уже не работали, никакого праздника так и не получилось, я проводил совещание по ситуации в городе, поскольку от клиентов из оперзала пошла серьезная информация о беспорядках. В начале седьмого зазвонил неработающий городской аппарат. С вашими людьми в супермаркете произошла неприятность, сказал мужской голос. Они живы? — спросил я. Только один, ответил он, и добавил: боюсь, это не ваш зам. Я спросил, с кем говорю, и получил странный ответ… Человек Равновесия, кажется, так он представился.
— Человек Равновесия, — повторил я. Мне этот хренов Морфеус никак не представился.
— Да. Я поблагодарил за информацию, сказал, что немедленно займусь этим вопросом и положил трубку… В ту минуту и не подумал, как он мог позвонить
по неработающему телефону]Я объявил собравшимся, что я и десять человек поддержки выдвигаемся в район ЧП, а на делах в банке остается Стас Павленко. Тут же последовал второй звонок. Человек Равновесия сказал, что мне не следует ехать самому, лучше отправить кого-нибудь. Мне же необходимо оставаться на месте и ждать человека, который не погиб в супермаркете и обязательно явится в банк. Только он один, сказал голос, сможет… э-э… дойти до Равновесия. Я спросил, кто этот человек, совершенно не думая о тебе, — при этих словах он ничуть не смутился; ему вообще было незнакомо чувство неловкости. — Честно говоря, я был убежден, что ты погиб вместе с Михалычем, а речь идет о ком-то из молодых. Но он назвал тебя.
— По имени?
— Не совсем. Он сказал: один дурак, оказавшийся не в нужное время не в нужном месте. И я сразу понял, что это ты.
— Спасибо, шеф.
— Обращайтесь. Но это не все. Он добавил примерно следующее: сделайте все, чтобы этот человек оказался у вас. Он поможет разрулить несколько важных проблем… В том числе в отношении семьи.
— Вашей? А что насчет вашей семьи?
— Не знаю!!! — заорал Сотников, вскинул руки, но тут же охнул, посерел лицом и стал медленно, с болезненными гримасами, опускать их на стол. Перевел дух и хрипло сказал: — Я ничего не знаю… Мои — в Испании, жена работает, дети учатся. Приехать должны в конце мая. Мама живет в Питере, отец умер давно. Я хотел позвонить своим в Мадрид, но связи нет — ни стационарной, ни мобильной. Всех сотрудников Службы, кого мог, я вчера к ночи стянул в банк — видел, сколько народу на первом этаже? На других не меньше — как чувствовал, что в ночь начнется… Но ни один из троих, кого я отправлял к себе домой, не вернулись. Словом, я впервые в жизни принял решение не сам, а послушал черт знает кого, какого-то урода, которого не знаю и никогда в жизни не видел… Ты можешь поверить в эту хрень?!
— Теперь могу, — сказал я.
— А я до сих пор не могу… Я остался, объявил людям, что не еду, вместо меня выяснять ситуацию и разыскивать тебя отправляется Стас Павленко. Он настоял, что поедет один. Сейчас думаю: к лучшему. Иначе вместе с ним мы бы лишились нескольких защитников. Я, например, планировал отправить тех троих, кто сегодня работает со снайперской техникой.
— Вы знаете, чего хотят нападающие?
— Ничего нового. Захват и разграбление. Взять всё, что смогут — всю скопившуюся в банке наличность, ценные бумаги, документы по крупным клиентам и акционерам. Улов был бы знатный.
— А вы уверены, — спросил я осторожно, — что Стас Павленко погиб?
Сотников посуровел лицом.
— Предпочитаю не думать плохо о своих людях. Но если он…
свинтил…Я не держу на него зла. В общем, не дождавшись тебя вчера, сегодня утром я предпринял новую попытку и дал поручение Каламацкому найти тебя и доставить… понимая, что по сравнению со вчерашним днем сделать это гораздо труднее. Но ты, как выяснилось, сам… пришел на работу.
— Я никак не могу постичь логику событий, — сказал я, отчаянно желая в этот момент услышать от шефа то, что сразу бы расставило не сочетаемые элементы последних суток по своим местам, перевело минусы в плюсы. — Пытаюсь, но не могу. Каждый, с кем разговариваю, заново перелицовывает происходящее. И вроде получается логично, но одна версия не сочетается, а порой опровергает другую… А моя собственная опрокидывает их все. Я
точно знаю,что не отправлял жену и сына в Москву! И до вчерашнего дня, точнее, до того момента, когда меня двинули по башке, все в моей жизни и окружающем мире было тихо, гладко и спокойно. Никаких терактов, беспорядков, сотрудников ФСБ из Москвы, которых валят наши менты… Никаких чрезвычайных положений! Я спокойно отработал сутки, нормально отстрелялся в тире, потом поехал закупать на ваш день рождения… А вечером собирался пить чай с семьей, которая
никуда не уезжала!!!
Он ничего не скажет, понял я. Он в том же лабиринте, просто в другом зале. И ему еще предстоит встретить монстров, которых я бил или от которых бегал. А может, и не предстоит… Но в любом случае никакого логического обоснования я не услышу.
— В моем любимом фильме «Иван Васильевич меняет профессию», — сказал я с нервным смешком, — есть фраза: «Когда вы говорите, Иван Васильевич, такое впечатление, что вы бредите». Очень ко мне подходит, разве не так?
— Так, — кивнул шеф, глядя на меня в упор. — Поэтому очень нужно, чтобы ты разобрался. Именно ты. Дошел до Равновесия, до ручки, до чего угодно… но разобрался! А заодно и домой бы ко мне заглянул, вдруг мои явились из Испании, а я и знать не знаю…
У меня внутри все оборвалось, но на всякий случай я спросил:
— А вдруг я не захочу?
Он хитро, по-ленински прищурился:
— Есть варианты?..
Дверь чуть приоткрылась, показалась голова одного из эскулапов:
— Виктор Владимирович, нужно сменить повя…
Тут дверь рванули, оттолкнув врача, ворвался Каламацкий. Шеф вскочил:
— Что?!
— Они сжимают кольцо. Со стороны фасада группируются. Думаю, будут штурмовать.
— Второй раз, — пробормотал шеф, легко нагибаясь и подхватывая автомат, — железные ребята… Игорь, на место… Ты ведь в оранжерее?
— Как вы сказали, шеф!
— Возвращайся на позицию. Артем, со мной, в Башню. А-а, черт, одеться…
Он быстро и без видимых усилий натянул и кое-как застегнул рубашку, сверху набросил пиджак, кинулся вон из переговорной. Я — за ним. Вслед нам прозвучал неуверенный голос медика:
— Господин Сотников, повязку-то!..
— Не время сейчас, — рыкнул ВВС на ходу, не оборачиваясь, голосом Глеба Жеглова, — после переговорим!..
По боковой лестнице, минуя третий и четвертый этажи, мы вбежали на Закрытый этаж. Тут располагались кухня и столовая для руководства банка, Изумрудная переговорная с огромным встроенным в стену аквариумом, полным экзотических дорогущих рыб, несколько комнат отдыха. Здесь же была и Башня — уютная круглая переговорная, построенная таким образом, чтобы из окон открывался вид на всю территорию банка и прилегающие кварталы. В ясные летние дни она всегда была полна солнца, но прохладна.
На столе лежали две рации, «Кедр» и несколько запасных обойм, помповое ружье с коробкой патронов, два мощных бинокля. Рядом — схема территории банка с крестиками и номерами: места расположений стрелков.
Шеф схватил рацию, мне кивнул на вторую, щелкнул кнопкой; она тут же зашуршала.
— Все на связь.
Подождал, пока отзовутся, быстро заговорил:
— Контроль рубежей юг-восток за мной, север-запад — за Армеевым. Как поняли? — послушал отзывы. — Готовность — три минуты. Всем непрерывно быть на связи, — обернулся ко мне. — Изучай схему. У тебя три… нет, уже две минуты пятьдесят.
И встал к южным окнам.
Зрительная память у меня хорошая, но времени явно недостаточно… Разберемся по обстановке. Скинув рюкзачок, сняв куртку и свитер, с биноклем и рацией я встал на позицию.
Дождь лил сплошной стеной, на небе — ни единого просвета. Позиция давала прекрасный обзор, а оптика приближала вооруженные фигуры: я видел лица, одежду, оружие; освоился и начал наводить бойцов по рации, только приходилось бегать к схеме, а это затормаживало работу, но тут Сотников раздраженно, через мат, сказал:
— Возьми ее в руки и держи перед собой, заяц е…!
Дело сразу пошло быстрее.
Оба гранатометчика с АГС-17 в руках были в моем секторе обзора, я безуспешно наводил на них стрелков и автоматчиков — двигались они и впрямь молниеносно, чувствуя опасность за мгновение до выстрела.
Крики и мат шефа в рацию поначалу мешали, но я попытался абстрагироваться, и через какое-то время это удалось: иногда даже казалось, что я в нашем наблюдательном пункте один.
Только наблюдать и наводить стрелков быстро надоело, и я время от времени брал в руки автомат, но Папа сказал, что стрелки есть и внизу, а вот хорошая оптика — только у нас, так что «делай, что велено, не вые…».
На штурм пошли спустя полчаса, с моей стороны, вяло, короткими перебежками, залегая. Произвели два выстрела из АГСов — оба неудачно, и тут же наш снайпер (Каламацкий с третьего этажа из оранжереи) положил одного стрелка, а бандита, метнувшегося к гранатомету, ранил и некоторое время не давал высунуться. Тот так и отполз.
Я решил перевести дух, и тут начался ад.
Две пулеметные огневые точки они как-то сумели оборудовать именно в квартирах того жилого дома, под балконом которого мы встретились с Игорем. На втором и третьем этажах, в окнах, выходящих на банк, под защитой хорошей брони — толстых стальных листов, — которую нашим не было никакой возможности пробить.
Обе точки заговорили сразу, вызвав замешательство в наших рядах и не давая возможности высунуться — нападения с этой стороны мы не ждали; оно означало, что кольцо окружения замкнулось. Одновременно начали бить гранатометы, и мы поняли, что их прибавилось на пять единиц, а стрелки теперь со всех сторон. Здания и машины на территории банка взрывались одно за другим; с юго-востока за ограждение прорвались пять человек, но Папа заорал в рацию и начал стрелять сам… Пятерка откатилась, оставив одного убитого и одного раненого.
Я вспотел, голова горела, руки дрожали; было ощущение, что я на этой войне несколько месяцев, а не час.
Быстро разобравшись, кто наводит стрелков, нападающие обрушили на Башню шквальный огонь, превращая стены в решето. Я ждал смерти каждый миг.
Большая группа штурмующих преодолела какое-то расстояние и закрепилась; заставить их отступить пока, как я понимал, возможности не было.
Пулеметы били длинными периодами; ни один из троих снайперов, переведенных в работу по этим точкам, ничего не мог сделать.
Защитники банка почти перестали огрызаться везде, кроме фасада: берегли жизни и боеприпасы, слишком мало оставалось и тех, и других…
— Еще немного… И они нас сделают! — закричал Сотников, пригибаясь под длинной очередью. Кровь проступила на пиджаке огромным уродливым пятном, лицо и руки посечены осколками стекол и стен, короткие волосы в грязи. Я, наверное, выглядел не лучше. — Как думаешь?!
— Нужно не дать, — сказал я, дав короткую очередь из своего «узи». Один из нападавших закончил свое земное существование.
— Как?
— Для начала уничтожить огневые точки в доме, а лучше — развернуть пулеметы по своим. Что-то мне подсказывает, что у них нет недостатка в боеприпасах.
Мы с Сотниковым посмотрели друг на друга, и шеф включил рацию:
— «Восьмой», на связь! Игорь, отвечай!
Рация что-то зашелестела.
По нам били с нескольких позиций; я сидел на корточках, прислонившись к изуродованной стене некогда стильной переговорной, смотрел на упавший пробитый в трех местах кондиционер, плоский, как кейс, и тяжело дышал.
Папа сидел у стены ровно напротив.
— Живой?! Ах ты, потаскун, молодец! Слушай задачу. Бери двоих бойцов покрепче, гранаты, оружие — сколько унесете, — и переходом в дом. Обнулить огневые точки! Пулеметы по возможности сохранить… Слушай, мудила, не перебивай! С пулеметов начать работать по бандитам! Как понял?! Давай, сынок. Уцелей и сделай. Конец связи.
Я приподнялся и выглянул в окно. Бандиты со стороны фасада медленно двигались вперед. Я отдал в рацию несколько команд.
— Артем…
Шеф все так же сидел у стены. Казалось, последние распоряжения отняли у него остаток сил; я видел, что ему совсем плохо, но он прилагал неимоверные усилия, чтобы не отключиться. Правда, двигаться и стрелять уже не мог.
— У вас большая потеря крови, — сказал я почти безразлично. — Вам нужно спуститься вниз. Хотите, я вызову врачей, они помогут добраться до переговорной на втором.
— Артем…
— Вам стоит сделать перерыв в войне, шеф. Небольшой. А я останусь. Я справлюсь.
— Артем, сейчас Игорь с парнями… выполнит задачу… И ты уйдешь… — Он говорил с трудом, с большими паузами, хрипло дыша. — Так же, как пришел сюда. Ты мне здесь не нужен… при любом раскладе. Должен… дойти до Равновесия. Этот хмырек… он сказал, что ты должен.
— А если он обманул?
— Мы никак… не можем проверить. Только если ты… попытаешься дойти.
В этот момент одна из гранат, выпущенная из АГСа, попала точно в оранжерею. Здание содрогнулось. Сотников завалился на бок и затих.
Только бы у Кулемы получилось, молился я, боже, помоги нам. Это не должно занять много времени, надо всего лишь чуть-чуть подождать.
У него получилось. Я услышал, как, бьющие короткими очередями, захлебнулись оба пулемета, один за другим. Я ждал, что они заговорят снова — уже по своим, ждал, считая секунды… Но с той стороны почти одновременно грохнули два взрыва. Развернуть по своим не вышло.
Сотников очнулся и приподнялся:
— Удалось? — одними губами спросил он.
— Наполовину, — сказал я.
Он приподнялся еще и сел.
— Все, Артем. Готовься уходить.
Я помотал головой. Он поморщился.
— Я твой командир. Это приказ.
И тут раздался еще один взрыв — снизу, из-под земли, почти у самого банка; приглушенно, но очень объемно и страшно.
Я выглянул, уже примерно представляя, что могло произойти. Стрельба с обеих сторон почти прекратилась; люди устали, а главное, и те и другие ждали результатов проведенной акции. И хотя маятник качнулся в нашу сторону, было ясно, что он очень быстро может изменить свое положение.
Прошло еще несколько минут. Дверь в Башню, или то, что от нее осталось, приоткрылась, и вполз Каламацкий — еле живой, весь в крови, подтягивая себя на руках и волоча раздробленные ноги.
— Владимыч, мы облажались…
Сотников сидел у стены, вполне осмысленно глядя на лежащего на боку Каламацкого. Я схватился за рацию:
— Срочно врачей в Башню! Двоих, троих — всех свободных!
— Да не суетись, — сказал Кулема. — Чего они сделают… врачи-то? Я жив только на честном слове…
— Доложить, — сказал Сотников.
— Нас засекли… Поняли, что мы собираемся… У нас почти не было времени… Точки обнулили грамотно, но они уже ломились… Машины пришлось взрывать… Толян погиб, мы с Димычем вырвались чудом, но они валили по пятам… Вошли за нами в переход, стало ясно, что не уйти, иначе проникнут в банк… Биться без шансов — их много…
— Сколько?
— Около двадцати, может, больше… Димыча зацепило, он остался прикрывать, но они нагнали слишком быстро… Он активировал одну из ловушек, а я не успел далеко отойти… Но переход завален, и огневые точки уничтожены… Все, что смогли…
Стрельба возобновилась: по Башне били от души, осколки кирпича летели со всех сторон, нам пришлось лечь на пол.
Заглянул один из врачей, я указал на неподвижно лежащего Каламацкого. Медик мимо меня посмотрел на шефа:
— Господин Сотников, а вы?!
Тот лишь махнул рукой. Я проорал:
— Забирайте пока этого, сделайте, что возможно! Потом вернетесь за Сотниковым!
Кулему осторожно потащили из комнаты за раздробленные ноги.
— Артем! — позвал шеф. Я подполз к нему, пригибаясь и уворачиваясь от пуль, пыли и осколков; дышать становилось все труднее. — План Б…
— А у нас есть такой?!
— Сейчас будет… Ты ведь знаешь, как попасть из банка в подземный гараж?..
— До цокольного этажа, а там…
— А там еще по лестнице вниз, три пролета. Вот ключи от дверей. — Он с трудом извлек из кармана брюк маленькую связку и отдал мне. — В гараже только одна машина — бронированный «мерс» председателя. Петрович за рулем. Он… человек старой закалки, сказал, что не уедет, пока не получит на это приказа от меня. Приказ — это то, что ты туда попадешь, ключи остались только у меня. Пусть отвезет тебя ко мне домой, нужно проверить, не вернулась ли семья… Дальше действуй по обстоятельствам… Остановить происходящее уже невозможно, но попытаться известить людей, в чьей власти нам помочь… В общем, ты понимаешь. — Я кивнул. — Постарайтесь осторожно открыть ворота, чтобы не засекли… Это все. Уходи сейчас. Только подкинь обойму…
— Шеф, я…
— Быстро!
Выползая из комнаты под огнем, с грязными курткой, свитером и рюкзаком, я услышал характерный щелчок: шеф поменял обойму у «Кедра». Оборачиваться я не стал.
Петрович и правда был в гараже, расхаживал вокруг машины и нервно курил. Увидев меня, выщелкнул окурок и распахнул дверцу:
— Куда едем, сынок?
— Домой к Сотникову, — сказал я.
— Ну, тогда открывай ворота.
— Довезешь, отец? — Я торопливо натягивал свитер и камуфляжную куртку.
— Странный вы народ. — Петрович кряхтя сел за руль. Ему было неслабо за шестьдесят, но выглядел он на замечательный «полтинник» и каждое утро (даже в выходные) в любое время года, насколько я знал, бегал в парк на спортплощадку и там отжимался и подтягивался. — Твоя мама еще только начала давать твоему папе, не помышляя ни о чем, кроме удовольствия, когда я уже вовсю возил
партейныхво-от с такими мозолями на животе и кожаными портфелями. Ну, чего замер, как сурок перед самочкой? Ворота!
Вышли с территории хорошо, а когда погнали переулком к проспекту, наперерез выметнулась поржавленная «копейка», в окно которой уже высовывался чурка с «трубой».
— Ах ты, барабашка козлиная… — проворчал Петрович, лихо сбивая ее с пути капотом; «копейка» пошла юзом. — Да у них тут все оцеплено…
— Надо уйти, отец!
— Не тринди, сам знаю!
В зеркало я увидел, что человек с «трубой» уже на улице, ловит нас в прицел. Мы начали вилять, то плавно, то резко уходя по неширокой улочке справа налево и обратно. Еще я успел заметить, что переулок абсолютно пуст: ни автобусов, ни машин, ни людей…
Стрелок все рассчитал правильно и сделал это за доли секунды; мы даже не успели выйти из зоны обстрела. Снаряд попал в багажник, и огромный тяжелый «мерс», пролетев еще немного вперед на передних колесах, упруго воспарил под дождем над асфальтом, нехотя переворачиваясь в воздухе. Петрович что-то проорал, но в этот момент окружающий меня мир сжался до размеров детского мячика, и его поглотила темнота.
Где-то не завернули кран, и я отчетливо слышал, как капает вода: крупными каплями, с большой высоты, на бетонный пол.
Очень не хотелось открывать глаза, потому что я знал, что будет: ничего хорошего. Второй раз за два дня я в ауте, но стоит прийти в себя, и все мгновенно вспоминается.
Холодно. Не откроешь глаз, не начнешь двигаться — замерзнешь.
О черт, где это я? На асфальте, головой на камне (неудобно и жестко), над головой — широкий каменный свод, уходящий вдаль… Вокруг — темнота и дождь, но сюда пробивается тусклый свет фонарей с набережной. Лежу ногами к чугунному бордюру, за которым — черные воды реки… Серебрянка? Интересно, как я здесь оказался? Нашу машину подорвали довольно далеко отсюда. И где Петрович, жив ли? А я сам… насколько жив?
Попробовал приподняться. Тело болело, шея и спина затекли, кололо в боку, но, кажется, ничего не сломано… Что же меня спасло? У меня было три варианта: сломать шею при падении машины, сгореть в ней, или сгореть после того, как сломал шею. Все три варианта одинаково оптимистичные. Но ничего подобного не произошло. Пациент попал под лошадь — лошадь отделалась легким испугом… Что ж, если шутим — значит, живы.
Ни часов на руке, ни оружия (даже в наплечной кобуре), ни рюкзака рядом нет; кроссовки, правда, не тронули. Справа, метрах в десяти — огромная куча тряпья, шевелится и стонет. Так, понятно… Меня зачем-то притащили под мост Серебрянки и оставили в компании бомжей.
Не с первого раза поднявшись и держась за покатую стену моста, я двинулся к куче.
Какая вонь!.. Я осторожно пнул кучу ногой:
— Эй, дружок!
— М-м! — сказала куча и сделала движение, будто отбивалась.
— Нет уж, ты вылезай! — Я пнул снова.
