Полигон

      Я прикрыл глаза, перевел дух и сжал пальцами виски, ожидая, что звук ударных вот-вот стихнет. Но, оказалось, что представление не окончено. Для чего-то же были здесь эти три Конана!
      Как только Вельзевул расстегнул наручники, и девушка упала на сцену, бодибилдеры бросились к ней. Они быстро освободились от шорт… вот тогда и началось самое интересное, а все предыдущее стало лишь прологом. Причем на удивление быстро оправившаяся жертва приняла в шумной групповухе самое деятельное участие. Ее не насиловали. Она получала удовольствие.
      Мне надоело. Нужно уходить. Будем считать, что ужин не удался. К тому же скоро начнет светать, а мне необходимо продолжать поиски Харона.
      За моей спиной, рядом с бугаем-сумоистом возник еще один человек. Я повернул голову: официант, на этот раз полностью одетый.
      — Вас просят, — сказал он, наклонившись ко мне.
      — Кто? — не понял я.
      — Ну, вы же разыскиваете человека… Харона.
      — Он здесь?
      — Я провожу.
      Я сунул «Макарова» в кобуру, поднялся, подхватил автомат и куртку и поспешил за официантом, бросив взгляд в сторону сцены.
      Ударные звучали намного тише; со сцены неслись сладострастные крики и стоны женщины и рычание и пыхтение Конанов. Все они были вымазаны в крови, все еще сочившейся из ран на теле «жертвы»; похоже, никому из них это не мешало…
 
      Мы шли все быстрее, почти бежали длинными коридорами, петляющими, ветвящимися, мимо дверей, запертых и приоткрытых; что происходило за приоткрытыми дверями, я не успевал засекать, так как боялся отстать. Даже не предполагал, что клуб «Страус Эму» такой длинный…
      Неужели сейчас закончатся все мои злоключения — я наконец встречусь с Хароном, и он покажет Выход? Слишком замечательно, чтобы быть правдой…
      — Что за спешка? — крикнул я на ходу, но официант только отмахнулся.
      Наконец мы остановились перед одной из неплотно прикрытых дверей. Официант заглянул в комнату, сказал что-то вроде «вот, я его привел» и обернулся ко мне.
      Я нерешительно вошел.
      Это был небольшой слабоосвещенный офис со столом, компьютером, телефоном, факсом, шкафом с какими-то справочниками, аляповатой картиной на стене — всем тем, что полагается офисному помещению не слишком процветающей фирмы.
      У стены напротив входа на полу сидела девица в полной боевой раскраске; кажется, она плакала: два ручейка туши вились по щекам. У ее ног, повернув ко мне безжизненное лицо, лежал мужчина в джинсах и футболке. На губах его застыла усмешка, похожая на оскал. Рядом валялись два пустых шприца. Я сразу понял, кто он, но еще отказывался верить. Поверить — означало понять, что потерпел крах.
      Я приблизился и опустился на колени рядом с ним. Все правильно. Благообразная внешность, чистые и строгие черты лица, отвергающие саму мысль о пристрастии к наркотикам, аккуратно подстриженная бородка… Именно так мне его описала мама.
      Я поднял взгляд на девицу. Она смотрела сквозьменя совершенно неживыми глазами, но не плакала. Было ощущение, что она вот-вот присоединится к нему, что она пока здесь по какому-то нелепому недоразумению.
      — Это Харон? — спросил я.
      Она молчала и все продолжала смотреть. Мне пришло в голову, что этот дядька, не очень подходящий ей по возрасту, был ей сильно небезразличен. Впрочем, возможно, он приходится ей родственником?..
      — Давно он умер? — Она опять не ответила. — Эй… ты слышишь?
      Я протянул руку и несильно хлопнул ее по щеке. Как ни странно, она ожила, перестала смотреть сквозь меня.
      — Что ты спросил? — Голос у нее был тонкий, почти детский, совершенно не вязавшийся с размалеванной внешностью.
      — Сколько прошло времени? — спросил я. — Может, мы успеем что-нибудь сделать?
      — Не успеем, — сказала она с задержкой, словно обдумывая мои слова. — Прошло два часа или около того.
      Я как раз говорил с Человеком Равновесия, подумал я, а Харон умирал здесь. И Человек Равновесия знал это, не мог не знать, но даже не намекнул мне…
      — От чего он умер?
      — Передоз, — вяло сказала она. — Ему нравилось играть в это: больше-меньше, меньше-больше… Я говорила, что однажды он надорвется. Сегодня это случилось. Он взял больше, чем смог унести.
       Не бери больше, чем сможешь унести,вспомнил я слова бабки Харона. Ее внучек сделал именно то, от чего она предостерегала меня.
      — А ты ему кто?
      — Какая разница? — хмыкнула она. — Поздняя любовь…
      Так покойник грешил еще и педофилией, помимо того, что топил на озерах горе-плавцов… Какой цветник «достоинств»…
      Время остановилось. Мысли текли вяло; я заставлял себя сконцентрироваться, мне во что бы то ни стало нужно было получить информацию — но получалось плохо.
      — Он… сказал что-нибудь?
      — Перед смертью? Сказал. Всем привет. Все уроды. Особенно — один.
      Я сглотнул.
      — Так что там один?
      — Придет, мол, меня искать… Спрашивать начнет… Про Выход, про мужика какого-то… Так вот ему — Выход, и вот ему — мужик. — Последнюю фразу она сопровождала соответствующими движениями руки, а на лице ее застыло мстительное выражение. — Ведь он тебя имел в виду, верно?
      — А то ты не знаешь… Разве не ты сказала халдею, чтобы он привел меня из зала? — Я поднялся. Усталость и безысходность навалились на мои плечи с такой силой, что меня пошатывало. — Тебе известно, что у него осталась бабка?
      — У Харона нет и не было родственников. Он сирота.
      Спорить не хотелось. Возможно, он сам так преподнес ей свою жизнь. Теперь он умер, и кто я такой, чтобы что-то доказывать и объяснять?
      — Он очень детально тебя описал и сказал, что ты обязательно придешь, — сказала девушка. — Но почему ты явился так поздно? Если б чуть пораньше, возможно, ты смог бы услышать от него то, что тебе было нужно…
      — Я тут вообще случайно, мог и не зайти… Был в зале, смотрел шоу…Мое появление — стечение обстоятельств. — Я говорил и не слышал себя. Мир рухнул.
      — Вся наша жизнь — стечение обстоятельств, — сказала она. — А как тебе понравилось шоу?
      — Я в восторге.
      — Выглядит натурально, правда?
      — Что ты имеешь в виду?.. — Я так растерялся, что даже забыл, где я и что за человек лежит мертвым у моих ног.
      — Я имею в виду, что все это бутафория. За исключением последнего аккорда,разумеется.
      — Бутафория? — тупо переспросил я.
      — Да! Туфта, подделка, имитация, фальшивка, липа! А ты поверил, что ее разрывают плетью на части? Все рассчитано на идиотов, таких же, как ты.
      — Но я видел кровь… — Мне вдруг стало обидно за себя, за ту ярость, которую я испытывал, глядя на сцену; уж мои чувства совершенно точно были неподдельными. — Кровь текла из ран на ее теле…
      — Для этой цели клуб нанял двоих первоклассных спецов, которые раньше работали в Москве, на киностудии. Тебе интересно, сколько им платят?
      — Да пошла ты… — устало сказал я. — Он точно не сказал, как найти Выход?
      С мстительным выражением лица она помотала головой.
      Нужно уходить. Нужно возвращаться домой, собирать веши и хоть ползком, но мотать из города. А может быть, Вася Бухло еще не успел уехать — вряд ли журналист так быстро стал транспортабелен… Тогда это мой шанс.
      — Прощай, — сказал я, натянул куртку и повесил на плечо автомат. — Мне нечем тебе помочь. Разве что тем, что скажу напоследок: твой Харон — порядочная сволочь.
      Выйдя из комнаты, я сразу понял, что не знаю, куда идти. На выбор было три коридора: прямо, направо и налево; каким из них мы пришли сюда, я, конечно, не запомнил. Времени на раздумья не было, и я рванул прямо.
      Коридор петлял — совсем как тот, которым мы пришли, но я быстро понял, что расположение комнат другое, и я выбрал не то направление. Меня охватила настоящая паника; я остановился. Мало того, что я нашел мертвого Харона, который мне уже ничем никогда не поможет, я еще и не могу выйти отсюда!
      И тут мне пришло в голову: в обойме моего пистолета два патрона, а чтобы застрелиться, достаточно одного.
      Я достал «Макарова» и посмотрел на него. Почему бы и нет?.. Ольга и Димка в Москве у моего лучшего друга, который многим мне обязан; он не бросит их, поможет. Мама? Для нее это будет удар, но что делать? Силы мои иссякли. Окружающий мир может долго издеваться надо мной, подталкивая к самоубийству. Почему же не решить проблему сегодня, сейчас, разом? Кто сказал, что я смогувыбраться из Нижнего города, дойти до дома, собрать вещи, а потом еще как-то добраться до Васи? Кто сказал, что этот свихнувшийся мир позволит мне все это сделать?
      Резким движением я взвел курок, все еще не будучи уверенным, что мое решение — единственно верное в данных обстоятельствах… И услышал голос, который со времени просмотра шоузапомнил надолго:
      — Не играйте. Может выстрелить.
      Наверное, конферансье не ожидал от меня такой прыти, и на лице его появилось ошарашенное выражение: я одолел разделявшее нас приличное расстояние меньше, чем за секунду. Он оказался прижатым к стене, моя левая рука сдавила его горло, а правая держала пистолет у его виска. Весь лоск, вся холеная элегантность слетели мигом: передо мной был насмерть перепуганный человек.
      — Что вы… что вы… — бормотал он и бился под моей рукой, как птица, но моей всепоглощающей ярости мог в этот момент позавидовать и Тайсон, проигрывающий решающий бой.
      — Откуда я тебя знаю? — прошипел я со всей ласковостью удава, опутавшего кролика.
      — Не понимаю… что вы…
      — Повторяю вопрос: откуда я тебя знаю?! —заорал я ему в лицо, чем довел его почти до состояния обморока. — Где мы встречались? Почему я уверен, что видел тебя раньше, но не могу вспомнить где?!
      — Горло… Отпустите… Вы душите меня…
      — Он все равно не скажет. Ты зря стараешься.
      Новый голос прозвучал из глубины коридора, слева от меня. Там стоял Вельзевул — по-прежнему в черном кожаном плаще и капюшоне, скрывающем лицо. Мы с конферансье посмотрели на него (моей жертве стоило больших усилий повернуть голову).
      — Отпусти его и уходи.
      — Откинь капюшон! — крикнул я.
      — Тебе не надо видеть мое лицо. — Голос звучал с эхом, хотя до его появления эха в коридоре не было. — Мое лицо люди видят перед смертью. Вот, например, Харон…
      — Он что, вправду Вельзевул? — спросил я конферансье. Тот молчал и только хватал ртом воздух. — Давай проверим. Всегда мечтал попытаться убить дьявола.
      Я сдвинул «Макарова» на несколько сантиметров и направил дуло на фигуру в коридоре, зная, что не промахнусь. Все-таки у меня был «стрелковый талант»…
      За мгновение до выстрела мне подумалось, что сейчас он растворится и окажется по другую сторону от нас, как Дракула в фильме «Ван Хельсинг». Но этого не произошло. Все-таки это не кино, а обычный мир, пусть и сильно свихнувшийся.
      Грохот выстрела на мгновение оглушил нас обоих, но я оправился быстрее; конферансье улизнуть не успел. Вельзевул пошатнулся и упал плашмя лицом вниз, без вскрика.
      — Чистая работа, — сказал я, поворачиваясь к конферансье. — Что скажете?
      Мокрое от пота лицо его было серого цвета, глаза вылезли из орбит. Я уже не давил ему на горло, но он продолжал открывать рот, как выброшенная на берег рыба — теперь, видимо, от ужаса: ведь дуло пистолета вернулось на исходную, к его виску. И он знал,что я могувыстрелить.
      — Вы с-сумасшедший?.. 3-зачем вы у-убили его?.. Вы з-знаете…
      — А зачем вы дурите людей на своем шоу?!
      — Кто вам… Кто вам…
      — Взыграло очкарито, дружище Биттнер?! Обещаю: следующим будешь ты. Рассказывай!!!
      И я чуть отступил, не убирая руку и оружием.
      — Он актер… Обычный актер… Напустил туману и мистики… Это всегда работало…
      — Нашелся дурак, который принял его за настоящего дьявола и решил проверить, смертен ли слуга тьмы, — перебил я. — Дальше!
      — Есть грим… Есть приемы… Есть люди, которые обеспечивают подлинность… Эффект потрясающий…
      Да уж, подумал я, вспоминая свои ощущения во время чудовищной порки, на деле оказавшейся фарсом.
      — В конце — натуральный групповой половой акт…
      — Это понятно. Надеюсь, вы крепко подумаете, показывать ли вам ваше шоу следующей ночью. Хотя бы потому, что для начала надо найти подходящего исполнителя роли Вельзевула. Возвращаемся к нашим барашкам: где мы встречались?
      Мне почему-то казалось, что это последняя ниточка, и ответ разъяснит все. И я не собирался отпускать его, не узнав.
      Он почти пришел в себя и был готов к отпору.
      — Это ничего вам не даст.
      — Мне решать.
      — Вы не поймете…
      — Слушай, хватит юлить! Не такой уж я тупой, каким кажусь. Говори. Попробую разобраться.
      Он вздохнул и посмотрел на тело в кожаном плаще.
      — Вельзевул был прав: я не могу ответить.
      — Очень жаль, — сказал я и прижал дуло «Макарова» к его виску. — Ответ неверный, а главное — несовместимый с жизнью.
      — Вы можете меня пристрелить, но тогда будете плутать по этим коридорам очень долго, — сказал конферансье со странной интонацией. — Одному вам не выйти. Так уж тут все устроено. «Страус Эму» обладает рядом любопытных свойств… по отношению к новичкам. Видели фильм «Чародеи»?
      — Я уважаю Стругацких, а «Чародеи» — бездарная советская чушь. Но мы отвлеклись. Какие предложения?
      — Я вас выведу. А ответ на свой вопрос вы все равно услышите… чуть позже и не от меня.
      — Мне нужно сию минуту и от тебя.
      — Увы.
      — Что ж, если знаешь молитвы — начинай.
      Конферансье послушно что-то забормотал, украдкой оглядываясь по сторонам, а я прикинул варианты. Возможно, он блефует. А если нет? Ведь до того момента, как он появился здесь, я был в панике и на грани самоубийства. Отвечать на мои вопросы он все равно не станет, так хоть поможет побыстрее отсюда убраться…
      — Что решили? — спросил проницательный конферансье.
      — Веди, Сусанин, хрен с тобой.
      Проходя мимо неподвижно лежащего ничком Вельзевула, он приостановился.
      — Почему стоим, кого ждем? — спросил я.
      — Вы разве не хотите посмотреть на его лицо?
      — Зачем?
      — Во всех романах герой, убив злодея в маске, снимает ее и говорит что-то патетическое…
      — Н-да, — сказал я, — туго тебе сегодня пришлось: на голове отразилось… Он мертв и мне совершенно неинтересен. Вперед!
      В какой-то момент он так припустил, что мне показалось — сейчас оторвется, а я останусь здесь, как Гость с юга в институте НУИНУ. Но этого не произошло. Конферансье еще дважды прибавлял шагу, почти бежал, и один раз шел очень медленно. Если для того, чтобы выйти из недр клуба, надо соблюдать странные ритуалы а-ля «быстро-медленно» (возможно, не только это), то мне действительно пришлось бы скитаться здесь до полного одичания.
      В целом путь до выхода занял чуть больше пяти минут.
      На улице светало; было, возможно, около семи утра. Конферансье открыл ключом дверь служебного входа и поежился от холодного утреннего воздуха.
      — Ох, спасибо, — сказал я, — что б я без тебя делал…
      — Вы посредине, — сказал он.
      — Посредине… чего? — не понял я.
      — Вашего пути.
      — Ну нет, хватит, завязываю! Сегодня же постараюсь убраться, пусть федеральные власти разбираются в ситуации, и с вами в том числе. Уж их-то вы не НАЕ…
      — Да, — согласился он, — будет лучше для всех, если вы уедете. И напрасно вы убили Вельзевула. Но запомните то, что я сказал: вы посредине.
      — Хорошо, хорошо, — сказал я, — будь здоров…
      Я свернул за угол. У главного входа топтался огромный кролик. Вид у него был несчастный.
      — Здор о во, Багз Банни! — крикнул я. — Всё на посту?
      — Сейчас заканчиваю, — мягкими лапами он ухватился за кроличью голову и потянул ее вверх. Под ней оказалась потная веснушчатая белобрысая мордаха. — Устал, ног не чувствую…
      — Слышал, у вас несчастье, — сказал я, подходя. — С Вельзевулом что-то. Скоро похороны.
      — Неостроумно, — сказал он и повернулся к дверям.
      — Согласен, — сказал я и без замаха ударил его кулаком в лицо. Наклонился над нелепо распластавшимся кроликом с человечьей головой и задушевно сказал: — Не сменить ли тебе работу, сынок? По дружбе советую.
      Он со страхом посмотрел на меня, вытер кровь под носом и всхлипнул.
      Я поддал ногой откатившуюся кроличью голову и пошел по улице.
      Нижний город опустел. От ночного оживления не осталось и следа. Фонари гасли, иллюминация и реклама выключены; люди попрятались — набираться сил перед следующей ночью. Они вообще-то работают? — подумал я. Как они живут? Где добывают средства, чтобы ночами отрываться в ночных клубах, барах, ресторанах и дискотеках? А может, я все себе надумал — и вчера была пятница; уик-энд, конец недели… Следующей ночью здесь опять можно застать гульбу, а с воскресенья на понедельник на улицах не увидишь ни души?
      Но как они могут веселиться, когда город гибнет, и его смерть обязательно коснется всех — и их в том числе?!
      …На звук, который несся вдоль улицы, догоняя меня, я вначале не обратил внимания, будучи поглощен тем, как быстрее добраться домой. Но тут строгий и громкий мегафонный голос сказал:
      — Полиция Независимой Административной Единицы Нижний город. Не делайте резких движений. Остановитесь и поднимите руки.

ЧАСТЬ 3
«ЗДРАВСТВУЙТЕ, ДЕВОЧКИ!»

Глава первая

      — Угу… — сказал усмешливый сержант, обшаривая карманы моей куртки. — Так как, вы сказали, вас зовут?
      — Вы третий раз меня спрашиваете, и третий раз я вам отвечаю: Армеев Артем Александрович.
      — Это все замечательно, — чувствовалось, что торопиться ему некуда. Он швырнул куртку на заднее сиденье полицейской «Волги» и теперь разглядывал мой ПМ 88-го года с таким видом, словно это было что-то космическое. Манера поведения абсолютно стандартная: пренебрежительная, с оттенком хамства. Так себя ведут все менты всех городов — по крайней мере в России. Когда-то я сам вел себя почти так же, за что, уйдя из милиции, стал люто себя ненавидеть. — Только почему я не вижу подтверждающего ваши слова документа?
      — Мой паспорт дома.
      — Ай-ай-ай, Артем Александрович, или как вас там… В такое неспокойное время… Почему же ваш паспорт дома, а вы здесь?
      — Поехали в управление, — сказал его хмурый напарник в штатском. — Там разберемся.
      Сержант кинул ему мой «Макаров» и подошел ко мне.
      — Очень глупо. Глупо и неправильно. Ни паспорта, ни разрешения на оружие — а ведь оно у вас не газовое… Что ж вы так?
      Я по-прежнему стоял, положив руки на крышу машины и раздвинув ноги. Стремительно светало. Мне нечего было ему сказать. Все документы я оставил в костюме: мне просто не пришло в голову, что в этом аду они могут понадобиться. Да и потом, по нашу сторону Серебрянки меня все знали. Но не буду же я рассказывать этому дуболому с издевательским взглядом всю историю!
      Сержант откашлялся и сказал:
      — Есть устное распоряжение начальника полиции: гостей из-за речки не привозить и не допрашивать. Вообще ими не заниматься. Мы могли бы… вас отпустить, но где гарантия, что вы пойдете назад, к себе?
      — Я как раз туда шел.
      — Это вытак говорите. Почему я должен вам верить? Согласно все тому же распоряжению руководства, я обязан убедиться, что вы не причините Нижнему городу никакого зла. Вы… понимаете, что я имею в виду?
      Я понимал.
      — Для вас сделано исключение. Вы живы и пока останетесь живы. Мы займемся проверкой всех обстоятельств того, как и зачем вы проникли на территорию НАЕ. Я не надеваю на вас наручники, рассчитывая на вашу сознательность. Не подведите меня.
      Я сел на заднее сиденье машины между сержантом и его напарником в штатском.
      — В управление? — спросил водитель.
      Сержант кивнул.
      Здание полицейского управления Нижнего города было трехэтажным школьного типа и имело веселую салатовую окраску. Большое крыльцо подпирали три колонны. На центральном висел лист формата А4, на котором неряшливо, с орфографическими ошибками на струйном принтере было бледно набрано:

Низависимая Административная Еденица

НИЖНИЙ ГОРОД

ПОЛИЦЕЙСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ

      Меня усадили на деревянную лавку напротив стеклянного «аквариума» с большой красной надписью «ДЕЖУРНЫЙ». Старлей за стеклом с усиками и прической а-ля Адольф Гитлер приветливо помахал мне рукой. Мимо прошел напарник сержанта с моим оружием и курткой в руке, потом водитель «Волги».
      — Ты чей, парень? — крикнул из «аквариума» не в меру любопытный старлей Гитлер.
      Ответить я не успел. В дежурку вошел сержант, сел сбоку за стол и подвинул к себе журнал. Он писал и негромко переговаривался с дежурным. После одной из фраз дежурный возмутился так громко, что я услышал:
      — На фига ж вы его притащили?! Грохнули бы где-нибудь по-тихому, отвезли до Серебрянки и спихнули в воду!
      Сержант зыркнул на меня, что-то совсем тихо сказал Гитлеру; тот побагровел и отвернулся.
      Сержант вышел из дежурки и уселся рядом со мной.
      — Курить хочешь?
      — Послушай, — сказал я, — я сам бывший мент, так что давай к делу, без подходцев.
      — Во-первых, не «мент», а «коп», — с обидой в голосе сказал он. — Здесь полиция, ясно?
      — Может, и полиция… Только форма у вас, да и замашки — ментовские, — сказал я с откровенной издевкой.
      — Форма дело наживное… Заказ сделали, шьется… Ты вот что, Армеев. Сейчас проводят тебя в камеру. Там мужик один… Странный. Нет, расспрашивать его ни о чем не надо, упаси бог! Просто запоминай все, что он говорить будет. Нам это важно. Через час пересменок, а еще через пару тебя вызовут на допрос…
      — Дожил, — сказал я. — «Наседкой» быть не приходилось. — Я повернулся к нему. — Ты дурак, сержант, или притворяешься?
      — Как хочешь… — безразлично сказал он. — Я думал помочь, — и махнул рукой дежурному. — Вызывай!
      Гитлер что-то сказал в трубку. Явился полусонный взъерошенный рядовой с «калашом». Сержант пошептал ему на ухо, тот удивленно воззрился на него, потом пожал плечами и мотнул стволом автомата: двигай, мол.
      Его ничего не стоит скрутить, отнять автомат и дать деру, лениво думал я, идя по коридору с заложенными за спину руками. Но что потом? Навряд ли я прорвусь… Пусть уж все идет как идет…
      — Стой, — сказал конвоир. — Лицом к стене.
      Он лязгнул сначала одной задвижкой, потом второй, открыл дверь.
      — Заходи.
      Я вошел. Помещение было небольшим, метров восемь-девять. По левой стене двое нар — наверху и внизу. По правой — железный умывальник с одним краном и у самой двери дыра в полу. Оттуда пованивало. Окошко маленькое, зарешеченное, света почти не давало, и мои глаза привыкали к полумраку постепенно. Дверь захлопнулась, загремели задвижки.
      Я пригляделся к огромному бритому человеку, сидящему на нижних нарах. Он был в тренировочных штанах, с обнаженным торсом, а на коленях у него…
      Я вжался в дверь и замолотил по ней кулаками и ногой. Если менты решили меня таким образом убрать, то изощреннее смерти придумать сложно. Будь я женщиной — уже лежал бы в обмороке.
      На коленях у него сидел большой черно-коричневый лохматый паук. Человек любовно поглаживал его вдоль спинки.
      — Не стучи, — медленно сказал человек. — Никто не придет. Они все сами боятся.
      Мне показалось, что паук зашевелился и чуть повернулся в мою сторону.
      Зрелище было страшным. Таких огромных пуков я видел впервые. Впрочем, после недавнего столкновения с мутировавшими гигантскими крысами можно было не удивляться.
      — Пройти не хочешь? — вполне дружелюбно спросил здоровяк.
      Я помотал головой, но долбить в дверь перестал.
      Он вздохнул и сообщил неохотно:
      — Он не настоящий. Игрушка. Кукла.
      В подтверждение он сжал лапищей тело паука и помотал из стороны в сторону. У меня перед глазами поплыли синие круги, и я медленно сполз по двери на пол. Похоже, правда. Мягкая игрушка… Проклятие, но какой реальный!
      Я неуклюже поднялся, сделал по правой стене несколько шагов и уселся на пол напротив него, рядом с умывальником.
      — Давай знакомиться, — сказал здоровяк. Зубы у него были большие и крепкие. — Как зовут?
      — Артем.
      — Предлагали быть «наседкой», Артем?
      Я кивнул, завороженный движением его пальцев по спинке игрушечного паука.
      — Чего ж отказался?
      — А ты откуда знаешь?
      — Я много чего знаю. Дружба с нимиобязывает.
      — Они умеют дружить?
      — Смотря с кем. Твои предки произошли от обезьяны, а мои — от них. Ты — Homo sapiens, а я — Homo arahnus. Человек паучий. Или Arahnid sapiens, паук разумный. Да, так точнее. И как ты полагаешь, что я больше всего ненавижу в жизни?
      — И думать нечего, — сказал я. — Фильм «Человек-паук».
      Он отложил свою страшную мягкую игрушку и похлопал по нарам рядом с собой. Я подошел и сел.
      — Молоток. Сообразительный. Ты вот что… Пока у них пересменок, залезай наверх, поспи. Если пожрать принесут, я твою порцию получу. Оно, конечно, остынет, но холодное лучше, чем ничего, верно? — и засмеялся своими большими крепкими зубами.
      Уже засыпая, я подумал — а он ведь не представился…
 
      — Артем! — Здоровяк ощутимо двинул снизу кулаком и попал мне в бок. — Просыпайся. За тобой пришли.
      Я разлепил глаза и повернулся.
      — Чего?..
      — Армеев! — сказали от двери. — На допрос.
      Я спрыгнул вниз и посмотрел на соседа. Он по-прежнему сидел на нижних нарах, привалившись к стене, и поглаживал свою игрушку. Давешний рядовой сменился, и уже другой паренек приплясывал у самой двери, будто хотел по нужде, но я понимал — он готов в любой момент удрать. «Калаш» в его руках, направленный на здоровяка, мелко дрожал.
      — Ну, пошли, — сказал я.
      Рядовой конвоировал меня на второй этаж. День был яркий, солнечный, почти майский; на полу лежали большие желтые квадраты света.
      — Ты знаешь, что это игрушка? — спросил я на ходу.
      — Это он так говорит! — В голосе рядового мелькнули истерические нотки. — На самом деле его паучище просто спит. Они на зиму впадают в спячку, как медведи, а весной могут проснуться в любой момент. Этот просто задерживается, потому что здоровый.
      Я еле сдерживался, чтобы не расхохотаться.
      — Ты откуда такой бред взял?
      Вместо ответа рядовой приказал:
      — Лицом к стене. — Он открыл дверь рядом. — Господин полковник, задержанный Армеев. — Он подтолкнул меня.
      Комната была большая, светлая, с широким, хоть и зарешеченным окном. За столом с разложенными аккуратными стопками бумагами сидел бледный темноволосый человек в мятом костюме. Он махнул рукой, мне указал на привинченный к полу стул напротив стола, а конвойного отпустил.
      — Полковник Зайцев Петр Петрович, — представился он невыразительным сипловатым голосом. — Начальник полиции НАЕ Нижний город.
      Вот это да, подумал я. Какие люди мной занимаются… Интересно, они уже знают, что я грохнул Вельзевула в «Страусе»? Наверняка…
      — А вы, Артем Александрович… Я немного знаком с вашей биографией. Начинали хорошо, правильно,мы бы сейчас с вами были коллегами… Но ушли в коммерцию, погнались за большой деньгой… Что за халдейская профессия — охранник в банке? А теперь и вовсе в бандитизм ударились, гастролируете,показательные выступления на чужой территории… Чего вас понесло в Нижний город?
      Смысла придумывать что-либо пока не было, и я сказал так, как есть:
      — Искал человека. Некоего Харона.
      — Лодочника с Холодных озер? Слышал о нем… Почему у нас?
      — Он здесь живет.
      — Нашли?
      Тут мы подходим к главному, подумал я и напрягся.
      — Нашел. Случайно. В стриптиз-баре «Страус Эму», Но он был уже мертв. Скончался от передозировки наркотиков.
      Зайцев подался вперед.
      — И поэтому вы устроили бойню в этом заведении, — сказал он, тщательно выделяя каждое слово и даже как будто следя со стороны за собственной артикуляцией. — Убили артиста Тёмочкина, чуть не задушили конферансье, да еще вели себя, как сумасшедший, орали: «Где я тебя видел?»
      — Ваш Тёмочкин, — сказал я, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться: уж очень не подходила фамилия к жутковатому образу инфернала, — истязает актрис во время ночного шоу. Раздирает тело жертвы плеткой с крючьями.
      — Он такой же мой, как и ваш… Но даже если б это было так… Вы пожалели девушку? Решили отомстить за нее? И убили садиста. В эту версию я бы еще поверил… Если бы не знал, что на самом деле вы в курсе маленьких секретов «Страуса». Девица, которая была с Хароном и которая отправила официанта, чтобы он привел вас, вам их поведала.
      Вот черт! Здесь все всё про всех знают! Один я, как хрен на блюде…
      — Что вы молчите?
      — А что вы хотите услышать? Раскаяние в том, что я убил Вельзевула?
      —  Он не Вельзевул! —заорал Зайцев с силой, которую я совсем не ожидал в нем. — Он артист!
      — Ему следовало избрать более безобидную сценическую площадку для своих экзерсисов, — спокойно сказал я. — Тогда бы, возможно, он пожил подольше.
      Не то чтобы я совсем не боялся этого Зайцева или того, что он может приказать сделать: вот сейчас, сию минуту, вызовет людей, они тихо пристрелят меня в подвале, а потом оттащат тело к Серебрянке и спихнут в воду… Просто за последние дни я стал абсолютным фаталистом, понимающим, что мир сдвинулся с места, свихнулся, и возврата к прежнему, нормальному состоянию нет и быть не может. В первые дни я еще пытался анализировать, искать логику… Потом бросил это занятие. Как можно искать логику там, где она отсутствует? И какая разница, сколько еще я проживу в этом мире, сумею ли выполнить некую миссию (миссии); смогут ли какие-то известные либо неизвестные мне люди использовать результаты этих миссий в своих целях?.. Мне-то что за дело до всего этого?Во все времена подобные мне люди были винтиками,выполняли черновую работу, а те, другие, пожинали лавры, оставаясь в белых перчатках и незапачканных фраках. Они — над схваткой, как тот же Человек Равновесия. Он чего-то хочет, а я иду и делаю. Но теперь все, довольно.