Серебряный ветер

— Черт тебя подери, Кардок! Не посылай женщину объясняться с нами вместо себя. Если ты здесь, покажись! Все разъяснится. Или ты сейчас же покажешься, или мы объявим тебя вне закона.

Аделина онемела от страха, дверь затрещала под ударами.

— Скажи им все как есть, — взмолилась Петронилла. — Останови их!

Аделина выдернула Петрониллу из постели и принялась шарить в темноте в поисках второго плаща.

— Мы задержим их, — прошептала она, — тем самым мы, возможно, спасем отцу жизнь.

Вдвоем они стащили тюфяк с деревянного основания и, загородившись им как щитом, спрятались в дальнем углу.

Дверь распахнулась. В комнату хлынули свет от факелов и шум голосов. Аделина насмерть вцепилась в наскоро сооруженное укрытие, так что когда Тэлброк перевернул грубо сколоченный помост, служивший им кроватью, Аделина упала на пол вместе с ним. Над своей головой она увидела малиновый сполох — то был занесенный меч, меч Тэлброка.

Петронилла завизжала.

Симон тихо выругался.

— Где он?

Аделина покачала головой.

Тэлброк рывком поднял ее на ноги и прислонил к стене.

— Идиотка, вы обе могли умереть. Это спальня Кардока. Ты сказала, что он здесь. Мы вошли, готовые…

Аделина вскрикнула. Тэлброк проследил за ее взглядом и понял, что все еще держит меч занесенным для удара. Он снял ладонь с ее плеча и отступил, опустив меч.

— Скажи мне, где его найти. Если он в постели или спрятался где-то рядом, чтобы защитить себя, я оставлю его в покое. Докажи мне, что он не разбойничает сегодня ночью.

Аделина отделилась от стены и, указав на меч в руке Тэлброка, сказала:

— Докажи мне, что ты говоришь правду. Я боюсь, ты убьешь его, даже если найдешь спящим в доме.

Тэлброк вложил меч в ножны и протянул руку к ее плечу.

— Вы просто стараетесь меня задержать. Я говорю правду, мадам. Скажите мне, где найти Кардока в этот час, и я оставлю вас обоих в покое.

Из смежного со спальными покоями зала доносились крики и треск.

— Скажи ему, скажи сейчас же! — завизжала Петронилла.

— Что она должна мне рассказать? Петронилла закрыла лицо руками.

— Он в доме служанок, он спит со служанками. Послышался чей-то смех. Тэлброк через плечо отдал приказ замолчать, и смех затих.

Ладонь с предплечья Аделины скользнула вниз, к запястью.

— Пошли, — сказал Тэлброк, — покажи, где ночует твой отец.

Петронилла бежала, чтобы не отстать от Тэлброка; Аделина старалась идти с ним в ногу. У двери во двор Тэлброк обхватил одной рукой Аделину за талию, приподнял и перенес через двор, чтобы ее босые ноги не коснулись грязи. Во дворе Аделина увидела людей Кардока, обезоруженных и молчаливых. Они толпились у частокола, окруженные солдатами Тэлброка.

Симон опустил Аделину на дощатый настил возле служебных построек, протянувшихся вдоль южной стены частокола, и приказал пятерым солдатам следовать за ним. Петронилла задержалась на пороге большого дома, чтобы надеть обувь.

— Это там, — крикнула Петронилла через двор, указав на последнюю из новых хижин, построенных вдоль южной стены ограждения.

Тэлброк подтолкнул Аделину к двери хижины.

— Позови его, — сказал он, — скажи ему, чего мы хотим. Скажи, что мы никому не причиним вреда, а просто убедимся, что он здесь.

Аделина ударила в дверь кулаком.

— Отец, слушай меня, поговори с Тэлброком. Скажи ему, что ты не заодно с разбойниками.

Из-за двери донесся звук, как будто что-то тяжелое тащат по полу, затем послышался взволнованный женский шепот.

— Аделина, что он с тобой сделал? — Это был голос отца.

Аделина взглянула на руку Симона, придерживавшую ее.

— Он сломал дверь, больше ничего. Он хочет тебя видеть.

— Он слышит меня, вели ему убираться. Тэлброк яростно выругался.

— Выходи, покажись. Мужчина ты или нет?

— Здесь женщины.

— Я не причиню им вреда. И тебе тоже. Покажи свое лицо, чтобы я мог убедиться, что это ты со мной разговариваешь. Я не стану никого убивать или калечить. Клянусь!

— Ты знаешь, во что я ставлю твои клятвы, убийца безоружных священников?

Рука Тэлброка на плече Аделины не дрогнула, лишь голос зазвенел от гнева и обиды:

— Открой дверь и впусти свою дочь вместе с ее служанкой, затем выходи ко мне. Сделай то, что тебе приказано, или я перестану считать тебя мужчиной. Выйди ко мне, Кардок, встань передо мной, и я оставлю тебя в покое.

Справа от двери, в каморке без окон, послышались истерический всхлип и голоса других женщин, пытавшихся успокоить испуганную подругу. Тэлброк слышал то же, что и Аделина. Он оттащил ее к себе за спину.

— Он один и готов к бою. Поговори с отцом, если хочешь, но больше к двери не подходи.

— Оставь нас, он там, это голос моего отца. Не провоцируй его, прошу…

Ударом ноги Симон выбил дверь, глазам его, впрочем, как и взгляду Аделины, предстала странная картина. В стенах убогой хижины располагалась роскошная спальня вождя валлийского племени. Обстановка в точности повторяла ту, что была с детства знакома Аделине, — та самая кровать, тот самый резной материнский сундук, тот же тонкий летний запах сухих цветов и те же привезенные матерью из Нормандии гобелены на стенах, вытканные из шерсти цветов ярких и сочных, как те волшебные цветы, которые, как рассказывала маленькой Аделине мать, росли на лугах ее незабвенной родины.

Посреди спальни стоял ее отец, а позади него жалась бледная и растерянная Майда.

За спиной Майды, прислонясь к увешанным знакомыми гобеленами стенам, замерла служанка. Она держала за руки двух маленьких детей — сыновей Кардока. Скрыться в этой роскошной спальне было некуда. Перебравшись из дома в хижину, Кардок спрятал свою женщину и сыновей от посторонних глаз, но при этом сам загнал себя и своих близких в ловушку.

Глаза Майды почернели от страха. Неизвестно, чего она боялась больше: потерять жизнь или обнародовать свою связь. Если раньше Аделина могла лишь строить догадки о том, каковы в действительности узы, связавшие Майду и ее отца, то теперь все стало ясно как день. Кардок женился на Майде, и сыновья его от этой женщины были законными наследниками. Он скрывал свой брак от нормандцев, чтобы они не взяли его жену и сыновей в заложники. Он скрывал свой брак даже от Аделины…

Аделина встретилась взглядом с Майдой и приложила палец к губам. Майда благодарно прикрыла глаза.

Тэлброк отпустил руку Аделины и нарушил тишину.

— Я сломал дверь в твою спальню, — сказал он. — Новая дверь за мной. Завтра я пошлю гонца к Уильяму Маршаллу, чтобы сообщить о твоей непричастности к сегодняшнему набегу.

Кардок вышел из хижины, в руках он по-прежнему держал обнаженный меч.

— А что ты готов сделать для того, чтобы искупить оскорбление, нанесенное моей дочери? Вновь накормить меня пустыми обещаниями не тревожить попусту? Этот мир, Тэлброк Отцеубийца, становится мне в тягость. Смотри не перегни палку, истребитель священников. Не испытывай мое терпение! Я ведь могу плюнуть на договор с Маршаллом, и тогда ты мертвец, Тэлброк.

Симон спрятал меч в ножны.

— Не искушай меня, Кардок, не то я нарушу мир первым. И мое терпение небезгранично.

— Ты говоришь о пределах терпения? Мы знаем, Отцеубийца, как далеко ты можешь зайти. Священник в Ходмершеме выяснил это, поплатившись жизнью.

Глава 6

Аделина вернулась в спальню и рухнула на тюфяк, оставшийся на полу рядом с перевернутым на бок каркасом. Однако холоднее в комнате не стало: в зияющий дверной проем — выломанная дверь валялась там же, на полу, — щедро тек жар от горевшего в главном зале костра. Аделина слышала, как пастухи и охотники укладываются на свои тюфяки возле костровой ямы. Прошло совсем немного времени, и единственными звуками, нарушавшими тишину, стали потрескивание угольев да храп спящих. Дом снова стал тем, чем он и должен быть: убежищем и приютом для соплеменников Кардока и членов его семьи.

Впрочем, Кардок с семьей спали в другом месте. Аделина, оставив напрасные попытки призвать сон, открыла глаза и, глядя в темноту, стала обдумывать то, что узнала в ходе ночного набега Тэлброка.

Прижав пальцы к глазам, она пыталась остановить слезы. Аделина не могла понять, почему отец настолько не доверял ей, что даже не сказал правды о ее младших братьях. Дочь, наполовину нормандка, вернувшаяся из ненавистной Нормандии, должна была казаться ему и его людям чужой; они не собирались рассказывать, не могли рассказать ей о его браке до тех пор, пока не убедятся в ее преданности Кардоку.

Но что ранило ее больше всего, так это то, что Кардок предпочел оставаться в хижине с Майдой до тех пор, пока Тэлброк не вошел к нему сам. Кардок не мог не слышать, как ломают дверь в дом. Что, интересно знать, он при этом себе представлял? Услышав голос дочери, он так и не вышел из хижины. Как он собирался защищать жену и детей, если бы нормандцы действительно решили уничтожить его? Что, если бы они подожгли стены?

В самые тревожные минуты ночного рейда Аделина в глубине души не верила, что Симон причинит вред людям, которых он застал спящими. Отчего-то она чувствовала себя достаточно спокойно рядом с Тэлброком, когда ждала, что предпримет ее отец. Если бы началось сражение, Аделина, наверное, спряталась бы за спину Тэлброка, а не встала между дерущимися.

Каким бы грешником ни был этот Симон Тэлброк, истребитель священников, как бы настойчиво ни требовал он от Кардока доказать своим присутствием непричастность к разбою, начальник нормандского гарнизона не походил на человека, получающего удовольствие от насилия. Аделина почувствовала это при первой встрече, и прошедшей ночью, как это ни странно, она окончательно уверовала в то, что, находясь на службе у Маршалла, Тэлброк не ищет повода для конфликта, дабы удовлетворить свою страсть к жестокости, а стоит на страже мира. Похоже, Симон был человеком долга, и не его вина, что долг требовал от него непреклонности.

Симон Тэлброк с удивительным спокойствием снес все оскорбления Кардока. Он повернулся спиной к ее отцу, в то время как в руках у его противника был меч. Не выказав ни страха, ни гнева, он приказал своим людям покинуть дом, и те тут же повиновались.

После ухода нормандцев воцарилась тишина. Говорить никому не хотелось. Кардок не заметил молчаливого обмена взглядами между Аделиной и Майдой. Насколько могла судить Аделина, он продолжал верить в то, что его брак остается тайной, известной лишь его валлийским подданным. Он никак не объяснил то, что Аделина увидела в хижине, ничего не сказал о том, почему там были Майда и дети. В мрачном безмолвии Кардок вошел в свой разгромленный дом, отвел Аделину и Петрониллу в свою бывшую спальню и вернулся к Майде и сыновьям.

Ночь могла бы закончиться кровопролитием. Только удача и удивительная сдержанность Тэлброка в общении с хозяином дома сохранили жизнь как нормандцам, так и валлийцам. Аделина предпочитала не думать о том, что могло бы произойти. Может настать момент, когда ее отец и Тэлброк еще ближе подойдут к роковой черте. К весне один из них или даже оба могут погибнуть.

Глаза жгло, она больше не могла сдерживать слезы. Все то, что Аделина узнала сегодня — от тайного брака отца до опасного непонимания между Кардоком и Тэлброком, — бледнело перед тайной опасностью как для Тэлброка, так и для ее отца со стороны Лонгчемпа. Никто из них не ожидал удара с той стороны, но меч над ними уже был занесен.

Если Аделина послушно отправится к своему родственнику, Лонгчемп узнает об этом от своего шпиона Люка. Лучник напомнил ей, чтобы она не смела даже думать перехитрить Лонгчемпа. Если канцлер узнает о том, что шпионка его ослушалась, он выполнит свою угрозу.

Как показалось Аделине, человек по имени Люк слишком боялся Лонгчемпа, чтобы в обмен на золото сделать вид, что Аделина по-прежнему выполняет взятые на себя обязательства. Она знала, что должна убедить своего отца позволить ей остаться и делать то, что велел ей Лонгчемп.

К рассвету у нее созрел новый план…

— Однажды, — сказала Майда, — когда мальчики вырастут, мы попросим отца Катберта обвенчать нас, и Кардок скажет своим нормандским господам, что Пенрик должен стать наследником, а Гован — второй на очереди. — Прохладная рука Майды накрыла пальцы Аделины, которая сидела за станком в ткацкой. — Ты не возражаешь?

Ткачихи, которыми руководила Майда, тактично отошли к стене, оставив жену Кардока и его взрослую дочь одних у самого большого из ткацких станков. Аделина была не настолько наивна, чтобы полагать, будто содержание их с Майдой беседы останется тайной для остальных домочадцев. Если даже ткачихи и не расслышат, о чем говорят женщины, занимавшие в доме самое высокое положение, то угадают: пять пар внимательных глаз следили за их разговором с жадным любопытством. Аделина покачала головой и улыбнулась Майде. Она полагала, что на самом деле Майда и Кардок давно обвенчаны и сыновья их родились в браке. Майда открывала взрослой падчерице только часть правды, но Аделина была благодарна ей и за это.

— Я не против, Майда. Я никогда не собиралась приводить сюда мужа, чтобы он стал хозяином долины после отца. Если честно, моя мать часто рассказывала мне о чудесных землях за Херефордом, и я надеялась однажды попасть туда и не возвращаться.

В глазах Майды читалось понимание и сочувствие.

— Я видела холодное море и рождественские балы при дворе старого короля, но они оказались не такими, какими запомнила их моя мать. Мир вассалов Плантагенетов представился мне чужим, странным и жестоким. — Аделина пожала руку Майды. — Вы правильно делаете, что прячете мальчиков от чужих глаз и бережете их, на вашем месте я поступила бы точно так же. Майда нахмурилась.

— Ты выйдешь замуж, Аделина, и твоему супругу рано или поздно придется узнать, что мальчики — законные наследники. Мужчина, женившийся на единственной наследнице, не смирится с обманом и может возненавидеть жену. — Майда понизила голос до тихого шепота: — Если ты все так же крепка в своем намерении выйти за Тэлброка, нам придется скрыть от него истинное положение вещей. Он не должен знать правду о твоих братьях. Иначе он не захочет на тебе жениться.

— Все будет в порядке.

Майда неодобрительно покачала головой:

— Ты слишком рискуешь, Аделина. Если мир между твоим отцом и Тэлброком так и не восторжествует, ты потеряешь свободу, а может, и жизнь.

Аделина сделала вид, что не услышала последней реплики Майды.

— Мой отец не должен знать об истинной цели этого брака. — И Майда тоже не должна узнать второй, и главной, причины, по которой она решила женить на себе Тэлброка. — Прошу тебя, Майда, не рассказывай отцу о нашем разговоре — о том, что я знаю, что не являюсь наследницей земель в долине. Кардок начнет нервничать и злиться из страха, что я обо всем расскажу Тэлброку.

— Я так не думаю, но смотри не серди Тэлброка. Если он откажется жениться на тебе, не дави на него.

Аделина молча кивнула, и Майда погладила ее по руке.

— Возможно, Аделина, ты права насчет Симона Тэлброка — чем-то он мне самой симпатичен. Кому-то Тэлброк может показаться слишком резким, но его поступки указывают на то, что он хочет мира. И все же помни: он убил священника. Тэлброк и сам этого не отрицает. Быть может, в нем таится безумие. Хорошенько поразмысли, прежде чем выходить за него.

Аделина поднялась со скамьи.

— Времени на раздумья нет, железо куют, пока горячо.

Поначалу все шло достаточно гладко. Петрониллу не пришлось уговаривать держать язык за зубами: с самого утра она уехала из дому со злополучным Хауэллом искать пропавшую сумку. Майда, как они и условились, сообщила Кардоку, что им троим надо поговорить без посторонних об Аделине и ее несостоявшейся помолвке.

Аделина уставилась в пол, пережидая, пока иссякнет запас брани, которой ее отец встретил просьбу дочери.

— Ты сказала, что не была обесчещена, дочь. Еще раз расскажи мне, как все произошло: как мог этот негодяй попросить твоей руки, а потом бессовестно отказаться. Речь шла о твоем приданом? Может, этот змееныш решил, что я не смогу выдать свою дочь замуж как полагается?

— Дело не в приданом, — сказала, подняв голову, Аделина.

— Тогда в чем? В чем причина разрыва?

Аделина сделала глубокий вдох, молча испросив у Небес прощения на случай, если безвинному семейству Неверс случится столкнуться с Кардоком. Вновь опустив глаза, она заговорила тихо и застенчиво, как, наверное, могла бы говорить о своей несостоявшейся помолвке девушка, действительно сожалеющая об этом.

— Видишь ли, у Неверса есть кузина. Она овдовела как раз в тот месяц, когда он посватался ко мне, и стала богатой вдовой.

— Ну и что? Твое приданое вполне приличное. Может статься, побольше, чем состояние у той вдовы.

— И…

— Все же было еще что-то?

— Он решил, что для него лучше взять в жены нормандку. — Аделина осторожно взглянула на отца и увидела, как малиновая краска гнева заливает его лицо. — Нормандку и по отцу, и по матери, — закончила Аделина и скрестила за спиной пальцы на левой руке, чтобы Господь понял, что эта ложь — для лукавого.

— Он отказался от тебя из-за того, что в жилах твоих течет валлийская кровь? Я выдеру у него из брюха печень. Живьем! Я…

Майда встала между мужем и падчерицей и осторожно дотронулась до руки Кардока.

— Этот Неверс далеко и уже давно женат. Твоя дочь здесь, и она хочет замуж. Если уж ей выходить замуж, то сейчас. Те, кто слышал о разорванной помолвке, подумают, что это ты отклонил кандидатуру Неверса, ибо нашел ей лучшего мужа.

Кардок задумался.

— Я так и поступлю. Я найду ей мужа. Когда она вернулась домой, я подумал, что мне так и стоит поступить.

Аделина облегченно вздохнула. Как она втайне и надеялась, Кардок от волнения забыл, что собрался отправить ее к Раису.

— Ну, Аделина, — с улыбкой спросил Кардок, — кто тебе по душе? — Он размашисто обвел рукой пустой зал. — Ты видела моих людей. Все здесь сидели. Назови любого, любого, кто не женат, и ты его получишь.

Аделина расправила плечи. Приближался момент, которого она так боялась, но отступать было поздно.

— Никто из них мне не нравится. Кардок нахмурился:

— Ну что же, присмотрись к ним еще раз за ужином, когда все соберутся в доме. Хорошенько смотри, среди них есть хорошие ребята.

— Я хочу мужа-нормандца.

— Нет, не хочешь, — голос Кардока смягчился, — ты еще не оправилась от ужаса прошлой ночи. Выспись сегодня хорошенько, а завтра поговорим.

— Я хочу нормандского мужа. Я несколько лет провела среди нормандцев, мой нареченный был нормандским рыцарем из хорошей семьи. Я хочу такого же — из хорошей семьи и богатого.

Кардок окинул ее долгим тяжелым взглядом.

— Ты слишком долго прожила в Нормандии, — признал он наконец.

Аделина не отвела глаз.

— Это так, теперь я стала взрослой женщиной, и меня не переделать. Я хочу нормандского мужа из хорошей семьи. И богатого.

Кардок опустил голову на руки.

— Весной я отправлюсь в Херефорд и найду тебе мужа.

— Не надо никуда ехать, я хочу Симона Тэлброка. Кардок побледнел.

— Ты сошла с ума.

— Я хочу Симона Тэлброка. — Аделина замолчала в нерешительности, потом все же добавила: — Если ты меня ему сосватаешь, я никогда больше ни о чем тебя не попрошу. Никогда и ни о чем.

— Этот человек опасен, он убил священника.

— Он не осмелится причинить вред дочери Кардока. Отец смотрел на нее так, словно понимал, что она чего-то недоговаривает.

— Если ты выйдешь за него, — сказал он наконец, — ты овдовеешь до того, как успеешь состариться. Люди, отягощенные такими грехами, долго не живут.

— Я не хочу становиться вдовой. После того как я выйду за него, никаких разговоров об убийстве Тэлброком священника тут вестись не должно. Не всегда же он будет в изгнании…

— Нет, не всегда. — Кардок откинулся на спинку стула, обдумывая слова Аделины. Он посмотрел на Майду, потом на Аделину. — Ты не приведешь его сюда, в мой дом, жить.

Из открытой двери донесся звонкий голос Пенрика. Кардок выглянул во двор и увидел, что его сыновья играют на солнце.

— Когда я умру, — сказал он, — мой соотечественник будет здесь вождем, не Тэлброк. Ты поняла?

Аделина кивнула:

— Я чту твою волю.

— Если ты выйдешь за него замуж, тебе придется научиться с ним ладить, у него тяжелый характер.

— Я справлюсь.

— Он может оказаться безумцем — нормальный человек не станет убивать священника.

— Безумцу не доверили бы гарнизон.

— Он…

Если бы не Майда, которая где уговорами, где лаской, где причитаниями все же склонила мужа на свою сторону, никогда бы Аделине не добиться согласия отца на этот брак. Но Майда сделала так, как обещала Аделине, и именно ей Кардок поручил сообщить дочери свою волю. Аделина Кардок может взять Симона Отцеубийцу в мужья.

Как только Майда объявила Аделине отцовскую волю, Кардок махнул им рукой, чтобы уходили, а сам отправился к сыновьям.

Глава 7

Вороны вернулись.

Симон Тэлброк проснулся от их криков и, прислушиваясь, попытался угадать, с какой стороны доносится хриплое карканье. Ему показалось, что птицы окружили его. Во всяком случае, одно было очевидно — они находились совсем рядом, вернулись на только что отремонтированные крепостные стены.

Огромные черные птицы, крупнее, чем их кентские собратья, покинули высоты крепости, когда люди Тэлброка снесли прогнивший костяк старой сторожевой башни и построили новый пост. Вороны держались на расстоянии, кружили над крепостью, наблюдая за тем, как солдаты гарнизона поднимают доски по крутой дороге, торопясь выстроить казарму до наступления зимы. С высоких дубов чуть пониже смотровой площадки птицы наблюдали за тем, как растут стены, отрезая путь северному ветру.

Люди Кардока увидели знамение в том, что птицы покинули старую крепость, и даже поднялись на холм, чтобы поглазеть на то, что будут делать птицы, когда на новый пост выйдет нормандский часовой. Ожидания валлийцев оправдались. Самый крупный ворон отважно напал на нормандского солдата. Симон плохо разбирался в суевериях местного народа, но у него хватило ума запретить Люку стрелять в назойливую птицу. После целого дня душераздирающих криков и набегов с кровопусканием на часовых большой ворон сдался и улетел восвояси.

Симон встал с кровати и разбил тонкую корку льда, покрывшую за ночь поверхность воды в ведре. В кострище еще тлели уголья. Огонь в своей берлоге Симон развел впервые.

Должно быть, это набег на дом Кардока нагнал на Симона холод. Он узнал, что старик в ту ночь не был с разбойниками, напавшими на нормандцев где-то между долиной Кардока и Стриквилом; все остальное — едва не случившаяся беда с дочерью Кардока и тот факт, что старик предпочел охранять только свою любовницу и ее отпрысков, а дочь и прочих домочадцев оставил на милость солдатам Симона Отцеубийцы, — вызывало в нем понятное недоумение. Во всем этом была какая-то тайна.

Все началось как обычно. Операция, продиктованная суровой необходимостью: приняв сигнал — одиночный костер на сторожевой башне Стриквила, — Тэлброк был обязан убедиться в том, что находящийся на его попечении валлийский вождь не орудует вместе с разбойниками. Все прошло четко и без жертв. Люди Кардока были захвачены солдатами гарнизона. Впрочем, иного от своих солдат Тэлброк и не ожидал. Симон поклялся пленникам, что не причинит вреда ни им, ни их вождю, если они сами не станут прибегать к насилию. Они поняли, что Симону надо выяснить только одно: был ли их вождь Кардок вместе с участниками набега, виновен ли он в том, что в двух ближайших нормандских крепостях зажгли сигналы тревоги.

Лишь когда сторожевые Кардока были утихомирены и взяты в плен, а Симон отправил своих людей во все концы дома искать Кардока, у него появились сомнения в том, что миссия его закончится благополучно.

Мужество дочери вождя едва не стоило ей жизни. Симон расслышал в ее голосе нотки страха и сразу догадался, что девушка лжет, дабы запутать ищущих. И все же он не мог развернуться и уйти, поскольку существовала опасность, что коварный Кардок появится позже и нападет.

Симон один ворвался в помещение, где, как свидетельствовали доносившиеся оттуда звуки, к встрече с ним готовились. Он знал, чем рискует. Кардок вполне мог ждать его в засаде, и темнота была на руку оборонявшемуся. Ладонь Симона, сжимавшая меч, взмокла от пота. Он вспоминал другую ночь и другую темную комнату, другую схватку впотьмах. Это было давно и недавно. Тогда, в Ходмершеме, случилось нечто такое, что перечеркнуло всю его жизнь. Благосклонность судьбы и рискованное решение действовать в одиночку уберегли его от еще одной смертельной ошибки.

Судьба покуда хранила его — все кончилось миром, хотя Симон никак не мог понять, отчего Кардок не разрешил недоразумение с самого начала. Чего проще — выйти и сказать: «Вот он я!» Не дожидаясь, пока нормандцы будут вынуждены применить силу. Кардок был известен своей хитростью и храбростью. Тогда почему он решил держать оборону в комнате, где негде спрятаться, там, где кроме него находились женщины и дети?

Симон отправил Гарольда обыскать хижину перед уходом, но никакого тайного выхода не нашел. Кардок запер себя, свою любовницу и служанку, а также детей в капкан. Так мог бы поступить простофиля, но не старый хитрый бандит Кардок.

И, что хуже всего, старик слышал голос дочери из-за двери, но не отвечал ей. Симон видел выражение лица Аделины в свете факела: она тоже была поражена мерой безразличия отца к ней.

Симон зачерпнул ледяной воды и плеснул в лицо, прогоняя остатки сна.

В маленькие оконца бойниц било солнце. Холодное, почти зимнее. Симон потянулся за туникой. Сегодня он собирался основательно исследовать долину, чтобы наконец решить ту задачу, которую он уже давно перед собой поставил: понять, каким образом Кардок выезжает за ее пределы и возвращается, оставаясь не замеченным гарнизоном.

Старый бандит, конечно, хитрец, но не волшебник. Просто он знает какой-то иной путь, в обход ущелья, за которым так тщательно наблюдали люди Тэлброка. Как только этот путь будет найден, Симон сможет запереть старого лиса в его норе, и при этом ему не придется самому лезть в логово Кардока, как это было сегодня ночью.

Крики ворон становились все громче, все пронзительнее. За стенами убежища Симона Тэлброка все явственнее слышались взволнованные голоса. Неужели лучники ослушались приказа оставить птиц в покое? Симон пристегнул к поясу меч и накинул плащ.

Гарнизон был охвачен волнением. Посреди двора стоял Кардок собственной персоной и щурился на солнце. Симон посмотрел в том же направлении, что и нежданный гость. Три громадных черных ворона опустились на зубцы крепостных стен, присоединившись к своим черным блестящим собратьям, уже рассевшимся на парапете по всему периметру стены. Задул северный ветер и принес первый снег. Легкие хлопья, кружась, опускались на черные перья, жесткие и грозно торчащие, как щетина на спине дикого вепря.

Кардок повернул голову, из-под нависших седых бровей на Симона смотрели глаза, чей взгляд был едва ли приветливее того, каким на него взирали громадные местные вороны.

— Я пришел поговорить с тобой, Тэлброк. Симон кивнул:

— Я должен был первым прийти к тебе. Я причинил вам неприятности и готов восстановить то, что сломано.

— Значит, ты просишь прощения за то, что ворвался в мой дом?

— Нет, но я сожалею о том, что мне пришлось применить силу.

Кардок, странное дело, промолчал. Казалось, ему, несмотря на очевидную злость, не хотелось вспоминать о событиях прошлой ночи. Симон провел рукой по лбу. Кардок с тех пор, как вернулась его дочь, вел себя непредсказуемо.

Валлиец медленно повернул тяжелую седую голову в сторону птиц, рассевшихся по стенам, затем снова посмотрел на Симона.

— Это такой нормандский обычай сначала заключать мир, а потом отказывать бывшему врагу от места у очага?

Солдаты гарнизона высыпали из казармы, с интересом наблюдая за обменом любезностями. У огня соглядатаев будет меньше.

— У моего очага едва ли намного теплее, чем во дворе, — сказал Симон, кивнув на развалины старого замка, — но, я приглашаю тебя в свой дом, Кардок.

Валлийский вождь проворно, словно юноша, спрыгнул с седла и бросил поводья тому, кто оказался ближе, не удостоив ошарашенного солдата даже взглядом. Симон удержался от оскорбительной для Кардока усмешки; был ли тот безумен или нет, Кардок оставался вождем племени и вел себя по-королевски, так же, как держался когда-то старина Генрих Плантагенет.

Кардок, увидев помещение, в котором жил Тэлброк, был немало озадачен.

— Ты живешь здесь, среди развалин, а своим солдатам отдал новую казарму?

Симон кивнул и умело спрятал улыбку. Кто бы говорил об этом, но не Кардок, ночевавший в хлипкой, продуваемой всеми ветрами хижине.

— Ты не можешь не согласиться с тем, что, будь то командир или вождь, ему следует ради его же блага держаться на расстоянии от тех, кем он правит. Маленькая комната где-то на отшибе приятнее для жизни, чем спальные покои в большом доме.

Кардок прищурился:

— Мудрый человек спит там, где враг не ожидает его найти.

— Разумеется.

Кардок прошелся по комнате, останавливаясь для того, чтобы осмотреть немногое из того, что Симон прихватил с собой в изгнание. Дважды он начинал говорить, но оба раза замолкал на полуслове. Наконец Кардок указал на украшенные искусной резьбой ножны, лежавшие рядом с пустой переметной сумой Симона:

— Что это за оружие? Кто его сделал?

Симон вытащил короткую саблю из ножен и положил ее на ладонь, протягивая Кардоку:

— Это сарацинский клинок хитрой формы. Хороший клинок — не тупится и его трудно выбить из руки.

Кардок пальцем провел по тонкой резьбе на рукояти.

— Сделан на совесть.

— Отец моего отца привез его из Святой земли. Вождь окинул взглядом изогнутое лезвие, вздохнул и вернул владельцу.

— В твоей родне были мавры? Ты мусульманин? Волосы у тебя больно темные.

Старый лис, похоже, был настроен поболтать. И при этом прямо-таки нарывался на оскорбления. Симон вернул саблю на прежнее место.

— Я христианин, разумеется.